Текст книги "В двух шагах от мечты (СИ)"

Автор книги: Меня зовут Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Гейл, – радостно кричу я ему и машу рукой.

Они одновременно поворачиваются, и я с удивлением обнаруживаю, что рядом с ним стоит Мадж.

– Примроуз? – она подходит ко мне и обнимает настолько крепко, что воздух выходит из лёгких, Гейла же останавливает по дороге какой-то незнакомый мужчина, и он, кивком ответив на мою приветственную улыбку, останавливается для разговора с ним. – Ты жива! О, я не могу поверить! Я так рада видеть тебя снова. Когда ты вернулась? Где была всё это время?

– Я вернулась пару дней назад, – отвечаю я, прислонясь боком к деревянному прилавку. – Два года жила в Седьмом. Это очень долгая и запутанная история, Мадж. А вы с Хоторном вместе?

Она смущенно улыбается и, будто сама ещё не может поверить в случившееся, кивает.

– После того, как они с Китнисс расстались, мы с ним постепенно сблизились, – тихо говорит она, опуская смущенный взгляд.

– Расстались с Китнисс? – Я переспрашиваю, стараясь придать голосу обычное звучание. Мадж отводит глаза, словно пытается найти способ сказать что-то не очень для неё приятное.

– Я не знаю точной причины, Прим. Тебе лучше спросить у Китнисс. Гейл мне много не рассказывал, но он был сильно разбит, когда твоя сестра уехала, оставив его здесь одного. Они были вместе примерно месяцев восемь, – я не могу в это поверить, кажется, что даже дышать перестаю. Чтобы справиться с головокружением и эмоциями, я на секунду опускаю веки. Перед глазами у меня все красно от ярости, которая бурлит во мне. Я подхватываю сумки и, одарив девушку благодарным взглядом, думаю про себя: «Спасибо, что проболталась, Мадж».

– Мне нужно бежать – передавай привет Гейлу, хорошо? – протараторив, я разворачиваюсь и несусь домой. Предательски слезы вновь начинают жечь глаза, но я держусь.

Шагая обратно к дому, я трясусь от злости и разочарования. Но теперь к моим чувствам добавилось еще кое-что: решимость, потому что я собираюсь сказать сестре то, что уже не взять обратно. Высказать абсолютно всё, так как настолько зла, что слова бесконтрольно просятся с языка и искрятся перед глазами.

Я кидаю сумку с продуктами под стол и на этот раз без стука врываюсь в комнату Китнисс, которая сидит на подоконнике, печально глядя в окно. Она удивленно поднимает взгляд на меня.

Утирая глаза, злюсь, что не могу не плакать, и буквально кричу на нее:

– Я изводила себя, испепеляя чувством вины, пыталась достучаться до тебя с самого приезда, сотни раз прося прощения, а ты обвиняла меня в том, что я попыталась построить свою жизнь заново, когда сама в это время встречалась с Гейлом?!

Натянутым, как струны, голосом, она шипит:

– Я с ним не спала, в отличие от тебя, – холодно отрезает она, словно разговаривает с посторонним, – правда ведь, Прим?

– Только то, что у тебя не было секса с Гейлом, ситуации не меняет. Ты точно также пыталась начать сначала. Но ты обвиняешь лишь нас, упиваясь своим горем, и не замечая того, что мы с Питом оказались в точно такой же ситуации, как и вы.

Я разворачиваюсь кругом, чтобы закрыться в своей комнате, но Китнисс следует за мной по пятам.

– Вернись! – кричит она.

– Отстань! – Я пытаюсь закрыть дверь перед её носом, но она успевает вклиниться ногой. – Ты лицемерная эгоистка! – выплевываю я ей в лицо. Я таких слов не то что не говорила никогда – даже думать себе не разрешала.

Я отталкиваю её и убегаю в глубь комнаты. Она идёт за мной следом.

– Как это произошло? – требует рассказать она.

Я падаю на кровать, Китнисс встаёт напротив. Рыдание вырывается из моего горла.

– Я всегда хорошо к нему относилась. Просто в один день мне показалось, что он для меня больше, чем просто друг. А ему тоже было тяжело! – выкрикиваю я.

– Ты хочешь, чтобы я вас пожалела что ли? – лицо Китнисс искажается в усмешке.

