Текст книги "Сказки Малышки Жюли (СИ)"

Автор книги: Mr. Sharfick

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Ох, мамочки! Что это? – Дракоша вертела головой, но никак не могла понять, что же так пахнет. – Это ведь запах крамели! Или я ошибаюсь?

Вместо ответа Патрик наклонился к озеру и поддел пальцем вязкую массу.

– Вкуснятина! – он облизнул палец, и девочки тут же последовали его примеру.

Карамель была бесподобной: в меру сладкой и чуть солоноватой, не слишком густой, но и не жидкой, такой свежей и тёплой, будто её сняли с плиты полчаса назад. Она не прилипала к рукам, не пачкала лица и, самое главное, от неё никогда не болели зубы и живот.

– Никогда в жизни не ела карамели вкусней! – заявила Джулай, а Жюли поторопила девочек, сказав, что карамель, оставшаяся в озере, растает с первыми лучами солнца.

Они набрали с собой несколько горшочков свежайшей карамели – Жю обещала приготовить вкусный пирог к вечернему чаю, – полюбовались, как на рассвете под лучами солнца карамель тает и становится обычной водой, а после вернулись в «Приют».

========== Вечер двадцать четвёртый. Сказка о золотых тиунах ==========

Вечером, когда настало время для новой сказки, Жюли принесла девочкам обещанный пирог и чай, но в палате её встретили шесть пар заплаканных глаз.

– Девочки, что случилось? – встревожилась Малышка Жю. – Позвать Доктора?

– Он уже был, – мрачно сказала Кло. Сова всхлипнула.

– Да что с вами? – всплеснула руками Жю. – Признавайтесь!

– Доктор сказал, что мы скоро вернёмся домой, – глухо сказала Печенька, с безразличием глядя, как на стекло налипают снежинки, то и дело меняя узор: казалось, что снег показывает ей свою собственную зимнюю сказку, в которой уже чувствовалось волшебство приближающегося Нового года.

Жюли вздохнула: момент прощания с «Приютом» всегда давался подопечным сложнее, чем само заболевание – так бывает, когда отрываешь пластырь от почти зажившей мозоли и морщишься, потому что это оказывается больнее, чем ты думал. Но если не сорвать этот пластырь, то кожа под ним никогда не огрубеет и не будет защищать от вредных микробов.

– Девочки, дорогие мои, – мягко произнесла Жю, глядя по очереди на каждую из них, – вы же не можете жить в «Приюте» вечно… Вы получили помощь Доктора, а как же быть с теми, кто в ней ещё нуждается?

Девочки виновато переглянулись.

– Ладно… Мы были неправы, – признала Даня сразу за всех. – Просто так не хочется с вами расставаться!

– Понимаю, – кивнула Жю. – Обещаю, что мы вас иногда будем навещать: ни Доктор, ни его Помощники никогда не забывают о своих подопечных, пусть даже бывших!

Улыбки наконец-то расцвели на лицах девочек: осознание будущих встреч с дорогими друзьями придавала им сил и оптимизма. Жюли раздала девочкам кружки с чаем и тарелочки с пирогом.

– Жю, а возле того берега, где мы ночевали сегодня, карамели не бывает? – спросила Даня, вдыхая аромат горячего карамельного пирога.

– Ты права, не бывает, – ответила Жю. – Она бывает только возле северного берега, где достаточно холодно, чтобы карамель успела остыть.

– То есть вокруг озера ещё и разная погода?.. – озадачилась Даня, но вовремя вспомнила и о лимонадных дождях, и о снеге из горячего попкорна, которым однажды угощал их Патрик, и о грозе посреди зимы. Наверное, разная погода вокруг одного озера – явление вполне заурядное для этих мест.

– А как же! – усмехнулась Жю. – Я не сказала вам, но мы называем его Озером Времён Года.

– Озеро Вивальди! – сразу же переиначила Джулай и уточнила: – А почему именно так?

– На том берегу, где мы были, всегда тепло, всегда зелёные деревья и трава – это Весенний берег. Берег, где мы набрали карамели, Зимний: там ночью такой холод, что зуб на зуб не попадает! Еще два берега, как вы наверняка догадались, Летний и Осенний – на одном может стоять такая жара, что в полдень вмиг получишь тепловой удар, а на втором почти всегда идут дожди, и деревья круглый год в жёлтых или красных нарядах.

