Текст книги "Нелюбовь (СИ)"

Автор книги: outlines

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 20 страниц)

Гробыня опять скрылась из глаз, а когда показалась снова, Таня уже собирала банные принадлежности.

– Надеюсь, ты идёшь принимать душ перед горячей ночью с нашим роковым красавчиком? – промурлыкала лысегорская ведущая.

– Склепова, у тебя все мысли только в одном направлении текут, – покачала головой Таня, однако губы против воли растянулись в улыбке.

– Само собой! Мне сейчас всё противопоказано, даже секс! Первый триместр, зараза. Слушай и запоминай на будущее, Гроттерша, вынашивать ребёнка – это тебе не шубу в трусы заправлять.

Таня заверила подругу, что это навсегда останется самым ценным советом о беременности, который она получала. Проговорив с Гробыней ещё полчаса и выслушав все последние сплетни, девушка отключилась и слепо уставилась в тёмное окно. Она и не заметила, как наступил поздний вечер.

Оглянувшись, будто в поисках чьей-то поддержки, но так и не найдя её, Таня присела на кровать и медленно сняла с пальца кольцо, подаренное Ванькой. Украшение соскользнуло удивительно легко, как будто в один миг стало больше на размер, хотя ещё неделю назад с трудом проходило через фалангу. Подержав его на ладони, девушка аккуратно положила тонкий золотой ободок на стол.

Пришла пора сказать Ваньке.

Но через полчаса она почему-то была не на пути в сибирскую глушь, а стояла в комнате Глеба Бейбарсова.

***

– Когда-нибудь, я надеюсь, тебе надоест заниматься ерундой, и ты решишься на что-то.

Таня вдруг кристально ясно поняла: и правда, зачем она усложняет? Есть она – усталая, запутавшаяся, но, вне всяких сомнений, безумно влюбленная. Есть он – мужчина, который давно уже определился, и который обожает её за пределами границ всего разумного.

Это был такой крошечный шаг, – буквально пара десятков сантиметров – но путь к нему занял у неё почти пять лет. И, уже падая в объятия Глеба, девушка вдруг подумала: как же это оказалось просто. Так просто и естественно, как будто и не было никогда запутанного треугольника, не было полувражды, полустрасти-полуненависти, страха и жалости, гнева и горечи, не было обстоятельств, разделяющих и уводящих всё дальше, не было Ваньки, не было других девушек – а всегда, всегда были только они вдвоём: он, Глеб, и она, Таня.

Так всегда было, несмотря на его жестокую глупость и её трусливое упрямство.

Так всегда будет, несмотря на мнение других, на боль, которую придётся причинить, на стыд, который придётся испытать.

Теперь они, наконец-то, вместе.

Поцелуи Глеба на вкус были как водка. Глубокий тембр бархатного голоса во время ласк окрашивался порочной хрипотцой, околдовывая Таню, как будто мало было его рук, его губ. Её простреливало электрическим разрядом, когда шершавая небритость его челюсти раз за разом колола девушку, пока они целовались. Когда она покидала комнату бывшего некромага, робкая улыбка затаённого счастья освещала её лицо.

В таком виде у самых дверей её спальни девушку и застал Ягун. Он поражено оглядывал подругу, и Таня понимала, что от него не укрылся её измятый сарафан, растрёпанные волосы, воспалённо-красный контур губ. Ей стало стыдно, но потом… потом в голове всплыла их ссора, разговор с Гробыней и признание Глебу. И кольцо, одиноко лежавшее на столе в её комнате. Таня вскинула голову, готовая выслушать всё, что Ягун скажет, и защищать своё выстраданное, отвоёванное счастье.

– Я смотрю, времена меняются, а троп «красавица и чудовище» не устаревает, – горько бросил Ягун.

– Глеб не чудовище! – вскинулась Таня.

– Да ну? – пристально посмотрел на неё внук Ягге.

– И я не красавица, – закончила девушка. – Может, всё как раз наоборот.

Она прошла в свою комнату и уселась на кровать, оставив дверь открытой. Играющий комментатор какое-то время потоптался на пороге, а потом зашёл следом и бросил на стол уже знакомый Тане журнал.

