Текст книги "Нелюбовь (СИ)"

Автор книги: outlines

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Таня почти сутки просидела в своей комнате, дожидаясь возвращения Ягуна. К обеду следующего после Ванькиного отлёта дня к дверям спальни, которые Таня на этот раз предусмотрительно заперла на банальный замок, подошла Гробыня. Поскреблась в створку и ехидно поинтересовалась:

– Гроттер, чем ты там занимаешься?

– Ем клубничные маффины и думаю о бренности жизни, – ответила Таня, лёжа поперёк кровати и пялясь в окно.

Склепова хмыкнула:

– Засчитано. У нас тут набор поскромнее: позавчерашнее шампанское и наши кислые лица. Только твоей недовольной физиономии не хватает. Не хочешь присоединиться?

Дочь Леопольда Гроттера заверила, что кислые лица бывших однокурсников обычно находятся в списке её приоритетов, но сегодня день исключений. Гробыня ещё какое-то время потопталась у двери и ушла. Таня задремала, а когда проснулась, на Буян уже опустилась глубокая ночь.

Ягуна девушка встретила только на следующее утро, когда вышла провожать отбывающих друзей. Он коротко сказал ей, что добрались они с Ванькой хорошо, а потом его вниманием завладели Катя и сын. На площадке перед мостом толпилась куча людей, и Таня, переговариваясь то с одним, то с другим, старалась незаметно разглядеть Бейбарсова. Однако его нигде не было видно, и девушка поняла, что он уже улетел. Биение сердца на миг замедлилось, будто зашлось в тоске. Таня разозлилась на себя: в конце концов, какая ей разница! Так даже лучше, не будет лишних волнений.

Когда основная часть гостей улетела, Тане удалось, наконец, перехватить Ягуна. Он посмотрен на неё тем же взглядом, который она заметила в день расставания с Ванькой.

– Перестань, прошу тебя, – попросила она. – Если ты меня за что-то осуждаешь, скажи прямо, а не прожигай меня глазами.

Внук Ягге вздохнул:

– Танька, я не осуждаю тебя. Просто не понимаю. Мне казалось, что ты уже давно определилась со своими приоритетами. А тут вдруг Валялкин выдаёт, что вы решили взять паузу.

– Он так сказал?

– Именно.

– Тогда ты тем более должен понимать, что это наше обоюдное решение.

– Да, вот только Ванька принял его, потому что любит тебя. А вот почему ты снова вернулась к попыткам растрясти свою жизнь, мне неясно.

Таня задохнулась от негодования, но быстро взяла себя в руки и, прищурившись, ответила:

– Понимаешь, это всё мой проклятый идеализм. Я всегда упускаю момент, когда нужно остановиться, и всё довожу до конца. Даже катастрофу.

С этими словами она развернулась и направилась в свою комнату. Всё внутри у неё кипело. Не станет она никому и ничего объяснять!

Упав на кровать, девушка застонала. Неужели ей опять придётся пройти через это? Она не учла, что своим поступком вновь всколыхнет все сплетни и обсуждения, что циркулировали вокруг неё во время учёбы и магспирантуры. Живя с Ванькой вдали от суеты магического сообщества, она забыла, что значит быть Таней Гроттер, забыла, что она вечно всем должна и обязана вести себя соответствующе с представлениями о «грозной русской Гротти».

Но это было давно. Прошли годы, и Таня больше не хотела быть кому-то примером, оправдывать чьи-то ожидания. Она хотела быть собой, не стыдясь этого, не скрывая ни положительных, ни отрицательных своих качеств. Впервые в жизни она сделала что-то для себя, поступила эгоистично. Ей было больно оттого, что Ванька страдал, явно страдал от её решения, но предложи ей кто-нибудь отыграть всё назад, Таня ни за что не согласилась бы.

Она наконец была там, где хотела быть.

Теперь настала пора осуществлять свою мечту.

И с этими мыслями дочь Леопольда Гроттера достала из-под кровати старый футляр, распахнула окно и, оседлав контрабас, на Торопыгусе вылетела по направлению к драконбольному полю.

***

– Вот они, красавцы! Все, как на подбор!

