Текст книги "Уж замуж невтерпеж (СИ)"

Автор книги: Mihoshi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

– «О, супруг мой богоданный, желаешь что, мой господин?» – заголосила ключница, украдкой смахивая слезу – читаем книгу уж который день и все одно и то же: эта придурошная Олефия носится со своим мужем, как с писаной торбой, если не больше, исполняя любую его прихоть, даже ту, что он и высказать-то толком не сумел.

Леди Хафела слушала с таким одухотворенным лицом, что и не на каждой проповеди пастыря В ижа у нее бывает. Интересно, с лордом Килииентри она вела себя подобным образом? Что-то подсказывает мне – все было с точностью до наоборот: на единственной картине, висящей в самом дальнем углу семейной галереи (я и туда уже забиралась), лорд был изображен слабым, если не сказать хлипким мужичонкой с тонкой бородкой и жиденькими усами, волос на голове замечено не было. За какие же заслуги лорд Килииентри получил рыцарский титул? Спрашивать не стала, поскольку слугам это явно неинтересно, а леди Хафела такое еще наплетет, если не забьется в истерике.

Странно то, что при всех попытках повысить мое образование, ни разу не рассказывали о семье Фларимона, его родословной и прочем. Может, считают, я знаю? Хм, разуверять не спешу, опасаясь влипнуть в неприятности. Мне и так хватает проблем, особенно с неоднократными попытками Хафелы, а вместе с ней и верного Бибиру, снять с меня кольцо. Первое время честно предупреждала – оно не снимается. Меня не слушали, и я перестала говорить. Уж что только не пробовали: и маслом руку заливали, и ниткой пытались, и мыльным раствором, и… Без толку: кольцо, вертясь вокруг пальца, ни в какую не желает сниматься. Я уже даже привыкла, порой и не замечаю его вовсе, а вот тетушке оно словно глаза жжет!

– Дама Эредет! – прогрохотало у меня над ухом. – Вы собираетесь отвечать на мой вопрос?

У-у… опять я замечталась и забыла, что после прочтения очередной главы меня экзаменуют. Обычно Хафела спрашивает грозным голосом: поняла ли я как должно вести себя приличной жене. Моего невнятного мычания вполне хватало, но видимо сегодня от меня хотели большего.

– Ну… нет, – выдала я, неожиданно даже для самой себя.

– Что?! – взревела Хафела.

Мда, умею общаться я с людьми…

– Да ты… Как ты… Я… – от избытка чувств словарный запас леди Килииентри иссяк.

И только когда на хрипы прибежал заботливый Бибиру и все с той же заботой облил тетушку Хафелу водой с ног до головы, она смогла четко сформулировать свою мысль, причем весьма лаконично:

– ВОН!

Она не конкретизировала, кто должен покинуть залу, поэтому снесло всех, будто ветром: и меня, и ключницу, и даже Бибиру. Я поспешила укрыться в своей комнате, которую по неизвестным мне причинам Хафела недолюбливала, а значит, практически не посещала.

– Да, Эредет, ничего хорошего… – поведала я своему слабому отражению в маленьком зеркале у тумбочки с кувшином и лоханью.

Откровенно говоря, наличие зеркальца меня всегда удивляло: Ориенрог, при всей его напыщенности и помпезности нынешней хозяйки, особым богатством не блистает, так что далеко не все предметы, соответствующие аристократическому статусу – как то: столовые приборы – всего один комплект, да и то лишь десять ложек и ножей, используется постоянно, видимо из опасения, что украсть могут, фарфоровые тарелки – по слухам есть немного, но выставляются по очень-очень большим праздникам, кровати с балдахинами лишь в двух господских спальнях, да и хозяйство, как в иной зажиточной деревенской семье ведется – все свое, хотя и не очень – имеются в замке. Но зеркальце, пусть плохенькое и маленькое, было, да еще и в моей комнате. Еще одна загадка в общий короб недомолвок, вопросов и сомнений.

В дверь постучали. Хм, судя по «стуку» – это Мир ишка: вечно испуганная девчонка с торчащими волосами, будто потрепанный сноп соломы, словно мышка скребется.

