Текст книги "Нелюбовь (СИ)"

Автор книги: outlines

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Только прежний погиб, сорвавшись в пропасть со слишком высокой скалы, на которую он сумел в одиночку забраться. С таких уступов путь всегда только один – вниз, на дно… Прежнего Глеба больше нет, от него остались лишь осколки, а новый Глеб слишком хорошо помнил сосущую безнадежность Тартара. Он помнил слёзы Тани Гроттер, когда она оплакивала остатки света в нём. Помнил её пальцы в своих волосах. И пусть это всё, что ему осталось в жизни… он никогда не надругается над этими воспоминаниями, не перечеркнёт их одним кровавым росчерком.

Ничего из этого не отразилось на его лице. Оттолкнувшись от стены, Глеб иронично улыбнулся:

– Это очень щедрое предложение, и я даже не представляю, чем удостоился такого. Однако вынужден его отклонить – как бы хорошо оно ни было, от него несёт тухлым мясом, а уж я в этом разбираюсь.

Охотник за глазами метнулся к Бейбарсову смазанной тенью:

– Ты хоть понимаешь, от чего отказываешься? – прошипел он. – Лигулу всё равно, он найдёт ещё с десяток таких же парней-некромагов!

– Желаю ему удачи и всех благ, – невозмутимо ответил Глеб, хотя волосы у него на голове зашевелились, когда он подумал, что страж сейчас просто проткнёт его кинжалом, висящим на поясе.

Однако тот отступил, и оглядев Бейбарсова с ног до головы, ухмыльнулся:

– Я понял. Думаешь, они придут к тебе и спасут тебя? Наивный дурак! Они намного хуже нас, потому что для них тот, кто оступился, уже не достоин шанса! А ты оступался не раз!

Последние слова прозвучали в пустом коридоре из воздуха, потому что охотник за глазами уже исчез.

***

Когда Алёна впервые осталась у него, они не спали всю ночь. Только под утро девушка, утомленная и счастливая, засопела у Глеба под боком. Он осторожно приподнялся, чтобы не разбудить её. Какое-то время постоял у кровати, наблюдая за ней: Алёна чему-то улыбаясь во сне. Теперь он уже знал наверняка: она действительно любила его. Но это всё только усложняло.

Натянув бельё и джинсы, бывший некромаг босиком прошел на кухню. Его руки привычно замелькали, наливая в турку воду, добавляя две ложки свежемолотого кофе и ставя его на плиту. Медленно помешивая напиток, Глеб задумался.

Алёна была первой девушкой, которую он поцеловал после Тани. Вернее, после их поцелуев у Серого Камня и того прощального, призрачного поцелуя на драконбольном поле. Глеб не мог сказать, что целовать Алёну ему было неприятно – нет, его молодое и здоровье тело было более чем довольно. Но его самого душило какое-то идиотское, совершенно нерациональное ощущение, будто он изменил Тане.

«Бред какой-то! – размышлял Бейбарсов. – Как я могу ей изменить, ведь мы не вместе и никогда не были! Черт возьми, в соседней комнате спит красивая девушка, которая всю ночь занималась со мной любовью, а я тут ерундой страдаю! Сомневаюсь, что Таня думает, будто изменяет мне. Сама там небось со своим Валялкиным…».

Глеб резко свернул все мысли в этом направлении. Думать дальше было опасно очередным срывом, а он слишком хорошо держался последние месяцы. С появлением в его жизни Алёны тоска и одиночество на время отступили, разжав свои когтистые лапы и позволив бывшему некромагу вдохнуть немного свежего воздуха. Даже Ленка и Жанна, исправно звонившие и навещавшие его, отметили: Глеб меняется.

Про ту историю с охотником за глазами Бейбарсов никому ничего не говорил. Он рассудил просто: его никто не тронул, ему никто не угрожал и ничего не оставлял. А раз так, зачем он будет лишний раз беспокоить своих сестёр, которые и без того чересчур, по мнению самого Глеба, его опекали.

