Текст книги "Нелюбовь (СИ)"

Автор книги: outlines

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

В этом буйстве красок, звуков и движений Глеб без труда отыскал глазами Танину фигуру и приблизился к ней. Она танцевала, стоя отдельно от всех, не присоединяясь ни к одной из групп, кучковавшихся то там, то тут. Танцевала, прикрыв глаза и раскачиваясь в такт глухим ударам барабана.

Он смотрел на неё, вбирал её глазами и ощущал, как чувство, давно уже вцепившееся мёртвой хваткой в его сердце, запустило зубы ещё глубже. Сейчас он видел Таню такой, какой она была на самом деле: яркой, дерзкой, непокорной. Когда её не скрывали больше застиранные вещи, когда общественное мнение не заставляло покоряться своей воле, она становилась свободной, и в этой абсолютной, безграничной раскрепощенности Таня Гроттер была немыслимо прекрасна.

Глеб смотрел сквозь её платье и её кожу, ощущая, как пульс частит и заходится, как бьётся на виске упрямая жилка, выдавая его волнение. А потом Таня приоткрыла глаза и посмотрела на него. Вдруг стихла на мгновение музыка…

растворились в тумане безразличия звуки, выцвели краски,

в с ё и с ч е з л о,

и остались лишь они вдвоём.

Если бы он шагнул к ней сейчас, всё было бы кончено. Но Бейбарсов сглотнул, с усилием натягивая цепи своей воли, и отступил назад, в спасительную толпу. Мир вокруг снова взорвался цветом и звуками, когда он развернулся и начал проталкиваться к выходу из душного зала.

Он знал, куда пойдёт. Было лишь одно место во всём замке, где он смог бы угомонить буйство мыслей и чувств.

Башня Привидений встретила его гулкой тишиной. После оглушительной музыки и топота сотен ног Глебу показалось, что он оглох. Поднявшись по лестнице, он толкнул тяжёлую крышку люка и выбрался на крышу.

Равнодушные звёзды подмигивали с чернильного неба. Внизу слушался плеск воды во рве, парк был освещён праздничными фонариками, и сверху Бейбарсов видел, как в нём прогуливаются шумные компании и влюблённые парочки. Иногда он замечал кого-то, бредущего в одиночестве, но этот заплутавший присоединялся к первой же встреченной группке людей.

Глеб простоял так не меньше часа, устало привалившись к холодной каменной стене и глядя то вниз, на праздник, разворачивающийся этой ночью на Буяне, то вдаль, туда, где тонкая полоса горизонта уже начала чуть заметно светлеть.

Когда позади него хлопнула крышка люка, он уже знал, кто это мог быть. Только один человек, кроме него самого, испытывал к этой крыше какую-то особенную привязанность. Глеб не обернулся, однако, когда не услышал ожидаемого стука каблучков, слегка скосил голову.

Таня переоделась в свои старые кеды. На ком-то другом сочетание подобной обуви и яркого вечернего платья смотрелось бы неуместно, но это было очень в стиле Гроттер. Непослушные волосы, ещё пару часов назад лежавшие волосок к волоску, растрепались во время танцев, и теперь несколько прядей обрамляло раскрасневшееся Танино лицо.

Она робко улыбнулась, приблизившись к нему.

– Я думала о том, что ты можешь быть здесь. Но мне так хотелось подняться сюда. Если ты против, я уйду…

Бывший некромаг отрицательно покачал головой, снова вглядываясь в нависшее над ними чёрное небо. Он напрягся, когда ощутил, что девушка привалилась к стене рядом с его локтем, но не подал виду.

– Я так люблю это место, – призналась Таня в очевидном.

– Да, я тоже, – тихо ответил Глеб. – Парадоксально: на этой крыше меня отвергла девушка, которую я любил, я получил по морде и вызвал соперника на неравную дуэль, здесь же меня чуть не угробил «Раздиратель некромагов»… Да много чего тут случилось такого, о чём я предпочёл бы забыть!

– Я тебя понимаю, – улыбнулась Таня. – Знаешь, на крыше Большой Башни есть старинный знак на камнях, который указывает направление на Лысую Гору. Этот знак много лет назад оставил мой отец, когда они с друзьями сбегали по ночам из школы. Именно Большая Башня лучше всего помнит моего отца, а вовсе не Башня Привидений, тем более что здесь меня шантажировали и назначали отнюдь не милые ночные свидания. И тем не менее, – парадоксально, как ты выразился – я люблю это место больше всех прочих в замке.

