Текст книги "В двух шагах от мечты (СИ)"

Автор книги: Меня зовут Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Бросаю один кусок прямо в руки девушки, марая их черными пятнами.

– Жаль, что мы не рисуем прямо глазами: едва ли у меня получится передать то, что я чувствую, – неуверенно произносит она, крутя уголек в руках.

– К черту правила – рисуй то, что тебе хочется, и так, как можешь! Я подправлю!

Жаклин медленно делает два шага вперед, протягивая ладонь с камнем к стене. Резкий взмах руки, и на холсте появляется первая линия, потом еще и еще одна, будто она пытается закрасить всю свою жизнь черным цветом.

Я наблюдаю со стороны, мысленно добавляя нужные детали, представляя, чем могут стать эти хаотичные темные мазки. Беру второй кусок угля и начинаю превращать фрагменты ее боли в образы надежды: ломаные линии становятся древесными стволами, листьями и тонкими стебельками. Я дорисовываю сверху пушистые шапки и летящие семена, превращая черный хаос в поле одуванчиков. Поле надежды и новой жизни!

Она отходит на пару шагов и замирает. С ее ресниц снова начинают капать слезы, и я надеюсь, что в этот раз от облегчения.

Будто сопереживая ее чувствам, в небе собираются тучи. Мы возвращаемся в дом, и девушка молча скрывается за дверью спальни, вытирая щеки тыльной стороной ладони. За окном начинается дождь. Легкие капли лениво спускаются с небес и, разбиваясь о жестокую действительность керамической крыши, разлетаются на мелкие осколки.

Как и мы сами разбились, столкнувшись с реальностью жизни.

Мне почему-то кажется, что дождь теплый, а, может, и соленый, как слезы Жаклин, тихо скатывающиеся по щекам и умирающие в мягкой ткани воротника ее платья.

Я расстилаю диван, укладываюсь сверху и закрываю глаза, но еще целую вечность не могу уснуть, пересчитывая боками впивающиеся пружины. Ненавижу эти тихие темные ночи, где мне то и дело слышится ее голос, по которому я так скучаю, а воображение не перестает рисовать ее образ.

Едва ли мне удается поспать пару часов, когда я просыпаюсь от странного звука. Будто кто-то со всей силы колотит в дверь кулаком. Я пытаюсь открыть глаза, стряхивая с себя остатки сна. Может, померещилось? Или приснилось? Тру ладонями лицо и сажусь, спуская ноги с продавленной софы.

Вновь раздаётся гулкий шум ударов, и я понимаю, что мне не показалось.

– Тодд, открывай! У меня миротворцы на хвосте!

========== Глава 4. Тодд ==========

Не зажигая свет и стараясь поменьше шуметь, медленно иду навстречу неизбежному. На ходу прикидываю возможные варианты развития событий. По крайней мере, я точно знаю, что за стеной не миротворцы.

Только я откидываю цепочку и рывком открываю дверь, как в комнату врывается парень, захлопывая ее за собой. Он шумно выдыхает и проводит ладонью по лбу, стирая капли пота.

– Что так долго? Я еле от них ушёл, – незнакомец разворачивается, пытаясь отдышаться, переводит взгляд на моё лицо и застывает на мгновение.

Парень делает два шага назад, с глухим стуком ударяясь о стену.

– Ох, чтоб меня, – выругивается он, – прости, брат, я, наверное, ошибся домом.

Видно, как он растерялся, но опасность быть пойманным сейчас затмевает все прочие мысли в его голове, поэтому вместо того, чтобы просто уйти, он выглядывает в маленькое окно у входа. Убедившись, что ничто больше не угрожает, парень резко задергивает занавески и делает пару шагов к выходу.

– Мне нужен был 138-й дом на этой улице. Видимо, в темноте не разобрал.

– Это он, – спокойно отвечаю я. Какой смысл скрывать, если, только выглянув наружу, он увидит номер, выведенный белой краской на стене?

– Постой… – колеблется внезапный гость, – А ты тогда кто такой? И где Тодд?

На ходу решаю, что безопаснее всего будет притвориться, а дальше разберусь по ситуации.

