Текст книги "Дорога забытого знания (СИ)"

Автор книги: Орди Тадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Чтобы изменить документ по умолчанию, отредактируйте файл «blank.fb2» вручную.

Тадер Орди

Дорога забытого знания

Как быть, если на винт твоей моторки намотало бороду водяного?

–Аркадий и Борис Стругацкие. Волны гасят ветер

  Пролог

  Меня переполняло торжество.

    Нахальная радость от украденной победы, звенящий смех от удачной шутки.

    Все получилось, все было не зря. Остались последние шаги, необходимые меры предосторожности, и больше никогда в жизни не придется убегать, прятаться и лгать. У меня будет сила богов, я смогу дотянуться до неба, если захочу.

    И почти ничего не было жаль, и я почти ничего не боялась.

    У меня было три мечты – о свободе, абсолютной и безграничной; о дороге, разнообразной и бесконечной; и о мести, беспощадной и окончательной. И я знала, что я исполню все, потому что мечты не так просто забыть.

    Я свернула лист плотной тканевой бумаги, положила в бутылку и посмотрела в чистое голубое небо, не знающее людей, в котором парили непуганые птицы.

  Часть первая: Реабилитация

  Глава 0

   В голове было восхитительно, до невесомости пусто. И только единственный вопрос бился в виски, всего четыре назойливых слова: "Что я не учла?"

   Помнить свою первую мысль, знать точку отсчета ― странно. Кажется, что это делает меня неправильной, в каком-то смысле менее человечной. Даже сейчас, когда я знаю достаточно фактов, чтобы мучительно хотеть забыть бескомпромиссный финал своей запутанной истории.

   С другой стороны, многие факты всё еще скрыты завесой тайны. Остается лишь гадать по известным фрагментам. Думаю, оправдание бы нашлось, если бы довелось пройти весь путь заново в тех ботинках, что и в первый раз. А так, без истории, я кажусь себе гротескным персонажем из классической пьесы. Чистым злом.

   В самый первый день было светло и безлюдно. Красноватый вечерний свет ложился на дощатый пол просторного коридора пыльными трапециями. Пахло сдобой ― дрожжами и ванилью. Я сидела на грубой деревянной скамье, прислонившись к стене, и ждала чего-то.

   Со скрипом отворилась дверь напротив, полная миловидная женщина негромко позвала:

   ― Кори, войдите, пожалуйста, ― и деликатно уточнила. ― Кори ― это вы.

   Я встала. Ни тени узнавания, восхитительная пустота в голове сменилась множеством вопросов.

   В просторном кабинете с бледно-зелеными стенами было прохладно. От огромных окон в стальных рамах веяло свежим влажным ветром. Вдоль стены стоял огромный стеллаж, заполненный книгами. Учебники, справочники, пособия по первой психологической помощи. "Своеобразное богатство, ― мелькнуло в голове. ― Откуда?"

   Женщина приветливо улыбнулась и сказала:

   ― Кори, вы находитесь в Реабилитационном центре города Нелоуджа. Вы понимаете, что это значит?

   Я захлебнулась воздухом. Всё вдруг встало на свои места.

   Я понимала.

   Реабилитационный центр, большая мрачная территория на окраине столицы, обнесенная высоким бетонным забором с несколькими проломами. Приемный покой, четыре производственных цеха и два общежития. Человек двести постоянных обитателей. Людей, которые однажды оказались на окраине города в состоянии беспамятства. Несчастных, которые не помнят своё прошлое ― а никто на белом свете не помнит их.

   И теперь я здесь. В стандартном холщовом платье, босая и абсолютно забытая. Стёртая, как их называют в народе. Впрочем, почему "их"? Нас.

   Так вот как это происходит. Оказывается, голова не совсем пуста. Я помню просторный приземистый город Нелоудж, готова поспорить, что на улице осень, а на книжной полке есть книги на едином и морэнском языках. И только про себя я не знаю ничего. Возраст, внешность, семья... Как же так?