Голос Соловья Одихмантьевича разносился высоко над полем. Перед ангарами выстроились в ряд игроки сборной Тибидохса. Таня сразу выхватила глазами Ягуна и Машу Феклищеву – единственных членов старого состава. Ещё двое лиц были ей знакомы: Коля Кирьянов и Вика Рыжова, которых Таня хорошо помнила ещё со времён магспирантуры, но ни разу не видела в игре. За прошедшее время они здорово подросли. Внучке Феофила Гроттера даже показалось на мгновение, что подростки смотрят друг на друга влюблёнными глазами.

Всех остальных же Таня видела впервые: юноши и девушки, облачённые в комбинезоны, каждый со своим полётным инструментом, глядели на неё с настороженностью и любопытством. В воздухе витал лёгкий шепоток. Та самая Гроттер! Героиня магического мира, одолевшая Чуму-дель-Торт. Победительница легендарного уже матча со сборной вечности.

– Итак, команда! – хлопнул в ладоши Соловей, пресекая взволнованные пересуды. – Все вы знаете, что сезон стартует с подготовки к чемпионату мира. Наша первая крупная игра – против сборной Магфорда, невидимок. Это очень сильный противник, а вы пока группа не сыгранная, поэтому предупреждаю: всё лето нас ждут тренировки. При желании вы можете летать домой на выходные, но уведомлять об этом нужно будет заранее меня или мою помощницу. Кстати, позвольте представить – хотя я уверен, что она в этом не нуждается – Татьяна Гроттер, известная драконболистка и с этого дня моя правая рука.

Все уставились на неё. Таня улыбнулась и кивнула головой в знак приветствия.

– Мы будем тренировать вас вместе, иногда она будет заменять меня, но всё, что будет говорить Татьяна, будет звучать от моего имени, это понятно? – сурово закончил Соловей. – Итак, если ни у кого нет вопросов, можем приступать к…

– У меня есть вопросы, – подала голос Таня. – А почему в команде только девять человек?

Тренер ухмыльнулся:

– Ты торопишься, как всегда, что в воздухе, что здесь, внизу. Я как раз хотел объявить тебе состав. Ну, этих двух охламонов ты и без меня знаешь, – ворчливо произнёс он, махнув рукой в сторону хихикающих Ягуна и Маши, – оба нападающие. Наши чемпионы по сглазам – Кирьянов и Рыжова – тебе тоже знакомы: первый в нападении, вторая в полузащите. Двое других полузащитников – Сара Цойфер и Рома Рыжий.

– Рыжий? Это прозвище? – вырвалось у Тани.

– Это фамилия, – пробасил высокий веснушчатый парень. Волосы у него действительно были огненно-рыжего цвета.

Дочь Леопольда Гроттера по-очереди познакомилась со всеми. Сара Цойфер оказалась яркой девушкой с копной иссиня-чёрных волос. Глаза у неё были живыми, вдумчиво разглядывающими собеседника. Рядом с ней стояла изящная золочёная арфа.

Защитник Витя Кубинцев был скромным, тихим юношей. Его взгляд за толстыми стёклами нелепых очков казался робким. Он смотрел на мир с какой-то детской надеждой, но держался он при этом спокойно и с достоинством.

Вторым игроком защиты оказалась Аня Лебедева, девушка невероятной красоты – Тане даже захотелось зажмуриться, глядя на неё. Тонкая, гибкая, с кукольным лицом в обрамлении пушистых белокурых волос, она лучезарно улыбнулась Тане, сразу расположив её к себе.

Последним представленным был нападающий, больше похожий на восточного принца, чем на драконболиста. Карим Амирхан, – так его звали – высокий атлет с чёрными миндалевидными глазами, рассматривавшими Таню так нагло и страстно, что ей стало одновременно и лестно, и не по себе. Стало ясно, кто сменил Жикина на посту первого красавчика Тибидохса.

– Три полузащитника, два защитника и четыре нападающих, – посчитала Таня. – Кто же пятый?

Соловей молча посмотрел на неё, потом перевёл взгляд на контрабас, и Таня всё поняла.

– Ты согласна?

