Текст книги "Я никому тебя не отдам (СИ)"

Автор книги: Мурзель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Вся комната была покрыта засохшими пятнами крови. На Курта нахлынула дурнота. Все закружилось перед глазами, ему показалось, что потолок вот-вот на него обрушится. Он как будто вновь вернулся в то время, вновь оказался в пыточной камере, голый, прикованный к столу… Страшные картины прошлого огненными всполохами пронеслись в его мозгу. Дыхание перехватило, а ноги подкосились, как будто из них вынули все кости. Чтобы не упасть, он прислонился к стене и закрыл руками лицо.

Эвелина заглянула вовнутрь и, увидев в каком он состоянии, торопливо подбежала к нему и встряхнула за плечи.

– Курт! Что с тобой?!

Ее крик, полный ужаса и отчаяния, отрезвил Курта. Он медленно отнял ладони от лица, и посмотрел на нее.

– Прости! Что-то мне нехорошо! Но уже полегчало.

– Ты уверен? – взволнованно спросила она.

– Да. Идем дальше!

Эвелина отвела взгляд от его лица и обвела глазами помещение. Его обстановка поразила ее.

– Что это? Это… пыточная камера? – она ошарашено повернулась к нему.

– Да… как видишь.

– Курт, что у вас происходит? ВОТ ТАК вы обучаете своих новобранцев?

– Нет… Я думал, все это в прошлом…

– Мы должны немедленно прекратить все это! Ты должен сообщить вашему генералу о том, что здесь происходит!

– Боюсь, он в курсе дела.

– Но почему? Зачем все это?

– Он считает, что именно так получаются лучшие солдаты!

– Что за чушь? Вот ты, например, отличный солдат, но это же не значит, что…

Внезапно Эвелину посетила страшная догадка.

– Курт… ты… ты был в таком лагере? – прерывающимся голосом спросила она.

– Да… – сдавленно промолвил он.

Она застыла в немом оцепенении, чувствуя, что задыхается, и судорожно втянула воздух ртом. Горло сжалось, на глазах выступили слезы.

– Сейчас не время говорить об этом, – сказал Курт. – Идем!

С этими словами он направился вверх по лестнице, и Эвелина на подкашивающихся ногах поплелась за ним следом.

На первом этаже они заглянули в спальные помещения. По периметру возвышались наспех сколоченные трехъярусные нары, лишь слегка прикрытые рваным тряпьем. Между стойками были протянуты веревки, на которых сушилось убогое белье. Пятна черной плесени покрывали стены и потолок. В затхлом воздухе витали тяжелые миазмы сырости и застарелого пота.

Герман был не только садистом, но и извращенцем. По ночам он часто наведывался в спальни рекрутов, чтобы выбрать себе очередную игрушку. Когда раздавался скрежет ключа в замочной скважине, и в распахнутую дверь врывался тусклый свет фонаря, все замирали на нарах, вжимаясь в тюфяки в малодушной надежде, что на этот раз выберут кого-то другого.

Он насиловал свою жертву прямо в бараке, заломив руки за спину и прижав к стене. Герман делал это при всех, чтобы каждый знал, что он здесь царь и бог, и может трахнуть кого угодно. Так он прививал солдатам слепую покорность, а попытки сопротивления лишь сильнее распаляли его.

Курт тяжело опустился на одну из коек и обхватил голову руками. Он сидел в безмолвном оцепенении, раскачиваясь как маятник из стороны в сторону. При виде него у Эвелины кровь застыла в жилах. Он никогда раньше таким не был – всегда спокойный, уверенный, здравомыслящий. Но то, что творилось с ним сейчас, не поддавалось никакому объяснению и повергало ее в настоящую панику. «Он сошел с ума? Вдруг он навсегда останется таким! И зачем только мы приехали в этот проклятый лагерь!»

Он всегда был таким уверенным в себе, всегда знал, что делать, всегда защищал ее. А что теперь? Они застряли здесь, посредине лагеря, в котором творятся ужасные вещи. «Что нам делать?» Она всегда задавала ему это вопрос, и он всегда знал на него ответ. Но сейчас он не в состоянии принимать никаких решений, не в силах брать на себя ответственность.