   ― Присядьте, пожалуйста, ― предложила женщина и придвинула на край стола пузырек. В воздухе повис острый запах нашатыря. Женщина оценивающе на меня смотрела и монотонно постукивала по крышке стола указательным пальцем правой руки. Будто замеряла время реакции.

   Я села и хрипло произнесла:

   ― Я помню, что такое Реабилитационный центр.

   ― Отлично! ― обрадовалась женщина и, наконец, перестала стучать. Видимо, успокоилась, поведение в пределах нормы. ― А можете предположить какой сейчас год?

   ― Девятьсот четвертый от Нарисованного Знания, ― на автомате ответила я.

   ― Чудесно! Вот видите. А месяц?

   ― Не знаю.

   ― Это нормально, ― она что-то пометила в толстой записной книге. ― Закройте глаза и дотроньтесь пальцами до носа.

   Я выполнила. Женщина удовлетворенно кивнула и подвинула в центр стола толстую восковую свечу:

   ― Зажгите, пожалуйста.

   Ресурса хватало с избытком. Новой информации я сейчас получила предостаточно, хоть и безумно хотела, чтобы всё оказалось ошибкой.

   Я посмотрела на фитиль и огонь загорелся.

  Глава 1

   Первый месяц пролетел, как во сне. Мне выделили комнату в элитном корпусе общежития ― оказывается, при мне были найдены деньги, наследство из прошлой жизни. По существующим правилам десять процентов изъяли в пользу центра, а остальное пустили на оплату аренды. Хватило на целых пять лет. Мне было всё равно.

   Я смотрела в зеркало на стройную брюнетку с высокими скулами и хотела обратиться к ней на "вы". Чужие люди были привычней своего отражения, городские легенды я знала лучше своего прошлого.

   Со мной в комнате жила Эмми. Как выяснилось, она проснулась на двадцать один час раньше. В первый же вечер соседка, не задумываясь, изложила всю бесхитростную историю суточной жизни: у неё на лице веснушки; платье жмет в подмышках; вчера, вместе с ней пробудилась куча народа; на улице холодно. А я только слушала и кивала, тщетно пытаясь собрать цельную картину из разрозненных мыслей.

   Нас обеих определили в цех по производству сувениров. Днём мы раскрашивали однообразных кукол, а вечерами играли в ассоциации с южной художницей, Зиэн, арендовавшей комнату в соседнем блоке. У художницы была смуглая кожа с зеленоватым отливом и множество вопросов.

   Мы с Эмми садились на огромную кровать, заваленную черновиками, смятыми эскизами и утащенными с улиц афишами. Зиэн отворачивалась к столу, доставала карандаш и начинала очередной допрос.

   ― Ты получила новое знание. Откуда?

   ― Из истории, ― всегда отвечала я

   ― Где? ― уточняла Зиэн.

   ― На обочине дороги, в лесу.

   ― В каком лесу?

   ― В сосновом.

   ― Время года?

   ― Осень.

   ― Как ты видишь сезон в сосновом лесу?

   ― Пасмурно, дует ветер. Трава пожухлая. Пахнет осенью.

   ― Хорошо, ― промурлыкала Зиэн. ― А дорога?

   ― Грунтовая, разбитая колесами и размытая дождями. Красивая.

   ― Кто рассказал тебе историю?

   ― Старик.

   ― Как он выглядел?

   ― У него длинная, седая борода, серые глаза. На нем кожаный плащ с капюшоном.

   ― Голос?

   ― Низкий, хриплый, с лукавыми нотами.

   ― Что у него в руках?

   ― Посох и кружка с горячим чаем.

   Зиэн стремительно, уверенными штрихами зарисовывала новую сценку. Ей никогда не надоедала эта игра, а нам с Эмми было нечего больше делать. Поразительно, как быстро сломанная жизнь вошла в колею рутины, будто ничего и не было ― ни потерянного прошлого, ни странной тайны. Днем мы рисовали, вечерами болтали с другими стертыми или выбирались в городские трактиры, чтобы услышать немного новых историй и набрать ресурса.

