Текст книги "В двух шагах от мечты (СИ)"

Автор книги: Меня зовут Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

В Тринадцатый мы возвращаемся поздно ночью. Кое-как заставив себя уснуть, я дожидаюсь звука будильника. Отчитавшись в штабе о поездке на Родину и, в конце концов, закончив все дела, я буквально несусь к отсеку Джоанны Мейсон: мне нужно поговорить с ней и как можно быстрее. На полпути в коридоре я натыкаюсь на неё и останавливаюсь, прижавшись к стене.

Подруга разговаривает с подтянутым мужчиной в сером комбинезоне, который стоит спиной, и я узнаю в нем Боггса. Рядом с высоким, статным командиром Джо смотрится как маленькая хрупкая птичка. Они не видят меня, но мне их прекрасно слышно.

– Джоанна, я против твоей затеи. Я знаю, что Бити согласился, и Коин поддержала, но придуманное тобой – чистой воды самоубийство, да ты и сама знаешь об этом, – говорит Боггс. – Давай мы обойдёмся без твоего участия.

Глаза Мейсон остаются почти безразличными – огонь ярости вспыхивает в них лишь на секунду, а затем она быстро гасит его, делая голос ровным и целенаправленно приятным.

– Я это знаю. Спасибо за беспокойство, командир.

Джо замечает меня поверх плеча военного. Улыбается ему совсем неискренней улыбкой и похлопывает по руке.

– Мне нужно идти. Меня ждет друг, – она прощается и открывает дверь, приглашая меня рукой войти внутрь.

– Когда ты летишь домой? – с порога выпаливаю я и практически заталкиваю её в отсек. Я приземляюсь на свободную кровать в комнате Мейсон и впиваюсь взглядом в подругу, ожидая ответ.

– Не раньше весны, перед Играми, – не понимая причины внезапно возникшего интереса, спокойно отвечает она. Разочарование, словно жидкое олово, медленно растекается по моим венам, а надежда покидает меня так же быстро, как и появилась. – А с чего ты вдруг интересуешься?

– Почему так долго? – издаю я протяжный стон и падаю на кровать, хватаясь руками за волосы.

– Дорогая моя, ты карту видела? Ты хоть знаешь, где находится Седьмой, а где Тринадцатый? – постукивая пальцами по голове, бурчит Мейсон. – Они на противоположных концах страны. Туда можно лишь на планолете добраться. Думаешь это просто в нынешнее время?

Я прислоняюсь лбом к холодной металлической стене за её постелью и закрываю глаза, ощущая знакомое жжение в носу. Я не хочу расплакаться. Не сейчас. Не перед Джоанной.

– Надеюсь, ты не продолжишь в том же духе? – ворчит она. – Потому что если хочешь порыдать, то иди в другое место и ищи другого идиота, который будет готов тебя пожалеть.

– Таких идиотов, как мы с тобой, во всем Тринадцатом больше нет, – огрызаюсь я.

Она застывает, и я напрягаюсь, понимая, что, скорее всего, перешла черту, но на лице Джо вдруг загорается озорная улыбка.

– Теперь, когда ты выплеснула немного дерьма, может, расскажешь, наконец, что случилось, и чего тебя так несёт на другой конец континента? – присаживаясь напротив, воодушевленно говорит она. – Если, конечно, ты не хочешь заняться чем-то другим – например, узлы повязать для успокоения нервов?

– С тобою рядом мне никакие верёвки и узлы не помогут, Джо.

Она смеётся и, почесав затылок, спрашивает.

– Это типа комплимент?

– Нет.

– Я точно знаю, что это был комплимент, Эвердин, – улыбнувшись говорит она, и тихо добавляет. – Очень часто реальность идет в разрез с планами. Помни об этом.

И отсчёт начинается. Неделя за неделей. Мне остаётся только ждать. Я считаю дни, вычеркивая цифры в календаре. Джоанне удается доказать необходимость моей поездки в Седьмой перед Койн, и я ступаю на борт планолета.

– Успокойся, сердце. Пожалуйста, успокойся, – я не могу поверить в то, что этот день наконец-то настал.