– Я лишь пытаюсь объяснить. Мы не знали, что ты жива. Мы оба ждали тебя, сходили с ума, – рыдаю я.

– Просто прекрати. Я не хочу слышать оправданий, Прим.

– Нет, ты послушай, потому что я оставила его, ведь ясно вижу, что Пит всё еще любит тебя, – добавляю я. – Не меня.

– Как я могу верить в то, что ты говоришь?

– Ты должна, потому что это правда, – дрожа я продолжаю, – ты понятия не имеешь, сколько значит для меня твое мнение. Как сильно я на тебя ровняюсь, и как ты… – в последнюю секунду голос мне изменяет, и больше я не могу выдавить из себя ни слова, даже фразу закончить не в состоянии.

Китнисс поджимает губы, её подбородок дрожит, и она едва сдерживает слезы.

– Знаешь, о чём папа всегда меня просил? – говорит она и поднимает выше голову. – Заботься о сестре. Что я и делала. Я всегда старалась ставить тебя на первое место. Знаешь, как мне больно сейчас? Ты хоть представляешь, как было тяжело находиться в Тринадцатом? Я с ума сходила от одиночества и мечтала только об одном – вернуться домой, но я не могла, потому что моего дома больше не существовало.

– Но ведь я тоже скучала, Китнисс. Сильно. И Пит скучал по тебе. Скучал как сумасшедший. Он больше года ходил словно тень, мне кажется, что несмотря на то, что по телевизору объявили о вашей с Гейлом смерти, он ждал тебя.

Она закрывает лицо руками и начинает рыдать.

– Прости, – плачу я. – Мне очень жаль, что все получилось так. Но ты мне нужна, Китнисс.

Я делаю шаг к ней на встречу, и она отвечает тем же. Заливаясь слезами, мы падаем на пол в объятия друг друга. Облегчение, которое я испытываю, невозможно описать словами. Мы сестры, и нет ничего, что она или я могли бы сказать или сделать, чтобы изменить это.

Китнисс просит меня рассказать, как мы жили эти два года в Седьмом, и я рассказываю. Она вытирает глаза рукавом и тихо слушает. Я опускаю моменты, касающиеся наших отношений с Питом, а в остальном описываю все: побег, новые имена, его бесконечную работу, мою учёбу и стажировку у местного доктора, наконец, участие Пита в Восстании, то, что он сам рассказал мне в письме. Сестра садится и серьёзно говорит:

– Только не притворяйся, что тебе безразличен Пит, только для чтобы пощадить мои чувства, – она сглатывает, поморщившись, будто у нее болит горло. – Если в глубине души ты его всё ещё любишь… если он любит тебя, то я никогда…

Я открываю рот, пытаясь объяснить, что наши отношения уже в прошлом, но она жестом приказывает мне замолчать.

–… пусть мне будет тяжело, но я не хочу стоять у вас на пути, понимаешь? Я серьезно, Прим. Ты можешь сказать мне.

– О, Боже, Китнисс, нет! Я была у него в тюрьме, и мы все выяснили. Он не подходит мне, как парень. Совершенно. И я ему тоже, как девушка, не подхожу. Просто… думаю, просто мы оба очень по тебе тосковали, – нащупываю ее руку и сцепляю наши пальцы. – Даю слово сестры!

Я рассказываю всё, что чувствовала и держала глубоко внутри, не имея возможности поделиться. Рассказываю, как плакала по ночам в подушку, стараясь не разбудить Пита, которому приходилось вставать чуть свет на работу. Два года я держала эту бесконечную горечь в себе, и теперь она знает обо всём, что случилось с момента Жатвы, и я снова чувствую, что обрела родного человека.

Мы лежим на одной кровати как в старые добрые времена – я поворачиваюсь на бок и, оказавшись лицом к лицу с сестрой, спрашиваю:

– Ты все ещё любишь его? Пита?

Китнисс начинает опять всхлипывать:

– Я не знаю, все так запуталось, – она закрывает руками лицо.

– Ты его не простишь?

– Я не могу простить, Утенок, – качает она головой.

Я больше ничего не говорю, но моё сердце болит, потому что сейчас в нём такая мешанина чувств, что только время сможет расставить всё по своим местам.

