Текст книги "Нелюбовь (СИ)"

Автор книги: outlines

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Таню душило чувство вины и стыда: казалось, после этой поездки она вся пропиталась запахом Бейбарсова, хотя на самом деле даже не коснулась его ни разу. И без того рассеянная, она теперь окончательно погрузилась в себя. Таня была неизменно ласкова с Ванькой, так же помогала ему с лесной живностью и нежитью. Они вместе ругали Тангро и радовались успехам Тантика, который действительно оказался весьма способным в обучении. Они даже достроили многострадальный сарай.

Но всё это внучка Феофила Гроттера делала механически, эти действия не доходили до её сердца. И она не замечала, как с каждым днём всё больше мрачнеет её жених. Валялкин интуитивно чувствовал, что с Таней происходит нечто странное. Но он был готов к этому больше, чем она. Он знал, что так будет, потому что слишком хорошо её изучил. Рано или поздно их серая обыденная жизнь должна была ей наскучить. Девушка увядала, как цветок без подпитки.

Ванька знал, что Таня любит его, он это чувствовал. Однажды, вернувшись домой после трудного дня, в течение которого он залечивал хвосты русалкам, поранившимся о рыболовные крючки, Валялкин с удивлением заметил, что Танька варит кофе. Она и до этого частенько многое делала своими руками, но чтоб кофе!

– Вот так номер! – воскликнул Маечник.

Таня обернулась растерянно, как будто сама не понимала, что и зачем она готовит. Потом улыбнулась и пожала плечами.

– Вот, решила нас немножко побаловать.

– Здорово! Мы сто лет кофе не пили!

Таня промолчала, стиснув зубы. Как же она ненавидела себя за то, что пришлось соврать Ваньке!

Он приблизился, положив подбородок ей на плечо и задумчиво разглядывая, как в маленьком ковшике закручивается спиралью тёмно-коричневая пенка.

– Тань, что с тобой такое происходит в последнее время?

Внучка Феофила Гроттера замерла.

– Всё в порядке. Почему ты спрашиваешь?

– Кажется, мы уже не в том возрасте, чтобы врать друг другу. У тебя явно не всё в порядке. Последние несколько месяцев ты ходишь, как в воду опущенная. Я думал, что хотя бы полет в Тибидохс пойдёт тебе на пользу, но даже это не помогло.

Рыжеволосая ведьма растерялась. Она думала, что хорошо научилась скрывать от Ваньки своё подавленное состояние. А теперь оказывается, что он всё это время замечал, что с ней что-то творится.

– Послушай, – Валялкин развернул её к себе лицом и приподнял за подбородок, заглядывая в глаза, – Таня, я не хочу, чтобы ты ощущала себя здесь, как в тюрьме.

Гроттер хотела было возразить, но он поднял руку, жестом упрашивая дать ему договорить.

– Я ведь тебя не запер здесь, и ты не обязана безвылазно сидеть в этой глуши. Я всё понимаю. Если ты устала, и тебе нужно время, чтобы привести мысли в порядок, развеяться, ты абсолютно свободна.

– Ты что, выгоняешь меня? – голос Тани задрожал.

Валялкин улыбнулся и покачал головой, прижимая девушку к себе и целуя рыжую макушку.

– Я не представляю жизнь без тебя, но ты нужна мне счастливая, понимаешь? Если для счастья тебе нужна регулярная доза драконбола, или Тибидохса, или встреч со старыми знакомыми, я не буду возражать. Даже в Магфорд тебя отпущу, если захочешь!

Таня засмеялась, глотая слёзы:

– Я не хочу в Магфорд.

– Я знаю. Ты хочешь на Буян. Для тебя этот остров, всё равно что терапия. Ты влюблена в эти скалы, в эти старые камни. Подумай над моими словами, Таня: если тебе это нужно, я не против, чтобы ты пожила там какое-то время.

Девушка заколебалась, и в этот момент сзади послышался шипящий звук.

– Кофе! – вскрикнула она, глядя на чёрную жижу, вытекающую из ковшичка. Пока она ликвидировала последствия своего кофейного эксперимента, Ванька подошел к окну, откуда через минуту раздался его радостный голос:

– Ты не поверишь, кто почтил нас своей скромной персоной!