Казалось, вся команда замерла в ожидании. Даже горячий воздух застыл на мгновение. Вместо ответа дочь Леопольда Гроттера оседлала инструмент и взмыла вверх, к куполу, прикрывающему поле. За ней с победным кличем стартанул Ягун, а следом все остальные игроки расплывчатыми точками замелькали над белым песком поля. Соловей смотрел вверх, запрокинув голову, и улыбался. Его новая команда. Его новая надежда.

Таня глянула вниз, туда, где остался тренер. Когда она полчаса назад плавно и виртуозно опустилась на песок перед ангарами, взгляд Соловья потеплел. Она знала старика уже много лет, и поэтому могла с уверенностью сказать: в тот момент он был счастлив. И на душе у Тани стало чуть-чуть легче при мысли о том, что, ранив одну душу, она при этом смогла залатать другую.

Остаток дня прошёл в изнурительной тренировке. Первый восторг схлынул, и Таня вспомнила, что любимый драконбол – это, в первую очередь, опасный и непредсказуемый спорт, требующий невероятной физической подготовки. Её же тело за прошедшие в лесах годы слегка растеряло форму. Но оно тоже вспомнило – как и мышцы, ноющие от напряжение, суставы, скрипящие при резких замахах. К вечеру девушка ощущала себя выжатой до капли. Зато она смогла познакомиться с новичками, с их манерой игры. Каждый был по-своему талантлив, каждый – неогранённый алмаз, и Таня, выходя из раздевалки, думала о том, что новая команда ничуть не хуже их прежнего сыгранного состава.

Она шла в раздумьях, пока не поняла, что ноги несут её в противоположную от громады Тибидохса сторону – к скалистому берегу океана. Тяжёлые капли брызг ударили ей в лицо, когда девушка опустилась на песок среди серых гладких валунов. Великая, могучая сила разливалась вокруг, ей не было видно конца, и в этот момент на Таню снизошёл долгожданный покой. Как волны, омывающие берег, он разлился по закоулкам усталой души. Девушка прикрыла глаза.

Она осталась одна – ни Ваньки, ни друзей рядом – и ей было хорошо, как никогда. Это одиночество, которого она жаждала – добровольное, в правильном месте, там, где её сердце спокойно и мерно постукивает в груди, отбивая ритм счастья. Под её закрытыми веками вскипали слёзы – странные, ненужные сейчас слёзы. Счастье, простое, безыскусное, не вымученное и не наигранное, прекрасным цветком распускалось внутри, и ему было тесно: оно разрывало грудную клетку, ломало рёбра, заставляло задыхаться.

Когда Таня, наконец, открыла глаза, солнце уже тонуло в океане. Небо переливалось всеми оттенками розового и золотого, и в этом многоцветии она не заметила вспышки радуг Гардарики. Только когда вверху появилась чёрная точка и стала расти, девушка поняла, что кто-то летит в сторону скал. Она прищурилась, стараясь разглядеть, прибывшего, и кровь бросилась ей в голову.

Это был Глеб.

И чёрную ступу, и резкую, стремительную манеру полёта она узнала бы из сотен тысяч.

Укрытая массивными наростами камней, Таня наблюдала, как Бейбарсов снизился и выпрыгнул из ступы, которая тут же исчезла. Он выглядел усталым, измученным, и причиной явно был не только сложный перелёт. Его смуглые щёки ещё сильнее заросли щетиной за те несколько дней, что они не виделись.

Ощущая, как потеют ладони, девушка поднялась с песка. Глеб, хмуро разглядывающий закат, вздрогнул и смерил её изумлённым взглядом.

– Таня?

Она не стала подтверждать очевидное. Какое-то время они смотрели друг на друга, пока Таня не решила, что теперь её черёд начинать диалог.

– Что-то случилось?

Она хотела узнать, зачем он вернулся, но бывший некромаг усмехнулся, и девушка поняла, как нелепо звучал её вопрос: конечно, случилось, что-то уже давно случилось с ними обоими, и даже всё пережитое впоследствии не смогло стереть это, обесценить или сгладить.

– Почему ты здесь? – задал он встречный вопрос.

– Я… я осталась в школе, тренировать сборную.

Свистящий выдох заставил Таню вскинуть глаза. Глеб смотрел на неё, сведя на переносице чёрные брови, и в глазах его читалось непонятное ей отчаяние. Но она не успела удивиться, уже озвучивая следующий вопрос:

– А ты что здесь делаешь?

