Текст книги "Уж замуж невтерпеж (СИ)"

Автор книги: Mihoshi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 31 страниц)

Судя по зубовному скрежету братьев, это правда. Ну и что? Подумаешь, кровь демона. А у меня кровь пиктоли. В чем секрет? И объяснения последовали, естественно, из уст колдуна (он и впрямь действует согласно героическим балладам).

– Демон, тот самый, что уничтожал, буйствовал на землях Листига. Тот самый, что был сражен Святой Иоландой. Тот самый, что обладал невообразимым могуществом! Именно он был вашим предком. И именно его кровь обладает невероятной магической силой – способностью исполнять желания. Вы много лет скрываете правду, выставляя ее при этом напоказ. Глаза. Фиалковые глаза. Как у того самого демона. Чем темнее цвет, тем больше магии в крови, тем больше ребенку досталось наследства демона. С веками кровь разжижалась, теряя магию, и все чаще и чаще рождаются в вашем роду дети с обычными, такими как у многих глазами. А если и встречаются наследники, то лишь со светлой сиренью в глазах. Толку от них немного. Но кровь прародителя все же сильнее и порой вырывается на волю, и рождаются тогда дети с глазами цвета фиалок. Фиолетовый – значит, сильная магия спрятана в теле. И у меня сейчас в руках два сосуда сильнейшей магической крови! И я отпущу вас? – колдун вновь расхохотался.

Мда, не зря мне цвет глаз супруга моего показался особенным. Но… я сочувствую ему, потому что знаю: тяжело жить, пряча самого себя.

– И что с того? Да, мы здесь, но какой прок от нас? Считаешь нас безумцами, что будут исполнять твои желания? – удивление прошло, и теперь голос Фларимона звучал ровно, лишь в самой глубине проскальзывал гнев.

– Да нужны вы мне! – отмахнулся колдун, постепенно спускаясь ниже, к вершине укрытой серой холстиной конструкции. – Я же ясно сказал – мне нужна ваша кровь!

– Кровь не подчинится тебе, она послушна лишь хозяину, – черты лица Фларимона заострились, будто он готовился… К прыжку? Поединку?

– Глупости, сказочка для дураков, – отмахнулся колдун. Теперь он был на вершине конструкции и довольно близко к нам, чтобы можно было его рассмотреть.

– Ой, а это он, тот самый, – неожиданно пролепетала Сирин. – Тот самый безумный маг, что встретился нам с Феве на дороге и который забросил нас в Давро.

Совсем хорошо: сильный маг – это опасно, но сильный безумный маг – непредсказуемо страшно!

– Да-да! Я лично все проверял! И заклинания работали! – глаза колдуна горели огнем безумия (и как только пена со рта не капает?). – Я изменил дорогу в холмах! И эти грязные крестьяне вечно будут помнить о своем гостеприимстве (уп, это он о дороге в Цивилово? Значит, его тогда поклонники ногани побили…)! И горгонитов кровью оживил! Я даже развернул и заблокировал временные потоки природной аномалии! Да о таком любой маг может только мечтать!

Ого, интересная картина вырисовывается, однако. Получается, часть проблем на моем, точнее на нашем пути – козни этого колдуна? Пусть и не на нас рассчитаны были ловушки, но мы в них измудрились вляпаться. Особенно с горгонитами и аномалией – сами, по доброй воле туда сунулись.

– Жаль, у меня немного было крови – жалкие крохи остались в Проклятом Храме, но даже в них сохранилась уйма силы. Зато теперь я пополню запасы, – вполне будничным тоном закончил повествование колдун, щелкнул пальцами, и холстина, взметнув тучи пыли, сползла на пол (все-таки черная), явив нашим взорам странный механизм.

Да механизм ли?

Эфиан разъяренной кошкой зашипел, глядя на конструкцию. Рискну предположить, сие магическое устройство не для добрых целей создано. Холодом, даже морозом потянуло по залу – пальцы вмиг закоченели. С тихим рыком «Артефакт поганый!» Фларимон вытащил из ножен меч, Жармю отстал от него лишь на секунду, потраченную на извлечение дротиков. Даже Сирин вооружилась кинжалом, готовясь отражать атаку. И только я стою дуб дубом, даже не помышляя о защите. Почему? Потому что нет ни одной идеи в голове на тему «Как спасти?»