Девушка обернулась как раз в тот момент, когда дверь распахнулась, являя им сначала новенький блестящий пылесос с хромированной трубой, а следом за ним улыбающегося Баб-Ягуна.

– Мамочка моя бабуся! Ну и забрались же вы!

Он хотел ещё что-то сказать, но его слова потонули в радостных криках и объятиях. Тут же был забыт убежавший кофе: Ванька и Таня восхищались тем, как Ягун похудел, а потом восхищались его новым пылесосом – уже по настоянию Ягуна.

– А знаете, откуда у меня это красавчик? – лукаво спросил внук Ягге, когда первые восторги улеглись, и они втроём расселись за накрытый стол.

Вопрос явно требовал повторного вопроса, чтобы можно было дать эффектный ответ.

– Откуда? – послушно поинтересовался Ванька.

Ягун приосанился:

– Из самого лучшего, располагающего самым широким ассортиментом магвазина полётного снаряжения на Лысой Горе, хозяином которого является… ваш почётный слуга!

Уши играющего комментатора замигали красным, но ребятам не требовалась дополнительная стимуляция: оба ахнули и по второму кругу кинулись обнимать Ягуна. Отбившись от них, он хмыкнул:

– Так что теперь, Танька, если захочешь загнать свой контрабас по сходной цене и прикупить себе летательный аппарат посовременнее и посимпатичнее, обращайся: я смогу устроить и то, и другое.

Таня заверила его, что непременно подумает над этим предложением.

– Между прочим, магвазин мой стоит на одной улице с новым домом Гломовых! Гуня на радостях от предстоящего отцовства целый дворец отгрохал! – продолжал Ягун. – Гробыня даже на сносях не вылезает из студии. Семь-Пень-Дыр тоже теперь там ошивается: он сколотил банду вампиров-мафиози и мутит даже для выпускника тёмного отделения какие-то совсем уж нехорошие дела.

Таня, от слов Ягуна почувствовавшая острую тоску по прежней жизни и бывшим однокурсникам, уточнила:

– А как называется твоя супер-лавка?

Ей показалось, что внук Ягге на мгновение смутился и тут же перевёл разговор на другую тему.

– Что мы всё о моих скромных достижениях! Ну, други, рассказывайте, как вам тут живётся!

«Други» переглянулись и пожали плечами.

– Так же примерно, как мне жилось в Тибидохсе, только вместо берлоги Тарараха у нас тут избушка. А вот Танька всё никак не привыкнет.

– Неправда! – воскликнула девушка. – Мне здесь тоже очень нравится. У нас столько всего происходит, ты не представляешь! Лешаки дерутся, русалки влюбляются и… мы новый сарай построили!

– О да, – иронично заметил Валялкин, – наша жизнь просто перенасыщена интересными событиями и головокружительными приключениями!

– Так, так, братцы! – Ягун поднял руки. – Я к вам пёр с самого Буяна не для того, чтобы смотреть на то, как бренд «Танька и Ванька» растёт и процветает благодаря бесконечным спорам. У меня для вас ещё одна новость.

Тут он стал серьёзным. Таня с Ванькой мгновенно подобрались: таким они друга видели крайне редко и поэтому приготовились к не самым приятным новостям.

– В общем, тут такое дело… – начал Ягун, покручивая на пальце обручальное кольцо, – короче, так сказать, Ягге, ну, бабуся моя, она того… скоро станет прабабусей!

Добрых десять секунд Валялкин и Гроттер пытались осмыслить путаную и лихо закрученную формулировку Ягуна, а потом в третий раз за последние полчаса кинулись обнимать его. Уши играющего комментатора пунцовели от смущения и радости пополам с гордостью.

– Ну вы с Катей даёте! – радостно воскликнул Ванька.

– Как она? – спросила Таня, всё ещё неверяще смотря на друга.

Кто бы мог подумать, что из их компании именно Ягун первый станет родителем!

– Да как… в туалете всё время проводит, – вздохнул внук Ягге. – Поест – поблюёт, поест – поблюёт, не к столу будет сказано! Худая стала, как спица! Короче, пока живота не видать, я всё ещё думаю, что она меня обманывает.

