Текст книги "А отличники сдохли первыми... 5 (СИ)"

Автор книги: R. Renton

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

Десять лет спустя

 

2.

Несса Гриффин

Чикаго

Я еду на машине в Лейк Сити Балет по улицам, обсаженным двойными рядами кленов, их ветви такие толстые, что почти образуют арку над головой. Листья насыщенного малинового цвета падают вниз, образуя хрустящие сугробы в водосточных трубах.

Я люблю Чикаго осенью. Зима ужасна, но я не буду возражать, если смогу видеть эти яркие красные, оранжевые и желтые цвета еще несколько недель.

Я только что навестила Аиду в ее новой квартире недалеко от морского пирса. Это такое классное место — раньше это была старая церковь. Вы все еще можете увидеть оригинальные голые кирпичные стены на кухне и огромные старые деревянные балки, идущие по потолку, как китовые ребра. В ее спальне даже есть витражное окно. Когда мы сидели на ее кровати, солнечный свет проникал сквозь него, окрашивая нашу кожу в радужные оттенки.

Мы ели попкорн и клементины, смотрели шестой фильм о Гарри Поттере на ее ноутбуке. Аида любит фэнтези. Я тоже полюбила его, судя по тому, что она мне показывала. Но я до сих пор не могу поверить, что она настолько смелая, чтобы есть в постели. Мой брат очень привередлив.

— Где Кэл? — нервно спросила я.

— На работе, — ответила она.

Мой брат только что стал новым олдерменом 43-го округа. Это в дополнение к его должности отпрыска самой успешной мафиозной семьи Чикаго.

У меня всегда возникает странное чувство, когда я думаю о нас именно так — как об ирландской мафии. Я никогда не знала ничего другого. Для меня мой отец, брат, сестра и мать — это люди, которые любят меня и заботятся обо мне. Я не думаю о них как о преступниках с кровью на руках.

Я самая младшая в семье, и они стараются скрывать это от меня. Я не участвую в бизнесе, не так, как мой старший брат и сестра. Каллум — правая рука моего отца. Риона — глава нашего юридического отдела. Даже моя мама принимает активное участие в механике нашего бизнеса.

А есть еще я: ребенок. Избалованный, защищенный, оберегаемый.

Иногда мне кажется, что они хотят оставить меня такой, чтобы хотя бы одна часть семьи оставалась чистой и невинной.

Это ставит меня в странное положение.

Я не хочу делать ничего плохого — я не могу даже раздавить жука, и я не могу сказать ложь, чтобы спасти свою жизнь. Мое лицо становится красным, как свекла, я начинаю потеть, заикаться и чувствую, что меня вырвет, если я даже попытаюсь это сделать.

С другой стороны, иногда я чувствую себя одинокой. Как будто я не принадлежу к остальным. Как будто я не являюсь частью своей собственной семьи.

По крайней мере, Кэл женился на ком-то потрясающем. Мы с Аидой с самого начала нашли общий язык. Мы не похожи — она дерзкая, смешная и никогда не принимает дерьмо от кого бы то ни было. Особенно от моего брата. Сначала казалось, что они убьют друг друга. Теперь я не могу представить Кэла с кем-то другим.

Мне бы хотелось, чтобы они жили с нами подольше, но я понимаю, что им нужно собственное пространство. К несчастью для них, я намерена продолжать приходить в гости практически каждый день.

Я чувствую себя виноватой за то, что у меня нет таких же отношений с моей родной сестрой. Риона просто такая... серьёзная. Она определенно выбрала правильную профессию — споры для нее, как олимпийский вид спорта. Платить ей за это — все равно что платить утке за плавание. Я хочу, чтобы мы были близки, как другие сестры, но я всегда чувствую, что она едва терпит меня. Как будто она считает меня глупой.

Иногда я чувствую себя глупой. Но не сегодня. Сегодня я еду в балетный театр, чтобы посмотреть программы, которые они напечатали для нашего нового шоу. Оно называется «Блаженство». Я помогала ставить половину танцев, и мысль о том, что я увижу их на сцене, вызывает у меня такое волнение, что я едва могу это выдержать.

