Текст книги "В двух шагах от мечты (СИ)"

Автор книги: Меня зовут Лис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

– Общественный транспорт? – предлагаю я. – А что нам терять? Сейчас безопасного места для нас нигде нет.

– Знаешь, а это, пожалуй, самая умная твоя мысль за последнее время. Похоже, моя проницательность отчасти передалась тебе, – улыбается она, ударяя ладонью по коленке. – Сегодня все автобусы будут двигаться лишь в одном направлении, доставляя зевак поглядеть на парад.

Не теряя напрасно времени, мы натягиваем капюшоны пониже и выскакиваем на улицу. Ещё совсем рано, по моим подсчётам около семи утра, поэтому людей вокруг почти нет. Мы перебегаем двор и крадемся мимо домов, то и дело останавливаясь и прислушиваясь.

Конечная станция автобусов прямо перед нами. На лобовом стекле красуется надпись «Поздравляем с началом семьдесят шестых Голодных игр!» и ниже «Конечная остановка – Дворцовая площадь».

***

Мы с Хорстом, словно двое обыкновенных рабочих, идём к центру города, где в данный момент устанавливаются трибуны для зрителей. Всего нас, должно быть, около пяти десятков монтажников, строителей, электриков, рассыпавшихся среди каменных городских строений. Только пятнадцать минут назад мы узнали, что именно мы должны заминировать.

Я ненавижу себя за то, что ввязался в это. Повторяю как оправдание, что ради свободы иногда приходится чем-то жертвовать. Войны без потерь не выиграть. Но от этого не менее противно. Каждый шаг причиняет боль, однако звучит приказ, и выбора не остаётся – приходится подчиниться.

Вчера вечером небольшая разведывательная группа проникла в центр, чтобы закончить последние приготовления к сегодняшней полномасштабной атаке. Они попрятали необходимые для организации взрыва материалы внутри служебных помещений, под трибунами.

А перед ними в город вошли люди из Третьего дистрикта. Они перебрались через леса на западном краю Капитолия, неподалеку от границы с их городом, и внедрились в систему видеотрансляций.

Вижу, как Гектор, идущий в десяти шагах от меня, нервничает из-за предстоящей операции. Возможно, после взрыва нам не удастся исчезнуть так легко, как мы думаем. Ну что ж, посмотрим.

Мы неуклонно приближаемся к тому участку, где повсюду снуют настоящие строители, электрики и монтажники, занятые подготовкой парада. Работа не останавливается ни на минуту. Нам, ничем не защищённым, даже оружия не выдали, если что-то пойдёт не по плану, то придётся отбиваться в рукопашную.

Прожектора освещают огромные, широко раскинувшиеся трибуны, установленные по обе стороны от центральной площади.

За направленными потоками света я различаю черные силуэты жилых высоток, здания из стекла и металла, магазины и офисы. Я понимаю, что мы неподалеку от самого центра, но когда поворачиваю голову вправо, застываю, потому что перед нами Президентский дворец. Огромный и величественный, даже дух захватывает.

Сверяюсь с часами. Адреналин начинает свою работу, и я киваю Хорсту. Пора начинать.

Мы спускаемся вниз, под трибуну, открываем дверь с надписью «Служебное помещение. Вход запрещен» и ищем спрятанные разведчиками материалы. Мы работаем слаженно и бесшумно, устанавливая заряды с удалёнными детонаторами.

Я подаю напарнику знак: «Продолжаем двигаться», и мы, незаметно выскользнув, идём к следующей трибуне. Каждый из нас бездумно выполняет свою работу. Просто опутывает опорные колоны. Закладывает заряды. Тянет провода.

Снаружи постоянно раздаётся стук и сверление. Рабочие в разноцветных комбинезонах носятся туда сюда, их бригадиры кричат и подгоняют своих подчинённых крепкими словами. Все должно быть готово к открытию Игр.

Мы вручаем детонаторы Гектору, отчитываясь о выполнении задания. Но уходить пока нельзя. Нужно дождаться взрыва.

Солнце медленно ползет по небу. Десять часов утра.

Люди начинают заполнять площадь. Их привозят на огромных автобусах, тысячи, десятки тысяч разноцветных капитолийцев.

И мы ждем.

***

Мы занимаем два места в самом последнем ряду автобуса. Кроме нас двоих в салоне никого нет. Красная железная махина движется все ближе к площади. Салон постепенно заполняется людьми, и я отмечаю, что чем дальше от центра Капитолия, тем наряды скромнее, парики ниже, а краски на лицах меньше.

Вдруг экран в передней части салона загорается, и вспыхивает объявление: лица Джоанны, Финника, Хеймитча и Бити Литье попеременно сменяют друг друга. Перед моими глазами мелькают фотографии, сделанные на Голодных играх. На таком фоне снимают всех трибутов, чтобы использовать потом в трансляциях. А под фото надпись: «Разыскиваются за государственную измену! Обнаружив преступника, позвоните по номеру, и Вы получите щедрую награду».