Спустя ещё час, после того, как они с Ванькой устроили играющему комментатору экскурсию по своей, как выразился Ягун, «плантации», и Валялкин отлучился, чтобы задать корм жеребцу, Таня осталась с другом наедине.

Едва за Ванькой закрылась дверь, играющий комментатор сунул руку в рюкзак, с которым он прилетел, и вытащил оттуда небольшой, сложенный вчетверо листок.

– Это тебе.

Таня развернула бумагу и сразу же узнала мелкий стремительный почерк Соловья. Пробежав глазами записку, в которой было всего несколько строк, девушка сложила её и убрала в карман джинсов.

– Ты был в курсе?

Ягун кивнул:

– Он советовался со мной, стоит ли тебя вообще дергать. Мол, ты свой выбор вроде как сделала. А я сказал, что драконбол слишком важная часть твоей жизни и от такого предложения ты вряд ли откажешься. Вот только…

– Вот только как отреагирует Ванька? – договорила за него Таня.

– Вы вообще… как? То есть, у вас вроде всё хорошо. Хозяйство, домик, вместо козы – дракон. Валялкина я знаю давно – он-то явно всем доволен. А ты? Ты счастлива?

Дочь Леопольда Гроттера ответила сразу, как человек, который боится задуматься над тем, что говорит:

– Счастлива, конечно. Я люблю Ваньку.

– Я спрашивал не об этом, – тихо заметил Ягун. – В твоей любви я не сомневаюсь, и это хорошо, потому что у меня для тебя есть ещё одна новость. И будет лучше, если это останется между нами.

Таня внутренне подобралась. Что-то подсказывало ей: новость эта важнее всех предыдущих вместе взятых. И хотя она ожидала всего, чего угодно, следующие слова играющего комментатора повергли её в шок:

– Глебу Бейбарсову вернули магию.

– Что??

Ягун хмуро кивнул:

– Да, он снова маг. Но вернули ему не прежний некромагический дар – он теперь… Чумиха знает, кто он теперь! Я попытался у бабуси хоть что-то выведать, но ты же её знаешь! В общем, всё, что мне известно: магию этому хмырю вернул кто-то из светлых. Здорово, да? Он столько дел наворотил, а ему вот так запросто вернули магические силы! Почему не Ваньке, интересно? Почему именно Бейбарсову?

Но Таня уже не слышала возмущений внука Ягге. Она как раз отлично понимала, почему это был именно Глеб: во-первых, он не отказывался от магии добровольно, его лишили дара насильно. А во-вторых, Ваньке, в отличии от Глеба, не требовалось искупление, ему не нужно было исправлять последствия страшных решений.

–… и ты бы его видела! Мамочка моя бабуся, он вообще не изменился – такой же гордый, неразговорчивый! Я с ним однажды в коридоре столкнулся, так он кивнул и дальше почапал, деловой, как тридцать три мартышки!

– Ты его видел? – встрепенулась девушка, чуть не ляпнув, что Ягун ошибается – Глеб изменился, но вовремя прикусила язык.

– Говорю же, он зачем-то прилетал к Сарданапалу! До рассвета болтали, представь себе!

Тут дверь распахнулась – вернулся Ванька. Метнув на Таню предупреждающий взгляд, – мол, мы договорились молчать – Ягун вызвался продемонстрировать друзьям скоростные возможности своего новенького пылесоса.

Стоя на полянке перед избушкой с запрокинутой головой и наблюдая, как Баб-Ягун выделывает в воздухе разные фигуры высшего пилотажа, Таня чётко поняла две вещи: она невероятно, до зубного скрежета соскучилась по драконболу. Письмо бывшего тренера, которое она получила, разбередило это чувство. Соловей звал Таню тренировать молодую сборную вместе с ним. Когда-то это была мечта всей её жизни! Тибидохс и драконбол – чего ещё желать!

И вот, обдумывая эту мысль, внучка Феофила Гроттера наконец позволила себе осознать другую: теперь она желает кое-чего ещё. А именно: она до безумия, до обгрызенных ногтей хочет увидеть Глеба Бейбарсова. Ещё раз увидеть его, своими глазами посмотреть на заново рожденного мага.

