Текст книги "Отражение стрекозы (СИ)"

Автор книги: Мира Качи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 23 страниц)

– Это тоже выбросить, господин? – удивленно спросил евнух Ко, показывая блестящее украшение. Я подошел и забрал его.

– Мышка ушла, потеряв сережку, – я вновь невольно ухмыльнулся.

– Мыши? У нас есть мыши? – закричал от всей силы евнух Ко, пугая подошедших слуг. – Мыши! Мыши! Нужно избавиться от них!

– Молчать, евнух Ко, – приказал я. От его криков всегда начинала пухнуть голова.

Евнух Ко всхлипнул и отвернулся от обиды, но работать не перестал.

«Кто же ты такая, девушка с лотосами в ушах?» – Я сильнее сжал сережку, боясь потерять её – ниточку к милой мышке. В груди загорелось неимоверно сильное желание обладать.

Глава 27. Любовь до хруста костей: Сочжун

Как только Мимо́ Сунчжи́н – четвертой наложнице 34-го короля Чхомока и тогда, ныне его фаворитке – приснился огромный дракон, с того дня на ещё не созревший плод она стала возлагать большие надежды. Совсем не думая, что будущими действиями испортит отношение всех благосклонных к ней людей.

Она назвала сына Сочжуном, означающим с мамчжа[1] как «гений с юга», так как родила на южной стороне Хватана. В тот момент она и не знала, что в начале года, раньше неё на два сезона, ребёнка родила и королева, имя которому подобрала Дончжун – «гений с востока». Госпожа Мимо сходила с ума, не понимая, почему ей так не везёт. С одной стороны – король молчал, а с другой – большинство чиновников уже мысленно вознесли Дончжуна наследным принцем, а не её любимого сыночка Сочжуна. Время показало, что Мимо Сунчжин безумна и, по шутке судьбы, удачлива. К сожалению, тот факт, что она моя мать, никто не отменял.

[1] Мамчжа – это ханчжа в мире Чжэё, т. е китайские иероглифы в корейском произношение.

Да, я, Ван Сочжун, рождённый от четвертой наложницы, все-таки смог стать кронпринцем, но ради этого пришлось пролить немало крови.

***

– Мама, мне так плохо, прошу, помоги, – пытаясь сквозь кашель объяснить ей.

– Плохо? – В шикарном, расшитом золотом ханбоке, она стояла вся ухоженная, утончённая и цветущая от молодости, несмотря на то, что уже как пять лет назад родила ребёнка. – Если плохо, нужно позвать доктора и… – Её глаза странно заблестели, явно найдя нужный ей новый предлог. – И твоего отца, короля. Он же должен знать о состоянии наследника!

– Ма, кхе-кхе, ма, помоги…

Глаза закрывались, словно вылитые из железа, а пульсация в голове всё не прекращалась. Пока я терял сознание, мама что-то приказывала служанке:

– Иди… да… Его велич… быстрее.

Мама подошла ближе, присела на краю кровати и, поглаживая мои мокрые от пота волосы, проговаривала:

– Спи, мой дорогой, усни. Скоро придёт папа, скоро. Я не знала, что яд так быстро сработает! Может, попросить ещё у дядюшки. Как думаешь, сынок?

«Так я заболел ради отца?» – в первый раз возникла мысль о жестокости матери, однако с тех пор, как я понял, что Мимо Сунчжин использовала меня как игрушку и предлог для встречи с королём Чхомоком, прошло более девяти-десяти лет.

***

Когда я вырос до брачного возраста, моим увлечением стало наблюдение за птицами. В королевском саду, где я мог свободно ходить без матери, так как у госпожи Мимо отобрали права там быть, как раз среди местных и экзотических растений жили и различные животные. По древней легенде, ходившей среди народа, король из династии Мимо, правившей до нынешнего основателя Михвы и прародителя королевской семьи Ван, собирал животных со всего Чжэё для больной дочери. Он хотел, чтобы она могла увидеть мир через призму животных других континентов, не только включая Михвы, Дэиля и Мамгука. Когда предок Ван взошёл на престол, то не стал уничтожать сад, наоборот, продолжил ухаживать за животными, и так до сегодняшних дней. Хитрые чиновники всегда пользовались шансом подарить что-то этакое в сад, пока не дошло до того, что теперь они искали всё похожее на персиковый – официальный королевский – цвет.