Единственное, что не давало ему покоя, это слова стража «Думаешь, они придут к тебе и спасут тебя?». Кто такие эти они, Глеб не знал, но догадывался. И не позволял себе даже думать о чём-то подобном. Если он будет думать, то станет надеяться. А если станет надеяться, то неизбежно разочаруется, и тогда прахом пойдут все прошедшие месяцы, за которые он с таким трудом восстанавливал свою перекроенную душу и ждал, пока она зарубцуется.

И всё же, всё же… где-то на самом дне его измученного сердца распустился робкий, крохотный стебелек надежды. Глеб не поливал его напрасными мечтами, не позволял вырасти в большой куст, но стебелёк как будто и не стремился к этому: он просто рос себе спокойно, подогревая и подпитывая жизненные силы Бейбарсова. Пока однажды не вымахал в целое дерево.

И произошло это тем самым утром, когда Глеб стоял босой на своей кухне и варил кофе, изредка поглядывая в окно. Август медленно и неумолимо близился к своему завершению. Листва на деревьях в маленьком сквере напротив уже постепенно теряла свои краски. Скоро осень, занятия в училище и его, Глеба…

В дверь кто-то тихо и деликатно постучал. Нахмурившись, Бейбарсов бросил взгляд на настенные часы: часовая стрелка указывала на пять утра, а минутная, неохотно дёрнувшись, переползла на цифру четыре. Выключив плиту, Глеб вышел в прихожую и, не глядя в глазок, распахнул дверь. На пороге стоял высокий темноволосый молодой человек. Увидев Глеба, он улыбнулся: спокойно, радостно, как будто увидел старого товарища, которого давно искал.

– Доброе утро, – голос у незнакомца был низкий, бархатный. – Можно мне войти?

Бейбарсов так растерялся, что не сразу нашелся с ответом, и незваный гость, воспользовавшись заминкой, ужом проскользнул в квартиру. Нахмурив брови, Глеб прикрыл дверь и повернулся к незнакомцу. Тот снова улыбнулся и качнул головой в сторону кухни:

– Идём, не в моих правилах беседовать на пороге.

Всё ещё ничего не понимая, но догадываясь, что его в очередной раз пришли соблазнять всякими побрякушками или обещаниями вернуть дар, Бейбарсов пошел за гостем. По дороге он встревоженно бросил взгляд на дверь комнаты, за которой спала Алёна. В этот раз он не будет грубить стражу.

Зайдя на кухню, Глеб увидел, что гость уже расположился за столом, сцепив пальцы в замок и наблюдая за хозяином квартиры. Бывший некромаг демонстративно налил себе кофе и, усевшись напротив, сказал:

– Угостить не предлагаю, потому что вы явно торопитесь. Излагайте всё, что у вас ко мне имеется. Только заранее хочу предупредить, что служить мраку я не смогу в ближайшие несколько лет точно, меня декан с пар не отпустит.

Новоприбывший опять молча улыбнулся. Глеба это уже стало доставать, но он не мог не признать, что улыбка у незнакомца была светлая, чистая, не отталкивающая.

– Предлагать тебе служить мраку я не стану, – наконец весело сказал незнакомец. – Я сам отрицаю службу кому бы то ни было, кроме своих идеалов. Другое дело, что это за идеалы. Раньше они у тебя были весьма сомнительны.

Глеб нахмурился. Этот парень явно не был стражем… Тогда кто он?

– А что, сейчас мои идеалы так сильно изменились? – уточнил Бейбарсов. – Я спрашиваю у вас, потому что вам явно виднее, чем мне.

Незваный гость снова засмеялся:

– Не надо мне «выкать». Я хоть и старше тебя лет на двести с чем-то, но чувствую себя всё же намного моложе. Да и выгляжу, хочется верить, тоже.

Глеб прищурился и откинулся на спинку стула. Парень чем-то неуловимо напоминал его самого: темноволосый, смуглый, с вечно лезущей в глаза чёлкой. Движения такие же медленные, вкрадчивые. И Глеб точно знал, что уже слышал про юношу, который прожил больше двухсот лет. Это было как-то связано с Камнем Пути…

– Багров? – изумленно выдохнул Глеб. – Ты Матвей Багров?

