Текст книги "Дорога забытого знания (СИ)"

Автор книги: Орди Тадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

   Совсем другая библиотека открылась с новым уровнем допуска. Уже после сороковой ступени в башне воцарилась мертвенная тишина. После сотой ― в углах появились робкие кружева паутин, прикосновения к книжным полкам стали отпечатываться в слое пыли.

   На сто двадцатом этаже я выбрала тонкую брошюрку наудачу. Судьба в очередной раз решила прочитать мораль, осудить воспоминания, показать кривое зеркало. Книга была про джезраа.

   Оказалось, что двух плодов мифического дерева в месяц достаточно, чтобы предотвратить цингу. В голодные годы джезраа спас сотни жизней. Тогда же выяснилось, что в радиусе трех метров джезраа способен восстанавливать ресурс в случае перетраты ― когда обратный эффект начинает проявляться на физическом уровне: плохое самочувствие, потеря сознания, учащенное сердцебиение и т.п. Джезраа восстанавливает ресурс до нуля, но для дерева это даром не проходит. Одно ― два излечения ― и дерево не плодоносит год. "А вот про это тренер не говорил", ― вспомнилась лекция на заднем дворе. Мелькнула надежда, что смогу найти в книге объяснение мрачного феномена, спасшего меня во время убийства. Но нет, таинственным эффектом обладало только живое дерево. Ни амулеты, ни статуэтки, ни мебель из джезраа целительными свойствами не обладала. Да и не делал никто предметы быта из легендарного дерева.

   В голодные годы, утверждал неизвестный автор пыльной брошюры, джезраа был присвоен статус "дерева мира". Как водопой в засуху. Того, кто совершит преступление под джезраа и заставит дерево потратить живительные силы, могли и повесить без суда и следствия. Ведь излечение одной жертвы обойдется в год неурожая, сотни унесенных цингой жизней.

   Это было давно. За последним убийством под джезраа на центральной площади Нелоуджа последовал кровавый переворот и переход власти в руки Института. С тех пор в массовом сознании закрепилась еще одна примета ― "преступление под джезраа ― смена власти".

   Я закрыла брошюру, вернула на пыльную полку и поморщилась. Неприятное чувство скрутило желудок. Никого я не убивала под джезраа, по крайней мере в этой жизни. Небольшое считывание информации, и то ― персональной. Абсолютно безвредное преступление. К тому же под приметой имелась вполне рациональная основа, завязанная на историческом опыте и свойствах плодовитости дерева. Даже если допустить, что наша шалость привела к неурожайному году для джезраа на площади ― и то не страшно. Вроде, с посевами было все стабильно.

  Глава 55

   Спалось плохо. Впрочем, на статичной кровати редко приходят приятные сны. Иногда кажется, что кошмары просто не успевают догнать движущиеся фургоны. Но стоит остановиться, и недосмотренные ужасы нагоняют, разбредаются по лабиринтам мозга, разъедают часы покоя.

   Мне снился сумасшедший профессор. Он искал меня, разинув челюсти и обнажая кривые гнилые зубы. Изо рта капала слюна, смешанная с кровью, оставалась вязкими, прозрачными, с красными прожилками каплями на бетонном полу коридора.

   Я пряталась за старым зеркалом в женской уборной института, но видела каждое движение ищущих глаз. Хотелось телепортироваться к Киму, но было нельзя. В моей крови тоже бурлила зараза, и сумасшедший профессор ждал своего времени.

   В последний час перед рассветом следовало выйти и поцеловать преследователя. Во сне мы были связаны одной ненавистью.

   Я встала рано, с мутными от недосыпа глазами, побрела на работу. Дело всегда приносило успокоение.

   Сварила кофе, раскрыла настежь окно, впустила влажную утреннюю прохладу. Поежилась и открыла папку с бумагами. Почти сразу же заглянула Нирайя ― уточнила, всего ли мне хватает.

   Челка у ассистентки выглядела вконец засаленной и сбитой, глаза упорно убегали в угол комнаты. Пришла странная мысль ― причина вчерашней неприязни может крыться не во мне. Нирайю что-то очень сильно беспокоит. Может, исследование закончить не удается. Или опасается, что я ее подсижу? Формализм и аккуратность у девушки на высоте, как у настоящей карьеристки.