На третью ночь в лагере Курт крепко спал после изнурительной тренировки, и не слышал, как Герман вошел в барак. Он проснулся от того, что кто-то схватил его за шиворот и стащил с кровати. Спросонья подумал, что это глупые шутки сослуживцев, и попытался отпихнуть нападавшего. В ту же секунду получил мощный удар в челюсть, почти вырубивший его. Как сквозь густой туман ощущал, как его ставят к стене, перегибают через тумбу, спускают с него портки, сзади наваливается грузная туша. Очнулся, лишь, когда резкая боль пронзила его тело. Дернулся, хотел вырваться, но Герман сильно выкрутил ему руку, заставляя наклониться еще ниже.

То, что с ним делали, выходило за все рамки человеческого понимания. Он не верил, что это происходит с ним. Это было чудовищно, жутко! Разум просто отказывался в это поверить! И все это происходило на глазах у его новых сослуживцев! Почему они не вмешаются, почему не остановят это безумие?

Когда все закончилось, Герман ушел, а Курт кое-как натянул портки и сполз на заплеванный пол, тяжело привалившись к стене. Его сковало тупое оцепенение, а голова гудела, будто каменная. То, что с ним сделали, считалось самым страшным унижением для мужчины. Ниже падать было некуда!

Эта ночь сломала всю его жизнь.

– Курт! Очнись, умоляю тебя! – как будто издалека до него донесся голос Эвелины.

Курт вздрогнул и открыл глаза. Он сидел на хлипких нарах в вонючем бараке, а перед ним стояла она и держала его за руку.

– Гринблад, прости. Мне нужно взять себя в руки! – выдавил он и тяжело поднялся с койки.

– Курт, давай уйдем отсюда! Мне страшно! – взмолилась она.

– Да… ты права. – Я, похоже, не в том состоянии, чтобы продолжать расследование. Мы передадим дело Зиглинде.

Они спустились на первый этаж и направились к выходу. Вдруг внимание Курта привлекло висящее у двери объявление.

«Приказ о проведении ночной муштры крайней степени

Всем новобранцам, получившим данный приказ, явиться на ночную муштру рядового Вильгельма.

Явка обязательна.

Сбор будет проводиться в 22:00 на лесной тропе к северу от лагеря.

Те, кто не явится, также пройдут через муштру».

Когда он прочел листовку, его лицо окаменело, а к горлу подкатила тошнота.

Первая муштра «крайней степени» навсегда врезалась в его память. Герман приказал бить голыми руками. Вначале били слабо, не решаясь убить человека. Но солдат никак не хотел умирать. Кровь лилась из носа, рта и глаз, лицо превратилось в сплошное месиво, но он раз за разом пытался подняться на колени. Чтобы прекратить этот кошмар, начали бить в полную силу. Кто-то, а может и сам Курт – он не помнил, все сливалось в кровавое марево – схватил булыжник и ударил жертву в висок. Парень завалился на бок, но был все еще жив, продолжая надсадно хрипеть. Кто-то, а может и сам Курт, начал прыгать у него на голове, чтобы размозжить череп. Голова раскололась с громким хрустом, как перезревший арбуз, глаза вылезли из орбит… Несчастный давно уже был мертв, превратившись в окровавленный кусок мяса, но рекруты, никак не могли остановиться. Они продолжали пинать безжизненное тело, пока Герман плеткой не разогнал их в разные стороны. Курт помнил, как потом долго блевал в кустах, а треск лопнувшей головы до сих пор снился ему в кошмарах.

Курт повернулся к Эвелине.

– Гринблад, возвращайся в наш лагерь!

Она удивленно вскинула брови.

– А ты?

– Я останусь!

– Но почему?

Он указал ей на объявление. Эвелина прочитала его и ее глаза наполнились слезами.

– Бедный Вильгельм! – всхлипнула она. – Он погибнет из-за меня!

– Я должен спасти его, – твердо заявил Курт. – Если парень умрет из-за нас, я никогда себе этого не прощу!

– Но что ты сможешь сделать? Один против всех!

Он повернулся к ней, и в его глазах она прочла отчаянную решимость, граничащую с безумием.

– Когда то я тоже так думал… И всю жизнь себя за это проклинаю! Мне плевать на все, я должен попытаться!

– Я с тобой! – заявила она.

– Как хочешь, – устало ответил Курт. У него не осталось никаких сил отговаривать ее. Если они оба погибнут – значит так тому и быть!