Парень кивнул:

– Ну вот и познакомились. Думаю, ты уже догадался, зачем я пришёл. Мне давно хотелось познакомиться с тобой и твоими сёстрами по дару. А когда я узнал, что собой произошло, то решил немного понаблюдать за тем, куда тебе выведет новый путь. Твоя история… Видишь ли, я понимаю тебя лучше всех остальных, потому что сам был некромагом и любил девушку. Вернее, не простую девушку, а валькирию.

Глеб приподнял брови и округлил глаза. Для его сдержанной натуры это была высшая степень проявления удивления. Сколько бы он не повидал, о таком прежде не слышал.

– Ты влюбился в валькирию?

Багров кивнул:

– Более того, её сердце тоже было занято другим, и я всеми силами старался вырвать из него эту любовь. Я был уверен, что знаю, что ей нужно, что ей предначертано быть со мной, вопреки всему.

Бейбарсов опустил голову. Если убрать факт того, что возлюбленная Матвея была валькирией, их истории становятся практически идентичны. Вот только его закончилась печально и безвестно, а молодой человек напротив него совсем не выглядел несчастным. Конечно, Глеб не мог знать всего того, через что пришлось пройти Матвею и той, кого он любил.

– И чем же в итоге всё закончилось? – горько уточнил Глеб. – Она предпочла тебе другого и уехала жить в лесную землянку?

Матвей серьёзно посмотрел на него:

– Она живёт со мной. Не в землянке, но и не в хоромах – всего лишь в вагончике в парке Сокольники. И она счастлива. А если счастлива она, то счастлив и я.

Бейбарсов молчал. Часть его неистово завидовала тому, чей жизненный путь был так схож с его, но оказался гораздо более успешным и счастливым. А часть искренне радовалась, что кто-то, похожий на него, любим и любит.

Видимо, в этот раз ему не удалось скрыть свои эмоции от собеседника, потому что Багров задумчиво произнес:

– Мы похожи, это правда. Что в начале нашего пути – два эгоистичных, роковых мальчика, зацикленных лишь на своих чувствах и желаниях. Что сейчас – мы оба явно повзрослели. Однако есть и различие, небольшое, но существенное. Хочешь знать, какое?

Глеб медленно кивнул.

– Я смог вовремя остановиться, едва не потеряв любимую девушку, – пояснил Багров. – А ты остановился, едва не потеряв себя. Тебе не приходилось смотреть на этот мир через призму вероятной смерти Тани Гроттер. Если опасность и грозила ей, то не такая существенная, и почти всегда она исходила от тебя.

Это было правдой. Оглядываясь назад, бывший некромаг понимал, какому риску он подвергал Таню множество раз. Как он измучил её своей «любовью».

– Но тебе, как и мне когда-то, дали шанс всё исправить и стать тем, кем ты мог бы стать, пойди твоя жизнь по другому пути, – продолжил Матвей, не давая Глебу окунаться в уничижительные мысли.

Поглощенный размышлениями, Бейбарсов не сразу понял смысл его слов.

– Что?

– Знаешь, у нас фамилии начинаются на одну и ту же букву, забавно, правда? – улыбнулся Багров и продолжил без паузы: – Тебе вернут магию, Глеб.

Бейбарсову показалось, что он ослышался. Не может быть, чтобы фраза, больше которой он хотел услышать лишь признание в любви от Тани, действительно прозвучала. Не в его мечтах, болезненных снах-фантазиях, а в реальности, на кухне его нижегородской квартиры.

– Но… как? – хрипло прошептал он, подавшись вперёд. – Чем я заслужил и чем мне придется за это заплатить?

Матвей усмехнулся:

– Магию тебе возвращает не мрак. Ты больше не будешь некромагом, вот что самое главное. У света нет никаких подвохов, но есть условие, которое будет одновременно и испытанием: так как природа твоей магии будет светлой, ты должен будешь доказать, что достоин её. Срок тебе даётся год. Это не значит, разумеется, что тебе нельзя будет сказать крепкое словцо или обратить внимание на красивую девушку. Имеются в виду не мелкие страстишки или слабости, свойственные всем нам, а нечто более глобальное: если в твоём сердце появится хоть намёк на подлость, эгоизм, гнильцу, магия сама покинет твоё тело. Если за прошедший год ты сможешь доказать, что заслужил шанс на искупление, то магия признает тебя и останется с тобой навсегда. Пока же она даётся, можно сказать, в аренду.