– Двенадцатая, шевелись, мы должны прибыть на место ровно в полдень, – Джоанна подгоняет меня, и мы садимся в машину, которая везёт нас окольными путями в оплот Восстания дистрикта номер Семь. Дороги здесь по большей части разбиты, поэтому мы медленно движемся мимо крохотных дворов с нестриженой травой и домов с облупленной краской.

Джоанна, не переставая, согласовывает что-то с руководителями мятежников родного дистрикта. Мне ничего об этом не говорит, да я и не спрашиваю. Это загадка, которую у меня сейчас нет желания разгадывать. Я просто прячу информацию поглубже в свой мозг до того момента, пока не найду своих любимых.

Получив подробные указания, карту южного округа и сверившись с адресом в моей руке, я жду, пока начнёт садиться солнце. Когда горизонт расцветает, то и дело причудливо изменяя оттенки, я накидываю капюшон и отправляюсь в путь по незнакомым петляющим улочкам.

Я иду больше часа, крепко сжимая пальцами заветный листок с адресом. Наконец, я его нахожу. Тот самый дом. Он крошечный, но видно, что над ним долго трудились. На окне стоит букет цветов. «Прим», – вспыхивает у меня в голове огонёк воспоминания. Она всегда ставила букет на окно. Я уже представляю, как сожму свою маленькую сестренку в объятьях.

Я прячусь за большой сосной, оглядываюсь по сторонам, а потом замираю, потому что вижу его.

Даже с расстояния я замечаю, как Пит изменился. Волосы стали чуть короче, и теперь челка не прикрывает глаза. Но почему его волосы тёмные?

Он возмужал. Лицо потеряло мальчишескую мягкость, скулы стали четче, а подбородок – острее. Я не вижу его глаз, но они, наверняка, все такие же небесно-голубые.

У меня кружится голова. Что я ему скажу? Да какая разница, что скажу? Пит всё равно будет счастлив. Всё равно покроет меня поцелуями. Я улыбаюсь так сильно, что щёки сводит от боли.

Я делаю шаг вперёд и останавливаюсь, будто передо мной выросла невидимая стена.

Светловолосая девушка в летящем сарафане выходит из дома навстречу парню. Она опирается на небольшой заборчик у дома, а в руках держит книгу.

Утёнок… моё сердце бьется так, будто выскочит сейчас из груди. Как же она выросла за прошедшие два года. Какой стала красавицей!

– Вот, Тодд, послушай, – она раскрывает книгу и начинает читать вслух. – В этом мире нет ни счастья, ни несчастья, то и другое постигается лишь в сравнении. Только тот, кто был беспредельно несчастлив, способен испытать беспредельное блаженство.

Почему она зовёт его Тодд?

– Здорово правда? – говорит Прим и откладывая книжку, тянется к Питу. – Я на ужин тушёные овощи приготовила.

Даже отсюда я отчетливо слышу их разговор. Что-то липкое и противное поднимается внутри меня, но я так и продолжаю стоять, не в состоянии сдвинуться с места.

Он притягивает Прим за талию и целует. Его рука скользит вниз по её бедру, притягивая ближе к себе. Он поднимает её на руки, и она смеясь обхватывает его торс своими ногами. Не прерывая поцелуя, Пит заносит мою сестру в дом.

Он выглядит счастливым.

Они оба выглядят счастливыми.

А я умираю.

Моя первая мысль – развернуться и убежать. Бежать, бежать и никогда не останавливаться. Но я стою, не в силах отвести взгляд от влюбленной пары. На моих глазах все происходит за секунды, но такое чувство, что время замедляется, как будто я двигаюсь под водой.

Я иду на дно. И перестаю дышать.

Голова кружится, перед глазами всё расплывается, и я чувствую, что весь мой мир переворачивается с ног на голову. Хватаюсь за ствол, когда увиденное складывается, как кусочки разноцветной мозаики. Я хочу уйти, но едва держусь на ногах, поэтому подхожу к стене соседского дома и опираюсь на неё, чтобы не упасть.

Первая волна болезненного осознания отступает, и я чувствую, как меня затопляет ревность. Возрастающая, яростная, безумная ревность. Я вынуждена встать с места и броситься бежать от понимания того, что эта новость в считанные секунды полностью уничтожила меня.

К такому невозможно подготовиться. Такое чувство, будто моё сердце кровоточит в груди, заполняя лёгкие и не позволяя вдохнуть.