– Я работаю в Тибидохсе, – просто ответил он.

Таня в шоке уставилась на него. Быть этого не может! Быть не может, чтобы они двое случайно оказались на Буяне одновременно, в одних и тех же условиях… Случайно ли?

– Я не знаю, что сказать, – пробормотала девушка. – Надеюсь только, что нашей работе не помешает то, что случилось… эээмм… то, что произошло на крыше.

– Ты имеешь в виду то, что поцеловала меня?

Кровь застучала у неё в висках, мысли испуганно заметались в попытках придумать оправдание, выкрутиться, спихнуть ответственность за случившееся на кого-то другого. Но всё было ложью, кроме самого факта: она действительно первой потянулась к нему. Однако признать это, особенно сейчас, когда всё ещё больше запуталось из-за их с Ванькой временного расставания, было выше Таниных сил.

– Я… я тогда выпила очень много вина.

– Вот как? – произнёс Глеб, прищурившись. Его губы тронула горькая усмешка: – Я целовал тебя, Таня. И чувствовал твой вкус, и соль твоего пота, и горечь чужого дыма на твоей коже – всё, что угодно, кроме алкоголя.

Когда он успел подойти так близко? Она отступила на шаг и упрямо вскинула подбородок. Он ведь прав, он прав, Чума его подери! Вот только это ничего, совсем ничего не меняет.

– Зачем ты хочешь всё ещё больше усложнить, Глеб?

– А есть куда? – его низкий голос ввинчивался ей в уши, заставляя отвлекаться от сути фразы. – В любом случае: я ничего не усложняю, я лишь хочу честности между нами.

– Как будто нам это когда-то помогало, – резонно заметила Таня. – Я тоже не хочу недоговорок, поверь, просто сейчас… всё и без того слишком запутано. А раз нам придётся работать рядом…

– В Тибидохсе я появляюсь редко, можешь не переживать насчёт этого.

– Дело в другом. Просто я помню, как было раньше, и хочу убедиться, что…

Он шагнул вперёд, резко сократив пространство между ними до минимума. Таня сглотнула и запрокинула голову, чтобы иметь возможность смотреть ему в глаза. Непривычные, серые, обманчиво-холодные глаза.

– Ты боишься меня?

Она замотала головой, хотя голос в голове вопил: «Да!».

– Ты сказал, что ненавидишь меня… Тогда, в железнодорожной будке. Ты… ты меня ненавидел?

Взгляд Глеба окатил её сожалением и ледяной отстранённостью. По коже девушки пробежал мороз, уступивший место жару, от которого буквально вскипала кровь. Бейбарсов наклонился ещё ниже. Он не моргал, он почти не дышал.

– Я тебе не враг, Таня. И никогда им не стану, поверь, я скорее сердце себе вырву. Ты можешь спокойно жить своей жизнью, я тебя не побеспокою.

Его лицо было так близко, так опасно близко, и воспоминание о горячих, умелых губах захлестнуло Таню: как жадно, как страстно он целовал её, – таких поцелуев ни с кем другим быть не могло. Вспомнилось его прерывистое дыхание, его крепкое тело, прижимающее её к каменной стене, и чувства, пьянящие так, что никакого вина не требовалось.

Бейбарсов будто понял, о чём она думает, и перевёл взгляд на её губы. Тёмные ресницы скрывали эмоции, отпечатывающиеся на серой радужке, но по сбившемуся дыханию Таня догадалась, что мужчину душили те же воспоминания, что и её саму.

Он снова оказался сильнее и первым отпрянул. Отошёл на шаг, потом ещё на один. Отбросил со лба чёлку, и девушка увидела, как на безымянном пальце у него сверкнуло чёрное кольцо. Почему она не заметила его раньше? Не сказав больше ни слова, Бейбарсов склонил голову в прощальном жесте, и, обойдя Таню, направился в сторону Тибидохса.

На Буян опускался вечер. Детали острова начали меркнуть в наступающей темноте. Таня подняла контрабас, дождалась, когда тёмная фигура исчезнет вдали, и направилась в ту же сторону.

