Текст книги "Белая Башня. Хроники Паэтты. Книга I (СИ)"

Автор книги: postsabbath

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 64 страниц)

– Шайла? Астур? – Мэйлинн хохотала от облегчения, но эти имена её удивили.

– А как же! Заговорила наша девочка! Недельки через две после того, как вы уехали!

– Как славно! Наверное, вы были для них ласковым отцом! – лирра не удержалась и чмокнула трактирщика в морщинистую щеку.

– Скажете тоже – отцом... – расплылся в счастливой улыбке старик. – Скорее уж дедушкой. – Но пойдёмте же в дом! Чего мы тут стоим-то?

Не выпуская лирры, да ещё и заграбастав второй рукой Бина, неимоверно счастливый Бабуш направился к дверям гостиницы. Он ещё не осознал до конца, что же произошло. Для него такое чудесное явление Мэйлинн и остальных посреди запертого морового города было объяснимо лишь милостью и прямым вмешательством богов. Но, надо сказать, что старого простака такое объяснение вполне устраивало. Проходя мимо двух мастеровых, он прокричал им прямо в лицо что-то насчёт того, чтобы они разбирались сами, шли куда-то к мельнице, а он, мол, позже подойдёт. Нисколько не интересуясь, поняли ли его указания, Бабуш исчез за дверьми своей гостиницы.

Мэйлинн очень бы хотелось, чтобы прямо на пороге её встретила девчушка, которую, как оказалось, зовут Шайлой, держащая на руках маленького Астура. Но большая зала была пуста.

– Спят, поди, ещё детишки-то? – Колу тоже не терпелось их повидать.

– Спят наверное, – махнул рукой Бабуш. – Шайла-то допоздна не ложится, всё хлопочет. Сейчас, правда, как вы понимаете, с постояльцами негусто, но она и за гостиницей присматривает, и за продуктами бегает. Но главное – при госпитале помогает...

– Вы позволили ей находиться среди больных? – взвилась Мэйлинн.

– «Позволили»... – проворчал трактирщик. – Ей запретишь!.. Да не волнуйтесь, дорогая моя, кто ж её пустит-то к больным? Так – где постирать, где принести... Я пытался не пускать, да куда там! Эх, и характер у нашей Шайлы! – такая гордость сквозила в голосе старика, будто бы девочка была его родной дочерью. – Тут ведь у меня тоже одно время госпиталь-то был. С нашего квартала больных собирали. Весь второй этаж я под это дело оформил. И тогда Шайла постоянно санитарам помогала. Они её прогонять пробовали. Одному руку прокусила так, что любо дорого поглядеть! Волчица, а не девчонка!

– А вы-то сами, почтенный мэтр, когда врачеванием тут занимались, не одевали маску с клювом? – вспомнив давешний разговор, быстро спросил Кол.

– Да из меня-то какой лекарь? Так, на подхвате... Ну пару раз маску одевал, когда помогал заносить больных... А так... Ни к чему она была мне.

– Вот и славно! – воскликнул Кол, а остальные облегчённо вздохнули. – А Шайла, надеюсь, такую маску тоже не одевала?

– Да ей-то она тоже без надобности! Я её старался подальше от больных держать.

– Всё же не стоило бы её подпускать к заразе... – уже нерешительней проговорила лирра.

– Да а как не попускать-то... У нас ведь, милочка, зараза-то, почитай, повсюду была. Одно время вообще не верилось, что живы останемся... Люди мёрли, что твои мухи... – помрачнел Бабуш.

– Что, тяжко было? – спросил Кол, понимая, насколько глупо звучит его вопрос.

– А то! Я за эти три недели, почитай, три жизни прожил!

– Что здесь было, можете рассказать? – поинтересовался Кол.

– Отчего ж не рассказать, – вздохнул Бабуш. – Особенно, ежели за бутылочкой винца. Ежели вы не торопитесь.

– Мы-то точно никуда не торопимся, а вот вы, вроде как, теперь большой человек в городе? – не поймёшь – то ли серьёзно, то ли с ехидцей воскликнул Кол.