«Насколько же людишки стараются ради угоды».

В один тёплый весенний день, в день рождения прародителя, должны были выпустить утром птиц, цвет которых напоминал восход, а вечером тех, кто – закат. Их так и называли: Ильчхуль и Ильмоль.[1]

[1] Ильчхуль (일출) – восход, ильмоль (일몰) – закат.

Мне так не терпелось увидеть необычных птиц, что, нарушив этикет, словно деревенский мальчишка, забрался на самое высокое дерево персика в саду. Пытаясь не пораниться и не порвать одежду из-за волнений мамы, я с трепетом в сердце залез на нужную ветку для обзора. Всего оставался один шаг, как мои глаза столкнулись с чужими.

– П-привет, – неуверенно он произнёс, выражая на лице не то удивление, не то страх по какой-то причине.

Не совладав с неожиданностью, моя нога ступила в воздух.

«Это конец?»

Я был готов попрощаться с жизнью, так как падение явно не предвещало чудного спасения всех конечностей. Но он… схватил меня, успел за те секунды, пока мысли ушли в другую сторону, принятия. Мальчик, примерно моего возраста, потянул с легкостью к себе и усадил на ветку.

– Ух, я подумал, что не успею, – протянул он, фальшиво сбрасывая капли пота со лба, на котором висела сухая фиолетовая лента.

– Я… тоже. Ты кто вообще такой?

Меня не отпускало неприятное ощущение. Видимо, тревожность матушки с детства заселилась в голове.

– Хм, дай подумать, – мальчик ударял указательным пальцем по подбородку в процессе ответа, как иногда делали папины советники. Щёлкнув пальцами, он наконец-то ответил. – Точно! Меня зовут Гымчжиогёб. Верно! Ха-ха. – Мальчик обнял предплечья и стал радоваться, как временами мама, но тут было скорее по-детски.

– Гымчжиогёб? Ты хоть знаешь, что это значит, малой?

По неизвестной причине я думал, что мальчик напротив был младше меня.

– Разумеется, это же означает «сокровище»! Моя мама очень меня любит, поэтому и дала такое имя!

– Хм, ну да, конечно.

«Он что, за это время не учился? Не похож парень на бедняка, может, слабоумный?».

– О, смотри, птицы цвета персика!

Тем не менее мы какое-то время общались в саду, пока неожиданно он не перестал приходить туда, в следующий день рождения прародителя. Я ожидал увидеть его, подготовил сладости, но вместо наивного и глупого мальчика встретился с настоящим монстром.

– Слышала, ты сюда часто заходишь? Почти каждый день. Чжун, неужели ты забыл свою маму ради каких-то птичек?

То, что я почувствовал, нельзя описать никакими словами. Сердце сжалось так сильно, когда в закрытой маминой ладони я увидел еле шевелящую ножками птицу с розоватым оперением, походившим на оттенки восхода.

– Мама, птица она?..

– Ха-ха, точно! Она же ещё жива.

Моя мать взяла две ладони вместе и сжала до побеления костяшек. Послышался хруст. Тихий, но возможный услышать для человеческого уха. После убийства птицы она легко выбросила её в кусты и достала платок, чтобы вытереть руки.

– Сынок, а ты не хочешь погулять завтра?

Не знаю, чем я думал после увиденного, но, как нормальный ребёнок, любящий мать, я не мог отказаться. Тогда приходили мысли, что она исправится, нужно только время. Честно, всё оказалось зря.

***

– О, сыночек, о, тигр, слуги! На помощь! – фальшиво заволновалась госпожа Мимо, пряча за ладонями победную улыбку. Минуту назад мы делились впечатлениями о пейзаже, свежем горном воздухе и приятном перекусе, что подали слуги. Стоило нам подойти к холму, внизу которого расположился густой лес, как я почувствовал тёплую ладонь на спине.

«Как согревает», – я чуть расслабился, забыв на мгновения о том, какой была настоящая Мимо Сунчжин.

За прикосновением ладони последовал резкий толчок. Не осознавая сразу, что произошло, я инстинктивно защитил лицо руками. Я упал спиной на мягкую траву. Правую ногу же проткнула острая ветка из кустарника рядом. Увидев свою льющуюся алую кровь, боль резко отозвалась в нижней конечности, и я не смог сдержаться от вскриков.