– Я его кузен, – вру, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно увереннее. Уповаю лишь на то, что этот парень не знаком с Тоддом настолько, что знает всех членов его семьи лично. Для убедительности протягиваю незнакомцу руку. – А где брат, я не знаю. Он ещё не возвращался.

– До сих пор? – прикусываю верхнюю губу и отрицательно мотаю головой, и на его лице отражается явное огорчение от услышанного. – Значит что–то пошло не по плану.

– Я думал кто–то «из ваших» наконец расскажет мне, где он? – как можно убедительнее интересуюсь я, изображая тревожное беспокойство о судьбе родственника.

– Ты же знаешь, персональные задания не разглашаются, – незнакомец складывает руки на груди и печально качает головой. – Это он попросил тебя дом в порядок привести к его возвращению?

– Да, именно так, – просто отлично, этот парень сам подкидывает мне сценарий, – работы тут, как видишь, невпроворот.

Краем глаза вижу Жаклин, выглядывающую из приоткрытой двери спальни. Парень тоже замечает девушку и переводит взгляд на ее тонкие ноги, выглядывающие из под широкой мужской футболки, в которой ей приходится спать. Убегая, мы практически ничего с собой не взяли, так что пришлось поделиться.

– Недавно женился, вот решили пожить отдельно да и домик в порядок привести заодно, – произношу я как можно небрежнее, но мое сердце так и колотится. – Ты прости, брат, – пытаюсь копировать его манеру разговора, чтобы звучать убедительнее, но ты нас немного отвлек.

– Ох, черт… ещё раз извините, – незнакомец снимает кепку и делает что–то вроде неуклюжего поклона в сторону девушки, – встретимся как-нибудь в штабе. Ты входишь в восьмой или в двенадцатый отряд? – спрашивает он так, будто это абсолютно очевидные вещи, хотя для меня больше похоже на тарабарщину. – За последние полгода нас стало вдвое больше – сейчас не разобрать, кого куда приписали, – он чертыхается, но я замечаю, что при упоминании мятежников в его глазах загорается дикий огонек.

– Я ещё не успел вступить… примкнуть…, – запинаясь, как бы оправдываюсь я, – Тодд обещал, что приведёт меня, как только вернётся.

Незнакомец вновь тяжело вздыхает, сжимая губы.

– Да, брат, видно их раскрыли… сожалею твоей потере. Но может, они затаились где? Да и вернутся, как горизонт расчистится, – кажется он действительно переживает.

Печально киваю ему в ответ, хотя прекрасно знаю, что семья Янг уже точно не вернется.

– Держи, – он достает ручку из кармана брюк и на куске бумаги кривым почерком набрасывает адрес. – Скажешь, что от Тодда, тебя примут. Я поручусь, если что. Нам сейчас, как никогда нужны добровольцы: только недавно при подрыве дороги в Капитолии четверо «наших» погибло.

«Террористы значит», – про себя думаю я.

– Ладно, я побегу: надо ещё сегодня до штаба добраться. Спасибо, что помог переждать, – отсалютовав, парень скрывается за дверью и исчезает в ночи.

Я остаюсь на пороге, и в моей голове проносится мысль, настолько быстрая, что я не могу ее удержать: «Никогда не присоединюсь к движению ради войны. Позовите меня, когда появится движение за мир».

Закрываю дверь и бросаю бумажку с адресом в огонь, но запоминаю адрес. На всякий случай.

Помню, что никогда не любил субботу. В преддверии выходного дня работы в пекарне становилось вдвое больше, так что приходилось пахать с раннего утра до поздней ночи. Теперь же, когда это день стал моим единственным выходным, я понимаю, что зря возмущался, дурень неблагодарный.

Утром я просыпаюсь от крика соседского петуха, мысленно желая пернатому гаденышу закончить жизнь в супе. Больше заснуть не выходит, поэтому я просто лежу на диване посреди гостиной, уставившись на стены. Если бы у нас были лишние деньги, их можно было бы перекрасить. Хотя к чему эти размышления сейчас?

Окончательно убедившись, что заснуть больше не выйдет, сонно бреду на кухню, где Жаклин уже что-то готовит, перемещаясь на паре квадратных метров со скоростью ветра.