Он исчез из её жизни уже давно, но эхо его присутствия всё ещё гуляло в закоулках Таниной души. Души, которую он разорвал, искромсал на части своей жестокой не-любовью, своей пламенной одержимостью. Всеми поступками, им совершенными, всеми словами, им сказанными – она была отравлена этим, и яд только сейчас вступил в реакцию с её собственными пробудившимися ото сна чувствами.

***

…Год спустя*.

– Он сказал, что остаточной магии должно хватить!

– А если нет?

– А если я завтра пойду перевязывать рану хмырю и утону в болоте? – устало возразил Ванька.

Они препирались уже около часа сегодня и два дня в общем. С тех пор, как пришло это злосчастное приглашение – поверить только, три года со дня выпуска! Когда пухленький купидон с красными пятками принес им конверт, подписанный самим Сарданапалом, их первой реакцией была безудержная радость.

Потом они с Ванькой судорожно искали, чем бы угостить купидона – в избушке посреди густого леса с конфетами была напряженка. В конце концов, Таня отыскала в шкафу две старые рассохшиеся вафли. Купидон взял их двумя пальчиками, брезгливо осматривая. Внучка Феофила Гроттера, понимая, что сейчас пухляш начнет истерить, и закончиться это всё может не очень удачно, быстро спросила:

– Ты после нас куда летишь?

– На Лысую Гору, – пропищал купидон.

– Тогда отправляйся прямиком к Склеповой. Она накормит тебя лучшими лысегорскими конфетами и шоколадом до отвала и за меня тоже! Правда-правда, так и скажи: Таня Гроттер просила расплатиться за неё!

К счастью, купидон согласился на это, и улетел, уже представляя себя с обмазанными шоколадом щеками. Таня нахмурилась, думая о том, что Гробыня ей это ещё припомнит.

И только после выпроваживания посланца, когда первая волна ликования схлынула, молодые люди задумались о том, как же Ванька сможет пройти через барьер Грааль Гардарики. Перечитав письмо, Таня заметила приписку от Сарданапала, в которой говорилось, что остаточной магии, которая сохранялась у всех, даже лишенных способностей магов, должно хватить, чтобы заклинание признало в Ваньке своего и пропустило их вдвоём.

Тане это всё равно казалось ужасно рискованной затеей, и следующие до отъезда дни она отговаривала Ваньку, пока он, наконец, не вышел из себя:

– Если Сарданапал говорит, что это возможно, значит, так и есть! Я лечу, Таня!

В конце концов, девушке надоело пререкаться. Так или иначе, Валялкин ведь прав: вряд ли академик стал бы подвергать его неоправданному риску. Но до конца она всё равно не успокоилась, и ко дню отлёта успела вновь накрутить себя.

Лето на Иртыше было прекрасным. Таня стояла на полянке возле избушки, вдыхая пряный хвойный воздух и тихонько перебирая струны контрабаса. Прилично играть она так и не научилась.

– Упорство! Conditio sine qua non**, – «ожил» перстень.

– Знаю, дед, – улыбнулась Таня. – Я освою музыку со временем, вот увидишь.

Из дома вышел Ванька, на ходу застёгивая молнию выцветшей олимпийки. Вылететь они решили около пяти утра, чтобы прибыть на Буян после обеда, и даже на земле было пока по-утреннему прохладно.

Валялкин отдавал последние наставления Прохору. Домовой вернулся из очередного загула как раз накануне, и теперь он выслушивал хозяина, часто моргая опухшими красными глазками.

– Обязательно каждое утро выводи Тантика из сарая и застилай стойло свежим сеном. Все заявки клади в стопку у кухонного стола. И ничего не трогай на полках с лекарствами!

– Конечно, конечно, – кивал Прохор, всё ещё немного покачиваясь.

Ванька подозрительно на него покосился. Таня прыснула в кулак. Её жених немного смягчился и ворчливо обронил:

– В шкафу у входа найдёшь литровую банку смородинового. Но чтобы пока меня нет, больше ни-ни!

Домовой резко оживился, с благодарностью глядя на Валялкина:

– Конечно, конечно! Нет, конечно! Спасибо, хозяин!

– Думаешь, он справится? – спросила Таня, пока Ванька усаживался позади неё.

– Думаю, мы это скоро проверим, – вздохнул он.