«Помощь. Мне нужна помощь!»

Я вспомнил о матери на холме и поднял голову, по привычке надеясь на её помощь. Зря. Она-то и позвала слуг с волнением в голосе, словно любящая мать, но на лице Мимо Сунчжин только и читалось: «Король точно должен прийти ко мне».

К счастью или сожалению, король Чхомок отказался приходить в сотый раз по дню в течение семи лет к больному сыну. На тот момент он получил в дар наложницу из Мамгука – Лю Чаэ, или, как ей дали михванское имя, Чахёб, сумевшую пленить правителя за одну встречу или, скорее, ночь. Действительно, что ещё делать королю, как не развлекаться со своими не менее ста наложницами, чем приходить к сыну одной бешеной суки. Слава священному предку Ван, что в тот день Мимо Сунчжин проколола глаз не сыну, а какой-то случайно не туда завернувшей наложнице Ну или Ку из Наквонгва.

Продолжать ли мне рассказ, если вы узнаете, что труп девушки так и не нашли? Даже король Ван недооценил силу и связи бывшего королевского клана Мимо, готового сделать всё ради власти.

***

– Именем нашего предка Ван, мы, нынешний король государства Михвы, объявляем Ван Сочжуна, второго принца Михвы и сына четвертой наложницы Мимо, кронпринцем, – сидя на возвышающимся троне перед чиновниками, наложницами, своими детьми и янбанами, король Чхомок через евнуха оповестил гостей праздника о новой указе на его дне рождения. Рядом с ним расположились любимая наложница Чахёб и двухлетняя принцесса Саран. Королева же решила не приходить на празднование.

Король подал знак для слуги, читавшего ранее свиток. Тот в свою очередь сложил его обратно и передал в руки моего евнуха.

«Госпожа Мимо все-таки смогла сделать невозможное. Будет ли она также стараться и в будущем ради моих планов? Только пусть пискнет, я напомню ей, кто она такая».

Я глянул от любопытства на мать. Она не скрывала злобную ухмылку, явно радуясь победе над наложницей Лю и королевой Хван. Снова появилось странное предчувствие. Король Чхомок взмахнул рукой, и веселье началось. Элитные кисэн играли на инструментах и танцевали, слуги подавали блюда и макколи, что лился рекой, янбаны и их жены перекрикивали друг друга, наложницы между собой сплетничали, а все дети игрались. Госпожа Мимо также поддалась атмосфере и болтала с подругами, скорее которых легко можно было называть её слугами. Раз уж рассказывать правду, то и король Чхомок слегка подвыпил за последние часы и начал при всех втихую заниматься любовью с наложницей Чахёб, забыв про то, что мы с госпожой Мимо сидели почти рядом с возвышением.

«Насколько же король самоуверен, что его королевский нефрит никто не увидит. Так удивительно, что он столько пьёт и у него до сих пор стоит», – отмахнувшись от мерзких мыслей, я выпил ещё чашку макколи.

Празднование так быстро не заканчивалось, и, как подобает наследному принцу, приходилось сидеть до конца, по крайней мере в этот день объявления наследника. Глоток за глотком я выпил не меньше пяти чашек алкоголя.

– Смотрите, фейерверки! – один из детей наложниц с восторгом в глазах закричал. Многие посмотрели в небо, а король так и продолжал собственное «веселье». Хорошо хоть принцессу Саран отвели от животных.

– Опа, сын к-королевы з-заявился! Дондоль, приветики!

«Сын королевы?»

Я повернулся в сторону сильно выпившего янбана с ханбоком тёмного персика, такие носили чиновники высшего разряда. Напротив него стоял высокий парень в недешёвом розовом ханбоке и кате.

– Что т-такое, Дондоль, не п-понимаешь, что я т-тебе г-говорю, а? Точно ты же слабоумный! – не унимался чиновник.

– Хватит! – Прикрыла парня старая служанка. Видимо, няня. – Господин Ю, как вы можете так обращаться с первенцем короля и королевы, Ван Дончжуном? Разве в прошлый раз вас не предупреждали? Относитесь к принцу с уважением, с уважением! Поняли?

– Ха-ха, с уважением? Рассмешила, старая. Он же слабоумный, тук-тук, ничего не поймёт. Есть Ондоль, а он Дондоль. Идеально же!