Я не помню, как ушла оттуда, не помню, как пересекала улицу, не помню, как добиралась до штаба… Я прихожу в себя только за полночь, когда стою перед комнатой Джоанны и барабаню со всей силы в её дверь.

Она, сонно потирая глаза, появляется на пороге и по моему лицу видит, что сейчас не время задавать вопросы. Мейсон обнимает меня за плечи, затаскивая внутрь, а затем запирает дверь.

– Китнисс, что произошло? – обеспокоенно спрашивает она, поддерживая меня за руки.

Я не могу ответить. Не могу думать. Ноги подкашиваются, и я начинаю рыдать. Джоанна опускается на бетонный пол вместе со мной, прижимает мою голову к груди, гладит по волосам, позволяет выплакаться, а потом все-таки шепчет:

– Расскажешь, что случилось?

Мне не хочется говорить. Если я произнесу это вслух, значит, это правда. Это действительно правда.

Снаружи дует ветер, шумя листвой деревьев и с пугающим воем врезаясь в дверь. Неужели природа страдает вместе со мной? Меня душит такая невыносимая тоска, что от боли в груди хочется лезть на стену, нечеловечески крича.

Чувства, которые я так долго хранила, взорвались внутри грудной клетки, издав глухой хлопок и затопляя лёгкие густой горячей кровью. Я бьюсь в агонии, мечтая разорвать свое сердце к чертям. Зачем оно мне теперь?

Весь мой мир окрашивается в чёрный, и я, добавляя в этот токсичный коктейль алый цвет, медленно тону в своём безумии.

Его память – единственное место, в котором для меня осталось место.

Прошлое.

И я бы все сейчас отдала, чтобы быть в его настоящем. Но не могу. Не имею права.

И вдруг я понимаю…

Я не хочу, чтобы он был здесь со мной.

Я не хочу, чтобы он смотрел на меня так же, как я смотрела на него.

Я не хочу, чтобы он скучал по мне так же, как я буду скучать по нему.

Я не хочу, чтобы он был влюблен в меня так же, как я в него.

Я хочу, чтобы он был сейчас с Прим.

Я хочу чтобы она была счастлива с ним.

Я хочу, чтобы он был счастлив с ней.

И поэтому я шепчу:

– Джо, ты спишь?

– Нет, птичка, – тихо отвечает она. – Разве с тобой тут уснёшь.

– Возьми меня с собой на ту операцию, которую вы готовили эти несколько месяцев.

– Китнисс, – тяжело выдыхает она, – это плохая идея. Я, скорее всего, оттуда не вернусь. Я сама придумала этот безумный план, и есть всего процентов десять вероятности, что он удастся, а в остальных девяноста меня просто убьют. Не лучшая альтернатива, правда?

– Мне подходит, – шепчу я и, повернувшись на бок, наконец засыпаю.

========== ЧАСТЬ 3. Исправляя ошибки. Глава 1. Тодд/Китнисс ==========

Подходя к кровати, я невольно останавливаюсь, рассматривая спящую девушку. Тонкое одеяло съехало на пол, открывая худенькие ноги и черное нижнее белье, а моя футболка, надетая на ней, задралась под грудь.

Аккуратно целую её в плечо, чтобы не разбудить, опускаю на свою подушку белый конверт и покидаю дом.

Не знаю, сможет ли Джекс меня простить, но другого выбора у меня не остаётся. Я написал всю правду. Впервые за прошедшие два года. Если вернусь живым, то разберёмся как-нибудь.

Знаю, то, что произошло между нами, Пит бы не одобрил, но Пита больше нет. Он будто остался в другой жизни. Теперь есть тот другой, Тодд, и все чаще я не могу определиться, где проходит грань между старым и новым мной, что в моей жизни правда, а что ложь?

Действительно ли жизнь черно-белая? Хватит ли простых правильно и неправильно, чтобы описать мою ситуацию?

Возможно ли ответить на чувства Жаклин, и в тоже же время быть преданным Китнисс? Ведь я ещё не готов отпустить ее. Но это несправедливо по отношению к Джеки не отпускать другую девушку.

Я запутался.

Я не горжусь тем, что она теперь занимает место в моем сердце. Я боролся с этим. Я боролся так сильно, как мог, потому что не хотел, чтобы это случилось. Теперь, когда борьба подошла к концу, я до сих пор не уверен выиграл я или проиграл.

