Текст книги "Уж замуж невтерпеж (СИ)"

Автор книги: Mihoshi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)

Глава 5

– На сей раз я не ошибаюсь! Честное слово! – Эфиан чуть не плакал, пытаясь убедить нас в своей правоте.

– Может, хватит? – Жармю недовольно нахмурился.

– Не хватит, потому что это правда! – воскликнул эльф. – Да поймите же, это – Лес Собачьего Духа. Да-да, понимаю – звучит странно, но это древнее название. Это тот самый лес, где Святая Иоланда получила вечную поддержку от Духа, повелевающего всеми псами!

– Святая Иоланда? – я была искренне удивлена: слишком часто стала сталкиваться с именем и рассказами о делах этой святой.

– Она самая. Помните тот стих на камне? – воодушевился Эфиан. – Забыв про честь и про обеты. Рукой дающего прельстившись. Он сам причина своих бед… Это все о Предателе. Есть старая легенда: Святая Иоланда отдала весь свой хлеб псу, а он, вместо благодарности, кинулся на нее, причем со спины. Но и этого было мало: пес обратился с жалобой к Духу, который обещал покарать нечестивицу, обидевшую бедную голодную собачку. Когда же правда стала известна, Дух проклял предателя и на веки вечные обещал поддержку всего собачьего племени благородной девушке. А ведь ныне этот лес находится на территории княжества Алом. Мало того – шильда, найденная Жармю. Вы думаете это просто название? Нет, друзья мои! На листигском языке, старом естественно, это слово означает «у леса»! А старое наречие дольше всего держалось именно в Аломе.

Если эльф прав – а под напором фактов вынуждена это признать, – то я опять потеряла след Фларимона. И как теперь его искать? Именно как: где – тоже неизвестно, но как узнать это самое «где» тоже большая загадка. Опять все с начала начинать. Можно я тихо повою и головой побьюсь?

Скамма встретила вполне обычным деревенским гомоном: привычно скублись соседки, мужики лениво переругивались с женами, где-то в сараюшке мычала корова, с истошным кудахтаньем по улице неслась перепуганная курица. Но только до того момента, как люди увидели нас – все сразу замерли, даже животные. И взгляд такой у всех тяжелый, будто в ожидании беды. Причем беда по их взглядам должна исходить от нас.

– Доброго дня вам, уважаемые! – переговоры начал эльф.

Еще бы! Ведь это по его вине мы оказались здесь.

– И тебе, коли не шутишь, – вперед выступил неказистый старичок, из разряда тех, кого именуют одуванчиками.

– Что вы! Совсем не шучу! – замотал головой Эфиан, изображая полную невинность. – Вы уж простите нас, люди добрые. Мы ж не лиходеи какие – заплутали в здешних лесах, уж и не чаяли к жилым местам выйти, да случайно на шильду наткнулись.

– Хорошо видать наткнулись, – хихикнул старичок.

Удивительное дело, но этот ехидный смешок будто стал сигналом: «Можно не бояться, все в порядке» – люди постепенно вновь вернулись к своим делам. Ни Жармю, ни Сирин не стали выказывать обиду по поводу такого отношения, и мы смогли спокойно войти в деревню.

– Откуда хоть будете? – поинтересовался дедок.

– Из Фелитии, дедушка, – ответила за всех, не желая вдаваться в подробности.

– Эге, далеко вас занесло! – присвистнул от удивления старик. – Вы уж ступайте, с дороги отдохните – советую в дом Гюлхал ум идти – и вечерком посидим-подумаем как вам помочь.

А мы просили о помощи? Или на наших лицах написано? Ладно, сейчас это не важно. Разумней последовать дельному совету. Это я по поводу отдыха, если что.

– Во-он, пятый дом от колодца, – махнул рукой старик влево. – Гюлхалум домовитая, даром что из приезжих: и накормит, и устроит, так что не боись, смело обращайтесь.

Дедок дал совет и был таков, я и глазом моргнуть не успела.

– Пойдем к Гюлхалум? – на всякий случай уточнил Эфиан.

О, какие дела – теперь нашим мнением интересуются.

– Почему бы и не пойти? Только с лошадьми решить вопрос надо. Вряд ли у нее найдется место и для них, – пожал плечами Жармю.