Я иду на кухню и завариваю Китнисс чашку чая с листьями смородины, которые с утра сорвала на заднем дворе соседского дома. Мама часто поила нас таким перед сном. Секунду размышляю: не добавить ли туда немного алкоголя, я подсмотрела это в каком-то фильме. Чтобы успокоить нервы, роскошная богатая капитолийка разбавляла чай ликером. Но в самый последний момент передумываю.

Сегодня я засыпаю в комнате сестры, забравшись к ней под одеяло и свернувшись калачиком рядом.

– Когда приеду в университет, буду встречаться с кучей парней. Когда еще представится такая возможность?

– Только попробуй, – строго угрожает она, поворачиваясь ко мне лицом. – Зачем тебе куча? Одного, но хорошего вполне хватит.

– Ну я же гипотетически, не в прямом смысле говорю, – улыбаюсь я, подкладывая под щеку ладонь. – Знаешь, что меня больше всего расстраивает? Что мы с Питом никогда уже не будем дружить как раньше. Не после такого. Его уже не вернешь, а он был моим лучшим другом в течение двух лет.

– У нас с Гейлом тоже всё начиналось так просто, так легко, а теперь мы с ним просто знакомые. Я лишилась друга, которого знала лучше кого-либо, и напарника, который на самом деле понимал меня.

Сердце начинает покалывать. Когда она произносит эти слова вслух, я осознаю, насколько все действительно печально.

– Вы ещё можете стать друзьями. Через несколько лет. Время лечит, это я тебе как будущий доктор говорю.

– Всё равно будет не так, как раньше.

– Да, – соглашаюсь я, – всё будет уже не так. И мы обе это знаем. Все изменилось.

***

Я ставлю сумку у порога, и мы вместе идем сидеть на крыльце с черничным чаем. Тёплый плед, накинутый на мои плечи, обнимает, точно пушистый лис. За лето мы собрали простыни с мебели, помыли окна, повесили занавески. Я даже постаралась привести в порядок сад. Этот дом больше не навевает беспросветную тоску.

На улице сегодня сыро и зябко. Прошёл дождь, и от травы под ногами носки сразу становятся важными. Китнисс присаживается рядом на угол скамейки, где, лежа на одеяле, спит Лютик, сгребает его в охапку и скидывает на землю. Забравшись под одеяло, она подбирает кота, устраивая его у себя на коленях.

– Ты же не будешь против, если я оставлю его у тебя? – спрашиваю я, почесав кота за ухом и она молча кивает. – В общежитии не разрешают держать животных.

Я смотрю на разлившиеся краски остывающего сада в моей кружке. Можно целую вечность сидеть, глядя на лес, слишком рано в этом году окрасившийся в охру и кармин, жаль, что до моего поезда осталось совсем немного времени.

Мы пообещали писать друг другу так часто, как сможем. Пообещали звонить. Хоть мы и будем редко видеться, в моем сердце разливается тепло, когда я думаю о ней. У меня есть родная спина, за которую я всегда могу спрятаться, а у сестры есть я.

Мы прощаемся у вагона, Китнисс хлопает ладонью по лбу, вытаскивая из кармана номер телефона, чуть не забыв отдать, и я, улыбаясь, обнимаю ее. Она в ответ смеется теплым смехом. Настоящим смехом.

Я не теряю свою сестру. Просто каждая из нас идет своей дорогой. Мы разлетаемся на разных ветрах, но воссоединимся вновь. Мы как и раньше вместе, просто двигаемся по компасу в разных направлениях.

Я машу ей рукой, бросая последний взгляд из вагона на длинный перрон, и поезд трогается. Я вспоминаю всё, о чем мы говорили эти несколько недель. Вспоминаю Пита. Анализирую всё, что произошло между ними… и между нами и понимаю, что любовь пугает. Она меняется. Может уйти. Любовь – это риск. Но я не буду её бояться. Я хочу быть смелой! Поэтому прощаясь с пропахшим яблоками августом и с домом, я улыбаюсь, когда внезапно дверь купе распахивается, и в проёме показывается темная макушка.

– Рори? – удивлённо спрашиваю я. – А ты что здесь делаешь?

Он откашливается, прочищая горло, расправляет плечи и поднимает на меня смущенный взгляд.