– Вот, про вас уже пишут в этой дрянной газетёнке, – видимо, он ждал от неё какого-то ответа, но девушка спокойно смотрена на друга, не желая оправдываться. – Таня, что происходит? Когда, в какой момент ты превратилась в человека, который плюёт на обязательства и клятвы? Который может спокойно переступить через человека…

– Что ты несёшь? – не выдержала она. – Я была неправа, это так, я причиняла боль. Но я никогда не делала этого намеренно. Если я в чём-то и виновата, то не перед тобой! Глеб почти простил меня, как и я его. И теперь, я надеюсь, мы с Ванькой тоже простим друг друга. Я могла бы остаться с ним и сделать нас обоих несчастными, но предпочитаю иной путь. Я выбираю собственное счастье, представь себе, и надеюсь, что Ванька тоже обретёт его с той, кто окажется лучше меня.

Какое-то время Ягун молчал, сверля её неверящим взглядом.

– Ясно… – наконец пробормотал он. – И своё счастье ты видишь с Бейбарсовым? С тем, кто столько раз подвергал тебя опасности, унижениям, кто был темнейшим магом и практиковал некромагию? С чего ты взяла, что он действительно изменился, что он заслуживает доверия?

– Умоляю, прекрати, – поморщилась Таня. – Мы давно не ученики светлого отделения Тибидохса. Взрослые люди должны немного отходить от категоричных суждений, тебе так не кажется? Не бывает однозначно хороших или однозначно плохих. А если и бывают, то это исключение, а не правило. В большинстве же случаев в каждом из нас намешано всего понемножку. Соль в том, что только нам самим выбирать, чему позволить расти, а что стоит задушить в зародыше.

Ягун долго смотрел на неё, засунув руки в карманы. Лицо его осунулось, и сам он весь как будто стал ниже ростом.

– Танька, я ведь не спорю. Но… это же Бейбарсов! Ты что, забыла, сколько всего он натворил? Сколько дерьма вылил на вашу с Ванькой жизнь!

Таня спокойно смотрела на друга:

– Я не забыла, Ягун. И он тоже, поверь мне, всё помнит.

– Тогда я уже ни Чумы не понимаю!

Гроттер устало поднялась с кровати и подошла к окну:

– Он изменился. Очень. И продолжает меняться, хоть многие в это не верят, в том числе ты. Понимаешь, как будто всё плохое, что было в нём, постепенно либо отмирает, либо тускнеет, а всё то, что мне в нём всегда нравилось и было дорого, растёт и ширится.

Играющий комментатор вздохнул за её спиной:

– Он никогда не станет человеком, которому открыт путь в Эдем.

– А что, где-то есть правила, написанные на священной бересте, высушенной в ночь цветения папоротника, о том, что любить можно только хороших? – спросила Таня. – Или о том, что любви заслуживают только во всех смыслах положительные люди, заработавшие в Прозрачных Сферах плюсики по всем пунктам? Нет таких правил!

– Он никогда не станет таким, как Ванька, – глухо ответил Ягун.

Таня резко обернулась, и глаза её блеснули от злых и обидных слёз.

– Я и не хочу, чтобы он был похож на него, дубина!

Взлохмаченный внук Ягге потрясённо уставился на подругу.

– Ванька… – Таня задохнулась, – он навсегда останется важной частью моей жизни, и всегда во мне будет жить любовь к нему. Но уже другая – спокойная, честная, сестринская. А Глеб! Древнир, я… Я люблю его так, как никогда и никого не любила, неужели ты не понимаешь? У меня так спокойно на душе, так хорошо, и в то же время кажется, что я готова разорваться на куски от счастья! Я люблю его!

Её щёки пунцовели, и горло перехватывало от эмоций. Скажи ей кто-то года три назад, что она будет стоять в тибидохской спальне, крича о своей любви к Глебу Бейбарсову, она огрела бы нерадивого мечтателя по голове контрабасом. Но вот она, грозная русская Гротти, только что сделал именно это.

И Таня была счастлива, как никогда.