Пятнадцать минут назад всё было непросто, но хорошо. Теперь же всё стало гораздо сложнее – и при этом невыносимо, невозможно прекраснее. Внучка Феофила Гроттера чувствовала, как от этой двойственности голова идёт кругом.

Глеб здесь, совсем рядом. А Ванька за тысячи километров. И всё, что она ощущает по этому поводу – вихрь противоречивых эмоций.

Пытаясь разобраться в собственных ощущениях, она вспоминала, как жалела Глеба. Но ведь именно из этого чувства родилась когда-то её любовь к Ваньке. А жалость к Глебу была гораздо сильнее, чем всё, что она испытывала до этого. Ей давно уже и намекали, и говорили открытым текстом, а Таня всё не догадывалась, всё отказывалась понимать собственную подоплёку самого важного чувства на свете… Как же она не разглядела тогда за этой жалостью нечто большее? Как могла не понять, что это было оно, то самое…

В многочисленных окнах крепости горел свет. Уже подойдя к воротам замка, Таня подумала: что бы она ни испытывала к Глебу, одно было несомненно – все её мысли, все её чувства отсылали к нему, кружили вокруг него, закольцовывались в эмоциональный ураган.

О да, она боялась его.

А ещё она хотела его.

И уже не знала, что пугало её больше.

========== 10. Белые цветы, чёрные шипы ==========

Обе-рек – Ты

Мёртвые дельфины – На моей луне

Дельфин – Где ты

***

я бы мог вести тебя через тьму,

или там оставить. и ждать конца.

я хотел увидеть всю призму мук,

пожирающих свет с твоего лица,

и с тобою жёстко, как с теми, до…

паутина ярости на белках.

предвкушение чувства твоих шагов,

чтоб увидеть твой долгожданный крах.

не бери из рук ничего чужих,

и не стой раздетая на ветру.

я хочу, чтоб ты была лучше их,

когда я, неизбежно, к тебе приду.

пробежит, как дрожь, по моей груди

твоих рук горячих небрежный такт.

я пришёл сказать, что хотел уйти.

как от всех других.

но не знаю как.

(Оксана Утева. Я бы мог говорить с тобой ни о чём…)

***

Ослаблю хватку хоть немного – убегаешь,

В пылу сожму покрепче – умираешь.

Держу в объятиях со страхом и гадаю:

То ль убиваю я тебя, то ли теряю.

(Рэй Брэдбери. Дзен в искусстве написания книг)

***

Когда он улетал на следующий вечер после встречи выпускников, то думал, что в следующий раз увидит Таню Гроттер очень, очень нескоро. Никто не знал, что он чувствовал, покидая Буян в предзакатном свете. Как и сам Глеб не знал, что буквально полчаса спустя через заслон Гардарики пролетел пылесос, увозящий одного Валялкина, без невесты.

А бывший некромаг проносился над океаном, овеваемый пронзительным ветром, и губы его жгло: на них, как клеймо, стоял поцелуй рыжеволосой девушки.

Бейбарсов не понимал её. Он и себя не понимал: после такого поцелуя он просто взял и отпустил её. Разжал руки, позволил уйти. Разве сделал бы он подобное ещё год или два назад? Нет, Сарданапал прав: в нём происходят изменения. Но одному лишь Глебу было известно, чего это стоит.

Остаток ночи и половину следующего дня Глеб провёл в своей комнате. Он боялся выйти наружу, боялся своих мыслей и желаний, боялся не справиться с океаном страстей и эмоций, что бушевали в нём. Запутавшийся, возбуждённый до крайности физически и морально, он метался в тесном пространстве от стены к стене, пытаясь понять, что могло двигать Таней, когда она потянулась к его губам. Он знал, он чувствовал – она хотела этого, очень хотела. Её тёплый растерянный взгляд, судорожный выдох, её губы рассказали ему куда больше, чем того желала хозяйка.

Значит, она что-то испытывала к нему. Возможно ли?…

Нет.

Глеб усмехнулся: какой же он дурак. Таня Гроттер обручена с Валялкиным, Таня Гроттер любит своего нелепого маечника. Они уже так давно вместе. А поцелуй… Виной всему вечер, будящий воспоминания, будоражащий прежние чувства. Ночь, немного алкоголя, щепотка ностальгии и безумные танцы. Возможно, окажись рядом Жикин, Таня поцеловала бы и Тибидохского донжуана, но рядом оказался он, Глеб.