– Войдите, – стараюсь, чтобы голос не слишком выражал недовольство или обиду.

Так и есть, Миришка, придерживая ногой дверь, попыталась зайти в комнату. Если учесть, что при этом у нее в руках был поднос, груженный двумя тарелками и кувшинчиком с кружкой, то было поистине чудом ее стояние на ногах, а уж проникновение в комнату и подавно.

– Вот… э… Леди Хафела велела принести… ну… – запинаясь и заикаясь, выдала девчонка.

Эх, ну до чего же Хафела застращала местный народ: слово иной раз бояться сказать. Дабы лишний раз не мучить Миришку, я стала помогать ей с подносом, вернее просто забрала из рук и водрузила на плетеный стул у окна. Так, что у нас тут? Морковь варёная – пюре… бе! Морковь жаренная – с луком… два раза «бе»! Сок морковный… тут и говорить нечего!

А Миришка не уходит. Что ж еще?

– Мм… Ээ..

Она что, собралась пересказывать алфавит? Так не по порядку вроде бы.

– Дама Эредет, леди Хафела… она… – краснея и заикаясь, начала Миришка.

Я одобряюще улыбалась и кивала в такт головой. Видимо зря, потому как девчонка стала заикаться не в пример сильнее.

– Дама… – вновь начала она – раз десятый, не меньше!

– Эредет, – услужливо подсказала я ей.

– Ага…

Первый шаг сделан, двигаемся дальше.

– Леди…

– Хафела, – вновь подсказываю Миришке.

– Ага… – сосредоточено хмурит брови.

Так, леди Хафела хотела что-то передать даме Эредет, то бишь мне. Все просто. Осталось только выяснить, что передать-то просили.

– Просила… – следующий шаг, точнее слово из заиканий служанки.

– Передать? – предполагаю я.

– Ага! – обрадовалась девчонка.

Ну, надо же: у меня все задатки провидицы!

– Что передать? – приходится поторапливать ее, а то такими темпами мы к зиме управимся.

– Просила передать… – Миришке удалось связать в единое целое аж два слова – явный прогресс, но не достаточный, потому как ее заело на этой фразе. – Просила передать… Просила передать…

Мда, тяжелый случай. Но у меня нет желания ждать окончания сего дивного повествования. Значит, придется помочь Миришке выразить мысль и закончить передачу послания.

– Дама Эредет, леди Хафела просила передать… – связала в одну цепочку я предыдущие слова.

– Передать… – вновь кивнула девчонка и, ура, продолжила – Что за нед… над… леж…

Всевышний, а это-то что значит? Как перевести с испуганного языка на человеческий? А Миришка все спотыкается:

– Над… леж… недлеж… ее..

– Ненадлежащее? – божественная искра озарила мое измученное сознание.

– Ага! – от радости Миришка аж подпрыгнула.

– Дама Эредет, леди Хафела просила передать, что за ненадлежащее… – я вновь связала в единую цепочку произнесенные слова.

– За нед… над… – опять начала девчонка.

– Нет! – меня пробило на крик, но я быстро взяла себя в руки. – Давай ты скажешь, что дальше говорилось?

Служанка молча кивнула, с опаской глядя на мою скромную персону.

– И? – пришлось намекнуть.

Собравшись с духом, Миришка протараторила:

– … поведение вам приказано не покидать комнату до завтрашнего утра!

Оттарабанила и испуганно уставилась на меня, только сейчас осознав, что, во-первых, она все-таки передала распоряжение и, во-вторых, послание не самое приятное, кто знает, как я отреагирую. Вообще-то за все время пребывания в замке я ни разу не повысила голос, ни с кем не вступала в спор, до сегодняшнего дня не перечила, о смене ипостаси вообще молчу, но почему-то меня опасались. Вот и сейчас Миришка вся сжалась, даже голову в плечи втянула, будто ждала, что я кинусь на нее, как взбесившийся оборотень на невинную девицу. Странные они, ей-ей!

– Хорошо, можешь передать, что я… – язык не поворачивался сказать «подчиняюсь приказу», все внутри восстало против мысли о подобном. Пришлось пересилить свою гордость и буквально выдавить из себя – Останусь в комнате.

