Текст книги "Дорога забытого знания (СИ)"

Автор книги: Орди Тадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

   ― Вы все это чувствовали, но вот приходилось ли задумываться? Задумываться о том, как вы задумываетесь? Метаскачок, мысль о мысли. Ведь ресурс вы получаете не в тот момент, когда слышите что-то новое. Информация сама по себе значит мало. Важен именно момент озарения, когда вы осмысливаете и систематизируете новый факт. Вот вам факт: "Император Шакур был коронован на царство в триста двенадцатом году". Это информация или знание?

   ― Информация, ― робко отозвалась девушка с копной пушистых волос из первого ряда.

   ― Верно, ― согласился лектор. ― Знание рождается у вас в голове. Если вы хоть немного помните историю, то сейчас подумали: "Ага, значит, это именно неумелое правление этого Шакура привело к той резне с нагами в триста двадцатом". Чувствуете?

   Прилив ресурса привычно отозвался легким покалыванием во лбу, хотя выводы не относились к правлению неизвестного мне Шакура. Но зато я поняла, что имеется в виду, сформулировала и нашла место новому знанию.

   ― ...нужна тренировка, ― продолжал тем временем лектор. ― Это как физические возможности. Данные при рождении определяют рост и ширину бедер, но остальное вы делаете сами. Тренируетесь ежедневно ― живете в сильном и выносливом теле, ― слова плохо сочетались с тщедушным сложением оратора, но все слушали в почтительном молчании. ― Стоит забросить на месяц ― становитесь слабее. Есть предел веса, который можете поднять, но если продолжаете работать каждый день, то однажды преодолеваете барьер. Так же и здесь. Нужно добывать информацию каждый день и учиться выжимать из фактов максимум выводов.

   Это я знала и без лекций, потому и бегала первый год по всем трактирам Нелоуджа в поисках удивительных историй. По рядам пополз шепоток, никто не любит слушать очевидные истины.

   ― Пятьдесят лет назад Берднежс доказал, что изменение уровня ресурса во многом похоже на скачки гормонального фона. Как подскакивает адреналин перед прыжком с высоты, так увеличивается ресурс в момент получения знания. Потом постепенно снижается, даже если вы его ни на что не тратите. А нужно тратить!

   Оратор взмахнул обеими руками и неожиданно приподнялся над сценой на пару метров. Зал разразился овациями, лектор улыбнулся, прижал руку к груди и раскланялся. Перескочил с ноги на ногу, как уличный комедиант и грациозно спустился по невидимым ступенькам.

   ― Ведь чем проще вам это представить ― тем проще выполнить. Почти любой может согреть или охладить воду, постирать одежду ― мы привыкли к этому с детства, тысячу раз видели одежду чистой, а воду горячей. Трогали, пробовали на вкус, она заливалась в уши ― мы представляем горячую воду во всех аспектах. А вот приподняться над землей могут немногие ― вы не представляете, что я чувствовал в момент левитации. Изменилось ли ощущение веса, был ли я устойчив, требовало ли это поиска баланса? Вы не ощущаете на физическом уровне.

   В задних рядах поднялся легкий шорох ― слушатели потихоньку утекали из конференц-зала. Стало понятно, почему на регулярную лекцию про базовые истины пришло так много народу. Левитация считалась умением престижным, и многие хотели научиться преодолевать гравитацию так целенаправленно и непринужденно. Но сейчас самая зрелищная часть лекции была позади, и люди побрели по своим делам. Остались мы вдвоем с парнем из столовой.

   ― В публичных библиотеках только развлекательные книги, над которыми посмеется любой образованный подросток, ― невозмутимо продолжал лектор. ― Шаблонные романы со стереотипными сюжетами, рассчитанные только на обеспечение ресурсом бытовых нужд. Это намеренный ход для поддержания социальной стабильности. У наследных аристократов закрытые, тщательно охраняемые библиотеки. Но самые сильные маги ― здесь, в Институте. Потому что у нас огромная библиотека накопленная за много веков. Вы наверняка видели огромную башню рядом с главным корпусом ― это она. Говорят, изначально ученые объединились именно за счет создания единого архива знания. И уже потом, естественным образом, Институт пришел к власти. Впрочем, рядовых сотрудников по-прежнему больше интересует наука, и это замечательно. Перспективы здесь бесконечные.