Лютик лениво выходит следом за мной на улицу и принимается облизывать лапу. Я чешу его за ухом и, вдыхая полной грудью утренний воздух, мысленно прощаюсь.

На юг из Седьмого нас выступает около пяти дюжин диверсантов, по большей части помалкивающих и слепо исполняющих приказы. Для какого задания? Надолго ли? Никто не говорит. Никто не спрашивает. Кажется, это интересует только меня одного.

Гектор и еще несколько членов восьмого разведывательного уже ждут нас возле границы Капитолия. Чтобы преодолеть это расстояние, нам потребуется почти двое суток. Радует, что хоть часть пути мы проедем на машинах.

Облокачиваюсь на приятно холодящую спину металлическую стенку грузовика и копаюсь в рюкзаке в поисках своего альбома. Нахожу его на дне вместе с коробкой патронов и запасным магазином. Кто бы мог подумать, что такое соседство противоположных по духу вещей когда-либо будет иметь место в моей жизни.

Зажимаю во рту карандаш и поудобнее устраиваюсь, закидывая сумку за спину. Сложно угадать, как долго мы пробудем в дороге. С недавних пор я могу за две секунды переключиться с поедания бутерброда на стрельбу. Казалось бы, рисование – последнее дело, на которое следует тратить время в данной ситуации, но творчество помогает мне абстрагироваться от реальности. Это что-то нормальное, поэтому я открываю чистый лист и начинаю делать наброски.

***

Уже третий день я нахожусь в штабе Дистрикта-7. Я стараюсь держаться в стороне от людей, но Джоанна все время дергает меня, иначе нелюдимая, непонятно откуда взявшаяся девушка обратит на себя ещё больше внимания.

– И старайся держаться подальше от местных парней, ты же теперь девчонка свободная, – она многозначительно смотрит на меня, подмигивая, – у них тут всех одно на уме.

– А, ну да, секс, – понимающе киваю я.

– Нет, – хохочет подруга, и её смех отражается от бетонных стен. – Это было бы здорово, но нет, – добавив голосу серьёзности, она уточняет, – революция!

Я смеюсь. Пусть несколько натянуто, но все же смеюсь.

Достаю свой рюкзак из-под кровати и размышляю, что именно мне может понадобиться, пока мы будем добираться до Третьего.

– Может, расскажешь, что все-таки произошло с красавчиком? – Джо уже не впервые поднимает эту тему. Она выдерживает паузу, улыбчиво присматриваясь ко мне. – Вы же были вместе, или я чего-то не понимаю, – приподнимает она брови.

– У нас с Гейлом ничего такого, – отвечаю я, не в силах объяснить, что на самом деле «у нас с Гейлом».

Наша связь была слишком сильна, мы прошли через события, которые навеки соединили нас, через то, что просто так не забывается.

Взгляд у Мейсон красноречивее слов: она словно застыла в ожидании сочных подробностей, но я не в силах заставить себя говорить об этом. Рассказать ей о том, что случилось в Двенадцатом – значит рассказать всю историю, а такого я не вынесу.

– Ты давно в сопротивлении? – перевожу я тему, убирая внутрь сумки свою скудную одежду.

– Три года.

– А твои близкие? Они остались здесь или в Тринадцатом? – задаю я новый вопрос, хотя и не могу припомнить, чтобы видела подругу хоть раз с кем-то из родных.

– У меня никого нет, – она отворачивается и тянется к деревянному шкафчику на стене, стягивая оттуда свою сумку.

Освобождая комнату, Мейсон снимает с кровати постельное белье и бросает на мою кровать. Потом проходит по матрасу большими кожаными ботинками и спрыгивает на пол, принимаясь освобождать от белья мою постель.

– Да мне особо нечего рассказывать, птичка. Мама умерла, когда мне было девять. Вернулась я в один прекрасный день из школы, а мои вещи уже упакованы. Стоят на пороге в мешке из-под опилок. Сосед проводил меня до казенной старой машины, и все – я попала в приют.

Я пытаюсь помочь ей с простыней, но она отмахивается и продолжает рассказ. Видимо, ей легче делиться чем-то личным, когда руки заняты.

– А отец?