В гостиной включается проектор, порция ежедневного бреда, обязательного к просмотру в каждом уголке Панема. Наше маленькое жилище наполняется голосом Клавдия Темплсмита. Краем уха улавливаю, что Голодные игры подходят к концу, и в живых осталось лишь трое трибутов: маленькая девочка из Дистрикта-11, девчонка из Пятого, похожая на лису, и здоровенный бугай из Второго.

Плюхаюсь на стоящий рядом с буфетом стул и, потягиваясь, широко зеваю.

– Значит жена, да? – заявляет девушка, раскладывая еду по тарелкам.

– Забудь, – разминая затекшую шею, отвечаю я, – вряд ли мы его ещё когда–нибудь увидим, поэтому сделаем вид, что я ничего не говорил.

Она кивает и принимается раскладывать столовые приборы и выстиранные выцветшие салфетки на столе, сбитом прежними хозяевами из плотной темной древесины.

– А как же то, что этот парень говорил про Восстание и мятежников?

– Мало ли что он говорил, все это нас не касается, – я тянусь к тарелке и, прихватив оттуда кусок хлеба, начиная его медленно жевать.

Будто собираясь с мыслями, Джеки садится напротив и, сложив локти на стол, заглядывает мне в глаза.

– Просто… им наверняка нужны врачи, и я подумала, что и ты тоже мог бы…

– Даже не думай об этом, – сурово прерываю я ее речь. – Я не для того тащил тебя через полстраны, чтобы ты, присоединившись к повстанцам, была подстрелена и убита где-нибудь под Капитолием.

Тявкать из-под лавки все смелые – еще неизвестно выльются ли действия этих сопротивленцев во что-то действительно значащее.

– Ты меня удивляешь, Тодд. Как можно оставаться в стороне, когда люди гибнут, пытаясь завоевать свободу для всех нас? – ее вопрос повисает в воздухе, и становится тихо. Из гостиной слышны восторги капитолийских зрителей от недавней битвы у Рога изобилия. Ну, и мерзость.

Собираюсь с мыслями и пытаясь придать словам вес, я хочу довести до неё свою точку зрения.

– Ты правильно сказала: гибнут. Жаклин, как ты не понимаешь, для них люди – это расходный материал. Вспомни хотя бы тех, чьи имена мы носим, ну, и где они сейчас?

– Это война, Тодд. Она не обходится без потерь. Что, так и будем умирать с голоду в дистриктах и отправлять детей на Голодные игры из года в год? – и будто в подтверждение произнесенных слов, Темплсмит в гостиной разрывается овациями, комментируя обстоятельства гибели вчерашних трибутов.

Она бросает на меня гневный взгляд, вскакивает со стула и начинает расхаживать по кухне.

– Прим, – перехожу я на её настоящее имя, – где ты и где война? – кажется, я говорю это вполне ласково. – Тебе только шестнадцать недавно исполнилось. Скажи мне, пожалуйста, что ты собралась там делать?

– Спасать жизни! – она яростно фыркает, словно нет ничего более очевидного, а я непроходимый тупица.

– Ты забыла, что одно восстание на этом свете уже было. Война, которая должна была положить конец всем войнам. И что мы получили в итоге?

– Значит, пора исправить последствия!

– Но это не в наших силах, как ты не понимаешь?! – раздражаюсь я все сильнее.

– Знаешь, если в моих силах спасти жизнь хотя бы паре солдат, я это сделаю! – перебивает она меня громко и с жаром, но потом добавляет тихо, наклоняясь ко мне. – Вот моя война, Тодд. Вот с чем я борюсь… со смертью.

Похоже, чаша моего терпения начинает переполняться, разбрызгивая яд во все стороны.

– Хватит, Прим! Хватит с нас этого политического дерьма. Я даже обсуждать это с тобой не собираюсь, ты никуда не пойдешь и точка!

– Хорошо, можешь оставаться при своем мнении, но меня это не остановит, – решительно заявляет девушка, практически бросая на стол тарелку с собственным завтраком.

Я хватаю её за запястье и дёргаю назад, заставляя посмотреть мне в глаза.

–Только попробуй без моего согласия хоть движение сделать в сторону мятежников, я все равно узнаю, и тогда тебе мало не покажется. Закрою дома и ключи отберу. Ты поняла? – шиплю я, сильнее сжимая ее руку.

Она стоит, натянутая, как струна и, насупившись, молчит.