   Впрочем, я несколько раз пыталась проникнуть в здание приемного покоя. Старшие обитатели общежития рассказали, что всё найденное при нас имущество изымают. Раньше оставляли, но было слишком много лишних вопросов ― откуда взялись эти туфли, а где их шьют? А у меня каблук сломан, может кто-нибудь знает, как это произошло и можно выяснить? Никто не мог работать, каждый новый стертый добрые полгода бродил по городу, искал мельчайшие зацепки, и раздражал горожан однообразными допросами. Но все расследования приводили в никуда. Ни одному счастливчику не удалось выяснить ни единого достоверного факта из своей прошлой жизни. А вот репутация реабилитационного центра, и так весьма непрезентабельная, опустилась ниже самого старого плинтуса, и горожане теперь демонстративно переходят на другую сторону улицы при виде типовой робы стертого.

   Так что администрация решилась на спорный шаг ― изъятие всего имущества сразу же, до пробуждения. По крайней мере, таково официальное обоснование действующего регламента.

   На всякий случай, все же, составляют опись найденного имущества и передают в Институт.

   Я всей душой понимала тех, кто проводил безнадежные расследования. И очень хотела тоже заглянуть в список, чтобы получить хоть малейшую зацепку. Вдруг при мне было что-нибудь оригинальное? Как же я мечтала однажды выяснить прошлое и встретиться лицом к лицу с тем, кто меня стер... Да кто об этом не мечтает?

   Но всё безуспешно. Стены приемного покоя были профессионально зачарованы. Я получала ожоги и обморожения, срывалась и падала на брусчатку внутреннего двора. Каждый раз казалось, что до цели ― рукой подать, и именно в этот момент все шло под откос. Администраторы, очевидно, были в своей защите уверены, потому что никто меня ни разу не останавливал и воспитательных бесед не проводил. Вылазки и последующее лечение требовали чудовищного количества ресурса, и поэтому я постоянно рыскала по городу в поисках информации и историй.

   Эмми же терпеливо и заботливо отпаивала меня чаем после вылазок, рассказывала немудреные бытовые сплетни, чтобы мне хватило сил залечить ушибы.

   "От меня же не убудет, если я поделюсь информацией бесплатно" ― её любимые слова. Я бы хотела походить на Эмми хоть немного. Но знаю точно ― если расскажу человеку историю даром, то уже не смогу ничего получить от него взамен. А мне нужен ресурс. Сила.

  Глава 2

   Все рабочие дни были похожи один на другой, как те самые куклы, которых мы разрисовывали громадными партиями.

   Каждое утро в центре огромного стола, застеленного некогда белой бумагой, выстраивалась вереница деревянных заготовок для кукол. Пока еще пустых внутри, но уже с ярко размалеванными лицами и сложенными на животе руками. Предполагаемая одежда была намечена на деревянных заготовках несколькими тонкими карандашными линиями. Каждая из начинающих мастериц раскрашивала соответствующие участки выделенным цветом.

   Опытные художницы объяснили, что кукла знания ― это символ Нелоуджа, самый популярный и продаваемый сувенир. Для изготовления игрушек используют полые липовые заготовки, потрясающе пахнущие свежим деревом, внутрь вкладывают пергамент с любопытным историческим или философским фактом. Любому покупателю будет приятно получить немного силы вместе с сувениром. Информацию берут со скидкой в городской библиотеке, саму куклу рисуют с учетом содержания надписи.

   Мастера разрабатывали модели привлекательных девушек, умудренных опытом стариков и многодетных матерей, расписывали куклам лица и руки, слегка размечали оставшийся рисунок. Менее опытные и талантливые художники раскрашивали одежду, добавляли узоры. Выполняли кропотливую и не требующую вдохновения работу. В туристический сезон готовых кукол продавали огромными партиями.

   Я попала сразу в центр художественного производства, в сердце просторного, отлично освещенного цеха, наполненного обволакивающим запахом краски, яхтового лака и древесной стружки. В руках у меня была тонкая аккуратная кисть, и внешне новая работа напоминала лубочную картинку из чьего-то идеального детства, где множество подруг сгрудились вокруг огромного стола, чтобы вместе раскрасить книгу сказок.