– А откуда вообще появляется эта карамель? Мы же купались в озере – обычная вода, ничего особенного, – Сова сосредоточенно потёрла переносицу.

– Волшебство, – развела руками Жюли. Ничем иным, кроме как таинственной магией самого места, где расположился «Приют», она не смогла бы объяснить такие явления природы, даже если бы очень захотела.

– Удивительное место! – выдохнула Печенька. – Пока мы не уехали из «Приюта», сходим туда ещё раз, Жю? Хочу побывать на всех четырёх берегах!

– Что ж, может быть, успеем. А пока, не перейти ли нам к сказке? – предложила Жюли, устраиваясь на кровати и скрещивая по-турецки ноги.

Девчонки дружно закивали: истории про Доктора они могли слушать без выходных и перерывов на обед и сон.

Прошло месяца три после того, как Патрик нашёл Доктора и стал его Помощником. Всё это время он учился основам волшебства и занимался самым простым делом: каждый новый Помощник, привыкая к Приюту и новой работе, отвечал за почтовые посылки, и Патрик не стал исключением.

Он отправлял во все стороны света солнечные деньки, хорошее настроение, радостные воспоминания и встречи, ежедневные бытовые чудеса вроде влетевшей в окно бабочки или радуги в фонтанах в пасмурную погоду – работа не сложная, но кропотливая и требующая внимания и усидчивости.

Однако неуёмный Пат уже несколько раз просил Доктора Тондресса взять его с собой в поездку, – не сиделось ему на одном месте, – но Док только качал головой: негоже неопытному Помощнику отправляться в опасное путешествие. Когда же Доктор наконец объявил Патрику, что берёт его с собой, радости Помощника не было предела – Док едва не задохнулся в объятьях счастливого Пата.

Пока дилижанс со впряжёнными в него пегасами плыл по небу, перескакивая с одного облака на другое, Патрик, обычно молчаливый, пребывал в восторженном возбуждении и тараторил без умолку.

– Друг мой, – сказал Доктор, растирая опухшие от болтовни Пата уши, – ты все приключения распугал непрестанными разговорами! – и только после этих слов Патрик затих и стал с жадностью вглядываться в проплывающую под ними землю.

– Спускаемся! – велел Док, и Патрик направил пегасов к земле.

Волшебные кони мягко опустили дилижанс на пыльную дорогу, и ослабленные поводья покоились на их спинах.

– Док, а мы где? – вертел головой Патрик.

– А ты как думаешь? – задал встречный вопрос Доктор.

– Не знаю. Где-то… в поле? – Помощник не видел вокруг ничего примечательного, кроме посевов пшеницы, налитые колосья которой пригибали стебли к земле. – Обычная такая сельская местность, – заявил он, и с этим сложно было не согласиться.

Резвившийся ветер купался в пшеничном море, исходившем золотыми волнами от одного края до другого. Можно было закрыть глаза и слушать, как поле что-то тихонько шепчет путникам: быть может, желает счастливого пути. Подхваченная ветром шуршащая пшеничная волна, подставляя и без того слепящий золотой гребень солнцу, докатилась до края поля, наткнулась на могучие вековые сосны и пугливо отпрянула, не желая связываться с вечнозелёными великанами.

Где-то вдалеке, где небо встречалось с землёй, виднелись приземистые горы, подёрнутые сизой дымкой вечерних сумерек. И если только присмотреться, можно было заметить, что на равнине подле гор расположился небольшой городок, обнесённый крепостной стеной.

– Этот городок называется Горевилем, – сказал Док. – И если мы поторопимся, то успеем попасть в него до того, как ворота закроются на ночь.

– Ну и название, – поёжился Пат и лёгким движением поводьев заставил пегасов ускорить шаг.

– Это с какой стороны посмотреть. Кто-то говорит, что город получил название из-за гор, укрывающих его с севера, а кто-то считает, что в названии кроет в себе великое горе прошлых веков, которое до сих пор тяготит горожан…

– Горе? Какое горе? – навострил уши Патрик.