Мы с гордостью, или что там у меня в позу встало, пришли к компромиссу: я не стала говорить, что подчиняюсь приказу, но согласилась остаться в комнате до утра. Не слишком мудро, на мой взгляд – это я о подчинении, но…

Выпроводив Миришку за дверь – она от испуга еле ноги передвигала, я принялась за обед и ужин в одном лице. Да не есть его я стала, совсем наоборот: ну кто в здравом уме станет есть морковь в таком количестве? О лошадях и кроликах я не говорю! По счастливой случайности окно моей комнаты выходит не во внутренний двор – это я выяснила на второй день пребывания в замке, первый, как известно, я проспала. Осторожно подняла плошку с пюре и с радостью отправила его в дальний полет. За пюре последовала жареная морковь, легко и свободно покинув пределы замка – не в первый раз все выкидываю. А вот с соком у меня всегда неприятности: то на пол разольется, то на платье хлюпнется. Видимо, за свои страдания я заслужила немного благости, и сок практически без последствий покинул глиняный сосуд, лишь пара капель скользнула по пальцам. М-м, а сок был ничего – в меру сладкий, в меру холодный. Может, зря я его выплеснула? Воды-то мне вряд ли кто подаст, как никак наказанная. Эх, что ж теперь жалеть, да и не самая большая это проблема в моей жизни.

– Скорей бы… эах… письмо дошло… – едва сдерживая зевоту, поделилась я с зеркальцем.

Да, скорей бы дошло: боюсь представить, какой поиск может устроить маман, а папа ее, как всегда, поддержит. Вообще за всю свою относительно короткую жизнь я помню только один случай, когда мнение папа не совпало с мнением маман, и он его отстоял: Сарга тогда исполнилось четырнадцать и, наслушавшись военных баек кузена Руфьяна (на самом деле его звали иначе, но только слишком заковыристо, что даже родители путались во всех его именах без исключения), возжелал обучаться в Академии Воинов и Рыцарей. Маман не видела в том ничего предосудительного, но папа… Никогда не видела его в таком гневе, даже когда Сарга измудрился расколоть его лук, папа не ругался столь сильно. А тут… И сколько маман не уговаривала, сколько брат не грозился сбежать самовольно, папа был тверд. Устав от всех препираний, он сказал: «Пока я жив, ноги детей моих не будет в этом бедламе и скопище гнилости, как и Руфьяна в моем доме!» Маман тут же приняла сторону папа, и брату волей неволей пришлось согласиться: не обладая золотым даром, подобно мне, при весьма скромных собственных сбережениях, путешествовать на тот край Фелитии в неизвестном направлении не слишком разумное решение, а Сарга завсегда отличался разумностью и рассудительностью, ну, если отбросить все его мальчишеские выходки. Вскоре представился случай поучаствовать в настоящем рыцарском турнире, да не в качестве оруженосца, а полноправного участника воинства рыцарского (это когда толпа рыцарей собирается и непонятно с какой радости идет войной на такую же толпу рыцарей. Бьют друг дружку не сильно – пока кто-нибудь не упадет. То воинство, чьих рыцарей больше останется на ногах, объявляется победителем. Потом все вместе, забыв, кто за какое воинство сражался, идут в ближайший трактир и дружно празднуют победу!), так что Академия была на время забыта. После подсчета синяков и ушибов по результатам турнира даже слово «академия» для братца было большим ругательством.

Что-то я раззевалась, но спать вроде бы не хочется. Я так, только полежу чуть-чуть… Все равно на голодный желудок не поспишь… Просто закрою глаза, чтобы солнечный свет не так слепил… Странно – окно выходит на восток и после полудня солнца быть здесь не должно… Наверное… Тогда что ж так сверкает?.. Нет, спать я не буду… Всего лишь полежу… совсем чуточку…