   Или чего-то боится.

   Я дружелюбно подтвердила, что все на месте; Нирайя тут же скрылась в коридоре. В глаза она так и не посмотрела.

   Что ж, больше откладывать некуда. Пора работать. Я разложила перед собой пять стандартных листов. Четыре были исписаны одинаковым, мелким неровным почерком с большими выдающимися петлями на отдельных буквах. Вероятно, системы уравнений писал Керон, торопился и изрядно нервничал. Я мельком подумала, что опытный графолог, пожалуй, мог бы составить довольно подробный и нелицеприятный портрет по этим записям.

   А вот пятый лист оказался заполнен другим человеком, другими чернилами и в другое время. Заполнен не слишком плотно, и на чистом пространстве было видно, что поверх него на другом листе что-то уверенно чертили, продавливая бумагу. Чернила слегка потускнели ― не сильно, но на фоне четырех новых листов различие бросалось в глаза. В содержание вникать по-прежнему не хотелось, и поэтому я встала, подошла к окну и приложила к стеклу этот самый пятый отличающийся лист, не особо задумываясь, что и зачем я надеюсь увидеть.

   На просвет проступили какие-то линии. То ли схема, то ли рисунок. Ресурса было много, и поэтому я взяла чистый лист и сделала полную копию изображения. Не самое простое действие для обычного человека, но для подмастерья из цеха по рисованию кукол ― проще, чем вскипятить чашку чая.

   Выбрала из карандашей самый мягкий и стала аккуратно заштриховывать оригинал. В таком виде схема проступила яснее, правая сторона листа проступила почти без помех. Казалось, что рисовали то ли креветку, то ли какое-то насекомое, таракана или сверчка. Я пригляделась и поняла, что все-таки сверчка ― кожистые передние крылья, слуховые органы на голенях передней пары ног, задние ноги прыгательные. "Интересно, откуда я знаю так много о сверчках?" ― автоматически подумала я. ― Точно. Учебник по энтомологии, чтобы заставить цвести джезраа. Неприятный холодок пробежал по спине от непрошенной мысли. Сверчки, джезраа, утекающий ресурс ― всё это липко и тягостно переплелось за пределами сознания, легло на ночной кошмар. Не люблю совпадения. В такие моменты всегда кажется, что кто-то стоит за кулисами и тщательно режиссирует спектакль, чтобы все развешанные по стенам ружья выстрелили вовремя и точно.

   Выделенные срочные задачи поддались на удивление легко. За неполный рабочий день я ухитрилась понять все три системы, помеченные оранжевым. Нашлось решение для одной каверзной трижды обведенной задачки. Перепроверка прошла без осечек, точность вышла вполне сносная. Песок в глазах после бессонной ночи не вымывался даже плодотворной работой и крепким горьким чаем.

   С Нирайей я связываться не стала, хотя шести еще не было, и заместительница человека-шкафа скорее всего еще работала. Теребила сбившуюся набок челку, хмурилась и отводила глаза в невыносимо секретном кероновском запертом кабинете.

   Я устала ужасно, погружение в новую задачу требует много сил. К тому же из головы никак не шли мысли про дурацкого непонятного сверчка. Чем-то это насекомое меня беспокоило, пахло нехорошим полуразложившимся совпадением, но я никак не могла вспомнить, чем именно. Я решила перепроверить все завтра, на свежую голову, и только тогда сообщить о результатах. Сейчас можно насладиться заслуженным отдыхом.

  Глава 56

   Я толкнула тяжелую дверь Института, и в лицо ударил было свежий осенний ветер, но тут же сменился стоячим воздухом закрытого кабинета.

   Пару секунд я ошарашено смотрела по сторонам, собирала реальность по горизонталям и вертикалям и искала место в новой системе координат.