Мама отдала меня в балетный класс, когда мне было три года. Я также занималась верховой ездой, теннисом, играла на виолончели, но танцы покорили меня больше всего. Я никогда не могла устать от них. Я везде ходила на носочках, а в голове звучали мелодии «Обряда весны» и «Сюиты Пульчинеллы».

Я любила это, как дышать. И я также была хороша в этом. Очень хороша. Только проблема в том, что есть разница между тем, чтобы быть хорошим, и тем, чтобы быть великим. Многие люди хороши. И лишь немногие — великие. Тысячи часов пота и слез — это почти одно и то же. Но пропасть между талантом и гением широка, как Большой каньон. К сожалению, я оказалась не на той стороне.

Я не хотела признавать это. Я думала, что если буду больше сидеть на диетах, усерднее работать, то смогу стать прима-балериной. Но к тому времени, когда я закончила школу, я поняла, что не являюсь лучшей балериной даже в Чикаго, не говоря уже о национальном масштабе. Мне бы повезло получить место ученицы в крупной танцевальной труппе, не говоря уже о том, чтобы перейти в основной состав.

И все же я получила место в кордебалете Лейк Сити Балет, одновременно посещая занятия в Лойоле. Я хотела продолжать танцевать, пока получаю высшее образование.

Директор и главный хореограф — Джексон Райт. Он немного задница, но я думаю какой директор не задница. В этой индустрии слова «директор» и «диктатор» кажутся синонимами в этой отрасли. Тем не менее, этот человек великолепен.

Лейк Сити Балет — это современный, экспериментальный балет. Они ставят всевозможные безумные шоу, например, одно полностью в черном свете и с флуоресцентной краской на теле, а другое вообще без музыки, только с барабанами.

Наше предстоящее шоу посвящено радости, что идеально подходит для меня, поскольку я самый жизнерадостный человек, которого только можно встретить. Меня мало что расстраивает.

Может быть, поэтому Джексон позволил мне так много заниматься хореографией. Он позволял мне ставить отдельные фрагменты с тех пор, как я поняла, что у меня есть к этому способности. Это первый раз, когда я самостоятельно сочиняю целые танцы.

Я не могу дождаться, когда увижу, как все это оживет, с гримом, костюмами и светом. Как будто мои собственные мысли обретают плоть на сцене. Я представляю, как моя семья сидит в первом ряду, пораженная тем, что я могу быть скульптором, а не просто глиной. В кои-то веки я действительно впечатлена!

Я практически вприпрыжку бегу в студию. В первой комнате идет урок по физической подготовке, во второй — по технике. На меня обрушивается знакомая смесь стука ног по деревянному полу, живого пианиста, ведущего отсчет времени, и смешанных запахов пота, духов и воска для пола. Здесь пахнет домом.

Воздух пропитан жаром всех этих тел. Я снимаю куртку и направляюсь прямо в кабинет Джексона.

Его дверь полуоткрыта. Я осторожно стучу по раме, дожидаясь его резкого «Войдите», прежде чем войти.

Он сидит за своим столом, просматривая беспорядочную стопку бумаг. Его кабинет — это катастрофа: он забит фотографиями в рамках, плакатами прошлых выступлений, беспорядочными папками и даже кусочками костюмов на начальной стадии разработки. Джексон контролирует все, что касается шоу, вплоть до последней пачки.

Он немного выше меня, подтянутый и стройный благодаря строгой веганской диете. У него густая копна черных волос с несколькими полосками седины на висках. Он очень тщеславен из-за своих волос и всегда проводит по ним руками во время разговора. Кожа у него загорелая, лицо худощавое, глаза большие, темные и выразительные. Многие танцовщицы влюблены в него, как мужчины, так и женщины.

— Несса, — говорит он, оторвавшись от своих бумаг. — Чем обязан?