Бывает так, проснешься и не знаешь отчего, что спугнуло хоровод сновидений. Да и не пробуждение это вовсе: дрема властвует над телом, мысли плавно текут, словно лодочка в речном тумане, но что-то чувствуется, что-то, происходящее вокруг тебя. То ли взгляд злобный, то ли шорох, то ли стук дверной щеколды разбудил меня. Но сон не покинул еще обитель разума, и двигаться совершенно не хотелось. Это-то меня и спасло, а может и нет. Кто-то явно заходил в мою комнату. Только почувствовав, что осталась одна, я открыла глаза и огляделась. За окном царили сумерки, вечерняя прохлада потихоньку струилась сквозь открытые створки. Покой и тишина. Слишком подозрительные…

Так и есть: за дверью кто-то шебуршал. Памятуя, что подслушивающий хорошего о себе не услышит, я все же решила покинуть постель и на цыпочках подобраться к двери. Хм, можно было и обычным шагом идти – в коридоре так пыхтели, что протопчись я как слон (вообще-то никогда слона не видела, но папа как-то рассказывал, что это очень большое животное на четырех ногах, с огромными ушами и длинным-длинным носом, который почему-то именуется хобот), и не заметили бы. А вот разговоры ведутся вполголоса.

Буквально влипнув в дверь, сумела разобрать, весьма сносно правда, разговоры.

– Ты уверен, что она не проснется? – ого, как яростно шипеть может тетушка Хафела.

– Да, госпожа, конечно, госпожа! – даже шепот у Бибиру получается подобострастным.

Хм, похоже, народ не жаждет моего пробуждения. С чего бы это?

– Правда?

– Да, госпожа, я добавил сонные капли и в пюре, и в жаркое («жаркое»? Что это он так обозвал?), и в сок! Весь запас, что знахарь Зах ан давал.

– Весь кувшин? – Хафела едва не разрушила всю конспирацию удивленным криком.

– Весь, госпожа! – в голосе Бибиру слышалась гордость собой.

Гм, меня пытались убить или усыпить? Такое количество сонных капель, наверное, и того слона свалит наповал! Зачем же так изощряться? Теперь понятно с чего меня в сон потянуло. А ведь я всего лишь пару капель с ладони слизнула!

Вообще, это даже смешно: эти заговорщики специально под дверью стоят и рассказывают свои злодейские планы в отношении невинной девицы, то бишь меня? Я думала, такое бывает только в книгах, что кузина Франчина давала читать. Там все героини сплошь бедные, несчастные, слегка безумные (ну, а какая разумная девушка попрется неизвестно куда по собственному почину и вопреки советам окружающих, причем без денег, друзей и прочего?), но очень добродетельные девушки на выданье, герои – ветреные, безбашенные, нахальные, с закосом под разбойников, но очень милые и добрые внутри, а злодеи только и жаждут, как бы поделиться своими планами с главными героями, чтобы те успели все исправить. Но вот же происходит, причем со мной, да еще и наяву!

А разговор продолжается:

– Проследи, чтобы и утром она не выходила! – вновь «зашептала» Хафела.

– Конечно, госпожа!

– Не дай Всевышний, попадется на глаза пастырю Стр ауму! Говорят, он по утрам любит молиться на свежем воздухе, а тут она! Вдруг сболтнет еще, не приведи Всевышний, про замужество!

Выходит, меня «усыпили» из-за приезда какого-то пастыря Страума (а может Страуму? Не представлен он мне лично, увы)? Кто ж такой этот пастырь, что Хафела забеспокоилась до состояния полнейшей истерики? А «заговорщики» не утихают:

– Замки повесь на обе стороны засова! – опять шипит тетушка Хафела.

– Да, госпожа!

Мда, зачем на обе-то стороны вешать? Дверь только в одну открывается. Ну, можно конечно и с петель сорвать, да только зачем?

– Эх, Сав ер – лагодник! Плохие замки подсунул – никак не хотят закрываться! – почти во весь голос застонал Бибиру.

За что и получил от госпожи, о чем явственно свидетельствовали звуки снаружи. Честно говоря, только сонные капли и удержали бы меня от пробуждения после такой «тишины».

– Простите, госпожа, прошу Вас!

– У Всевышнего проси прощения! Да не отвлекайся ты, потом молиться будешь!