   Я совершенно определенно открыла входную дверь в холле. Сделала шаг. Но не вышла на открытую всем ветрам площадку перед Институтом, а вошла в просторный кабинет с потрясающим видом на озеро. Было светло, хотя я знала, что на улице уже стоит плотная тьма. Но отчетливые лучи солнца на мраморном столе создавали странное, поблекшее ощущение, как будто выцвели от времени. Воздух отдавал сладковатым пряным ароматом фенхеля. Неприятный запах.

   У центрального окна спиной ко входу стояла высокая женщина ― директор Института. Она обернулась на звук моих шагов. Потрясающе красивая, даже не так ― совершенная. Казалось, что такая женщина не может быть порочной, не может быть ограниченной, и, каким-то странным образом, не может быть сентиментальной. Безукоризненную фигуру облегало строгое деловое платье, расклешенное ниже колена и скрывающее обувь.

   Элеонора. Живая легенда.

   Вдруг вспомнился Нелоудж, цех и куклы. "Слишком красивая, ― комментирует пришедший образец Зиэн, ― Правильные пропорции, высокий лоб, открытый взгляд. Сразу видно, модель специально разработана, чтобы вызывать восхищение и обожание". Ерунда, решила я. Образец и вполовину не передает очарование оригинала.

   Я невольно восхищалась директором, иначе и быть не могло.

   И в то же время я её ненавидела. Темной, глубокой, животной ненавистью, рожденной в уничтоженных закоулках прошлой памяти. Необъяснимая жажда мести поднималась тошнотворной волной, оставалась привкусом крови на языке. Смешивалась с восхищением, сводила с ума. Затмевала зрение сюрреалистичными искажениями реальности.

   ― Здравствуйте, ― сказала я.

   Голос прозвучал хрипло. Элеонора приветливо улыбнулась и указала на ряд кресел, расположенных у большого дубового стола, стоящего посреди комнаты. Вокруг указательного пальца левой руки кровавой струйкой обвилось багряное иррилиумное кольцо. Чарующе красивое и убедительное ― владелец артефакта силен и находится в полном здравии. Директору никто и ничто не угрожает в ближайшие три дня.

   ― Здравствуйте, Кори. Присаживайтесь, ― сказала женщина. ― Я не отниму у вас много времени.

   И чары тут же рассеялись. Обычная деловая встреча, регламентированный этикет, рабочее настроение. Что за ерунда накатила при входе с ароматом фенхеля? Сейчас было сложно и вспомнить. Необоснованные чувства, не облеченные в слова, рассыпались как ночной кошмар. Растворились в пряном воздухе.

   В городе и Институте много и подобострастно говорили про Элеонору. Личная аудиенция считалась особенной честью. Хотя Тим как-то говорил, что директор обычно встречается с новичками, когда находит свободное время. Рекомендует подходящие группы, одобряет или порицает первые наработки, мотивирует, в общем. Но чаще вдохновляющие встречи происходили после первого выступления прибывших на семинаре с собственной работой, когда новички уже начинали проявлять себя, а не метались из группы в группу на подсобных работах, как это делала я.

   Я села на ближайший ко мне стул с высокой спинкой и пробормотала что-то невразумительное, должное обозначать вежливое внимание и равнодушие к расходу минут. Элеонора устроилась напротив и достала из ящика стола полупустую папку для бумаг.

   ― Как вас разместили, нравится работать с профессором Илиным? ― спросила она, открывая папку и извлекая два заполненных листа.

   ― Очень хорошо, спасибо, ― ответила я. ― Работать интересно. К сожалению, мало понимаю по основному профилю исследования, я не биолог. Но зато Илин отлично разбирается в математике, и я уже качественно расширила свое понимание теории вероятности и прикладных аспектов.

   ― Замечательно, ― сказала Элеонора, вдумчиво кивая в такт моим словам, и я почувствовала неясную симпатию к этой ужасно занятой и такой внимательной ко всем и каждому женщине. ― Хотя лучше бы вам работать по профилю, сами понимаете, так больше шансов для карьерного роста.

   ― Понимаю, ― согласилась я. ― Сейчас временно помогаю с расчетами профессору Керону, а потом уже посмотрю, куда двигаться дальше.