– Этот подонок ушёл от нас несколькими годами ранее. Дал нам денег на неделю и на том привет. А дальше был детский дом, казенная жизнь с казенными друзьями и казенными тумаками. С четырнадцати лет мы уже работали за гроши на лесозаготовке… А потом были Игры.

Слушая ее с широко раскрытыми глазами, я осознаю, как же мне повезло: у меня была семья, любящий отец, мать и сестра, и даже пусть я их потеряла, они были в моей жизни, и я за это им благодарна.

– Ладно, птичка, не будем о грустном, – она хватает сумку и выходит на улицу. Я послушно следую за ней.

Я любуюсь, как оранжевое солнце целует горизонт, разливая по небу яркую краску. Мы садимся в машину, которая везет нас в Дистрикт-3.

***

Дорога, по которой движутся несколько автомашин соединяется с другой, поменьше, и бежит параллельно границе Первого дистрикта к западной части Капитолия. Нас высаживают посреди небольшого лесного массива.

Металл автомобилей накалился под высоким полуденным солнцем, и внутри разлилось такое марево, что оказаться на свежем воздухе сродни раю. Дальше путь пешком.

Мы идём, рассредоточившись через лес, пока не наступает вечер.

Вокруг лишь густой ельник, на многие мили вокруг ни души. Мы разводим костры в неглубоком овраге, защищающем огонь от ветра и разделяем скромную трапезу, прихваченную каждым из дома.

Я привязываю веревку к дереву и натягиваю тонкую ткань брезента. Наши палатки такие старые, что постоянно рвутся. Но даже те, что есть, лучше, чем ничего. Всё какая-то крыша над головой.

Просыпаюсь посреди ночи, потому что мне приснился кошмар. Теперь я вижу их двоих. Сестер Эвердин. И они обе ненавидят меня.

Я сажусь и твержу про себя словно мантру: «Китнисс больше не вернётся. Прошлое мертво, ты сам выбрал жить дальше», – но она не помогает. Мне по-прежнему мерещится, как тонкая ладонь девушки, выскальзывает из моей руки и отвешивает хлесткую пощечину.

В палатке тесно. Мятежники спят, практически прижавшись друг к другу из-за отсутствия места. Кто-то храпит.

Мне никак не удается снова заснуть. Кажется, что бессонница – это издевательство ночи над человеком.

Воздуха не хватает. Я встаю, стараясь ни на кого не наступить, и выкарабкиваюсь из-под полога палатки в темноту. Позади Гектор ворочается во сне и бормочет что-то нечленораздельное.

Несмотря на весну ночью ещё прохладно, и я обхватываю себя руками, защищаясь от ледяного ветра. Над моей головой в небесах происходит смертельная схватка между сворой тяжелых облаков и луной. Низкие тучи стараются разорвать сияющий круг на части, а он, сопротивляясь, попеременно вспыхивает и снова тает.

Я стою, наслаждаясь тишиной и спокойствием, и смотрю на низко опущенные ветви стройных деревьев с молодыми сочными листьями. Где-то вдалеке разносится волчий вой и ухает сова.

Вновь поднимаю глаза на небо. Луне, наконец, удается освободиться, и она, окончательно избавившись от цепляющихся облаков, сияет во всем величии, оставляя светящиеся дорожки на макушках деревьев.

Я двигаюсь к огню, чтобы хоть немного согреться. В воздухе еле уловимо пахнет дымом и сосновыми шишками.

Возле костра сидит Хорст и время от времени вяло тыкает в него палкой.

– На посту? – спрашиваю я, подойдя ближе.

– Нет. Из нашего отряда дежурить ночью никого не ставят, – отвечает он, переворачивая деревяшки, отчего вверх взмывает небольшой столп искр, – говорят мы должны быть собранными и отдохнувшими для выполнения задания.

– Беспокоишься насчет завтрашнего?

– Не особенно.

Хорст сует огню очередную лучину и смотрит, как та мгновенно вспыхивает.

– Мне на самом деле на всё плевать, – тихо объясняет он.

– В каком смысле? – я присматриваюсь к нему поближе и впервые отмечаю его глаза уникального карего оттенка – цвета костра, теплые, светлые и в эту минуту совсем пустые.

Напарник пожимает плечами и устремляет взгляд на угли.

– Да в том, что меня все равно некому ждать.