Они вышли во внутренний двор и начали осторожно пробираться между деревянными постройками, тентами и заборами, стараясь не напороться на часовых. Курт не хотел лишних жертв, но встань кто у него на пути – убил бы не раздумывая! Сейчас все его существо было подчинено одной цели – спасти Вильгельма, спасти новобранцев, спасти самого себя!

По прихоти капитана, ночная муштра не всегда ограничивалась одними побоями. Иногда он приказывал рекрутам изнасиловать жертву, и они подчинялись. Так что им всем, и Курту в том числе, приходилось бывать не только жертвой, но и палачом. Нравилось ли ему это? В том бесконечном кошмаре, в котором он жил, не существовало понятия «нравится, или не нравится», там было лишь понятие «или ты, или тебя».

Курт снова начал проваливаться в пучину жутких воспоминаний, погружаться в свой персональный ад. Он плохо соображал, куда идти и Эвелине приходилось самой искать дорогу. Она не была в этой части лагеря, поэтому ей было сложно ориентироваться в незнакомой обстановке. Курт побывал здесь во время «экскурсии», но сейчас от него было мало толку. Его взгляд был стеклянным, застывшим, тяжелое дыхание со свистом вырывалось из горла. Он шел за ней и ничего перед собой не видел, ей приходилось тащить его за руку, чтобы он не спотыкался о каждый камень и не натыкался на каждый столб.

В ту ночь рекруты крепко спали на своих койках, отупев от дикой усталости после изматывающей тренировки. Вдруг раздался скрежет ключа в замочной скважине. Новобранцев не смог бы разбудить и пушечный выстрел, но этот тихий звук моментально вырывал их из самого глубокого сна.

Герман был пьян. Он ввалился в барак, едва стоя на ногах. Все знали, что в таком состоянии он долго не может кончить, а значит, экзекуция будет длинной. Он сразу направился к Курту, стащил его за шиворот с койки и швырнул к стене.

– На колени, щенок!

С соседних нар послышался вздох облегчения. Курт! Не они! Хищник выбрал свою жертву и на время оставит их в покое!

Герман расстегнул штаны:

– Соси! – приказал он.

Курт плохо помнил, что случилось потом. То ли радость «товарищей», от того, что выбрали не их, то ли причиндалы Германа, болтающиеся перед носом, заставило что-то щелкнуть в его мозгу. Слепая ярость зверя, загнанного в угол, захлестнула его. Он не помнил, как схватил стул и опустил его на голову Германа, помнил лишь, как очнулся, тяжело дыша, с окровавленной деревяшкой в руках. Его держали четверо, а капитан, хрипя, отползал к двери, оставляя за собой кровавый след.

На следующее утра Курта под прицелами ружей вывели в лес позади лагеря. Герман тоже был там. У него недоставало нескольких зубов, правая рука висела на перевязи, а нос скрывался под толстой повязкой. Курта заставили рыть себе могилу.

– Копай, ублюдок! – гнусаво бормотал капитан. – Сегодня тебе предстоит долгая ночка! Тебя убьют не сразу, не надейся! Сперва тебя выебут всем отрядом, а потом я лично тебя выпотрошу.

Курт стоял на коленях и рыл землю голыми руками, отбрасывая в сторону слипшиеся комья. Черная грязь налипала на пальцы и забивалась под ногти. Ему было все равно. Не осталось ни мыслей, ни чувств. Он ведь уже мертвец. Осталось еще немного потерпеть, и все будет кончено. Не будет больше ни боли, ни страха, а только темнота и покой…

…Когда дверь карцера распахнулась, он даже не поднял головы: «Вот и все!» – подумал он.

– Эй, парень, ты живой?

Он никак не ожидал услышать женский голос: «Женщина? Здесь? Я что, уже умер?».

Курт удивленно взглянул на вошедшую.

– Капитан Зиглинда, – представилась она. – Ты свободен!

Северные ворота лагеря, ведущие на лесную тропу, оказались незаперты. Курт и Эвелина неслись по ней, не разбирая дороги. Луна скрылась за тучами, и им пришлось пробиваться на ощупь, постоянно натыкаясь на густые заросли шиповника. Острые колючки цеплялись за одежду, царапали руки, но они не обращали на это внимания. Нужно было торопиться. Муштра началась полчаса назад, и Вильгельм, возможно, был уже мертв.