***

Кабинет главы Тибидохса, как всегда, встретил Таню уютной тишиной, нарушаемой лишь периодическим лязгом цепей о клетку, в которой хранились книги по тёмной магии. Здесь всё было по-прежнему, как тогда, в самый первый раз, когда Таня вошла в кабинет маленькой и взволнованной девочкой. И в самый последний, когда она выходила отсюда, узнав о том, что Глеб Бейбарсов потерял свой страшный дар, и думая, что в её жизнь и душу, наконец, придёт покой.

И вот теперь она, уже будучи молодой женщиной, снова переступает порог, пропущенная золотыми сфинксами, чтобы в очередной раз услышать мудрые слова своего наставника.

– Я знал, что рано или поздно ты придёшь, – спокойно проговорил Сарданапал, глазами указывая на кресло напротив себя. Дождавшись, когда Таня усядется, он поприветствовал её тёплой улыбкой: – После твоего назначения у нас не было времени как следует поговорить. Как продвигаются тренировки?

– Как обычно: Соловей Одихмантьевич лютует, игроки дуреют от усталости. Однако в день игры окажется, что команда не так плоха, как сейчас уверяет тренер.

– Что ж, Разбойник не меняется. Однако состав, который он собирает, год от года становится всё лучше. До матча остаются считанные недели, и я в вас верю.

– Спасибо, академик, – кивнула Таня, чувствуя, однако, что разговор о драконболе ещё не окончен. И оказалась права.

– Я… эээм… хотел спросить, тебе нравится твоя работа? То, чем ты сейчас занимаешься?

Девушка знала, как хорошо Сарданапал чувствует фальшь, поэтому ответила искренне:

– Я очень счастлива. Это была моя мечта.

– Единственная? – быстро спросил он.

– Нет, – улыбнулась Таня, – но, безусловно, самая важная.

Старый маг какое-то время вглядывался в её лицо, а потом удовлетворённо откинулся на спинку кресла. Цветные усы подпрыгнули и улеглись ему на плечи.

– Что ж, это заметно: твои глаза горят. Я помню похожий огонь в глазах Леопольда, твоего отца, когда он решил посвятить себя науке. Ну, раз ты счастлива, то я рад и спокоен. Однако позволь полюбопытствовать: что, в таком случае, заставило тебя в столь поздний час вместо заслуженного отдыха искать встречи со мной?

Таня внутренне подобралась. Стычка с Ягуном всё ещё будоражила её, плотным вихрем кружа противоречивые эмоции. Девушка почему-то не сомневалась, что, если уж решение бросить всё и уехать с Ванькой в глушь академик воспринял без особого энтузиазма, то её желание остаться с Глебом он точно не оценит.

– Я… хотела поговорить с вами. Это важно. И срочно. Дело в том… я знаю, что Глеб работает на вас, знаю, что и с какой целью он ищет, знаю, что ему грозит опасность.

Выпалив последнее предложение, девушка замолчала, ожидая реакции Сарданапала. Однако он ничего не отвечал, лишь тонкие и длинные лучики морщинок расползлись по углам его глаз, и Таня с удивлением поняла, что глава Тибидохса улыбается.

– Что ж, ты права, – наконец произнёс он, – это действительно безотлагательное дело. Думаю, для начала ты хотела бы знать, почему я не рассказал обо всём тебе, а доверился Глебу?

В очередной раз поразившись проницательности академика, Таня кивнула.

– Я хорошо помню, что вы, хоть и уважали Бейбарсова за ум, талант и незаурядные способности, отнюдь не одобряли того, в каких целях он использовал дарованные ему умения.

– Всё верно, – кивнул Сарданапал, выпрямляясь и поправляя очки, – однако следует кое-что уточнить. Помнишь, я говорил тебе, сидя здесь почти два года назад, что случившееся с ним дало Глебу шанс, который выпадает раз в жизни, и то лишь самым везучим? Человек с такой яркой судьбой, как у него, был предназначен для чего-то большего. Он сам разрушил всё своими руками. Но когда появился шанс всё исправить, Глеб использовал его на все сто десять процентов. А я помог ему в этом.

– Но почему?… – Таня никак не могла понять, что заставило старого мага поверить в того, кого он считал почти безнадёжным человеком.