   Доступ в библиотеку для каждого сотрудника Института зависит от уровня доступа исследовательской группы, в которую он входит. Если вы не сотрудничаете ни с кем ― у вас доступ только в первый виток. Так что настоятельно рекомендую при выборе группы учитывать этот аспект.

   Оратор улыбнулся, еще раз раскланялся и исчез.

   "Любитель театральных эффектов", ― подумала я с завистью. Вот бы мне такое умение, да к Киму на выступление. Сорвали бы аплодисментов!

  Глава 47

   В просторном и холодном холле Института я заметила небольшую урну, в которой лежали свернутые бумажки. К урне подошла угловатая девушка с сильно торчащими вперед зубами. Взяла бумажку, развернула, улыбнулась, свернула и положила назад. Я подошла ближе.

   ― Привет, ― сказала я. ― А что это?

   ― Это инфо-брейк, ― ответила девушка. ― Здравствуй. Ты новенькая?

   ― Да, ― кивнула я.

   ― Тут собраны небольшие любопытные факты. Любой сотрудник Института может подойти и прочитать парочку, чтобы восстановить запас ресурса, если требуется, например, после длительного ресурсоемкого эксперимента.

   ― А откуда они берутся?

   ― Мы же и пишем. Это не научные факты, про серьезные вещи пишут статьи. Маленькие и тезисные, если вещь незначительная, но обладает характеристиками научного знания. Любые логичные размышления можно найти в Библиотеке. А здесь просто мысли, шутки, что-то, о чем приятно подумать и хватит, чтобы согреть чашку чая. Ментальные печеньки, короче, ― улыбнулась девушка. Когда она улыбалась, лицо становилось почти миловидным, но неровные крупные зубы выделялись особенно отчетливо.

   ― Я тоже могу угоститься?

   ― Разумеется.

   Я развернула ближайшую свернутую бумажку. Надпись, сделанная крупным и будто бы детским почерком, гласила: «Когда я родила ребенка, его голова была меньше моей груди». Я хмыкнула, пытаясь представить такую маленькую голову, но вместо этого в воображении представала несоразмерно огромная, размера седьмого, грудь. Я свернула бумажку и положила назад.

   ― Меня зовут Лира, ― представилась девушка. ― Работаю в исследовательской группе профессора Илина. Сейчас будет семинар, заходи, вдруг понравится? Нам как раз нужны люди.

   ― Да, туда и направляюсь, ― подтвердила я и тоже отрекомендовалась. ― Кори, прошла два дня назад.

   ― Я прошла в шестнадцать, ― сказала Лира. ― До сих пор с ужасом вспоминаю осклизлого дракона, заброшенные катакомбы, пронзительные ноты, которые нужно было угадывать. Короче, Испытание помню, как вчера, а жизнь до Института ― очень смутно.

   Прозвенел гонг, оповещающий о начале семинара. Мы с Лирой прошли к двери в актовый зал, я свернула направо, к рядам кресел для зрителей, девушка направилась на сцену.

   Четверка молодых исследователей, включая Лиру, уселись полукругом за столы, переговариваясь вполголоса. Пятый ― невысокий забавный мужчина лет сорока с кудрявыми рыжими волосами, обрамляющими круглое веснушчатое лицо ― вышел вперед, оперся руками о кафедру и обратился к залу:

   ― Дамы и господа! Меня зовут профессор Илин, и я хочу представить вам работу, посвященную направленной мутации простейших растений, ―

   В зале я была одна. Профессор замолчал и пригляделся, ― У нас гость! Наконец-то. Поднимитесь на сцену, пожалуйста, давайте не будем разыгрывать здесь этот фарс ― я не буду докладывать вещи, которые вы все равно не поймете, а вы не будете притворяться, что вам интересно.

