Текст книги "Дорога забытого знания (СИ)"

Автор книги: Орди Тадер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

   Меня удивило, что многие смотрели на меня с затаенным восхищением, и один высокий зажатый парень, сильно пахнущий немытым телом, без предисловия спросил, как мне удалось провернуть чтение мыслей без подготовки и согласия жертвы. Нерациональная неприязнь заставила меня отказаться от весьма выгодной сделки.

   Эмми сочувственно охнула, когда увидела меня, не в силах поверить, что это был тот эффект, которого я старательно добивалась во время долгих тренировок. В какой-то мере, я почувствовала себя дома. Реабилитационный центр оказался тем самым невероятным местом на планете, куда я могу вернуться без чувств, после тюрьмы, и меня здесь по прежнему будут ждать, встречать и ничто, по сути, не изменится.

   Через два дня произошло важное событие ― день рождения, а точнее день пробуждения Зиэн. Мы решили, что «имениннице» примерно двадцать восемь лет. Не больше тридцати и не меньше двадцати шести, однозначно. Мы долго, дружески подтрунивая, гадали, кем Зиэн была раньше. В смуглой художнице плохо уживались аристократические замашки, бунтарские мысли и любовь к работе.

   ― Я была революционером, ― подмигнула Зиэн. ― Но хотела рисовать. Разве не понятно?

   Мы сидели в любимом трактире, где всегда было шумно. Множество путешественников стучало по дощатому полу каблуками всех мыслимых и немыслимых форм. Сегодня мы заняли небольшой столик на троих у окна, в дальнем конце зала. Праздник ― будем беседовать друг с другом, а не искать новых знакомств. На подоконнике величаво сидела красивая кукла в народном костюме с блестящими миниатюрными бусами. Смотрела в пустоту высокомерным взглядом, как умеют настоящие аристократы. Соседние столики оккупировали гости, и мы автоматически ловили обрывки разговоров, запасая их, как основные тезисы недочитанной книги.

   Мы пили кислое недорогое вино непонятного происхождения и заедали восхитительным твердым сыром, нарезанным тонкими, почти прозрачными ломтиками. Сыр таял на языке, оставляя солоноватый насыщенный привкус. Довольно быстро разговор скатился к дню пробуждения ― самому первому и значимому в нашей новой жизни. Для Зиэн с памятной даты прошло уже почти три года, но художница по-прежнему отчетливо помнила натюрморт с полевыми цветами и виноградом, который украшал стену в приемном покое.

   ― Это сочетание показалось мне ужасно неестественным, ― сказала Зиэн. ― Я все время отвлекалась, вместо того чтобы слушать вопросы. Пыталась найти в рисунке тайный смысл, понять, что так сильно меня задевает.

   ― Поняла? ― спросила я.

   ― Думаю, да, ― ответила Зиэн. ― Полевые васильки, которые были в букете, не цветут там, где растет виноград.

   ― И?

   ― Это же очевидно, ― подняла брови художница. ― Это знак, показывающий, что я нахожусь не в том месте, где должна была бы находиться по статусу и рангу, если бы события имели естественный ход. Он помог мне понять и принять ситуацию.

   Зиэн пожала плечами, отхлебнула вина. Она освоилась лучше всех нас, у нее был талант, которому нашлось применение, поэтому для художницы тот первый день был поворотом к новой, интересной жизни и девушка редко оглядывалась назад.

   ― Действительно, очевидно, ― не скрывая сарказма ответила я, но Зиэн не обратила внимания. ― Эмми, а тебя что больше всего зацепило в первый день? Я одна осталась равнодушна к натюрморту?

   ― Нет, я тоже не помню картину, ― сказала Эмми. ― Меня поразило огромное количество людей, которые были в коридоре. Эти люди не все поместились на скамьях, и некоторые сидели прямо на полу, один мужчина стоял в центре коридора и рассматривал руки. Я даже сначала подумала, что очнулась на вокзале, и мы откуда-то приехали или ждем отправления. Но, скорее, приехали, я не знала этих людей, но меня не покидало ощущение, что я их когда-то видела ― как случайных попутчиков, не более. Я не заметила ничего общего, в том коридоре ждали и молодые, и старые, и подтянутые, и полные. В основном мужчины, но женщины тоже были ― две, сидели на противоположной скамье.