Колдун довольно захихикал и от радости захлопал в ладоши. Нет, это он не от радости, он таким способом привел в действие артефакт. Я имею в виду ту конструкцию.

А конструкция, на мой взгляд, весьма странная. В самом центре шар, мягко отсвечивающий золотистым цветом. Шар пронизывает, словно огромное копье, столп света. Если хорошо присмотреться, то никакой это не столп, это свет, кружащийся по спирали. Неужто те самые силовые потоки, о которых рассказывал Эфиан? Медные цепи, ветками дерева расходящиеся в стороны от шара. И сотни железных иголок, будто парящих в воздухе, притаились за стеклянным куполом, что окружает артефакт. Я не маг, и рядом не стояла, но мне совсем-совсем не нравится это сооружение. Особенно иглы и золотистый шар. А объяснить причин тому не могу. Не знаю. Но чувствую.

– Вы в моих руках! – уж в который раз возопил колдун, воздев руки к небесам, но вообще-то к крыше.

И повинуясь его жесту, иглы покинули пределы шара. Как? Почему? Через стекло? Не понимаю, но так случилось. Предупреждающий крик эльфа: «Берегитесь!», свист мечей Фларимона и Жармю, оханье Сирин и… Успеваю вскинуть руки, прикрывая лицо. Всевышний миловал, меня не задело. Или… Ну зачем?!

Фларимон. Он закрыл меня собой. Ловко орудуя мечом, он отбил большую часть смертоносных игл. Вот только порезов избежать не удалось. И Жармю ранен. Вроде бы не сильно, но порезы у обоих кровоточат. Надо же срочно перевязать! Да только кто мне это позволит? Уж точно не колдун.

Резкий взмах, и Жармю одной левой запускает в полет дротики, видимо, надеясь достать колдуна. Но не получается: ехидный смех, щелчок пальцами, и вот уже дротики летят на нас, срикошетив от невидимого поля, защитившего мага и артефакт. И один точнехонько летит в лицо Фларимона. Благо руку успел подставить. Но благо ли?

Капли крови веером брызнули от руки, загоревшись алыми бликами на стеклянном куполе артефакта. Взрыв… И радостный смех колдуна: он знал, что так будет, и добивался крови. Теперь это стало ясно всем. Мда, как будто его никто не слушал, за исключением меня.

Кровь сочилась из ран, но не падала на каменные плиты пола, а взлетала вверх к золотистому свечению, исходившему от шара… Это плохо, очень плохо, если не сказать хуже. Я, конечно, не специалист в магии, но и так понятно, что кровь братьев только добавляет силы злодею.

Колдуна и артефакт окружало поле, вытягивающее кровь из ран Фларимона и Жармю – так они скоро ослабеют от потерь и сухая длань Смерти приветливо помашет у Порога. Остановить это можно, лишь убив мага. Но поле надежно защищает его: попытавшегося проникнуть сквозь барьер эльфа отбросило к стене. Да… Человеку и эльфу сквозь барьер не пройти, но пиктоли… Прощайте, любимые сапожки, выбора у меня нет…

Изумленный вскрик парней подсказал, что они еще в сознании и видят, как я меняюсь. Что ж, я сама так решила… Хоть какая-то идея, или попытка, или бред.

Каждый шаг давался тяжело. У кого другого от слепящего света, все сильней вырывающегося из шара, глаза бы давно сгорели, но я же – пиктоли. Старинные предания гласят, что когда-то, давным-давно пиктоли жили в глубоких пещерах и смотрели каждый день и каждую ночь на расплавленное золото в глубинных жилах, а это зрелище не для слабых.

Внезапно вкус соли на языке едва не отбросил меня назад. Золото?.. Ну конечно же! Стержень у артефакта – дройдель из чистого золота, на нем все держится. И кто его сделал?! Да и не главная это беда сейчас. Главная проблема – как удержать дройдель? Призвать его я призову, разрушив тем самым целостность конструкции, но из-за всплеска окружающей меня магической силы не смогу взять его в руки… или смогу… А время не ждет, Фларимон и Жармю тоже (один из них, между прочим, мой супруг, неизвестно где шлявшийся и практически бросивший меня, но это не важно – ведь на защиту без раздумий бросился!), да и маг чего-то напевать начал. Пора… Пора на что-то решаться!