– Я в соседнем вагоне. Заметил вас на перроне, но подходить не стал. Еду к Вику в Третий. Он поступил там в колледж – это типа нашей школы только для старшеклассников, на факультет робототехники, ему Бити Литье помог. А, прости, ты, наверное, не знаешь кто это, – добавляет он, потирая рукой шею. – А я хочу посмотреть мир, раз теперь появилась такая возможность. Бросить вызов океану, или, как там говорят… ну не знаю, типа того.

Я широко улыбаюсь и отвечаю:

– Звучит заманчиво! Ну, давай же! – смеюсь я. – Что же ты застыл? Заходи, чаю попьём.

========== Глава 5. Китнисс ==========

В доме прохладно, потому что за окном весь день льёт дождь, окутывая Деревню Победителей лёгкой дымкой. Шторы задернуты, в спальне горит одна-единственная лампочка у кровати. В открытом ящике тумбочки лежат несколько писем. На самом верхнем так и нераспечатанном конверте аккуратным почерком стройно выведены слова: «Дистрикт 2, Колония 458».

Первое письмо пришло спустя год. Потом ещё по одному каждый месяц, но я так и не решилась прочесть ни одно из них. Каждый раз, получая по почте очередной блеклый конверт, я даю себе обещание: «Завтра. Я сделаю это завтра!», но когда «завтра» превращается в «сегодня», я вновь нарушаю собственную клятву.

Я сижу на диване и наблюдаю, как секундная стрелка настенных часов медленно перемалывает время, сменяя второе сентября третьим. Годовщина нашего знакомства. Четыре года назад.

Прим уехала учиться в Третий, а я осталась. Снова. И продолжаю жить так, как если бы Пита Мелларка никогда не существовало в моей жизни. Иногда получается, иногда нет. Большую часть времени нет. Я пытаюсь притвориться, что наших отношений никогда не существовало, обмануть свой разум, но он упорно отказывается стирать воспоминания.

Раньше, когда я думала о своей жизни, то мысленно разделяла всё на «события до смерти отца» и «события после». Теперь же, когда в ней случились Игры, Пит, Тринадцатый и гибель мамы, я уже не уверена какой из моментов считать точкой невозврата.

Прошло полтора года с тех пор, как наши с Питом пути окончательно разошлись в день свержения власти, но я по-прежнему продолжаю думать о нём. Неделю назад я слышала, что новое правительство решило освободить часть политических заключённых. Джоанна не признается, но я знаю, что она не один раз ездила в Капитолий, и мне кажется, что это как-то связано с Мелларком.

Я помню как его терзала сложившаяся ситуация, когда мы окончательно расстались в тюремной камере Капитолия. А теперь меня мучает ещё и чувство вины из-за того, что произошло в кабинете у Сноу.

Нужно просто уйти спать. Может быть, каким–то чудом я просплю большую часть завтрашнего дня, и ещё один день, бывший когда-то нашей годовщиной, сотрётся из моей жизни.

Я укрываю себя лёгким одеялом, заворачиваясь в него, словно гусеница в кокон, тянусь и выключаю лампу.

Завтра. Я сделаю это завтра.

***

Тёплые лучи мягкого осеннего солнца пробиваются сквозь окно моей спальни, а я обдумываю, как лучше провести сегодняшний день. Отодвинув лёгкую занавеску, я выглядываю в окно. Солнце в вышине затуманено белой дымкой, какая часто бывает в октябре по утрам, я раскрываю створки, и внутрь тут же врывается утренняя колющая прохлада.

Несмотря на то, что в Двенадцатый вновь вернулось лето, внезапно начавшись в первых числах октября, по утрам уже пронизывающе холодно. Я поеживаюсь, растирая голые плечи теплыми пальцами, и предвкушаю сегодняшний день. В последние пару недель лес словно взорвался сочнейшими красками и, пока погода позволяет, я знаю, что снова отправлюсь на охоту. Иногда я встречаю в лесу Гейла. Раньше мы, просто кивнув друг другу, расходились в разные стороны, но на прошлой неделе случайно встретившись, вместе подкараулили стаю диких уток возле озера, а затем вернулись домой как в старые добрые времена, тихо ступая бок о бок под вечерним солнцем и вдыхая густой запах тёплой земли и опавшей листвы. Не знаю, можно ли это считать шагом на пути к возвращению нашей дружбы, но удивительное чувство покоя и умиротворения наполнило моё сердце в тот день.