   ― Двадцать один человек, ― задумчиво протянула я.

   ― Может быть, ― Эмми прикрыла глаза, будто пытаясь посчитать воспоминания. ― А откуда ты знаешь?

   ― Так сказал угрюмый мужик в приемном покое, когда я спросила, много ли стертых, ― пояснила я.

   Зиэн удовлетворенно кивнула, она любила, когда рассказы из нескольких источников сходились.

   ― Вообще вам повезло, ― заявила она, ― Общежитие проплачено, сразу попали в цех по рисованию. Я проснулась без гроша в кармане и меня определили гладильщицей ― там зарплата повыше, но работа не в пример тяжелее. А деньги все равно отдаешь за общагу.

   ― Даа, ― задумчиво протянула Эмми, ― Странно, вот кто-то меня стер, а денег с собой положил. Стирал ― значит ненавидел? Совесть замучила, решил откупиться?

   ― Какая разница, все равно не узнаешь, ― пожала плечами Зиэн, ― Зато тебе жить полегче. Я еле вырвалась из ада с утюгами и паром, кисточки и свобода творчества кажутся раем. Может, так и задумано с этими цехами и низкой зарплатой ― добиваешься уровня чуть выше и уже всем доволен и ничего не надо. Короче, ерунда это все, даже вспоминать не хочу. Эмми, лучше ты расскажи еще что-нибудь!

   Эмми задумалась, а потом выдала:

   ― А еще меня в первый день хотели назвать Элерой. Похоже на холеру. Я сказала, что буду Эмми.

   ― А меня уже из коридора позвали по имени, ― вдруг вспомнила я и подумала, что возможно это и есть та самая деталь, которая не давала покоя в первый день. Имя, это же не просто так, и когда я сидела в коридоре, прошлого у меня еще не было, а вот имя уже было.

   ― Мне дали имя уже внутри, причем, похоже, он сам его придумал, ― все тем же возмущенным тоном продолжила Эмми. ― Почему бы не дать нам самим возможность придумывать себе имя?

   ― Наверное, мы бы слишком долго думали, и процесс бы затянулся, ― цинично заметила Зиэн, ― Мне тоже дали имя внутри. Я решила, что лекарь хочет сначала посмотреть на человека, чтобы имя хоть немного соответствовало внешности. Мое, например, подходит к южному цвету кожи.

   ― Возможно, ― согласилась я, ― А на меня лекарь посмотрел через замочную скважину?

   ― Просто в этот день ему хотелось назвать кого-нибудь так, ― пожала плечами Зиэн. Художница не увидела ничего достойного внимания в моем признании. Я переключилась на следующую тему беседы ― уже привыкла доверять её прагматичным суждениям.

   Вечером, когда я уже засыпала носом к стенке, Эмми тихо пробормотала:

   ― Мне кажется, у меня был кот.

   ― Что? ― переспросила я, поворачиваясь.

   Эмми сидела на кровати, обняв колени, и на ее лице не осталось ни следа постоянной улыбки. Уголки губ скорбно поползли вниз, а глаза подозрительно затуманились.

   ― Кот, ― повторила Эмми, ― Очень пушистый и, наверное, белый. Он со мной всегда спал, теплый-теплый. Ему тоже снились сны, и он вздрагивал и поджимал лапы. Летом ему было жарко, и шерсть по всему дому валялась клочками, будто слипшаяся паутина. Когда мы всей семьей отмечали день рождения, он сидел под столом и выпрашивал лакомые кусочки. А теперь у меня ни семьи, ни кота, и я придумываю себе прошлое.

  Глава 14

   Я ждала этого дня с предвкушением. Отсчитывала минуты, оттачивала шаги. Момент заключительной вылазки, надежда заглянуть в замочную скважину. Вчерашний разговор с Эмми с новой силой разбередил застарелое любопытство. Может, удастся узнать что-нибудь про нее тоже?