Академик покачал головой, явно прочитав её мысли:

– Я не верю и никогда не верил в то, что есть безнадёжные люди. Пока в них горит хотя бы искра первозданного света, всё можно исправить. Главное, создать для этого необходимые условия. Для Глеба таким условием стала потеря дара. И тебя, разумеется.

Дочь Леопольда Гроттера непонимающе нахмурилась:

– Боюсь, я не до конца понимаю. Ванька тоже лишился магии, однако это не спровоцировало в нём никаких значительных перемен.

Сарданапал сцепил пальцы рук и опёрся на них подбородком:

– Дело в том, что их с Глебом ситуации кардинально разные. Ивану было, на что опереться: его воля, его неунывающий характер, его чистое, доброе сердце. У него имелось дело, которое он любил больше всего на свете, у него были друзья, которые любили его, и была ты. У Глеба же не осталось ничего и никого. Да, он сам был в этом виноват, но это не отменяет факта: потеряв и магию, и тебя, он лишился всего, что было дорого ему на этом свете. Он никому не был нужен, никто не любил его по-настоящему – сестры по дару были привязаны к нему, но он не был центром их жизни. У него не было друзей, не было больше цели. И он остался один на один со своей разрушенной до основания жизнью.

Сердце Тани дрогнуло: всё это время она предпочитала не задумываться над тем, насколько болезненно Глеб переживал всё то, что произошло после битвы Ваньки со сфинксом. Потому что в глубине души знала: горечь и мука разъели его сущность почти до основания, ведь тени пережитых страданий нет-нет, да мелькали на радужке его холодных серых глаз.

– Разумеется, перемены, произошедшие в Глебе, не сделали его святым и не обелили его репутацию. Противоречивость его натуры всегда будет причиной замешательства для многих, но тем он ценней как маг. Глеб как замёрзшая река, скованная льдом, под которым – опасные холодные течения. Он всё делает под влиянием импульса, – не всегда светлого – но тем больше магический и эмоциональный потенциал, которым он располагает.

– Так значит, вы хотите, чтобы Глеб посвятил себя работе на благо школы и всего магического сообщества? – уточнила Таня.

– По сути, да, – кивнул Сарданапал, и кончики его усов подпрыгнули. – Он станет полноценным боевым магом, но работать будет не на Магщество. Пожалуй, его можно сравнить с кем-то вроде наёмников Тартара, только со знаком плюс, разумеется. За всё время существования Тибидохса со школой чего только не происходило, это очень древнее место, оплот мощных сил. Нам не помешает опытный и сильный маг, который сможет защитить Тибидохс и детей.

– Почему именно боевой маг?

– Видишь ли, Бейбарсов, хоть и вычистил из себя всю гниль, по сути остался таким же человеком, как раньше. Он деятельный, страстный, ему нужно куда-то выплескивать копящуюся энергию и агрессию. И нельзя придумать лучшего способа, чем делать это в бою.

– Но ведь это значит… – Таня запнулась, – значит, что он всегда будет подвергаться опасности?

Сарданапал слегка склонил голову, глядя на девушку поверх стёкол очков. Ей стало немного неуютно, потому что академик, казалось, видел её насквозь – все её мысли, тайные желания, страхи, все чувства и эмоции были перед ним, как на ладони.

В конце концов старый маг откинулся на спинку кресла и устало снял очки, положив их на край стола. Без этого практически неизменного атрибута, придававшего ему строгости и солидности, Сарданапал выглядел очень непривычно, и Таня вдруг осознала, насколько он устал.

– Я знал, что это случится однажды, – спокойно объявил академик, глядя в окно. – Наверное, с того самого дня, как трое некромагов прибыли к нам с Алтая. А может, ещё раньше, когда сам впервые увидел Глеба. Его самобытный характер, страстность, острый ум, целый ворох талантов… всё это я уже видел однажды в другом человеке. В тебе, Таня, – пояснил он, посмотрев на девушку. – И тогда я понял, что вы предназначены друг другу: где-то, кем-то, когда-то. И однажды вы придёте к пониманию этого.

Рыжеволосая ведьма потрясённо смотрела на академика, не в силах поверить его словам и открывшейся правде. С трудом прочистив горло, она заметила тихо:

– Только Глеб понял это гораздо раньше меня.