Я умываюсь, натягиваю любимые удобные брюки и свитер, заплетаю привычную косу, и бодрым шагом спускаюсь вниз, но, дойдя до середины лестницы, чувствую, что моим планам не суждено исполнится, потому что на диване посреди гостиной сидит Джоанна.

Я мысленно перебираю все поводы, по которым подруга могла явиться ко мне в такую рань, но, если судить по тому, что в руках она вертит чьё-то фото, это может означать только одно. Последние полгода Мейсон постоянно предлагает мне всё новые и новые варианты заполнения пустоты в графе «возлюбленный», убеждая, что со временем станет легче; что я встречу кого-нибудь, кто сможет отвлечь меня от угнетающих мыслей. Но до сих пор еще никто не заинтересовал меня настолько, чтобы ради него я захотела хотя бы выйти из дома. Джоанна переехала из родного дистрикта сюда вместе с Ником, надеясь, что под её чутким присмотром у меня что-нибудь да выйдет. А может, им просто легче начинать жизнь с начала на новом месте.

– Даже не пытайся сбежать в лес или что ещё хуже, остаться дома и хандрить, когда все собираются праздновать, – подчеркивая каждое слово, произносит она, услышав скрип лестницы под моими охотничьими сапогами.

– Я не хандрю, – спокойно отвечаю я, обхожу ее и присаживаясь рядом с Мейсон на диван в гостиной. – Но вообще-то ты права: я собиралась провести весь день в лесу.

– Ты хоть знаешь, какая сегодня дата?

–Десятое, а что?

– Эвердин, даже я в курсе, что сегодня День Дистрикта-12, а это, между прочим, даже не моя родина. Так что давай, поднимай свой прекрасный зад, потому что ты просто обязана сегодня пойти с нами. И знаешь что? – улыбаясь, она обнимает меня, придвигаясь поближе. – Из Тринадцатого приедет мой друг – он будто создан специально для тебя! Его зовут Марк. Рассказать?

– Конечно, расскажи, – обреченно соглашаюсь я, давно уяснив, что отказываться бесполезно.

Джоанна тратит возмутительное количество времени, выбирая мне одежду, заставляя заплести волосы, и сама наносит на лицо макияж, а я не могу поверить, что позволила ей сотворить это со мной. Последний раз проверяю свое отражение в зеркале и выхожу из комнаты, но как только Мейсон замечает меня, сразу начинает качать головой. Раздражаясь, она вскидывает руки в воздух.

– Ну что теперь? – вздыхаю я, окидывая себя взглядом снизу вверх. – Я опять неподходяще оделась? Ты и так заставила меня заплести волосы, но ещё и раскрасила словно для парада трибутов.

– Ты великолепно выглядишь, однако я хочу, чтобы ты надела то голубое платье, которое я привезла из Капитолия.

– Я сожгла его, припоминаешь? – говорю я, складывая руки на груди.

– Черта с два, ты это сделала, – бросает она, подталкивая меня обратно к спальне. – Иди и надень его, чтобы мы могли, наконец, уйти. Ник уже дважды заглядывал.

Заставив себя напялить это ужасное короткое платье, я спускаюсь вниз, где в гостиной уже ждут Джо и Ник. Рядом с ними, спиной ко мне, стоит высокий светловолосый парень. Видимо, тот самый Марк. Я тихо подхожу, чтобы поздороваться, но он поворачивается прежде, чем я успеваю протянуть руку. Инстинктивно я делаю шаг назад.

– Привет! – говорю я.

– Привет, – он долго меня рассматривает. – Неужели это ты?

– Это я.

Вглядываюсь в знакомые черты и вспоминаю, что когда-то мы учились в одном классе. Самое яркое моё воспоминание об этом парне ограничивается тем, как он съел слизняка на спор. В младшей школе такой поступок считался достижением.

– Что ж, не важно. Ты стал… выше.

Что за глупости я несу?! Естественно, он стал выше, ведь прошло больше двенадцати лет. С его светлыми прямыми волосами, мраморной кожей, словно не видящей солнца годами, и розовыми щеками он похож сына капитолийского аристократа. С таким-то именем особенно!