   Повезло ― сегодня сдают годовой отчет по стертым, а через неделю мой день Пробуждения. Попала в начало отчетного года, успела прийти в себя и познакомиться с мошенницей. Сдали бы отчет на полгода пораньше ― так бы и упустила шанс узнать хоть что-то.

   Орайя сказала, что деньги с собой ― хороший знак. Деньги редко кладут просто так, на тело бессознательной жертвы. Обычно к монетам прилагается мешочек, отрез ткани ― что угодно.

   Подготовка заняла все свободные три дня. Для вылазки нужно много ресурса, причем сразу. Пришлось купить книгу на черном рынке. Учебник по энтомологии, про прямокрылых насекомых, а стоит как две зарплаты. Возможно, честной гражданкой и в этой жизни я больше считаться не могу ― приобретение учебника обошлось в два срезанных кошелька в богатой части города. Пустяки, не считается.

   Можно было бы всю ночь сидеть в трактире, но ведь не все ночи урожайные. Иногда путешественников нет, порой истории настолько банальные, что все выводы сразу и на поверхности. К утру уровень ресурса неизбежно бы снизился.

   Я быстро добежала до ближайшего безлюдного парка, оболюбовала читальное место за толстым вязом и открыла книгу. Скукотища. Неполное превращение, длинноусые, сегменты брюшка... Спасибо, есть контрольные вопросы в конце каждой главы, можно подумать об отрядах и способах коммуникации. Даже загадки есть неразрешенные. Оказывается, на севере водится вид сверчков, вызывающих бурные научные полемики.

   Все, силы достаточно, можно идти. Само дело ерундовое, на самом деле, главное ― тщательная подготовка. Зайти в дом к исследователю и остаться незамеченным ― практически невозможно. Нужно ловить материалы в пути. На встречу объект пойдет, вероятнее всего, оградившись щитом. Снять щит втихомолку тоже нереально. Да и в прямом противостоянии это было бы непросто, а Орайя и вовсе считала, что невозможно. "Тебя ж мастер Бе побил. ― заявила девчонка напрямик, ― А мастер Бе и в подметки исследователю, обученному в Институте не годится". Я опять не стала спорить. Драка с представителем Института и в самом деле в мои планы не входила, и в исходе я уверена не была.

   Обходной путь оказался простым и элегантным. Щит охраняет владельца от любого внешнего воздействия, включая запах. Никто не умеет ощущать ароматы, оградившись от мира непроницаемым коконом. Значит, нужно, чтобы по пути исследователь захотел снять щит и что-то понюхать. В самой середине предполагаемого маршрута росло дерево джезраа. Легендарное дерево, удивительное. Цветет осенью, плодоносит зимой. Обладает странными, полумифическими свойствами ― говорят, никто и никогда не умирает под джезраа. Внушает оптимизм. А еще вызывает доверие, потому что под этим деревом не принято совершать преступления. Ни один мастер не одобрил бы наш с Орайей сценарий, но мы действовали самостоятельно. Юная мошенница с подростковым максимализмом плевать хотела на суеверия, я же не склонна доверять непроверенным слухам.

   Аромат у джезраа волшебный, дурманящий, сладковато-миндальный. Причем цветет дерево только один день, сорванные ветки пахнут мертвечиной.

   Так что план был очевиден. Едва вырвавшись из заключения, мы с Орайей стали подталкивать исследователя к встрече с джезраа. Я ночью повесила карандашный этюд с изображением цветущего дерева в коридоре, где принимали стертых. Орайя и её друзья декорировали набросками любимое кафе объекта. За эти три дня наш исследователь встречался с влюбленными парочками, восхищенно беседующими о джезраа, с девчонкой, спрашивающей у "матери", чем пахнет мифическое дерево. Обонял парфюмерную композицию, максимально похожую на волшебный запах. Ужинал в трактире с подвыпившим и откровенным "странником", утверждающим: "Если ты слышал аромат джезраа, то и умирать не страшно. Это я тебе говорю, а я пол-мира объехал, и что только не видел и не слышал""

   Дело осталось за малым ― сегодня джезраа должен зацвести.