– Но у нее же можно будет и за конюшню узнать! – тут же нашелся эльф.

И зачем спорят? Ну, точнее зазря воздух сотрясают. Надоело их слушать. Хм, а не слишком ли часто мне все стало надоедать?

Тяжелое медное кольцо, позеленевшее от времени, на низенькой калитке заменяло колотушку или дверной колокольчик.

– Иду! – степенный женский голос донесся из дома, а потом на порожках показалась сама хозяйка.

Не слишком полная, скорее просто в теле, женщина средних лет. Тяжелые каштановые косы едва умещаются под вдовьим платком. Серый фартук с алой вышивкой понизу. Новенькие сапожки аккурат по ноге. И хитринка в карих глазах. Вот какой оказалась Гюлхалум.

– И что застыли на пороге? Заходите, коли в гости пришли, – усмехнулась женщина.

Видимо, не впервой доводилось принимать таких нежданных гостей.

– Благодарствуем, – опять первым вылез эльф. – Только у нас проблема одна есть: не знаем куда лошадок на постой деть.

– Так в общинный сарай сведите. А дорогу сына попрошу показать, – тут же предложила Гюлхалум. – Эй, Тан ай, поди-ка сюда!

Из-за дома показалась вихрастая голова пацаненка, явно сорванца. И с таким же хитрющим взглядом.

– Покажешь дорогу к общинному сараю, – строго велела мать. – И сразу же возвращайся: собак, поди, еще не кормил, курам зерна не сыпал, да и двор не метен. А ведь с вечера все сделать обещался.

– Ну, мам, я ж с Киш иткой на рыбалку ходил! – попытался оправдаться мальчишка.

– Хватит, нарыбачился уже. И было бы где, а то в луже копошитесь. Я сказала: туда и обратно! – Гюлхалум грозно нахмурила брови.

Танай обиженно шмыгнул носом, но ослушаться не посмел. Эфиан и Жармю, забрав у нас с Сирин поводья, повели лошадок в тот самый общинный сарай. Странное дело, но мне почему-то показалось, что они не горят желанием общаться с хозяйкой дома.

– Да хватит уж стоять на пороге, заходите в дом. Вас ведь сюда дед Маз иль послал? – лукаво улыбнулась Гюлхалум. – У меня кисель малиновый на печи стоит.

Кисель? Малиновый? Мм…

Оказалось, все очень просто: Гюлхалум – ведьма, потомственная. Но, если честно, да и со слов самой Гюли, ведьмой была ее бабка, прабабка и так далее вверх по генеалогическому древу. А вот мать сбежала с неугодным семье женихом, потому и знаний не досталось. Так, какие-то крохи. И даже состоявшееся после рождения внука (старшего брата Гюлхалум) примирение ничего не изменило.

– Да мать и сама не очень-то стремилась узнать, – сокрушенно качала головой Гюли, не забывая подливать в мою кружку киселя.

Мы сидели за столом у распахнутого окна и разговаривали, прихлебывая душистый густой кисель. Мы – я и Гюлхалум. Сирин, узнав, что нам выделены настоящие кровати в отдельной комнате, со стоном умирающей извинилась и отправилась отдыхать, то есть спать. Я ее вполне понимаю. Но уж слишком вкусным оказался кисель. А разговоры…

– Да разве можно такого не хотеть? – я искренне удивлена.

– Еще как можно, – хмыкает Гюл и. – За каждое действо платить надо, и бабка не боялась платы. А мать боялась. Да и семейная жизнь оказалась важней.

– Но почему бабушка вас не научила?

– Ну… Было дело. Я частенько видела, как она заговаривает ушибы, раны. Особенно у нее получались обереги для скота: потеряется корова или овца и до вечера не находится, так хозяин сразу бежал к бабке; та связывала топор и нож, что-то шептала, и до самого утра ни человек, ни зверь скотину тронуть не сможет. А если забывала на заре заговор снять, так и сам хозяин не у дел оставался: животинку видит, а подойти не может. Так вот однажды, лет десять мне тогда было, я осмелилась подойти и попросить бабку – научи и меня так делать. Она долго смотрела на меня, этак пристально-пристально, а потом и говорит: «Ни к чему тебе, внученька, и так жизнь нелегкая будет». И как в воду глядела: не сыром в масле каталась. Да я и не жалею, ни одного денечка не жалела, – призналась Гюли.