В элитном лагере Курт жил как в тумане, ни о чем не задумываясь. Чтобы не сойти с ума, его сознание воздвигло глухую стену, через которую почти не проникала отвратительная реальность. Перед ним стояла одна лишь цель – выжить любой ценой.

После перевода в отряд Зиглинды, его разум постепенно прояснялся, и он начал осознавать всю мерзость того, что делал он, и того, что делали с ним. Примерно через неделю после освобождения он сидел на краю оврага за стенами лагеря и вертел в руках пистолет. Свинцовое небо нависло над землей, а ветер трепал порыжевшие клочья травы, едва прикрывающие глинистую почву. Курт поднес пистолет к виску. Раздался выстрел. Оружие мощным ударом выбило из руки. Он схватился за ушибленную кисть и ошеломленно оглянулся. Сзади стояла Зиглинда с дымящимся стволом. Она подлетела к нему и начала яростно хлестать его по щекам.

– Ты что это надумал, трус? Ты сдался? Ты прошел через ад и выжил для того, чтобы вот так подохнуть? Зачем я тебя из дерьма вытащила? Чтобы ты вышиб себе мозги?

Он молчал. Лицо горело от пощечин, но он даже не пытался от них увернуться.

– Слабак! Нет ничего проще, чем пустить себе пулю в лоб! А ты попробуй переступить через все и жить дальше!

– Зачем? – выдавил он.

– Да хотя бы для того, чтобы отомстить! Вот ты сдохнешь, а Герман останется безнаказанным! Сколько он еще народу погубит? Если тебе плевать на себя, подумай о других! Я приложу все усилия, чтобы закрыть эти лагеря, клянусь тебе! Но мне понадобится твоя помощь! А с дырой в голове от тебя мало проку. Обещай, что больше не будешь творить подобную дичь, или я прикажу тебя связать и запереть в кутузке!

Он какое-то время молча сверлил ее взглядом.

– Обещаю.

Впереди послышались звуки ударов и громкие вскрики. Курт и Эвелина как раз находились на небольшой возвышенности, откуда хорошо было видно поляну. Они выглянули из-за кустов и увидели, как группа солдат окружила Вильгельма и избивает его руками и ногами. Оба лейтенанта и капитан Рольф стояли неподалеку, наблюдая за экзекуцией.

Рука Курта потянулась к мечу.

– Я убью их! – проревел он и хотел, было, спрыгнуть вниз.

– Стой! – Эвелина едва успела схватить его за рукав. Он резко повернулся к ней. Его глаза горели бешенством, рот искривился в злобном оскале. Он вырвал руку и оттолкнул Эвелину.

– Пошла вон!

Она изо всех сил залепила ему пощечину.

– Приди, наконец, в себя! На кого ты похож! – в отчаянии воскликнула она.

Курт инстинктивно прижал ладонь к горящей щеке и заорал:

– Ты что, не понимаешь, дура?! Я должен спасти Вильгельма!

Эвелина схватила его за плечи и сильно встряхнула, неотрывно глядя ему в глаза.

– Давай сначала с ними поговорим! Я поговорю! – медленно произнесла она, так чтобы до него дошло, чтобы ее слова пробились сквозь пелену безумия, наползающую на его разум.

Взор Курта постепенно сфокусировался на ее лице и стал более осмысленным.

– Хорошо, идем! – выдохнул он.

– Держи себя в руках!

– Постараюсь!

Курт и Эвелина ворвались на поляну.

– Стойте!

Все ошарашено уставились на них.

– Солдаты! Вы понимаете, что творите? – воскликнул Курт.

– Капитан? Мы…

Тут очнулся Рольф:

– Что вы здесь делаете? На этот раз живыми вам не уйти!

Курт презрительно скривил губы.

– Рольф, мерзавец, как ты мог пасть так низко?

– Сам знаешь! Так и получаются лучшие солдаты! – ехидно произнес тот. – Бойцы! К оружию! Смерть предателям!

Курт потянулся за мечом, но Эвелина схватила его за локоть и отодвинула в сторону.

– Погоди, Курт

Рекруты растерянно переглянулись.

Она выступила вперед, обращаясь к новобранцам.