Когда острый гриф инструмента разрезал утренний воздух, Таню охватил привычный восторг. Восторг от полёта, восторг от того, что она летит в самое любимое место на земле! Ванька же за её спиной вздохнул, с грустью провожая взглядом уменьшающуюся прогалину полянки с избушкой, маленьким сараем и огородом и крохотным домовым, который махал им на прощание.

Ванька покидал свой дом.

Таня летела домой.

***

Сарданапал оказался прав, как всегда. Когда они, зависнув над океаном, одновременно крикнули «Грааль Гардарика!», заклинание упруго прогнулось, как будто задумавшись на секунду, а потом полыхнула радуга, тело кольнуло тысячей искр, и под ними расцвёл Буян. Таня чувствовала, как глаза ей застилает что-то противно-мокрое. «Чёртов ветер», подумала девушка, но уголки её губ дрожали от счастливой улыбки.

Она ещё на подлёте заметила, что площадка у подъездного моста заполнена галдящими бывшими сокурсниками. Их с Ванькой прилёт был встречен бурными аплодисментами. Ягун с разбегу буквально врезался в друзей.

– Ну что, други мои, добро пожаловать в нашу скромную обитель! – завопил играющий комментатор.

– Дай ты им отдышаться, – закатила глаза стоящая рядом Катя Лоткова. Она совсем недавно стала молодой мамой, и все признаки недосыпа были, как говорится, у неё на лице.

Таня крутила головой во все стороны. Вчерашние юноши и девушки спустя три года превратились во вполне солидных дядечек и тётечек. Многих из них она не видела уже несколько лет и теперь поражалась – иногда восхищенно, иногда недоуменно.

Вон стоит Жора Жикин, аккуратно сложив руки на выдающемся животике. Выглядит он, как типичный житель спального района какого-нибудь мегаполиса, пашущий пять дней в неделю на заводе, а оставшиеся два проводивший с лучшими друзьями: пивом и телевизором. А вот Демьян Горьянов, как всегда, недовольный всем миром и смотрящий на окружающих с таким видом, будто его на встречу выпускников привезли силой. Рядом с ним о чём-то громко вещает Пипа: ещё более румяная и круглая, чем прежде. Заметив сестру, она помахала ей рукой. Генка Бульонов, обнимающий свою девушку за то место, где у людей обычно находится талия, тоже поприветствовал Таню. В нескольких метрах от них вальяжно оглядывается по сторонам Семь-Пень-Дыр: в костюме от Пако Гробано, дорогущих туфлях из кожи дракона и чёрных очках, Дыр выглядит карикатурно, как косящий под джентельмена бандит из девяностых.

– Гротти!

Даже если отбросить фамильярное обращение, этот высокий капризный голос Таня узнала бы из сотен других. Толпа вдруг расступилась, когда Гуня Гломов, как ледокол, проложил дорогу вперед, и из-за его широкой спины вылетела фурия, в миру известная как Гробыня Склепова. С разбегу обняв Таню, она с чувством и без всякого жеманства клюнула её в обе щеки.

– Ну-ка, повернись, дай на тебя посмотреть! Лигулов горб, ты стала ещё более тощей, хотя я всегда думала, что это невозможно! Валялкин, ты там её совсем городом заморил в своей тундре? Хотя ты тоже, я смотрю, совсем без мяса на костях!

Гробыня, как всегда, выглядела сногсшибательно. Она совсем чуть-чуть округлилась, стала женственней, но это была вся разница между Склеповой-студенткой и Склеповой-мамой. Топы её были всё такие же микроскопические, юбки – такие же короткие, а каблуки возносили на недосягаемую для простых смертных высоту. Волосы, окрашенные на этот раз в розово-жвачный цвет, отросли почти до пояса, а количество татуировок и пирсинга явно увеличилось с тех пор, как Таня видела её последний раз.

– Привет, Склепова, – она смогла, наконец, вклиниться в безостановочный словесный поток. – Мы живём не в тундре, а в лесу.

Она не знала, почему прокомментировал именно эту часть. Просто это всё, что отложилось у неё в голове за почти минутный монолог Гробыни.

– Всё одна песня! – заявила лысегорская ведущая. – На ягодах да корешках особо не пожируешь. Так, кто тут у нас ещё?… Ага, Шито-Крыто!