— Изабель сказала мне, что программы уже готовы! — говорю я, стараясь не ухмыляться слишком сильно. Изабель — главный художник по костюмам. Она может вручную шить со скоростью машины, одновременно выкрикивая указания всем своим помощникам. У нее острый язык и теплое сердце. Мне нравится думать о ней как о моей танцевальной маме.

— О, точно. Вон там, — говорит Джексон, кивая головой в сторону картонной коробки, набитой программами, стоящей на складном стуле.

Я подбегаю к ней, достаю самый верхний сверток и снимаю резинку, чтобы достать программу.

На обложке красивая картинка — Анжелика, одна из наших директоров, одетая в красное шелковое платье. Она прыгает по воздуху, одна нога под невозможным углом над головой, ступня идеально изогнута, как лук.

Я открываю программу, просматриваю список танцев, затем опускаюсь к титрам. Я ожидала увидеть свое имя — на самом деле, я намеревалась спросить Джексона, могу ли я взять это домой, чтобы показать родителям.

Вместо этого я вижу... абсолютно ничего. Джексон Райт указан как главный хореограф, Келли Пол — как второй. Обо мне вообще ничего не сказано.

— Что? — раздраженно говорит Джексон, заметив ошеломленное выражение на моем лице.

— Просто... Я думаю, они забыли указать меня в качестве одного из хореографов, — говорю я неуверенно.

Под «они» я подразумеваю того, кто составлял программу. Должно быть, это случайное упущение.

— Нет, — небрежно отвечает Джексон. — Они не забыли.

Я поднимаю на него глаза, мой рот складывается в удивленную букву «О»

— Что... что вы имеете в виду? — спрашиваю я.

— Они не забыли, — повторяет он. — Тебя не будут вписывать.

Мое сердце трепещет в груди, как мотылек на окне. Мое естественное желание — кивнуть, сказать «хорошо» и уйти. Я ненавижу конфронтацию. Но я знаю, что если я так поступлю, то потом буду ненавидеть себя еще больше. Я должна понять, что здесь происходит.

— Почему не будут? — спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно спокойнее и без обвинений.

Джексон раздраженно вздыхает, откладывая бумаги, которые он просматривал, так что они теряются в беспорядке на его столе.

— Ты здесь не хореограф, Несса, — говорит он, как будто объясняет, что один плюс один равняется двум. — Ты — член кордебалета. Только потому, что ты подкинула парочку идей...

— Я создала четыре танца! — выпаливаю я, мое лицо горит. Я знаю, что говорю как ребенок, но ничего не могу с собой поделать.

Джексон встает из-за стола. Он подходит ко мне и кладет руку мне на плечо. Я думаю, что он пытается меня утешить, но потом понимаю, что он направляет меня к двери.

— Вот в чем дело, Несса, — говорит он. — Ты приложила некоторые усилия. Но твоя работа не такая уж оригинальная. Она упрощена. Те части выступления, которые оживляют его, которые заставляют его петь, принадлежат мне. Так что ты только поставишь себя в неловкое положение, пытаясь настоять на заслугах, которых ты не заслуживаешь.

Мое горло так распухло от смущения, что я не могу говорить. Я отчаянно пытаюсь сдержать слезы, горящие в моих глазах.

— Спасибо, что зашла, — говорит он, когда мы подходим к двери. — Оставь программу себе, если хочешь.

Я даже не заметила, что она все еще зажата в моей руке, сморщенная от того, как сильно я ее сжимаю.

Джексон выталкивает меня из своего кабинета. Он закрывает свою дверь с легким щелчком, оставляя меня одну в коридоре.

Я стою там ошеломленная, по моему лицу текут беззвучные слезы. Боже, я чувствую себя дурой.

Не желая, чтобы кто-то еще видел меня, я ковыляю обратно по коридору и направляюсь к входным дверям.

Прежде чем я успеваю дойти до них, меня перехватывает Серена Бреглио. Она член кордебалета, как и я. Она только что вышла из класса физической подготовки, чтобы попить из фонтанчика в холле.