– Стойте! Солдаты, вы понимаете, что вы делаете? Сколько еще вы будете подчиняться этим негодяям? Неужели вы забыли девиз вашей гильдии? Вы ведете себя бесчестно!

Юноши взволнованно зашептались.

– Я не стану повторять! Убейте предателей! – выкрикнул Рольф, брызжа слюной.

– Вы знаете, что происходит с теми, кто погибает в этом полку? – повысила голос Эвелина. – Их тела выбрасывают в канаву, как трупы собак! Бесславная смерть! И никто не узнает, что с вами случилось! Вряд ли вам обещали это, когда вы вступали в ряды стражи!

– Нет… конечно, нет! – пробормотал один из рекрутов.

– Неужели, вы оставили семьи для того, чтобы умереть от побоев и сгнить в канаве? – Она обвела присутствующих вопросительным взглядом.

– Нет! Вы правы, миледи…

– Предатели! Трусы! Дезертиры! – не унимался Рольф.

– Сегодня ночью вы чуть не убили Вильгельма! На его месте мог быть любой из вас! – воскликнула Эвелина.

– Ложь! – подал голос один из лейтенантов. – Погибают только слабые!

– Бред! – вмешался Курт. – Я видел больше боев, чем любой из вас. На моих глазах гибли сотни солдат. И слабых, и сильных. Раньше были такие лагеря, где офицеры пытали солдат. Я… я сам прошел через это…

Рекруты потрясенно уставились на него.

– Я знаю, что вам пришлось пережить! – продолжил он. – И я поклялся прекратить это! Закрыть эти проклятые лагеря! Давайте сделаем так, чтобы этот лагерь стал последним!

Среди новобранцев прокатился глухой ропот.

– Вы… вы правы, капитан… Если мы не опустим оружие, это никогда не закончится!

Двое солдат подошли к Вильгельму, лежащему на земле, и помогли ему подняться. Тот с трудом встал, опираясь на их руки. Из его носа текла кровь, а лицо было покрыто ссадинами.

– Как ты? – Эвелина с беспокойством посмотрела на юношу.

– Я ранен, но все-таки жив! Спасибо вам огромное! – вымолвил тот, держась руками за живот.

– Идем, Вильгельм. Мы проводим тебя до казармы. Должны же мы хоть чем-то помочь! – виновато сказал один из солдат.

Рекруты подхватили своего товарища под руки и скрылись на тропе, ведущей в лагерь.

– Поздравляю! Вы воспитали трусов! – гневно бросил Рольф своим лейтенантам.

– Они еще не завершили обучение, капитан. А враг говорил так убедительно… – промямлил мужчина.

– Молчать! Придется нам самим разбираться с предателем! – воскликнул капитан и повернулся к Курту. Его глаза презрительно сощурились. – Мы оба знаем, Курт, что как бы ты не хорохорился, кого бы из себя не строил – мы все знаем, ЧТО Герман делал с тобой.

В ту же секунду глаза Курта налились кровью и вспыхнули дикой, безумной яростью. Из горла вырвался звериный рев. Меч мгновенно оказался в его руках. Блеснул клинок, раздался чавкающий звук, и Рольф, так и не осознав, что случилось, рухнул на землю, разваленный от плеча до пояса, заливая утоптанную траву кровью, ленивыми струями вытекающей из разрубленного сердца.

Женщина-лейтенант потянулась к пистолету, мужчина – к шпаге. Мгновенный разворот, два удара меча, и вот их тела уже конвульсивно дергаются на земле.

…Он рубил их в фарш, как мясник рубит свиную тушу. Брызги крови и ошметки мяса разлетались по всей поляне, покрывая траву густыми пятнами, которые казались черными в лунном свете. Он бил и бил, вымещал на бездыханных телах всю злость, всю боль, всю ярость. Перед глазами стояло кровавое марево, а сквозь него насмешливо светились крысиные глазки Германа. В ушах ревел гулкий низкий рокот. Курт не видел перед собой ничего, кроме этого марева и не слышал ничего, кроме этого рокота. Он рубил и рубил, как будто от этого зависела его жизнь.

Он рубил свое прошлое, которое волочилось за ним тяжелыми гирями – как ты не беги от него, оно все равно тебя настигнет.

Он рубил Германа, за себя, за своих товарищей, за Райнера, за Вильгельма.