   Сегодня слева посадили новенькую девушку, все еще растерянную, в форменном сером платье. "Лори", ― представилась она. Мы наперебой начали расспрашивать о чем-то, хотя наперед знали незамысловатую историю. Но нужно же выговориться поначалу...

   ― Я открываю глаза, ― девушка зажмурилась для убедительности, ― и ничего не помню. Совсем ничего! Даже имя свое не помню. Но имя-то ладно! Я же не знаю, как выгляжу!

   Эмми сочувственно кивала. Помнится, подруга рассказывала, что в день своего пробуждения все пыталась по рукам предположить, как выглядит её лицо. Даже угадала, что веснушки на щеках и нос курносый. И отражение в зеркале ей показалось смутно знакомым. Не могу сказать того же про себя.

   ― Со мной в коридоре еще парень сидел, ― продолжала тем временем Лори. ― Глаза ошарашенные, конечно, но симпатичный. Знаете, мне и хотелось улыбнуться, подмигнуть ― а ведь я же не представляю, что мне идет, а что нет! Может, у меня улыбка щербатая, и зубы надо держать за губами. Вот и сидела, как статуя. Уже в общежитии в зеркало посмотрела ― и вроде все знакомое даже. Никакого удивления, понимаете? Эх, можно было бы и познакомиться.

   Привычная в этих стенах история, каждая из девушек в свое время рассказывала что-то похожее. Разве что новые знакомства мало кого волновали в первые часы после пробуждения.

   На территории реабилитационного центра таких, забывших ― целых четыре цеха. Два мужских, два женских. Сотни две человек точно наберется. Здесь людей в оборот берут быстро и без лишних сантиментов. Помню, за свои первые сутки я успела получить имя, крышу над головой, постоянную работу и первую подругу.

   Рисовать ― не худший из вариантов. Сегодня я отвечала за краплак. Отставила в сторону шестую куклу с раскрашенным платком и яблоком в руках. Потянулась за седьмой.

   А на улице уже вовсю кружилась желто-коричневыми листьями осень. Дважды в день дворники читали по одной короткой главе из стандартной энциклопедии коммунального служащего и продували усиленным потоком воздуха широкие городские улицы. Но листья будто и не замечали атак и снова собирались в самой середине проезжей части шуршащим пружинистым настилом.

  Глава 3

   В пятницу мы собрались в трактире с длинным названием "На перекрестке трех дорог". Старшие подруги из цеха рассказали, что в этом месте чаще всего появляются настоящие путешественники. В стоптанных башмаках, начиненные ресурсом, знаниями и готовые общаться. С тех пор походы в трактир стали нашей еженедельной привычкой ― где еще можно сорвать куш в виде фантастической истории о дальних странствиях в обмен на описание рутинных будней в Реабилитационном центре? В Нелоудже жители давно утратили интерес к людям без прошлого, а наши истории мало менялись из года в год.

   А просто так никто в городе ничего не рассказывал. Ведь любое знание ― даже самое абстрактное ― способно увеличить запас ресурса у слушателя. Сделать человека немного сильнее.

   Сегодня Лори мечтала об интересном знакомстве, мы с Эмми надеялись пополнить ресурс, правда каждая по своим причинам. И лишь Зиэн, смуглая художница с зелеными миндалевидными глазами, искала вдохновения. Зима выдалась на редкость ветреная и ненастная; кроме нас и еще парочки завсегдатаев, трактир был пуст.

   Мы сидели здесь уже битый час и ловили неодобрительные взгляды рыжебородого трактирщика. Чай из тысячелистника, скупые бессюжетные диалоги ― мы ждали гостя.