Сарданапал покачал головой:

– Ошибаешься. Именно сейчас он это и понял – когда он отринул эгоизм окончательно во имя того, что дорого и важно тебе. Прежде, ещё до потери магии, его любовь была изуродована одержимостью. Потом, после произошедшего, в ней ещё оставалась взвесь обиды и недомолвок. А сейчас… сейчас он, наконец, понял тебя, принял тебя и полюбил так, как всегда хотел любить.

Таня молчала, понимая, что, открыв рот, она рискует разразиться слезами. И старый маг не спешил нарушать эту немного неловкую, но такую нужную сейчас, правильную, блаженную тишину. Тишину, в которой услышанное постепенно приобретала черты будущего, того, что грядёт.

Когда, наконец, Сарданапал заговорил, голос его слегка дрожал:

– Итак, насколько я понимаю, ты желаешь помогать нам в поисках Амулета сотни магов? Что ж, думаю, Глеб уже поделился с тобой нюансами, необходимыми в этом деле. Уроки ратной магии ты, надеюсь, тоже не забыла. А теперь самое главное: я сообщу тебе то, к чему готовил Глеба последние недели. – Вновь надев очки и превратившись в привычного главу Тибидохса, он продолжил: – Я знаю, где нужно искать подсказку. Далеко на северо-востоке, в алтайских горах стоит избушка ведьмы, похитившей когда-то многих детей. В их числе был маленький мальчик, который впоследствии стал самым сильным её учеником. Тот мальчик давно умер, но часть его – испуганная, исстрадавшаяся – до сих пор живёт в молодом мужчине по имени Глеб Бейбарсов. Он должен полететь на Алтай и войти в проклятую избушку. Там он найдёт тайник в погребе под землянкой, где стоит искать ответ на наши вопросы. И там же он найдёт, наконец, ответы на свои: это станет последним этапом на пути к избавлению от ужасов прошлого, что гнетёт его.

– Значит, я могу лететь с ним? – тихо уточнила Таня.

– Должна, – улыбнулся Сарданапал. – Ты будешь нужна Глебу, потому что в одиночку ему не справиться. Переступить порог той землянки для него означает побороть своих демонов, и это та борьба, в которой ему понадобиться поддержка, хотя сам он никогда этого не признает. Именно по этой причине с ним не лечу я. Это не моя роль, не моё место. Оно твоё. И ещё кое-что: я не лечу, потому что мне нечего там делать. Открыть тайник я всё равно не сумею.

– Как это? – поразилась девушка. Она уже настолько свыклась с мыслью о практически безграничных силах главы Тибидохса, что ей казалось немыслимым его признание в том, что он чего-то не может.

– Мне лестно твоё неверие, – улыбнулся академик, явно зная, о чём она подумала. – Однако я не всесилен. Есть вещи, которые неподвластны мне. Тайник под землянкой я уже однажды пытался открыть, однако потерпел неудачу. В попытках выяснить причину я провёл не один год, и вот, наконец, понял: его сумеет открыть лишь маг, подобный Глебу – с чистыми намерениями, но с импульсом тёмной магии. Именно для этой цели старуха-некромагиня растила его, держа в неведении относительно дальнейшей судьбы парня. Именно по этой причине она подвергала его столь жестоким испытаниям, которые вывернули наизнанку неокрепшую душу. И – что самое главное – именно поэтому она одобрила самое чистое, самое светлое, что было в жизни Глеба: любовь к тебе. Она умело поддерживала в нём баланс мрака и света, заставляя балансировать, ходить по тонкой грани, и в итоге он, запутавшись окончательно в своих мыслях, чувствах и побуждениях, привёл свою жизнь к катастрофе. Глеб – человек с изуродованной судьбой. Которую, однако, ему выпал шанс исцелить. А ты способна исцелить его душу.

Когда Таня шла обратно по коридору, за стрельчатыми окнами замка разгорался неуверенный рассвет. Его золотистые брызги окрасили кромку неба и редкие облака.