   Я покинула читальное место и помчалась к заветному дереву. Заставить растение цвести ― задача не из легких. Бутоны уже появились, тугие и клейкие, иначе бы ничего не вышло. Толстенного и дорогущего учебника хватило еле-еле. Первые движения лепестков стоили мне испарины, как подъем в крутую гору. Когда миниатюрные изящные узелки начали раскрываться, все тело было покрыто потом, руки тряслись, в глазах двоилось.

   Чарующий аромат помог сориентироваться в пространстве. Я отползла в ближайшие кусты и похвалила предусмотрительность Орайи. Девчонка настояла, что считывать информацию будет она. Мне казалось, что на последнем этапе помощь мошенницы не потребуется, справлюсь и сама. Ошиблась.

   Тяжело дыша ― казалось, исследователь услышит судорожные толчки грудной клетки ― я видела, как объект подошел к дереву, восхищенно воззрился на полураскрытые бутоны. "Ну же, ― подумала я, ― давай".

   Исследователь поднял левую руку и потер мочку уха. "Готово!" ― торжествующе подумала я. Почему-то многие трут ухо, когда снимают щит. Объект, полузакрыв глаза, вдыхает дурманящий аромат, губы трогает улыбка. Точно, сработало!

   Где-то на другой стороне дороги невидимая отсюда Орайя изучающе смотрит на черный портфель. Использует ресурс и превращает грубую кожу в прозрачную, слой за слоем просматривает бумаги в поисках моего имени.

   С мошенницей мы встретились уже заполночь, когда Эмми уснула.

   ― Кори, ― процитировала Орайя, ― Дата пробуждения: Восемнадцатое число, Последний месяц Жатвы, 904-й год. Имущество: 45 золотых в стандартном холщовом мешочке. На лицевой стороне углем написано: "Кори". Деньги направлены на оплату проживания. Обновление от второго числа последнего месяца Жатвы, 905-й год: сорок золотых перечислены на оплату штрафа за ментальное правонарушение.

   ― А про Эмми что-нибудь было?

   ― Ничего.

   ― Спасибо, Орайя, ― выдохнула я.

   ― Не за что. Мы в расчете, ― заявила зеленоглазая девушка и скрылась в темноте.

  Глава 15

   В стекло назойливо стучал осенний ветер, и я сидела, скрестив ноги на кровати, погруженная в невеселые финансовые размышления. Зима была на носу, до нее оставалось две зарплаты, а я и не подумала за лето скопить денег даже на самую простецкую зимнюю одежду.

   Скудные остатки зарплаты я спустила в трактирах, угощая разношерстных странников. Имя... Таинственная надпись на мешочке с деньгами обошлась мне недешево в трех смыслах, но так и не раскрыла истинное значение.

   Во-первых, я лишилась воровской невинности в этой жизни и обокрала двоих граждан. Причем все прошло настолько гладко, что так и подмывало повторить, обзавестись уютным ватником и парой новых ботинок. Иногда я начинала придумывать историю для Эмми, оправдывающую появление крупной суммы, но пока дело размышлениями и ограничивалось.

   Во-вторых, я заставила цвести джезраа. Хоть суеверия мне чужды, но все-таки нарушать неписаные законы неприятно. Впрочем, здесь тоже все прошло гладко. Дерево собиралось плодоносить. Пронесло. Впрочем, главное, что исследователь ничего не заподозрил.

   Третий смысл был тот самый, финансовый. Я заплатила уже за семерых путешественников, обещавших пролить свет на простое сочетание четырех букв. Большинство историй оказались пустышками. Мне рассказывали про богиню Гори, изобразившую себя в нарисованном знании, про помешанную герцогиню Кориэллу, любившую танцевать обнаженной в самой высокой башне северного дворца и десяток других баек. Не менее любопытных и познавательных, но не имеющих никакого отношения к делу.

   Никто не помнил Кори, не знал о Кори, и говорить было не о чем. Приятно, конечно, что имя оказалось уникальным ― Эмми вон, на каждом шагу встречаются, на втором этаже каморок и то трое. С широко распространенным именем расследование не начнешь. Я уже начала думать, что Кори ― просто моё имя из прошлой жизни. Тогда отсутствие слухов и легенд объясняется элементарно ― как водится, все вокруг забыли и владелицу и имя. Возможно, стирающий захотел сохранить это сочетание букв из нелепой сентиментальности. Мало ли, родовое имя, не хотел, чтобы пропало совсем. Может быть, я все-таки неудавшаяся аристократка? В высших слоях общества отношение к сочетаниям букв особенно трепетное.