Не жалела она о замужестве: как и мать, вышла за чужеземца, чем расстроила деда, мечтавшего женить на внучке племянника лучшего друга; а потом с мужем они в Алом и уехали. Вот только вместе десять годков и прожили, на одиннадцатом муж погиб: кони в упряжке понесли, все разбежались, а дите чье-то на дороге осталось, муж Гюлхалум ребенка спас, а сам… Тяжело теперь Танаю приходится: он ведь мужчина, глава семьи. После смерти мужа Гюли с сыном в Скамму и перебрались, а раньше в городе жили, в Шитайе.

– Но все ж кое-какие крохи и мне перепали: могу уста замкнуть, если человек зазря злословить начинает, обмануть меня сложно, да и кое-что в травах понимаю, – женщина улыбнулась с чувством превосходства.

Нет, не надо мной, а над судьбой: и при выпавшем раскладе карт сумела найти свои козыри. Да, кровь – не водица, знания с ней и передаются, только не каждый это понимает. Точно так же и у пиктоли: и в десятом поколении взыграет кровь, желай не желай, а род сильней окажется.

– Поэтому вы нас не побоялись принять?

– Вовсе нет. На моей родине приход гостя – большой праздник. Если к тебе пришел гость, значит Всевышний не оставил тебя своей благодатью. Прогнать гостя – большой грех. А кто ж грешить на пустом месте будет? – карие глаза лучились лукавством.

– Понятно, – улыбаюсь в ответ. – Гюли, а вот… не подскажите: до Шитайя далеко?

– Да дней десять обозного пути. Но вы ж налегке и раньше управиться можете, – ответила женщина и потянулась за новой порцией киселя.

– Тогда почему дед Мазиль говорил «вечерком посидим-подумаем как вам помочь»?

Гюли тут же рассмеялась. А что я такого сказала? Всего лишь повторила слова старика.

– Ох, Эредет, не сердись, – наконец отсмеялась хозяйка дома. – Вот ведь старая сводня!

– Что?

– Да дед наш славится своими способностями сосватать кого угодно! Обычно женщины свахи, но у нас Мазиль этим промышляет. А у вас парни видные, всем девчонкам на загляденье. Да и не только им: молодицы покраше и те внимания их искать будут. Вот старый хрыч и решил залучить вас на вечернее гулянье, а там по обстоятельствам действовать, – поспешила все объяснить Гюли. – Кстати, который твой?

– Моего здесь нет, – улыбка выходит немного усталой, немного печальной – и то, и другое вам ведь понятно.

– Ну и зря, – сердито припечатала Гюли.

– Нет, вы не поняли. Мой… он не здесь, он путешествует, надобно так, – я принялась оправдываться и оправдывать.

– Оба умом не страдаете, – вынесла вердикт Гюлхалум. – Ну да Всевышний вам судья.

И то верно, даже оба утверждения верны. А вы не согласны?

Вопреки ожиданиям деда Мазиля вечер для нас прошел спокойно, потому как никуда мы не пошли, а решили воспользоваться гостеприимством Гюлхалум. Тем более что нам такой стол накрыли!

Эфиан и Жармю поначалу с опаской поглядывали на хозяйку, но к концу застолья разговорились и принялись расспрашивать Гюли о делах деревенских.

– А почему нас так испугались? – решился задать главный вопрос Эфиан.

– С весны люди в лесу стали пропадать: то в одной деревне исчезнет кто-то, то в другой, почти всех соседей беда коснулась. Нас Всевышний миловал, пока все целы и живы. Да только ходят слухи, будто бы в лесу есть заговоренная поляна, мол, кто на нее попадет, вернуться назад уж не сможет. И, дескать, на ней столько людей, камнем застывших, стоит, что даже смотреть страшно. А вы ж из леса аккурат и вышли. Вот деревенские и напугались. Но от вас пахнет ветром и миром, так что чего бояться? – Гюлхалум не стала таиться и честно ответила на вопрос.

Ветром? Сказала бы я, чем от нас пахло, пока не попали в банную пристройку. Но за столом такое неприлично говорить.

– Поляна заговоренная… А сколько с собой вина самодельного рассказчики брали? – хитро прищурился Жармю.

Всеобщий смех послужил ответом.