Он рубил себя, за то, что сдался, подчинился, за то, что сам стал таким, как Герман, за то, что сам был убийцей и палачом.

Он рубил свою поруганную честь и достоинство, свою растоптанную мужскую гордость, свое уничтоженное самолюбие.

Он рубил свою жизнь, покалеченную, изломанную, с ночными кошмарами, жуткими воспоминаниями, болью и ненавистью. Жизнь, похожую на сгнившее изнутри яблоко – снаружи крепкое и блестящее, а внутри – до краев набитое гнилой трухой.

Он не видел себя со стороны – с ног до головы залитый кровью, раздутые ноздри, звериный оскал. Кровь повсюду – на одежде, лице, волосах, даже на зубах. Руки судорожно сжимают меч и рубят, рубят, рубят…

Лишь одна ниточка связывала его с этим миром и не давала окончательно рухнуть в пучину безумия. Как будто издалека звучала тонкая струна, натянутая внутри его головы, как будто сквозь толстый слой воды звенел в его мозгу хрустальный колокольчик, нежный, мелодичный.

Голос.

Ее голос.

Она звала, уговаривала, умоляла, тысячу раз повторяла его имя, не давая сорваться в пропасть.

– Курт!

Кровавый морок начал медленно развеиваться, отступать. Через его густую пелену стали прорисовываться зыбкие очертания реального мира. Тусклый свет луны, лес, поляна, смятая трава, ошметки человеческой плоти и он сам посередине всего этого кошмара, с ног до головы залитый липкой кровью.

– Курт!

Курт судорожно вздохнул, как будто выныривая из воды. Кровавая завеса окончательно спала с его глаз, гул в ушах утих.

– Курт!

Меч выпал из его рук, он упал на колени и зарыдал.

Эвелина подбежала к нему, опустилась рядом и притянула к себе. Она обхватила его голову и прижала к своей груди. Она гладила его по волосам и спине, пока резкие всхлипы сотрясали его тело. Он выл, скулил, кричал, как раненый зверь. Крепко обхватив ее руками, он уткнулся в нее носом, и они повалились на траву, липкую от пролитой крови.

Эвелина была в ужасе. Она не знала, что сказать, что делать, хотела лишь одного, хоть как-то облегчить его боль, забрать себе ее часть, только бы ему стало легче, только бы он не так сильно страдал. Его мучения рвали ей душу, впивались в ее сердце тысячей острых осколков и яростно раздирали его на части.

Курт, как слепой щенок, зарывался в ее грудь. Он обхватил ее руками и крепко, до боли сжимал в объятиях, как последнее пристанище, как последнюю надежду, как то единственное, что было способно заткнуть рваную рану в его истерзанной душе.

Она рыдала вместе с ним, уткнувшись носом в его макушку, она что-то шептала ему, не осознавая своих слов – они сами рвались из ее сердца. О том, что она здесь, она рядом, она всегда будет рядом, она его любит, и всегда будет любить, что бы ни произошло.

Постепенно Курт успокаивался, приходил в себя. Разум возвращался к нему. Рыдания затихли, плечи перестали вздрагивать, дыхание замедлилось, всхлипы больше не рвались наружу. Несколько минут они молча лежали на траве. Она гладила его по голове и волосам, а он судорожно обнимал ее.

Наконец Курт медленно отстранился от Эвелины и разжал руки, выпуская ее из объятий. Он сел, глубоко вдохнул и оглянулся по сторонам, как будто впервые увидев то, что его окружало.

Эвелина тоже поднялась с травы и села прямо перед ним на колени, глядя на него широко раскрытыми глазами.

Курт судорожно сглотнул.

– Прости, я…

Она протянула к нему руку и нежно погладила по щеке.

– Не нужно. Я… понимаю…

Курт увидел, что ее лицо измазано кровью.

– Ты в порядке? – спросил он. – На тебе кровь.

Эвелина провела по лицу пальцами и взглянула на них.

– Видел бы ты себя! – ответила она. – Это, наверное, я о тебя испачкалась.

Курт потрогал свою щеку и почувствовал на коже шершавые пятна запекшейся крови.

– Прости! Я сорвался…

– Не нужно извиняться! Идем!