   ― У вас отличная вступительная фантазия. Есть дерзость, ― сказала Элеонора. ― У Керона хороший проект, вам может быть полезно сотрудничество с профессором.

   ― Проект закрытый, ― призналась я. ― Не представляю, над чем конкретно мы работаем.

   ― Так бывает поначалу, ― без удивления ответила она. ― Вы работайте, и все получится. В настоящие, интересные проекты на семинарах не приглашают, так что это уникальный шанс.

   Я кивнула. И вдруг показалось, совсем смутно и на мгновение, что дело не во мне и не в математических способностях нового сотрудника, не в типичной вступительной фантазии очередной стертой. Просто почему-то Элеонору интересует работа Керона, недаром же я оказалась здесь в первый же день скромного сотрудничества с подозрительно закрытой группой.

   Я решила, что разговор окончен, неуверенно поерзала на стуле, шаркнула ботинком по отполированному полу. Элеонора встала и расправила плечи с усталым вздохом, совсем как обычный человек.

   ― Я провожу вас до кабинета, ― сказала она, ― засиделась.

  Глава 57

   Дальше события покатились быстро, как снежный ком, как лавина. Казалось, что кто-то нечаянно задел тот самый маленький камешек, на котором держалось хрупкое равновесие, и я оказалась в самом центре разыгравшегося природного буйства. Мне оставалось не так много, истекали последние минуты, когда разум был ясен, и казалось, что в будущем есть еще много вариантов и дорог.

   Мой уютный мятно-зеленый кабинет вдруг оказался тесным и тусклым, когда великолепная Элеонора растворилась в дымку. Впрочем, она успела одобрить просторный светлый стол, небрежно скользнуть взглядом по моим чертежам и настежь распахнуть широкое окно.

   Ворвался неожиданный порыв ветра и разметал аккуратно сложенные чертежи. А со шкафа неожиданно спланировал листок с проступившим изображением сверчка и улегся под носки изящных туфель. Проницательный взгляд светлых глаз задержался на несколько длинных секунд.

   Я беззвучно выругалась, вот что мне стоило уничтожить следы своих сторонних изысканий? Но Элеонора небрежно переступила через схему и улыбнулась:

   ― Простите. Я навела вам здесь беспорядок.

   Она попрощалась и аккуратно исчезла. Ни один листок не шелохнулся, только что-то мелодично звякнуло в углу. Я ошарашено повертела головой ― не первый раз вижу моментальную телепортацию, и сама умею, но никак не могу привыкнуть ― а затем стала собирать бумаги.

   В самую последнюю очередь я посмотрела на загадочную схему, запоминая все детали. А затем зажгла небольшое контролируемое пламя, поглотившее листок. Потребовалось немного ресурса, чтобы огонь не перекинулся на деревянный пол, и еще самая малость ― чтобы запах дыма растворился в порыве свежего влажного ветра.

   За спиной скрипнула дверь, и я вздрогнула. В комнату проскользнул кот и замер у входа. По ногам протянуло сквозняком, я подошла и закрыла дверь. Кот отступил назад. Сначала сделал пару незаметных, пробных шагов, будто хотел уйти незамеченным, но потом понял, что дверь закрыта, и уже не стесняясь, отскочил, спрятался за моими ногами и тесно прижался пушистым тельцем к щиколоткам. Я не удивилась, решила, что кот реагирует на запах Элеоноры. Мне самой директор казалась существом потусторонним, и потому поведение животного казалось естественным.

   Кот дрожал, ему было страшно, и я вдруг поняла, что он уже очень старый. Нет в нем молодого задора и агрессии, и шипит он лишь по привычке. Я присела, взяла кота на руки и спросила:

   ― Ты чего испугался то, Потеряшка?

   Я провела рукой по загривку, успокаивая пушистое существо, но кот снова выгнулся, выскользнул из рук и отступил назад. Он не отрывал разноцветных мудрых глаз от стены под окном, я проследила за направлением взгляда и неожиданно увидела изящное кольцо. Оно застряло между стеной и плинтусом в том месте, где растворилась Элеонора. Багровое, как застывшая капля крови и притягательное, как редкий цветок.