– Прежде этот город назывался Виль дю Кёр¹. По легенде, пару веков назад в городе пропали все дети – мальчишки и девчонки от трёх до пятнадцати лет, и никто не знал, куда они исчезли, никто не ведал, где их искать. Дети продолжали исчезать, едва им исполнялось три года, – как бы ни старались родители их уберечь, как бы ни прятали! – и так продолжалось до тех пор, пока в городе не осталось ни одного младенца.

– И что, никого не удалось найти? – похолодел от ужаса Патрик.

– Никого, – подтвердил Док, – хоть и искали денно и нощно: дети как в воду канули. Прошло несколько лет; подростки, оставшиеся в городе, становились взрослыми людьми и заводили свои собственные семьи, и скоро в Виль дю Кёре снова зазвенел детский смех. Старожилы с ужасом думали о том, что и этих младенцев постигнет страшная участь, и молили богов, чтобы беда обошла стороной.

То ли молитвы их были услышаны, то ли что иное, но годы сменялись десятилетиями, десятилетия веками, а похититель детей больше не объявлялся. А в память о пропавших детях город стали называть Горевилем.

– Жуть какая! Но кому было нужно похищать детей? – воскликнул Патрик, и пегасы, почуяв гнев в голосе человека, нервно всхрапнули.

– Этого выяснить не удалось. До сих пор никому не известно, почему пропали бедные дети, – печально вздохнул Док.

– Так, быть может, мы это и выясним? – с воодушевлением предположил Помощник.

– Не знаю, сын мой, но помочь кое-кому, надеюсь, в наших силах, – загадочно произнес Доктор Тондресс и замолчал, так как дилижанс уже стоял подле городских ворот.

Хмурый привратник, лязгая доспехами и опираясь на копьё, открыл ворота и даже не спросил, кто и зачем прибыл в город.

От одного конца города к другому вела единственная широкая улица, пронизывая торговую площадь, как стрела яблоко. Прочие городские улочки были столь малы и столь тесны, что на них едва могли разминуться два человека, а об экипажах и вовсе речи не шло. Невысокие – этажа в два или три – дома из чёрного камня с покатыми крышами, казалось, опирались друг на друга: каждый этаж чуть выступал над предыдущим, и дома почти касались друг друга чердаками.

На первых этажах располагались лавки, и кованые вывески скрипели от ветра и сообщали прохожим, что те могут приобрести у того или иного хозяина-торговца.

Одно из окон распахнуло свои разбухшие от сырости ставни, и Патрик, за мгновение до этого уведя пегасов на противоположную сторону улицы, чудом избежал содержимого ночного горшка, бесцеремонно выплеснутого прямо на проезжую часть.

– Док! Это же натуральное средневековье! – ошалел Помощник, обретая на несколько минут утраченный дар речи.

– Это точно, – согласился Доктор, наблюдая в окошко дилижанса, как стайка босоногих ребятишек, устряпанных хуже поросят, играют в войну и сражаются друг с другом на деревянных мечах.

Дилижанс выехал на площадь, где подходила к концу воскресная ярмарка: последние покупатели с сомнением качали головой и разглядывали оставшийся товар, но всё же покупали рыбу, начавшую вонять под солнцем, мясо, ещё утром бывшее свежим, а теперь засиженное мухами, фрукты и овощи с огородов, расположенных за городской стеной, прошлогоднее зерно и смолотую муку.

Доктор заинтересованно рассматривал покупателей: они доставали из кожаных кошелей золотые продолговатые кусочки, отрубали от них край толщиной в несколько миллиметров, отдавали большую часть торговцу, а остальное без сожаления выбрасывали, и маленький квадратик золота моментально втаптывался в грязь.

– Скажите-ка, милейший, – окликнул Доктор одного горожанина – тот только что купил десяток гусиных яиц и получил на сдачу маленький кирпичик серебра, – где в вашем городке можно найти ночлег двум путникам? Мы с сыном, видите ли, утомились с дороги…

– Поезжайте туда! – мужчина махнул рукой на восток. – Увидите на окраине мельницу, попросите ночлега у вдовы мельника.

– Премного благодарны! – Доктор признательно приподнял шляпу, а Патрик уже разворачивал пегасов в указанную сторону.