Глеб сидел, оглушенный. Он всё перебирал в голове десятки вопросов, которые там возникали. Мысли путались, текли куда-то не туда, а потом обратно возвращались к самому важному. И фоном всему этому служила мечтательная улыбка рыжеволосой девушки.

Заметив его состояние, Матвей Багров усмехнулся, протянул руку, и, схватив ладонь Бейбарсова, насильно прижал к своей груди. Глеб хотел дёрнуться, но почувствовал, как в руку ему ударилось что-то мощное: это было не сердце.

А в следующую секунду всё стало неважно.

Его существо затопил сияющий, слепящий свет. Искрящийся, жизнерадостный, он проникал в каждый тёмный угол измученной, запутавшейся души, освещал её и дарил ясность. Этот исцеляющий, спокойный свет вдруг разом помог расставить мысли в стройный ряд, откинув при этом все лишние и ненужные. И, когда Багров отпустил его руку, Глеб уже всё знал и понимал.

А в голове у него осталось всего несколько важных мыслей, которые он облёк в два слова: искупление и Таня.

Бейбарсов не заметил момент, когда Матвей ушёл, он просто обнаружил себя сидящим в одиночестве перед кружкой с остывшим кофе. Но в комнате ещё висели слова Багрова:

– Жди. К тебе придут.

И Глеб ждал, спокойно и терпеливо, наполненный изнутри этим светом, который, исцелив многие его раны, так никуда и не делся.

========== 3. Глеб ==========

***

Ты не даёшь мне заканчивать

предложения.

Мерцает мысль в панике

и затухает вновь.

Георгий Победоносец

Копьём бьет на поражение —

Так ты выгибаешь бровь.

***

Но, поднявши руку сухую,

Он слегка потрогал цветы:

“Расскажи, как тебя целуют,

Расскажи, как целуешь ты”.

И глаза, глядевшие тускло,

Не сводил с моего кольца.

Ни один не двинулся мускул

Просветленно-злого лица.

О, я знаю: его отрада -

Напряженно и страстно знать,

Что ему ничего не надо,

Что мне не в чем ему отказать.

(Анна Ахматова. Гость)

Земфира – П. М. М. Л.

Земфира – Мы разбиваемся

***

Таня не выдержала на седьмой день после того злополучного сна. Всю неделю она ходила, как привидение, и Ванька смотрел на неё, как человек, ожидающий бури. Несколько раз он пытался поговорить, но девушка обрывала его тихим «Всё хорошо», целовала в уголок губ и уходила.

Сама Таня если и понимала, что с ней происходит, то признаться себе боялась. Ей было страшно сказать даже мысленно: я устала от жизни в этой глуши, от этой однообразной, засасывающей рутины, устала жить вдали от всего, что мне дорого. А ещё она скучала: по Тибидохсу, по драконболу и ежедневным выматывающим тренировкам, которые она так любила и без которых её привыкшие звенеть от напряжения мышцы, кажется, превращались в кисель. Гроттер скучала по преподавателям и своим друзьям.

И она скучала по Глебу. Хотя в этом она не то чтобы никогда и никому не призналась – этой мысли Таня не позволяла даже чуть-чуть поднять голову.

Но она скучала, её терзала тревога. Ей хотелось знать, что с ним, как он живет, как он справился со всем, что на него свалилось. Хотелось так сильно, что в конце концов долго сдерживаемые эмоции просто потопили под собой все доводы разума, и она схватила зудильник, валявшийся на кровати.

Ванька был на заднем дворе, возился с Тантиком, поэтому Таня без опасений могла сделать один звонок. Долгое время никто не отвечал, и она уже решила, что это знак, когда изображение зарябило, а потом сфокусировалось, явив Тане возмужавшее, но по-прежнему веснушчатое и очкастое лицо Шурасика.

– Татьяна! – воскликнул он, поправив очки. – Вот так звонок! Как вы там поживаете в тайге? Всех хмырей полечили, всех лешаков подружили?

Таня хмыкнула:

– А как твоё ничего, Шурасик? Книги в библиотеке Магфорда от тебя пока не разбегаются?