   Немного патетически так произнес, словно насмехаясь над собственной тирадой, будто цитируя кого-то. Показалось, что сейчас спросит: "Откуда?" и придется покинуть помещение, несолоно хлебавши, потому что источник мне был неизвестен. Но профессор выжидательно замолчал. Я встала, направилась к сцене. Лаборанты подались вперед, разглядывая меня. Лира что-то шептала на ухо длинноволосому парню по правую руку.

   ― Почему вы уверены, что не пойму? ― спросила я, ― Я стертая. Судя по обрывкам знаний, за плечами имею какое-то, пусть не систематичное и не полное, но все же образование.

   ― Не сомневаюсь, ― кивнул профессор. ― Но не биологическое. Впрочем, это нам на руку, биологов хватает. Я видел вашу вступительную фантазию и оценил испытание с лабиринтом. Довольно оригинальное решение...

   ― Спасибо, ― сказала я неловко.

   Во мне до сих пор с трудом уживалась дикая, по сути, мысль: когда я умирала, прыгала, как сумасшедшая, и думала, что все закончено, здесь, в чистых просторных кабинетах забавные интеллигентные ученые смотрели на сменяющиеся подмостки и выставляли баллы за воображение.

   ― ... но не самое эффективное, ― закончил профессор Илин.

   ― Что? ― поразилась я. ― У меня не было ресурса, что еще можно было сделать?

   ― Правда? ― похоже, он удивился, даже руками всплеснул. ― А как вы смогли расщепиться без ресурса?

   Я пожала плечами:

   ― Это же все происходило в моей голове.

   ― И то верно, ― согласился Илин. ― А если бы у вас, предположим, был запас ресурса. Что бы вы сделали?

   ― Перебила бы муравьев у входа. Зажгла бы огонь, ограничила бы его радиус и спокойно обследовала бы лабиринт.

   Рыжеволосый профессор скривился, веснушки на лице встретились в брезгливых морщинах:

   ― Теперь понимаю, почему ресурса у вас не было. Вы бы все решили грубой силой. Неизящно.

   ― Зато практично и безопасно, ― возмутилась я. ― Вы не видели этих муравьев. А что бы сделали на моем месте вы?

   ― Я бы просто пошел в нужный проход, ― торжествующе заявил профессор.

   ― Точно, забыла. Я бы достала непобедимый светящийся меч и прорубила дыру насквозь, ― не удержалась я от ехидства.

   ― Вы опять о силе... Да что ж такое! Давайте поиграем?

   Профессор Илин достал из кармана игральные кости и кинул на кафедру. Лаборанты обступили учителя тесным полукругом, с ухмылками следили за разворачивающимся представлением.

   ― Десять. Выкинете больше?

   Я выкинула восемь. Пять и три. Кости приятно ложились в руку, классические, белые с черными точками. Интересно, ― промелькнула мысль, ― Нормальные кубики или с весовым дисбалансом? Хотя зачем профессору нечестные кубики, ерунда.

   ― Еще раз? ― спросил Илин и выкинул шесть, подмигнул, эффектным движением швырнул кости по столу. Я выкинула два.

   Через десять раундов я возмутилась:

   ― Вы жульничаете! Используете ресурс.

   Рыжеволосый ученый улыбнулся, ничуть не смущенный, достал из кармана монетку:

   ― Вы догадываетесь, да? ― уточнил он и выкинул орла. Еще раз. И еще. Тринадцать раз подряд. ― Люблю орла. Но не жульничаю. Не заставляю выпасть орла.

   Профессор выдержал театральную паузу, глядя в глаза немигающим взглядом. В зрачках мелькал шутливый бесовской вызов:

   ― Я меняю вероятность. Делаю вероятность выпадения орла выше.