Э?.. Бибиру сразу принялся исполнять наказ Хафелы? С него станется: слишком подобострастный, заглядывающий в рот леди Килииентри в ожидании жемчужин мудрости из этого кладезя (рта естественно, а вы что подумали?), сдувающий пылинки с хозяйки, подслушивающий, подсматривающий, сплетничающий и ябедничающий в угоду ей же, готовый ради милости Хафелы подставить, оболгать другого – вот неполная характеристика вреднющего типа по имени Ворм Дирт, прозванный за особые заслуги Бибиру.

«Тихие» препирания заговорщиков навевали скуку. Я уж было решила вернуться в постель, как…

– А что с письмом? – пропыхтела Хафела, предположительно подпирая дверь – бедные доски обиженно скрипели, но ответить, как подобает, не могли.

– Нашли, госпожа, нашли!

Какое еще письмо? Уж не мое ли?

– И как ей удается подговаривать слуг помогать ей?! – возмутилась Хафела – Ведь какими карами не грозила, все равно пишут письма, да еще такими каракулями!

О заблуждение, как велика твоя сила! Любой другой на месте тетушки давно понял, что я сама пишу письма, значит, умею писать и читать! Но нет, Хафела твердо верит в свои заблуждения, не желая видеть правды. Пока мне это на руку, но от ее непроходимой тупости уже тошно. А на счет каракулей она не права: мой учитель чистописания всегда хвалил работы по письму, намекая, что не будь я девушкой из такой семьи, как моя, вполне могла бы подрабатывать писарем, причем в посольствах Фелитии на эльфийских землях, дескать, такие же завитушки могу выводить. Папа, правда, говорил, что эльфы так не пишут, потому как замудрености им не нужны, но люди свято верят в свои заблуждения. Да я и сама что-то не слышала про писарей-девушек.

– Объяви всем, что помогающих этой… нахалке, я буду лишать ежевоскресной ма алы!

Вот уж наказание, умора, ей-ей! Маала – настойка калины, репы и вездесущей моркови, раздается после воскресной службы всем жителям замка: по ложке женщинам и детям, по малюсенькому стаканчику мужчинам, считаясь благодатью и милостью леди Хафелы. По случайным разговорам – гадость несусветная, только в больших количествах, да с добавлением чурбань-травы, придающей маале крепости (вот я и узнала, что за траву добавили разбойники в вино, от которого я захмелела!), можно пить, но только хорошо закусывая.

От хмельных изысканий меня отвлек голос Бибиру:

– А письмецо-то я сжег! Сразу занялось, да так ярко!.. Да закрывайся же ты!

Что? Мое письмо? Оно… сгорело?.. Но… маман… папа… я… Они не узнают, где я… Я больше не слушала препираний за дверью: к чему слушать гадости и глупости в свой адрес? Воистину: подслушивающий ничего хорошего о себе не услышит. Но не это было обидно. Я ведь ни о чем не просила, ни в чем не упрекала, а они… Маман… Папа… Слезы нерешительно коснулись ресниц, несмело скатились по щекам, но едва первая упала на ладонь, с глаз хлынул целый поток.

Да за что же это, Всевышний? Чем прогневила Тебя? Что сделала такого, что словно вора запирают?! Я могу многое простить, еще больше стерпеть, даже понять, но этого… Я не звала никого, не просила о помощи, просто пыталась успокоить родителей. Но даже в этой малости мне отказано!

Заговорщики, наконец, управились с замками, ушли, празднуя победу, а я сидела на полу, уткнувшись в колени, и ревела, словно девчонка малая, потерявшаяся в лесу, боясь звуками потревожить кого-то страшного, но выплакивая всю боль.

Все тело занемело, даже пальцы на ногах затекли. А все потому, что неизвестно, сколько времени на полу просидела: когда меня замыкали, сумерки только спускались на теплую землю, а сейчас вовсю светила луна. Странное дело: плачешь так, словно всю душу выплакать хочешь, ведь боль сильная терзает, но, наревевшись, засыпаешь, да так крепко, а главное – без сновидений. Вот и я – слезы не то, что ручьем, рекой текли, а заснула, словно и не было ничего. И никаких сонных капель знахаря Захана не надо.