Сердце ухает, и я с силой толкаю Мейсон, привлекая её внимание.

– Кажется, нас тут не ждут, – тихо шепчу я Джо.

– Зато о тебе и Хоторне ни слова. Смотри внимательно.

Она права. Картинки мелькают, сменяя друг друга по очереди, но наших лиц нет. Видимо, Сноу решил, что мы сгинули где-то в лесу, неподалеку от Капитолия.

Вдруг женщина в грязно-синем парике, сидящая перед нами, оборачивается и пристально начинает глядеть прямо на нас. Я поднимаю голову и замечаю, что и другие пассажиры следом за ней тоже поворачивают головы.

– Все нормально? – не поднимая глаз, из-под капюшона бурчит Джо.

– Ничего не нормально, половина автобуса обернулась и таращится, – шиплю я.

Кое-кто уже начал нажимать на кнопки мобильных телефонов. Автобус резко прижимается к обочине и останавливается.

***

Солнце палит безжалостно, изливая на нас всю свою обжигающую любовь. Оно просто душит каждого из нас в жарких объятьях. Мы сидим, потеем, оттягиваем воротники плотной рабочей спецовки, чтобы впустить внутрь хоть немного свежего воздуха.

Хорста уже дважды дёргал что-то починить капитолийский прораб. Напарник сжимает зубы, тихо ругается, но вида не показывает. Надо сохранять конспирацию.

Людей становится так много, что кажется, будто все население Капитолия бурным разноцветным потоком вылилось на площадь, подобно рассыпавшимся конфетти.

Над трибунами полощутся флаги: Панема, двенадцати дистриктов и эмблема Голодных игр. По периметру пути, по которому предстоит проехать колесницам, установлены огромные экраны. Сейчас они показывают исторический фильм о Тёмных временах.

Прикрывая рукой глаза, я осматриваюсь и удивляюсь тому месту, куда попал. Будто калейдоскоп ярких цветов и разноцветных лиц крутится у меня перед лицом.

Столько людей… тысячи.

Я начинаю задыхаться от понимания последствий своего поступка. И тут я вижу колонну автобусов, останавливающуюся прямо возле «моих трибун», тех самых под которыми заложены десятки килограммов тротила, заложены моими руками. Из автобусов высыпаются дети. Школьники. Сотни детей.

Меня словно окатывает холодной водой.

Почему ни одна сволочь даже словом не обмолвилась, чем именно мы будем занимаемся? Живые люди… Это не взрывающиеся склады, не мосты и не электростанции.

Меня переполняет слепой, яростной гнев, что мы профессионалы хреновы – отлично сделали свою работу. И я, наконец, понимаю, что не хочу быть пешкой в ничьих руках.

Хорст стоит рядом, стыдливо опустив глаза. Наверное, чувствует то же самое.

– Прости, Ник, но я так не могу, – гляжу на часы и понимаю, что у меня максимум двадцать минут. – Я должен исправить то, что натворил.

Под грохот торжественной музыки и звуки приближающегося парада я бросаюсь назад. Всегда знал, что из меня получится никудышный солдат!

– Стой, – кричит мне напарник вслед, – они тебя пристрелят за измену.

Я оборачиваюсь и пожимаю плечами. Мол, «плевать уже», и снова бегу, чтобы исправить свои постыдные действия.

«Только бы хватило времени», – как заведенный повторяю я.

Я не вижу ничего, кроме своей цели, и все звуки кажутся отдаленными. Разрозненные образы вспыхивают в моем сознании, словно стоп-кадры, нарезанные из моей жизни. Я столько наломал дров. Моя жизнь – серия сплошных ошибок.

Я влетаю внутрь и кидаюсь к небольшому устройству. Время словно растягивается. Мои руки движутся будто в замедленной съемке. Я заканчиваю отключение бомбы, когда вдруг кто-то хватает меня за запястье.

Белая форма. Реакция срабатывает мгновенно.

Я резко разворачиваюсь, вырывая руку. Обхватываю шею врага и резко дёргаю, ударяя миротворца головой об одну из металлических опор. Он отшатывается, но шлем на его голове делает свое дело, и рука с пистолетом взмывает в мою сторону.

Вот и все. Конец.

Раздаётся выстрел.

Миротворец хрипит, его рука слабеет, и он падает на пол.

За его спиной стоит Хорст.

– Знал, что не зря эту крошку припрятал, – говорит он, убирая оружие за пояс штанов.

– Какого черта ты тут делаешь?! – спрашиваю я.

–Похоже, у тебя повредилась память, Янг. Забыл, что напарники обязаны прикрывать друг друга, – отвечает он и, вырывая из мёртвой хватки миротворца табельное оружие, перебрасывает мне.

– Тебе не следовало идти за мной: нас живыми не отпустят, – отрезаю я, но все-таки добавляю, – спасибо.