   Я замерла, проблеск понимания мелькнул между типовыми мыслями о жульничестве. Но самостоятельно оценить масштаб представленного решения не смогла ― пыталась разгадать каверзу, а не вслушиваться в слова:

   ― И в чем разница?

   ― Вы не представляете! ― экзальтированно вскинул руки профессор, ― Разница колоссальна. Загадайте функцию от одной переменной. Любую, лишь бы пять раз дифференцируемую, ― он взял в руки исчерченный листок.

   ― Что? ― уточнила я.

   ― Вы не знакомы с основами дифференциального исчисления?

   ― Знакома, но...

   ― Тогда в чем проблема? Не применяйте ресурс, не ищите подвох. Просто загадайте, какая вам нравится?

   "Сейчас я тебе покажу, " ― подумала я и начала, медленно подбирая слова:

   ― Допустим, экспонента в степени пи икс....

   Затем я бездумно добавила коэффициент, сумму квадратов, не забыла деление на сложное выражение в дробной степени. Получилось громоздкое неизящное выражение, лишенное, как мне казалось, любого практического смысла.

   Илин улыбнулся и помахал перед носом листком:

   ― Здесь у меня дифференциальное уравнение, связанное с переносом энергии, над экспериментом работает соседняя группа, но решить не умеют. Попробуйте подставить сюда ваше выражение.

   Я почувствовала, что стою на пороге чего-то нереального и протянула руку за ручкой, с трудом вспоминая, как брать производные. «Черт бы меня побрал, что мешало остановиться на экспоненте в степени икс», ― подумала я, слыша, как похихикивает за плечом профессор Илин.

   ― Вы здесь коэффициент потеряли, ― глумливо показал он. Я раздраженно исправила, перечеркнула последнюю строку вычисления, подставила полученные производные в уравнение. Уравнение получилось некрасивым, лишенным гармонии и симметрии, весь процесс занял около пятнадцати минут и целый лист, исписанный убористым почерком. Профессор Илин неторопливо пританцовывал у меня за плечом, лаборанты уже во весь голос обсуждали танцы, не обращая внимания на разыгрывающееся представление. Я сократила последнюю пару множителей и недоверчиво уставилась на листок ― получилось тождественно верное равенство.

   ― Этого не может быть, ― возмутилась я. ― Признайтесь, вы знали ответ и как-то спровоцировали меня произнести нужное выражение.

   Профессор Илин торжественно покачал головой.

   ― Вы же знаете, что это не так. Любое вмешательство в мысли заметно, кроме стирания, которое, вероятно, тоже ощущается но жертва забывает всё и рассказать не может.

   ― Тогда это какой-нибудь психологический трюк, ― я сморщилась, ― Запах, вы притронулись к чему-то, что подсознательно спровоцировало ассоциацию...

   ― ... Ассоциацию с экспонентой в степени пи икс, ― усмехнулся он, ― У вас настолько больное воображение?

   Я задумалась. Если допустить, просто допустить, что профессор не врет, что он в состоянии представить изменение вероятности возникновения заданного события... Вообразить характеристику чуть выше, реализовать изменение при помощи изрядного запаса ресурса. Я потянулась к монетке.

   ― Попробуйте, ― поощрил Илин, ― это не так сложно. Представьте, что вероятность выпадения орла чаще.

   Я начала подкидывать монетку. Восемь выпадений из десяти, результат может быть обычной случайностью. Профессор пожал плечами:

   ― Неплохо для начала. Приходите играть с нами в покер вечером, потренируетесь.

   ― В покер? А какой смысл в игре, если вы утверждаете, что можете менять вероятность выпадения карт? Кому нравится играть против соперника, у которого на руках всегда флешь рояль?

   ― Только тем, кто в состоянии менять вероятность тоже, ― улыбнулся профессор. ― Битва силы, результат не определен. В игре появляется даже больше психологии, блеф выходит на принципиально новый уровень.

   ― Послушайте, ― сказала я, ― но ведь вероятность ― это не только игры. Это же неограниченные возможности! Вы способны перевернуть мир!