– Да какое там! Народ успокоил во время бунта, вот и назначил меня Палаш старостой. Теперь вот приходят люди со своими проблемами. В мельнице, видишь ли, жёрнов треснул – и снова ко мне прибежали! А я что теперь должен – новый жёрнов работать?..

– Серьёзный вы человек, мэтр Бабуш! – улыбнулся Кол. – Ну, так и быть! Посидим, да поговорим! Авось, и без вас разберутся там – как-то же раньше обходились! А я даже ради такой встречи с вами стаканчик-другой хлопну! Как думаешь, Бин, поддержим компанию?

– Отчего ж не поддержать? – сверкнул зубами Бин, не ожидая приглашения, направляясь к столу.

Бин был счастлив. Практически до этой минуты он всё ожидал, что случится что-то плохое; сначала – что Бабуш будет смертельно отравлен киноварью, потом всё ждал, что Бабуш разрыдается и скажет, что детей забрала синивица. Но, к его какому-то подсознательному удивлению всё, кажется, было хорошо. Ему даже показалось, что солнце ярче осветило помещение гостиницы. Поэтому он действительно не прочь был сейчас хлебнуть немного вина.

Мэйлинн, как обычно, отказалась и спросила молока. Однако мэтр Бабуш был вынужден её разочаровать – как раз с молоком сейчас было очень и очень плохо. В самом городе коров почти не было, а коз хотя и было побольше, да молока было также почти не достать. Шайла каждый день бегала к одной старушке, живущей через восемь кварталов отсюда, чтобы принести четверть галлона козьего молока для Астура. Трактирщик предложил лирре яблочного сока, и та охотно приняла предложение.

Мэтр Бабуш сам сбегал на кухню и вскоре вернулся с тёплым ещё завтраком – яичница, варёное мясо, хлеб. Словно извиняясь, объяснил, что одна служанка, увы, умерла от синивицы, другая сейчас работает санитаркой в госпитале, а новую пока не нанял, поскольку постояльцев всё равно нет. Да и еда, было очевидно, являлась недоеденным завтраком самого трактирщика, который он, возможно, приберёг на обед.

Друзья уселись за столом и воздали должное угощению. Правда, несмотря на то, что Кол сам заговорил о вине, он позволил плеснуть себе в кружку не более чем на несколько глотков, после чего жестом остановил Бабуша. Бин, у которого за плечами не было буйного алкогольного прошлого, с удовлетворением наблюдал, как слегка пенящаяся красная жидкость почти до краёв наполнила его собственную кружку. Себе трактирщик также налил не более трети стакана, сославшись, что ему ещё сегодня многое предстоит сделать. После чего, чокнувшись и возблагодарив богов за встречу, все отглотнули тот напиток, который был налит у каждого в кружке. Затем, поскольку Бабуш уже позавтракал, то, пока остальные работали челюстями, он начал свой рассказ.

– Всё началось примерно три недели назад, может, чуть больше, – задумчиво заговорил он. – Асс её знает, откуда взялась эта синивица, ведь у нас тут её отродясь не бывало. Говорят, возможно, она пришла с восточного побережья, куда её могли занести те же кидуанские моряки. Моё мнение, что пришла синивица в Прант, а оттуда её уже понесли приречные беженцы. В общем, так или иначе, а прозевали мы заразу, и вот оказалась она у нас в Лоннэе.

Сперва было не очень много заболевших, и всё среди беженцев. Как только весть о синивице распространилась, всех заболевших стали направлять в храм Первосоздателя. Так его жрецы предложили. Там же они и ухаживали за ними. Но беженцев было столько, что на улицах было просто не продохнуть. Опять же – грязь, нечистоты... Ну и пошло-поехало. Сперва люди заболевали десятками, затем – сотнями, а уж где-то на третий или четвёртый день болезнь стала косить тысячами. Храм Первосоздателя уже не вмещал и десятой доли заболевших. Другие храмы подключились, но и это не спасало. Люди лежали на площадях, на улицах, с ними контактировали тысячи здоровых.