– Нет, все стоят на своих местах, – серьёзно ответил в прошлом главный тибидохский ботаник.

Сарказм в свой адрес он так и не научился воспринимать.

– А как… эээ… Лена? – осторожно поинтересовалась Гроттер.

– Ленка? Хорошо! Вот, пару часов как вернулась… ммм, в общем, летала она кое-куда, – неловко закончил Шурасик. – Да ты сама у неё спроси!

Что-то зашуршало, изображение на поверхности зудильника запрыгало, послышался неразборчивый шепот. Таня тревожно бросила взгляд в окно – оттуда был виден угол сарая и Ванькина прямая спина, который стоял и что-то втолковывал нетерпеливо дергающему хвостом жеребцу.

– Привет, Таня! – раздался знакомый голос, и на плоском дне зудильника появилось лицо Ленку Свеколт.

Её цветные косы были длиннее, чем Таня помнила, а лицо чуть более расслабленным и спокойным, однако между бровей девушки залегла неровная складка.

– Лена, привет, – ровным голосом поздоровалась Гроттер. – Как вы там?

– Хорошо, – кивнула Свеколт, – Шурасик учится, я ему помогаю. В свободное время езжу по стране. Ты не представляешь, сколько здесь жило и живёт некромагов! Такая богатейшая история! Всей жизни, даже некромагической, не хватит, чтобы изучить.

– Я рада, что вы нашли себя, – искренне улыбнулась Таня. – А как… как другие? В смысле, как Жанна и…?

Она не договорила. Просто не могла заставить себя произнести это имя.

Складка на лбу некромагини стала глубже.

– Таня, давай начистоту. Тебе не так интересна моя жизнь или жизнь Жанны. Ты ведь позвонила узнать о нём, так?

Таня кивнула.

– Зачем? – напрямик спросила Лена.

Такого прямого вопроса внучка Феофила Гроттера не ожидала. Что она могла ответить? Я беспокоюсь? Я скучаю? Мне не всё равно, что с ним? Ответь она так, следующим вопросом будет «Почему?», а на него Таня не то что не хотела – не смогла бы ответить. Она и сама не знала, почему. Или просто обманывала сама себя, делая вид, что не понимает очевидного: ей не безразлична судьба Бейбарсова. И никогда не была.

В конце концов, девушка решила, что правда – пусть и несколько скорректированная – предпочтительней всего. Бросив ещё один взгляд в окно, она тихо ответила:

– Я просто хочу убедиться, что у него всё хорошо.

Ленка долго молчала, разглядывая Таню, так пристально, что последней стало не по себе, а потом вздохнула:

– С ним уже всё хорошо, можешь не волноваться. О нём есть кому позаботиться.

– Уже? – рыжеволосая ведьма ухватилась за это слово.

– Думаю, ты и сама понимаешь, каково ему было в начале, – нахмурилась Свеколт. – Он набедокурил, конечно, но всё равно мало кто заслуживает того, через что ему пришлось пройти.

Таня вспомнила Глеба – истощённого, слабого, сломленного, вспомнила его горячие, злые слезы ненависти к самому себе, которыми он оплакивал всё, что потерял – и её сердце сжалось.

– Я понимаю, – тихо сказала девушка. – Просто… я не знаю, Лена. Я всё время думаю о нём.

Некромагиня посмотрела куда-то в сторону, точно что-то вспоминая.

– Забудь о нём, чтобы и он мог забыть тебя.

– Значит, он меня не забыл? – взволнованно спросила Таня.

Ленка Свеколт долго и пристально смотрела на неё, будто что-то читая по её лицу.

– Спроси у него сама, – неожиданно выпалила она и назвала адрес Глеба.

Таня выдохнула. Нет, нет, ей нельзя знать, где живёт Бейбарсов!

Девушка с цветными косами смотрела на неё из зудильника, прищурившись.

Перстень на пальце Тани нагрелся, и хриплый голос деда пробурчал:

– Alea jacta est*.

Но внучка не обратила на это внимания. Она с трудом улыбнулась и покачала головой:

– Я к нему не полечу. У меня тут лешаки…

– Понимаю, – хмыкнула Ленка Свеколт, – дело твоё.