   А в прошлый вторник мне повезло. За пару жарких историй о побережье Морэна ― осенью многие любят слушать пикантные истории о теплых странах ― черноусый горец согласился назвать ассоциацию. Он пришел в трактир уже под вечер, когда мои расспросы превратились из заинтересованных в формальные. Горец энергично работал белоснежными зубами, пережевывая темный комок лиственничной смолы. Я даже застыла в облаке запаха теплой хвои, заворожено уставившись на деятельную челюсть.

   ― О чем бы ты хотела послушать, девушка? ― спросил вечерний гость, энергично выделяя звонкую "д".

   ― О Кори, ― на автомате ответила я.

   ― Неожиданно!

   ― У меня есть подруга с таким именем, хочу подарить ей интересную историю ко дню рождения, ― уклончиво ответила я.

   ― Девушка, ― сказал горец, обдав меня новой волной хвойно-дегтярного аромата, ― есть в языке древних племен Карессы слово Ко-ори. Именно так, с придыханием на первый слог. Кажется, это имя собственное, что-то религиозное. Имеет отношение к нарисованному знанию. Это все, что я могу сказать. Ты извини. Вряд ли сойдет за подарок.

   Я извинила с радостью ― это была самая ценная информация из добытых за последние недели. По-крайней мере, теперь известно хоть что-то, есть зацепка. Возможно, путешественники из Каресских гор смогут прояснить тайну, если задавать правильные вопросы. Как назло, странников оттуда кот наплакал, и удача снова повернулась спиной.

   Мой жадный интерес постепенно сходил на нет, сменяясь проблемами насущными. Теми же наступающими холодами. Все казалось, что зима не скоро, что как-нибудь разберусь, а вот теперь пора разбираться, а не на что. Простой альтернативный путь жег ладони, но открытая доверчивая улыбка Эмми пока удерживала в рамках добропорядочности. Можно отменить все пустые траты, прекратить походы в трактир и библиотеку... А тут как назло Зиэн с грядущим концертом ― "событие года, шквал эмоций, ты не можешь сидеть и тухнуть в каморках, когда на городской площади проходит такое!" Не ко времени подвернулась.

   Зиэн всё ещё стояла у входа в нашу комнату. С противным скрипом повернула дверную ручку, привлекая внимание, и настойчиво повторила:

   ― Пошли. Тебе понравится, я знаю.

   ― Зиэн, я верю тебе, ― в третий раз ответила я, уже раздраженно, ― но не могу пойти.

   ― Почему? Объясни, и я отстану, ― пообещала художница.

   ― Хорошо, ― устало кивнула я. ― Зиэн, ты же знаешь, у меня через две недели закончится оплата жилья в Каморках, а я так и не нашла работу с проживанием или с нормальной зарплатой. У меня нет зимней одежды. Не хочу сидеть еще одну зиму взаперти! Эти деньги, ― я сделала неопределенный жест, ― последнее, что у меня есть. Не могу тратить их на концерт, просто не могу.

   Художница нахмурилась, как будто бы я сморозила невероятную глупость.

   ― Но сейчас у тебя хватит денег на билет? ― уточнила она. ― Да дешево же! Хочешь, возьми в долг.

   ― Не хочу. Вот так, по мелочам, все и расходится, ― поморщилась я и собралась пуститься в нудные рассуждения о вреде транжирства.

   ― Когда ты последний раз слушала музыку? ― перебила Зиэн.

   Я задумалась. Вспомнила, как скоморохи играли на ярмарке, когда проходила мимо летом. Как ловила трели птиц на утренней пробежке.

   Зиэн поняла все по моему лицу.

   ― Ты должна пойти, ― сказала она. ― Возможно, тебе больше не представится такой шанс, если будешь пахать как проклятая, чтобы оплатить жилье и еду.