Бейбарсов повернулся к ней, пристально вглядываясь в Танино лицо, будто пытался отыскать в нём ответы на вопросы, которые знал только он один.

– Да, это странно, не находишь? У нас обоих с Башней Привидений связаны не самые приятные воспоминания, однако нам обоим она дорога. И, что самое удивительное, эта крыша объединяет нас с тобой. Эти воспоминания – неприятные, причиняющие боль – у нас одни на двоих.

Внучка Феофила Гроттера услышала голос деда в тишине ночи ещё до того, как ощутила, что её кольцо нагрелось:

– Caecus si caeco ducatum praestet, ambo in foveam cadunt*.

Таня ничего не поняла, однако Глеб усмехнулся, и она осознала, что он-то как раз прекрасно знает, что именно сказал её дед. Она хотела поинтересоваться переводом фразы, когда Бейбарсов вдруг махнул куда-то в небо, уже начавшее блекнуть:

– Посмотри туда.

Таня проследила за направлением его руки. На черничном покрывале неба мигали и искрились блестящие крапинки звёзд.

– Смотри внимательно… – Глеб взял её ладонь и стал медленно вести вдоль некоторых из них, обрисовывая какую-то фигуру.

Девушка следила за движением их соединённых пальцев.

– Хвост, длинное туловище… Это какое-то животное? – нахмурилась она, когда Бейбарсов остановился и отпустил её руку.

– Это созвездие Скорпиона, – усмехнулся он. – Ярче всего оно обозначается на небе как раз в начале июня.

– Красиво, – Таня завороженно смотрела, как загадочно серебрятся звёзды, складываясь в причудливую фигуру опасного насекомого.

Небеса подёрнулись серовато-лиловыми облаками, предвестниками раннего летнего рассвета.

– Вот и закончилась эта ночь, – пробормотала Таня. – Пролетела так быстро, и через пару часов от неё останутся одни воспоминания. Странная штука это время… Оно всё меняет.

– Кое-что не меняется, – заметил Глеб.

– Разве? Ты изменился.

– А ты нет. Ничуть.

Они посмотрели друг другу в глаза, пытаясь понять, как за несколько фраз их разговор перешёл в совершенно другое русло, опасное русло, вытекающее в бурлящий поток, несущийся к водопаду.

– Тогда, в железнодорожной будке… я видела. Ты был другой. Ты…

– Таня, – Бейбарсов бросил на неё испытующий взгляд, – ты же понимаешь, что таким меня больше никогда не увидишь? Никогда. Я переломил себе хребет в то мгновение, вывернулся наизнанку. Больше я этого не сделаю. Я просто не смогу.

Он помолчал, а потом добавил едва слышно:

– Но ты права, я изменился. Я… выкачал яд, потому что больше ни дня не мог выносить человека внутри себя.

Сколько он потом не перебирал в памяти тот момент, так и не смог сказать, как это произошло: кто первый повернул голову, чьи руки потянулись первыми. Но их губы встретились, и сердце Глеба замерло.

Оно почти не билось, пока он изучал её, пробовал её, едва касаясь кончиками пальцев оголённых плеч, покрывшихся мурашками.

«Это от холода», – попробовал он убедить себя.

А потом её рот приоткрылся, она впустила его.

И сердце Бейбарсова пустилось вскачь.

Он развернул Таню, прижимая её всем телом к холодному камню стены, скользнул языком в жаркий рот, уже понимая, что слишком торопится, что теряет голову, но не чувствуя в себе сил остановиться. Он обхватил шею девушки, запрокидывая её голову ещё сильнее, целуя её, словно напиваясь из чаши.

Она отвечала, сначала робко, будто не смея, а потом всё более страстно, торопливо, как будто их сейчас застукают, оторвут друг от друга, и нужно непременно успеть, успеть…

Глеб так мечтал о поцелуе Тани в течение всех этих лет, так часто думал, что почувствует, когда вновь коснётся этих губ, – самых сладких, самых желанных – но сейчас в голове не было ни одной мысли, их все вышибло оттуда, смело таким мощным потоком эмоций, что бывший некромаг боялся в них утонуть.