Тут на заднем плане вновь возникло бледное лицо Шурасика, и он что-то быстро зашептал на ухо своей девушке. Таня различила только слова «привезли» и «больше Гоярына». Лена кивала, улыбаясь, а затем повернулась к внучке Феофила Гроттера:

– Ладно, Тань, нам пора. Тут в Магфорд дракона привезли, огромного! Какая-то хвосторога… Мы хотим его первыми увидеть! До встречи!

Экран зудильника погас. Таня сидела, сжимая его побелевшими пальцами. В голове набатом звучали несколько слов: улица, дом, квартира. Город она помнила ещё с того разговора с Сарданапалом.

Кровь стучала в висках. Таня закрыла глаза. Что она делает? Зачем?

Зачем?…

Но голос, который вёл девушку всегда вопреки воплям рассудка, голос, который частенько приводил её к неприятностям и вообще заставлял сворачивать не туда – этот самый голос сейчас низким баритоном нашёптывал, что она должна полететь в Нижний. Что это очень важно —увидеть его в последний, самый-самый последний раз, увидеть его человеком. Чтобы тот призрак, что приходил к ней ночью, – тень некромага из прошлого – стёрся навсегда из её памяти.

Словно сквозь вату, долетел до Тани звук открывшейся двери, и она поспешно спрятала зудильник под подушку. Ванька вошел в дом, довольно улыбаясь.

– Ты представляешь, он научился гарцевать! Я глазам своим не поверил! Всё-таки какие умные и способные парняги у нас живут!

– Да, особенно Тангро – очень умный и способный, – натянуто засмеялась Таня, подходя к Валялкину и обнимая его, надеясь, что так он не заметит её напряженного лица.

Но он заметил и обеспокоенно нахмурился.

– Всё в порядке?

– Да… да, – кивнула она, зарываясь носом ему в волосы. – Я просто немного устала.

Однако Ванька видел, что его невесту что-то гнетёт, что ей невмоготу жизнь в дебрях, что её терпение на исходе. Он понимал, как непросто приходится Тане с ним в этой глуши, и ценил это, а потому предложил единственный выход, который мог хоть ненадолго вернуть Таню к жизни.

– Я тут подумал, может… Может, ты слетаешь на пару дней в Тибидохс? – предложил Валялкин.

Таня отстранилась, заглядывая в глаза Валялкину. За эти месяцы он ни разу не предлагал ей оставить его даже ненадолго, хотя она сама частенько думала о том, как здорово было бы наведаться на свой любимый остров. И вот теперь ей выпала такая возможность, а она готова обменять её на смутную и сомнительную надежду увидеть человека, который исковеркал всю её жизнь.

Но вслух Таня пробормотала:

– Да, можно… – и её с громким хлопком накрыло чувство вины.

Она врала ему. Врала своему жениху, который безоговорочно ей верил. Интересно, отпустил бы он её с таким же энтузиазмом, скажи она, куда на самом деле собралась?…

– Вот и славно, – Ванька чмокнул невесту в рыжую макушку. – Слетаешь, развеешься.

Таня крепче сжала его в объятиях. Ванька, её любимый, милый Ванька! В руках которого ей было так тепло и спокойно, так хорошо, будто они специально были созданы для того, чтобы обнимать её, оберегая от всего мира. Куда же тогда ты так рвёшься, Гротти, куда стремишься из мягкого спокойствия этих любимых рук?…

Что с ней не так? Она устала от Ваньки? Или от их дремучей, однообразной жизни? Или она правда безудержно хотела увидеть Бейбарсова? Наверное, всё вместе. Больше всего Таня устала путаться в хитросплетениях собственных мыслей, блуждать в лабиринте желаний и тайн.

На следующее утро, совсем рано, – солнце ещё не успело подняться над тёмными верхушками елей – Таня тихонько выскользнула из избушки. Перебросив ногу через полированный бок контрабаса, девушка вздохнула. Волнение, поднявшееся из самых глубин сердца, уже сейчас начало душить её.

Прикрыв глаза, Таня провела по гладкой поверхности инструмента. Струны взбудоражено загудели, будто отражая состояние хозяйки.

– Omnia vanitas**, – проскрипел перстень.