Солнечное утро обещало такой же день, и грех было не воспользоваться таким шансом. О чем это я? Стирка! Вещи-то чистые не только у Сирин закончились. А в веселой компании Гюлхалум и Таная и время летело незаметно, и дело спорилось – Гюли все восхищалась ножичами, купленными мной еще в Мальбурге: «А наши-то все с портянками мучаются». Единственный недостаток – Благочестивая не решилась приобщиться к столь низменному занятию, лишний раз убедившись в моем неблагородном происхождении.

Кто знает, как бы день продолжился, если б не истошный крик, разнесшийся по деревне. Мы едва-едва успели развесить белье, как режущий сердце звук раздался в непонятно почему наступившей тишине. И тут же топот десятков ног, спешащих на звук.

Нет, я не любопытничаю, спеша вслед за остальными, просто опасаюсь очередных неприятностей и хочу быть к ним готова.

А неприятности были. Да еще какие. Общинное стадо все еще выгонялось на дальний луг, только не на рассвете, как летом, а ближе к полудню. Вот и сегодня все было так. Все, да не все. Пастухи еще издали заметили человека, столбом стоявшего на дороге. Они его и окликали, и ругались, но все зря: как стоял, так и стоит. Разозлившись, ребятки решили хорошенько намять бока глухому шутнику. Но когда добежали до него, оказалось, что он… застыл. Именно так.

Бедняга походил на куклу: хорошо вылепленную, с любовью раскрашенную, только мертвую. Да, он мог сойти за живого, пока не увидишь остекленевших глаз и не коснешься окаменевшей плоти.

– А еще ласточкино гнездо летом на доме было! Кто говорил, что это знак благодати? – сокрушенно прошептал кто-то из деревенских.

Мда, событие явно из ряда вон выходящее. Даже Эфиан с Жармю пришли посмотреть и теперь сумрачно взирали на беднягу.

– Дело плохо, – прошептал эльф, искоса поглядывая на растревоженным ульем шумящих крестьян.

– Почему? – скорее по привычке, нежели, действительно, желая знать ответ, интересуется Жармю.

Я понимаю его: и так видно, дела неважнецкие под носом творятся, а узнать, насколько они плохи, не хочется.

– Похоже на работу горгонитов, – Эфиан кивнул на статую селянина.

– Горгониты? – пришел мой черед удивляться, но я и впрямь никогда о них не слышала.

– Милые такие создания, – змеей прошипел эльф.

У-у, как мы, оказывается, умеем. Но с чего подобные чувства?

– Не припомню, что за твари, – честно сознался Жармю.

– Тысячелетия назад они специально были выведены тогдашними магами, чтобы поймать одного демона. Он был настолько ловок, хитер, а главное быстр, что просто так его было не остановить. Потому и решили создать чудище, равное ему по скорости. Вот и создали горгонитов. Раньше их, правда, называли иначе, что-то вроде каменителей. Но… молва гласит, якобы с легкой руки Святой Иоланды их стали именовать горгонитами. Они были и впрямь быстры, превращая в мертвый камень все, чего касался их взгляд, но демон все равно ускользал. Проблема заключалась в том, что горгониты подчинялись магам, именно маги контролировали их действия, их поступки, их сознание. Но даже самые искусные маги не могли успеть за демоном. И тогда… маги совершили самую большую ошибку – они дали волю горгонитам, отпустив их сознание на свободу. Горгониты выкосили жителей королевств похлеще демона. Как на них нашли управу, никто не помнит. Видимо, сотворили что-то еще ужасней.

Голос Эифана был ровный, спокойный, будто он перечисляет дела на сегодняшний вечер. Но нет-нет и мелькнет… отчаяние? И я даже догадываюсь почему. Если такой монстр объявился в маленькой деревеньке, то жди новых бед. А приняв слова эльфа на веру, действительно начинаешь страшиться: даже эльфы не помнят средства, сумевшего остановить горгонитов. Есть над чем призадуматься. Да и испугаться чему тоже есть.

– Но если их тогда всех уничтожили, то как горгониты могли объявиться здесь и сейчас? – Сирин недоуменно нахмурилась.