   Скрипнула дверь, пахнуло холодным осенним ветром, и порог переступил настоящий странник. Все в этом человеке, от стоптанных качественных ботинок до удобного вместительного мешка выдавало опытного путешественника. Он был молод когда-то, много километров тому назад, сейчас же было сложно определить возраст ― тридцать, сорок? Дорога высушила смуглую кожу, оставила добрые морщинки вокруг глаз, добавила мудрость во взгляд. Странник был красив в своем роде ― высокий, поджарый, с заостренными чертами лица.

   То, что нужно. У него, наверняка, есть десятки любопытных историй. Не составит труда выманить одну.

   ― Сударь, ― обратилась я, ― вы, наверное, устали с дороги? Не желаете выпить чашечку шоколада в нашей компании?

   Лори уже поправляла волосы привычным кокетливым жестом. Конечно, пропустить такого мужчину выше её сил. Я усмехнулась и откинулась в тень. Эмми пошла к стойке заказывать угощение. Все роли уже расписаны, не первый раз ловим здесь удачу.

   Лори подвинулась, освобождая путнику место на лавке рядом с собой.

   ― Присаживайтесь, ― сказала Лори, ― мы так рады, что вы пришли разбавить нашу женскую компанию.

   Путешественник тяжело опустился на скамью, выдохнул, улыбнулся.

   ― Какое чудесное место, ― сказал он. ― Три юные дамы, одна другой прекрасней, сами зовут к себе и предлагают угощение.

   Витиеватый стиль и четкая артикуляция, как у коренного северянина. Между словами выделялись ясные, размеренные интервалы, как в военном марше.

   Эмми уже несла шоколад и чай на подносе. Я встала ― помочь и придать нашему чаю видимость шоколада. Не разоряться же на дорогой напиток для всех! Мы аккуратно поставили поднос нужной стороной к гостю.

   Тот бережно взял чашку обеими руками, поблагодарил, и снова улыбнулся. Тонкие морщины вокруг глаз стали похожи на лучи солнца.

   ― Кажется, я понимаю, что тут происходит, ― продолжил странник. ― Дамы очень любят истории. Что ж, мне есть, что вам предложить.

   "Ну же, Лори, ― подумала я, ― действуй". Я сгорала от нетерпения. Всё в этом человеке возбуждало любопытство ― одежда, жесты, речь. Быстрая сделка доказывала, что странник сам жаждет рассказать историю. Так бывает нечасто ― значит, действительно знает нечто интересное. Летучую легенду, которая не может сидеть в клетке, хочет вырваться на свободу, как заморская птица при виде солнца.

   ― Мы очень ценим истории, ― улыбнулась Лори и снова поправила прядь волос.

   ― Правда? ― включился в игру путник. ― Я тоже, нет ничего лучше, чем напевный рассказ из уст прекрасной дамы к чашке горячего шоколада.

   ― Знание имеет свою цену, мы знаем. Я ― стертая, ― почти с гордостью сказала Лори. ― Вы слышали о нас?

   ― Конечно! ― поразился путник. ― Но ни разу не встречал вживую. Стертые редкость за пределами Нелоуджа, а я первый раз здесь.

   ― Вам понравится думать о моей истории, ― пообещала Лори.

   ― Я думаю, ваша история несравненна, ― галантно ответил путник, ― но, боюсь, довольно короткая в силу своей специфики. Не принимайте близко к сердцу, вы прекрасны и мне бы не хотелось вызвать даже легкую печаль в вашем взгляде. Но моя история заинтересовала бы ведущих ученых Института, поверьте, я знаю немало историй и умею отличить хорошую от плохой.

   Лори покраснела, а я поняла, что пришло время пускать в ход тяжелую артиллерию.

   ― Мы в реабилитационном центре обсуждаем феномен стирания каждый вечер, ― сказала я. ― Среди нас есть много интеллигентных и талантливых людей с хорошим воображением. Девушки обсуждают этические проблемы, связанные с потерей воспоминаний, мужчин больше волнует социально-экономический статус и возможные политические интриги. Я могу изложить вам результаты наших споров ― это довольно любопытные коллективные суждения.