Паника началась, когда появились первые умершие. Их было очень много, так что от обычных похорон пришлось отказаться довольно быстро. Заключённые городской тюрьмы получили предложение обрести свободу взамен на работу в санитарных отрядах. Они рыли огромные рвы, в которые сносились сотни трупов. На улицах к тому времени уже начались столкновения – коренные горожане требовали убрать из города беженцев. Часть их действительно, было, стали вывозить, но очень скоро стало ясно, что размещать их негде, а отпускать на все четыре стороны – нельзя, чтобы не разносить болезнь дальше. Так что эвакуацию, можно сказать, не начав, прекратили.

И вот тут произошло то, чего никто не ожидал. Одной из ночей король со всей семьёй и практически всем своим двором тайно покинул город, отправившись в Прайнон. Конечно, тайны никакой не получилось, поскольку множество людей даже ночами оставались на улицах города. Королевский кортеж из десятков карет сложно было не заметить. Если бы не солдаты, наверное, и короля, и всю его свиту тут же разорвали бы на клочки. Однако тех, кто пытался приблизиться к кортежу, солдаты избивали или даже убивали. После того, как последний экипаж покинул город, его покинули войска, а ворота были заперты снаружи. Мы оказались в западне.

Утром, когда весть об этом распространилась, начался главный кошмар. Испуганные, озверевшие люди сначала бросились к воротам и на стены, в надежде найти выход. Затем начались погромы. Горожане стали убивать беженцев, беженцы стали убивать горожан... Через какое-то время беженцы уже убивали беженцев, а горожане – горожан. Люди убивали просто от безысходности, или чтобы не быть убитыми.

А затем голытьба ломанула в центр города, в надежде хотя бы перед смертью урвать больше богатств, еды, одежды, или чего там они ещё хотели. Тут бы, наверное, и конец всему пришёл, кабы не наш Палаш. Как только стало известно, что король покинул столицу, он стал призывать людей баррикадировать улицы, чтобы превратить центр в крепость. Опять же, мы бы, конечно, не успели настроить баррикад за те несколько часов, что нам оставались, но, хвала Арионну, бо́льшая часть улиц и так уже была загорожена, поскольку нам не хотелось, чтобы больные беженцы рвались к центру. Так что нам оставалось не так много работы – завалить те улицы, что были ещё свободны, сделать баррикады более неприступными, и заложить окна и двери домов, чтобы через них нельзя было проникнуть вглубь центра.

В общем, более или менее успели. Поэтому, когда на окраинах начались побоища и люди стали ломиться к центру, мы уже встретили их как полагается. Я не слишком-то горжусь этим, ведь там, в толпе, было полно женщин, детей, стариков. Но, если бы потребовалось, я поступил бы так снова. Потому что только так мы спасли тысячи людей от смерти.

Увы, пришлось стрелять в толпу. У нас было вдоволь луков и самострелов, и нам приходилось быть безжалостными. Каюсь, и мои руки в крови. Я – неважный стрелок, но раза три или четыре я попадал в цель...

Мы выдержали несколько приступов в этот и следующий день. Спать и отдыхать тогда почти никому не пришлось. Голытьба пыталась закидывать баррикады факелами, так что постоянно приходилось поливать их водой. С той стороны тоже кое-кто имел оружие, другие метали камни из пращей, да или просто – голыми руками, так что без потерь и у нас не обошлось. Да и заболевшие были, и немало. В общем, иной раз казалось, что уже и не выжить.

Но в конце концов голытьба всё-таки сдалась. Отошли назад, смирились. Что творилось там, в бедных кварталах, страшно даже и представить. Прямо на наших глазах, день или два спустя трое ублюдков насиловали совсем молодую девушку, почти девочку. Крики были слышны далеко вокруг. Мы били из арбалетов, но впустую – далеко. А эти нелюди ещё и усмехались над нами, видя наше бессилие. Потом, когда они ушли, девочка так и осталась лежать. Лежала она и на другой день, и лишь на третий её кто-то унёс...

Нам пришлось с нуля воссоздать власть на нашей части города. Палаш был объявлен вождём, а вокруг него сплотились люди, которые не потеряли головы в критический момент. Они и стали его помощниками по охране, по снабжению, по борьбе с эпидемией... Во главе каждого квартала назначили старосту, который отвечал за безопасность жителей. Заработали санитарные команды, очищающие улицы от мертвецов. Нам удалось даже очистить улицы с той стороны баррикад, насколько это было возможно.