Осталась лишь одна, трепыхающаяся и несмелая:

это того стоило.

Всё, через что ему пришлось пройти – всё это стоило поцелуя Тани Гроттер. Бейбарсов готов был опять спуститься в Тартар, воткнуть себе в бедро хоть десять осколков косы Мамзелькиной, снова потерять магию, – лишь бы наградой за это служил один такой поцелуй.

Не украденный насильно, обманом или шантажом.

Не подаренный из жалости.

Искренний. Настоящий. Желанный. Взаимный.

Вот каким был этот поцелуй. И когда Таня резко отстранилось от него, боль от потери её губ была почти физически ощутимой. Он дышал неровно и хрипло, по инерции всё ещё наклоняясь к девушке, чтобы просто дышать с ней одним воздухом, дышать углекислым газом, который она выдыхала.

Глеб на секунду прикрыл глаза, неимоверным усилием заставляя себя опомниться. А затем спокойно разжал руки и немного отступил назад.

– Извини, я не должен был…

– Нет-нет, – дрожащим голосом ответила Таня, прижимая руку ко рту, – ты тут ни при чём, точнее, не только ты, я тоже виновата. Но я…

– Ты хотела этого, не так ли?

Рыжеволосая ведьма вздохнула, качая головой и пытаясь отдышаться.

– Нет, я не хотела. Хорошо, хотела! Но я не должна была. Это просто вино, и ночь, и музыка… Это ничего не значит. Так ведь?

Она подняла на него отчаянный взгляд. Контур её припухших губ был окрашен размазавшейся красной помадой, и мужчина с трудом оторвал от них взгляд.

– Чего ты хочешь, Таня? – резко спросил он. – Чтобы я решил всё за тебя? Ещё несколько лет назад я бы обрадовался такой возможности! Но не сегодня. Не перекладывай на меня ответственность за свой поступок. Ты сделала это, потому что хотела.

Таня ещё какое-то время смотрела на него, и даже воздух между ними дрожал от напряжения. А потом она тихо проскользнула мимо него к люку и скрылась в зияющем провале.

Глеб Бейбарсов оперся локтями на стену, приглаживая волосы и пытаясь привести мысли в порядок.

Это было опасно.

Это было прекрасно.

Но он должен сделать всё, чтобы не допустить повторения. Потому что сегодня они сделали шаг к пропасти. В следующий раз они подойдут к самому краю. А в третий сорвутся.

Он думал о том, что через несколько дней Таня улетит с Буяна со своим женихом, скроется от него за тысячи километров, спрячется в густых таёжных лесах.

Увезёт с собой его сердце и душу.

И тогда он сможет ненадолго выдохнуть. Он купит в лопухоидном магазине три привычные бутылки с красной этикеткой. Он переживёт это, ведь уже столько было пройдено. И жизнь пойдёт своим чередом.

Глядя на разгорающийся над Буяном рассвет, Глеб убеждал себя в том, что всё будет именно так. Но голос, назойливый голос в его голове, который никогда не врал, твердил один и тот же вопрос, на который не было ответа: как всё может быть по-прежнему, если

его поцеловала Таня Гроттер?

Комментарий к 8. Созвездие Скорпиона

* Если слепой ведет слепого, то оба падают в яму.

========== 9. Необратимость ==========

***

Мне говорили: в глазах тех не сыщешь дна,

пропадешь и не вынырнешь – и погубит тебя она,

и беда с тобой приключится.

Что любовь это дар, книги, конечно, лгут:

тысячи брошенок ищут твой стылый след,

но когда ты заносишь над ними свои слова

– сердце за сердцем падает в талый снег.

Падает, угасая.

Оставляя горькие полыньи.

Я стою ближе всех,

обожженная и босая,

прикрывая подолом кусочек живой земли.

(Катарина Султанова. Он – дракон)

Гречка – Твои руки

Чичерина – На запах

Кино – Раньше в твоих глазах отражались костры

***

Таня опустила голову, разглядывая руку, обхватившую её талию: смуглая, жилистая, с длинными пальцами и протянувшимися под кожей канатами вен. Она так правильно лежала на ней, как будто там ей самое место, как будто рука Бейбарсова и Танина поясница были созданы для того, чтобы сосуществовать вместе.