Она останавливается, когда видит меня, светлые брови сходятся вместе в беспокойстве.

— Несса! Что случилось?

— Ничего, — говорю я, качая головой. — Ничего. Я просто... просто вела себя глупо, — я вытираю щеки тыльной стороной ладоней, пытаясь взять себя в руки.

Серена бросает подозрительный взгляд на закрытую дверь Джексона.

— Он что-то сделал? — требует она.

— Нет, — говорю я.

— Ты уверена?

— Абсолютно.

— Ну, обними хотя бы меня, — говорит она, обхватывая меня за плечи. — Извини, я вспотела.

Это меня нисколько не беспокоит. Пот, мозоли, сломанные ногти... все это здесь так же распространено, как и заколки для волос.

Серена — классическая калифорнийская блондинка. У нее стройная, спортивная фигура, и ей каким-то образом удается сохранять загар даже на Среднем Западе. Она выглядит так, будто ей нужно стоять на доске для серфинга, а не на пуантах. Но она достаточно хороша, чтобы со дня на день перейти на позицию полу-солистки.

Она настолько конкурентоспособна, насколько это возможно в студии, и очень мила за ее пределами. Я не против, что она видит меня такой. Я знаю, что она не будет сплетничать с другими девушками.

— Ты идешь с нами сегодня вечером? — говорит она.

— Куда?

— Есть новый клуб, который только что открылся. Он называется Jungle.

Я колеблюсь.

Я не должна ходить в такие места. Особенно, не сказав об этом моим родителям или моему брату. Но если я скажу им, они не захотят, чтобы я туда ходила. Или они отправят одного из своих телохранителей следить за мной — кого-нибудь вроде Джека Дюпона, который будет сидеть в углу и сердито смотреть на меня, отпугивая любого, кто мог бы пригласить меня на танец. Это смущает и заставляет моих друзей чувствовать себя странно.

— Я не знаю... — говорю я.

— Да ладно тебе, — Серена сжимает мои плечи. — Марни тоже идет. Пойдем с нами, выпьем, и ты сможешь быть дома к одиннадцати.

— Хорошо, — говорю я, чувствуя себя бунтаркой, просто согласившись. — Давай сделаем это.

— Да! — Серена размахивает кулаком. — Ладно, я лучше пойду обратно, пока мадам Бродо не устроила мне разнос. Ты собираешься ждать здесь?

— Нет, — качаю я головой. — Я буду в кафе по соседству.

— Отлично, — говорит Серена. — Закажи мне выпечку.

 

3.

Мико

Чикаго

Я сижу в своем офисе в задней части клуба, записывая цифры в бухгалтерскую книгу.

Сейчас у меня два ночных клуба, а также три стриптиз-клуба. Все они прибыльны сами по себе, даже этот, который я открыл всего несколько недель назад. Но их истинная цель не в этом. Это способ отмыть деньги.

Любая отрасль с большим количеством наличных платежей является хорошим вместилищем. Прачечные, салоны подержанных автомобилей, службы такси, рестораны... все они служат корзиной, в которую сбрасывают законную прибыль, а также незаконные деньги, заработанные наркотиками, оружием, воровством и женщинами.

В старые времена можно было открыть любой пустой магазин, даже не утруждая себя оснащением. У Аль Капоне была такая витрина прямо здесь, в Чикаго. На его визитной карточке было написано «Дилер подержанной мебели». Теперь судебная бухгалтерия стала намного сложнее. Вам нужен настоящий процветающий бизнес.

Конечная цель — перевести грязные деньги в банк. Вы делаете это медленно и неуклонно, с ежедневными вкладами, смешивая грязные деньги с чистыми. Лучше всего, если ваши нелегальные деньги составляют всего десять или пятнадцать процентов от общей суммы.