Поскольку с похоронами теперь дело обстояло скверно – вывозить мертвецов за город было больше нельзя, решили их просто жечь. На всех площадях устроили такие кострища. Если вы выглянете в окно, то увидите и на нашей площади горелое пятно. Хвала богам, уже несколько дней никого не жгли, сейчас уже мало умерших. А ещё неделю назад ежедневно сжигали два-три десятка тел. А две недели назад – полсотни и больше. А там, за баррикадами, наверное, в день на одном костре и по нескольку сотен сжигали. По крайней мере, у них дымит вообще постоянно.

Если бы мне месяц назад кто-то сказал, что здесь произойдёт такой кошмар, и что я его переживу, и даже не сойду с ума, я бы не поверил, что способен на такое. А оказалось, что способен. Как видите, выжил, да и даже хватает сил душевных утром с кровати вставать. Благодарю Арионна и вас, что дали мне деток. Лишь ради них и жил все эти дни...

Мэтр Бабуш закончил свой сбивчивый рассказ, заливаясь слезами. Всё это время его слушали, не перебивая. И эти простые, неказистые слова обычного трактирщика так глубоко западали в души слушателей, что они словно наяву видели всё то, о чём он рассказывал. И без того большие глаза лирры сейчас были просто огромны, и из них безудержно лились слёзы. Кол, хмурясь, вертел руками по столу кружку, из которой он больше так и не отхлебнул. Бин каким-то пустым, потерянным взглядом, не отрываясь, смотрел в одну точку где-то над головой мэтра Бабуша. Все были настолько потрясены, что, когда трактирщик замолчал, они даже этого не осознали. Они продолжали находиться в этом кошмаре, который бесхитростно и жёстко описал старик.

– Да, досталось же вам, отец, – глухим, надтреснутым голосом проговорил наконец Кол, отставляя наконец злополучную кружку подальше от себя.

– Да уж, выпало на старости лет... – невесело усмехнулся Бабуш. – Не представляю, как теперь я буду дальше жить в этом городе... Как буду смотреть на эти улицы, на эту площадь... Мне кажется, это обгорелое пятно никогда не исчезнет. И вонь горящих тел – тоже. Но больше всего я не знаю, как смогу потом смотреть в глаза тем людям, что остались там...

– Теперь всё самое страшное позади, – срывающимся голосом заговорила Мэйлинн. – А вам надо будет жить дальше. И не только ради малюток, но и ради себя, и ради этого города. Потому что то, что случилось, не должно быть забыто...

– А как же вы теперь встретите вашего короля, когда он вернётся? – слегка заплетающимся от вина голосом вдруг задал вопрос Бин, оторвав, наконец, взгляд от противоположной стены.

– Сказать по правде, я бы этого короля... – Бабуш замолчал на какое-то время. – Я даже не знаю, какое наказание я бы посчитал достойным для этого негодяя. Останься он в городе, с нами, ничего этого бы не случилось. Вся эта кровь – на его руках. Но... Когда он вернётся... А как мы его встретим? Что сделаем? Разве у нас есть выбор? Проглотим, утрёмся, и будем жить дальше.

– А почему бы его не свергнуть? – сверкая глазами, воскликнул Бин.

– И утопить город в новой крови? – скривившись, Бабуш помотал головой. – До короля нам не дотянуться. А всех, кто попытается – просто убьют. Так что я смысла никакого не вижу. Остаётся лишь надеяться, что на другом конце Белого Пути ему воздастся за всё. Если есть на свете справедливость, то сейчас все демоны самых глубоких преисподен копают яму ещё более глубокую, куда и сбросят эту гнилую душонку.

– Мэтр Бабуш прав, – кладя руку на плечо Бина, проговорил Кол. – Будем надеяться на правосудие богов. Потому что революционеры из нас – так себе... Но сколько же можно спать? – резко меняя тему, встрепенулся он.

– Да идите, разбудите этих сонь! – тепло улыбнулся Бабуш, вспомнив о своих воспитанниках. – Уж как они рады-то будут!