Зов, как песня, как колыбельная матери, что утешала в далеком детстве, легко и плавно лился навстречу свету и… проходил сквозь него. Дройдель слегка шевельнулся… Потом задрожал… Дернулся раз, другой… И вырвался на свободу, направляясь в стремительном полете к зовущей… Ко мне…

Нет, не сумею… не удержу!.. Ах… Поздно…

Боли не было, она придет потом, если это «потом» будет. Почудились крики Фларимона и Жармю с той стороны сияния: «Не смей!» Не сметь? Я уже посмела… Да только дело у меня еще одно осталось незаконченным…

Уходить одной – пафосно и глупо, а вот прихватить с собой этого пакостника – героически. Не моя рука с когтями, но золотые песчинки с разбитого дройделем шара метнулись к колдуну, забивая рот и нос, залепляя уши, глаза. Кричать бесполезно: ты сам виноват, сам построил заклинание на золоте, так и получай его! Беснующаяся энергия хлынула в вызвавшего ее вопреки приказу, но подчиняясь ему: хотел получить магию? – пожалуйста, только это не огурцы и помидоры, чтобы засолить в бочонке про запас.

Последний хрип чародея, громкий хлопок и… пустота… Пустота тишины… Пустота света…

Ох, а дышать оказывается тяжело, да и стоять тоже… Сгустки крови, вырвавшиеся изо рта, вызывают лишь недоумение: «Мое?» И почему так темно? А боли нет…

Видимо, в этом и было мое предназначение, цель моей жизни – умереть, чтобы жили… Так уж устроен мир: в замужестве девушка умирает ради женщины, что сможет дать новую жизнь своим ребенком, на рассвете умирают звезды, чтобы родилось солнце, согревающее все живое вокруг, каждую зиму природа умирает, чтобы весной с первой капелью, с первым подснежником возродить новую Жизнь…

Почему-то в голову приходят отнюдь не душеспасительные мысли, а сплошные глупости: что я так и не куплю то ожерелье из серого морского жемчуга, что близнецы не смогут отдать мне проспоренные три золотария, что мои новые сапоги на зиму так и останутся стоять в тайнике за шкафом патколовской гостиницы, что…

Пора… Я знаю, что пора: серый туман клубится за спиной и зовет туда. Еще чуть-чуть, самую малость: мне нужно знать, что не напрасно рискнула самым дорогим. Лишь один взгляд со стороны!..

А они беспокоятся! Фларимон подхватил на руки, зачем-то трясет и кричит что-то. Я не слышу твоего крика… Мертвые не слышат живых… Жармю все примеривается к дройделю, торчащему из груди у меня, вернее той меня, что останется в земле. Эфиан бьет кулаком об пол, не замечая текущих слез и крови на сбитых костяшках. Сирин зачем-то гладит мои волосы, будто пытаясь заплести в косу, как делала обычно по вечерам. И никто, совершенно никто не замечает, что я, точнее тело уже человеческое и абсолютно голое. А я? Что я? Да, да, я знаю…

Пора…

 
Ой да ива-ивушка,
Ветер косы растрепат…
Ой да ты моя кручинушка,
Счастья боле не видат…
 

Глава 7

Боли нет. Только обида. На саму себя – столько хотела, а не успела. Почему не успела? Не знаю. Нет, знаю, только не хочется помнить. Помнятся лишь слова из старой рыцарской баллады:

 
Отмерен жизни срок —
Его не изменить.
Исполнен был зарок,
И оборвалась нить.
 

Так всегда и бывает: каждому назначен свой зарок, и когда он исполняется, приходит время уйти. Мое время пришло? Наверное. Не помню. А какой зарок? Тоже не припоминается. Но был же, скорее всего.

Вокруг тишина. Где вокруг? Надо открыть глаза и осмотреться, но желания нет. Пропало. Как и все. Что «все»? А я знаю? Знаю только, что вроде как лежу. Сплю? Маловероятно.

Вдруг нечто нарушает тишину. Нетвердый детский голосок напевает странную песенку:

 
– Цхина тэ, цхина тэ,
Цхина цви на ун сунэ.
 

И я понимаю значение этих слов:

 
Дождь идет, дождь идет,
Дождь по капле слезы льет.
 