И кровь стучала в висках, и перстень предупреждающе обжёг палец, когда Таня, осознавая всё безрассудство ситуации, потянулась к лицу Глеба. Их губы встретились.

Наконец-то, спустя столько лет – и это было самое нужное, самое правильное, что с ней когда-либо происходило.

Она сразу всё вспомнила. То ощущение полёта, и тоскливое, щемящее чувство неутолимой жажды. Её снова тянуло в водоворот, в бездну, где жар и лёд, где нет ни звуков, ни запахов, ни других людей, ничего, кроме…

э т о г о.

Его губ, её губ, их обоюдной нужды и отчаяния.

Он видел так много смерти и насилия, был так переполнен всем этим до краев, что насквозь пропитался яростью и ненавистью, и этот вкус горчил на языке, а Таня слизывала его, и не было на свете ничего желаннее этой горечи.

«Ты слишком слаба, чтобы вычерпать всю его тьму», сказал ей когда-то Сарданапал. Но зачем вычерпывать, думала девушка, ощущая напряженными мышцами живота, как Глеб вжимается в неё, зачем вычерпывать, если я могу её выпить? И она пила, пила из него, как будто хотела осушить, как будто таким образом она смогла бы выбелить те воспоминания, что были заражены тьмой его личности, слов и поступков.

Секунды падали в невозвратную вечность, и каждая следующая удаляла их обоих от того, что правильно, что просто и понятно. Они сливались – губами, телами, душами, и всё менялось навсегда, пока их рты вгрызались друг в друга, как будто каждый из них желал поглотить другого.

Когда она резко оттолкнула его, то даже не сразу поняла, почему. Не было никакого щелчка в голове, голоса, приказавшего остановиться – Тане просто стало не хватать воздуха. Но когда она избавилась от плена его губ, разум вдруг ожил и завопил от отчаяния.

Девушка прикрывала рот трясущейся рукой, пока спускалась вниз – прочь из Башни Привидений. Её губы пульсировали, и на них всё ещё сохранился вкус Глеба. И сколько она их не тёрла, этот вкус никуда не девался, он застрял у неё в горле. Ей казалось, что она вся пропахла бывшим некромагом.

Колени всё ещё дрожали, пока Таня пересчитывала ступеньки Лестницы Атлантов, но внезапно она будто споткнулась и замерла. Внизу, у подножия, стоял Ванька. Он смотрел на неё печально и потеряно. Странное чувство – как его назвать, как определить? – поднялось к горлу вместе с тошнотой, когда Таня поняла: он всё знает. Угадал, понял, и, видимо, гораздо раньше неё самой. Не сказав ни слова, Ванька развернулся и скрылся в высоких дверях, ведущих к мосту.

Таня бросилась ему вслед. Из Зала Двух Стихий доносились звуки пронзительной рок-баллады. Навстречу девушке, пошатываясь, шли в обнимку Гробыня и Пипа. Обе босые и смеющиеся, они распевали какую-то хулиганскую песенку, распространённую на Лысой Горе. Следом за ними тащились Генка Бульонов и Гуня, причём последний сжимал в своих огромных ручищах туфли жены. Замыкали процессию Ягун, Катя и Ритка Шито-Крыто под руку с Шурасиком и Ленкой Свеколт.

– О, Танька! Ну скажи, классно оторвались! – завопил внук Ягге заплетающимся языком.

– Классно, – подтвердила Таня, с тревогой вглядываясь в фигуры, движущиеся по мосту через ров. – Вы откуда такие весёлые?

– Мы к скалам ходили! – воскликнула Катя Лоткова, размахивая пустым бокалом из-под шампанского. – Сидели на берегу, песни пели, прошлое вспоминали!

– А ты где была? Ванька тебя потерял, – заметила догнавшая весёлую компанию Жанна Аббатикова, которая была, судя по всему, самой трезвой среди них.

– Я… я танцевала, – быстро соврала Таня и проскользнула к выходу.

Позади неё постепенно смолкал шум разудалых голосов. На мосту Ваньки не оказалось, лишь несколько парочек брели в сторону замка, и девушка интуитивно направилась к парку. Она обнаружила Валялкина у самого входа, он стоял возле небольшого журчащего фонтана. Протянув руку, Таня зачерпнула немного жидкости и попробовала на вкус.