   Я вдруг подумала, что Илин старше меня лет на пятнадцать, но выглядит совершенно несносным ребенком-бесенком. Увлеченный.

   ― У меня не хватит ресурса, ― улыбнулся он. ― Но суть вы наконец-то уловили. Работать со мной будете?

   ― Буду, ― сказала я.

  Глава 48

   Работа с профессором Илином была интересной. Я практиковалась в изменении вероятности днем, решая методом направленного подбора громоздкие уравнения, и упражнялась вечером, когда мы с группой и друзьями из других отделов собирались в опустевшей институтской столовой играть в покер.

   Илин тасовал колоду с грацией фокусника, перекидывал карты фантастическим веером и, наконец, давал подснять направо. Лира морщила лоб, стараясь изменить вероятностное поле, заданное Илином, Тони щелкал пальцами, темноволосая серьезная девушка из отдела теории игр прикрывала глаза, словно погружаясь в транс.

   Мы с остальными лаборантами иногда сговаривались и играли против рыжего профессора вместе. Несмотря на коллективные усилия, выигрывали совсем редко. И даже в тех уникальных раздачах, когда карты принимали нашу сторону, мне всегда казалось ― Илин просто поддается, чтобы соперники не потеряли интереса.

   Я, впрочем, смогла найти свою стратегию, которая помогала не разориться вконец. Местные противники не были хорошими картежниками, несмотря на изумительную силу. На лицах ученых отчетливо читалось разочарование, когда выпавшие карты не хотели складываться в нужную комбинацию. Во время раздачи я направляла всю силу на то, чтобы создать помехи в уже основательно нестабильном вероятностном поле, особенно старалась заглушить волю Илина. Выпадающие карты уже не складывались в топовые комбинации. В определенном смысле я возвращала раздаче случайность, хаотичность.

   Мои противники привыкли играть по картам. Если вместо ожидаемого фулл-хауза они оказывались с парой на руках, на лицах отражалось разочарование, а в ставках ― растерянность и неуверенность. Тогда я и начинала блефовать. Отчаянно и до конца, чтобы не пришлось вскрывать свои карты. Довольно часто противники пасовали перед моим напором. Умные исследователи, сильные маги, но слишком честные люди для хороших игроков.

   Мы много разговаривали за игрой. Ученые любили и умели разговаривать ― про научные парадоксы, про предстоящий семинар, про отчетный концерт. О, это было целое событие, оказывается, почти все молодые сотрудницы хотели участвовать в ежегодном выступлении, но предстоял очень напряженный кастинг. Про жизнь за пределами Института говорили мало и как-то неуверенно, как про жизнь наг на дне океана. Вроде, всем известно, что наги там есть, что королевство какое-то имеется, и даже социальное устройство, но вот какое ― все покрыто толщей воды и негостеприимством упомянутых обитателей. Ученые не были глупы, впрочем, скорее просто равнодушны. Неприятно поразило сходство подобной отстраненной жизненной позиции с моей собственной.

   В большинстве своем сотрудники проходили Испытание в юности и оставались жить на территории Института. Неподалеку располагалось общежитие для молодежи, корпуса для семейных, отлично обустроенная спортивная площадка, амфитеатр для демонстрации интересных научных опытов. Дирекция Института три раза в год устраивала туристические поездки с собственным гидом. Отличные, комфортные поездки, участников которых телепортировали в специально выбранные места на карте. Рядом с уютными гостиницами на морском побережье красовались специально расчищенные и украшенные достопримечательности, отполированные миллионами скучающих глаз. Постоянные участники таких поездок ухитрялись посещать самые разнообразные уголки мира и при этом не узнавать абсолютно ничего. Увенчанные научными регалиями туристы привозили с севера и юга одинаковые сувениры, сделанные на фабриках Нелоуджа, но маркированные символикой далеких стран. Холеные путешественники умели сказать "привет" на десяти разных языках, но не могли объясниться дальше ни на одном. Были уверены, что мир везде чист, утеплен, кондиционирован и утомительно однообразен.