Как, почему, зачем – мне даже неинтересно. Потому что я умерла? Скорее всего. Значит, ребенок тоже умер. Или это ангел поет. Последнее вряд ли – ТАК ангелы не поют, не могут, не должны.

– Не надоело? – ехидно интересуется все тот же детский голос.

– Что надоело? – голос колет усталое горло.

– В бессознанку играть, – радостно просвещает голос.

От удивления открываю глаза. Девочка. Девчушка. Лет шести-семи. В серо-голубом платьице с белым фартуком. Круглое улыбчивое личико. Непослушные русые волосы заплетены в две косы, с широкими белыми лентами на концах. И глаза цвета зелени самых первых листьев, еще не раскрывшихся, но уже поющих гимн весне.

– Наатцхешта? – голос срывается на хрип.

– А кого еще ты тут ожидала увидеть? – ехидно интересуется девчушка.

– Ты умерла? – отвечаю вопросом на вопрос, потому что для меня сейчас это важней всего.

– Щаз, придумаешь же, – отмахнулась наатцхешта.

– Тогда… Не понимаю, – недоуменно качаю головой.

– А ты встань, ну или сядь хотя бы. Может, лучше думаться будет, – вновь ехидно улыбается девочка. – Что ты помнишь?

Я? Помню? Фларимона. Принца, оказывается. Причем настоящего. А еще его брата, или кем там Жармю ему приходится. Эфиана. Сирин. Колдуна тоже помню. И дройдель. Тот самый, что торчит у меня из груди. Только не у теперешней меня, а той, оставшейся мертвой среди живых.

– Я умерла, – слова сами просятся на волю, не думая о горечи, которую приносят.

Горечь… Неужто, это единственное, оставшееся со мной за чертой? А как же любовь? А вот так: любовь осталась там, с ним, став единственной причиной моего нынешнего состояния – если б не любила, не решилась бы на безумный поступок. И пусть, зато он жив. И они тоже.

Голос наатцхешты оторвал меня от не слишком приятных мыслей.

– И не надейся, – презрительно хмыкнула Лета.

– А?.. – вновь удивленно смотрю на девочку.

– Я говорю: не надейся, что умерла. За тебя такую цену заплатили, такое волшебство сплели, не всяким магам подвластно, – самодовольно пояснила она. Потом задумчиво добавила – С другой стороны, ни у одного мага нет подобных возможностей. В любом случае, умереть тебе не дали.

– Кто? – вопрос звучит глухо, потому что догадываюсь об ответе.

– Муж твой, кто ж еще, – небрежно пожимает плечами наатцхешта. – А «зачем» и «как» спросишь у него.

– Но ведь… Так не бывает. Это неправильно, – с губ срывается практически бессвязный лепет.

Уф, хорошо, я только села, не решившись встать, а то трясти начало. Правда, куда села – непонятно. Здесь, если «здесь» вообще есть, все черное. Будто всю комнату завесили черной тканью: стены, пол, потолок – все.

– А как же… – фраза остается незаконченной, потому что я забыла, о чем хотела сказать, спросить.

– Домой тебе пора, деточка, – устало улыбается… наатцхешта.

Да-да, та самая, с которой я смотрела на звезды. Не девочка с косами. Не девушка из палатки. А… настоящая. В этом я уверена.

– Я не знаю, как вернуться, – тихо признаюсь.

– Ох, горюшко ты мое. Совсем думать не хочешь, – притворно сокрушается Лета.

– Я действительно не знаю! – срываюсь на крик, а по щекам текут слезы.

От бессилья? От усталости? От всего.

– Дурочка, – шепчет наатцхешта, прижимая к себе, баюкая в объятиях.

– Причем полная, – согласно шмыгаю носом.

– Помнишь, о чем говорил колдун?

– Он много чего сказал, – неосознанно пожимаю плечами.

– Кровь. Что он рассказал о крови принцев? – подталкивает наатцхешта.

И правда, что он говорил тогда?

– Кровь принцев способна исполнять желания, – ответ приходит сам собой.

– Умница, – похвалила Лета. – Можешь ведь, когда захочешь.

– Причем здесь я?

– Притом! Фларимон спас тебя своей кровью. А правильней – желанием. Да, магия – есть желание. Концентрированное, сильное, искреннее. Все остальное – механика, – словно учитель ученику, поведала наатцхешта. – Какой отсюда вывод? Ты должна искренне, всем сердцем, всей душой пожелать возвращения.