   Я приоткрыла дверь и кот опрометью выскочил наружу. И тогда я защелкнула замок и пошла за находкой.

   Кольцо было еще теплым, и пропускало немного света, как мутный и кровавый янтарь. Мне даже показалось, что внутри пульсирует темный ветвистый сгусток, но, конечно, это была иллюзия. Иррилиум считается металлом за кубическую кристаллическую решетку, хоть и обладает необычными малоизученными свойствами.

   Держать в руках надежное багровое кольцо было удивительно приятно, и я вдруг решила, что не хочу его отдавать. Здесь же, у окна, расшнуровала правый ботинок и надела артефакт на палец ноги. Носить такую вещь на руке было бы опрометчиво. Каждый встречный заинтересовался бы, что это и откуда. Конечно, директор при желании легко выяснит, где пропажа, но об этом я думать не хотела.

  Глава 58

   Было уже поздно, но я все-таки решила спуститься на наш этаж и зайти в кабинет к Илину, проверить ― вдруг кто-нибудь задержался и собирается сегодня поиграть в карты. В гостиницу идти не хотелось. Меня беспокоило новое кольцо, бессюжетный разговор с Элеонорой, закрытая группа Керона, сверчок. В коридоре уже отключили постоянное освещение, стояла тьма, и только сенсорные лампочки с гудением зажигались от моих шагов. Неровный мерцающий свет отвоевывал у темноты небольшие сферические зоны, но оставлял дальний конец коридора непроницаемо черным. В противоположном конце перехода светилась красным цветом табличка "Выход", и показалось, что в дверном проеме кто-то стоит. Стало неуютно и захотелось спуститься вниз, в освещенный и охраняемый холл. Но я вспомнила, что на указательном пальце надето бескомпромиссно багряное кольцо, и мне ничего ― абсолютно ничего ― не может грозить сегодня.

   Я пошла вперед, стараясь ступать как можно тише. Хотелось, чтобы лампочки перестали вспыхивать над головой, как прожекторы в пустом театре над последним актером, задержавшимся на затянувшейся репетиции. Я подумала, и заглушила свет, используя ресурс. Темнота по углам стала менее плотной, и пустые квадраты окон медленно приобрели очертания. Закрыла глаза, автоматически поставила вокруг себя щит, постояла десять секунд, плотно зажмурив веки, и снова открыла.

   В дальнем конце коридора, у крайнего окна стоял сумасшедший профессор. Я по-прежнему видела смутно, но сейчас уже точно могла сказать, что это он ― узнала круглую приземистую фигуру. Помешанный ученый стоял спиной к окну, у противоположной стены, уставившись в одну точку. Медленно перебирал ногами, как будто бы пытался в стену зайти, ритмично взмахивал руками. Тщетность попыток не вызывала у него никакого видимого раздражения, и он продолжал перебирать ногами, медленно и ритмично.

   Стало страшно, воображение тут же дорисовало кривые гнилые зубы из ночного кошмара у смутного силуэта. Вспомнились слова Лиры о том, что помешанного профессора не смогла убрать сама Элеонора. Наперекор всему, я сделала два осторожных шага вперед. Парадоксальное ощущение целесообразности было почти осязаемым. Казалось, что эта встреча здесь и сейчас не случайна. Единственный шанс узнать нечто важное, предназначенное для меня.

   Профессор повернулся и перестал перебирать ногами. Теперь он молча стоял, глядя на меня. Ноги были неподвижны и только руки продолжали двигаться в такт отсутствующим шагам. Я подошла ближе, уже совсем бессознательно, зачем-то повторяя про себя "вдох ― носом, выдох ― ртом", как при физических упражнениях.

   ― Здравствуйте, ― тихо сказала я. ― Можно с Вами поговорить?

   Сумасшедший некоторое время молча изучал меня, слегка склонив голову на бок, а потом спросил: "О чем?" В голосе не было удивления, он ждал здесь меня. Снова нахлынуло томительное чувство предопределенности и вспыхнула мысль: "Не стоило работать с Илином. Это все обратка за игры с вероятностью. Илин сильнее, и он умеет защититься от последствий, а мне не стоило соваться".