– Красное полусладкое, – заметила она с неловким смешком и нерешительно приблизилась к жениху. – Вань…

– Ну как Бейбарсов, всё так же хорошо целуется? – хрипло поинтересовался он, засунув руки в карманы помятых брюк.

С лица Тани сошла краска. Она открыла рот, чтобы ответить, но не выдавила из себя ни звука: врать она не хотела, сказать правду не могла. Ванькины глаза мерцали в сумраке расцветавшего утра.

– Знаешь, Таня, я ведь никогда не принуждал тебя к тому, чтобы ты безвылазно сидела со мной в тайге. А теперь ты ведёшь себя, как арестант, сумевший сбежать от строгого тюремщика. Ягун сказал мне, что предложение тренировать сборную пришло тебе год назад. Почему ты мне сразу не сообщила, а выбрала именно сегодняшний вечер?

Она прочистила горло, прежде чем ответить:

– Я просто… Я не хотела уезжать от тебя, знала, что тебя это расстроит. Да и, потом, как ты там без меня справишься с Тантиком и Тангро? С еженедельными патрулями по лесу? Ты прав, ты меня не тянул за собой, просто я люблю тебя и хочу быть с тобой!

– Твоя любовь идёт рука об руку с жалостью, Таня. А мне жалости не надо. И сочувствия тоже, – отрезал Валялкин.

Девушка нахмурилась, в глазах её отразилось отчаяние. А ведь он прав: даже сейчас она страдала из-за того, что причинила ему боль, но по-настоящему виноватой себя не чувствовала. Это ощущение казалось диким, странным, но при этом удивительно правильным.

– Извини, – устало сказал Ванька, ероша пятернёй волосы. – Дело ведь даже не в тайге, и не в драконболе, дело в нас с тобой. Мне просто надоело, что между нами вечно недорезанным сусликом маячит призрак Бейбарсова. Он в нашем доме, в нашей спальне. Он всегда рядом. А теперь этот призрак обрёл физическое воплощение.

– Ты несправедлив, – возмутилась Таня, – я даже имени его ни разу не произнесла за всё это время!

– Тебе и не нужно. Я чувствую это сам, когда ты погружаешься в свои мысли и становишься отстраненной. Вижу это в твоих глазах, когда ты где-то далеко от меня.

– Получается, я не властна уже даже над своими мыслями? – она теребила в руках ткань платья. – Я всеми силами гоню их от себя, поверь, я всё делаю, чтобы не чувствовать то, что чувствую…

– В этом-то и проблема, Таня, – вздохнул Ванька. – В том, что эти чувства вообще есть.

– А ты влюбись в кого-нибудь, кроме меня, тогда мы оба станем плохими! – в сердцах выкрикнула она.

Боль и обида, превратившись в горячую смесь, взорвались гневом. Но он отхлынул так же резко, как накатил, и Таня замерла, бледная, растерянная, глядя, как на миг расширились глаза жениха.

– Ванька…

Он остановил её движением руки. Приблизился, оглядел покрытые мурашками озябшие плечи, стащил с себя пиджак и накинул на неё, а потом осторожно сжал холодную ладошку в своей. Всё это было так знакомо, так по-ванькински, но почему-то у девушки не дрогнуло всё внутри от нежности, как прежде: она ощущала лишь усталость, бесконечно сильную, грозящую раздавить её под собой.

– Я рад, что ты это сказала. Что наконец нет никакого вранья. Я устал от лжи, Таня, от этой паутины недосказанности, от того, что притворялся, будто по утрам не вижу на твоей подушке следы слёз. Я ненавижу себя за то, что слишком давил на тебя тогда, когда заставлял принимать решение. Ты не была готова, а я не хотел этого признавать, так сильно ты была нужна мне. Но сейчас… сейчас я готов отпустить тебя и ждать. Ждать столько, сколько будет нужно, пока ты не примешь окончательное решение.

– Вань, я люблю тебя…

– Пять, – улыбнулся он, прокручивая на пальце её колечко. – Пять раз ты говорила мне об этом… Я тоже люблю тебя. Именно поэтому нам не стоит бояться разлуки. Если эта любовь реальна, и мы её не придумали, она выдержит всё.

Его губы были сухими и прохладными. Нежными, осторожными. Совсем не такими, как те, что целовали её полчаса назад.