Я молча присаживаюсь рядом и протягиваю руки к огню. Знаю, что если захочет поделиться, расскажет сам, ведь ночью мысли часто срываются с поводка, отправляясь гулять на свободу.

– Когда-то и у меня была семья, – голос у него сиплый, видно, слова даются с трудом, – жена и, возможно, дочь, а, может, сын. Мы так и не узнали.

Он засовывает руки в карманы, молчит немного и затем продолжает:

– Мы ждали ребёнка, и внезапно ночью у нее началось кровотечение. Я не представлял, что делать, ведь жили мы далеко от деревенского врача, а больница нам была не по карману. Я кинулся за помощью, совершенно забыв о том, что на дворе ночь, забыв о комендантском часе. Не услышал и приближение миротворцев.

Он застёгивает куртку до самого подбородка, поднимая плечи и спасаясь от ночного холода.

– Меня бросили в тюрьму – я бился, кричал, пытался объяснить, но никто из них не захотел даже выслушать, а в это время моя жена и мой ребёнок умирали. Совершенно одни.

Хорст рассказывает об этом так просто, без эмоций, что у меня внутри всё сжимается. Я слышу, как напарник тяжело сглатывает, прежде чем продолжить.

– С тех пор я поклялся, что отомщу, поэтому я здесь. И даже если погибну, плевать. Не зря.

– Мне жаль, – только и могу вымолвить я.

Дым костра режет глаза. Мы молчим. Да и разве слова сейчас необходимы?

– Ник, – говорит он внезапно. – Меня зовут Ник Хорст.

Я протягивая ему руку для рукопожатия. Откровенность за откровенность.

– Пит. Пит Мелларк, – вижу, как напарник поднимает на меня удивлённый взгляд, ведь все знают меня под иной фамилией. Поэтому я тихо добавляю:

– Долгая история. Останемся живы – обязательно расскажу.

Не знаю, почему я решил открыть ему правду. Может, устал, и мне надоело притворяться, но сейчас каждый из нас ощущает себя настоящим, а не тем, кем мы стали под натиском обстоятельств.

Мы так и сидим, плечо к плечу, наблюдая за дикими плясками горячих угольков, а когда знаешь, что ты не один смотришь в наступающую темноту, становится немного легче.

– Завтра утром мы будем жалеть, что не спали, – говорит Ник и встает, отряхивая джинсы.

– Сейчас, я тоже пойду, – отвечаю я.

– Бывай, Пит. И… спасибо.

***

Я просыпаюсь от кошмара, уже привычного. За мной гнались. Я все время убегаю от переродков, от других трибутов – несусь, перепрыгивая через стены и поваленные стволы, но всегда недостаточно быстро, вроде бы и бегу, бегу, но уйти не могу.

Ужасно выматывает. Но с недавних пор меня посещают и новые образы со старыми героями. Единственная разница между недавно появившимся кошмаром и всеми предыдущими заключается в том, что теперь моя сестра и парень, бывший парень, являясь ко мне во снах, больше не сгорают. Теперь они вместе. И они счастливы. Поэтому мучительно сгораю я. От боли, которую раз за разом испытываю, вновь и вновь глядя на эту картину.

Холодный искусственный свет струится из коридора в небольшое окошко на двери. Мы в Третьем. Команда Бити, расположившаяся в подвале одного из заводов, совершает последние приготовления перед масштабным выступлением.

Пару дней назад прошла Жатва, и мятежники готовятся сорвать парад трибутов, впервые открыто заявив о себе по всем экранам Панема.

Я поднимаю голову и обнаруживаю, что Джоанны на верхней койке уже нет. Наверное, ушла в штаб. Гляжу на часы и глазам своим не верю: почти десять.

Выхожу в длинный узкий коридор, пахнущий сыростью и плесенью, и отправляюсь на поиски соседки. Мейсон сидит за крошечным кухонным столом и дымит. Я знаю, что Джо курит, только когда по-настоящему нервничает.

– О, привет, птичка, – она тушит сигарету и толкает ко мне через стол тарелку с бутербродом.

– О чем задумалась? – спрашиваю я. – Ты что-то замыслила – по лицу вижу. Давай, выкладывай. Я, как твоя боевая подруга, обязана знать.