– Пусть одна Мэйлинн сходит пока, – решил Кол. – А то ввалимся сейчас всей толпой, перепугаем детишек.

– Хорошо! – улыбнулась, вставая Мэйлинн. Было видно, что ей уже давно не терпелось.

– Там, по коридору, вторая дверь налево, – махнул рукой Бабуш.

Кивнув, лирра удалилась.

– Ну что, ещё по одной? – подмигнув, спросил Кол, хотя он не выпил даже мизерного содержимого первой кружки.

Бин, чья кружка уже почти опустела, с готовностью пододвинул её трактирщику. Тот, задумчиво поглядев на пустое дно своей кружки, словно сомневаясь, вдруг решительно ухватил бутылку и налил по полной и себе, и Бину. Кол вежливо прикрыл свою ладонью. Однако же, когда все, не чокаясь, стали пить, отхлебнул ещё один глоточек.

***

Мэйлинн, едва приоткрыв дверь, тихонечко проскользнула в небольшую комнатку, уже вполне освещённую осенним солнцем. Комнатка была скромно, но с большой любовью обставлена мебелью, во всей обстановке чувствовалась рука её маленькой хозяйки.

Сама хозяйка безмятежно спала на довольно широкой кровати, свернувшись почти клубком, как могут лишь дети, и подложив ладошку под щеку. Рядом, поперёк кровати, раскинув руки и ноги так, словно он был полновластным хозяином всего ложа, спал младенец Астур. Мэйлинн невольно замерла у входа, залюбовавшись зрелищем и не решаясь нарушить сон братика и сестры. На глазах лирры вновь появились слёзы, но на сей раз это были чистые и тёплые слёзы счастья. Если бы было можно, она тотчас же бросилась бы к этим двум существам и, горячо обняв, ни за что не отпускала бы их уже никогда.

Вместо этого Мэйлинн тихонечко, на цыпочках, подошла к кровати, осторожно присев на самый краешек. В луче солнца, врывающемся в окно, танцевали сияющие пылинки. Скоро, когда солнце поднимется выше, этот луч скользнёт чуть вниз, и тогда он окажется прямо на лице Шайлы, наверняка разбудив её. Но пока же она мирно спала и, как мы уже упоминали, её щёчка покоилась на ладошке.

И вот тут Мэйлинн пришлось зажать себе рот, чтобы подавить крик отчаяния, готовый вырваться из груди. Глаза лирры округлились, в них застыл ужас, смешанный с неверием. И глухое рыдание всё же вырвалось из зажатого рта, разбудив девочку. Она подняла голову над подушкой, и синее, чуть отливающее фиолетовым пятно на щеке стало ещё заметней.

– Мэйлинн! – едва разглядев сидевшую рядом лирру, вскричала Шайла, разбудив криком брата, который тут же начал легонько похныкивать.

– Тише, малышка! – Мэйлинн не знала, как себя вести. Она очень хотела обнять девочку, но боялась сделать это.

Шайла разрешила эту дилемму за неё – она просто взлетела с кровати и бросилась на шею лирры, целуя её в обе щеки и неся обычный нежный бред, который в таких случаях несут дети. Внутри Мэйлинн же что-то оборвалось. Вот и всё... Теперь, наверное, и она тоже заражена. Или ещё можно вымыть лицо эликсиром Каладиуса?..

Девочка же теперь ощутила какую-то неживую неподвижность Мэйлинн и, чуть подавшись назад, в упор посмотрела на неё.

– В чём дело? – недоуменно спросила она.

– Ты знаешь, что у тебя на щеке? – помертвевшим голосом спросила Мэйлинн.

– Ах, это! – Шайла легкомысленно потрогала синее пятно. – Да это я дня три назад в потёмках на дверной косяк налетела. Теперь вот фингал...

Если бы на плечи Мэйлинн сначала поставили всю «Песнь малиновки», а затем вдруг её сняли, она и то вряд ли почувствовала бы большее облегчение.

– Фингал??? – Мэйлинн хохотала, целовала, обнимала и хохотала вновь. Шайла, наверное, поняв, в чём дело, хохотала, целовала и обнимала в ответ. Даже маленький Астур больше не хныкал, а смеясь, тянул ручонки к лирре.