И пока длился этот неторопливый, ласковый, прощальный поцелуй, Таня внутренне сдалась и признала очевидное. Согласившись бросить всё и уехать с Валялкиным в первый раз, она оставила на этом острове часть своей души. А теперь чувствовала, что, если уедет сейчас, то лишится оставшейся, а заодно и своего сердца.

Когда Ванька, напоследок ласково дотронувшись до её щеки, направился к замку, Таня дала, наконец, волю слезам. Мокрые дорожки поблёскивали в лучах восходящего солнца, пока она думала о том решении, которое они с Валялкиным сегодня приняли.

Она не покинет Тибидохс в ближайшее время. Но что же будет с Ванькой? Неужели она действительно решилась оставить его после всего, что он для неё сделал? После того, как лишился маги?

Девушке вдруг пришли на ум давние слова Гробыни о том, что, следуя логике Тани, нужно любить того, кого тебе жалко, кому ты чувствуешь себя обязанной. Только разве это правильно? Разве честно по отношению к Ваньке? Они так похожи друг на друга, и дочь Леопольда Гроттера знала, что не потерпела бы рядом человека, оставшегося с ней из жалости или чувства долга.

Когда Ванькина фигура скрылась за стенами замка, Таня поднял голову вверх и увидела крошечную точку: кто-то стоял на крыше Башни Привидений и смотрел вниз, туда, где на открытой площадке парка, в тени деревьев стояла она. Хорошо, думала Таня, хорошо, что скоро он улетит, они оба улетят, и она останется наедине со своей любимой крепостью, полётами и драконболом.

Осталось только подождать.

***

Пока Таня брела обратно в замок и поднималась в свою комнату, ей попадались самые неутомимые гуляки. Кто-то сидел прямо на ступеньках, допивая и доедая то, что осталось с вечера. Кто-то всё ещё танцевал под постепенно смолкавшую музыку. Всюду валялись обрывки конфетти, стояли забытые тарелки и бокалы. Тибидохс сонно нежился в обрывках утреннего тумана, а под его крышей, в тени его громады за эти сутки разбилось и срослось несколько сердец.

Закончилась ночь, унося с собой вихрь радостных эмоций и беспечного угара. Утро принесло лишь тяжесть и боль расставания, трещины в казалось прочном фундаменте верности, и смутную, слабую надежду на то, что это лишь начало чего-то другого. Чего-то лучшего.

В комнате Таня, не раздеваясь, даже не скинув обуви, упала на постель. Её глаза устало закрывались, мышцы ныли, девушке казалось, что напряжение прошедшей ночи не даст ей расслабиться. Однако не прошло и минуты, как она крепко заснула, и влетавший в окно ветер шевелил её растрепавшиеся рыжие волосы.

Проснулась она поздним вечером. Таня поняла это по золотым предзакатным облакам, усыпавшим небо. Приподнявшись, девушка поморщилась: тело ломило от неудобного лежания и диких плясок накануне. Несвежее платье измялось и неприятно липло к телу.

Освежившись и переодевшись, внучка Феофила Гроттера решила спуститься вниз. Проходя по Жилому Этажу, она вдруг услышала женский шёпот и низкий мужской смех. Одна из дверей распахнулась, и оттуда вышла Дуся Пупсикова под ручку с Жикиным. Видимо, Танины глаза округлились чуть больше, чем следует, потому что Дуся вскинула брови, наградив её надменным взглядом. Жора просто глупо улыбался и, проходя мимо Таньки, подмигнул ей.

«Ну дела», – думала девушка, сворачивая к лестнице, «Жикин и Пупсикова, кто бы мог подумать!». Однако, поразмыслив немного, она пришла к выводу, что здесь как раз всё логично: Дуся давно сохла по некогда первому красавчику школы, а Жору подкупало то, что в данном случае его любили не только за внешность. Желание дарить любовь плюс желание принимать её в итоге сформировали очередной любовный тандем, способный перерасти в крепкую ячейку общества.

Столы а Зале Двух Стихий вернулись на своё прежнее место, исчезли алкогольные фонтаны и огромная сцена посередине. Никаких следов того, что накануне в Тибидохсе прошла шумная пирушка, не было, если не считать помятые лица бывших выпускников. А вот старшекурсники, тоже, разумеется, не спавшие всю ночь, выглядели и чувствовали себя вполне неплохо.