Вскоре, как и сказал горожанин, они достигли мельницы на берегу небольшой речушки, воды которой крутили мельничные жернова. Сама мельница и пристроенный к ней дом были аккуратными и ухоженными, на деревянном крыльце сидел пушистый кот и лениво щурился на солнце.

Дилижанс ещё не успел остановиться, как из дома выглянула полноватая, ещё не старая женщина, румяная от печного жара. Волосы скрывал белый чепчик, а поверх платья был повязан испачканный в муке передник.

– Гюстав! Жером! Ужинать! – позвала она и вытерла руки передником. В этот момент хозяйка заметила приезжих и поспешила навстречу.

– Мы хотим остановиться у вас на ночь, – сказал Доктор. – На площади нам посоветовали обратиться к вам.

– Оставайтесь, чего ж! Места хватит, да и лошадок ваших разместим, – кивнула мельничиха – она тоже не заметила у коней мощных крыльев и прошла по дорожке к амбару: – Жером, Гюстав!

На её зов из амбара вышли двое рослых парней в холщовых штанах и грубых рубищах.

– Отведите лошадок в конюшню и позаботьтесь как следует! – велела женщина и махнула рукой Доктору и Патрику: – Пойдёмте, у нас как раз стол накрыт!

В доме витали ароматы свежеиспечённого хлеба, ванили и корицы, на столе стояла пузатая супница, а рядом на расписном блюде лежала индейка с румяной корочкой и яблоками. Женщина торопливо достала для гостей столовые приборы и ловко расставила их на столе. Парни, исполнив наказ матери, вошли в дом и скинули рабочие рубища, оставшись в льняных рубахах. Ребята наскоро умылись и заняли места за столом.

– Меня зовут Сурья, – женщина подала Доктору полотенце с вышитыми на нём райскими птицами, – а Гюстав и Жером – мои сыновья. А как зовут вас, путники?

– Я Доктор Тондресс, а это Патрик, мой Помощник, – улыбнулся Доктор и вытер мокрые руки.

Патрик отвесил почтительный поклон хозяйке, сел на трёхногий табурет и осмотрелся: стены, обитые деревом с выступившими капельками ароматной смолы, витая лестница на второй этаж, деревянный стол и скамьи с резными спинками. В углу сундуки с тяжёлыми замками, незабудковые занавески и горшки с цветами на окнах, светлая кружевная скатерть на столе и такие же салфетки на буфете и комоде. На камине красовались милые глиняные статуэтки, расписанные яркими красками, рядом стояло мягкое кресло, на его спинке лежало аккуратно свёрнутое вязание. Все эти мелочи создавали непередаваемую атмосферу домашнего уюта.

– Садитесь, садитесь за стол! – хлопотала Сурья, разливая по тарелкам суп, а Гюстав быстро разделал индейку и стащил крыло. Мать шутливо замахнулась на проказника полотенцем, и тот со смехом увернулся.

За ужином Сурья расспросила гостей о том, чем они занимаются и зачем прибыли в Горевиль.

– Мы путешествуем по миру и помогаем людям, – ответил Доктор.

Патрик заметил, как приветливое лицо мельничихи подёрнуло печалью, весёлые васильковые глаза заволокло тоской, и в них вдруг вспыхнула секундная надежда. Женщина прикусила губу и сдвинула брови, будто раздумывая о чём-то, а её сыновья, глядя на матушку, оставили в покое индейку и переглянулись.

– Ну, кому чай? – Сурья быстро вернула голосу былую весёлость и нарушила повисшее тяжёлое молчание.

Все мужчины за столом дружно подняли руки и отодвинули от себя тарелки. Гюстав и Жером наскоро убрали грязную посуду, и на столе появилась выпечка: кексы с изюмом и сахарной пудрой, вафли с джемом и взбитыми сливками, пироги с капустой и грибами и пышущие жаром ватрушки с творогом и корицей – глядя на всё это великолепие, Патрик невольно пожалел, что плотно налегал на индейку.

За чаем семья мельников шутила и смеялась, и молодой Помощник никак не мог понять, что же было причиной той кратковременной грусти, какое же горе скрывала эта счастливая с виду семья? Патрик посмотрел на Доктора и по его прищуренным зелёным глазам, по пристальному и цепкому взгляду понял: то, что закрыто ученику, уже открылось учителю.