– А механика? – напоминаю я.

– Считай, что это и есть механика для души, духа.

– Духа?

– Подробности приблизительно тебе рассказать и Мудрейший может, я же не учитель, в конце концов! – нахмурилась наатцхешта.

– Мудрейший? – решительно, я сегодня способна только на вопросы, причем односложные, до неприличия короткие.

– Эльф, Эфиан который, – все же отвечает наатцхешта. – И вообще, тебе пора. А то еще народ и впрямь решит, что ты умерла. Пошевеливайся, деточка, давай-давай.

Наатцхешта поднялась и стала таять. Как туман от солнечных лучей. Как звезды на рассветном небе. Как… призрак.

– Спасибо, – почему-то шепчу, хотя хочется кричать. – Эльфу что-нибудь передать? – я не удержалась от ехидной ухмылочки.

– Обойдется, – послала мне в ответ столь же ехидную ухмылку Лета. – Прощай…

И все. Ее нет. Осталась одна чернота. И мне не стоит тут задерживаться. Главное – желать…

Боль. При выдохе. При вдохе. Иногда острая. Иногда тупая. А иногда все сразу. Но говорят: если болит, значит жив. Получилось?

Какой-то неясный скрип слева. Слева? Хм, а где это я? Кажется, лежу на кровати. Во всяком случае, на чем-то мягком. Осторожно, боясь вновь увидеть черноту, открываю глаза. Комната. Чужая, естественно. Из доступного взгляду только потолок в завитушках, какие обычно в замках знати бывают, да люстра колесом с оплывшими свечами. И куда меня теперь занесло?

Скрип вновь повторился. Медленно, боясь лишний раз вздохнуть, потому как боль никуда не уходит, поворачиваю голову. Стул. Фларимон. В смысле Фларимон то ли сидит, то ли спит на стуле, который собственно и скрипит, потому что одна из ножек самую малость короче остальных, вот стул и покачивается.

Все-таки спит. Тревожный сон ему снится, вон как брови хмурит. Так бы и провела рукой по лбу, чтобы разгладить складку. Но не дотянуться, да и разбудить могу…

Спит. А руку так положил, словно специально кольцо на показ выставил. Привычка? Вероятно.

А что стало с моим кольцом? Приподнимаю руку и лишь краем глаза замечаю, кольца папа как не бывало, но дубовый венок на месте – его даже при смене не задело. Движений всего ничего, а стон таки пробивается. Вроде бы тихий, но Фларимон тут же проснулся, подскочил, свалив стул, и бросился ко мне. Но у кровати замер в нерешительности: то ли опасаясь причинить боль, то ли не зная как себя со мной вести.

Беспокойство пересилило нерешительность, и Фларимон осторожно присаживается на самый край кровати. И молча смотрит на меня.

Я тоже молчу. А ведь как много вопросов…

«Почему ты здесь?» – оба могли бы спросить.

«Тебе больно?» – но и так ясно.

«Зачем ты меня бросил?» – обида не позволит.

«Что ты хочешь?» – глупо, хотеть можно только одного: жить без боли.

«Как ты?» – откровенно выставить на показ чувства?

«Ты злишься на меня?» – это и без слов понятно.

«Где ты был?» – нелепо, все уже в прошлом.

«Для чего ты жертвовала собой?»

«Почему ты спас меня?»

И он молчит, только смотрит глаза в глаза, да кольцо на пальце теребит. Нет, не пытается снять, а… Будто бы оно ему сил придает, спокойствия, уверенности.

– Э… я… не знаю… Ты… как себя чувствуешь (И как себя может чувствовать вернувшаяся с того света?)? Болеть будет еще какое-то время (А то я не знаю!). Ты… может… воды хочешь? – Фларимон сбивчиво сыплет вопросами, пытаясь дать какие-то объяснения, но снова и снова уходит от главного.

А я не спешу помочь. Во-первых, нет сил. Во-вторых… Нет уж, тут и во-первых хватит.

– Где я? – ой, а голос-то как скрипит, что ссохшийся журавль на колодце в Скамме.