Таня подсела за стол к Ягуну и огляделась: Ваньки нигде не было видно. Как и Бейбарсова. Однако, почувствовав спазмы в животе, она справедливо решила: сначала ужин, потом мужчины.

– Сегодня я понял одну истину, – просипел внук Ягге, прижимая ко лбу запотевший кувшин с клюквенным морсом.

– Излагай, – кивнула Таня, накладывая себе на тарелку двойную порцию блинов.

– Между семнадцатью и двадцатью двумя лежит огромная пропасть, и называется она «Влияние алкоголя на организм и его последующую реабилитацию», – выдал играющий комментатор.

Таня хмыкнула. Она, в отличие от некоторых, знала меру, и этим утром мучалась не от похмелья, а от голода, усталости и чувства вины. Хотя, если хорошенько подумать, внучка Феофила Гроттера предпочла бы вместо последнего головную боль и тошноту.

– А где Катька?

– Дрыхнет в обнимку с Николаем. Вот для чего женщины рожают детей!

– Чтобы без зазрения совести спать после гулянки? – Таня скептически подняла брови.

Ягун вскинул на неё покрасневшие глаза и ухмыльнулся:

– Вот вы с Ванькой своего родите, и посмотрим, для каких отмазок ты станешь использовать дитятку.

Таня опустила глаза:

– Вряд ли мы с Ваней кого-то родим в ближайшее время.

Ягун нахмурился, отняв, наконец, кувшин от лица. Он хотел что-то спросить, но в этот момент к их столу нетвёрдой походкой приблизилась Гробыня. С размаху опустившись на скамью рядом с Таней, она бесцеремонно вырвала кувшин из рук Ягуна и приложила к своему лбу.

– Кувшин пошёл по рукам, люди отказываются заводить детей, – тоном греческого мыслителя изрёк играющий комментатор, задумчиво глядя на Гробыню.

Та бросила на него жалостливый взгляд, потом посмотрела на Таню:

– Что это с ним?

Девушка пожала плечами, и Склепова продолжила:

– Всё ясно, поезд кукуха-Магфорд тронулся с первой платформы. Не переживай, милый, мы тебя не бросим: и апельсинчики будем носить, и слюни подтирать. В конце концов, для чего ещё нужны друзья.

Ягун пропустил остроту мимо ушей и с трудом поднялся, держась за край стол:

– Пойду, поищу Ваньку, —сказал он, кинув на Таню многозначительный взгляд.

Теперь уже настал её черед игнорировать друга. Вскоре к ним с Гробыней присоединились Гуня и Шурасик, потом подтянулись Ленка с Жанной, Демьян Горьянов и Ритка Шито-Крыто. Последним в зал вошёл Глеб.

Когда он уселся напротив, Таня бросила на него быстрый взгляд и тут же отвернулась. Однако за это короткое мгновение успела заметить, что его усталое лицо было небритым, а глаза лихорадочно поблёскивали; он явно мало спал и много думал.

– Ну что, как вам прошедшая ночь? – громко поинтересовалась Склепова.

– Мне понравилось! – тут же откликнулся Гломов, привыкший моментально отвечать жене.

– Гуний, ба! Я думала, тебе нравятся только те вечеринки, где еды много, а людей мало, – усмехнулась Ритка.

Супруг Гробыни был занят тем, что пытался прожевать сразу пять блинчиков, которые запихал в рот, поэтому жена ответила за него:

– Не думай, дорогуша, не надо, – кажется, ехидство из крови Склеповой не в силах были вытравить даже алкогольные пары.

– Ты такая очаровательная, когда с похмелья, – ласково отозвалась Ритка, – даже синячки под глазами тебя не портят. Но мне всё же кажется, что тебе не стоит так налегать на лысегорский виски.

Гробыня приподняла брови: ей попался достойный противник, а она это ценила.

– О, у кого-то прорезался сарказм! Видимо, он прямо пропорционален бриллианту на твоём пальце. Так вот, совет свой себе посоветуй, – отрезала она.

Обстановку разрядил Гуня, громко оповестивший на весь зал:

– Терпеть не могу блины!

Несколько пар глаз недоуменно уставились на него. Таня удивлённо спросила:

– Тогда зачем ты их съел?