– Я и не говорил, что уничтожили всех. Нашли на них управу, но нашлись и те, кто сумел ее обойти, – в насмешливом тоне эльфа не было смеха, только горечь. – Периодически в летописях встречаются упоминания, что горгонитов видели в разных местах спустя столетия. Но последнее упоминание относится ко времени правления Дайра Смелого, а это без малого пятьсот лет назад. Да и видели их по одиночке. А здесь, если верить рассказам крестьян о той поляне, один горгонит столько натворить не смог бы.

– Предлагаешь прогуляться на поляну и убедиться в словах местных? – задумчиво поинтересовался Жармю.

Взгляд эльфа вряд ли мог превратить в камень, но столько чувств отразилось в нем, что захотелось спрятаться куда подальше, если прежние его слова не вызвали такого желания.

– И ты не шутишь, – выдохнув, констатировал эльф.

– Но и не предлагаю, – пожал плечами Жармю.

Спорить бы я не стала, но червячок сомнения грыз, заставляя то и дело возвращаться к мысли, что парни таки пойдут на ту злосчастную поляну. Вопрос в другом: идти ли мне с ними? Моя героическая смерть вряд ли поспособствует нахождению Фларимона, зато избавит его от нежеланной супруги. Семья будет горевать, но… скорее всего поймет, даже то, чего я сама не смогу понять.

– Он бы точно пошел! – Слова Жармю я услышала совершенно случайно, быть может, потому что все ждала чего-то особенного.

– Ты не он, и нечего равняться! – зло прошептал Эфиан. – Пора бы это уже запомнить!

– Я помню. И знаю, что он никогда бы не стал меня упрекать. Но мы ведь с ним так похожи, почему же мне не хочется совершать подвиги?

Какие интересные речи, однако. Он? Кто этот таинственный «он», которому Жармю стремится подражать? У-у, жаль, больше ничего не слышно: рыцарь уходил в неизвестном мне направлении, эльф не то пытался его догнать, не то остановить. Что-то меня это настораживает, пугает и одновременно дает надежду. Надежду? Вот и я своих чувств не понимаю.

Вечер, словно чувствуя случившееся несчастье, не радовал сиянием нарождающихся звезд. Солнце кровавым диском закатилось за горизонт. Черные тучи скрыли небо. Да и ветер все крепчал, плачем срываясь в голых ветвях садовых деревьев.

Гюлхалум суетилась у печи, притихший дед Мазиль пальцем рисовал круги на скатерти, во всем доме было тихо.

– Гюли, может вам помочь? – говорю первые пришедшие на ум слова, лишь бы нарушить тягостное молчание.

– Да нет, я и сама управлюсь. Сейчас тесто заведу, мак анцев напеку и отнесу вдовице. Соседки, конечно, тоже побеспокоятся, но в таких делах подмога никогда не бывает лишней, – в голосе хозяйки слышались отголоски собственного горя: не забывшегося, а притупившегося со временем и заботами.

Мы все тяжко вздохнули, соглашаясь со словами.

– И что с ним теперь будет? – глупо такое спрашивать, да и имени того бедолаги не знаю.

– К ночи пастырь должен прийти, отпоет, как положено. А на рассвете завернут его в отрез мадапол ама и свезут на погост, – ответил дед Мазиль, украдкой утирая слезу.

Опять дружно повздыхали. Не думайте, что я не сопереживаю чужому горю. Совсем не так: сердце болит и на душе тошно, только ничем помочь не могу – никакое золото мира не вернет крестьянину жизнь.

– Мам, мам, я что видел! – в кухню влетел взмыленный Танай.

– Ты где ж ходишь? – всплеснула руками Гюли, ранее уверенная, что сын почивает в своей комнате. – Али не знаешь, что в деревне случилось?

– Ну, мам, я ж не маленький! – мальчишка не хотел внять материнским наставлениям. – Там же такое деется!

– И что там деется? – спросила Гюли, скручивая меж тем в руках полотенце.

– Мы с Кишиткой под старостиными окнами спрятались, хотели попугать, чтоб не гонял нас с яблони. Мам, а ты знаешь, какие у него яблоки на том дереве уродились? Не зря он всю весну да лето над яблонькой из дальних краев хлопотал. У всех уж давно яблоки по закромам да схронам сложены, а у него в самый раз поспели!

– Танай! – грозный окрик должен был отвлечь мальчишку от описания яблочных страстей.