Фларимон сперва кинулся за водой и пока, аккуратно поддерживая, помогал напиться, поведал:

– Мы в замке князя Жд анича, что в двух лигах от дома колдуна. Нам повезло удачно наткнуться на его детей, выехавших на охоту. Хотя какая тут охота? Любопытство тянуло в Темный замок. Княжич Юж ей наверняка зарекся впредь любопытничать – едва с лошади не свалился. А вот кн яженка повела себя совсем иначе, решительно командуя отрядом сопровождения (Кто бы сомневался! И одного принца достаточно было бы, а тут сразу оба. И как же себя не проявить?). Да и врача по пути найти сумела. Тебя разместили в комнатах, принадлежавших госпоже замка (Ну хоть не господина, и на том спасибо, иначе потом в ответ благодарности несоизмеримой потребовали!). Жданич лет десять как овдовел, так что никого мы не стесним, не переживай об этом.

Я и не переживаю – нет сил. Что Фларимон замечательный рассказчик – знала, но вот о его способности трещать без умолка и толка не подозревала. С чего бы так? Волнуется? Но это мне положено. Как же: сбежала от тетушки, нарушив запрет, вляпалась в неприятности, заставила рисковать. Почему тогда он волнуется и нервничает?

– Эредет… – Фларимон внимательно смотрел на меня, закончив наконец описание обстановки замка и его хозяев, хотя я большую часть пропустила мимо ушей. – Ты…

Что «я»? Пиктоли? Знаю. И совершенно не стыжусь этого.

– Послушай, нам… – вновь начинает фразу Фларимон, запинаясь и опять не договаривая.

Что «нам»? Не стоит разглашать свою тайну? Да кто ж против? Уж не я точно. Я ведь и искала его только чтобы обряд отменить. Зачем же мне портить себе жизнь? Ах, да, Фларимон об этом пока еще не знает: ну, за всей суматохой сказать и не успела. Вот сейчас воздуха побольше наберу в грудь и скажу.

Угум… Разбежалась, в смысле раздышалась! Резкая боль в груди полустоном-полукашлем вырвалась наружу, скрутив все тело судорогой.

– Эредет! Эредет! – Фларимон едва сумел обхватить меня, сдерживая, чтобы сама себе не навредила.

Боль отпустила, затаившись на время. И туман перед глазами рассеялся, лишь для того, чтобы смогла встретить обеспокоенный взгляд супруга. А еще там, глубоко на дне, в темно-фиалковой глубине мелькнуло что-то иное. Такое… желанное…

– Эредет, – прошептал Фларимон, едва касаясь пальцами моей щеки. – Я…

Что «я», точнее «он» узнать не довелось: в комнату, едва не сорвав дверь с петель (судя по звукам, естественно), влетела Сирин. Мда, куда ж без нее. И так столько дней не видела и не слышала. Кстати, надо уточнить – сколько времени я была без сознания.

– О, Ваше Высочество! Как она? Пришла ли в себя? – все тем же патетическим тоном, впрочем, как и всегда, выдала Благочестивая.

Если б не Фларимон, она наверняка пошла бы самостоятельно выяснять мое состояние. Чем это могло закончиться, даже думать боюсь.

– Эредет в сознании, – не подумав, ответил мой супруг, но, заметив, слишком восторженное выражение лица Сирин, тут же пошел на попятную. – Но ей еще нездоровится, совсем нездоровится! Рана только начала затягиваться! Ее нельзя беспокоить! Ей необходим покой! – зачастил Фларимон, даже прикрывая меня собой от Благочестивой.

Интересно, а мне позволительно будет хоть слово вставить? Хотя о каком слове может идти речь, если даже дышать больно. Ну, не всегда больно, моментами, зато такими…

– О, да! Покой! Вы абсолютно правы! – согласно кивнула Сирин, устраиваясь на колченогом стуле – хорошо, хоть не на кровати. – Я буду беречь ее покой!

Тьфу ты, тут Фларимон что-то сказать важное хочет, а в Сирин вновь взыграли благородные порывы, точнее пафосное понимание оных.

– Э… Я думаю… не стоит этого делать, – попытался изменить ход событий принц. – Вы лучше помолитесь в часовне о её скорейшем выздоровлении. А как только она будет достаточно здорова, я тут же позову вас.

Угу, размечтался: заставить отступиться госпожу-леди Сирин Благочестивую практически невозможно. Черного мага и то легче было победить.