После ужина Сурья отвела гостей на второй этаж и показала им спальню: в просторной комнате стояли две кровати с мягкими перинами, письменный стол, небольшой комод с тремя ящиками и два стула.

– Можем ли мы перед сном прогуляться к реке? – спросил Доктор, и хозяйка заверила его, что гости могут ходить, где им угодно, и всё её хозяйство в их распоряжении.

Патрик спросил у братьев, где находятся конюшни, и отправился проверить пегасов. Впрочем, волновался он напрасно: волшебные кони были накормлены и напоены и прекрасно поладили с гнедым хозяйским жеребцом и старым очаровательным осликом. Помощник тщательно расчесал гривы и хвосты пегасов, привёл в порядок дилижанс, смазал скрипевшее заднее колесо и отправился к реке, надеясь найти там Доктора.

Тот действительно сидел на большом валуне и задумчиво смотрел на прозрачную воду, сквозь которую были видны и дно, и шустрые рыбёшки с серебристой чешуёй.

– Несчастная женщина! – качал головой Док.

Голубая пучеглазая стрекоза, отдыхавшая на камышах, сорвалась с места и улетела, удивлённая, что её назвали несчастной женщиной. Доктор Тондресс проводил её взглядом, а потом взглянул на Помощника.

– А с первого взгляда и не скажешь, – Патрик теребил пальцами сорванную травинку. – Кажется, что она счастлива. Но я не могу понять, что с ней…

– Она кого-то потеряла, – сказал Доктор.

– Кого? Мужа? Тот человек на площади сказал, что она вдова.

– Нет, – покачал головой Док и устремил взор в небеса, алеющие закатным солнцем. – Она похоронила супруга – это так, и эта потеря безвозвратна, она смирилась с ней. Но иную потерю она до сих пор надеется вернуть, потому что верит: её ребёнок жив.

– Ребёнок? – воскликнул Помощник удивлённо. – Но как вы узнали?!

– Я видел её глаза, – ответил Доктор. – Мне этого достаточно.

– А мы можем ей помочь?

– Можем, – кивнул Док, срывая и надкусывая сочный стебелёк. – Но она должна довериться нам и открыть своё сердце, ты же знаешь – иначе ничего не получится.

– Это была моя дочь! – мужчины обернулись: позади них стояла мельничиха с глазами, полными слёз. Её аккуратный чепчик съехал назад, и ветер трепал непослушные каштановые локоны, подёрнутые сединой.

Сурья подошла ближе и опустилась на соседний с Доктором валун.

– Расскажите нам, может, мы сможем помочь вашему горю, – попросил Доктор, и Сурья кивнула, собираясь с мыслями.

– У нас с мужем уже было два сына, когда я поняла, что снова жду ребёнка. О, Эмиль был так счастлив! Он говорил, что если родится девочка, он будет самым счастливым отцом на свете – так сильно мой бедный супруг хотел дочку! Да, у нас родилась дочь, мы назвали её Авророй, маленькой утренней зоренькой. Эмиль, мой дорогой Эмиль был готов целыми днями возиться с малюткой, а когда Аврора научилась ходить и говорить… О! Он сиял от счастья, когда наша девочка выговаривала слово «папа»! А потом… потом… – Сурья всхлипнула и промокнула краешком передника выступившие слёзы. – Она пропала! Наша крошка исчезла, едва ей исполнилось три года! Мы искали повсюду, но… никаких следов…

– А как она исчезла? – Патрик и сам едва сдерживал слёзы, и голос его срывался.

– Просто пропала! – вскрикнула Сурья раненой птицей. – Вышла за порог дома – и больше её никто не видел! Если бы малютку растерзали дикие звери, мы нашли бы её платьице… О! Оно было розовое и с чудесными кружевами! Но нет! Ничего! Ни следа! – воспоминания нахлынули, и вдова мельника разрыдалась. – Моя крошка! Моя зоренька! – повторяла бедная женщина.

– Сурья, милая, успокойся, – Доктор мягко коснулся покатого плеча женщины. – Расскажите, что было потом. Аврора была единственным пропавшим ребёнком?