Курт, пошатываясь, поднялся на ноги. Его мутило, ноги подкашивались, руки дрожали, жуткая слабость охватила все тело. Вся поляна была залита кровью и забросана ошметками человеческих тел. В воздухе разливалась тошнотворная вонь крови и внутренностей. Рот зудел от металлического привкуса. Курт, шатаясь, сделал несколько шагов, и его вырвало.

Эвелина придержала его за плечо, не давая ему упасть. Когда спазмы утихли, она достала из кармана шелковый платочек и вытерла ему лицо и одежду, на которую попала рвота. Курт почувствовал легкий аромат ее духов – нежный запах полевых цветов, который на секунду заглушил отвратительную вонь крови, блевотины и его собственного развороченого нутра.

– Ты как? – спросила она, заботливо вглядываясь в его лицо.

– Нормально, – все еще слабым голосом ответил Курт.

– Готов вернуться в лагерь?

– Да, идем!

Они медленно побрели по лесной тропинке назад к баракам. Курту было неимоверно стыдно. Эвелина была последним человеком, перед кем ему хотелось бы предстать в таком неприглядном виде. Он почти ничего не помнил из того, что происходило на поляне, но судя по всему, он впал в неконтролируемую ярость. Такое случалось с ним и раньше – в первые пять лет после освобождения. Потом все реже и реже, а за последние десять лет – ни разу. Курт украдкой взглянул на нее. Она шла рядом, готовая в любой момент поддержать его, если ему опять станет плохо. Лицо бледное, волосы спутались, одежда вся в грязи и засохших пятнах крови.

«Я ведь мог убить ее! – с ужасом подумал Курт. – Зачем ей такой охранник, который может в любой момент слететь с катушек?»

– Гринблад! – позвал он.

Эвелина повернулась к нему.

– Да!

– Тебе нужен другой телохранитель! – заявил он.

– Нет! Мне не нужен другой телохранитель! – перебила она.

– Я могу стать для тебя опасным, причинить тебе вред!

– Курт, я знаю тебя уже восемь лет. Ты никогда не причинишь мне вред! – с жаром воскликнула она.

Курт тяжело вздохнул.

– Обещай, если такое повторится, ты наймешь другого охранника.

– Такое больше не повторится! – отрезала Эвелина. – Я уверена!

Курт поднял голову к небу. Россыпь холодных звезд равнодушно сверкала в черной пустоте.

– Я не могу этого гарантировать, – произнес он.

– Тогда я буду рядом с тобой. Что бы ни случилось, – твердо сказала она.

Курт судорожно вздохнул и опустил голову.

– Спасибо, Гринблад, – тихо промолвил он. – Я не заслуживаю такой доброты, но все равно, спасибо.

Несколько минут они молча шли по тропинке, мимо густых зарослей шиповника. По этой тропинке они некоторое время назад неслись сломя голову, чтобы успеть спасти Вильгельма. Когда это было? Час назад? Два? Четыре? Эвелина потеряла счет времени. В ее голове царила звенящая пустота. Она чувствовала себя выжатой досуха, как будто отдала большую часть своей жизненной силы Курту, чтобы не дать ему погибнуть, скатиться в пропасть, навсегда увязнуть в трясине безумия. Она не верила, что ей удалось выдержать такое и самой не сойти с ума. Ее ноги до сих пор тряслись, губы подрагивали, а тело охватила дикая усталость. Но, как ни странно, в душе она чувствовала покой и умиротворение, даже счастье. Отдав часть себя, чтобы помочь ближнему, чтобы спасти любимого, она ощущала, как теплое блаженство наполняет ее сердце.

– Ты ни о чем не спрашиваешь? – раздался голос Курта, и она повернулась к нему.

– Ты говорил, что был в таком лагере…

Он кивнул.

– Ты хочешь рассказать об этом? – спросила Эвелина.

– Нет.

– Хорошо. Но если вдруг захочешь поделиться, знай, я рядом.

Курт тяжело вздохнул.

– Прости, что тебе пришлось это видеть! – смущенно произнес он. – Мне очень стыдно. Я сорвался. Сам от себя такого не ожидал.

Эвелина машинально сорвала листочек с куста, мимо которого они проходили, и больно укололась о его шипы.

– Курт, – ласково сказала она. – Обещаю, что никогда не буду об этом вспоминать. Разве что, если ты сам захочешь об этом поговорить.

– Спасибо!