Девушка думала о том, как несправедлива была к Глебу эта жизнь, люди, которых он встречал на своём пути. Это ей, Тане Гроттер, повезло родиться в семье всеми уважаемых героев, повезло узнать людей, которые любили её и заботились о ней. Повезло иметь такого наставника, как Сарданапал.

И сейчас, бредя вдоль не успевших остыть за ночь стен, она задавалась вопросом: как сложилась бы её судьба, окажись она на месте Глеба?

Ответ казался очевидным, и в этот самый момент Таня поняла, как все они были несправедливы к юному некромагу, прибывшему в Тибидохс пять лет назад. Никто не захотел узнать его, все просто сразу навесили на юношу ярлык. Его боялись, его презирали. А он шёл в этой толпе, неся под мышкой неизменную папку с рисунками, а в сердце – свою любовь, которая пережила все тяготы, невзгоды, лишения, трансформации личности, перемены, смерть и возрождение. Этой любви, этой большой любви, разрывавшей его сердце так долго, оказались нипочем людские насмешки, изначальное отсутствие взаимности и любые преграды.

И теперь Тане открылась простая истина: неважно, простит ли она Глеба. Гораздо важнее другое – простит ли он её?

Или самое важное: простит ли она сама себя?

Потому что неумолимое время обнажило перед ней беспощадную правду: из всего, что было и есть, среди людей, приходивших и уходивших, среди мечт, что разбивались и срастались вновь – одна лишь любовь Глеба всё пережила и осталась неизменной.

Комментарий к 13. Дети, подсказки и чудовища

Ну что, друзья, ещё одна весьма продуктивная неделя:) Более того, небольшой анонс: следующая часть тоже почти дописана, остались кое-какие нюансы. Надеюсь, что сделаю вычитку и выложу её до конца недели. И ещё кое-что: в следующей части рейтинг работы повысится до NC-17, так что, если вы не любитель подобных сцен, лучше воздержаться от… Да ладно, кого я обманываю – зачем ещё мы здесь собрались?:D

========== 14. Переступить черту ==========

Комментарий к 14. Переступить черту

Друзья, прежде я не обращала ваше внимание на музыку перед главами, но сегодня случай особый, поэтому вторую часть (вы поймёте, когда она начнётся;) я бешено рекомендую читать, поставив на репите эту вещь: SQÜRL & Jozef Van Wissem – The Mystery Of Heaven (Long Version). Вы прочувствуете всю атмосферу, которая закладывалась при написании главы, и не пожалеете.

***

Был я весь – как запущенный сад,

Был на женщин и зелие падкий.

Разонравилось пить и плясать

И терять свою жизнь без оглядки.

Мне бы только смотреть на тебя,

Видеть глаз злато-карий омут,

И чтоб, прошлое не любя,

Ты уйти не смогла к другому.

Поступь нежная, легкий стан,

Если б знала ты сердцем упорным,

Как умеет любить хулиган,

Как умеет он быть покорным.

Я б навеки забыл кабаки

И стихи бы писать забросил.

Только б тонко касаться руки

И волос твоих цветом в осень.

Я б навеки пошел за тобой

Хоть в свои, хоть в чужие дали…

В первый раз я запел про любовь,

В первый раз отрекаюсь скандалить.

(Сергей Есенин. Заметался пожар голубой)

Вячеслав Бутусов – Чёрные птицы

Николай Носков – Это здорово

Танцы Минус – Половинка

***

Ветер свистел у него в ушах. Боковым зрением Глеб видел, как рядом смазанным пятном летит Таня: будь на её месте кто-то другой, то не поспел бы за дикой скоростью полёта. А сейчас Бейбарсов летел и знал, что Таня обогнала бы его, если бы захотела.

Они неслись над просторами необъятной России уже больше пяти часов, ни разу за всё это время не снизившись, чтобы передохнуть. Сразу же над океаном, едва перелетев через Гардарику, Глеб развил бешеный темп, будто боялся, что иначе не хватит сил долететь до места, будто страшился передумать.

И когда под ними широким ковром раскинулась бескрайняя алтайская тайга, перемежаемая острыми горными вершинами, сердце бывшего некромага на мгновение пропустила удар. Расступилась сизая дымка тумана, и внизу показался тёмный, непроходимый лес.