– Тшш, дед, спи. Ещё рано, – улыбнулась Таня и, взмахнув смычком, прошептала: – Торопыгус Угорелус.

Контрабас резко и привычно рассёк воздух, поднимая девушку всё выше над поляной, где, укрытая елями, стояла избушка – их с Ванькой дом. И, несмотря, на лёгкую грусть от расставания с женихом, Таня не смогла сдержать радостного крика: она была свободна! Наконец-то, свободна, как прежде! Только она, наедине со всепоглощающим чувством полёта.

Как скучает она по этим ощущениям! Как ей не хватает ежедневных парений над тибидохским парком или солёным океаном с его тёмными бушующими водами!

Таня и её верный контрабас купались в воздушных потоках. Узкий гриф инструмента рассекал прохладный утренний воздух. Таня повела смычком вверх, быстро поднимаясь за границу облаков, и там, среди их плотных обрывков, девушка на контрабасе встретила рассвет. Золото разливалось вокруг, купая её в своих благодатных лучах, и в этот миг всё прочее перестало существовать – не было ни Ваньки, ни Глеба, ни Тибидохса; не осталось никаких обязательств, людей, всё время требующих от неё что-то. Всё исчезло, растворилось в бесконечной красоте момента, в котором была лишь она. И её свобода.

Спустя полчаса Таня немного снизилась и дальше летела на одном уровне. Внизу мелькали огромные полотнища тёмных лесов, золотистые покрывала полей и серебряные ленты рек. Часы текли, пока под днищем контрабаса проплывала вся великая русская земля. У Тани замерзли руки, в носу хлюпало, и она решила спуститься, чтобы отдохнуть и согреться.

Постояв посреди кукурузного поля в ожидании, пока пальцы снова начнут сгибаться и разгибаться, Таня поняла, что немного заблудилась, и без нити Ариадны ей не обойтись. Настроив заклинание, она снова взмыла вверх, следуя за тонкой светящейся нитью. Оказалось, что она не долетела до Нижнего всего ничего – буквально через сорок минут, немного снизившись, девушка разглядела раскинувшийся в слиянии Оки и Волги величественный город.

Контрабас снижался, ведомый нитью, и Таня с любопытством разглядывала красные зубчатые стены Кремля и огромную лестницу в виде цифры «восемь». Контрабас дёрнулся вверх и влево, повернув на юго-запад. Здесь уже не было никаких архитектурных изысков: однообразные многоэтажки разной степени новизны, промзоны и высокие трубы заводов – типичный «спальный» район.

Таня уже видела крышу панельного девятиэтажного дома, на который указывала нить, и сердце её заколотилось, как сумасшедшее. Коснувшись ногами твёрдой поверхности, Таня осторожно спрятала контрабас за водостоком, скрыв его заклинанием невидимости. Потянувшись и размяв затекшие конечности, она подошла к самому краю крыши, разглядывая двор внизу и шумный проспект напротив. Она могла бы остаться здесь – с такой высоты отлично всё просматривается. Но с подобного расстояния она не увидит лица Глеба, а это было самое важное. По его лицу она всё поймёт.

Приглядевшись повнимательнее к площадке у дома, Таня заметила лавочку, стоявшую под раскидистым кустом сирени. Отлично! С этой лавки хорошо будет виден единственный подъезд дома, при этом саму её будут скрывать тяжелые ветви.

Приняв решение, дочь Леопольда Гроттера подошла к чердачному люку. Жестяные скобы были просто накинуты сверху, а не приварены, чтобы из подъезда можно было попасть на крышу. Откинув их, Таня коснулась ладонями рубероидной поверхности, осторожно скользнула в люк и оказалась на чердаке. Здесь было пыльно, валялся строительный и бытовой мусор, обломки кирпичей. Зато сквозь небольшие оконца проникали сияющие солнечные лучи, а в углу на одной из балок ворковали два голубя. Один из них посмотрел на Таню блестящим выпуклым глазом, явно намекая на то, что она тут лишняя.

– Ухожу, ухожу, – Гроттер примирительно подняла руки и полезла через второй люк, выходящий на лестничную площадку. Сосредоточенно считая уходящие вниз тонкие металлические ступени, Таня благополучно спрыгнула на кафельный пол и, обернувшись, упёрлась взглядом в ошарашенного Глеба Бейбарсова.