Прежде одна только мысль о том, что Таня могла любить другого, делала Глеба безумным, заставляла сходить ума от ревности. Это тошнотворное чувство и сейчас вскипало в горле, мешая дышать. Но раньше, когда он считал себя нежеланным, Бейбарсов становился несдержанным, неуправляемым, и предпочитал нападать. Как дикий зверь, он колол, и ранил, и причинял боль – что угодно, лишь бы вызвать ответные эмоции, по накалу и силе способные приблизиться к его страстному, слепому обожанию. Сейчас же от тех чувств осталась только острая боль – она терзала невидимым кинжалом каждый раз, когда мужчина думал о том, что нелюбим.

Но прежнее агрессивное желание обладать ею против воли, подавлять её постепенно притупилось по мере того, как Бейбарсов всё больше менялся. Будто вылепленный из мягкой глины, не из мрамора, он пластично извивался, преображаясь в кого-то с похожей формой, но с другим содержанием.

Он всё ещё был огнём.

А она всё ещё была хрупким деревом.

Но Глеб менялся, потому что вопреки всем доводам разума, вопреки лучшим сторонам натуры, говорившим не быть эгоистом, вопреки мнению большинства – он хотел быть с Таней и в глубине души не готов был отказаться от неё.

Он до сих пор был без ума от Тани, но теперь отказывался предъявлять на неё свои права, как на вещь. Она была человеком, живым существом, и если прежде его волновали все её желания, кроме одного – кому отдать своё сердце – то теперь всё изменилось: это стало самым важным. И если она выбрала не его, так тому и быть.

Одно Глеб Бейбарсов знал наверняка: его собственное сердце навсегда принадлежит Тане Гроттер.

***

Прошло больше недели с той неожиданной встречи у пляжных скал.

Как назло, у Глеба выдались довольно спокойные дни, академик не посылал его на задания, и бывший некромаг добровольно практически замуровал себя в собственной комнате. Несколько попыток выйти за пределы четырёх стен оканчивались неизбежным столкновением с Таней.

Оба вежливо здоровались, старательно делая вид, что ничего не случилось и они просто старые товарищи и добрые коллеги. Однако за те несколько секунд, что их тела оказывались параллельно друг другу в замкнутом пространстве коридора, между ними пробегали потрескивающие искры. И вот это игнорировать получалось уже плохо.

Обычно после подобных встреч они или шли каждый по своим делам, но вечером неизбежно сталкивались вновь, когда в разных концах хлопали двери спален – его и её.

И тогда всё становилось совсем плохо.

Бейбарсов с трудом мог спать по ночам, зная, что всего лишь в нескольких метрах по коридору лежит Таня. Её образы – в драконбольном комбинезоне, выпускном платье, без платья – преследовали его, как наваждение. Он ворочался на жёсткой койке, в бешенстве сжав зубы. Безумное, болезненное желание обладать, напоминающее прежние дни, когда он шёл на поводу у своих страстей, вновь захватывало мужчину, и он из последних сил заставлял себя продержаться до рассвета, вцепившись в смятые простыни и не решаясь опустить руку ниже. Если он позволит себе хотя бы одну разрядку, держа в голове образ рыжеволосой ведьмы, его терпению придёт конец.

Поэтому Глеб не давал себе подолгу думать о Тане, о том, что он хотел бы сделать с ней в этой комнате, на этих смятых простынях.

Ночная бессонница привела к тому, что теперь он спал почти весь день, стараясь отдохнуть от эмоциональной перегрузки. Шла уже вторая неделя этого неадекватного режима полузатворника-полупсихопата, стоял тёплый вечер конца июня, когда в комнату бывшего некромага осторожно постучали.

Заспанный, он выпустил из перстня искру, одновременно натягивая рубашку. В открытую дверь шагнул Сарданапал, и Глеб расслабился.

– Академик, – кивнул он.

Старый маг с любопытством оглядел спартанскую обстановку комнаты, практически казарменный порядок которой нарушали только лежащие на всех видимых поверхностях книги, и ухмыльнулся. Правый, более шкодливый ус академика взвился вверх, пытаясь сбить с носа очки.