Знахарь… Бибиру… Хафела… письмо… мамочка, папочка… Слезы вновь покатились из глаз.

– Хватит! Довольно! Я не буду больше плакать! – голос звучал хрипло, сипло, срываясь даже на такой малости слов.

Нет уж, довольно слез! Хватит тут сырость разводить! Да, сказать легче, чем сделать. Но… Я девятнадцать лет жила, словно по течению речки плыла: не спорила, не шалила, куда вели, туда и шла. И если детство таким и должно быть, то сейчас…

Со скрипом, словно старая дверь, поднялась на ноги. Ох, как же больно! Мелькнуло предательское желание улечься в кровать, передохнуть, но тут же исчезло: уж если дала слово, надо его держать. Итак, что делать-то? Пока не знаю, но не оставаться тут точно. Значит, пора путешествовать. Наученная горьким опытом предыдущих скитаний, решила все разобрать до мелочей. Перво-наперво надо запастись бельем. Строгой проверке подвергся сундук в углу, служивший шкафом, пуфом и еще чем придется. Благодаря яркому свету луны, свечи зажигать не пришлось, правда, нужные вещи нашлись не с первого раза. Четыре смены белья… Неплохо, даже очень. Рубаха из холстины, да нечто, бывшее видимо юбкой – в пять моих обхватов, до пола и это не все еще прелести. Надеть не наденешь, но можно под суму приспособить – в чем-то же вещи нести надо.

Помучавшись с увязкой новоприобретенного имущества (и вовсе не краду его, беру лишь на время, хотя когда верну, не знаю), я не спешила радоваться: во-первых, в имеющемся платье далеко не уйдешь, во-вторых, обуви практически нет – это по дому в ступечах можно, а по земле, камням, да песку не выйдет, в-третьих, завтрак был давно, обед сама выкинула, на ужин не звали, а ведь еще в дорогу необходимо что-нибудь взять, и самое главное – мне же еще как-то выйти из комнаты надо! Замки повешены на славу, дверь пока крепкая – можно конечно смениться и тогда должно хватить сил, чтобы разбить дерево, но что-то подсказывало не спешить: вдруг кто под дверью сидит, наблюдателем поставленный, а тут я во всей красе. Не ждать же пока они сами меня выпустят?! Остается только окно.

Ух, я и забыла как тут высоко: комната была на верхнем этаже замка, окном выходившая на восток. Правда, под самым окном проходил небольшой выступ, точнее украшение в виде каменной кладки, опоясывающее весь замок. Страшно то как!.. Не удержусь на нем, ей-ей!

– Соберись, Эредет! Ты можешь! Все равно деваться некуда! – «подбодрила» я себя.

Ступечи были закинуты под кровать, узкая туника последовала туда же, юбка-сума надежно закреплена на спине. Что ж пора.

Легко сказать, а вот сделать… Чтобы удержаться на выступе, пришлось чуть смениться: на ногах и руках выпустить когти, чтоб цепляться удобней было. Шаг за шагом, уткнувшись носом в стены, поминутно останавливаясь и замирая от страха, что вот сейчас сорвусь или кто увидит (хотя желающих поглазеть на ночные красоты не наблюдалось), я двигалась в неизвестном направлении: но откуда ж мне знать, куда ползу, если никогда не осматривала стены замка в таком ракурсе и плохо представляю какие комнаты были по соседству. Поэтому, когда правая рука утонула в оконном проеме, я едва не сверзилась вниз – то-то бы Хафела обрадовалась. Ввалившись в окно, из последних сил сползла на пол (брр, пол холодный и, похоже, грязный), дрожа, прислонилась к стене. Мда, ненамного хватило меня. А ведь только начало пути.

Кое-как отдышавшись, принялась осматриваться, куда ж меня занесло, благо свет луны легко проникал в окно, заливая все серебристо-голубым светом. То ли кладовка, то ли чулан: какие-то тряпки да сундуки. Может сюда складировали все, что оставалось от предыдущих хозяев замка? Надо бы посмотреть, да только страшно: вдруг тут мыши или змеи водятся? Брр… боюсь я их: не знаю с чего, почему, да только аж мороз по коже пробегает, едва подумаю о них. Нет уж, хватит! Стоило ли тогда выбираться из комнаты, чтобы испугаться старых сундуков? Не стоило. Так что вперед на поиски.