Вы должны быть осторожны, потому что банки — гребаные крысы. Если они заметят, что ваша маленькая пиццерия вдруг стала делать бизнес на миллион долларов, или если они увидят, что ваша прибыль намного превышает чеки, которые вы выписываете дистрибьюторам, они сообщат о вас в налоговую службу.

Но как только деньги окажутся в системе, вы сможете отправить их куда угодно. Оффшорные налоговые гавани, крупная недвижимость, брокерские счета...

Мои активы исчисляются восьмизначными цифрами, если сложить их все вместе. Но, глядя на меня, вы никогда об этом не узнаете. Я держусь в тени, и заставляю своих людей делать то же самое. Если ты будешь ленивым, неосторожным и броским, ты привлечешь не то внимание.

Сейчас я управляю Чикагским Братерством вместе с моим братом Йонасом. Он мой брат по завету, а не по крови. Мы приемные сыновья Таймона Зейджака. Я работал на Таймона десять лет. Он учил меня, тренировал и наставлял.

Мой биологический отец умер в Варшаве. Я не знаю, где находится его могила. Мне все равно. Я никогда больше не ступлю на землю Польши. Мне даже не хочется об этом думать.

Таймон привез меня сюда, в Америку. Он сказал мне, что мы построим империю, превосходящую все богатства нашей родины. Я поверил ему. Его мечта стала моей мечтой. Мне было ради чего жить.

Какое-то время мы процветали. Мы начали захватывать этот город, квартал за кварталом.

Но мы не единственные гангстеры в Чикаго.

Мы оказались в конфликте с колумбийцами, русскими, итальянцами и ирландцами.

Мы разгромили колумбийцев, захватив их наркотрафик. Тогда-то и начался приток денег, которые пошли на финансирование других наших операций.

Затем Министерство юстиции оказало нам услугу, пресекая торговлю оружием, которой занималась русская «Братва».

Это позволило нам атаковать итальянцев, в частности семью Галло. Но Энцо Галло оказался не таким старым и благодушным, как мы ожидали. Его сыновья уложили трех наших людей в землю, похоронив их под фундаментом своего высотного дома на Оак-стрит.

Прежде чем мы смогли нанести ответный удар, Галло заключили неожиданный союз с Гриффинами, ирландскими мафиози, стоящими на вершине преступности в Чикаго. Галло выдали свою единственную дочь замуж за Каллума, единственного сына Гриффинов.

Это было крайне неожиданно. Как союз между Израилем и Палестиной или кошками и собаками.

Возможно, именно тогда Таймон совершил ошибку. Он не был человеком, склонным к ошибкам. Но в тот момент он поступил необдуманно.

Когда Аида Галло и Каллум Гриффин нагрянули в один из наших клубов, мы накачали их наркотиками и привезли на старую скотобойню в западной части города.

Это было импульсивное решение, не спланированное. Это было сделано по приказу Таймона. Тем не менее, я виню себя в том, что произошло.

У меня на них обоих был нацелен автомат. Я должен был застрелить их без колебаний, там и тогда.

Вместо этого они сбежали по дренажной трубе.

Это была унизительная ошибка. Я опустился на колени перед Таймоном, ожидая, что он вынесет наказание. За десять лет я никогда не подводил его так сильно.

Он приказал остальным мужчинам выйти из комнаты.

Я закрыл глаза, думая, что он опустит свой мачете на мою шею. Такова справедливость в нашем мире.

Вместо этого я почувствовал, как его рука легла мне на плечо — тяжелая, но без гнева.

Я поднял голову и посмотрел ему в лицо.

За все время, что я знал Таймона, я никогда не видел, чтобы он проявлял нерешительность или слабость. Внезапно он выглядел усталым. Ему было всего пятьдесят восемь лет, но за его плечами была дюжина жизней, наполненных кровью, трудом и борьбой.

— Миколаш, — сказал он. — Ты мой сын и наследник. Я знаю, что ты никогда больше не подведешь меня.