   ― Про вашу Дени, ― сказала я первое, что пришло на ум.

   ― Нельзя, ― решительно ответил помешанный. ― Опасно.

   ― Для кого опасно? ― так же тихо уточнила я.

   ― Для вас, ― сказал он. ― Я расстраиваюсь, когда говорю про нее. Иногда это очень опасно.

   ― Не для меня, ― сказала я.

   ― Для кого угодно, ― возразил он. ― Нет защиты. И я не могу это контролировать. Очень опасно. Дени не знала.

   ― Со мной ничего не случится, ― сказала я, протянула вперед руку с кольцом и подавила мысль о том, что это всего лишь гарантия, что я буду жива. Но никто не объяснял, как именно.

   Профессор подошел ближе, наклонился к кольцу, посмотрел, наклонился еще ниже и зачем-то понюхал.

   ― Все равно опасно, ― сказал он. ― Но можно, пойдем.

   Профессор сделал приглашающий жест рукой и пошел по коридору налево. Я послушно шла следом и продолжала глушить лампочки, вспыхивающие над моей головой. Почему-то думала, что яркий свет повредит помешанному, и каждый раз вздрагивала от тихого щелчка и появления неверной сферы света. Ликвидировать освещение до появления мне не удавалось.

   Профессор прошел метров десять и остановился у глухой стены. В призрачном свете казалось, что выбранный фрагмент слегка отличается по цвету, профессор положил руку на штукатурку, на кончике его пальца загорелся приятый мягкий огонь. Стена сдвинулась, к моему изумлению, и открыла небольшое темное помещение, похожее на кладовую, но почти уютное в теплом свете огня. В глубине стояли швабры, сломанное ведро, сундук и жались какие-то коробки. На одной из коробок лежала пронзительно белая салфетка с замысловатым узором и зеленое яблоко. На полу валялся смятый листок, схематическое изображение насекомого с небольшими жесткими крыльями. Тот самый сверчок, который был на черновике у профессора Керона, тот же разрез, та же проекция. Я могла поручиться, что с теми же самыми подписями. Инстинктивно шагнула вперед, но сумасшедший профессор опередил меня, торопливо наклонился, смял листок и убрал за пазуху.

   ― Это нельзя, ― очень громко и агрессивно сказал он. Мурашки пробежали у меня по затылку. ― Очень, очень опасно. Никому нельзя знать, и никому нельзя с этим работать. Из-за этого все и началось. Они снова хотели начать это, поэтому я забрал у них рисунок. Теперь они не знают, что делать.

   Я не осмелилась больше задавать вопросы и молча отступила на шаг назад. Профессор повернулся ко мне, какое-то время смотрел в глаза, а потом кивнул.

   ― Садись. ― Сказал он, и указал на покрытый паутиной сундук. Я села.

   Сумасшедший подошел к коробке с яблоком, прокомментировал "Мой стол" и достал из нее свернутый листок, разгладил бумагу, посмотрел. Мне не было видно, что там изображено, но на просвет казалось, что это рисунок, а не запись.

   ― У меня есть яблоко, ― сказал он. ― Спелое. Хочешь?

   Я кивнула. Яблоко не вызывало аппетита, вообще мои интересы в тот момент были сильно далеки от гастрономических. Но подумала, что факт принятия угощения послужит добрым знаком в глазах сумасшедшего и, возможно, защитит от чего-то. Профессор передал яблоко левой рукой, чуть не выронив, я быстро перехватила и стала есть. Помешанный остался стоять и сосредоточенно вглядываться в изображение. Я зябко передернула плечами, из угла дуло.

   ― Расскажите мне, пожалуйста, кто такая Дени, ― нарушила тишину я. ― Почему вы ее ищете?

   ― Я покажу тебе её, ― сказал он, ― ты должна знать. Все должны знать и бояться.

   Он переступил с ноги на ногу. Ему, по всей видимости, не хотелось этого делать, но наконец, он коротким нерешительным жестом передал листок:

   ― Ты пошла со мной, и я тебе покажу. Здесь нарисована моя Дени.