Няня первого принца не оценила шутку. Чиновник недовольно поцокал и, шагая как обезьяна, вернулся с новыми бутылками алкоголя к друзьям за стол, чтобы снова выпивать и сплетничать.

– Пойдёмте, господин. Фейерверки уже закончились.

Стоило им повернуться, как я слегка рассмотрел лица обоих. Дончжун заметил мой взгляд, удивлённо раскрыл глаза и в миг зашагал быстрее в сторону выхода. Я не ожидал встретить друга спустя три года. Не рассчитав силы, чашка громко стукнула об стол. Тем самым я на время ловил взгляды гостей.

«Гымчжиогёб[1]. Он сын королевы? Как я не подумал об этом раньше, он же прямо сказал, кто он».

[1] Гымчжиогёб (금지옥엽) – с кор. фраз. бук. «золотые ветви и яшмовые листья», что означает принц/есса крови, драгоценное дитя и сокровище и т. п.

Спокойный, как воин на битве, и ловкий, как зверь на охоте, подойдя к госпоже Мимо, схватил резко за руку и повёл в первую близкую комнату. Мне не хотелось больше лишнего внимания.

– Ты знала, что первенец короля слабоумный?

– А что такого, дорогой сынуля, тебя это волнует?

Госпожа Мимо хотела уйти от разговора, что я не мог позволить. Пьяной она всегда была разговорчивее и честнее.

– Если ты всё не расскажешь, то я заставлю тут же отца отправить тебя домой. Решай сама.

Неугодных наложниц для короля Чхомока нередко возвращали домой, но чаще всего они предпочитали уйти в храм. Там никто бы не осудил их за прошлое. Только мирские блага и спокойствие.

– Хм, этим мне отвечает, родная кровиночка, я же…

– Дом Мимо не так далеко. Сколько до туда ехать? Дай подумать, точно, всего пять часов!

Госпожа Мимо замолчала. Немного подумав в тишине, она осознала ситуацию.

– Ну, сначала я не знала, что он слабоумный, но, когда пошла в твой долбанный любимый лес, встретила этого мальчика. Мне никогда не было так хорошо. У идеальной сучки королевы родился тупой ребёнок. О, тигр, это так смешно, ха-ха! Узнав через год про её сына, я волновалась: «Как так? Я перестану быть его любимой?». Но нет! Оказывается, король сам ненавидел эту сучку. Как смешно! Первый сын и то слабоумный, поэтому король и любит… любил меня за рождения сына. Черт, надо же было появиться этой шлюхе зелёного чая[1] из Мамгука. Если бы не она, то я сейчас сидела рядом с ним, а не эта… Это всё, что я знаю. А теперь, Чжун-и, я возвращаюсь к подругам.

[1] Шлюха зелёного чая (绿茶婊, lǜchábiǎo) – на кит. сленге означает «двуличную девушку».

Напоследок госпожа Мимо цокнула и ушла, пробормотав наподобие: «Всё веселье испортил».

Совместив новые детали, у меня сложилась картина.

«Почему только сейчас я понял, насколько моя мать безумна? Убить безобидную птицу от счастья? Она вообще любит меня?»

Неделя ушла на то, чтобы понять, что я хочу в жизни.

«Месть и трон. Трон даст власть, силу и возможности. Месть же избавит от окружавших всю мою жизнь врагов. От них, как от ненужных букашек, как раз пришло время избавляться. Получив роль наследного принца, я теперь сильнее приближусь к целям. Поэтому прошу уж извини, мама, но с этих самых пор ты станешь первой, кто попробует мою месть».

Глава 28. Хани

Услышав чужие шаги, мне хватило ума спрятаться за угол. Было опасно и невыносимо страшно. Если бы кто-нибудь прошёл по той стороне коридора, где я стояла, то, считай, они бы увидели лужицу из пота и слез, а не человека.

«Не время отвлекаться!»

– Знаешь, Комин, евнух Ко совсем на себя не похож в последнее время, – послышался звонкий женский голос.

– Да ты что? Из-за чего? Снова наложница Мимо?

В коридоре болтали служанки. Они находились посередине, имея варианты пойти влево и вправо – где я как раз стояла. Слуги активно и тихо сплетничали, поэтому мне не потребовалось много усилий, чтобы их расслушать.

– Верно, четвертая наложница устроила погром из-за того, что кантхэк[1] решили устроить без её согласия.

[1] Кантхэк (간택) – отбор невесты для кронпринца. Чтобы не упустить выгодный брак, правитель выпускал запрет на замужество незамужним девушкам в данный период.

– Хм, кантхэк? Давно уже пора. Сколько там кронпринцу уже?

– Двадцать четыре. Самый рассвет мужчины, прям идеально для свадьбы. Жалко только бедных девушек: не смогут ведь выйти замуж, если быстро не найдут кронпринцессу…

– Ну а чё делать, правитель сказал – мы исполняем. Мы лишь простые люди без власти, решать которые даже не можем, когда есть рис или ходить в туалет.

– Ой и не говори. Подожди! – до служанки дошло, что их могут поймать за лишние разговоры, и мигом посмотрела по сторонам. Не заметив ничего опасного, она быстро пролепетала: – А что нам делать с тем мальчиком? Госпожа Мимо…

– Тише ты! – шикнула вторая служанка – она выглядела старше и опытнее другой, – а потом перешла на шёпот. Мне пришлось осторожно приблизиться ближе и напрячь уши. – Суён, птицы слышат сказанное днём, а мыши – сказанное ночью[2]. Нас могут выпороть, если кто-нибудь о нём узнает. Госпожа сказала не трогать и не кормить его сегодня. Всё поняла, Суён?

[2] Птицы слышат сказанное днём, а мыши – сказанное ночью (낮말은 새가 듣고 밤말은 쥐가 듣는다) – У стен есть уши, а у дверей – глаза.

Служанка по имени Суён кивнула.

– Тогда идём, иначе госпожа может разозлиться сильнее. Ты же не хочешь получить новый ожог на лице?

Первая служанка потрогала щеку и сильнее прикрыла платком, пока следовала за другой. Слава богам, женщины ушли в правую сторону, не заметив лишних слушателей.

«С квантэком всё ясно. До этого я о нём предполагала, но мальчик… Кто он? Надо узнать больше информации».

Глава 29. Наставлять к добру и наказывать зло

[*] Наставлять к добру и наказывать зло, в др. переводе «поощрять добрые дела и наказывать за порок» (勸善懲惡, 권선징악) – в данном контексте означает «идеальная справедливость».

Не знаю, что со мной случилось, но, не имея спортивное тело и любви к спорту, в отличие от старшей сестры, я побежала, как лань, от комнаты Сочжуна. Что-то привлекало и в то же время отталкивало от него.

«Ещё он заладил про мышку…»

Игнорируя проходивших слуг, я притворялась, что мне тут место, а когда переходила в пустой коридор, бежала со всех сил, поднимая чхиму. Поэтому, узнав место, откуда пришла, не обратила внимание и за углом столкнулась с кем-то лбами. Мы вдвоём упали на пол.

– Айщ! – вырвалось от больного столкновения, что аж глаза сами по себе закрылись.

Придя в себя, я увидела напротив девушку с поразительно белой кожей и острыми чертами лица, напоминающими китаянок. Она была одета в белое чжогори и золотую чхиму, где оставались свежие следы капель крови. Черные, отливающие фиолетовым оттенком, волосы распустились, когда шпилька сползла при падении. На поясе висело золотое хопхэ с именем «Хёна». Царапины от осколков вазы были спрятаны под волосами.

Хёна открыла глаза, взявшись за голову. Она взглянула на меня острым, как клинок, взглядом, как будто хотела убить. Неудивительно, с такой хозяйкой я лишь мошка.

– И-извините! – резко поднявшись, я поклонилась. Голова закружилась, предупреждая о новом падении. Лоб горел, а боль была не настолько ужасная, по сравнению с тем, что со мной могло произойти.

«Надо бежать! – включилась интуиция. – Бежать!»

Чтобы не ухудшать положения, я, как могла, подняла Хёну, через боль снова поклонилась и ушла быстрым шагом. Оставив ошарашенную шаманку вдалеке, перешла на бег.

«Какой невезучий сегодня день! О, как я могла забыть, Хосок же говорил, что бело-золотое сочетание носят шаманки», – пришло резкое осознание, когда уже было поздно.

…

Через двадцать минут, пробегая коридор, Хани остановила меня:

– Стоп-стоп, ты куда так, Мирэ? Это… Ты когда успела удариться?

– Я…

«Нужно отдышаться, господи!»

– Ничего, Мирэ. – Она подошла ближе и шепнула: – Наша парочка отвлекла большую часть стражи в этой области. Пойдем медленно, ты отдышаться, и мы…

Я поняла её посыл и кивнула. Мы прошли совсем немного, как чуть снова не столкнулись с королевскими слугами, до этого был стражник. Они все нервно торопились в одно место.

– Хочешь сыграть в словесную дженгу? – стараясь не шуметь, тихо говорила Хани.

– Это как, Хани?

– Обычно это называют «один вопрос – один ответ», но в этой игре мы будем делиться новостями. Тот, у кого новость будет самой ошеломительной, выигрывает. Если скажешь пустышку – башня будет сильнее падать от слабых балок. Как-то так.

– Легко, пока есть истории…

– Угу. Я начну. Все слуги и стража сейчас бегут к будущему зятю Хосока, потому что он случайно ляпнул про свадьбу сестры при её втором ухажере. Поклонник намбер ту напал на намбер уан. Жестокая битва, если честно. А что у тебя? – Хани повернулась ко мне.

– Я пережила столько всего, что стала как кимчхи из лука[1]. С чего начать? – Боль в голове напомнила о себе из-за пережитых эмоций, и я схватилась за неё.

[1] Сделаться как кимчхи из лука (파 김치가 되다) – быть в обессиленном состояние, быть в изнеможение.

– Всё, что хочешь. Можешь по порядку, лишь помни: это игра, где можно проиграть. – Хани подбадривающе постучала по моей спине и улыбнулась.

– Хм, если брать самую простуюновость, уровень с твоей… Я потерялась, меня чуть не поймали, и я зашла в первую комнату, что увидела.

Хани по-детски нахмурилась и покачала головой:

– Слабенько. Я знаю, ты можешь лучше.

– Тогда знай, что меня поймал в комнате какой-то парень. Он назвал себя Сочжуном вроде. – Я подняла указательный палец, будто это лучше доказывало мои слова.

Хани резко остановилась и схватила меня за предплечья. Она хотела потрясти меня, но быстро опомнилась.

– Он точно сказал Сочжун, а не Сачжун или Сочжин? – Хани забыла о скрытности.

«У меня чувство дежавю?»

– Да, Сочжун. Я уверена. Если ты хочешь быть более шокированной, то я ещё встретила госпожу Мимо и шаманку Хёну.

– Чего? Сразу троих? И ещё Хёну?

– Перед тем, как я встретила тебя, то столкнулась с Хёной во второй раз. Без боли не обошлось. – Я потерла лоб. – Только она, конечно, не знает об этом, так как известный Сочжун спрятал меня от госпожи Мимо и мудан в каком-то дебильном проёме, закрыв рот.

– Чего-чего? Вау, Мирэ, это сильно для словесной дженги. Уровень повысился до небес.

– Мне больше нечего сказать, кроме того, что… Госпожа Мимо злилась сильно на беременность какой-то Чахёб и разбила вазу об стену. Хёна пострадала. – последнюю информацию я прошептала. Вдруг нас все-таки кто-то мог подслушать.

Хани отпустила меня и задумалась, держа руку у лица.

– Вот как. В дворце лучше редко говорить о Чахёб – это нынешняя фаворитка вана. За неё он готов казнить любого. О беременности слышу в первый раз, как ты. Но! – Хани скрестила руки с победной улыбкой. – Мои две последние новости намного-о-о взрывающие. Пойдем быстрее домой, перед новым собранием надо собраться с силами и сплетнями, конечно, хе-хе.

Хани взяла меня за локоть, и мы сбежали из дворца. Голове стало лучше благодаря поддержке.

***

– В этом деле замешана сто, нет, тысяча процентов она! – начала Хани, как только мы добрались до дома.

Ачжума Чха поворчала на Йенгука за его невоспитанность: «Господин Йенгук мог же довести вас до дома, и вы бы не промокли. Вот негодник, вот получит он у меня!» – и принесла горячий чай с едой.

– Кто, Хани? – уточнила я. Хотя примерно понимала, что она скажет следующее.

– Королевская мудан! Она же злодейка из оригинала! Если ещё, конечно, можно сказать, что это я написала.

– Ты сделала шаманку Хёна злодейкой?! Хотя, если брать дорамы, то…

– Она не шаманка, она ведьма!

– Что?!

– Теперь понимаешь, о чем я говорю?

– Насколько всё плохо?

Хани сильно волновалась и не могла долго сдерживать волнение. Как и я, впрочем. Любопытство временами мучило меня, наверное, сильнее, чем даже у Хваён.

– Ты мне не поверишь, но я наделила или у неё есть, если думать в таком направлении… – Хани наклонилась ближе и прошептала: – реальная магия.

– Ты… О чем ты думала в то время? А магия? Какая она у неё?

Самое смешное в разговоре было то, что мы, тоже имеющие какие-то мистические способности, до сих пор удивлялись магии в Чжэё.

– Я тогда «Алхимию душ» пересмотрела. – Хани неловко улыбнулась. – Главный злодей – Чжинму – так привлёк моё внимание, что, вдохновившись его мотивацией, манящей аурой и харизматичным взглядом, я придумала Хэйшэ. Её цель – свергнуть местную правящую династию. С другой стороны, мне удалось узнать, что она здесь для уничтожения Михвы. Но я не писала… Точнее даже не успела написать о её личной истории. Так что я без понятия, какая на самом деле реальная Хэйшэ и её мотивы. Всё придется рассматривать с другими. Жаль. Очень жаль…

«Хани постоянно говорит про недописанную новеллу, но часто что-то не сходилось. Я повторяю за ней про «главных героев», но сейчас, что я думаю про Михву. Йенгук и Хваён, история вокруг них, демоны и призраки…» – Головная боль до лекарства ачжумы Чха отдавала противным штырем в мозги, но это отрезвило и дало те мысли, которые раньше не могли вырваться на свободу. Один вопрос мучил меня каждый день со дня красного полнолуния, и наконец за почти месяц проведения в так называемой новелле я кое-что поняла.

– Хани… – В горле отдалась сухость предстоящего диалога.

«Давно я не говорила так серьезно», – я осознала, выпив пару глотков чая.

– Да, Мирэ, я слушаю. – Хани была вся во внимание.

– Я знаю, Хани, что ты боишься признать истину, но давай все-таки, поставив одну деталь правильно в пазл: это реальный, хоть и необычный мир, однако. Люди здесь не картонки и не куклы, которыми можно управлять. У каждого здесь есть свои мечты и желания. Ты же сама это понимаешь, Хани!

Подруга, недавно считавшая себя создательницей этого мира, помолчала несколько секунд.

– Понимаю… Но лучше бы события происходили так, как знаю я.

Хани вздохнула, и после нового минутного молчания все же призналась:

– Я… боюсь, Мирэ. Очень боюсь этой неизвестности.

– Но она в то же время и завлекает?

– А неплохо мы поладили. – Она с грустью улыбнулась. – Да, это пугает, но и так завораживает. Только боюсь я не за себя, а за… тебя. Я не боюсь умереть: у меня никого близкого нет, но ты – другое дело.

– Врёшь, Хани, ой, как врёшь. Ты очень даже боишься.

Писательница сглотнула и тихо, почти что шёпотом произнесла:

– Похоже, мы стали намного больше близки, чем я думала.

– Верно, я привязалась к тебе, Сон Хани! Так что больше не говори о своей смерти, возьми ответственность за меня, ведь я все-таки твоя помощница… и подруга. Иди сюда!

Хани подошла, и мы крепко обнялись.

– Чтобы больше не говорила о таком депрессивном. Ты выживешь, я выживу, мы выживем, вернёмся, и так уж быть, я оплачу нам ужин с хану́[2].

[2] Хану – дорогое корейское мраморное говяжье мясо.

Она подняла голову.

– А деньги?

– Мне издательство ещё должно заплатить за работу помощницы. И я попрошу о-о-очень огромную премию за такой вклад в работу.

– Ты так отлично работаешь, что они просто должны заплатить тебе о-о-очень огромную премию.

Мы вдвоём захохотали, пока с улицы светила яркая луна.

«Наконец-то Хани немного успокоилась и дала шанс побольше узнать о её внутренних переживаниях».