– Ну, тут ничего другого не было, и я запаниковал, – пробасил Гломов, удивлённо глядя, как все окружающие покатились со смеху.

После завтрака Таня отправилась на поиски Ваньки, или Ягуна, который почти час назад исчез в том же направлении. Она нашла их буквально сразу: друзья сидели на ступенях лестницы, ведущей на Жилой Этаж, и о чём-то тихо разговаривали. Даже внук Ягге, обычно не скупившийся на громкость и жестикуляцию во время разговора, на этот раз был на удивление серьёзен. Он хмурился, слушая Ваньку, но при виде подруги морщинка на его лбу разгладилась. Зато в глазах мелькнуло странное выражение: не то осуждение, не то понимание.

– Привет, – поздоровалась Таня, глядя на своего жениха.

Он слабо улыбнулся и кивнул:

– Вот, обсуждаем, когда лучше лететь обратно. Пылесос Ягуна уже заправлен, так что можно отправляться прямо сейчас.

Таня растерялась:

– Подожди, разве тебя не я буду сопровождать?

Ягун поднялся:

– Ладно, пойду подготовлюсь к полёту. Встретимся на мосту через полчаса. Мне ещё Катьку надо предупредить. Ох, разорётся опять, что я заранее не сказал…

Он ушёл, тяжело вздыхая в преддверии очередной перепалки с женой, а Ванька подошёл ближе и взял руку невесты в свою.

– Нет, Тань, лучше, если мы расстанемся здесь. Мне так будет легче и спокойнее, да и тебе, я уверен, тоже.

Внучка Феофила Гроттера понимала, что определённая правда в его словах была, но она вдруг разом сникла, поняв, что эту ночь она будет встречать уже без своего маечника. Ванька подхватил с пола свой потрёпанный рюкзак, из которого выглядывала зелёная мордочка Тангро, взял Таню за руку, и вместе они вышли из замка на мост.

Пельменник куда-то пропал со своего поста, и они стояли у входа в Тибидохс, такие родные и такие далёкие друг от друга. Странно было ощущать себя будто едва знакомыми, переминаться с пятки на носок, теребить край одежды и потерянно молчать, ведь все слова уже были сказаны.

– Я буду прилетать к тебе, – пообещала Таня, но Валялкин отрицательно покачал головой.

– Нет, Тань, не надо. Это моя единственная просьба к тебе. Не прилетай, я тебя прошу, так будет только хуже. Меня будет навещать наш пылесосный друг, поэтому ты будешь в курсе того, как я живу, а я буду в курсе твоих дел. Но видеться нам не стоит, по крайней мере до тех пор, пока каждый из нас окончательно не определится со своей жизнью.

Девушка смотрела на него, пытаясь понять, откуда у неё взялось ощущение, что Ванька просто-напросто вежливо выпроваживает её из своей жизни, и сколько в этом её собственной вины. Она не успела додумать эту мысль, потому что на мосту показался Ягун, тащивший навороченный двухместный пылесос невероятных размеров.

– Полетим на моём новом красавчике! Эта вещь – ракета, домчим ещё до заката!

Мотор сыто заурчал. Ванька шагнул к Тане и крепко обнял её. Она цеплялась за его широкие плечи, вспоминая, как часто засыпала в уютной безопасности Ванькиных рук.

– И ещё кое-что, – послышался у неё над ухом его шёпот, – ты можешь считать себя свободной. Свободной поступать так, как посчитаешь нужным, свободной полюбить другого. Понимаешь? Ты можешь снять кольцо.

Она не успела ничего ответить, так резко он отпрянул от неё и шагнул к пылесосу, на котором уже с видом царя на троне восседал Ягун.

– Ванька…

– До свидания, Таня.

Пылесос взмыл в воздух, и она закрыла глаза, обхватив себя руками. Только когда стих шум мотора, а перед закрытыми веками полыхнула радуга Гардарики, девушка открыла глаза. Ваньки здесь больше не было. Но она – осталась.

И, развернувшись, Таня Гроттер медленно поплелась назад в замок. Домой.

***

Тибидохс опустел. Разлетелись бывшие выпускники, сдали экзамены младшие курсы. Ещё несколько дней назад стоявшая на ушах крепость погрузилась в безмолвие.