– А кто это тут не спит? – послышался голос сзади и в комнату, распахнув дверь, ворвался Кол. Шайла взвизгнула от восторга и одним прыжком оказалась у него в объятиях, дав возможность Мэйлинн подхватить братика.

Следующим зашёл Бин. Глаза его блестели то ли от выпитого вина, то ли от радости, то ли от слёз, то ли от всего вместе. Кое-как отлепил Шайлу от Кола и крепко-накрепко прижал к себе. Возможно, в этот момент он вспоминал свою Нарку, которая была совсем немногим старше Шайлы.

Счастливый мэтр Бабуш уже не помещался в комнате. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, глаза на мокром месте, и молился про себя, чтобы этот момент чистого, незамутнённого счастья никогда не заканчивался. В эту секунду для шестерых людей, находящихся в этой комнате, не существовало ни синивицы, ни дорийцев, ни «его сраного величества» короля Аллана Девятого.

Глава 34. Окончание мора

Почти до самого вечера пробыли друзья в «Песни малиновки». Мэтр Бабуш всё-таки был вынужден уйти. Дважды в дверь просовывались чьи-то слегка растерянные лица, ищущими глазами окидывающие помещение и теряющие растерянное выражение, лишь наткнувшись взглядом на трактирщика. Эти лица лепетали что-то о каких-то проблемах, разговаривая полупросительным, полувопросительным тоном. И дважды мэтр Бабуш, закалившийся и заматеревший за последние три недели, рявкал в ответ, заставляя эти лица исчезнуть. Однако, где-то в глубине души он, вероятно, решил, что на этом его лимит исчерпан, поэтому, когда третий проситель заглянул в чуть приоткрытую дверь, трактирщик молча подхватил свою куртку, и, коротко попрощавшись с друзьями, обещая вернуться как только сможет, вышел наружу.

Дети весь этот день не отлипали от Мэйлинн. Астур деловито сидел на её коленях, лопоча что-то на одному ему известном языке и посасывая свой большой палец. Шайла сидела рядышком, обняв руку лирры и прижавшись к ней щекой. Она отнимала голову лишь затем, чтобы влюблённым взглядом посмотреть на обожаемую Мэйлинн, если та что-то говорила девочке, или о чём-то её спрашивала.

Кол сидел рядышком, усмехаясь предстающей картине и наслаждаясь бездельем. Именно он был главным инициатором разговоров, рассказывая Шайле необыкновенно преувеличенную и приукрашенную версию их путешествия, заставляя девочку то и дело раскрывать рот – то от восторга, то от удивления, а то и от ужаса. Несколько раз Мэйлинн цыкала на завирающегося центуриона, но заворожённая Шайла умоляла продолжать дальше.

Пьяненький Бин блаженно развалился за столом, глупо улыбаясь и чувствуя себя бесконечно счастливым человеком. Время от времени, встречаясь взглядами с Астуром, он корчил ребёнку уморительные рожи. Младенец был вполне благодарным зрителем и одобрительно хохотал, приводя Бина в полный восторг. Но гораздо интересней и любопытней были редкие взгляды, которые Шайла исподтишка бросала на юношу. В этих взглядах было нечто, что заставляло невольного свидетеля заподозрить в девочке некие особые чувства, которые она, судя по всему, питала к Бину. Надо сказать, что от Мэйлинн эти взгляды не ускользнули, поэтому она всякий раз легонько улыбалась, глядя на это зарождение нового чувства. Бин же не замечал ничего – он видел в Шайле всего лишь маленькую девочку, почти сестрёнку. Хорошо хоть хватало ума не корчить ей рожи.

Ближе к вечеру Шайла-таки отпустила нашу троицу, предварительно взяв с Мэйлинн страшную-престрашную клятву обязательно прийти завтра. Мэйлинн пообещала, даже упомянула вскользь, что постарается привести с собой и Бина, чем тут же вызвала лёгкий румянец на смуглых щёчках девочки. Надо сказать, что, несмотря на обещания, мэтр Бабуш так и не появился дома, но Шайла сказала, что это – совершенно обычное дело, и что он «хорошо если не сильно затемно явится». Мэйлинн предложила девочке пойти с ними, но та отказалась, сославшись на уйму дел, которые нужно ещё переделать по дому.