– О, нет! Как я могу покинуть дорогую подругу в столь тяжелый час? – буквально возопила Сирин, высотой голоса резанув по ушам – скривилась не только я, но и Фларимон.

Вообще-то на этой почве можно сделать весьма далеко идущие выводы, суть которых сводится к старинной поговорке про пару быков, меняющих либо масть, либо нрав. А не рано ли у нас вкусы и мнения совпадать стали? Ехидный голос совести тут же напомнил, что знать я этого в точности не могу, поскольку с самого начала, еще в Старом Лесу, обо всем не расспросила. Но ведь были схожести и тогда! Ой, что-то я сама себе противоречу. Может, я еще посплю? Желательно без присутствующей компании.

Разгореться спору Фларимона и Сирин не дало появление новых лиц: дверь сперва осторожно приоткрылась, в образовавшийся просвет заглянул Эфиан, довольно заулыбался и явил свою личность полностью, в смысле вошел в комнату. За ним, скромным таким хвостиком протопал Жармю. История пошла по второму кругу…

И все как-то сразу забыли, что я вообще-то умирающая. Точнее умерла, теперь вот жива, но до «здоровой» еще очень далеко. И мне вроде как покой необходим. А что они делают? Да, не кричат, не трогают меня, но такой шум создают, что голова болеть начинает. Ведь каждый говорит, но совершенно не слушает. И Фларимона тоже не слушают – все его призывы покинуть комнату на основании того, что мне нужен покой, пропали даром. Вот были бы у меня силы, сменила б ипостась, и знали бы тогда, как мешать честным людям приходить в себя после смерти! Однако проблема именно в том, что сил у меня нет. И с каждой минутой становится все меньше. Всевышний, как же сейчас необходимо чудо! Маленькое, негромкое, но чтобы все непременно его заметили.

О, счастье! Мои молитвы были услышаны: дверь резко распахнулась, с характерным звуком стукнувшись обо что-то большое и звонкое, и в комнату практически влетела… эльфийка. Не особо высокая, золотистые волосы по городской моде мелкими кудряшками рассыпаются по плечам, голубые-голубые глаза цвета летнего неба метают молнии, да и во всей фигуре чудится гроза. Особенно в лилово-сером платье, словно цвета грозовых туч.

– Так… – всего одно слово, произнесенное негромким голосом, водворило в комнате тишину. – Вам не кажется, уважаемые, что устроенный вами шум излишен, поскольку мешает выздоровлению бедной девушки? – эльфийка обвела всех грозным взглядом, даже Фларимону досталось. – Не кажется? Так я вам честно скажу: брысь отсюда!

– Но… – попытался заикнуться Эфиан, однако, получив в ответ еще один грозный и повелительный взгляд, подхватил под руки Жармю и Сирин и быстрым шагом покинул спальню.

А Фларимон остался. Чем вызвал новый прилив недовольства вошедшей эльфийки.

– Я не уйду! – тихий, едва слышный голос, только на слух я никогда не жаловалась.

Девушка обреченно вздохнула, видимо эту фразу она уже не первый раз слышит.

– Ты должен, просто обязан отдохнуть! Ты же сам видишь, ей лучше, она пришла в себя, сейчас, скорее всего, уснет. А вот когда проснется, тогда и будешь рядом. И желательно с большими силами, чем сейчас. Не изводи себя понапрасну, этим ты ей не поможешь, только хуже сделаешь, – с этими словами эльфийка таки вытолкала из комнаты моего супруга.

Фларимон посмотрел на меня, задержавшись в дверях, но я закрыла глаза, делая вид, что засыпаю. Угум, заснешь тут после такого. Неслышно щелкнула дверь и я… Нет, одна я не осталась: на место Фларимона, то есть на тот самый колченогий стул уселась эльфийка. Любопытство пересилило усталость и боль, и я принялась разглядывать ее, все еще притворяясь спящей.

– Ну как? – ехидный голосок прервал мои наблюдения.

– В смысле? – выдала я себя, забыв о маскировке.

– Как я тебе? Какие выводы сделала? – усмехнувшись, поинтересовалась эльфийка.

– Никакие. Я ведь… совсем вас не знаю…

– Кимиэль, внучка Повелителя эльфийских земель Мьюландии, – представилась девушка.

И что я могу сказать в ответ? «Эредет, жена принца, возможного кандидата в супруги наследницы фелитийского престола»?