– Я сказал: ты меня поняла? – мой голос и хватка становится тверже.

– С каких пор ты считаешь, что вправе решать за меня? – взрывается она, вырываясь.

– С тех самых, как взял на себя ответственность, еще той чертовой ночью, когда мы сбежали. Я оставил все, что имел, свою семью, свой дом, вся моя жизнь пошла наперекосяк, а теперь ты просто хочешь наплевать на это? – не замечаю, как и сам начинаю повышать голос.

– Но я не просила тебя сбегать! – кричит она, готовая расплакаться. Ты решил все сам, моего мнения даже не спрашивал. А теперь ты винишь во всем меня?

Джеки удивленно смотрит огромными испуганными глазами и пятится к выходу, а затем срывается с места и убегает в спальню, громко хлопнув дверью.

Идиот. Я ведь совсем не то имел в виду.

Теперь я чувствую себя просто ужасно. Определенно, не так старшие братья должны обращаться с сестрами.

Проходит уже второй час, но Жаклин так и не выходит из своей добровольной камеры заключения. Зная, что она бы никогда так со мной не поступила, подхожу к спальне и тихонько стучусь.

– Уходи, я не хочу с тобой разговаривать, – доносится ее голос с противоположной стороны двери, но я все равно вхожу, мысленно благодаря прежних хозяев, что в комнате нет замков.

Она лежит, уткнувшись лицом в подушку, и я присаживаюсь на краешек кровати.

– Прости меня, – неуверенно начинаю я. – Я не хотел тебя обидеть. Я просто разозлился. Слишком долго копил все в себе.

– Зачем извиняться, Тодд. Ведь ты прав. Ты мог бы построить свою жизнь так, как хотел, а из–за меня тебе пришлось оставить свою семью и уехать.

– Не из-за тебя. Ты ни в чем не виновата, – не могу поверить, что сам зародил в ней чувство вины за произошедшее. – Теперь ты моя семья, – тихо добавляю я и глажу ее рукой по спине.

Она начинает всхлипывать сильнее.

– Я могу надеяться, что булочки с корицей помогут хоть немного загладить мою вину?

Вижу, как уголки ее губ ползут вверх, и она вновь утыкается лицом в подушку, стирая слезы.

– Если только их будет много. Очень много, – хлюпая носом, бормочет девушка. – И ещё тебе придется поунижаться немного подольше.

– Уж в этом я мастер, – улыбаюсь я, соглашаясь на ее условия.

В то время как Джеки умывается и приводит себя в порядок, я возвращаюсь на кухню и ставлю тесто на рулеты с корицей – ее любимым лакомством. Пока я занят булочками, она тихо возвращается и заново расставляет на столе не тронутую с утра еду.

– Садись Тодд, мы же так и не позавтракали, – говорит она и я, слегка улыбаясь, приземляюсь на свое место.

– Это предложение заключить перемирие, или еда отравлена? – уточняю я, пытаясь ее хоть немного развеселить.

– А ты попробуй и узнаешь, – отвечает она, подталкивая ко мне тарелку с яичницей.

Следующие несколько недель пролетают незаметно: работы и домашних обязанностей становится все больше, а одиночество ощущается всё сильнее. Мы больше не разговариваем на тему участия в восстании.

А ночами мне все также снится она. Я больше не могу называть ее по имени… Больно.

Солнце садится прямо на крышу «нашего дома», кажется, руку протяни и поймаешь оранжевый шар в свою ладонь. Оно так ярко светит за ее спиной, что лица не видно. Китнисс разворачивается ко мне, смеётся, но когда я пытаюсь до нее дотянуться, пальцы покрываются кровью… её кровью.

– Китнисс! – кричу я и резко сажусь на диване, тяжело дыша в темноту.

Тру ладонями лицо и медленно бреду к окну: мне нужен глоток свежего воздуха. Пытаюсь распахнуть створки, но рама не поддаётся. Тогда я открываю дверь и выхожу на крыльцо.

Неспеша опускаюсь на деревянные ступеньки и смотрю, как на небе яркими точками рассыпались звезды. Окидываю взглядом долину, ставшую моим убежищем.

– Не спится? – произносит сонно Джеки и пристраивается рядом, тоже поднимая взгляд наверх.