– Привет. Как дела? – вырвалось у Тани от шока совершенно будничное приветствие.

Он ничего не ответил, продолжая сжимать в руках пакеты из супермаркета. А она наконец увидела его лицо, на которое последний раз смотрела почти год назад.

И ей не стало легче.

***

Таня сидела на высоком стуле, с любопытством оглядываясь по сторонам. Кухня, как и вся остальная квартира Глеба, была обставлена просто и минималистично. Никаких обоев, занавесок и подушек, кучи мелких безделушек и прочей мещанской чепухи. Стены везде покрыты грифельного цвета краской, на полу – тёмный паркет. Мебель тоже тёмно-серая, простая и функциональная. На окнах опущенные жалюзи.

Учитывая обилие благородных, но довольно мрачных оттенков, квартира могла показаться неуютной, если бы не тщательно продуманная система освещения, позволяющая выхватывать пучками света рабочие поверхности, при этом создавая в пространстве мягкий полумрак. В этой холостяцкой квартире Таня очень чётко ощущала бейбарсовский дух – скупой, не разменивающийся на мелочи, но при этом с чётким пониманием того, что ему нужно.

Вообще, последние десять минут напоминали Тане какой-то сюрреалистичный сон, растянувшийся на несколько суток. Она ясно помнила все события, которые привели её сюда, по-отдельности, но при этом выстроить их в одну закономерную цепочку затруднялась. Если бы кто-то прямо сейчас спросил её: «Как так вышло, что ты обманула своего жениха, пропилила на контрабасе несколько тысяч километров и теперь сидишь на нижегородской кухне и смотришь, как бывший некромаг варит кофе?», она не смогла бы ответить.

Таня призналась себе, что рассматривала окружающую обстановку с таким интересом и упоением только для того, чтобы не задерживаться взглядом на темноволосом мужчине напротив. Однако её глаза всё равно, как магнитом, притягивались в ту сторону, и, пока он стоял спиной, она исподтишка разглядывала его.

Первое, на что она обратила внимание – Глеб был коротко пострижен. Не под ноль, но его волосы были гораздо короче, чем Таня помнила, однако чёлка всё так же периодически падала ему на глаза, и он откидывал её назад привычным движением руки. Его лицо – здоровое лицо, то, которое она видела после драконбольного матча со сборной вечности – стало более взрослым, заматеревшим. Одет он тоже был привычно – черные джинсы, чёрная футболка, высокие зашнурованные ботинки.

Но это всё была личина, оболочка, под которой – Таня чувствовала это, даже когда он стоял к ней спиной – скрывался не совсем тот человек, которого она оставила умирающим тем морозным декабрьским днём.

И подтверждением этому служили в первую очередь глаза, от которых девушка не могла оторваться в первую минуту их с Бейбарсовым неожиданного столкновения на площадке. В её памяти они до сих пор оставались тёмными колодцами, не отражающими света, полными боли и ярости. Сейчас же со знакомого лица на неё смотрели серые, как льды Антарктики, глаза-снежинки. Печальные, суровые, но определенно человеческие.

– Подожди минуту, пока горячий, – спокойно сказал Глеб, разворачиваясь и ставя перед ней чашку, наполненную крепким ароматным напитком.

Перед собой он поставил точно такую же и уселся напротив, задумчиво рассматривая Таню. Она вглядывалась в его глаза, поражаясь их цвету и наполнению, и силилась отыскать там намёки на прежнего Бейбарсова и его прежние чувства. Однако там не было ничего такого.

– Последний раз так настойчиво моими глазами интересовался доктор из приемной комисси военкома, – спокойно констатировал бывший некромаг, отпивая кофе.

Внучка Феофила Гроттера смутилась:

– Мне просто непривычно… Цвет, он другой.

Глеб пожал плечами:

– С таким я родился.

Снова наступила неловкая тишина. Таня судорожно перебирала в голове вопросы, которые можно было бы задать, надеясь не услышать главный вопрос от него: что ты тут делаешь? Потому что она не была уверена, что сможет на него ответить, не усложнив всё ещё больше.

– Как… как ты здесь устроился? Это квартира твоих родственников?