   Лабораторные опыты предоставляли больше простора для их воображения, чем тщательно отрежиссированные поездки. Когда казалось, что науки мало и хотелось экстрима ― можно было посмотреть угрожающие вступительные фантазии успешных новичков, и при желании испытать любую из них. Я поразилась, насколько популярной стала стрельба в условиях измененной гравитации и обжигающей поверхности под ногами после моего поступления. А вот испытание с озером успеха не имело, как слишком затянутое.

   Илин во время бесед о мире обычно отмалчивался. Казалось, он имеет свое, глубокое и странное понимание, но не желает об этом говорить. Профессор слушал рассуждения лаборантов несколько минут со странной усмешкой, перебирая в левой руке игральные кости. Я тоже молчала, вспоминала стук колес, запах ветра, бесконечные города и лица.

   А потом Илин поднимал руку и говорил: "А теперь простые игры. Давайте в дурака". И мы играли в дурака, а после кона рыжеволосый профессор аккуратно собирал сыгранные карты. И мы вспоминали их по одной, на скорость, медленно открывая всю колоду. Лира проявляла настоящий талант, помнила все сыгранные карты подряд и не задумывалась ни на мгновение. Соревноваться с ней было бессмысленно ― мы сражались за второе место.

   В рабочее время профессор Илин показал странные растения, выведенные в рабочей лаборатории, состояния клеток которых зависели от классических и измененных вероятностей. Эти растения определяли изоморфизм графов за линейное время и факторизовали числа с десятками тысяч знаков за десять минут.

   ― Смотри! ― пафосно разводил руками Илин.

   ― Зачем это нужно? ― спрашивала я.

   ― Странный вопрос. Это дает ресурс, ― отвечал он, и загадочно моргал светлыми, почти белыми ресницами, как делал всегда, когда приходил в благодушное настроение. ― Много. Чувствуешь?

   Я чувствовала. Растения действительно представляли размах изобретательской мысли, но чего-то не хватало.

   Смысла.

   По утрам я стала снова ходить на семинары. Мне было хорошо работать с профессором Илином, полезно и интересно, но на самом деле я не хотела полезно работать.

   Забавно, впрочем ― с тех пор, как Испытание осталось позади, мысли о детективном расследовании своего прошлого казались глупыми и смешными. Детскими сказками звучали истории, из которых родилась мечта в Реабилитационном центре.

   Возможно, сказывались разговоры в столовой, за покерным столом ― везде. Сотрудники Института относились к интригам с памятью со здоровым скептицизмом. Стертых воспринимали как любопытное природное явление. "Как так? Ты помнишь, как решать уравнения в полных дифференциалах, но не помнишь, как звали твою маму?" Нас не замалчивали. Наоборот, вели горячие дискуссии о личности, как о совокупности привычек и воспоминаний, и о роли первого фактора при отсутствии второго. Много расспрашивали, тыкали в нос потрепанными библиотечными томами, описывающими случаи стирания памяти в первом столетии от Нарисованного знания.

   Задавать вопросы с подтекстом почему-то просто не хотелось. Как будто все подозрения, терзавшие меня раньше, оказались глупыми и не требующими внимания суевериями. А сейчас, с высоты опыта признанного сотрудника, прошедшего испытания, эти плоды воспаленной от умственного безделья фантазии вызывали только легкое смущение.

   Я только все еще хотела уехать отсюда, чтобы уже больше никогда не покидать дорогу, но для этого требовалось что-то узнать. Немного о прошлом, чуть-чуть о настоящем. Понять, что мне грозит, если я просто возьму и уеду.

   До сих пор не знаю этого, если честно. Как сложилась бы жизнь, если бы я уехала тогда, просто встала бы утром и вышла за ворота? Может быть, мне бы никто не помешал, ведь я не собиралась мешать им. Встретила бы снова музыкантов, и Кима, заняла бы свое место в фургоне.