– Прости, что разбудил, – складываю руки на груди и прислоняюсь головой к старой деревянной двери, – кошмар приснился. С тех пор как мы сбежали, я почти каждую ночь вижу ее во сне. И всякий раз она умирает.

– Надо просто перетерпеть, Тодд, – тихо говорит Жаклин. – А что еще остается? Только жить и терпеть.

Я ничего не могу сделать. Пока я даже не знаю точно, что с ней. Жива ли она?

«Жить и терпеть», – думаю я.

А где-то там она…

И я шепчу, шепчу ей, где бы она сейчас ни была: «Только живи, прошу тебя. Только живи».

Комментарий к Глава 4. Тодд

Дорогие мои, у меня недавно спросили в личке: когда будет новая глава. К сожалению, я сама иногда не могу ответить точно, но чтобы не пропустить обновление, просто зайдите в мой профиль и нажмите кнопку “Добавить автора в избранное”!

И да, плюсик или просто пара слов в комментариях очень порадуют автора.

Ваша VH

========== Глава 5. Китнисс ==========

Резко распахиваю глаза, внезапно дернувшись из-за разбудившего меня вопля. Подпираю ладонью голову и пытаюсь сфокусировать взгляд на очередном докладчике. Кажется, я опять задремала.

– Госпожа Президент, надеюсь Вы помните, что именно мои парни взорвали мост на границе с Капитолием, – вскакивая со стула, кричит Джоанна Мейсон, Победительница и ментор из Дистрикта-7. – А на прошлой неделе мы потеряли двадцать человек во Втором. Двадцать! Кто-то оповестил миротворцев, и отряд расстреляли быстрее, чем они смогли даже в город войти.

Судя по тому, как эта эффектная брюнетка прямо глядит в глаза главе Тринадцатого, становится ясно: у неё есть стержень, а её мужеству можно только позавидовать.

– Пока Четвёртый и Шестой сидят, поджав хвосты, мы вновь разгребаем всё дерьмо, за которое никто другой не хочет браться. А сейчас Вы просите послать моих ребят в Двенадцатый? Вы случайно не забыли, что в прошлый раз все шестеро оттуда не вернулись?! У Вас же теперь есть эти двое, – она гневно разворачивается, указывая рукой на меня и Гейла, – пусть отправляются туда и начинают, наконец, приносить пользу.

– Мисс Мейсон, – голос президента Альмы Койн звучит так мягко и в тоже время уверенно, – мы ценим участие Вас и Ваших подопечных в деле революции, но Двенадцатый еще не готов, тем более Ваши отряды имеют самый большой опыт, ведь Седьмой был первым из дистриктов, примкнувших к Восстанию.

Они продолжают перепираться, а я пытаюсь собрать воедино всю информацию, свалившуюся мне на голову так внезапно. Только утром нас с напарником нашли на границе со Вторым и привезли в эти темные катакомбы. Я предполагаю, что уже наступил вечер, а, может, и ночь, окон-то тут нет.

Сегодняшний день кажется таким длинным, будто не закончится и спустя вечность. Я пытаюсь поменьше зевать, хотя усталость даёт о себе знать ломотой в теле и лёгким головокружением. Нервно отбиваю ритм ногой, я жду, когда же, наконец, это собрание закончится, и мы сможем вернуться в любезно предоставленные нам для жилья железные коробки, больше похожие на тюремные камеры.

Все семьдесят пять лет, прошедших с Темных Времен, когда мы умирали на играх, трудились в поте лица, получая копейки, мучились от голода и сходили с ума от безысходности, Тринадцатый жил, развивался и наращивал боевую мощь.

Забытый всеми, но не Капитолием, он разрастался глубже и глубже под землю, как корневая система многовекового дерева. Даже, если захочешь срубить, с трудом в этом преуспеешь.

Как только нас доставили в подземный город, стало ясно: мы попали в огромный армейский механизм, где люди лишь мелкие винтики, по отдельности ничего не значащие. Практически с порога нам выдали по паре серых комбинезонов, грубые ботинки, а также рубашку и брюки такого же мышиного цвета. Не выделяться –вот главный принцип. Вряд ли такой жизни можно позавидовать, но эти люди не просто сумели выжить, но и бросили вызов Капитолию, поэтому их есть за что уважать.