Гуня, на ходу поздоровавшись за руку с Валялкиным и быстро приобняв Таню, последовал за женой, весь навьюченный чемоданами с известным логотипом. Таня с Ванькой посмотрели в ту сторону, куда уже ринулась неугомонная Склепова. Там действительно стояла Ритка Шито-Крыто, похорошевшая необычайно. Высокая, тонкая, гибкая, она держала за руку длинного, худого мужчину с ярко-рыжими волосами. Тане он показался смутно знакомым, но её внимание уже отвлекло появление новых знакомых лиц.

На открытую площадку вышли Ленка Свеколт под руку с Шурасиком. За ними, отставая на пару шагов, шла Жанна Аббатикова. Сердце Тани ёкнуло. Свеколт с Шурасиком, как всегда, о чём-то препирались, а Жанна пребывала в созерцательно-отстраненном состоянии. Однако, поймав взгляд Гроттер, едва заметно кивнула ей и робко улыбнулась. У Тани отлегло от сердца, и она улыбнулась в ответ. Последний раз она видела Жанну в той самой будке стрелочницы, когда они с Леной довольно резко заявили ей, что Глеб не хочет её видеть.

Рядом, синхронно поздоровавшись с ней и Ванькой, прошли Дуся Пупсикова и Верка Попугаева, неразлучные подружки-хохотушки. Но того, единственного, кого Таня так хотела и так боялась увидеть одновременно, нигде не было видно. С упавшим сердцем Гроттер поняла, что Бейбарсов решил не являться на встречу выпускников.

«И правильно: подумал, небось, что незачем усугублять», размышляла она, пробираясь с Ванькой через толпу и сжимая в руках рюкзак, в котором копошился одуревший от усталости Тангро. Но всё внутри у неё почему-то трепетало от разочарования.

Спустя ещё час водоворот прежней жизни закружил бывших учеников. Таня буквально захлёбывалась от восторга, шагая через Зал Двух Стихий к лестнице, ведущей на Жилой Этаж. Ласково проводила рукой по серому камню стен, поднимаясь к спальням. Их с Гробыней бывшую комнату занимали две третьекурсницы, которые сейчас были на каникулах. Дверь не была заперта привычным заклинанием, и Таня свободно толкнула её, оказываясь в до боли знакомой комнате.

Не колыхались на окне зловещие Чёрные Шторы, не были раскиданы по полу платья Пипы, не таращился из угла пустыми глазницами верный паж Гробыни Дырь Тониано, исчез гроб-кровать.

Но вид из окон был щемяще знакомый – любимый парк, а за ним кипящими волнами разливался бескрайний океан, синевой своей сливающийся с послеполуденным небом. У Тани захолонуло сердце.

– Я скучала, – прошептала девушка и захлопнула за собой дверь, оставаясь наедине с Тибидохсом.

Он единственный ничего никогда от неё не требовал, и Таня любила его всей своей душой.

Комментарий к 5. До свидания, и добро пожаловать домой

* На самом деле, прошло чуть меньше года, а точнее около девяти месяцев.

** Непременное условие.

========== 6. Как хорошо мне больно ==========

***

Его глаза – подземные озера,

Покинутые царские чертоги,

Отмечен знаком высшего позора,

Он никогда не говорит о боге.

Его уста – пурпуровая рана

От лезвия, пропитанного ядом,

Печальные, сомкнувшиеся рано,

Они зовут к непознанным усладам.

В его душе столетия обиды,

В его душе печали без названья,

За все сады Мадонны и Киприды

Не променяет он воспоминанья.

Он злобен, но не злобой святотатца,

И нежен цвет его атласной кожи,

Он может улыбаться и смяться,

Но плакать… плакать больше он не может.

(Николай Гумилёв. Портрет мужчины)

Ворон – Я хочу быть с тобой

Океан Ельзи – Не питай

***

Глеб Бейбарсов стоял над крутым обрывом. Перед ним разливала свои бирюзовые воды Катунь. Вдалеке виднелись белые шапки гор. Но окружающая красота мало впечатляла мужчину – он насмотрелся на эти пейзажи много лет назад. Его голову занимали совсем иные думы.