– Нет, – женщина горестно покачала головой. – Ещё одиннадцать детей – пять девочек и шесть мальчиков – исчезли в ту пору… Аврора пропала последней. Эмиль каждый день уходил искать её, а потом… умер от тоски и горя! – рот бедняжки искривился, а из глаз новым потоком хлынули слёзы. – Я выжила! Ради сыновей! Смогла взять себя в руки и вырастить мальчиков! Сейчас боль моя притупилась, но каждую ночь мне кажется, что малютка Аврора зовёт меня… Да… Двенадцать лет, двенадцать лет! Она уже совсем большая, моя доченька. Если вы поможете, если найдёте мою девочку, я век буду благодарна! – вдруг с жаром воскликнула она и крепко схватила Дока за руку.

– Мы сделаем всё возможное, – утешающе улыбнулся Доктор. – А теперь тебе лучше лечь спать: утро вечера мудренее.

Доктор с Помощником успокоили Сурью, проводили её в дом и отправились в свою комнату.

– Больше всего я боюсь, что мы дали ей напрасную надежду, – сказал Доктор Тондресс перед тем, как уснуть. – Если мы не сможем помочь, это разобьёт материнское сердце.

– Справимся! – оптимистично зевнул Патрик и уснул, едва его голова коснулась подушки.

***

Солнце ещё только думало, просыпаться ему или можно поспать на пару минуток больше, а Патрик уже был разбужен тихим бормотанием. Он приподнял голову от подушки и увидел Доктора: тот листал старый потрёпанный блокнот, с которым никогда не расставался.

– Док, – окликнул учителя Патрик хриплым ото сна голосом, – вы спали вообще?

Доктор Тондресс оторвался от исписанных листов блокнота и поднял на ученика усталый взгляд.

– Не смог уснуть, – он двумя пальцами потёр уголки глаз. – Всё думал, как бы помочь бедной Сурье. Здесь все мои эликсиры бессильны.

– Двенадцать детей пропали почти двенадцать лет назад, – Патрик широко зевнул и перевернулся на бок, подставив руку под голову. – Как думаете, эти события как-то связаны с пропажей детей много веков назад?

– Может быть, может быть, – проговорил Док. – Двенадцать детей, двенадцать лет, – повторил он и вдруг подскочил на месте, как ужаленный. – Аврора была последним пропавшим ребёнком, я уверен, она ещё жива! Но нам нужно торопиться, пока не прошло ровно двенадцать лет! Поднимайся, мы уезжаем! – Доктор, схватив саквояж, выскочил из комнаты, а Патрик со стоном упал на подушку, но потом, вздохнув, поднялся и поплёлся умываться.

Доктор с Помощником покинули гостеприимный дом семьи мельников. Они даже не позавтракали и не предупредили ещё спящих хозяев об отъезде: Док не хотел волновать их понапрасну. По щелчку пальцев пегасы оказались впряжёнными в дилижанс, и экипаж поднялся в воздух.

– Куда мы летим, Док? – крикнул Патрик.

– В город! – ответил тот, и через мгновение пегасы опустили дилижанс посреди пустынной торговой площади.

Медленно поднималось над городом ленивое румяное солнце, заливая улицы и дома ярким светом. Патрик, ёжась от утренней прохлады, дремал на сиденье дилижанса, прислонившись к спинке, а Доктор выписывал круги по площади, вглядывался в горизонт и задумчиво потирал подбородок.

Внезапно под его ногой хрустнуло, и Доктор Тондресс присел на корточки, отколупнув затвердевшую грязь и извлёк из земли небольшой кусочек золота. Едва он коснулся ладони Доктора, как у того перед глазами вспыхнуло видение: молодая девушка обувает туфельки, берёт корзинку и, напевая, выходит из дома, отправляясь на площадь, прогуливается там по торговым рядам, а потом покупает мешок орехов и несколько пучков зелени и расплачивается золотым брусочком, прежде отделив от него край.

– Тиун² на выброс, – и блестящая пластинка летит прямо под каблук тяжелого сапога торговца зеленью.

Видение оборвалось, от удивлённого вскрика Дока Патрик вздрогнул и проснулся, едва не вывалившись из дилижанса.

– Я не сплю, не сплю! – Помощник потряс головой, чтобы развеять остатки сна. – Что случилось, Док?