   Отрепетированная речь. Мы с подругами заранее сочиняли. Если просто сказать: "А давайте я вам еще наши домыслы и догадки расскажу" ― никто не купится. За жест отчаяния примут, расскажут дешевую побасенку на откуп. А с научными терминами мы уже претендуем на "анализ и систематизацию" и соответствующую историю в ответ.

   ― Договорились, ― хлопнул по коленям путник, ― Если возражений нет, я бы сначала выслушал вашу историю, чтобы выпить шоколад и отдышаться с дороги.

   Мы были достаточно вежливы, чтобы не возражать.

   ― Вы уже наверное знаете, ― начала я, ― что в Реабилитационном центре Нелоуджа собраны люди, страдающие так называемой автобиографической амнезией. Проще говоря, у нас полностью отсутствуют личные воспоминания.

   ― Только личные? ― уточнил странник.

   ― Да, ― кивнула я. ― Нам не с чем сравнивать, к сожалению. Но есть основания полагать, что сохраняются профессиональные навыки, привычки. Кто-то привязан к сигарам, которые стоят половину нашей зарплаты. Бедняги со времени Пробуждения ни разу не курили, а страдают, будто вчера бросили. Еще в общежитии есть парень, который способен перечислить внутренние органы водоплавающих. Бесполезные знания, но он ухитряется иногда их продавать. Лично я знакома с некоторыми математическими дисциплинами.

   ― Интересно, ― заметил странник. ― Но я никогда не понимал, откуда стертые берутся и как они в ваш реабилитационный центр попадают. В других городах тоже иногда встречаются люди с амнезией, которых никто не может узнать. Но нигде за пределами Нелоуджа это явление не носит настолько массовый и организованный характер.

   ― Официальная версия заключается в том, что стертые ― неизвестные жертвы анонимных преступников. Каждый ребенок знает, что за городом есть несколько полян, которые сотрудники реабилитационного центра регулярно проверяют. Если там находятся новые жертвы, то их привозят в центр, объясняют ситуацию, селят в общежитие и находят временную работу. Своего рода негласное соглашение, я так понимаю.

   ― А дальше?

   ― Через год мы считаемся адаптированными и можем искать работу в городе, но многие остаются в центре, где быт уже налажен, ― пояснила я. ― Некоторые пытают счастья на Испытании и, возможно, проходят в Институт. Если честно, горожане нас почему-то недолюбливают и считают политическими преступниками.

   ― Почему политическими? Почему не допустить ― вы простите меня, пожалуйста, я не имею в виду лично вас, ― осторожно оговорился мужчина, ― что стертые ― банальные воры, убийцы?

   ― Что вы! ― хмыкнула я. ― Воров и разбойников не стирают, а вешают. Показательно, на площади, и закон такой есть, за соблюдением которого тщательно следят. Курьеров, сунувших нос не в свое дело, убивают и бросают в темных подворотнях. Стирают за то, что не могут сказать вслух, чтобы не осталось свидетелей и следов. Нас же не помнит никто.

   ― И все-таки, разве убийство это не более простой и надежный метод?

   Я усмехнулась и отметила, что недооценила странника.

   ― Самая циничная, но убедительная версия заключается в том, ― пояснила я, ― что мы теоретически способны вернуться в Институт и работать на благо общества. Мы не знакомы со своей биографией и с конфликтом, который привел нас в реабилитационный центр, и не имеем оснований для антипатии к ученым сотрудникам. И, хотя определенные подозрения в воздухе витают, в целом стертые рассматривают Институт как отличный способ подняться вверх по социальной лестнице. Так зачем же удалять из общества талантливых людей, носителей качественного генетического материала, если можно уничтожить только причину конфликта? Кстати, некоторые считают, что основной причиной стирания является нарушение информационной конфиденциальности. Если человек узнал что-то лишнее, зачем его убивать? Достаточно подчистить нужные участки памяти.

   ― Не убедительно, ― возразил путник.

   ― Уж как есть, ― пожала плечами я и откинулась в тень. Достаточно для обмена, сейчас еще Лори добавит пафоса.