Кивая, он произносит:

– А ты… совсем не изменилась.

«Интересно, это хорошо или плохо?» – думаю я, пожимая плечами.

– По-моему, с третьего класса я выросла как минимум в полтора раза.

– Нет, я не это имел ввиду, – поправляет он сам себя, – ты… ты именно такая, какой я тебя запомнил.

Марк тянется ко мне, и я отодвигаюсь, считая, что он хочет обнять мои плечи, однако парень просто поправляет прядь моих волос, возвращая её обратно в причёску, и то, как я реагирую на этот невинный жест, приводит меня в ужас. Но он, кажется, не замечает.

Джоанна с надеждой смотрит в мои глаза, ожидая реакции на её друга. На секунду мне становится совестно перед подругой, ведь она так старается меня подбодрить. Хочется доставить ей радость, поэтому я улыбаюсь Марку и выхожу с ним под руку на улицу.

Солнце светит настолько ярко, что поначалу я совсем слепну, и несколько мгновений стою и моргаю, пока глаза не привыкают к свету. В застоявшемся осеннем воздухе чувствуется запах опавших листьев и дыма. К центру дистрикта змейками тянутся ручейки из людей. Мы идём плечо к плечу с моим новым знакомым, и лишь одна я сохраняю молчание.

– Мои родители много лет назад перешли на сторону сопротивления. Я учился в пятом классе, когда мы тайно сбежали в Тринадцатый, – увлечённо рассказывает парень, и я натягиваю лёгкую улыбку, пытаясь изобразить нечто среднее между интересом и восхищением. – Там я закончил школу и стал пилотом планолета. Спасибо, кстати, что пригласили, – кивая Нику с Джо, улыбается он. – Я ещё не решил в каком дистрикте остановиться, чтобы осесть.

– Спасибо, что приехал, – говорит Джо и, довольно улыбаясь, переплётает свои пальцы с Хорстом. Я замечаю этот невинный жест и не могу не порадоваться за нее.

– А ты по-прежнему заплетаешь роскошные косы, – продолжает Марк.

Я трогаю заплетенные на виске волосы. Странно, что из всего произошедшего в школе, он помнит только мою прическу. В те времена косы мне заплетала мама.

– Думаешь, они роскошны?

– Да, как будто… дорогой хлеб.

– Хлеб? – несколько нервно смеюсь я. Вот уж про что я сейчас не хочу вспоминать, так это про хлеб. И про всех тех, кто с ним мог быть связан, поэтому выдавливаю сухое «Спасибо» и отворачиваюсь в сторону.

После свадьбы Финника и Энни в Тринадцатом я не была ни на одном празднике. Власти дистрикта в этом году постарались на славу: по всему периметру площади расставили столики, соорудили подобие бара, построили высокую сцену, позвали музыкантов. Мэр уже заканчивает свою речь, дети носятся вокруг сцены, и я первые за долгое время понимаю, как всё изменилось. Голодных игр больше нет. Теперь они могут жить, не боясь в один прекрасный день стать выбранным. Только я не могу стереть из памяти то, чего мне стоила эта свобода.

– Там Хеймитч у бара, – говорю я и, обрадовавшись поводу сбежать, шагаю прямиком к ментору. Начинает играть громкая музыка, и люди подтягиваются к самому центру площади, где уже начались танцы.

– О, солнышко, – радостно приветствует он меня, зажимая между пальцами бокал с белой, слегка мутной жидкостью, – хочешь выпить со мной за компанию или соскучилась по душевным беседам?

– Вряд ли. Хотя зависит от того, за что мы будем пить: чтобы отпраздновать или чтобы забыть?

– Скорее, забыть, – делая большой глоток, отвечает он, улыбаясь короткой, беглой ухмылкой. На мгновение мы оба застываем в неловком молчании, словно каждый из нас вспоминает что-то о чем все равно не осмелится сказать вслух. Затем он неожиданно суёт мне в руку квадратный стакан:

– Белого ликёра?

– Пожалуй, нет. – Отпихиваюсь от стакана. – Сам пей.

Он качает головой, все-таки пододвигая бокал ко мне ближе.

– Я бы хотел предложить тебе что-то получше, но у них здесь ничего больше нет.