   Я задумалась. В словах Зиэн была особенная логика, свойственная художникам и поэтам, и в ней было что-то правильное, настоящее. И вообще, билет стоит семьдесят медяков, как десять булок. Ерунда, из-за чего я уперлась. На принцип хотелось пойти, это все накопившееся раздражение.

   ― Пойду, ― ответила я. ― Поняла.

   Зиэн удовлетворенно кивнула и скрылась в своей комнате, оставив меня наедине с назойливым ветром и невеселыми размышлениями.

   Тускло и мрачно. И воздух спертый, статичный, пресный. Это неправильно. Воздух должен двигаться, закручиваться в вихрях, поднимать волосы и цветочную пыльцу. Нести добрые вести, сухие листья, легкие капли дождя.

   Воздух должен быть ветром.

  Глава 16

   На просторных центральных улицах чувствовалось оживление. Молодежь собиралась стайками, кто-то затянул негромкий мотив, девушки хихикали и лукаво стреляли озорными взглядами.

   Мы с Зиэн шли вроде бы в толпе и всё же ― чуть в стороне. Будто на лбу написано, что мы стертые и это заразно. Я уже почти привыкла к такому отношению, но на массовых мероприятиях дистанция всегда немного коробила.

   Художница не обращала внимания, неторопливо рассказывала про группу:

   ― Они отлично играют, очень мелодично. Солист ― его зовут Ким Роаден ― эдакий живчик, сама начнешь прыгать в такт музыке, когда увидишь. Умеет завести толпу. А иногда может выкинуть на сцене что-нибудь провокационное. Сейчас в каморках много болтают о группе, не слышала?

   ― Нет, не довелось.

   ― Ну и ладно, ― махнула Зиэн и продолжила. ― На гитаре играет Эрин Кирлин, потрясающий красавчик, и часть девушек придет на концерт только из-за него. Но играет хорошо, свободно, как ветер в грозу. Еще кто-то третий есть, но я не помню... Песни интересные, разбирающиеся люди говорят, что в текстах немало фактов, порой спорных. Кстати, у них есть песня про стертую, которая хотела изменить мир. "Дважды пройденный путь", кажется. Так что даже если тебе не понравится музыка, ресурс ты пополнить сможешь.

   ― Весьма кстати, ― отметила я, ― Это дело я люблю, сила в любом случае пригодится. И в истории я разбираюсь очень плохо, так что не помешает хоть немного заполнить пробел.

   Чем ближе мы подходили к центральной площади, тем меньше сторонились нас горожане. Концерт сплотил всех, и перед входом мы окончательно смешались с оживленной, радостной толпой. Я вдруг ощутила легкое предвкушение чуда ― ни разу после пробуждения не была на таком большом и шумном празднике.

   Мы вошли, и Зиэн решительно потащила меня к сцене ― «Скорей, потом не протиснемся», ― возмущенно шипела художница. Я немного тормозила, не нравилось быть настолько окруженной, сдавленной людьми, в желудке поднималось смутное беспокойство, но я заставила себя не обращать на это внимания. Несколько минут ожидания, в течение которых я беззвучно ругала Зиэн за то, что по моим ногам прошлось уже, наверное, человек десять, а чтобы вдохнуть полной грудью нужно упираться руками в спину впереди стоящему парню, а потом на сцену вышли музыканты. Они начали настраивать инструменты, и толпа замерла.

   Вокалист ― кажется, Зиэн называла его Кимом ― встал спиной к толпе и развел руки в театральном жесте. Позади сцены появилось туманное изображение ― дорога, уходящая вдаль, нависшее мрачное небо, затянутое тучами. Пейзаж проявлялся и искажался, становился фантасмагорическим и пугающим.

   В каморках одна девушка умела показывать пейзажи, короткие диалоги. Правда, хорошо получались только зарисовки реальных событий, произошедших с рассказчицей недавно. Мы все равно платили за демонстрацию информацией и деньгами. Зимой для выхода на улицу нужны были ватники, которых у нас не было. В легкой одежде зимой ходили только аристократы и сотрудники Института, а еще нищие. Мы все-таки больше напоминали вторых, чем первых.

   А вот новички часто забывали о сезонной одежде, сказывались привычки из прошлого. Стоили ватники дорого, и обзавестись таким с одной нашей зарплаты было нереально.