   Листок оказался карандашным этюдом, хорошим, детальным. В центре были изображены люди, много, около двадцати человек, все разного возраста. Веселые. Они сидели в конференц-зале института, в разных позах, некоторые смотрели вперед, на художника, а некоторые разговаривали вполоборота.

   ― Вот она, ― профессор ткнул пальцем в красивую высокую блондинку. ― А вот я.

   Блондинка сидела рядом с профессором в первом ряду и держала его за рукав. Она была чуть ли не на голову выше и намного красивее; на великолепном лице застыло неприятное брезгливое выражение. Она показалась мне смутно знакомой, но потом я увидела еще одно лицо и остолбенела.

   Во втором ряду сидела Эмми, моя соседка из Каморок, пухлая, хорошо одетая и довольная. Хорошо ей было, и рада она была сидеть здесь, рядом с блондинкой и сумасшедшим профессором. Было у нее здесь место, и было у нее здесь прошлое.

   ― Кто это? ― прошептала я, указывая на Эмми.

   ― Элиза, ― ответил он. ― Помощница. Добрая девочка. Но она теперь тоже вампир, наверное.

   Он был явно разочарован такой реакцией. Показалось, что профессор мешкал, потому что боялся и надеялся услышать: "Точно! Дени. Конечно, я ее знаю".

   А я не сказала ничего подобного, и теперь в безумных глазах темнела обида ребенка, не получившего подарок на праздник конца зимы.

   Мне стало жаль сломанную надежду, и я очень старалась вспомнить, но мысли были заняты Эмми-Элизой. Что произошло с подругой? Как она попала в реабилитационный центр? Есть ли какой-то смысл в словах помешанного?

   ― Почему Элиза вампир? ― спросила я. ― Она пьет кровь?

   ― Нет, ― раздраженно сказал он, ― не такой вампир. Ты не понимаешь.

   ― Не понимаю, ― согласилась я. ― А кто сделал ее вампиром?

   ― Дени, ― сумасшедший профессор покачал головой, ― она сказала мне "Ты ребенок", и я был ребенком. Я катал тележки, а она улыбалась насмешливо и говорила: "Хороший, хороший мальчик". А потом она сказала мне, что я взрослый, и дала мне шампанское. "Давай выпьем за твою победу", ― сказала она. И я выпил. И уснул. А пока я спал, она стала вампиром и убежала. И украла их всех, ― он показал на этюд, ― Я думаю, они теперь вампиры тоже, иначе зачем ей их красть?

   ― А вы? ― спросила я.

   ― А я искал её, ― ответил он. ― Я же любил её, а она обманула меня. Как обманула в свое время Грилена. А ведь он верил ей, сам отдал ключи от дома... Когда вернулся, дочь уже была мертва.

   ― Дени её убила, потому что вампир? ― ужаснулась я.

   ― Нет! ― раздраженно сказал сумасшедший. ― Ты не понимаешь. Это было раньше. Дочь Гернаса тяжело болела, просила о милости. Дени притворилась целительницей, и Гернас сам открыл ей дверь. Поверил. А я тоже ей верил. Знаешь, я искал ее глазами всех людей, но не нашел. Очень устал.

   Я посмотрела в грустные безумные глаза и вспомнила, кого напомнила мне блондинка, профессорская Дени. Именно её я видела в воспоминаниях старика, рассказавшего историю про шакала.

  Глава 59

   Мне было больше не к кому пойти со своими страхами и подозрениями, и я пошла-таки к Илину, надеясь, что тот сегодня решил поработать допоздна, и, желательно, один.

   И повезло, Илин был на месте, очень кстати, сидел и пил свой неизменный напиток ― горячий кофе с какао. Сосредоточенно так пил, как будто бы ставил какой-то невыносимо важный эксперимент, от которого зависит судьба мира, как минимум.

   ― Здравствуйте, ― сказала я.

   ― Здравствуйте, ― сказал он. ― Что вы тут делаете?

   ― Мне нужно с вами поговорить, ― сказала я.