Подав Тане знак следовать за ним, Глеб начался постепенно снижаться. Очутившись на более-менее расчищенной опушке, он заставил ступу исчезнуть и оглянулся. Таня приземлилась рядом и теперь стояла, сжимая в руках гриф контрабаса и подозрительно осматриваясь. Бейбарсову это было ни к чему. Практически каждый камень в этих непролазных дебрях был ему знаком. Он знал все большие поляны, где росли мухоморы и поганки, помнил болотистые заросли, в которых любили обитать хмыри и прятаться лешаки. Сумрачный лес встретил его, как родного, обнял своим пряным хвойным ароматом. И Глеб вновь вернулся на десять лет назад, когда…

…хмурый темноволосый мальчик шёл вдоль высоченных сосен, угрюмо качавших верхушками. Одежда на нём была порвана, лицо и руки – в грязи и следах запёкшейся крови. Высоко, над теряющимися в недостижимой высоте деревьями плавилось золото рассвета. Мальчик пережил ночь, в течение которой за ним по всей тайге бегали мёртвые люди. Эти люди хотели убить и съесть его. Но мальчик сам убил как минимум пятерых. Он не знал, где остальные дети, пережил ли хоть кто-то эту полную ужасов ночь, за которую в нём в очередной раз что-то надломилось и сломалось, хотя казалось, что больше уже нечему.

Обойдя гигантский, покрытый мхом валун, мальчик подошёл к тонкой полоске грязного ручья, пробегавшего через эту часть леса. Упав на землю, он окунул руки в прохладную воду и умылся. А потом спрятал лицо в ладонях, и худые сутулые плечи задрожали. Мальчик заплакал. Не потому, что ему было больно или страшно – нет, все эти доступные обычным людям ощущения были утрачены для него навсегда. Он плакал по своему отнятому детству, по матери, которую тогда ещё помнил и любил, по котёнку, со смертью которого так и не смог смириться. Ударив кулаком по поверхности воды и взметнув брызги, мальчик выпрямился, ныряя рукой куда-то под испещрённую дырами и каплями крови куртку, и вытащил на свет сложенный вчетверо листок. Развернув его, он уставился на портрет девочки, – непослушные волнистые волосы, смешная родинка на носу – и постепенно на лице мальчика начала проступать робкая, неуверенная улыбка, которую оборвал внезапный крик, раздавшийся среди сосен.

– Глеб!

– Глеб!…

Бывший некромаг резко вынырнул из прошлого, глядя повзрослевшими глазами на Таню, стоявшую возле одной из сосен.

– Тут твоё имя!

Приблизившись, он внимательно вгляделся в поистёршиеся от времени буквы, а потом кивнул:

– Жанна вырезала когда-то. За это старуха засунула её в гроб к полуразложившемуся мертвецу.

Таню передёрнуло:

– Она наказывала вас даже за порчу деревьев?

– Наказание было за любовь, – усмехнулся Глеб. – Нам запрещалось испытывать это чувство. Я был единственным, кому она милостиво разрешила полюбить, хотя до сих пор не знаю, почему. Идём.

Они пробирались по лесу, который окутывал молодых людей своими звуками и запахами.

– Знаешь, – внезапно произнесла Таня, – я поняла, что отсюда чуть меньше тысячи километров до нашей… до места, в котором жили мы с Ванькой.

– Хочешь, завалимся к нему с дружеским визитом? – иронично предложил Глеб.

Девушка не ответила, и они продолжили продвигаться вперёд молча. Бейбарсов всегда пропускал момент, когда могучие деревья расступались, выводя к обрыву, на котором устрашающей тенью зависла древняя избушка. Она была такой старой, что наполовину вросла в землю. И при виде этого зрелища кровь резко отхлынула от лица Глеба.

Таня осторожно прислонила контрабас к ближайшей из сосен, приблизилась к нему и крепко сжала своей ладошкой его похолодевшие пальцы.

– Я с тобой, – прошептала она.