– Так я ж и говорю, – обиженно насупился сорванец. – Сидим, значит, под окнами, уж хотели в ставни стучать. А тут слышим – чужой кто-то пришел. Ну, мы в щель, ба – господин Жармю пожаловал. И давай расспрашивать старосту за лес да поляну заговоренную. Староста все и рассказал. А как не рассказать, ежели меч на поясе не за просто так висит, да и в руках рыбкой плещется? Только господин Жармю ушел, мы уж было решили пугать, а тут опять гости – господин Эфиан собственной персоной. О чем говорили мы и не услышали – слишком тихо было. Только староста побледнел, руками за живот схватился, да в ноги господину хлопнулся и давай лбом пол расшибать. Недолго правда, потому что господину Эфиану надоело смотреть на него, махнул он рукой и пошел прочь. А как он ушел, староста с пола подорвался, хвать свечу, лампадку в углу с образом засветил и давай молиться. Ну и лбом опять крепость пола испытывать. Да и это еще не все. Мы ж тогда с Кишиткой за господином Эфианом подорвались. Он за околицу спешил. Ну и мы туда же. Глядь, а там господин Жармю, то бишь за околицу-то уже вышел и почти к лесу подошел. Господин Эфиан за ним. Хотели и сами за ними идти, да только слышим – бежит кто-то. Мы и спрятались за стогом у Ватуты-пастуха. Едва нырнуть в сено успели, как мимо пронеслась госпожа Сирин. И туда же – за господином Жармю, а мож и за господином Эфианом. Но все одно – в лес!

Рассказал все Танай и с гордым видом посмотрел на мать: вот я какой дознатчик, а ты ругать хотела.

Всевышний, да за что? Ладно Жармю. Понятно Эфиан. Но Сирин-то куда понеслась? Совсем с ума сошла?

– Что делать-то? – дед Мазиль испуганно посмотрел на меня.

Такого же взгляда я удостоилась и от Гюлхалум, и от Таная. А причем тут я? Меня в спасители записали? Ничего себе, я ж не рыцарь какой и совсем не герой, точнее героиня. Это у нас Сирин на такие дела способна. Сирин… И Жармю с Эфианом…

– Так, Танай, быстро умываться и в постель. И не спорь! – прикрикнула Гюли на собравшегося было возмутиться сына.

Тот понуро побрел прочь: он столько рассказал, а его прогнали, хотя явно что-то затевается.

– Где… эта поляна? – хриплым, чужим голосом спрашиваю у дедка.

Тот горестно вздохнул и… принялся рассказывать.

В сгущающихся сумерках и так плохо видно, что уж говорить о настоящем вечере в лесу. Но практика хождения по лесной местности имеется, вот и умудряюсь брести в относительно правильном направлении. И не спрашивайте почему «относительно», сами должны были догадаться.

Основной ориентир, по словам деда Мазиля, – серо-черные деревья. Не хотелось бы грех на душу брать, но на старости лет дед мог и забыть известную поговорку: ночью все кошки серы. И ведь знала, куда иду. Знала, но пошла. А еще я прекрасно понимаю, что назад могу не вернуться, впрочем, как и остальные. Только я не хочу, чтобы еще кого-то завтра поутру заворачивали в мадаполам. Не хочу! Понимаю – мы не бессмертны, и когда-нибудь придет время проститься с этим миром. Только пусть это будет позже, не сейчас.

Лес что-то тревожно шептал сбросившими листву ветками. Где-то там далеко виднеются редкие всполохи грозы. До дождя бы успеть. Всевышний, о чем я думаю! Мне не просто успеть надо, а… Даже не высказать все то, что надо. И страшно-то как. Знаете, за время пути не раз и не два попадала в переделки, но страх чувствовать так и не разучилась. Я – трусиха? Вполне возможно. Стыдно, но утешает одно: пока боюсь, есть шанс остаться в живых, ведь на рожон лезть не буду.

Как-то неуловимо, незаметно, но лес изменился. И, похоже, мне придется принести извинения деду Мазилю, пусть даже и мысленные – окружающие елки-березки действительно стали серо-черными. Нет, не укутались в ночную темень, не спрятались в предгрозовых тенях, а именно оказались то ли серыми, то ли черными. Сомневаетесь в моих словах? Давайте поменяемся местами, и сами убедитесь.