   Он вздохнул, отодвинул в сторону чашку, взял неизменную монетку и начал подкидывать с отточенной до автоматизма четкостью.

   ― Почему со мной? ― спросил он. ― Я поручил вас Керону.

   ― Больше не с кем, ― призналась я. ― Я как раз о Кероне хочу поговорить.

   Илин кивнул, разрешая продолжать. Я, совершенно очевидно, мешала ему работать, он обдумывал что-то, и дождаться не мог, когда же я изложу свои незначительные проблемы и уберусь восвояси, оставив его в покое. Скептический настрой профессора мешал сосредоточиться, но я нуждалась в помощи, и позволила себе быть настолько же толстокожей и бесцеремонной, насколько был он сам. Я подвинула стул, села напротив, вытерла ладошки о колени.

   ― Сегодня, когда я была у Керона, лаборантка отдала черновики с начатыми работами по численному моделированию, ― начала я, медленно подбирая слова. ― На одном из листков были другие чернила, другой почерк. Я посмотрела на просвет...

   ― Детектив, ― прервал меня Илин. ― Я не играю в эти игры.

   ― Там оказалось схематическое изображение какого-то насекомого, по-моему, сверчка, ― я сократила историю. ― А потом я встретила местного сумасшедшего, который все ищет Дени, вы помните? Он живет в какой-то кладовке, и у него там...

   Но рыжий профессор меня больше не слушал. Он сидел молча, подкидывая монетку, и выражение лица становилось мрачнее и мрачнее. Что-то ему очень сильно не нравилось то ли в моей речи, то ли в монетке, настолько не нравилось, что он готов был взорваться сию же минуту. Илин походил на грозовую тучу, и я невольно сжалась и замолчала, ожидая разряда. Он поднял на меня глаза ― большие, недоуменные, и я вдруг поняла ― что-то не сходится, не укладывается в стройную картину профессорского мира, и я почему-то несу за это ответственность.

   ― Кори, что происходит? ― спросил в лоб.

   ― Мне... ― я не находила слов, не знала, что от меня хотят услышать, и решилась сразу рассказать все подозрения, ― кажется, Керон проводит какой-то эксперимент, который уже проходил в Институте раньше, и из-за которого пострадала целая исследовательская группа. Человек двадцать, как минимум одна девушка из этой группы находится в реабилитационном центре со стертой памятью, но показалось, что я узнала еще некоторые лица, и один человек из этой группы сошел с ума.

   Илин поднял брови, он явно ожидал услышать не это, и мои слова заинтересовали, отвлекли от искреннего возмущения, но лишь на миг. Затем профессор снова отвлекся от предъявленного Керону обвинения, потому что сейчас его волновало что-то другое, более важное на взгляд.

   ― Интересно, ― сказал он. ― Обсудим. Но я не об этом. Что вы делаете с вероятностью, и как вам удается перекрыть меня? Я даже не вижу, чтобы вы прилагали усилия. Я никогда не видел такого поля, это ненормально, неестественно.

   Я посмотрела на Илина, пораженная:

   ― Я ничего не делаю с вероятностью. Абсолютно. А если бы и делала, вас мне не перекрыть, вы же знаете.

   Он знал. Он играл со мной в покер, и обыгрывал, как простодушного ребенка. Я могла выиграть на наглом блефе, или когда мы с остальными лаборантами играли командой, но если мы оставались вдвоем, и Илин хотел себе выигрышную комбинацию ― он получал нужные карты, и точка, и я могла расходовать свой ресурс на изменение вероятностного поля до потери сознания в буквальном смысле слов.

   ― Сидите, ― сказал рыжеволосый профессор, ― и смотрите. Сейчас мы разберемся с этим, с вашего позволения, а потом вернемся к вашему, безусловно увлекательному, детективному расследованию.

   Он достал свой неизменный факирский набор ― еще одну монету, карты, кости, и, не глядя на меня, начал все это перемешивать и выкидывать. Я не могла уловить закономерность, а нервное настроение Илина явно усиливалось. Наконец он отодвинул все раздраженным жестом и объявил: