Текст книги "Отражение стрекозы (СИ)"

Автор книги: Мира Качи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Отражение стрекозы

0. Пролог

«Крики. Громкие. Кричала девушка, по крайней мере женщина. Было не противно, но и не приятно. Голос напоминал чириканье злобного воробья, не успевшего забрать лакомый кусочек хлеба у тупого, по мнению маленькой птички, голубя.

«Лучше бы не произносить это вслух, нет-нет и ещё раз нет».

Если подробнее на что именно походил крик, то вы бы не волновались, это не от ужаса: он не заставлял человека покрываться мурашками. Этот звук, явно выражавший возмущение, гнев и что-то ещё, что женщина уже не могла выразить словами. Только в безвыходном положение мы – люди – начинали поднимать голос. Глупцы! К сожалению, это не помогало, а, наоборот, ухудшало ситуацию, чаще всего не в сторону кричавшего и вышедшего из себя человека. И тут я начал вспоминать моменты из жизни, имевшие хоть какие-то точки соприкосновения с темой: «Конфликт. Его начало, развязка, конец, а также последствия». Как крестьянин на кваго[1], а они редко удосуживались допуска к сдаче, из-за плохой подготовки – а именно не с детства – в голове всплывало всё, но не по теме: то Госпожа Ча, бьющая своего дурака-мужа, успевшего по дороге домой успеть присесть у таверны и попить макколи[2], то соседский мальчишка, подглядывающий за моей работой, то… Вдруг тело охватили холод и влажность: меня окатили водой в прямом смысле. И это сделала девушка, логично. Хорошо, что на голове у меня находился кат[3], который хоть и немного, но защитил мои волосы в пучке и синюю накидку – все-таки белоснежные штаны пострадали сильнее – от, возможно, будущей затхлости на такой жаре.

[1] Кваго́(과거) – государственный экзамен для становления чиновником в эпоху Корё и Чосон

[2] Макколи(막걸리) – традиционное корейское рисовое вино

[3] Кат (갓) – мужская шляпа с широкими полями, как правило, черного цвета, и нередко изготовленная из конского волоса.

– Боженьки! – от внезапности произнесли мужчины, сидевшие поблизости с моим столом.

Им тоже досталось. А не надо было подслушивать, лучше бы вытерли свой собственный нос[4].

[4] Вытереть свой собственный нос (네 코나 닦아라) – займись своим делом.

Как бы мне хотелось, чтобы не я был виновником во всех бедах этой прекрасной дамы. Она стояла уже рядом с моим столом порядком двадцать минут с чем-то, мешав мне пить сладкий алкоголь и соблазнять очередную глупую и привлекательную дочь крестьянина. Меняю ваше мнение наперед, это было для дела: типаж наивных, у которых постоянно мысли витают над бобовым полем[5], да и еще верующих в судьбоносную встречу и звон колокольчиков, ёджа[6] – я не выношу. Правда это относилось не только девушкам, но и вообще ко всем таким людям. Проблема была в том, что как бы я не хотел, от этого разговора не сбежать. Да еще и это мокрота в моих одеяниях. Плохо, что это был не алкоголь.

[5] Мысли витают над бобовым полем (마음은콩 밭에 있다) – витать в облаках.

[6] Ёджа́(여자) – женщина.

– Вы меня вообще слушаете, господин Юн? – грозно и пыхтя бросила женщина.

Девушка, что сейчас выглядела как помидор от злобы, была Госпожа Тон. Она имела высокий, но не выходящий за рамки (все-таки в среднем женщины в нашей стране 160 см) рост, была обладательницей привлекательных – с пухлой губой сверху – губ, которые блестели сейчас от красный губной помады из новомодной восточной страны Дэи́ль, а также еще этот нос, чуть похожий на перевернутый и тощий батат. Но больше выделялись в моих глазах – грязь и пыль, покрывавшие темного вишневого оттенка ханбок, ккотшин[7] и прическу, похожую на гнездо сороки сверху из-за своих массивных кос. Именно так выглядела Госпожа Тон Мари́ – известная сплетница, мечта местных конюхов, главарь сплетен из конюшен[8]. А также кисэн[9]. Я, конечно, понимаю, что ей нравилось общаться с конями да со слугами, но посрамилась и искупалась бы перед господами.

[7] Ханбо́к(한복) и ккотщи́н (꽃신) – традиционные корейская одежда и женские туфли.

[8] Слухи конюшни (하마평) – в свободное время слуги находились в конюшне и обменивались всякими сплетнями и предположениями.

[9] Кисэ́н – девушка-артистка (от 16 до 30 лет), которая развлекала гостей пением, танцами, стихами и т. п. Что-то наподобие гейши. Не всегда они исполняли роль девушки на ночь, а только по принуждению или желанию.

«Фу, мерзко!»

По привычке не заметив, я цокнул. Госпожа Тон подловила моё цоканье и разозлилась сильнее, хотя по сути это я должен быть злым за то, что сейчас находился мокрый от воды, пролитой её:

– Что это Вы сейчас делаете, господин Ким? – сверкнув горящими черными глазами, она продолжила: – Вы уже и так на меня насмотрелись пару дней назад. Неужели Вам недостаточно?

Я промолчал. Слова, которые госпожа хотела слышать, никогда не выйдут из моего рта. Кисэн всё ждала ответа, хотя бы маленький звук от меня, но не дождалась и стала выбрасывать слова такие же острые, как её осунувшиеся скулы:

– Сволочь. Ах, ты изменщик, придурок…

Вся её речь стала просто фоном, поскольку самое главное, что выделялось это то, что «её что ли не кормили в эти последние дни, пока мы не виделись?». Также продолжавшееся ругань навела меня на мысль, что характер госпожи Тон очень непрост: разве можно было так выражаться кисэн, они же все-таки являлись цветками невинности и нежности. Наверно, кроме неё. Ей уже исполнилось 30 лет?

– Видимо Вы привыкли к распусканию ветра[10], поэтому такой негодяй! Даже вон нашли уже новую «простушку». – указала кисэн коротким и узким подбородком на милую крестьянку по мою правую руку.

[10] Распускать ветер (바람을 피우다) – флиртовать, быть неверным

Всё это время ёджа молчала: видимо боится, что с ней что-то будет, несмотря на то, что кисэн сами по себе не имели власти, в особенности без покровителей. Подумав, я решил, что пора заканчивать её чириканье, поскольку госпожа Тон мешала моему расследованию. Она не просто узнала после нашей встречи нужную ей информацию про меня, так еще и расспрашивала людей про то, чем я интересовался. Плохо. Очень плохо. Я мог бы узнать у нее что же она нового выведала о жертве, но ее странный вид говорил сам за себя: кисэн точно не ходила и спрашивала там, где надо. В её черных волосах кое-где проглядывали обгоревшие волосинки, в длинных ногтях немного виднелась грязь и ещё чуть виднеющийся красный оттенок – кровь, также была пыльна её обувь от того, что она невежественно бежала по улицам деревни, а также на ней – на ккотшин – находилась и грязь. Главный вопрос был, к кому она ходила и зачем (хотя, возможно, мотив ясен). Однако возникла проблема в том, что госпожа Тон дала понять – я не сдамся и до самого конца добью тебя, чтобы понять, почему. Все-таки не нужно было проводить с ней ночь (несмотря на то, что мы всего лишь пили и разговаривали), да и вообще привлекать ее внимание. Все-таки она замечталась и подумала, что после её ухода из кисэн (что скорее произойдёт накануне) я стану её покровителем. Решение было одно. Я встал, извинился перед крестьянкой, использовав мелкий, но важный поклон – знак скорой встречи – и подошел к злобному воробушку – госпоже Тон Мари.

– Что такое, господин Юн, одумались? Или не хотите выглядеть плохо перед молодой госпожой и другими господами? – снова тишина.

– Ох, извините меня, госпожа Дон! – специально сделав ошибку, улыбнулся я ей и продолжил: – Прошлая ночь была действительно хороша: звезды, выпивка, вкусные яства и наинтереснейшей разговор. Но хочу сказать, что мы ничего не делали прошлой ночью такого, – громко я подчеркнул для зевак, – так почему же Вы, достопочтенная госпожа, делаете вид, что я воспользовался Вами и даже не заплатил ни один хва.

Госпожа не могла опровергнуть меня, потому что это была правда. Второй же аргумент – я находился выше по статусу. Все-таки кисэн в нашей дорогой стране Михва́ имели шаткое положение. Во время встреч и близкого контакта они являлись богинями, королевами, феями, но в обычные часы, когда эти императрицы не были никому не нужны – становились мусором, рабами, что мешали женам янбанов[11] – блудников; чиновникам, которые не управляли собой ночью и выбалтывали все государственные секреты; да и простому люду, у которых просто болел живот[12] от их роскошной жизни.

[11] Янба́н(양반) – дворянин в древней Корее

[12] Живот болит (배가 아프다) – завидовать кому-то

– Я-я-я-я, – хотела кисэн ответит, но я её перебил.

– Да, Вы!

Я подошел ближе к ней. Между нами оставалось всего двадцать сантиметров, и для большей драматичности (хотя сильно не хотел) поднял руку к ее лицу и убрал ресничку с левой щеки, при этом сдул в ту же секунду.

– Ах, дорогая госпожа, Дон или Тон? Не помню точно, – снова произнес громко, чтобы люди точно слышали, наклонился к её левому уху и прошептал. – Время, что мы провели вместе было действительно отличным, ваши знания прекрасны как в искусстве, так и за его пределами, но лучше Вам так больше не делать. Вы же знаете, что бывает с теми, кто на чужих поминках решает, куда класть хурму, а куда – груши[13]?

[14] На чужих поминках решать, куда класть хурму, а куда – груши (남의 제사에 감 놓아라 배 놓으라 한다) – человек, который лезет не в свои дела

Подарив ей милую угрозу как подарок наших воспоминаний, я пошел в сторону своего постоялого двора, свернув сначала налево, а потом в закоулок соломенных домов. Последнее, что видел – её лицо, наполненное слезами и макияж, который придется делать заново. Я был и так достаточно с ней мягок. Никто ее не просил ходит к мудан[14] и делать ритуал на привязывание или что-там похожее. Эх, бедная вкусная курочка, не туда тебя занесло.

[15] Муда́н(무당) – шаманка

– Вы уже всё, детектив Ким? – неожиданно из стены появился мой помощник Муё́н.

Перед ответом я проверил свои карманы в ханбоке и не нашел нужный вещи:

– У тебя есть мой очиститель?

Парень сразу на это отреагировал, достал маленький красный мешочек из кармана ханбока, развязал цвета золота нитку и вытащил оттуда его – мой очиститель. Это был обычный сосуд из тыквы-горлянки, напоминающий форму груши с прямым горлышком. Чтобы никто не спутал его содержимое с обычным макколи или водой, в коим никогда там не будет, на ней изображался рисунок: красивая, имеющая пушистые лапки и тело, обладающая в частности желтыми глазами, а также кисточками на треугольных ушах большая киса, а в общем – рысь. Знак моего клана Ким. Муён протянул мне сосуд, заранее – как хорошо знающий меня человек – его открыл, я же в свою очередь поспешно его забрал и промыл руки от близкого контакта с чужой ресницей и телом. Завершив очистку, поняв, что больше меня не мучает одна из проблем (другая проблема – чуть мокрая одежда сверху), стало легче. Отдав помощнику свой запасной очиститель, наконец-то ответил на его вопрос о деле:

– К сожалению, не успел: госпожа Тон заметила меня или ей может кто-то рассказал, что меня видели и пришла поболтать о природе, при этом вооружившись вещью, добытой у мудан на любовь.

Хмыкнув на последние слова, Муён продолжил расспрашивать:

– Правда? Вот если бы это был я, то лучше вооружился мечом и пошел Вас чикать, господин.

Меня это и не удивило, потому что он все-таки молодой и только недавно узнал, как это быть взрослым, познав вкус алкоголя. В какой-то степени мои способы узнавания информации и правда считались отвратительными, даже для меня, но зато являлись эффективными, а мне это было важнее и выгоднее.

– Хо-хо, малыш, ты и меч? Знаешь, нечего смотреть на дерево, если не можешь взобраться[15], – увидев в его глазах искры и скорую тираду, быстро перебил его. – Ладно-ладно, Му-ён-чик, – мило проговорил его имя. – Не обижайся, нам еще нужно поговорить с господином Нам. Сначала я думал, что выброшу этот вариант после разговора с Хвии́н, – это та крестьянка, – но из-за сложившихся обстоятельствам придется воспользоваться другим путем.

[15] Нечего смотреть на дерево, если не можешь взобраться (못 오를 나무 쳐다 보지도 마라) – не мечтай о том, что не по силам и средствам

Муён явно был не рад этому. За него говорило его тухлое лицо, я, конечно же, сразу понял в чем дело. Однако даже несмотря на то, какой господин Нам не был любителем молодых мальчиков, это было нужно для дела, иначе все дальше станет только хуже, по крайней мере какое-то такое чувство витало рядом со мной.

…

– А может не надо, господин Ким? – произнес со страхом Муён, глядя перед собой на деревянные ворота дома Господина Нама.

– Надо, – подтвердил я и подойдя к дверям, постучал.

Послышался шум, похоже выбирался слуга, который откроет ворота. Видимо гостей господина Нама никто здесь не ждал и не хотел видеть. Я предполагаю почему, но неужели их хозяин действительно такая мразь?

Похоже служебный отбор закончился, поскольку спустя пять минут ворота отворились и через маленькое пространство высунулась черная с сединой голова саноби[16] или крепостного крестьянина.

[16] Саноби́(사노비) – класс крепостных крестьян

– Вы, вы к кому господа? – со странным дрожанием голоса спросил слуга и продолжил. – К-к господину Наму?

«Он боится?»

– Да, аджощи[17], скажите ему, что прибыл великий ученый из города Намхэ́ – Юн Щиё́н, – как мы и договорились ранее Муён меня представил.

[17] Аджощи́(아저씨) – дядя, мужчина за 30 лет

Слуга уже хотел уходить, но помощник его остановил и добавил:

– И ещё, аджощи, если господин Нам не вспомнить моего дорогого хозяина, то напомните ему о чайной «Персик» напротив аптеки господина Су. Вы поняли? – лучше бы никто не видел бы эту коварную улыбку, которую Муён сейчас специально сделал. Большая с поднятыми уголками рта, да еще и с его длинным рот с пухлыми губами: вылитый тигр, пытающийся тебя обмануть и съесть.

– Я… я понял Вас, господин…

– Ой, не волнуйтесь, называйте меня просто старшим учеником ученого Юн – Ха́Ха, – не краснея, произнес Муён – любитель поиздеваться над людьми.

– Хорошо, – с усталостью согласился старик. – Тогда подождите немного, господин-ученый Юн и его старший ученик – господин ХаХа, я сообщу своему хозяину о вас, – и слуга ушел.

– О, тигр, он даже не сказал, что придет за нами, чтобы проводить к хозяину, – начал возмущаться парень.

– Не беспокойся, мой милый старший ученик ХаХа, – подчеркнув его новое прозвище и увидев его недовольную мину, продолжил, – все равно господин Нам пустит нас, потому что он явно заинтересовался в тебе, – я пошутил напоследок и тихо засмеялся.

– ГОСПОДИН, не шутите так, – вырвался из него гнев. – Да я Вам…

Не успел Муён закончить угрозу, как снова отворилась одна из дверей ворот, теперь уже полностью и вышел старик-слуга, который до этого с нами болтал.

– Господин-ученый Юн, господин-старший ученик ХаХа, мой господин пригласил вас в его покои, – произнес хриплым голосом мужчина.

Если бы я не был детективом, то, наверно, и не заметил бы этого, однако я есть тот, кто я есть. Вероятность того, что можно было по дороге шлепнутся левой щекой в какую-нибудь плоскую поверхность, похожую на массивную лопату очень редка. Возможный вывод таков: господин Нам очень и очень жестокий человек, не волновавшееся о своем имени среди янбанов и обычного люда. Хотя те слухи, что ходили по дворам да рынкам про его необычные увлечения все-таки должны были его волновать, богатые клиенты же могли убежать от него к скупым, но зато нормальным торговцам. Ну, ладно, посмотрим поближе, что это за фрукт!

Идя по просторному двору и смотря на все великолепия архитектуры, можно было предположить, кто это такой господин Нам. Цветные крыши, обвитые снизу золотой росписью с буддийскими мотивами. Материал дома, указывающей на его дороговизну, а именно дерево с красным цветом и редким для крестьян запахом. Сама стража была показателем, поскольку в каждом угле и закоулке находилось по два-три человека, а местность даже и не маленькая. Однако слуг как-то не доставало в отличие от охраны, должен ли я уже волноваться. Проходя между разными зданиями, деревьями и слуг, мы добрались до нужного павильона, где находился хозяин дома. Слуга-старик остановил нас и постучал в двери здания и громко произнес:

– Хозяин, господа пришли! – и напоследок подарил нам жалостливый взгляд, больше всего на Муёна.

После того, как слуга ушёл, помощник непонимающе шепотом спросил:

– С чего это старик так на нас посмотрел, да еще и на меня так словно меня продают? – возмутился парнишка.

В ответ ему я всего лишь пожал плечами и зашёл в павильон.

Снаружи здание выглядело простым, но после того как мы зашли… трудно передать тот блеск, что слепил глаза, складывалось ощущения как от солнца в зените, а ведь так не было в действительности. Все это пространство в двести квадратных метра заполонили драгоценные вещи: кровать, облепленная золотом и сверху, и снизу; статуэтки Будд, расставленные по всем углам и сторонам (всего их восемь, но они размером как половина моей руки); картины, нарисованные с помощью золота и серебра с использованием жемчуга и других драгоценностей (самая большая висела на правой стороне – журавль); стол, украшенный резными журавлями, в глазах которых находились большие голубые блестящие камни и рядом с ним близко к стене стул, похожей на нефритовый трон, у которого сейчас восседал господин Нам и попивал чай из Мамгу́ка – западной страны от Михва. Увидев нас, он очень обрадовался:

– А я уж думал, когда вы ко мне заглянете, – высоким голосом медленно он сказал, при этом улыбнувшись и успев моргнуть Муёну.

Парнишку немного затрясло, даже мое холодное сердце это почувствовало.

Лучше бы он этого не делал. Ни улыбался и ни моргал бы, поскольку круглое, массивное лицо со вторым подбородком, да и как будто расщепленными частицами на нем, по моему мнению, отпугивало, и то как он специально еще вытягивал свои маленькие и короткие губы. В общем, господин Нам выглядел, как хрюкоподобное существо. Видимо меня понимал и Муён, потому что задним взглядом увидел его плохо скрываемое отвращение на лице.

«О, великий Будда, дай нам дожить и дай нам сил и терпения, в большей мере Муёну!» – помолился про себя я.

– Ну, что же, вы, дорогие гости, ждете, присаживайтесь и выпейте со мной хорошего, импортного чая! – дружелюбно предложил Господин Нам.

Мы сначала с Муёном не решались сесть к нему, ведь кто знает, что произойдет дальше. Хотя мне ничего не грозит в отличие моего дорогого помощника. Среагировав быстро, я бессовестно присел на стул от правой руки господина Нама. Муён был в сильном шоке от моего предательства, поскольку я отправил его на верную смерть – на стул напротив хозяина дома. Перед тем, как сесть, он испепелил меня свирепым взглядом – что не заметил господин Нам – и явно готовил план отмщения на будущее. После того, как господин Нам увидел, что мы уже присели он налил нам чай и начал расспрашивать:

– Вам нравится здесь, в Коя́не? А погода, еда, питье? Я вот все еще не могу привыкнуть, хотя живу… – он начал считать на толстых сосисочных пальцах. – восемь лет. А вот мой батенька, господин Нам Сольхи́, очень любил эту местность. Правда, пока не пошел в лес и не встретил там смерть от верблюда, – произнес он последние слова с мерзкой улыбкой, глянув на Муёна.

«Лжет и не краснеет. Какие еще верблюды в лесах Михвы?»

Терпи, Муён, я верю в тебя!

– Так как вам нравиться здесь? – он повернулся ко мне в ожидание ответа.

Наступила тишина. И чтобы её нарушить, как и его выжидающий взгляд мелких бусин впоследствии ответил:

– Всё хорошо, господин Нам, климат чудесный, еда прекрасная, питье изумительное, – выжал из себя слова чистой лжи, поскольку этот город по меркам столицы – сливная яма.

Еда жесткая и плохо пахнувшая от местной воды, погода часто сухая и ужасно жаркая, даже ветер дул адским теплом, а вода просто мерзкая из-за климата, который провоцировал тухлость быстрее. В принципе и еда по этой же причине была отвратительна.

– Ох, отлично! – радостно откликнулся господин.

«Он что притворился, что я сказал правду или ему это неважно».

Увидев блеск в глазах хозяина дома, до сих пор смотрящего на Муёна, я начал бояться.

Я сосредоточился на господине Наме и его странных движениях, то как он брал чашку и, смотрев на парнишку, чуть причмокивал чай; одежде, которая была из дорогой синей ткани с вышивкой белого и голубых драконов, взгляде: у него лихорадочно двигались зрачки и внешности, а именно тучности, лысины в расцвете сил и глубоких мешком под глазами. Рассматривая его подробнее, какое-то чувство прошлось по телу.

«Это мурашки?»

Слишком задумавшись, я не заметил, как господин Нам стал задавать личные вопросы Муёну:

– Дорогой!

«Он уже настолько не боялся показать себя?»

– Сколько тебе лет, вот у меня сейчас прекрасный период, период молодости.

«Молодости? Ему на вид тридцать с чем-то лет».

– Мне… мне двадцать лет, господин Нам, – выдавил из себя Муён.

Что-то выражалось в его лице такого, что я не мог понять.

«Это страх?»

– А невеста есть или жена, все-таки ты такой молодой, – продолжил свой опрос извращенец, при этом махнув ладонью как молодая девица.

– Не… не… нет, я по… ка… ка… пока одинок, – снова с мучением ответил парень.

Что-то действительно происходило странное между ними, кроме этого разговора. Даже волосы Муёна всклокочились, и сидя рядом с ним, я увидел, как бежит капля пота по его шеи, причем не одна.

– Ах, вот как… прекрасно, – произнес последнее слова господин Нам очень тихим шепотом.

Хозяин дома было хотел еще что-то задать, но я решил перебить его ради своего невинного ребенка:

– Господин Нам! – громко сказал я, чтобы привлечь его внимание. Он как в прострации не услышал, и мне пришлось повторить громче, намного громче, – ГОСПОДИН НАМ! – он заметил.

– Ааа… – резко очнувшись и повернув голову, ответил господин. – Вы что-то хотели, господин Юн?

Отвлек я отвлек, но причину не придумал. Подумав пару секунд, вырвалось первое, что пришло в голову:

– Вы случайно не знаете, где можно купить высококачественный ханбок, а то я как Вы понимаете немного… испачкался?

– А, да-да, конечно, знаю – полностью принял меня во внимание господин-извращенец, забыв на время о моем помощнике.

Все-таки господин Нам являлся очень хитрым продавцом, никогда не упускавшего шанс заработать больше, чем сама королевская семья. Сейчас по идее он должен был предложить свой магазин, и я – знающий заранее его план – уже приготовился выпить чаю в знак победы знаний о поведении людей. По моим подсчетам господин скажет название на раз, два…

– Правда, тогда давайте я Вам дам свою одежду.

Сильно удивившись, я случайно глотнул чай не в то горло и начал сильно кашлять.

Муён стал сразу мне помогать: бить несильно по спине.

После того, как мне стало лучше я ответил:

– Господин Нам, Вы такой хороший человек, я был очень рад, если вы одолжите мне вашу драгоценную одежду.

Господину Наму очень понравилась лесть. Он уже встал и подошел к входной двери, чтобы отдать приказ и после крикнул слуге:

– Ей, старик, быстро иди сюда! – это было невообразимый звук, похожий на хрю-хрю.

Такого в жизни я еще не слышал никогда.

Старый слуга пришел на удивление быстро: видимо сильно боялся новой пощечины. Пока в это время господин Нам разъяснял старику что да как, я повернулся к столу, взял чайник с жидкостью и посмотрев на бедного помощника – а он изрядно уже помучился – установив при этом с ним зрительный контакт, вылил случайно на него чай.

– Ой, какой я неаккуратный, надо же было так! – театрально воскликнув и встав, я взялся за голову.

Сначала Муён был ошарашен, но потом включился в дешёвый спектакль:

– Да не волнуйтесь, мой любимый учитель, все будет хорошо… но может, конечно, я заболею и умру, но если нет, то болезнь пройдет, организм ослабится, и я по дороге домой случайно встречу сонним-маму[18], заболею оспой и умру, а если нет, то лицо испортится, а если так, то не найду жену, не будет жены, не будет и детей, нет детей – нет счастья, и я умру, но ничего. Все хорошо, действительно хо-ро-шо – он играл свою роль с искусственными слезами из чая на щеках.

[18]Сонни́м-ма́ма(손님마마) – дух, похожий на женщину и распространяющий оспу

Господин-извращенец явно был дубнем, раз поверил в нашу игру. Со страхом в глазах он подбежал к нам, просмотрев с ног до головы Муёна и произнес:

– Что, мой милый, так нельзя, нельзя умирать и болеть, – он необычайно быстро для своего веса повернулся к слуге. – Чихве, НЕМЕДЛЕННО отведи господина ХаХа в комнату с хамчжибаком[19] и попроси Сучхэ́ срочно подготовить одежду для господ. Немедленно! – напоследок хрюкнул господин Нам.

[19] Хамчжиба́к (함지박) – круглая деревянная ванна, обычно такую использовали короли и королевы эпохи Чосон.

Повернувшись, он взялся за наши локти – как будто мы маленькие дети – и повел к слуге. Было неудобно и неприятно, что сказать. Добравшись до старика, господин Нам в последний раз посмотрел жалостливо на Муёна и доверил нас прислуге. Все шло бы хорошо, пока я не заметил, что напоследок этот сукин, господин, извращенец тронул левую ягодицу Муёна, успев ее, облапать вдоль и поперек. Раз он такое сделал, так что же этот сукин сын вытворял с другими молодыми парнями, а в особенности с моим драгоценным помощником, пока мне нужно было его исследовать, в ходе чего не замечая ничего вокруг. Я был готов приготовить суп из бобовой пасты на ладони[20], если увижу хоть раз, что какой-то господин Нам или кто-то другой снова потрогает Муёна на моих глазах, то сразу отрежу ему руки или кое-что более серьезное.

[20] Я приготовлю суп из бобовой пасты на ладони (손에장을 지진다) – я клянусь, обещаю

Прошло какое-то время, и я уже находился в отдельном павильоне, где мне Сучхэ – молодая девушка-слуга – предоставила чистую и роскошную одежду. Ханбок, что мне одолжили, был сделан из хорошего мягкого Мамгукского шелка голубого цвета с вышитыми идеальным швом красно-серебряными драконами. Однако отвратительное чувство от того, что это собственность господина Нама, которую, возможно, он когда-то надевал во время своих увлечений, просто делало вещь для меня омерзительнее чужих слюней и соплей.

– Но ханбок все равно прекрасный, мастер постарался на славу! – не поняв, сказал вслух самому себе.

Вдруг послышался скрип двери, повернувшись я увидел, что в комнату зашел Муён. В новой, свежей и красивой цвета персика одежде. Моей радости не было предела и подойдя к нему поспешными шагами, крепко его обнял. Парень откликнулся. Так мы стояли пару минут, после я немного отошёл и детально просмотрел все ли с ним в порядке:

– Ты же не ходил мыться, верно?

– Да, я не настолько дурак, чтобы мыться в доме, где ты не хозяин.

– Ты молодец, – я похвалил его и расслабился, потому что все это время, пока я ждал, моя душа горела[21].

[21] Душа горит (속이 탄다) – значит, что переносишь переживания

Смотря на Муёна и на его измученное происходящим лицо, я хотел предложить ему прекратить разговор и нахождение в доме мрази Нама. Готовясь произнести уже слова, парень неожиданно произнес:

– Господин Ким, я понимаю, что расследование очень важно для Вас, поэтому вытерплю его приставания.

Я был очень шокирован его фразой.

«Почему он думал, что дело важнее? Разве я мог позволить ребенку, который рос у меня на глазах, страдать, причем от извращенца, который даже не стеснялся в открытую домогаться»

Мне было очень совестно от того, что помог спровоцировать извращенца Нама. Я почувствовал внутри себя… гадкое чувство.

– Муён, ты, – переключившись на серьезный голос, продолжил, – не должен терпеть такое отношение ни от кого, даже если этот кто-то выше тебя. Помнишь, что я говорил тебе в детстве?

– Если тебя кто-то обидит, сразу обращайся ко мне, – проговорили мы хором.

– Хорошо, что ты это до сих пор помнишь, поскольку эти слова всегда будут действительны.

Муён, услышав от меня искренние и серьезные слова, от стыда опустил глаза:

– Господин Ким, – сказал он спустя пару минут молчания и поднял глаза, посмотрев на меня, – это трудно и неприятно, но… – Муён сжал кулаки, – как я Вам дорог, так и вы для меня тоже дороги… Я знаю, что для Вас, господин, важно решить это… дело, поэтому ради Вас я готов стерпеть тот стыд и унижение, что господин Нам заставляет меня чувствовать, – он был серьезен, так как глаза его горели ярким пламенем.

Ребенок, которого я подобрал на улице много лет назад вырос и стал прекрасным молодым человеком.

Я и правда хотел вначале уговорить Муёна, но теперь смотря на него и его силу воли в глазах, решил довериться ему, так как он давно уже перестал являться ребенком:

– Согласен, но, если что-то пойдет не так, дай знак, и я его, – показал, как мечом ему отсеку голову.

Муён ответил на это легким смешком.

Прошло каких-то тридцать минут мы снова находились в павильоне хозяина дома. За столом. С ним. У меня были мысли поменяться с Муёном местами, однако так он бы сидел ближе к нему, что лучше избегать.

– Какие же вы теперь красивые. Эту одежду я специально заказал у Мамгукского мастера, даже туда ехал и смотрел на то, как он делает работу, – будь Нам нормальным слова бы не выражали мерзкое чувство, а так казалось, что сам агви́[22] пришел к тому бедному мастеру.

[22]Агви́ (악귀) – злой дух, черт

«Хоть бы тот мастер не…».

– Кстати говоря, это был талантливый, но молодой портной.

«Вот ж, сука, но может быть…».

– А сколько ему было лет, господин Нам? – внезапно произнес Муён, видимо он начал жалеть портного.

– Ему лет? – задумался и начал чесать второй подбородок извращенец, сверкая перстнем с нефритом на большом пальце. – Думаю, семнадцать точно… да, семнадцать, ему еще должно было исполниться восемнадцать зимой, – ответил мразь – Нам.

Он не заметил, но в это время мой помощник сильно сжал руки: сдерживался, чтобы не наброситься на него.

– О, милый ХаХа, интересно? Не думай о нем! Все равно спустя три месяца он покончил жизнь самоубийство, – приблизившись к нам своей большой грудью, он добавил шепотом. – Говорят, что его убили сами боги, так как завидовали ему необычному стилю пошива, краски и вышивки. Также они не хотели, чтобы обычные люди – как мы – носили такие прекрасные наряды.

Как бы мне не хотелось думать, но скорее всего это было не из-за богов, а из-за одного хрюкоподобного существа. Но для правдоподобности того, что мы его понимаем и слушаем я с усилением ответил:

– Ах, вот так. Печально, наряды просто прекрасны. Не зря говорят, что хорошие люди раньше уходят, – господин Нам поддакнул и что-то буркнул наподобие «да-да» и вернулся на свой трон.

После такой мини-истории мне было трудно соображать, это заметил и Муён, поэтому он решился:

– Господин Нам, – свин сразу откликнулся и стал лицезреть на свою жертву, – все-таки мы сюда пришли за делом, не могли бы Вы нам помочь… пожалуйста, – парень выдавил из себя улыбку, при этом все еще сжимая кулаки.

«Может ли быть, что это не из-за злобы?»