Все здесь кажется уснувшим, или даже застывшим. Точно, как тот крестьянин – утрешняя жертва горгонитов. Значит, я попала по адресу. Теперь вопрос в другом: где искать друзей? В обычном лесу я бы попросила помощи у лешего, но здесь. Сомневаюсь, что в мертвом лесу имеется Лес-Хаинэ. Тогда чей плащ мелькнул среди елей? Знакомый такой плащ. Плохо, что и не окликнуть: чувствуется, стоит только чихнуть – не приведи Всевышний заговорить или закричать, – как все рассыплется пылью. Остается лишь уповать на случайное везение и свои скромные способности в беге.

И все-таки это плащ Эфиана. Сам же эльф, между прочим, уже клещом вцепился в друга, не давая тому и шагу ступить. А тут еще и Сирин бестолковым щенком носится вокруг них, то ли пытаясь разнять, то ли побить.

– Я не помешаю? – стараюсь говорить тихо, но внятно.

– Эредет? – слаженно выдохнули все трое.

– Нет, я вместо нее, – обиженно буркнула в стиле наатцхешты, эльф тут же подозрительно нахмурился. – Вы зачем сюда пошли? На подвиги потянуло? Своих проблем мало?

– Да что ты знаешь о долге? – Жармю попытался выглядеть грозно и порицающе, но в обнимку с эльфом (хотя какое там «в обнимку», когда эльф просто повис на нем) получалось это не очень.

– Много чего знаю, уж поверь на слово. Кстати о долге, помнится, кто-то давал слово меня сопроводить. Так вот я не припомню, чтобы конечным пунктом там указывался тот свет! – хотелось рявкнуть на него, но лес… опять этот лес.

– Эредет, он уже все понял, осознал, уяснил. И даже готов повернуть назад, – поспешил вмешаться Эфиан, все еще вися на друге.

Ой, не верится мне в его слова. Если готов вернуться, почему на лице столько злости? От несбывшейся мечты о подвиге? Так мы ему мигом подвиг устроим, пожизненный, всего-то делов найти сговорчивого пастыря, и за две минуты их с Сирин обвенчают.

– А там люди… – нарушив обмен гневными взглядами, будто пропела Благочестивая.

– Где? – Жармю рванулся так, что Эфиан мешком свалился на землю.

Естественно, нам пришлось пойти за ним. Но ведь ради этого все и затевалось?

Нет, не люди там были, а… Как можно назвать тех, кто умер, но по внешности этого не скажешь? И я не имею в виду оживших мертвецов. Люди разных возрастов и положений куклами замерли, навеки утратив жизнь. Работа горгонитов, как еще раз подтвердил Эфиан.

– Если убить горгонита, человек оживет? – мне вспомнился крестьянин, которого возможно сейчас отпевают как мертвого. А если случится чудо (это я о цели нашего похода, если что) и он вновь станет живым, что будет?

– Нет, – разрушил мои надежды эльф. – Это же не василиски и камнезмеи. В отличие от остальных, горгониты убивают не смотрящих им в глаза, а тех, на кого они посмотрят. Я же говорил, в те времена целые города умирали.

– И с какого расстояния они убивают? – заинтересовался Жармю.

– Понятия не имею, – подозрительно легкомысленно отозвался Эфиан. – Все горе-экспериментаторы, как вы понимаете, не могли рассказать о результатах эксперимента по причине безвременной кончины.

Вот оно как. И мы идем против таких монстров? Психи, натуральные, как сказала бы маман.

– Значит, это и есть та самая поляна? – рассуждаю вслух, скрывая дрожь.

– Та, да не очень. Это ведь и не поляна, а дорога какая-то, – в голосе Жармю слышится и разочарование, и недовольство.

– Но горгониты же здесь похозяйничали? – решилась уточнить Сирин.

– Они самые, – подтвердил Эфиан, подойдя поближе к одной из застывших фигур.

– И что тебя смущает? – спрашиваю, а самой не хочется знать ответ.

– Староста хорошо описал ту поляну, даже ночью разглядеть можно. И это не она, – поведал эльф.

– Я иду дальше, – Жармю сказал таким тоном, мол, вы как хотите, а я подвиг пошел совершать.

И мы пошли за ним. Ну не дураки, а?