Я с минуту кручу его в руках. Обычно я не пью, но на этот раз хочу сделать всё возможное, чтобы этот день пролетел как можно быстрее, поэтому делаю большой глоток. Мне не нравится ни чуть сладкий, противный вкус во рту, ни то, как по горлу медленно растекается холодный напиток, неожиданно обжигая крохотными язычками пламени, но я все равно допиваю до конца и возвращаю пустой стакан ментору.

Проходит полчаса, и алкоголь определенно делает своё дело. Я чувствую себя легко и непринуждённо. И хотя я совершенно не пьяна, даже не возражаю, что Марк опускает руку мне на плечи.

Джо и Ник ушли пару минут назад покорять танцпол. Мейсон выделывает какие-то жуткие танцевальные па, но, несмотря на это, её парень смотрит с нескрываемым обожанием, хотя, кажется, и побаивается, что она и его заставит присоединиться. А Марк рассказывает мне о… вот черт. Я понятия не имею, о чем он говорил всё это время. Похоже, о чём-то, связанном с планолетами. Не думаю, что я вообще его слушала.

Один раз ему удаётся даже уговорить меня потанцевать, и, возможно, мне кажется, но я словно вижу пару голубых глаз, наблюдающих за мной. Я моргаю, стараясь отогнать галлюцинацию, вызванную алкоголем. Светлые волосы острижены слишком коротко, но этот взгляд… нет, мне определённо показалось. Не стоило пить даже рюмку того неизвестного пойла с Хеймитчем.

Мне тут же хочется скинуть с себя руку моего нового «парня» и броситься бежать. Извиняясь, я удираю в сторону сцены, в туалет. Засовываю руки под струю воды и замечаю, как сильно они дрожат. Делаю несколько успокаивающих вдохов, глядя на своё отражение.

Может ли это действительно быть Пит? Или просто игры моего воспаленного воображения?

Я едва успеваю открыть дверь, как чья-то рука сжимает моё запястье и тянет за сцену подальше от толпы. Я успеваю рассмотреть лишь светлый коротко стриженный затылок прежде, чем парень затаскивает меня внутрь тёмной подсобки, служащей складом или коморкой для швабр, и закрывает дверь, щелкнув замком.

Теперь я чувствую, как тяжело дышу на самом деле. Прямо задыхаюсь, потому что не ошиблась… Я знаю, что Пит стоит передо мной, хотя и не вижу его. Воздух вокруг словно застывает. Даже музыка, все ещё отдаленно звучащая со сцены, куда-то пропадает, и все, что я слышу – это гулкие, приглушённые удары своего сердца.

– Насколько серьезно у тебя с этим поедателем слизней? – серьёзным голосом спрашивает он. Тело Мелларка настолько близко, что я могу почувствовать его тепло.

Мои губы сами собой растягиваются в улыбке. Ну почему этот парень всё равно заставляет меня улыбаться? Почему он тоже помнит тот случай с Марком? Однако я тут же стираю улыбку с лица и совсем не приветливо шиплю в ответ:

– Тебя это не касается.

– Почему ты так и не пришла? – продолжает допытываться он.

– Уйди, мне нужно вернуться назад, у меня свидание, – я стараюсь проскользнуть мимо Мелларка, но он хватает мою руку и плотнее прижимает к стене. Его лоб упирается в мою голову. Пит выдыхает, и его дыхание касается волос, заставляя меня зажмуриться изо всех сил.

– Китнисс, прошу, не веди себя так, – шепчет он мне в ухо.

Я не могу видеть его из-за темноты этой крохотной душной комнатки, но чувствую его, ощущаю каждой клеточкой своей кожи, и что-то в моей груди начинает ныть.

– Идём со мной, – просит он. – Я очень хочу с тобой поговорить.

Я прилагаю все свои усилия, чтобы покачать головой.

– Нет, – на выдохе говорю я.

– Почему ты не отвечала на мои письма?

– Я их даже не открывала, – отворачиваясь, произношу я, и не давая ему продолжить, заявляю, – надеюсь, ты не думаешь, что я кинусь в твои объятия, просто потому что ты появился сегодня здесь.

Мелларк пробегается пальцами по моей скуле:

– Я не жду этого, Китнисс. Но я молюсь на это. Каждую ночь, много месяцев подряд.