   Поэтому гуляли реже и в развлечениях нуждались остро.

   Тем временем вокалист на сцене застыл в странной и неестественной позе, словно ждал призванных духов. Изображение за сценой становилось ярче, цвета ― насыщенными, грозными, как в последнюю минуту перед бурей. И появился звук, отдаленный, но четкий ― бряцанье металла, шум тысячи слаженных шагов.

   Затем вокалист повернулся к зрителям, толпа взревела, а он заговорщицки улыбнулся, щелкнул пальцами ― на раскрытой ладони вспыхнуло пламя. Ким осторожно, как птицу, пронес светящийся сполох к краю сцены на вытянутой руке и оставил здесь, в воздухе, отошел к центру и зажег следующий огонь. Всего он установил их семь, пока остальные настраивали инструменты, и это были странные огни, которые ярко освещали лица артистов и инструменты, оставляя все остальное в тени сгущающихся сумерек. Музыканты теперь немного напоминали кукол знания, которых раскрашивали в цеху, с прорисованными лицами и руками на пустой деревянной заготовке.

   Я невольно поразилась мастерству. Сколько же ресурса у этого вокалиста? Не меньше, чем у меня, если не больше, ведь ему еще петь, чтобы было слышно на всей площади, заполненной народом. Может, и я была музыкантом? Фургоны казались уютными, как дом, который я потеряла.

   А потом начался концерт. Тонкий налет цивилизованности слетел с меня вместе с первыми звуками мощных гитарных риффов, я прыгала под барабанный бой, как дикие предки вокруг костра после удачной охоты. Вокалист с заразительной жизнерадостностью исполнил несколько по сути тяжелых, неоднозначных песен о странных подвигах забытых героев и пару не просто двусмысленных, а безусловно непристойных куплетов. Глубокий голос будил какие-то абсолютно дремучие инстинкты. Музыкант прямо на сцене пил эль, но не пьянел. Лишь усмехался и швырял зачарованные на неразбивание кружки в ревущую толпу. Я была частью орущей массы, клеткой большого организма, лишенной смешной и ненужной здесь индивидуальности.

   Неожиданно я услышала слова новой песни, которые разрушили уютный транс. Стихи обращались ко мне, напрямую и без эпитетов. Я почувствовала, как засосало под ложечкой от невнятной тоски, которая обитала рядом все время, и вдруг обрела форму, выраженная словами; оказалась невыносимой, болезненной, но в то же время стало легче, как будто вскрылся нарыв.

  Закрой свой дом, закрой глаза,

  закрой, и не смотри назад.

  Иди ко мне, иди вперед,

  тебя дорога ночью ждет.

   Ким пел резко, почти агрессивно, и гитара играла, как песня ветра, и барабаны звучали, как стук колес, не оставляя выбора. Это была не песня, это был зов дороги, и он как таинственный магнит вытянул весь покой из моей крови, оставив лишь мучительное желание отправиться в путь.

   Стабильность испортила меня, расслабила, превратила в комнатный цветок. Страшно представить, я жила на одном месте, ходила на одну и ту же работу, бегала по одному и тому же маршруту больше года. Я покрылась пылью, как бесполезный сувенир, еще немного, и из ног вырастут корни, и тогда я никогда не смогу съехать с проторенной колеи.

   Концерт закончился, музыка смолкла. Я осталась на месте.

   ― Пошли, ― тронула меня за плечо Зиэн.

   ― Подожди, ― сказала я. ― Возьму отпечаток у вокалиста на память.

   В Каморки идти не хотелось. Я уже провела там слишком много времени, и мысль об еще одной ночи на том же месте вдруг показалась невыносимой. В голову приходили безумные мысли о диких поступках, чтобы отсрочить момент возвращения в рутину. Можно украсть повозку и поехать из города в сторону моря сегодня же. Впрочем, я понимала, насколько это глупо и опасно. Меня догонят, как только закончится ресурс, и тогда сегодняшняя обыденность будет казаться сказочным садом. Но я вырвусь из колеи, устроюсь работать в караван торговцев, кем угодно, хоть конюхом и зазывалой. Не останусь здесь. Надо только подумать. Жалко, в Институт идти не с чем, но сидя в цеху много ресурса не наберешь, все равно нужно что-то менять.

   Я встала в очередь или, вернее, бурлящую толпу фанатов. Здесь прыгало, толкалось, обнималось человек сто, не меньше. Слышались обрывки уже знакомых песен, исполняемых пьяными голосами, пахло молодостью и элем.

   ― Я тогда пойду, мне завтра рано вставать, срочный заказ, ― виновато сказала Зиэн, оглядывая кипучую человеческую массу. ― Ты не задерживайся.

   ― Конечно, ― с облегчением сказала я. Не хотелось разговаривать и обсуждать концерт сегодня. ― Все в порядке, у меня полно ресурса, не беспокойся! Передавай Эмми привет и скажи, чтобы ложилась спать, не дожидаясь меня. Приду тихо, будить не буду. Интересных тебе снов!

   ― А тебе ― отлично провести время, ― улыбнулась художница.

   Я обыскала все свои карманы, не зная, что надеюсь найти. Со времени пробуждения у меня не было ни платков, ни бумаги. Наконец решила ― пусть ставит печать на рукав. Вышью, будет напоминать.

   Когда подошла моя очередь, я подняла к вокалисту руку. Натянула рукав на костяшки пальцев, зажала ткань в кулаке.

   Ким Роаден быстро поставил печать на рукав и наклонился посмотреть на меня. Я улыбнулась, стараясь вложить в эту улыбку всю признательность за то, что проснулось во мне. За то, что в жизни появился смысл, а не только отчаянная цель узнать, кто я. Ким замер на мгновение, наклонился еще ниже и произнес негромко:

   ― Так вот для кого я пел. Ты мне нравишься.

   ― Ты мне тоже, ― ответила я.

   ― Хочешь провести ночь со мной сегодня?

   ― Хочу.

   ― Так просто? ― удивился он.

   ― А должно быть сложно? ― спросила я с вызовом.

   Вместо ответа он взял меня за руки и поднял на сцену легко:

   ― Сейчас я закончу здесь, ― сказал Ким, ― и ты расскажешь мне о себе.

  Глава 17

   Я открыла глаза и посмотрела на потолок фургона, в центре которого красовался настежь открытый люк. В люке виднелось небо, необычно синее и яркое для осеннего дня. Было раннее утро и было свежо и зябко.

   На стене фургона, прямо передо мной, висела старая карта, вся испещренная мелкими пометками, расчерченная извилистыми линиями, выцветшая на солнце и с оторванным углом. На противоположной стене ― гитара с изображенной на корпусе обнаженной девушкой. Гармоничный рисунок, изгибы женской фигуры, как отражение форм инструмента.

   Фургон был небольшой, но не тесный, и в нем удивительно пахло дорогой. Свободой. И приключениями. Странный запах, сочетающий аромат сосен, дегтя, которым смазывают колеса, и дыма от костра.

   Ким сидел рядом и внимательно смотрел на меня, словно пытаясь разрешить некий вопрос.

   ― Скажи свое имя, ― потребовал он, когда увидел, что я открыла глаза.

   ― Кори, ― ответила я, ― а в чем дело?

   ― Красивое имя, ― растерянно отметил он. ― Почему ты не сказала вчера? Это странно.

   ― Не уверена, что это правда мое имя, ― объяснила я, ― а мне почему-то было принципиально не врать.

   ― А сейчас это уже не критично? ― улыбнулся Ким. Улыбка у него была светлая и вместе с тем какая-то немного нахальная, как будто он оценивал меня, точно уверенный в своем праве на это.

   ― Да, сейчас меня уже отпустило, ― подтвердила я. ― Это все был эль и твои песни. Сейчас я уже готова врать и хочу торговаться. Еще пара вопросов, и я потребую от тебя информации взамен. Уверена, тебе есть что рассказать.

   ― Есть, ― согласился он. ― Но сначала я. У меня появился еще один вопрос ― как можно сомневаться в своем имени?

   ― Я стертая, ― призналась я. Мне не хотелось этого говорить, но я терпеть не могу разводить тайны на пустом месте.