Да… похоже, мое предположение о складировании вещей подтверждается: один сундук был доверху забит старыми шляпами, в основном барретами да шлыками, в другом нашлись обветшавшие плащи, в третьем вообще непонятные тряпки. И все же, мне повезло: были обнаружены каким-то чудом относительно сохранившиеся штаны (правда, длиной чуть ниже колен, да расширяющиеся к низу), не слишком рваная куртка с капюшоном, широкий пояс из переплетенных шнурков (в такой при желании и монеты спрятать можно) и, хвала Всевышнему, сапоги. Последние требовали отдельных слов: узкие, но не «нос корабля», на широком каблуке, до середины икры, достаточно стертые и сбитые, да на шнуровке – от самых пальцев и до бортов. Если не сильно присматриваться и привередничать, я стала обладательницей настоящего гардероба путешественника. Надевать все тут же на себя не стала, хотя ногам было холодно и неприятно: мало ли кто в этих вещах ходил и сколько пыли в них набилось, решила отложить сие действие на потом, когда из замка выберусь. Теперь можно было заняться следующим пунктом плана «исход из Ориенрога» – провизией.

Дверь кладовки (а может и чулана) была не заперта. Очутившись в коридоре, не сразу смогла сориентироваться – ну, с этим у меня всегда проблемы. В этой части замка я точно не была, да и не одна я – лунный свет, хвостом скользнувший за мной, высветил толстый покров пыли. Но это не повод бросать начатое. Помучавшись еще немного, решила направить стопы в том же направлении, что и раньше, то есть подальше от комнаты, ставшей моей темницей, благо это позволял узкий коридор.

Поплутав по шатким лестницам и низким переходам, выбралась… на галерею. А вот здесь я уже была, когда осматривала семейные портреты, отражавшие былое величие замка, в надежде разгадать тайну нежданного мужа. Стоило вспомнить о Фларимоне, как сердце отозвалось глухой болью. Да, я все еще в него влюблена, хотя после того, как он меня бросил, стоило бы вырвать эту слабость из сердца, словно сорную траву, затесавшуюся среди роз. Стоило бы, но не могу…

Нет, не буду думать об этом, не для того я мучилась, чтобы раскиснуть в самый неподходящий момент. То-то Хафела возрадуется, или разозлится – смотря, что со мной случится. Хм, а если самой устроить повод для яркого проявления чувств леди Килииентри? Умирать я больше не собиралась, возвращаться в комнату и подавно (второй раз путешествие по каменному выступу не переживу!), но вот пошалить… Будто лукавый махнул хвостом, и мне захотелось сделать что-нибудь этакое, дабы весь замок сначала в испуге замер, а потом встал на уши. И что же сделать? Взгляд торопливо скользил по портретам. Предки Килииентри с тревогой взирали на меня. Зря беспокоитесь: вас Хафела давно уж не замечает, иначе не позволила бы обрастать пылью, грязью, да прятаться по углам, куда не всякий слуга забредает. Ага! Точно! Вот и портрет самой тетушки. Полотно было писано с размахом: художник, ожидая хороших денег за работу – учитывая габариты изображаемой, поспешил широкими мазками отметить контуры лица и тела на большом холсте. Однако ж по каким-то причинам (то ли скупость Хафелы, то ли скудость доходов – что более вероятно в данном конкретном случае) оплата была обещана намного ниже ожидаемого, а посему полотно уменьшилось соответственно деньгам. Тем не менее, изменить написанное, значит тратить еще холст, краски, а главное личное время, нельзя. Посему лицо стало занимать почти все пространство картины, напоминая то ли шар, то ли головку сыра. А уж что касалось сходства с оригиналом… Несмотря на это, портрет был гордостью Хафелы, что лишний раз подтверждало его местоположение – в начале галереи на самом видном месте. За него то я и примусь.

Оглядевшись по сторонам в поисках подручных материалов, обнаружила лишь вазу с гребешками (вообще-то они страсть как воняли, но хозяйка замка любила эти цветы и чувствовала только их божественный аромат). Маловато, но и это подойдет. Вытащить толстые стебли и поломать их, чтоб сок потек – легче легкого. А уж вызеленить цветочным соком губы, нос и глаза, добавив яркости их обладательнице, точнее ее портрету, и того проще. Пара мазков по ушам, несколько штрихов на тройном подбородке (самая точно переданная деталь!), немного тонировки над верхней губой – и все готово. Осмотрев дело рук своих, пришла к выводу, что во мне пропадает талант великого художника. Все же это слишком просто: пришел, увидел, испугался. Надо бы чуть перепрятать портрет. Точно, повешу-ка я сюда портрет лорда Килииентри, почившего супруга тетушки Хафелы, а на его место обновленный потрет самой Хафелы. Так что сначала надо будет найти, потом уж увидеть и испугаться, а может и посмеяться, ну, одним словом – каждому в меру его способностей и мышления.

Расправившись с картинами, я направилась… на кухню – а где еще можно обзавестись провизией и подкрепиться перед дальней дорогой (что дорога будет дальней, даже не сомневалась)?! Благо путь туда знала хорошо, но, увы, он пролегал мимо главной обеденной залы. На мое счастье обитатели замка в виду позднего часа мирно почивали (а может, Бибиру и им чего в еду подмешал?), поэтому путь был свободен. И все же я вздрагивала и замирала от каждого шороха.

Добравшись до кухни, едва успела перевести дух, как где-то заскрипела дверь. Вжавшись в нишу у мешков с картошкой, я ожидала худшего. Но, видимо Всевышнего тронули мои слезы, ничего не случилось. Как и положено, в печи горел огонь: слабый, едва заметный, но и его хватило, чтобы найти тряпку, зачерпнуть в ковш воды и вытереть сапоги – надоело босиком шастать! Потратив довольно много времени на шнуровку (при первой же возможности сменю обувь!), я была довольна результатом: сапоги были слегка великоваты, что исправили куски ткани, обмотанные вокруг ступней (кажется, их называют портянки, во всяком случае, так их именовал мой папа, когда собирался в поход по лесу и просил маман помочь ему со сборами). Пункт первый части третьей готов, пора приниматься за следующий, дабы не пришлось тут встречать рассвет.

Хм, не густо, однако. Похоже, этот пастырь Страум или Страуму большой любитель ужинов, завтраков и обедов: в схронах остались только неполный каравай хлеба, несколько яблок, да ненавистная морковь. Порыскав еще немного по кухонным залежам, с радостью обнаружила небольшой кусок вяленой говядины, жаль не агейцами, маленький котелок, деревянный ковш с короткой ручкой, такую же ложку и совсем маленькую кадку меда – даже не кадку, а кружку, только с крышкой и без ручки. Найденное прибрала к вещам в юбке-мешке, добавив и хлеб с яблоками, да соли набрала. Что ж, я готова. Ах, нет, воды же еще взять надо, неизвестно ведь когда дойду до ручья или ключа. Ну, воду я нашла быстро: в большой бочке у стола, чтоб кухаркам далеко бегать за ней не пришлось, но подходящей тары не наблюдалось. В кувшине глиняном не понесешь, того и гляди разобьется, да и с бутылью то же самое произойти может. Потянувшись за чем-то темнеющем на верхней полке с плетеными лукошками, эту самую полку я умудрилась сдвинуть. Ого, а тут тайник! Что не золото прячется, знала сразу – его бы я давно почувствовала. В тайнике оказалась… фляжка, судя по стойкому запаху, использовавшаяся под ту самую маалу: видимо, мужички по случаю приезда пастыря поистратили запасы, надеясь, что смогут получить новую порцию на внеочередном молебне. Прошу прощения за дерзость и что не спросила, но мне эта фляжка нужнее. Прополоскав раз десять, решила, что сойдет – пахнет меньше, во всяком случае, терпимо. Наполнила фляжку водой и радостно прицепила ее к поясу – все лучше, когда нужные вещи под рукой. Теперь я точно готова, значит, пора выбираться из замка.