Я уже давно потерял способность чувствовать что-то похожее на любовь. Но я чувствовал огонь преданности, которая была сильнее любви. Таймон дважды пощадил мою жизнь. В третий раз ему это уже не понадобится.

Я почувствовал прилив сил. Я планировал работать с отцом, чтобы сокрушить итальянцев и ирландцев. Чтобы раз и навсегда занять наше место в качестве правителей города.

Вместо этого, неделю спустя, Данте Галло убил Таймона. Он застрелил его, оставив истекать кровью в сточной канаве.

Я до сих пор не отомстил. Мне стыдно за каждый прожитый день.

Мне нужно учесть два фактора:

Во-первых, мои люди. Гриффины и Галло вместе взятые — мощная сила. Им верны десятки ирландских и итальянских семей. Если я нападу на них напрямую, я не могу надеяться на успех. Во всяком случае, пока.

Во-вторых, я хочу, чтобы они страдали. Я могу убить Каллума или Данте. Но что это даст? Я хочу развалить всю империю. Я хочу разлучить эти две семьи. А затем уничтожить их членов одного за другим.

Чтобы сделать это, мне нужно найти их слабое место. Их уязвимое место.

Поэтому я наблюдал и ждал. Позволяя им думать, что Братерство побеждено, что они отрубили голову змее, когда убили Таймона.

А я тем временем веду свои дела. Я охраняю свою территорию. И с каждым днем я накапливаю все больше денег и власти.

В мою дверь постучали. Это Йонас. Он входит, не дожидаясь, с ящиком Żubrówka, польской водки. Он достает одну из бутылок, показывает мне ярко-зеленую этикетку и одинокую травинку бизона, плавающую в бледно-янтарном ликере.

— Как раз вовремя, — говорит он, ухмыляясь. — Мы были на грани.

У Йонаса широкое телосложение, накачанное мышцами, и густые черные волосы, которые он зачесывает прямо назад со лба. Его глаза настолько темные, что невозможно отличить зрачок от радужки, а брови — прямые, приподнятые по внешнему краю, как у Спока. Однако его личность противоположна Вулкану. Йонас не логичен. Он импульсивен — быстро смеется и быстро вступает в драку. Он ничего не обдумывает. Вот почему я босс, а не он.

Так хотел Таймон. Не то чтобы это имело значение — теперь, когда мой приемный отец мертв, я больше никогда не буду ни для кого вторым.

— Каков общий объем продаж спиртного на этой неделе? — спрашиваю я Йонаса.

— Пятьдесят семь тысяч, — гордо отвечает он.

Это на двенадцать процентов больше, чем на предыдущей неделе.

— Хорошо, — киваю я.

— Но есть одна вещь, — говорит Йонас, нахмурившись.

— Подожди, — отвечаю я.

Я касаюсь плеча девушки, которая сейчас стоит на коленях между моих ног и сосет мой член. Ее зовут Петра. Она одна из наших барменов — одна из лучших, на самом деле. Она так же искусна со своим ртом, как и со своими руками. Это приятное дополнение к утомительной работе по сведению счетов. Но я обычно не кончаю. Как бы усердно она ни работала, мой член кажется только наполовину живым, как и все остальное во мне.

— Ты можешь уйти, — говорю я ей.

Петра встает из-за стола, вытирая колени своих узких черных брюк. На ней корсетный топ, наполовину расстегнутый, чтобы показать ее щедрое декольте. Ее помада размазана вокруг рта.

Йонас ухмыляется, понимая, что мы были не одни в комнате. Он смотрит на грудь Петры, а затем на ее задницу, когда она выходит из офиса. Не то чтобы он не видел всего этого раньше.

— Как она? — спрашивает он. — Я еще не имел удовольствия пошалить с ней.

— Нормально, — коротко отвечаю я. — Что ты хотел мне сказать?

Йонас снова становится серьезным, возвращаясь к делу.

— Я думаю, что один из барменов обкрадывает нас.

— Откуда ты знаешь?

— Я взвешивал бутылки. У нас не хватает тридцать восемь унций.