– Воспоминания, воспоминания, – бормотал Доктор Тондресс, пропустив слова Патрика мимо ушей. – Это может сработать…

В этот момент на площади появился человек: светловолосый юноша лет двадцати в коротком кафтане и лёгких сандалиях. В руке он держал трость с широким наконечником – им он разбивал засохшие комья земли, извлекал маленькие золотые пластинки и отправлял их в кожаный мешочек, привязанный к поясу. Скоро парнишка приблизился к Доктору и почти с суеверным ужасом уставился на золотую каплю на ладони Дока.

– Вы взяли тиун? – воскликнул он, и лицо его стало похожим на мел.

– Ну да, – кивнул Док. – А в чём, собственно, дело?

– В нашем городе никто не берёт выброшенное золото в руки, это считается бесчестным, – нахмурился парнишка.

– Из-за того, что тиуны могут показать что-то? – тихо спросил Доктор, и юноша кивнул.

– Тиуны могут показать слишком много, если долго держать их в руках! – молодой человек решительно забрал золотой кусочек с ладони Дока и спрятал его в мешочек, а Доктор отметил, что на руках юноши плотные перчатки.

– Я нездешний и попросту ничего не знал об этом, иначе ни за что не поднял бы тиун, – Док обезоруживающе улыбнулся. – Сынок, расскажи подробнее, пожалуйста.

– Ну хорошо, – оттаял парнишка. – Меня зовут Анри, и я – Тиун, – представился он и протянул руку Доктору, несколько удивлённому его профессией. – Наши предки, жившие здесь задолго до нас, нашли неподалёку богатое месторождение золота и начали чеканить из него монеты.

Вскоре люди поняли, что это золото способно сохранять все воспоминания того, кто держал его в руках. Тогда-то, чтобы никто не смог воспользоваться этим, люди придумали выплавлять золотые брусочки и, расплачиваясь, выбрасывать от них часть, и с нею все сохранённые воспоминания уходили в землю. Теперь человек мог не опасаться, что его жизнь увидит посторонний. И именно тогда появились первые Тиуны – люди, собирающие выброшенное золото и хранящие его в особом месте, куда не смог бы добраться посторонний. Из-за этих людей и золотые отрубки стали называть тиунами.

– А почему бы не переплавлять тиуны и не чеканить новые монеты? – подошёл ближе Патрик.

– Пробовали, – поморщился Анри. – Едва кто-то брал переплавленную монету в руки, как тут же на него обрушивались обрывки воспоминаний сотен людей, сплавленные воедино.

– Оу, – опешил Патрик. – Неприятно.

– Не то слово, – кивнул молодой тиун. – Потому-то мы работаем в перчатках из воловьей кожи: лишь она одна способна противостоять силе золота.

– Анри, можем ли мы увидеть место, где хранят тиуны? – Доктор задумчиво потёр подбородок.

– Нет-нет-нет! – категорично замотал головой тот. – Это совершенно невозможно! И не просите!

– Но, Анри, выслушай же нас! Только тиуны с их тайной силой могут помочь! – и Доктор рассказал юноше о пропавшем ребёнке мельничихи Сурьи. – Подумай, сынок, каково приходится бедному материнскому сердцу вдали от своего дитя!

Анри задумался. Было видно, как юноша мечется между своим долгом и состраданием к чужому горю. Ему казалось абсурдным вести людей, которых он видит впервые в жизни, к Хранилищу, где покоятся все человеческие радости, все горести, все пороки и добродетели – их воспоминания, – но с другой стороны… Чуткое сердце подсказывало, что незнакомцам можно доверять, что им нужно доверить тайну всего Горевиля.

– Я поклялся, что никто, кроме моего преемника, не узнает, где хранятся тиуны… Придётся мне нарушить клятву, – решился он, наконец. – Но сначала нужно закончить работу здесь – негоже оставлять тиуны несобранными.

С помощью Доктора и Патрика Анри быстро собрал все оставшиеся золотые кусочки.

– Теперь можно отправляться в путь, – сказал он, когда последний тиун упал в кожаный мешочек. – Но идти придётся долго.

– Зачем идти, когда можно полететь? – резонно заметил Патрик, кивая на дилижанс.