Он не справился. Не сумел. И снова вынужден возвращаться в Тибидохс с пустыми руками. Бывшего некромага грыз стыд – за то, что он не выполнил задание Сарданапала, за то, что подвёл его. Но больше всего за то, что он не смог, струсил. У него не вышло пересилить себя и переступить порог той проклятой избушки.

Чёрные тучи, уже около получаса собиравшиеся над головой, полыхнули серебряной молнией. Раздался оглушительный раскат грома, и над Глебом разверзлась бездна. Дождь был такой силы, что казалось, будто кто-то перевернул океан ему на голову. Бейбарсов стоял, не морщась под тугими струями, которые больно били его в лицо. Неустойчивый выступ у него под ногами начал оседать. Глеб закрыл глаза.

Он почему-то вспомнил выпускной вечер, крышу Башни Привидений и тонкую фигурку, сжавшуюся в стороне. Она смотрела на него широко распахнутыми глазами. Она верила, что он может спрыгнуть. И ей не было всё равно, хотя Таня не могла знать, что некромагический дар убережет его.

Сейчас её нет рядом, и это не крыша школы. И он больше не некромаг. И если он шагнет в пропасть, темнота поглотит его. И ей будет всё равно.

Он резко открыл глаза. Пора возвращаться.

***

Тибидохс встретил Бейбарсова светом, льющимся из многочисленных окон. Его ступа пролетела через Грааль Гардарику уже поздним вечером, когда горизонт еле-еле освещала красная полоса кровавого заката.

Он изумленно кружил над крепостью, глядя, как внизу, у подъемного моста, Пельменник раздаёт какие-то указания одетым в шкуры циклопам. Туда-сюда сновали люди, мало походившие на школьников. И только заметив внизу мелькнувшие разноцветные косы, Глеб сообразил, что происходит.

Удивившись, почему Сарданапал ничего не сказал ему о предстоящем слёте бывших студентов, Бейбарсов направил ступу на крышу любимой башни. Выпрыгнув из ступы, он поморщился: правое бедро неприятно заныло, пробуждая воспоминания о старой ране. Осколок костяной косы оставил на его ноге короткий красный шрам, и порой он напоминал о себе резкой ноющей болью, простреливающей внутренности.

Шум за спиной заставил Глеба обернуться: люк, ведущий на крышу, откинулся, и в нём мелькнула рыжая макушка. Это была Таня.

Выбравшись из люка, девушка отряхнула руки и вскинула голову, встречаясь с прищуренным серым взглядом. Последовала немая сцена.

Глеб опомнился первым:

– Привет. Ты… как дела?

– Хорошо, – растерянно пробормотала Таня.

– Давно прилетела?

– Да, ещё днём.

Снова наступила неловкая тишина. Он был уставшим, грязным с дороги и злым, а ногу сводило от боли. Но здесь была Таня, живая и тёплая – он видел её румяное, смущенное лицо в свете выплывшей луны и огней внизу, и всё прочее смазалось, отступило на задний план.

– Решила прогуляться по местам юности? – иронично поинтересовался Глеб.

Таня усмехнулась:

– Почти. Я люблю эту крышу, и всё, что здесь происходило: как приятное, так и не очень. Это часть истории Тибидохса, и часть моей истории.

– А я по-прежнему не люблю толпу, – просто ответил Бейбарсов, засунув руки в карманы. Внутри они всё ещё были немного влажными, не успев просохнуть до конца даже за многочасовой перелёт.

– Я тоже, – улыбнулась Таня, подходя к краю крыши и глядя вниз.

Там, освещенная факелами, плескалась вода в глубоком рве, окружавшем крепость. Глеб слушал эти звуки, вспоминая, как три года назад, в такую же яркую лунную ночь, грозился этой девушке, что бросится вниз. Когда он пытался насильно сделать её своей. Когда признавался ей в любви.

Сейчас всё это казалось таким далёким, чужеродным. Всё, кроме одного: он так же сильно, до зубного скрежета, хотел, больше всего на свете, чтобы она любила его, чтобы он был её.

Обернувшись, Глеб поймал странный взгляд Тани: она смотрела на него, как будто видела впервые. Такой же взгляд у неё был в тот самый первый день во дворе Тибидохса: любопытный, растерянный, полу-восхищенный, полу-напряженный. Как будто она хотела разгадать его, как загадку, хотела узнать его, и в то же время боялась того, что ей может открыться.