   Лори эмоционально и достаточно сентиментально описала свой первый день в реабилитационном центре. Пробуждение; трапеции пыльного света на бетонном полу в приемной; стандартный опрос у лекаря, включающий проверку рефлексов и ментальной силы. Подруга помнила успокаивающие бледно-зеленые стены и родинку на щеке у ассистента. Голос дрожал, пока она говорила, и я никак не могла понять, играет Лори или это действительно настолько непростое воспоминание. Для меня день пробуждения тоже был переломным, но я не испытывала ни глубокой горечи, ни ощущения тяжелой потери.Лишь раздражение и ощущение, что упустила нечто важное ― неудивительно для человека с амнезией. А еще, почему-то, облегчение.

   Результаты наших ночных и не всегда трезвых прений в Каморках странника не впечатлили, а вот бесхитростный рассказ Лори заставил задуматься. Значит, предпочитает получать информацию из первых уст и делать выводы сам. Весьма многообещающее качество с учетом того, что от сделки путник не отказался.

  Глава 4

   Трактир постепенно заполнялся людьми. Слышался жалобный скрип досок под коваными башмаками гостей, стучали пустые кружки. На соседний столик принесли кальян, над головами поплыли симметричные кольца сизого дыма.

   Здесь было полутемно, и только на потолке изрыгали огонь сражающиеся драконы. Интересно, чья фантазия? В заведении чтили древнюю традицию ― любой странник может развлечь гостей диковинными видениями, а посетители оценят демонстрацию звенящей монетой.

   Синий дракон сжался и вытянул мощную длинную шею, зеленый ощерился тысячью острых чешуек. Сказочные хищники скрутились в клубок и вдруг распались фейрверком разноцветных сполохов, слившимися с кальянным дымом. Кто-то в глубине зала зааплодировал.

   Мне было уютно и только не хватало почему-то костра и задумчивого гитариста, перебирающего струны. Но зато я сейчас услышу загадочную историю, которая пополнит ресурс и насытит воображение.

   Наш путник откинулся на спинку скамьи, бережно поставил чашку на стол и улыбнулся. Он намеренно затягивал паузу, завязывал в узел наше внимание и ловил нетерпение в глазах. Я даже подалась вперед, когда он начал говорить ― размеренно и плавно. Казалось, что странник оттачивал свою речь весь обратный путь, примерял слова к стуку колес и ухабам на дороге.

   ― Я изучаю знание, ― сказал странник. ― Потерянное и забытое, эмпирическое, теоретическое, околонаучное и строго формализованное. Я изучаю типологию, горизонтальные и вертикальные переходы, и историю самой сущности знания. Однажды я услышал, что небольшое племя на глубоком севере королевства выделяет отдельный тип знания ― Рела. Никто не мог сказать, что жители племени имеют в виду под таким термином, и хотя я догадывался, что это всего лишь синоним к известному типу знания, стало интересно изучить, что подвигло небольшое племя выделить отдельный тип и дать уникальное имя. Я ехал долго, много дней и много ночей. Дни становились короче, ночи длиннее, пока день не сжался до короткого промежутка в несколько часов. Колеса сменились полозьями, привезли в край вечной мерзлоты. Там были озера, которые никогда не прогревались до дна, и только на Великом Изображении можно увидеть, какие диковинные создания сумели выживать там.

   Путник казался хорошим рассказчиком, даже акцент стал менее грубым, когда он принялся за историю. Такой мог бы продать детскую сказку за доказательство великой теоремы о невозможности разложения куба на два куба, но не в этот раз. Сейчас он продавал алмаз за медяки.

   ― Много раз казалось, что я сбился с пути, ― говорил странник, ― но я был неправ. Я нашел племя во время очередной бесконечной ночи, и поселение поразило меня. У жителей были удивительные батареи, которые получали достаточно энергии из сурового северного солнца, чтобы согреть их жилища. Инженерия, конечно, но невольно берет восторг, когда представляешь, сколько ресурса получил человек, который придумал и сделал такое. В округе цвели сады, огражденные сильным щитом, защищающим нежные южные фрукты. Но это все работало само по себе, ветшало, и частично выходило из строя ― никто из живущих в племени не был в состоянии поддерживать такое. Они не понимали, как это работает, и списывали все на древнюю магию. Я видел человека, который чистил снег вручную, что уж говорить про батареи.