   Иногда ты оглядываешься назад и понимаешь, что шанс все-таки был. Небольшой такой, призрачный шанс, как лотерейный билет. Но ты не смогла, не захотела, или не решилась им воспользоваться. Мозг заботливо убрал все воспоминания о возможном просроченном варианте в самый дальний закоулок памяти, и ты почти поверила, что от тебя ничего не зависело.

   Но он все-таки был. И, скорее всего, больше он уже никогда не выпадет, потому что обстоятельства переменились. Потому что ты уже его упустила, этот шанс.

  Глава 49

   В пятницу утром я рано пришла на семинар, и с удивлением обнаружила, что зал почти наполовину заполнен. Определение популярности лекции по ее названию все еще оставалось для меня непокоренным искусством. Поэтому, на всякий случай, я ходила каждое утро.

   Два дня назад, например, общительные химики продемонстрировали восхитительное огненное шоу, собравшее аншлаг. Мои демонстрации на выступлениях не годились и в подметки. На внутренней стороне века на весь день отпечатались цветные сполохи. Потом было два дня гуманитарного затишья ― я слушала замысловатые лекции про диалекты и бесспорные тезисы по диалектике.

   Сегодня уже привычно поднялась к третьему ряду расположенных амфитеатром кресел. За прошедшие дни успела выяснить, что в первых двух рядах слишком мало места для ног, а вот третий давал возможность даже самые непропорционально длинные ноги вольготно вытянуть, не пиная переднее кресло. Приятный бонус для внимательного слушателя.

   На сцене группа психологов представляла доклад о соотношении возрастных и индивидуальных закономерностей личности, необходимых для успешного прохождения испытания и адаптации к социальной общности института. Оказалось, я попадаю в статистическое преобладающее большинство (более девяноста процентов) людей, которые считают, что для успешного прохождения испытания необходимо набрать максимально доступное количество ресурса, что, впрочем, являлось отнюдь не обязательным фактором. Зато по возрасту (три дня назад двое исследователей, изучающих биомаркеры старения, определили мой точный биологический возраст ― двадцать пять лет и три месяца) ― так вот, по возрасту я выбивалась из средних показателей, хотя и попадала в стандартное отклонение. Согласно заявлениям и разноцветным графикам психологов, большинство людей попадают в Институт в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет, сразу после кризиса подростковой идентичности и психологического отделения от семьи. Институт становится для таких подростков новой, целенаправленно выбранной семьей, на благо которой они и работают с максимальной отдачей.

   В заключение один из докладчиков, невысокий мужчина средних лет невыразительным голосом произнес небольшую речь, которая произвела на меня неприятное впечатление, хотя ее смысл я до конца не поняла.

   "Усиливающаяся индивидуализация и стремление к независимости, ― говорил он, ― делает Институт конкурентоспособным по отношению к другим институтам социализации подрастающих поколений, таких как семья и друзья. В результате этого часть подростков решается на кардинальное изменение своей жизни. Для подростков из аристократии такой переход считается социальной нормой и получение опыта и образования в Институте входит в группу базовых семейных ценностей. Для подростков из других слоев общества поступление в Институт способствует повышению социально-экономического статуса и играет роль так называемого «социального лифта». В большинстве своем вступительные фантазии представителей группы подрастающих поколений демонстрируют равнодушие к вопросам, находящимся в фокусе повышенного внимания, и достаточно базовых методов формирования ценностных ориентиров.

   Для представителей молодежи и старшего поколения, особенно из непривилегированных слоев общества, задачи обеспечения социальной и психологической гармонизации выступают более рельефно, в связи с чем необходимо использовать ряд инструментов для уменьшения напряжения, завершения социального и ментального перехода и ликвидации стремления к реформированию. Стоит отметить, впрочем, что указанные проблемы не затрагивают преимущественное количество стертых, менталитет которых соответствует социальным нормам Института".

   Интересный доклад. Неоднозначный.

   Я задумчиво поднялась по лестнице на второй этаж, к кабинету нашей исследовательской группы. Зашла без стука, села.