– Ты мне снился, – вдруг вырвалось у неё, и Таня резко покраснела.

Впрочем, её щеки быстро вернули себе прежний оттенок, и она смело встретила изумлённый взгляд и вскинутую рассеченную бровь.

– Вот как? И что же я делал в твоём сне?

– Ты… Не важно. Это было давно. Не знаю даже, зачем я об этом вспомнила.

– Как ваша таёжная жизнь? – поинтересовался Глеб, меняя очередную неловкую тему.

Таня ответила не сразу.

– Всё… хорошо. По-старому. Дни там текут спокойно, но немного однообразно. Поэтому иногда здорово бывает сбежать на время, окунуться во всё это, – девушка обвела рукой пространство вокруг.

– Как вы с Валялкиным? Жениться не надумали?

Он не знал, зачем спросил это. Как будто расковырял только зажившую болячку – и боль, и мазохистское удовольствие.

– Нет, – резко ответила Таня. Она уже жалела, что вступила на скользкую дорожку своим упоминанием сна с участием Бейбарсова. – Нам некуда торопиться. Мы вместе, и любим друг друга, и с Ванькой мне хорошо и спокойно…

– Но по ночам ты видишь во сне меня, – голос Глеба был спокойным. В нём не слышалось прежнего бахвальства или самолюбования, он лишь констатировал факт, не выпуская при всём из виду саму суть, интимнейшую составляющую того, о чём они говорили.

– Это было один раз, – неуверенно вставила Таня, понимая, что её слова звучат, как оправдание.

В полумраке крыши, под ночным небом, двое смотрели друг на друга, пытаясь понять, что вообще происходит и куда их ведёт этот разговор.

Таня не забыла всего того, что вынесла из-за Бейбарсова. Как не забыл и он. Боль, что он причинил ей когда-то, жила с ним, жила в нём всё это время. Он не знал, простила ли его Таня, но он себя не простил.

– Ладно, Танька, не бери в голову, – Глеб привычным движением отбросил рукой со лба порядком отросшие за год волосы. – В конце концов, сны – это просто сны.

Он ухмыльнулся, и в этом заломе губ было столько горечи, обреченности, сухого зла на мир, который никогда не был к нему добр, что у Тани захолонуло сердце. Он не верил – и, наверное, уже никогда не поверит – что кто-то может его любить. Просто так, не за что-то, без глупых тросточек и тёмного могущества.

– Глеб, – она шагнула к нему, но он ужом проскользнул в люк на крыше.

Спустившись на несколько ступенек, Бейбарсов остановился и прислонился к каменной стене, откинув голову. Через узкое окошко проникал лунный свет, освещая тесноту лестницы и молодого мужчину.

Чума всё побери! Последний раз он видел Таню Гроттер почти год назад, а казалось, будто только вчера. Всё внутри у него кипело от вновь потревоженных чувств, тело напряглось только лишь от того, что он стоял в паре метров от девушки и лёгкий ветерок доносил до него запах её духов. У него всё мутилось в голове: было забыто проваленное задание, предстоящий праздник и целая школа прежних товарищей, которые вряд ли обрадуются встрече с ним.

Таня была здесь. Она была совсем рядом. И Глеб вынужден был признаться – если не ей, то хотя бы себе, что…

…он любил её и хотел заниматься с ней любовью. И всё остальное было уже не так важно, всё уплывало, растворяясь в тумане безвременья и равнодушия.

***

Спустившись по узкой лестнице на Жилой Этаж, Глеб услышал гомон возбужденных голосов. Выругавшись сквозь зубы, мужчина замер: ему совсем не улыбалось встретиться лицом к лицу с толпой бывших однокурсников. Пока он стоял и раздумывал, как ему попасть в свою комнату, минуя эту засаду, кто-то схватил его за локоть. Бейбарсов обернулся: перед ним стояла Ленка Свеколт.

Приложив палец к губам, она потащила его за собой. Поднявшись на один пролет вверх и пройдя по коридору пару метров, девушка впихнула его в одну из учебных комнат. Лунное сияние высвечивало ряды парт, уже успевших покрыться тонким слоем пыли.

Захлопнув дверь, Лена уставилась на Глеба, сложив руки на груди.