   Я спрашивал жителей, как работают изумительные технические диковины, но люди не знали. Я спрашивал, откуда эти вещи взялись, но сельчане отводили глаза. Я спрашивал про Рела, и оказалось, что это знает каждый ребенок. Рела ― это знание, получаемое из поиска закономерностей. Жители племени считают, что Рела ― очень сильное знание, сильнее всех, и опасаются знания из закономерностей по какой-то причине. Я решил выяснить больше и остался жить в уникальном поселении. Долго мне пришлось привыкать к этой странной комбинации технологий и агрессивного невежества, но наконец я сумел вытянуть из одного старика их историю.

   Выяснилось, что поселение раньше было обычным городом, довольно просвещенным, насколько это возможно в таком отдалении от больших центров. И жил в этом городе один необычайно талантливый ученый. Мудрец умел наблюдать и находить самые неожиданные закономерности ― он выяснил, как связаны перелеты птиц с подземными реками, как по снегу зимой предсказать урожай летом. Однажды он сел изучать огонь и смотрел, не отрываясь, три года. Ученики приносили еду, ресурс заменял сон, и мудрец нашел закономерность в рисунке огня. И тогда он смог использовать огонь вместо ресурса, и это была очень эффективная замена. Ученый стал практически всемогущим, небольшой горелки ему было достаточно, чтобы повернуть вспять реку, с лесным пожаром он смог бы вывернуть наизнанку мир. Жизнь своего племени маг превратил в рай. Сконструировал десятки удивительных устройств, которые хранили тепло, растили еду и заменяли солнце. За это мудреца провозгласили богом, и он не сильно возражал.

   Путник замолчал, уткнув заостренный нос в чашку шоколада. Мы с подругами переглянулись.

   ― А дальше? ― спросила я.

   ― А дальше банальная история. Свежепровозглашенный бог захотел захватить мир, но его кто-то убил. И всех учеников тоже, всех, кто хоть немного понимал принципы его открытия. Поэтому пережившие череду убийств сейчас боятся говорить о своем гении, боятся любого Рела ― они убеждены, что убийцы их локального бога до сих пор где-то рядом.

   ― Где нет знания, там нет и смелости, ― процитировала я народную поговорку.

   ― Да, как-то так, ― мрачно заключил путник, а потом снова хлопнул себя ладонью по колену. ― А теперь давайте поговорим о чем-нибудь веселом?

   Эмми и Зиэн тут же переключились на перечисление заезженных штампов и традиционных шуточек про осеннюю погоду, а затем мы извинились и попрощались. Кажется, путника с Лори такой поворот ни капли не расстроил.

   ― Интересно, ― задумчиво сказала Эмми на обратном пути, ― почему наши ученые не сделают такие щиты, чтобы выращивать южные фрукты, или хотя бы для увеличения урожая пшеницы.

   Я пожала плечами. Меня волновал совсем другой вопрос, но Зиэн ответила с неожиданной горячностью. Художница даже замедлила шаг и сделала раздраженно-патетический жест обеими руками.

   ― Потому что им не надо, ― отчеканила она. ― В Институте все есть, а исследовать поля комплексных чисел эффективнее и проще ― не нужно ничего строить и испытывать в полевых условиях.

   Я невольно отметила страсть, с которой ответила Зиэн, и предложенную художницей мысль. Стоит поразмыслить на досуге.

   На самом деле, сегодняшняя история зарядила меня силой. В голове чувствовалось привычное покалывание ― прибывал ресурс.

   Услышанная история подрывала самую базовую концепцию мира ― альтернативный источник ресурса ― интересно, это вообще возможно? И если да, насколько эффективна такая трансформация? Сколько правды в этой истории?