За последний час бесконечной болтовни я уловила, что мы с Гейлом включены в особый отряд Победителей. И хотя мы не одержали победу в Играх, но, за неимением альтернативы, нам позволили числиться наравне с другими. Хеймитч уже слишком стар и по большей части пьян, чтобы от него был хоть какой-то толк. Да и где он сейчас, я даже не представляю.

Нас вывезли из окрестностей Капитолия вместе с Бити, как мятежники и обещали, и с тех пор, как мы прибыли, гения я больше не видела. Слышала лишь, что он должен постоянно находиться в штабе, отвечая за кибербезопасность Тринадцатого.

Собрание подходит к концу, и солдаты, наконец, расходятся. Боггс, командующий армией Дистрикта-13, просит нас с Гейлом остаться, а сам разворачивается на каблуках и ровным шагом покидает кабинет.

Я поднимаюсь со стула, разминая затекшие от долгого сидения конечности, и встаю в нескольких шагах позади Хоторна, готовясь к очередной промывке мозгов агитационной тарабарщиной.

– Не слишком-то они торопились себя проявить, – ворчу я, раскладывая в голове полученную информацию.

– Не все так просто. Ты же слышала рассказ их президента. Нужно было создать базу повстанцев в Капитолии, развернуть подполье во всех дистриктах, – говорит напарник, потягиваясь за столом. Кажется, ему по душе здешние ценности.

– Гейл, повстанцы просто сидели в сторонке и наблюдали все эти годы.

– Наблюдать и ничего не делать – это у народа Панема получается лучше всего, верно? – он собирается что-то еще добавить, но его слова прерываются звуком распахнувшейся двери.

Я застываю на месте и судорожно хватаю ртом воздух, будто вынырнула из–под воды в тот момент, когда легкие уже разрываются болью от недостатка кислорода.

Шаркающей походкой в зал входит Хеймитч, а следом за ним появляется и Хейзел с детьми. Внутри меня развязывается узел, так долго сдавливающий грудную клетку и мешающий дышать. Гейл вскакивает на ноги и кидается в объятья семьи, его мама плачет, уткнувшись лицом в серую робу. Последним в комнату входит Рори и закрывает за собой дверь.

Почему он её закрыл? Внутри начинает подниматься паника. Где они? Где мама и Прим?

Мой взгляд судорожно мечется по комнате в ожидании, что еще одна дверь сейчас распахнется, впуская мою семью внутрь. И только потом я замечаю потупленный взгляд Хеймитча и медленно опускаюсь вниз, закрывая лицо руками.

***

– Я сразу заподозрил неладное, когда вы начали так отчаянно нестись все дальше от центра арены. Девчонка Джоанны тоже не отставала, поэтому я был не удивлён, когда распорядители послали за вами переродка. Седьмая была без оружия – это её пушку вы слышали перед тем, как тварь добралась до вас.

Хеймитч кружит вокруг стола, размахивая пустой фляжкой и время от времени нервно заламывая пальцы. Его шаги отражаются эхом от каменных стен подземелья.

– Чем ты, дурень, думал? – кричит ментор на Гейла. – Так и хочется вмазать тебе да посильнее. Ладно, солнышко, но ты! Надо же было обсудить со мной прежде, чем давать деру!

От Эбернети больше не пахнет так, будто он искупался во всем винном ассортименте Капитолия. Кажется его ломает, и, бьюсь об заклад, он не отказался бы сейчас от очередной дозы белого ликера.

– Меня вызвали на допрос, проверяли на детекторе лжи, пару раз пересчитали ребра, – продолжает он. – Признаться честно, я был бы рад уже положить конец своему дерьмовому существованию, да, видимо, Капитолий решил, что ментор Двенадцатому ещё понадобится, и убедившись, что я ничего не знаю, отпустили. А потом Финник и Бити всё мне рассказали.

Он тянет к себе металлический стул, и по залу раздаётся противный скрип.

– Как только меня освободили, я сразу же связался со своим приятелем из Двенадцатого. Около полуночи он уже был в Шлаке. Забрал Хоторнов и спрятал в своём подвале, а через пару часов два дома поочередно вспыхнули, и я понял, что методы Капитолия не меняются. Когда-то и мой дом сгорел также.