А вдалеке начиналась гроза. Гром еще редко отзывался, нехотя, лениво. Но молнии то и дело расчерчивали белым и голубым затянутое черными тучами небо.

Сколько на эльфа не надейся, все равно в глушь заведет – гласит старое не то фелитийское, не то листигское присловье. Как вы уже догадались, мы опять зашли непонятно куда. И просить лешего о помощи бесполезно: в мертвом лесу нет Лес-Хаинэ. А если есть… Лично мне не хотелось бы с ним встречаться. Вы жаждете подвига с посмертным признанием заслуг? Тогда вперед!

Только на этот раз мы не заблудились, хотя это было бы лучше. Ломясь, словно медведи, через кусты, мы буквально вывалились на тропинку, ведущую к поляне. Хорошо так вытоптанную тропинку. Что ж, поляна действительно есть.

Стоило нам подойти поближе – на расстояние десяти-пятнадцати шагов, точней определить по темноте не удалось, – как эльф…

– Прости, Всевышний, ибо в грехе своем не верил в силу Твою, – ошарашено пробормотал Эфиан, падая на колени.

Ой, это что такое?

– Эфиан? Дружище, не пугай меня так, – Жармю теребил друга за плечо, но тот явно впал в молитвенный экстаз и не отзывался.

Ой-ей! Ну и дела. Видела Сирин за молитвой. Замечала, как Жармю иногда бормочет нечто весьма похожее. Но что Эфиан может быть фанатиком, и не подозревала.

– Эфиан! Да что с тобой?! – рыцарь рывком поднял друга на ноги и даже встряхнул для убедительности. – Эфиан, ну пожалуйста…

Мне показалось, или в голосе Жармю проскользнули плаксивые нотки?

– Не надо меня так трясти, – слегка запинаясь (это скорей от тряски), произнес эльф первые разумные слова.

– Фух… – Жармю облегченно выдохнул, но друга не отпустил.

– Да что с вами такое? – эльф недоуменно переводил взгляд с Сирин и меня на Жармю.

– С нами? – рыцарь едва не сорвался на крик. – Это не мы тут изображали картину «Паломники, пришедшие во храм Ольхи»!

У Эфиана хватила ума не уточнять «Я что ли?» и строить оскорбленную невинность. Глубоко вздохнув, он явно настроился на очередную лекцию. Что-то подсказывает – прерывать его не стоит, история может быть полезной.

– Ответьте мне, как еще должен реагировать ученый муж, воочию узревший септи он Т алис? – восторженно начал эльф, но, заметив наши вытянувшиеся лица, неуверенно уточнил – Не знаете септион Талис?

Мы синхронно покачали головами.

– И даже не слышали? – все еще надеясь на чудо, уточнил Эфиан.

Снова синхронное покачивание головами.

– Где вы только учились? – гневно сверкнул очами эльф.

– Тебе сказать? – подозрительно вежливо поинтересовался Жармю.

– Не надо, я сам знаю, – буркнул эльф и принялся объяснять. – Существует семь постулатов энергии или септион Талис. Если коротко, то вот они. Всякое живое и неживое существо состоит из энергии. Всякая энергия движется потоком. Энергетические потоки разных существ двигаются различно. И только поток энергии-времени равнонаправлен для существ из одного пространства. При этом энергетические потоки могут быть изменены внешней силой. Поток энергии-времени также может изменить направление под воздействием внешних сил. Тем не менее, существуют аномалии, в которых движение потока энергии-времени имеет отрицательное направление, то есть противоположное основному для большинства существ. Аномалии могут проявляться в виде круга, кольца, спирали.

– Ты хочешь сказать, что поляна – аномалия из этих постулатов? – сходу вник в суть Жармю.

– Именно! – засиял ясным солнышком Эфиан.

– Тогда все дело в аномалии, а не горгонитах? – предположил рыцарь.

– Нет, гораздо хуже. Есть аномалия: на поляне потоки энергии-времени двигаются в обратном направлении, причем предположительно по спирали. У попавшего на спираль замедлялся ход жизни – потоки вступали в противодействие, – но не останавливался полностью, ведь в определенные промежутки пространства-времени жертва попадала в поток с нормальным направлением. Но сейчас кое-что изменилось. И есть горгониты, чью работу мы уже имели сомнительное удовольствие видеть, – поморщился эльф.