Впереди показались ворота лагеря. Новобранцы были там и успели кое-как обработать раны Вильгельма. У него были сломаны пара ребер, но жизни ничего не угрожало.

Эвелина попросила принести воды, чтобы умыться, смыть кровь и грязь хотя бы с лица. Она подумала о том, чтобы остаться на ночлег в бараке, в спальнях офицеров, но взглянув на Курта, увидела, что ему снова становится не по себе, и поспешила откланяться.

– Что будет с нами дальше? – поинтересовались рекруты.

– Вы остаетесь здесь под командованием Вильгельма, до тех пор, пока мы не пришлем людей, которым доверяем. Мы закроем этот лагерь! – ответила она.

Они вернулись к своим палаткам. Курт весь остаток ночи проспал, как убитый, а Эвелина до рассвета ворочалась на своем тюфяке. Курт открылся для нее с новой, доселе невиданной стороны, и эта сторона повергала ее в первобытный ужас. Там, в лагере и на поляне она действовала интуитивно, неосознанно, движимая состраданием и любовью, но теперь, когда все было позади, ее начало трясти.

На нее внезапно нахлынуло осознание опасности. Опасности, которую чудом удалось избежать. Она не знала, что было бы, попытайся она вмешаться, остановить его. Он убил бы ее? Изрубил на куски, как свиную тушу? Она уже и не знала, может ли и дальше доверять ему свою жизнь. Эвелина поняла, что в его прошлом произошло нечто невообразимо ужасное. Он ведь не был сумасшедшим! За восемь лет она, как ей казалось, хорошо его изучила… Или ей это только так казалось?

Море новых, непонятных чувств навалилось на нее. Ее влюбленность, сладкая и воздушная, теперь приобрела тяжелый горький привкус, как будто пирожное безе густо посыпали черным перцем. Ей было больно думать о Курте, вспоминать его таким, каким она увидела его на поляне.

Эвелина осознала, что ей нужно будет время, много времени, чтобы разобраться в себе и понять, сможет ли она и дальше доверять ему. Какой он на самом деле?

Благородный воин, отважный капитан стражи, уверенный в себе мужчина, решающий проблемы и принимающий на себя ответственность?

Кровавый мясник с остекленевшим взглядом и звериным оскалом, с упорством маньяка рубящий человеческие тела?

Сломавшийся, мечущийся, загнанный зверь, волк, пойманный в капкан и тонущий в болоте безумия?

Каков он, НАСТОЯЩИЙ Курт?

Комментарий к 9. Лагерь

Иллюстрация https://66.media.tumblr.com/15cfdd589defbf565e1c1a9ac292b444/e33d7f63c6ce1cb7-bf/s1280x1920/898ce088e7fcec29fe3145969bbf2b196cb832bd.jpg

========== 10. Измена ==========

Майор Герман вошел в кабинет генерала Торстена и в нерешительности остановился у двери.

– Вызывали, милорд? – заискивающе спросил он.

– Да, майор, присаживайтесь, – генерал оторвал взгляд от кипы бумаг и небрежно кивнул на стул.

Герман неловко присел на самый краешек сиденья, и его крысиные глазки забегали по сторонам.

– Итак, время пришло! Мы должны действовать прямо сейчас, иначе наш план могут раскрыть. Зиглинда копает под нас, – Торстен вперил тяжелый взгляд в майора. – Доложить обстановку!

– Почти все готово, генерал! К Бурхану и Корнелии приставлены наши люди. Они ждут вашего приказа, – затараторил Герман.

– А что насчет Константина Орсея? – нетерпеливо перебил его генерал.

– Им должны были заняться люди капитана Рольфа, – запинаясь, пробубнил майор. – Но, как вы знаете, они были убиты при недавнем налете на лагерь призрачного полка.

– И к этому нападению приложил руку наш старый приятель – капитан Курт, – прервал его Торстен. – И, если мне не изменяет память, он был вашим учеником. Не так ли, майор?

– Да, милорд, но недолго, – проблеял Герман. – Всего лишь два года.

Генерал откинулся на спинку стула и смерил собеседника презрительным взглядом.

– Этого срока вполне достаточно, чтобы научить солдата лояльности и послушанию, – насмешливо процедил он. – Похоже, вы не справились со своими обязанностями, майор! Как вы собираетесь исправить эту ситуацию?