– Что-то случилось? – поинтересовался Бейбарсов, с трудом подавляя зевок.

– Я ни разу за этот год не навещал тебя, – спокойно улыбнулся Сарданапал, но бывший некромаг чувствовал, что вовсе не это было причиной визита.

Предложив академику большое кресло, стоящее у стола, Глеб расположился напротив, сцепив руки в замок и ожидая, пока старик устроится поудобнее.

– Знаешь, твоё кресло гораздо комфортнее моего, – хмыкнул Сарданапал. – Откуда оно, позволь полюбопытствовать?

– Месяц назад телепортировал из одного купеческого дома в Сибири, – пояснил Глеб. – Пустяковый светлый артефакт: любому, кто в него усядется, кресло покажется самой лучшей и удобной мебелью на свете. Для кого-то сиденье будет мягким, для кого-то – жёстким, с прямой спинкой или с изогнутой, с ручками или без – такая вот приятная мелочь.

– Ещё два года назад кто мог предположить, что в комнате Глеба Бейбарсова вместо вуду-литературы и тёмных артефактов будут стоять вещи со светлой аурой? – улыбнулся академик.

– Дела прошлые, дела давние, – усмехнулся бывший некромаг.

– Но не для всех, – посерьёзнел Сарданапал: – Глеб, Магщество недовольно тем, что ты вернулся в мир магов.

– Как будто оно хоть чем-то бывает довольно, – резонно заметил Бейбарсов. От его сонливости не осталось и следа.

– Однако ты у них как кость в горле: доставил слишком много неприятностей, совершил слишком много преступлений. И сумел выйти сухим из воды, остался безнаказанным. Мне ты можешь этого не объяснять, разумеется, что это не так – я знаю, чем ты искупил и продолжаешь искупать содеянное. Но для них, боюсь, этого недостаточно. Бессмертник и его прихвостни кровожадны и вероломны, для них прижать тебя – это дело принципа. Слишком много планов ты им порушил. А работая на меня, ты автоматически становишься их врагом номер один.

– Даже так? – Глеб покачал головой, обдумывая услышанное. – То есть, я, конечно, знал, что вы не в лучших отношениях с бюрократическими подлизами и законниками, но чем вы-то их зацепили?

– Именно этим, – засмеялся Сарданапал, выпущенной искрой распутывая закрутившиеся вокруг шеи усы. – Когда-то давно меня звали работать в Магщество. Я видел зарождение этой мерзкой машины по контролю того, что контролю не подчиняется, и ограничению того, что ограничивать не стоит. Но у нас изначально не совпадали интересы. А всё, что идет вразрез с интересами Магщества, жёстко пресекается его представителями.

Поднявшись с кресла, академик заходил по комнате, заложив руки за спину. Его седые брови сошлись на переносице, выдавая взволнованную задумчивость обладателя.

– Но у меня есть общественный вес, авторитет, в магическом мире со мной принято считаться, и меня они не трогают. Всё, на что способны эти канцелярские лизоблюды – редкие уколы в мою сторону и попытки подорвать мою компетентность, как главы Тибидохса. Но ты, Глеб – ты совсем иное дело. Ты ещё слишком молод, горяч и безрассуден, у тебя нет многолетнего опыта. Зато есть значимость, которую ты заработал отнюдь не благими делами.

Бейбарсов уже начал догадываться, к чему ведёт академик. Старый маг остановился и бросил на него проницательный взгляд:

– Ты совершил слишком много преступлений, Глеб. Тебя хотят судить.

Бывший некромаг горько усмехнулся:

– А я уже было начал беспокоиться, что обо мне позабыли. Значит, меня ждёт Дубодам?

«Ни искупления, ни Тани», – промелькнуло у него в голове.

– Не торопись, – прервал его Сарданапал. – У тебя нет брони в виде общественного положения, но есть моя защита. Я не позволю просто так бросить тебя в темницу. Однако ты и сам должен быть готов бороться. Некромагический дар больше не защищает тебя, как прежде, поэтому тебе на время придётся прекратить вылазки с Буяна.

Глеб вскочил с кровати.

– Что? Но почему? Вы же не думаете всерьёз, что я стану безвылазно сидеть на острове? Да и вряд ли меня на каждом шагу станут караулить магфицеры, готовые выписать путёвку в Дубодам!