   ― Прогульщица наконец-то явилась, ― пробурчал Илин, недовольный тем, что я трачу рабочее время на семинары, но явно не запрещающий дальнейшие поиски и самообразование. ― Что нового узнала сегодня?

   ― Что мне, как стертой, не нужна психологическая гармонизация личности, потому что я демонстрирую равнодушие к вопросам, находящимся в фокусе повышенного внимания.

   ― Интересно, ― хмыкнул он. ― Вот уж никогда бы не подумал.

   ― А что это за вопросы? ― спросила я.

   ― То есть про вопросы вам не рассказали? ― вздернул кустистые рыжие брови профессор, и сразу же, довольно демонстративно, потерял к беседе всякий интерес.

   ― Нет, ― пожаловалась я. ― Тирада про гармонизацию была в самом конце. Вообще показалось, что лектор обращался к другой группе таких же психологов. А мы ознакомились с отрывком сомнительной и немного конфиденциальной информации просто за компанию, по ошибке.

   ― Понятно, ― кивнул Илин. ― Но я-то не психолог, вы же знаете. В фокусе моего повышенного внимания находится наша работа, так что хватит тут разглагольствовать.

  Глава 50

   Тем не менее, через несколько недель совместной работы профессор показал оранжерею. Через пролет от рабочего кабинета раскинулся закрытый зал с застекленным потолком. В воздухе держался резкий специфический запах озона, влажной земли и еще чего-то неуловимого. Возможно, сильно поврежденной вероятности. Вдоль стен тянулись виноградные лозы, колосилась пшеница, в дальнем конце грядок цвели помидоры. В зале было ощутимо холодно, на зеленых листьях лежала изморось, землю прикрывала тонкая ледяная корка. Когда Илин заговорил, изо рта пошел пар.

   ― Вот, ― сказал профессор торжественно, ― результат направленной мутации. Воздействуя на случайность, я через считанное количество поколений могу получить растение с желаемыми свойствами. Морозостойкая пшеница. Виноград, который плодоносит круглый год в резко континентальном климате. Дополнительного воздействия ресурсом не требуется.

   ― То есть эти культуры способны просто расти за пределами Института? ― уточнила я, зябко передергивая плечами.

   ― Да хоть у тебя под окном гостиницы, на клумбе, ― подтвердил он.

   ― И что для этого нужно? ― спросила я.

   ― Посадить. Поливать. Сорняки выпалывать. Помидоры удобрять один раз в сезон, ― раздраженно перечислил он. ― Ты хоть какое-то представление об огородничестве имеешь?

   ― Смутное, ― призналась я. ― Если честно, то просто не могу понять, почему вы публикуете работы по изоморфизму, которому не нашли применения, а культуры, способные совершить революцию в агрономии, растут здесь, на задворках? Лаборанты с ними почти не работают, мы же все в одном кабинете сидим и частые отлучки в оранжерею бросились бы в глаза.

   ― А ты думаешь, это нужно Институту? Ну ты все-таки и наивная! Или недалекая. Это же надо с полной убежденностью спрашивать о публикации, ― сморщился Илин. ― Хочешь ― вперед и с песней, я тебе даже все материалы дам, и от соавторства добровольно отказываюсь. Только учти, я однажды выступил с подобным, и отнюдь не столь революционным, проектом на среднегодовом отчете, и с тех пор у меня доступ только к десяти процентам библиотеки, как у ученого, разрабатывающего «Низкоэффективные проекты, дающие мало ресурса, и не входящие в систему устоявшихся ценностных ориентиров».

   ― Почему? ― удивилась я. ― Что за ориентиры и фокусы внимания, вообще?

   ― Слушай, ты правда не понимаешь, или притворяешься? ― обозлился вдруг Илин. ― Мне-то казалось, что ты полстраны объехала и хоть немного можешь выглянуть из-за шор. Что, вообще, по-твоему представляет Институт? Сборище талантливых людей, прошедших сумасшедшее испытание?