Без особого труда друзья разыскали улицу Чайных Роз, а на ней совсем несложно оказалось найти нужный особняк. Он, действительно, выглядел совершенно нетронутым минувшими событиями, был аккуратно ухожен и чист. Даже газоны были тщательно очищены от опавшей листвы. Пройдя через кованую калитку, Кол постучал в массивную дверь.

Через небольшое время дверь открыл баинин, на неискушённый взгляд Кола ничем не отличимый от Пашшана. Он молча отошёл в сторону, пропуская гостей в дом. Колу удалось немного расспросить слугу и выяснить, что хозяин уже заходил, удостоверился в благополучии дома и слуг, а также в сохранности ценных бумаг, после чего вновь ушёл, просив передать, чтобы гости размещались в доме, мылись, ужинали и отдыхали. Мессир обещал вернуться до того, как они лягут спать.

Собственно, дважды просить никого из наших друзей не пришлось. Все они с огромным наслаждением приняли ванну, причём каждый из них сделал это в собственной комнате, где у каждого за небольшой перегородкой оказались большие деревянные бадьи, которые имеющиеся в доме слуге довольно быстро заполнили парящей водой и какими-то благовониями. Мэйлинн вообще казалось, что никакая сила больше не заставит её выбраться из ванны. Но даже Кол и Бин, довольно равнодушные к удобствам и гигиене, были на вершине блаженства.

Затем распаренные, порозовевшие счастливчики по одному спустились в гостиную, где их ожидал вполне изысканный ужин. Видно, слуги как следует готовились к приезду хозяина, поскольку совершенно очевидно, что эти припасы хранились в ледяных погребах заранее. К восторгу Мэйлинн, на столе стояла бутыль с настоящим коровьим молоком. Где в разорённом городе баинины умудрялись добыть молоко – осталось загадкой. Однако лирра особо и не спрашивала – довольно было того, что оно было. Несмотря на то, что друзья не так давно поужинали в «Песни малиновки», они немедленно воздали должное ужину в доме Каладиуса.

– В такие вот минуты я очень жалею, что у меня всего один рот и один желудок, – Кол откинулся на спинку стула, потирая туго набитый живот и одновременно с некоторой грустью разглядывая изобилие снеди, остававшееся на столе.

Бин, который, судя по всему, наелся так, что еда едва не вываливалась изо рта обратно, тем не менее мужественно сражался с куском сочного тыквенного пирога. Он понимал, что не может втолкнуть себя даже маленький кусочек, но также он понимал, что никогда не простит себе, если сейчас откажется от великолепного лакомства.

Мэйлинн, естественно, была более умеренна в еде, но и она сейчас сидела, откинувшись и чувствуя тяжесть в животе. Мысли после столь сытного обеда стали ленивыми, словно осенние мухи. И сейчас в голове лирры нехотя жужжала лишь одна мысль: как при таком постоянном изобилии еды и очевидном чревоугодии Каладиус оставался таким сухощавым? Неужели он добивался этого магическими практиками? В общем, хотя фигурку Мэйлинн десять опрошенных из десяти назвали бы идеальной, она всё равно чувствовала некоторую зависть к старому магу, который ежедневно мог баловать себя такими обедами и при этом не полнеть.

Сам объект зависти заявился, как и обещал, уже ближе к ночи. К тому времени друзья уже выползли из-за стола и с переменным успехом боролись со сном, утопая в мягких креслах гостиной. Что ни говори, а Каладиус был явным сибаритом во всём, что относилось к домашнему уюту.

Маг стремительно влетел в гостиную и самодовольно плюхнулся за стол. Не прошло и пары минут, как появились слуги, неся дымящиеся тарелки. Кол готов был биться об заклад, что слуги всё это время постоянно держали пищу на медленном огне, не давая ей остыть.