Сарданапал поднял ладонь в успокаивающем жесте:

– Послушай меня. Во-первых, никто не станет тебя выслеживать, нет. Они просто постараются тебя спровоцировать, а когда ты оступишься, тут же бросят в тюрьму. Из этого вытекает второе: ты действительно какое-то время пробудешь в Тибидохсе, но недолго, всего пару недель. Это вынужденная мера, и я знаю, что ты меня не ослушаешься.

Бейбарсов сцепил зубы, на скулах заиграли желваки. В тесном пространстве школы, где он абсолютно бесполезен, и где за каждым поворотом ему мерещится взлохмаченная рыжая макушка! Как объяснить это Сарданапалу?

Однако академик, похоже, недаром слыл мудрейшим магом последних веков, потому что он понимающе улыбнулся и продолжил:

– Не беспокойся, у тебя не будет времени на то, чтобы сходить с ума от скуки или любовной лихорадки.

Глеб прищурился:

– О чём вы?

Сарданапал тяжело вздохнул и вновь опустился в мягкое кресло.

– Пришло время рассказать тебе кое о чём… Ты будешь занят поисками, но пока лишь теоретическими. – Заметив напряжённый взгляд Глеба, академик кивнул на стул: – Присядь. Разговор будет долгим.

Когда Бейбарсов устроился напротив, старый маг поинтересовался:

– Что ты помнишь о ведьме, которая похитила тебя ещё ребёнком и сделала некромагом?

– Хорошего – ничего, – отрезал Глеб.

– Это само собой. Но что ты помнишь о её целях?

– Она хотела передать нам дар, так как предчувствовала скорую смерть, – неуверенно предположил Бейбарсов.

Сарданапал вздохнул:

– Всё это так. Вот только ты не знаешь самого важного: ведьма растила вас не столько как преемников, сколько как приспешников. И ещё кое-что: она вовсе не собиралась умирать так скоро, как это случилось.

Глеб нахмурился, но продолжал молча слушать.

– Дело в том, что ведьма искала кое-что. Ты ведь наверняка помнишь, что она часто отлучалась куда-то, иногда отсутствуя по несколько недель.

– Именно в такие моменты мы пытались сбежать, – кивнул Бейбарсов.

– Глупо, но объяснимо, – Сарданапал вновь выпустил из перстня искру, и его цветные усы наконец спокойно улеглись на плечи. – Во время одной из таких вылазок она и погибла, наткнулась на мощнейшее охранное заклятие, обратить действие которого просто не смогла. Вот тут-то и начинается самое интересное. Ты слышал когда-нибудь об Амулете сотни магов? – дождавшись отрицательного ответа, – Сарданапал продолжил: – Неудивительно, О нём почти никто не слышал, потому что эта вещица считается сказочной легендой. Представь, и в мире магов такое бывает. Дело в том, что это мощный артефакт, способный поглощать магию.

– Поглощать??

– Поглощать, высасывать, забирать. Задолго до своего падения Чума-дель-Торт создала артефакт, в котором заключалась чудовищная магическая сила. Для этого она закаляла Амулет в специальной печи в течении трёх лет. После этого в него посредством долгого и сложного ритуала вложили силы сотни сильнейших магов того времени. Затем Амулет поместили внутрь камня, запечатав его специальным заклинанием. Он должен был пролежать так триста лет, прежде чем все силы в нём дойдут до своего пика. Тогда камень сам разрушится, и артефакт явится миру. Тот, кто заполучит его, станет всесилен.

Глеб сосредоточенно крутил кольцо на пальце. Он был потрясён и взволнован, но старался не показывать этого.

– Так значит, ведьма с Алтая?…

– Искала этот самый Амулет, – кивнул Сарданапал. – Видишь ли, Чума не учла того, что погибнет раньше, чем Амулет сотни магов будет готов к использованию. Алтайская же ведьма не учла, насколько сильными могут быть охранные заклинания для могущественных артефактов тьмы. Долгое время Амулет и всё, связанное с ним, считалось чем-то вроде мифа. Однако именно смерть старухи-некромагини раскрыла то, что казалось легендой: Амулет существует.