Он поворачивается ко мне. И клянусь, я никогда не видела в его глазах столько боли.

– Прости, солнышко, он сказал, что стучал сколько мог, но дверь так и не открыли.

– Возможно, они где-то спрятались, например, у Пита? – хотя разумом я понимаю, что моей семьи у парня быть не может. Нет ни единого шанса, что его мать приняла бы беженцев из Шлака.

– Мы до последнего думали, что в твоём доме пусто. Когда в обгоревшем доме Хоторнов не нашли останков, их негласно объявили в розыск. Поэтому нам пришлось затаиться. А позже я связался с Коин, и они прислали проводника, чтобы мы смогли уйти через лес. Благо наши дистрикты рядом. А твой дом… – его голос становится тише. – … Я до сих пор не могу себе простить, что там нашли два тела.

Все замолкают. Кажется, даже перестают дышать, и эта оглушительная тишина раздирает меня на части, словно самая жуткая пытка. Хочется вжаться в нее, исчезнуть, раствориться в пустоте.

Мама. Прим.

Я срываюсь с места и бегу прочь. Не верю, что все происходит на самом деле. Разве так можно, просто взять и уничтожить жизни других людей? Нет, этого не может быть.

Я должна узнать наверняка. Мне нужно отыскать Бити.

Плутая по коридорам и трижды заблудившись, я все–таки нахожу путь к штабу. Спустя ещё пятнадцать минут мне удаётся поймать гения.

– Держи, – протягивает он листок с самой ценной для меня в этот момент информацией.

Хватаю бумажку и, наспех поблагодарив Победителя, несусь прочь по коридору, сбивая по пути людей и даже не извиняясь за это. Я прекрасно осведомлена, что в сектор штаба мне нельзя, но листок с тремя написанными на ней именами прожигает дыру в моей руке. Я не смогу дальше жить, если не узнаю точно, что произошло.

Ещё по дороге в Тринадцатый Бити пообещал достать нам информацию о том, где находятся наши родные, по списку имён, который каждый из нас ему передал. Даже о такой небольшой услуге пришлось просить тайно. В условиях военной дисциплины лишнего знать не положено.

Я еще дважды теряюсь, пытаясь отыскать отсек, в который меня поселили утром, в конце концов, оказываюсь в нужном коридоре и выдыхаю.

Гейл уже ждёт меня перед дверью комнаты, рассматривая носы своих армейских ботинок. Я проношусь мимо него, с грохотом хлопая дверью, разворачиваю лист и пробегаю глазами по родным именам.

Местоположение: Дистрикт-12.

Элизабет Эвердин – мертва. Причина смерти: сердечный приступ. Дата смерти: 1 июня 2124

Примроуз Эвердин – мертва. Причина смерти: пожар. Дата смерти: 2 июня 2124.

Пит Мелларк – мертв. Причина смерти: пожар. Дата смерти: 2 июня 2124.

Значит, в доме с Прим была не мама, это был Пит… Мой Пит…

Бумага падает из рук на каменный пол отсека. Убиты на следующий день после побега. Ничего не вижу перед собой… я умираю… Это я виновата в их смерти.

Я провалилась во всём, а теперь заперта здесь. Беспомощная и бесполезная. Всё, за что я так отчаянно боролась, исчезло. Даже жертва ради Прим на играх ничего не стоила. Прим…

– Прим! – крик рождается где-то глубоко внутри, поднимается все выше и выше и наконец застревает у меня в горле. Будто безгласая, я молча задыхаюсь от боли, пытаясь сделать хоть глоток воздуха.

Резко поднявшись на ноги, я срываю серое покрывало с постели и швыряю его через комнату. Следом летит подушка и одеяло.

Хватаю стакан с комода и со всей силы бросаю его в стену. Удар приходится в зеркало, и оно разлетается на сотни мелких осколков.

Ухватившись за края комода, захлебываясь в рыданиях, выдергиваю ящики и разбрасываю по комнате их содержимое.

– Ненавижу! – кричу я. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу!

И продолжаю швырять все, что попадается под руку, ощущая на губах соленые слезы, струящиеся по щекам.

Меня обхватывают крепкие руки Гейла и пригвождают к месту. Я продолжаю дергаться, лягаться и вопить.