***

Так как за это время мы подружились со многими людьми, то собрали довольно любопытную команду: гениальный детектив, умеющий идеально использовать меч; его помощник, использующий заклинания; хозяин теневой гильдии, работающий кисэн; богатый торговец тире сын бывшего королевского министра, ловко дергающий за нитки свои связи по Михве, дочь советника короля, видящая энергию людей или вещей и обычные мы. Ну как мы, больше всего была я, так как, по сравнению с Хани, я могла только видеть духов и послать их далеко и надолго.

«Откуда же все-таки у Хани такие силы? Мы так и не разобрались с ними. Она как-то связана с перемещением в Михву?» – преследовали иногда меня также два других постоянно вертящихся вопроса в голове.

Для возвращения нам нужно было ещё много чего решить, и одной из проблем являлось спасение Михвы от Хэйшэ, если всё серьезно, потому что если не будет страны – не будет шанса вернуться. То, что мы оказались именно здесь, явно по воле богов. Даже Опщин как-то проговорилась об этом. Сразу вспомнились её слова: «Сам старец захотел этого». Кроме того, больше не было возможности врать, потому что ситуация с каждым разом накалялась всё сильнее.

Время правды пришло, поэтому в доме Йенгука мы созвали всех важных героев. Хани, словно протагонист исторической дорамы, заложила руки за спиной и с умным, загадочным взглядом под падение жёлтых, красных листьев клёна с лёгким ветерком направилась в беседку. Встав во главе стола, она вздохнула и с оглушительным стуком поставила руки на стол, что все дернулись от неожиданности. Добившись нужного результата, она с хитрой улыбкой сообщила:

– Ну что ж, спасём этот мир! И в этом нам поможет он. Заходи!

К нам из тени дерева начал подходить высокий, беловолосый, миловидный и, судя по разрезу глаз, скорее всего, китаец, а точнее, мамгуковец. Его тело пестрило кровавыми ранами и ссадинами, застывшими на грубой ткани рваной одежды, скорее похожей на половые тряпки.

– Кто это? – лениво спросил Шин, выдохнув пар из трубки.

– Что-то он напоминает знакомое, – размышлял Муён.

Йенгук, попивая чай, с наигранным безразличием разглядывал пришедшего юношу, а Хваён, склонив голову, усердно пыталась в нем кого-то вспомнить.

«Даже я без понятия, кто это. Главное: откуда она откопала этого парня? Я же была с ней все двадцать четыре на семь».

– Мирэ, не узнаешь его?

Я отрицательно помахала головой. Хани немного сощурилась разочарованно, но быстро вернула улыбку.

«Это её вторая новость?»

– Раз вы не можете сразу догадаться, мои «юные детективы», то тогда давай представимся! Не бойся, все хорошо.

«Говорит юные детективы, когда только мы вдвоём знаем значение слова. Хани – это Хани».

Никто, кроме Хани, не понимал, в чем дело. Все было написано на их недоумевающих лицах. Кроме Йенгука, разумеется. Он вёл себя как обычно, но то, что он пил из пустой чашки уже более десять раз, многое за себя говорило. Я наклонилась над ним и с некой притворной милотой предложила:

– Тебе подлить чайку, Йенгук-а?

Он резко повернулся в мою сторону. На секунду золотые глаза Йенгука округлились, как у оленёнка – с двойным эффектом из-за его формы глаз, – а рот приоткрылся, но спустя какое-то время он пришёл в себя и закрыл его. Опомнился, потому что дольше, чем обычно, задержал взгляд на моем лице.

– Нет… да. Да, налей.

Я взяла светлый фарфоровый чайник с росписью гор и рек и налила до краев тёплый хризантемовый чай. Йенгук будто решил на мне отыграться из-за безобидной шутки и начал специально пристально следить за моими движениями. В этот момент приходилось сдерживаться, чтобы не поддаться взгляду хищника, ждущего идеальный момент для захвата жертвы.

– Меня зовут Ляо… Ляохуа́. Это я п-пугал людей, выдавая себя за чжамчжаригви.

– Что? – подавился Муён печеньем.

Хосок, как первая сплетница школы, явился из ниоткуда и, совсем не удержавшись от неожиданной новости, выдал совсем не милую фразу:

– Ну ни х-хороший себе поворот[3]!