Складывается ощущение, что его слова проникают в мою грудную клетку, выталкивая весь воздух из лёгких.

Внезапно я осознаю, что вокруг тишина. Музыканты перестают играть, и со стороны площади доносится лишь белый шум: смесь детского смеха, пьяной ругани шахтёров и мерного гула сотен голосов. А затем теплые волны музыки начинают снова опутывать все вокруг, словно тонкие нити паутины. Эта песня совсем не похожа на те весёлые и быстрые, что звучали до неё – она словно горячая карамель, медленно растекающаяся в вечернем воздухе.

– Я так скучал по тебе, – Пит скользит руками за спину и притягивает меня ближе к себе. Он произносит это тихим, ровным голосом, и я ему почему-то верю. А сердце так подскакивает в груди, словно готово разбиться о стены тела, заперевшего его внутри.

Стена поддерживает меня сзади, а Пит спереди, нам нужно столько всего обсудить, но близость его тела в этой крохотной тёмной комнатке стирает абсолютно все мысли. Я месяц за месяцем пыталась избавиться от воспоминаний о нём внутри своей головы, но сейчас, разрывая все преграды, наружу вырывается единственная правда: я тоже скучала. По тому, как он смотрит на меня, как прикасается ко мне, по его улыбке и смеху. Я скучала по Питу Мелларку!

– Пит, – шепчу я, собираясь попросить его выпустить меня, но он, услышав мой голос, расценивает его иначе, зарываясь лицом в мою шею, и выдыхает, а я забываю обо всём чему хотела возразить.

Он касается моей щеки ладонью, и я ощущаю его дыхание на своих губах совсем близко.

– Я пытался забыть тебя, правда пытался, Китнисс – произносит он, запуская свободную руку в мои заплетенные волосы, – только не смог.

Я открываю рот, чтобы повторить свой протест, но встречаю тепло и мягкие потягивающие губы. Пит прижимается ко мне, проталкивая свою ногу между моих. Он целует меня так страстно…

Знаю, что должна остановить его. Я должна оттолкнуть, но я совсем этого не хочу. Я хватаюсь за рукав его рубашки одной рукой, а другой вцепляюсь в широкие плечи. Я делаю глубокий вдох прежде, чем Пит возвращается голоднее, чем прежде. И его руки. Его пальцы медленно поднимаются вверх по моим бёдрам.

– Как же я сильно скучал по тебе, – шепчет он. – Я не переставал любить тебя ни на секунду все эти четыре года. Я думал, что смогу начать жить заново, но я не могу без тебя, Китнисс. Это выше моих сил – отпустить тебя.

Не знаю, почему его признание так действует на меня… Мы словно на секунду превратились в тех самых Китнисс и Пита, что были вместе до Жатвы, до Игр, до революции.

От прикосновения его губ к моим подкашиваются колени. Я жадно целую его в ответ, хотя понимаю, что этот поцелуй всё только усложнит. Но я также знаю, что возможно это последний раз, когда я чувствую его губы и не хочу отказывать себе в этом.

Он прижимает меня ближе, скользит рукой по моей шее, зарываясь пальцами в заплетенные волосы. Кажется, будто он пытается запомнить этот момент, запечатать в сердце эмоции от поцелуев, потому что знает: после того, как мы остановимся, единственным, что у него останется, будет память о событиях в тёмной коморке.

Его прикосновения кажутся мягкими, словно бархат на моих губах. Пит медленно поворачивает голову, пока его рот не оказывается прямо у моего уха:

– Китнисс…

– Да? – Выдыхаю я.

– Давай уйдём отсюда. Я хочу поговорить с тобой, но не здесь.

Его лоб прижимается к моему. Я не знаю, что делать. Я не имею права позволить ему так просто вернуться в мою жизнь. Собрать все части вместе будет очень тяжело, ведь невозможно выкинуть из памяти то, что произошло. Мне нужно время. Я не способна принять такое решение прямо сейчас.

– Не могу, Пит, прости – бросаю я, отталкиваясь от стены и на ощупь находя ручку, открываю дверь.

Как только я выскальзываю наружу, яркий свет бьёт в глаза, и я, прищурившись возвращаюсь обратно к нашему столику. Ник и Джоанна уже ждут меня там, беседуя о чём-то с Марком.