– Нет, ничего, – немного помолчав, говорит она, – просто завтра всё изменится, поэтому я немного нервничаю. Не бери в голову. И да, прости, что так часто звала тебя безмозглой. Ты же знаешь, что я любя, – ухмыляется она, бьёт легонько меня кулаком по плечу, поднимается и быстрым шагом уходит прочь.

Дрожь пробегает по всему моему телу. Я настораживаюсь. Что-то тут не так. Она будто прощается.

Словно хищная птица я весь день слежу за Мейсон. Возможно, у меня поехала крыша, и от недостатка деятельности я сама начала придумывать себе проблемы, но я замечаю, что Джо куда-то собирается и мне об этом не говорит. Она уходит. И уходит одна.

Я выглядываю из-за стены бывшей фабрики, в которой мы расположились, и вижу, как девушка, ссутулившись, перекидывает рюкзак через плечо и быстро идет через двор к гаражу. Я следую за ней.

Двигатель заводится, она садится на заднее сидение, и автомобиль начинает движение.

Пора действовать. Я выбегаю навстречу, резко распахиваю дверь и падаю на соседнее сидение.

– Какого черта, Эвердин? – кричит Победительница. Водитель резко жмёт на тормоз и поворачивается, удивлённо переводя взгляд с неё на меня.

– Если ты собралась уйти одна, то я тебе не позволю, – хватаю ремень и пристегиваю себя к твёрдому сиденью.

– Убирайся, говорю тебе, оставайся здесь. Когда всё закончится, ты вернёшься в Тринадцатый или домой, – она, колотя по моим плечам руками, пытается вытолкать меня из машины, но я сопротивляюсь и не сдвигаюсь ни на сантиметр. – Да как ты не понимаешь, это мой план. А мои планы всегда настолько дикие, что только мне по силам. И помощники здесь не нужны. Тем более желающие сдохнуть.

– Раз тебе не нужны помощники, значит, нужны друзья. И мне плевать на то, что ты говоришь. Вместе – значит вместе.

Она с шумным выдохом откидывается на сидение и велит рукой водителю ехать.

– Ну и дура же ты, Эвердин, – хватаясь за голову, бормочет Джо, толкая по сидению ко мне пистолет.

Я нащупываю ее руку и легко сжимаю. Она слабо сжимает мою руку в ответ.

Вместе.

***

Мы вплотную подошли ко входу в город. Бесшумные, словно тени. Размещаясь в подвале завода на окраине Капитолия, понимаю насколько огромная работа была проделана мятежниками за эти годы. Везде свои люди. Проводники, разведчики, местные жители.

Составление планов завтрашней атаки продолжается до самого вечера. Полковник, несколько начальников других отрядов, Гектор и незнакомые мне люди обсуждают последние детали. У двери в их комнату стоит охрана. Вход только по приглашению.

Я знаю, что надвигается нечто серьезное – нечто масштабное, но никто не говорит нам, что именно. Каждому известно только его задание. Наша с Хорстом роль заключается в том, чтобы заложить снаряды в указанные здания. В какие – неизвестно.

Вечером мы выдвигаемся в Капитолий. Я разворачиваю переданный мне командиром свёрток, и в моих руках оказывается чёрный рабочий комбинезон. На нашивке красуется надпись «Обслуживание и ремонт электросетей».

– По крайней мере, у тебя не оранжевый! – поворачиваю голову и сталкиваюсь с Хорстом, который горит как рождественская лампочка в своей ярко-рыжей униформе. «Строительные работы» гласит нашивка на его спине.

– Мы не должны привлекать внимание в городе, а в нашей провинциальной одежде сразу будем бросаться в глаза, – поясняет он. – На площади перед дворцом готовят трибуны для парада, там будет много рабочих, так что сможем затеряться.

Я надеваю спецовку, складываю рюкзак, и мы отправляемся в путь.

***

Мы отправляемся в путь, оставляя огни Третьего дистрикта позади. Я, убаюканная долгой дорогой, дремлю, опустив голову на подголовник.

Ровная дорога постепенно сменяется ухабистой, под колесами что-то шуршит. Судя по всему, мы съехали на грунтовое покрытие.

Водитель резко поворачивает, и меня швыряет сначала в одну, потом в другую сторону.

И вдруг мы останавливаемся. Не успеваю я опомниться, как воздух наполняется криками водителя и Джо.