Каладиус жестом пригласил друзей к столу, но даже Бин с лёгким стоном покачал головой, не найдя сил подняться на ноги. По какому-то лишь ему одному известному правилу этикета, маг сперва набил полный рот еды, а затем заговорил:

– Ну что ж, всё в порядке! – конечно, из-за набитого рта это звучало совсем иначе. После этого волшебник замолчал, вынуждая собеседников самих спросить, что же, собственно, в порядке.

– Умоляю вас, мессир, пощадите наши несчастные головы, – театрально простонал Кол. – Что касается моей, то она целиком забита вкуснейшей жареной курятиной и тушёной картошкой. Я просто не могу сейчас воспринимать ваши намёки и решать ваши загадки.

– Что ж, так и быть, – ничуть не обиделся маг. – Тогда я просто сообщу вам, что все лекари и все санитары благополучно мною спасены. Хвала богам, никто из них не надышался киновари до смерти. Теперь их всех отпаивают моим лекарством. Через пару недель, или чуть больше, они будут в порядке.

С этими словами Каладиус отсалютовал троим товарищам бокалом прекрасного вина, тёмного настолько, что оно казалось почти черным и густым, как смола. Отпив добрую половину, маг с увлечением взялся за очередное блюдо. Глядя, с каким аппетитом он поглощает пищу, в Бине даже шевельнулось нечто вроде завистливого голода. Однако, как только он подумал о том, чтобы встать и подойти к столу, чтобы откусить от этого истекающего соком мяса или зачерпнуть полной ложкой густого наваристого гарнира, как его начало мутить. Так что, вздохнув, Бин продолжил сидеть, и вся его внутренняя борьба не выразилась даже в минимальном движении тела.

– Также спешу сообщить, что большое количество моего антисинивичного эликсира изготовлено фармацевтами по моему рецепту, – маг, было, для пущего драматического эффекта посмотрел на друзей сквозь бокал с вином, но поскольку разглядеть сквозь эту жидкость ничего не представлялось возможным, то он, чуть сконфузившись, поставил бокал на стол. – Эликсир раздают по всему Внутреннему городу и уже завтра все его жители будут пользоваться этим средством. Так что, можно сказать, синивица уже побеждена.

– А как же жители окраин? – спросила Мэйлинн, пристально глядя на мага.

– А что – жители окраин? – пожал плечами Каладиус.

– Но им ведь тоже необходимо это средство, – спокойно, словно не чувствуя пренебрежения в голосе мага, проговорила лирра.

– С этим трудно спорить, дорогая моя, – так же терпеливо ответил Каладиус. – Только вот ведь вопрос – как им доставлять это средство? Вы же сами видели, до какого градуса дикости дошла чернь. Они растерзают любого, кто высунется из Внутреннего города. Поэтому я убеждён, что не найдётся человека, который бы рискнул передать эликсир туда.

По лицу мага было видно, что, уже произнося последнюю фразу, он отчётливо понимал, какая реплика последует дальше. Внутренне Каладиус не замедлил обругать себя за то, что попался в подобную ловушку. Надо было уходить от темы, – запоздало думал он. Однако, слова были сказаны и ответные также не заставили себя ждать.

– Такой человек уже нашёлся, – спокойно и без рисовки, просто констатируя факт, сказала Мэйлинн. – Я.

– Ну зачем же, сразу вы, дорогая? – Каладиус явно чувствовал себя не в своей тарелке. – Думаю, у господина Паллаша найдутся люди, которые выполнят данную задачу.

– Вы только что сказали, что таких людей здесь нет, – припечатала мага Мэйлинн. – Кроме того, я не хочу, чтобы кто-то рисковал жизнью из-за меня. Если я решила доставить эликсир за баррикады, то и выполнять это должна я. Завтра же утром я планирую сообщить об этом командующему.

– Вот что же с вами такое, дорогая Мэйлинн? – скорее задумчиво, чем насмешливо проговорил Каладиус, пристально вглядываясь в лирру. – Откуда у вас такая паталогическая страсть помогать всем окружающим? Насколько я мог заметить за свои семьсот с лишним лет, эта черта совершенно не характерна ни для людей, ни для лирр, ни для гномов. Вы всегда были такой, или это пришло вместе с неудачным пробуждением?