— Они много наливают?

— Нет. Я поставил регуляторы на форсунки.

— Значит, они либо раздают напитки друзьям, либо прикарманивают наличные.

— Видимо да, — соглашается Йонас.

— Я понаблюдаю за ними сегодня вечером, — говорю я ему.

— Отлично, — говорит Йонас, снова ухмыляясь и складывая руки на груди.

— Что? — спрашиваю я его, раздражаясь.

— Ты собираешься вернуть свой член обратно в штаны?

Я смотрю вниз на свой член, все еще измазанный помадой Петры. Я уже забыл про прерванный минет. Я заправляю его обратно в брюки, хмурясь.

— Теперь доволен? — говорю я Йонасу.

— Конечно, — отвечает он.

Мы вместе выходим на танцпол.

Вечер только в самом разгаре — гости выстраиваются в очередь у бара, танцпол становится переполненным, каждая кабинка занята.

Я оглядываю оживленное, шумное пространство и вижу деньги, деньги, деньги. Официантки запихивают наличные в фартуки, протягивая посетителям напитки с наценкой в четыреста процентов. Бармены снова и снова проносят кредитные карты, каждый взмах — еще одно бесконечно малое дополнение к богатству Братерства.

Стены оклеены травяными обоями, кабинки обиты богатым изумрудным бархатом. Свет — тусклый, водянисто-зеленый, с узорчатыми тенями, которые создают впечатление, что посетители идут по высокой траве.

Этот клуб — действительно джунгли, а я — его король. Клиенты отдают мне дань уважения, даже не подозревая об этом, пока я опустошаю их кошельки напиток за напитком.

Я занимаю позицию в углу танцпола, делая вид, что наблюдаю за клиентами. Но на самом деле я наблюдаю за своими сотрудниками. В частности, за барменами.

За стойкой главного бара их четверо: Петра, Моник, Бронсон и Чез. Все они — быстрые и броские работники, нанятые за мастерство и сексуальную привлекательность. Я не исключаю женщин, но мужчин я уже подозреваю. Петра и Моник получают ошеломляющее количество чаевых от одиноких бизнесменов в округе. Бронсон и Чез тоже неплохо зарабатывают, но, по моему опыту, есть мужская жадность, которая не позволяет мужчине довольствоваться тремя сотнями за ночь.

Хороший бармен — это как жонглер и фокусник в одном лице. Они болтают с клиентом, одновременно переворачивая стаканы, перемешивая шейкеры и наливая двенадцать рюмок подряд. Они заставляют деньги исчезать, а алкоголь литься дождем. Они всегда делают десять вещей одновременно.

Нужен опытный глаз, чтобы понять, что они на самом деле задумали.

Через двадцать восемь минут я обнаружил вора.

Это не Бронсон, с выпуклыми мышцами и обаянием студента. Не он подсунул бесплатный напиток хихикающей блондинке, но все равно взял его, используя свои чаевые для покрытия.

Нет, это Чез — хитрый маленький засранец. Чез с серебряными кольцами, хипстерской бородкой и мужским пучком.

Этот самовлюбленный маленький говнюк проворачивает две отдельные аферы одновременно. Сначала он принимает оплату от трех или четырех клиентов одновременно, несет деньги в кассу и делает вид, что все внёс. Но когда его пальцы летают по экрану, я вижу, что он оприходовал только девять из десяти напитков, рассчитывая, что объем операций позволит скрыть его действия от посторонних глаз.

Затем происходит то, чего Йонас даже не заметил: У Чеза есть бутылка Crown Royal, которую он пронес в здание. Это ликер высшего сорта, восемнадцать долларов за бутылку. Каждый раз, когда клиент заказывает его, Чез наливает из своей собственной бутылки, которую он поставил на полку вместо моего напитка. Затем он берет всю оплату и опускает ее прямо в свою банку для чаевых.

За то время, что я наблюдаю, он украл около семидесяти шести долларов. По моим приблизительным подсчетам, это означает, что за ночь он уносит более девятисот долларов.