Не прошло и минуты, как пегасы опустились за чертой города – пешком на дорогу ушло бы полдня, – в месте, указанном Анри: на поляне в центре густого ельника.

– Что-то не вижу я гор золота, скопившегося за столько лет, – повертел головой Патрик, когда выбрался из дилижанса вслед за Тиуном. Тем временем Доктор спустился с козел и привязал пегасов к ели.

Анри лишь усмехнулся и подошёл к трухлявому пню, вокруг которого дорожками росли опята. Трижды стукнув по правому боку пня, Тиун с силой потянул на себя еловую лапу, свисающую аккурат над его головой. Что-то ухнуло, заскрежетало, приводя в действие хитроумный механизм, и земля разошлась, открывая перед людьми вырубленные в породе ступени. Анри спустился на пару ступеней вниз и обернулся:

– Идёте?

Доктор и Помощник одновременно кивнули и начали спускаться в таинственное подземелье.

– А фонарик никто не взял, нет? – поинтересовался Патрик, предчувствуя, что электричество тут ещё не изобрели, и под землёй тьма кромешная. – Ну или факел хотя бы…

Едва только макушка Патрика, шедшего последним, исчезла в туннеле, как земля сомкнулась над ними, надёжно скрывая свою тайну, и Доктор, оказавшись в темноте, подумал, что мысль Патрика о фонарике была более чем уместна. Но в этот момент Анри зажёг свечку и установил на выступе у самого потолка: тёплый желтый свет этой свечки отразился от стен и потолка, замерцал, устремился всё дальше, вглубь подземного коридора, и разгорался всё ярче и ярче – скоро стало светло, как днём.

– Это люминиты, – пояснил Анри. – Их свет позволяет не заблудиться в лабиринте.

Они двинулись по подземному ходу. Доктор Тондресс заметил, что Анри выбирает лишь те развилки и повороты, которые освещены люминитами. Когда же начало казаться, что они бродят по подземелью уже не меньше недели, туннель оборвался, и путники оказались у входа в огромную пещеру: чтобы достичь её дна, нужно было преодолеть не меньше сотни ступеней.

В стенах пещеры были вырублены ниши, в которых хранились холщовые мешки с тиунами; на каждом мешке был выбит порядковый номер. Анри объяснил, что золотые тиуны следует хранить сто лет – только тогда все воспоминания из них уйдут в землю и из золота можно будет снова чеканить монеты.

– Значит, золота двухвековой давности здесь нет? – уточнил Доктор. Он подумал, что неплохо было бы узнать, кто виноват в самом первом исчезновении детей. Когда Анри покачал головой, Доктор потёр переносицу и добавил: – Тогда нам нужны тиуны за последние двенадцать лет.

Анри, поставив высокую лестницу, забрался почти на самую верхнюю её ступеньку и спустил поочерёдно тяжёлые мешки из двенадцати последних ниш.

Трое мужчин уселись за грубо сколоченный стол в центре пещеры и придвинули к себе по четыре первых мешка, в каждом из которых находилось не меньше пятидесяти тысяч золотых тиунов.

«Если нам не повезёт, мы тут состаримся», – подумал Патрик, окинув взглядом мешки. Не тратя времени даром, они принялись перебирать тиуны, и горки золота рядом с ними постепенно росли.

Положив на ладонь очередной кусочек золота, Анри зажмурился от внезапной боли, сдавившей виски, а потом перед глазами вспыхнуло яркое видение: он смотрел на мир глазами женщины, чьи рыжие локоны спадали до самых колен.

Незнакомка шла по улице, неся в корзинке ароматный хлеб и сыр, и все мужчины оборачивались ей вслед, но красавица будто и не замечала этих взглядов. Она покинула город и зашагала по просёлочной дороге, потом свернула в лес, чтобы сократить путь. Высокая осока шуршала о длинную бирюзовую юбку, а солнечные лучи проникали сквозь прозрачную весеннюю листву и путались в рыжих локонах.

Женщина остановилась около ветвистого дерева и обернулась, чтобы удостовериться, что город остался далеко позади и что никто не идёт за ней следом, и превратилась в чёрную ворону. Птица тяжело взмахнула крыльями и поднялась в воздух. Покружив над лесом, ворона полетела на юг.