Ой, она сказала… Кимиэль? Уж не та ли это самая эльфийка, которой Жармю Эфиана пугал. Судя по поведению эльфа, та самая. И как же мне с ней себя вести?

– Э-э… Эредет, дочь графа Онтэсского из южных земель Фелитии, – наконец, выкрутилась я.

Кимиэль задумчиво посмотрела на меня и осторожно поинтересовалась:

– А Фларимон об этом знает?

Не знает, вроде как. Но признаваться не хочется, вдруг он Кимиэль такое наговорил, что с разбегу и не поймешь (кстати, надо бы вообще выяснить что, кому и как Фларимон рассказал: о том, что я его жена, всем поведал или в тайне сохранил?). Это раз. Два – наследница трона эльфийских земель если и не знакома, то вполне может быть наслышана о главе ордена Золотого Дракона. В обоих случаях вывод один – новых неприятностей мне совсем не нужно.

– Кхм… Извини, что пристала с вопросами. Тебе, правда, отдыхать надо. Так что закрывай глазки, как послушная девочка, и спи, – в голосе Кимиэль сквозили не то чтобы повелительные нотки, скорее добродушно-наставнические.

Закрывать глаза было страшно: тогда уйти не боялась, сейчас опасаюсь увидеть даже во сне тот туман. Глупо? Не спорю. Только вы сами сперва такое переживете, а потом будем спорить.

Как ни странно, но мерное поскрипывание стула убаюкивало. Нехотя, но я все-таки уснула. Просто уснула. Чтобы проснуться.

Не могу сказать, что вокруг жизнь била ключом – я эту самую жизнь наблюдать не могла. Несмотря на стремительно заживающую рану и относительно хорошее состояние, дальше комнаты меня не пускали. Даже с кровати вставать не всегда разрешали.

Странно, но когда бы я ни проснулась, Фларимон непременно оказывался рядом. Он помогал приподняться на подушках (без него я бы вообще подняться не решилась), подавал поднос с едой, поил какими-то отварами (ими, к счастью, занималась Кимиэль, о которой я могу говорить только хорошее – мудрая, красивая, жизнерадостная, готовая к приключениям и чему-то новому, и при этом всегда приходящая на помощь страждущим). И практически целый день проводил в моей (временно моей, конечно) комнате. Сбегал лишь при появлении Сирин, да Кимиэль могла выпроводить его прочь.

Хотя если подумать, то ничего странного и нет: долг, как известно, платеж любит. По мнению Фларимона (нет, он об этом даже не заикался, но и я не настолько глупа, чтобы не понять), он задолжал мне жизнь, вот теперь с лихвой и возмещает оный долг. Тот факт, что он каким-то образом вернул меня в мир живых, большой роли не играет, то есть считается только частью «оплаты». Мне еще разреветься не хватало, но очень уж хочется: когда мечтаешь о заботе и ласке, то не по причине обязательств, а только по доброй воле. Но не плачу же, все глупыми чаяниями себя тешу. И ведь понимаю, что не навсегда это, что скоро все закончится. Вот и… глупо радуюсь его присутствию.

Источником новостей, воистину неиссякаемым, была Сирин: она умудрялась знать все обо всех. От нее я узнала, что Кимиэль прибыла в Алом не одна (правда, непонятно с какой целью), а в сопровождении… жениха Сирин. Ну, того самого молодого человека, к которому Благочестивая ехала, в начале путешествия, по крайней мере. И он оказался бесподобно красивым, умным, вежливым, одним словом – воплощением девичьей мечты о прекрасном рыцаре. К тому же у М алеферса (так зовут жениха Сирин, она даже полный титул говорила, но… не запомнила я его, каюсь) имеется настоящий белый конь, как и положено сказочному рыцарю. И имя-то у коня весьма благородное – Ибунон инг. И как только парень умудряется выговаривать такое? Опять-таки Сирин поведала, что Фларимон устроил настоящую трепку Жармю и Эфиану (пытки для последнего, по мнению Сирин, были слишком легкие – эльфа лишь оттаскали за уши), узнав о наших совместных подвигах – лесные разбойники, безумный пиктоли, горгониты, в конце концов. Со слов Сирин выходило, Фларимон разгневался на друзей за то, что они меня втянули в неприятности, даже не желая слушать их оправдания.