Я обращаюсь к Йонасу, подзывая его.

— Это Чез, — говорю я ему.

Йонас смотрит на Чеза и его дерьмовую ухмылку, когда тот откупоривает четыре бутылки Heineken и передает их через бар четверке шумных студенток. Лицо Йонаса темнеет. Он делает шаг вперед, как будто собирается схватить Чеза за рубашку и перетащить его через стойку прямо здесь и сейчас.

— Еще нет, — говорю я, положив руку на грудь Йонаса. — Пусть он закончит свою смену. Иначе нам сегодня не хватит рабочих рук. Возьмёшь его на выходе.

Йонас ворчит и кивает. Возле туалетов начинается потасовка, и Йонас направляется в ту сторону, чтобы убедиться, что вышибалы ее разнимают.

Я прислоняюсь спиной к колонне в углу танцпола, сложив руки перед грудью. Удовлетворение от поимки вора уже улетучивается. Мои мысли возвращаются, как это всегда бывает, к наболевшей проблеме Гриффинов и Галло.

Как раз в этот момент в клуб заходит девушка.

Каждый вечер я вижу сотню великолепных женщин, наряженных в облегающие платья и туфли на каблуках, лица накрашены, волосы уложены, кожа усыпана блестками.

Эта девушка привлекает мое внимание, потому что она — полная противоположность. Молодая, со свежим лицом. Она так чисто вымыта, что почти сияет. Ее светло-коричневые волосы собраны в простой хвост. Ее глаза широкие и невинные. Она не пытается скрыть россыпь веснушек на носу.

На ней легкий свитер в обтяжку, а под ним бледно-розовый комбинезон, почти такого же цвета, как ее кожа. Странный наряд для ночного клуба. Ее подруги одеты в обычные кроп-топы и мини-платья.

Как только я вижу ее, меня охватывает прилив адреналина. Мои мышцы напрягаются, как витые пружины, и я чувствую, как расширяются мои зрачки. Я представляю, что чувствую запах ее духов, легкий и сладкий, поверх запаха дыма, алкоголя и пота.

Это реакция хищника, когда он видит свою добычу.

Потому что я узнаю эту девушку.

Это Несса Гриффин. Заветная малышка ирландской мафии. Их маленькая любимица.

Она забрела в мой клуб, как невинная газель. Глупая. Потерянная. Созревшая для захвата.

Это как знак с небес. Но я не верю в небеса. Давайте тогда назовем это знаком от дьявола.

Я наблюдаю за ней, пока она пробирается через клуб со своими друзьями. Они заказывают напитки у Бронсона. Бронсон флиртует изо всех сил, пока смешивает им мартини. Несмотря на то, что его внимание больше направлено на светловолосую подругу Нессы, Несса все равно краснеет и не может встретиться с ним взглядом.

Несса берет свой дынный мартини и делает неловкий глоток, не в силах удержаться от гримасничанья, хотя в основном это сок. Она выпивает только четверть бокала, после чего ставит его обратно на барную стойку.

Блондинка все еще хихикает, глядя на Бронсона. Другая подруга завязала разговор с с тощим занудным парнем. Несса обводит взглядом комнату, застенчивая и любопытная.

Я открыто смотрю на нее. Я не отворачиваюсь, когда наши глаза встречаются. Я слежу за выражением ее лица, чтобы понять, знает ли она, кто я.

Ее щеки становятся розовыми, глубже, чем цвет ее топа. Она отводит взгляд, затем украдкой смотрит в мою сторону, чтобы убедиться, что я все еще смотрю. Когда она видит, что да, она поворачивается ко мне спиной и делает еще один торопливый глоток своего напитка.

Она абсолютно невежественна. Она не знает, кто я. Это просто поведение неловкой девушки, которая предпочитает прятаться среди своих более уверенных друзей.

Я возвращаюсь в свой кабинет, и тут меня перехватывает Йонас прямо перед дверью.