Бывший некромаг взглянул на неё. Он не знал, как объяснить девушке, что именно происходит сейчас в его душе. Там страх боролся с ненавистью, старые травмы, как незажившие раны, вновь вскрылись и стали кровоточить, а в голове стояли вопли, крики других детей – несчастных детей, которые оказались менее везучими, менее живучими, чем он с сёстрами – и собственный тихий плач.

Однако по мере того, как солнце постепенно склонялось к горизонту, его рука, зажатая между Таниными пальчиками, согревалась. Они по-прежнему стояли метрах в ста от землянки, поросшей мхом и почти сливающейся с окружающей действительность. И вот, наконец, Глеб сделал первый шаг.

Прежде чем переступить порог, он проверил дом на наличие проклятия или порчи. Чисто – по крайней мере, на первый взгляд. Вдохнув побольше воздуха, как перед прыжком в воду, Бейбарсов резко толкнул дверь. С ужасающим скрипом та приоткрылась, впуская в избушку, вместе с непрошеными гостями, лучи закатного солнца, осветившие танец миллионов пылинок, покрытый многолетней грязью пол, низкий потолок с подвешенными к нему пучками засушенных растений и каменный очаг с огромным котлом посередине.

Сделав пару шагов, Глеб остановился, прислушиваясь к собственным ощущениям. Здесь всё ещё присутствовала магия, причём аура её была настолько плотной, пронизанной густой тьмой, что буквально пригибала к земле.

– Вот здесь я и вырос, – сказал он глухо.

Подошедшая сзади Таня тронула его за плечо.

– Знаешь, а ведь когда-то я думала, что нет на свете хуже условий, чем продуваемый всеми ветрами балкон в квартире Дурневых.

Обернувшись, он встретился с ней глазами. В каре-зелёных зрачках девушки отражались потрясение и грусть. Но не было того, что он страшился увидеть: жалости. Она не жалела его, она его понимала. Или, во всяком случае, пыталась понять.

Сбросив оцепенение, Глеб огляделся, выхватывая взглядом до боли знакомые предметы. Грудь ему сжало что-то тугое, страшное, но он упрямо заставлял себя игнорировать нахлынувшие страхи прошлого.

– Сарданапал говорил, что тайник нужно искать в погребе?

– Да, – кивнула Таня, разглядывая заваленный мусором пол.

Ногой, обутой в высокий военный ботинок, Бейбарсов раскидал в стороны обрывки бумаги, сухие листья и стебли трав, грязь и маленькие трупики мышей. Под всем этим обнаружились огромные медные скобы, вделанные в деревянные доски пола. Проверив на всякий случай и их, мужчина взялся за оба кольца разом и резко дёрнул. Доски неохотно, со скрежетом разошлись, открыв зияющий провал. У основания вырисовывалась ненадёжная лестница, уходившая вниз и теряющаяся в темноте. Без лишних раздумий Глеб опустился на корточки и взялся за верхнюю перекладину. Стоило ему это сделать, как в погребе зажглось несколько факелов. Переглянувшись, молодые люди по очереди спустились вниз.

Погреб оказался маленьким и тесным. Здесь марево пыли оказалось ещё плотней. Таня закашлялась. Всюду стояли какие-то склянки, заполненные жидкостью, мётлы и черепа – прямо как из сказок о злых ведьмах. Вот только это было совсем не сказка.

На небольшом возвышении стояла раскрытая толстая книга. Глеб хмыкнул, в неверном свете огня разглядывая написанное. Таня вопросительно вскинула брови.

– В эту книгу старуха записывала имена всех своих врагов, – пояснил он, – а когда они умирали, вычёркивала их. В такие дни она бывала довольна и почти не издевалась над нами.

Осторожно озираясь по сторонам, Глеб чувствовал, как голова начинает пульсировать от боли. Что-то гнетущее острым крючком вцепилось в горло, рвануло. Бывший некромаг сжал кулаки, стараясь отделаться от душивших ощущений, как вдруг раздался вскрик.

Резко обернувшись, он увидел, что Таня тянет руки к продолговатому ящичку, на крышке которого был изображён странный амулет – перевёрнутая пятиконечная звезда с заключенным внутрь полумесяцем. Ящичек казался совершенно безобидным, однако чутьё заставило Глеба рвануться вперёд и в последний момент схватить Танину руку.