Миротворцы.

Вокруг слышится шум колес. Хлопок дверцы. Еще одной. Они идут к нам.

Джоанна щёлкает предохранителем и прячет пистолет за спину.

– Стреляем по команде, – шепчет она, – а потом сразу беги. На восток.

Шаги поблизости. Мужские голоса. Шипение раций.

– Предъявите ваши документы, – раздаётся командный голос, и фигура в белой униформе вырастает перед машиной.

– Давай! – кричит Джо.

Одновременно раздаются выстрелы, и двое миротворцев падают на землю.

Водитель открывает дверь и, пропуская нас вперёд, остаётся возле машины, прикрывая наши спины.

Мы бежим, не оборачиваясь. Сзади свистят пули. Вдруг он уже мёртв? Но мы не останавливаемся.

Должно быть, мы где-то на окраине Капитолия, потому что лес начинает сменяться ангарами и складскими вагончиками. Промышленный район.

– Сюда, – выкрикивает Мейсон и бросается в сторону огромных насыпей строительного мусора.

Мы несемся, петляя узкими проходами между складами. Проверяем по очереди двери, но они все заперты. Наконец одно полотно поддаётся, и мы ныряем внутрь, закрываясь на засов.

Мне холодно, мне страшно, адреналин бьется в венах, заставляя сердце колотиться. Джо пытается отдышаться, прислонившись к стене. Всё, что мы можем – это сидеть тихо.

– Проверь западный склад, – командует мужской голос прямо возле нашей двери.

Раздаётся шипение раций: «Северный склад чист – их здесь нет»

Мы переглядываемся. Я хватаю Джоанну за плечи и, наклоняясь к её уху, шепчу:

– Я быстро бегаю, а ты отлично стреляешь. Либо сейчас, либо никогда. Когда-нибудь они доберутся сюда, а мы тут заперты, как в клетке.

Я жду, пока шаги стихнут, открываю дверь и бросаюсь вперёд.

– Вот она, – не успеваю я преодолеть и пару десятков метров, как громом позади раздаётся мужской голос.

Луч фонаря мечется, пытаясь отыскать меня – я уклоняюсь, и сама использую этот свет, который помогает мне разглядеть дорогу впереди. Я петляю, ныряю и слышу, как настигает погоня. Догоняют двое – теперь два луча мечутся неистово на бегу.

Меня либо поймают, либо подстрелят. Я несусь на дрожащих, плохо сгибающихся ногах вперёд и, внезапно зацепляясь за железную трубу, лечу вперёд, раздирая руки в кровь о твёрдую землю.

«Все пропало, Эвердин, все пропало», – бьется мысль в моем мозгу. – Но зато Джо сможет уйти».

Совсем близко слышны шаги, и я, развернувшись из скрюченного положения, подскакиваю, готовая драться, но не успеваю даже замахнуться, потому что два миротворца падают ниц, получив по выстрелу в спину.

– Сильные, но безмозглые, – констатирует Мейсон, пожимая плечами. Она так и стоит с вытянутым в руке пистолетом. – Пошли скорее, пока остальные не вернулись.

Мы забираем табельное оружие убитых солдат и скрываемся в рассветной дымке. Мы бежим час, два, вечность, когда, наконец, начинаем различать окраины города. Сворачиваем за ряд магазинов, с трудом втискиваясь в проулок с помойными контейнерами и, присев за железный бак, останавливаемся. Я продолжаю крепко сжимать пистолет, и мои пальцы, онемевшие от утреннего холода, покрываются потом.

Я пытаюсь перевести дух, а Джоанна разворачивает небольшую карту Капитолия, стараясь найти другой маршрут.

– Ну что ж, как я и говорила, план пошёл в задницу – придётся импровизировать.

– Куда мы должны попасть? – спрашиваю я, откашливаясь от едкого запаха из мусорных баков.

Она лишь ударяет пальцем в центр тонкой бумажки, где крупными буквами красуется надпись «Президентский дворец».

– Ты серьезно? – недоуменно спрашиваю я.

– Более чем, птичка. Только вот мы слишком далеко. Пешком не добраться. Машина должна была привезти нас к «своему» человеку, он бы помог нам с гримом, и мы бы свободно добрались до центра города. А теперь… даже не знаю, как поступить…