– Перестань, – тихо говорит он мне в ухо, не собираясь отпускать.

Я делаю вид, что не слышу. Или мне теперь уже просто наплевать. Я пытаюсь вырваться, но он лишь сильней сжимает меня в кольце своих рук.

– Отпусти меня! – царапая его, во все горло ору я.

В этот момент я ненавижу его за то, что он такой высокий. За то, что такой сильный, ненавижу за то, что я не могу избавиться от его объятий.

Я просто ненавижу! Его. Себя. Всё вокруг.

Всхлипы не утихают, истерика не прекращается, и я слабею, превращаясь в водопад из слез, которые никак не перестанут литься.

Гейл отпускает меня и кладет руки на плечи. Я не в силах даже посмотреть ему в глаза. В изнеможении припадаю к его груди и, не переставая рыдать, прижимаюсь щекой к серому комбинезону.

– Прости, это моя вина, – шепчет он. – Не надо было нам уходить.

Всё вокруг кружится, а потом я начинаю задыхаться и проваливаюсь во тьму…

========== Глава 6. Китнисс ==========

Белый холодный свет слепит глаза. Я зажмуриваюсь, пытаясь понять, где нахожусь. В висках пульсирует тупая ноющая боль, а тело будто наполнено расплавленным свинцом.

– Как себя чувствуешь? – медленно поворачиваю голову и вижу на кровати у противоположной стены молодую девушку. Стараюсь встать, но голова всё еще продолжает кружиться, и я падаю обратно на подушку.

– Лежи, врач сказал, что обморок произошёл из-за сильного переутомления. Ты вчера потеряла создание, и твой друг тебя принёс, – её голос переливается подобно легкому звону колокольчиков в летний день.

Полуприкрыв глаза, рассматриваю свою соседку. Ее рыжие, словно пламя волосы спускаются на плечи – длинные и тонкие, как медные нити. Молочно–белая кожа буквально просвечивается, но зеленые и глубокие, как океан, глаза компенсируют всю эту бледность. В одной руке она держит книгу, а другой теребит браслет, собранный из морских ракушек.

– Он приходил, пока ты спала, – добавляет незнакомка, улыбаясь лишь уголками губ, прикрывая рот книгой.

– Кто приходил? – с трудом шепчу я, пытаясь восстановить в голове последние воспоминания.

– Парень, высокий такой, брюнет. Сидел рядом, пока ты не очнулась, держал за руку.

И тут меня накрывает волной осознания вчерашнего. Я со стоном выдыхаю, когда любимые имена вновь вспыхивают в разуме. Потерянные навсегда… Как бы я хотела, чтобы кто-то подошел ко мне сейчас и сказал, что все произошедшее – сон. Но это реальность…

Голова снова раскалывается, стены палаты начинают медленно уплывать, словно вальсируя вокруг моего стонущего разума.

– Мисс Эвердин? – молодая медсестра уверенным шагом входит в комнату, отодвигая занавеску около моей кровати. – Рада, что Вы очнулись. Как самочувствие?

Она подходит на пару шагов ближе, сжимает запястье и засекает пульс.

– Я позову доктора, он проверит Ваше состояние, – девушка нажимает на кнопку возле изголовья, и огонек загорается красным. – Энни, пойдем. Время твоего сеанса у доктора Аврелия.

Значит, мою соседку зовут Энни. Точно, Энни Креста, вспоминаю я, Победительница из Четвертого, вот почему её лицо мне показалось таким знакомым.

– Прошу прощения, Китнисс, – говорит она, улыбаясь. – Я должна идти, но скоро вернусь.

Медицинская сестра уводит ее из комнаты, дверь позади них закрывается, а я с трудом переворачиваюсь на бок и сжимаюсь, задерживая дыхание, чтобы не дать крикам вырваться из глотки.

Я корчусь на казенной кровати, стараясь найти такую позу, чтобы замереть и какое-то время не чувствовать боли от того, что не знаю, как мне жить. Ее так много, что она не помещается во мне, да и с этой напастью к врачу не пойдешь: разве я смогу объяснить, почему меня изнутри словно разрывает на части.

Провожу пальцами по белым снежинкам, разбросанным нитками по темно–серому полю стеганого одеяла, и постепенно они начинают расплываться от слез, застилающих мой взор.