Мы бежим под палящим солнцем от трибуны к трибуне, Хорст прикрывает меня, а я делаю свою работу. Время нещадно истекает. Когда остаётся лишь одна бомба, экраны загораются, и начинает играть гимн Панема.

***

Автобус резко останавливается, прижимаясь к обочине. Начинает играть гимн, разносясь по заполненным толпой улицам. Экраны, установленные по всему центру Капитолия загораются.

Джоанна вскакивает с места и, не обращая внимания на поднявшийся гомон, расталкивая людей, несётся по проходу к выходу из автобуса. Я кидаюсь за ней.

Кажется, что в центре города, где народ так и кишит, никто не замечает двух испуганно бегущих преступниц. У всех на уме лишь предстоящие Игры.

Джо останавливается на перекрестке между салоном красоты с одной стороны и рестораном с другой. Повсюду столько экранов и неоновой рекламы, что у меня рябит в глазах.

– Пора, – говорит она, достает из рюкзака небольшую камеру, протягивает мне и встаёт на мраморный парапет возле фонтана. – Просто снимай меня.

И тихо добавляет:

– Дело за тобой, гений. Ну давай же… не подведи…

Я ничего не понимаю, поэтому стою, застыв на месте.

– Ну же, птичка. Доверься мне, – говорит она.

Я нажимаю на красную кнопку устройства, и огонёк загорается. Пару минут ничего не происходит, а потом десятки экранов вокруг гаснут, и вместо яркой рекламы я вижу Джоанну. Пять, десять, сто Джоанн, смотрящих на меня с каждого здания.

– Добрый день, – ее голос гремит из динамиков, стоящих по углам улицы, – это Джоанна Мейсон, победительница семьдесят первых Голодных Игр из Дистрикта-7.

Сейчас я обращаюсь ко всему народу Панема. Мы едины, и мы не позволим больше Капитолию и президенту Сноу убивать нас, сжигать наши дистрикты, издеваться над нами.

Мы готовы встать и бороться. И мы не отступим.

В толпе поднимается ропот, шум на улицах становится громче. Мое сердце оглушительно грохочет. И тут я замечаю, как картинка на экранах меняется, разделяя изображение на равные квадраты, и толпы людей на видео выходят на центральные площади…

Я вижу Четвертый и Финника Одэйра, который что-то кричит со сцены на площади. Вокруг него сотни людей, и толпа прибывает.

Вижу, как горят заставы миротворцев. Опрокидываются зерно хранилища и горят склады.

Тысячи людей в разных дистриктах с оружием в руках и просто с кулаками обрушивают свою мощь и свой копившийся долгих семьдесят пять лет гнев на армию в белом.

В самом нижнем квадрате я вижу Двенадцатый. И Гейла. Он идёт впереди с оружием на перевес прямо к дому правосудия. Рядом с ним ребята из его бригады. А за их спинами огромная толпа. Шахтеры. Они смогли. Гейл смог!

Слёзы начинают блестеть у меня в глазах, как вдруг раздается взрыв. Я поворачиваю голову в сторону Дворца и замечаю огонь. Самая первая трибуна взлетает на воздух.

Я поворачиваюсь к Джо, но не успеваю сказать и слова, потому что отовсюду прибывают миротворцы.

В ту самую секунду, когда я хочу спросить, что именно согласно плану мы должны делать дальше, раздается выстрел, и Мейсон, хватаясь за горло, падает в траву рядом со мной…

***

Восстания. Восстания будто по мановению чьей-то невидимой руки появляются на всех экранах.

Зрители, приготовившиеся к просмотру парада, не понимают, что происходит. Они жаждут увидеть трибутов, но колесницы стоят на месте, так и не начав движение.

И тут раздается первый взрыв. А потом второй, третий…

Одна за другой трибуны начинают взлетать на воздух, словно падающие костяшки домино. И только наши с Хорстом ряды стоят, словно каменные глыбы в этом безумном адском пламени. Взрывы не смолкают. Капитолийцы бегут, но спрятаться им негде. Опоры колонн, высотки по периметру площади падают, падают и падают, как подкошенные.

А потом начинается хаос. Люди пронзительно кричат, разрываясь от боли. Мощеная брусчаткой земля покрывается лужами крови, обломками дерева и серым пеплом.

Я вижу стену огня и десятки скорчившихся на земле тел. Меня мутит. Внутренности превращаются в жидкость. Дыхание застревает в горле. Я моргаю, кашляю, прикрывая глаза ладонью. Я пытаюсь сориентироваться куда бежать, но повсюду сплошная неразбериха.

Люди отчаянно пытаются выбраться с площади, раздавливая друг друга и наступая ближним на горло.

Безумие. Полнейшей безумие.

Пронзительные крики людей. Запах гари, дыма и опаленной человеческой плоти.

Кто-то сильно толкает меня в спину, валит на землю, а люди со всех сторон хватают за руки, за ноги, одежду и волосы. Я хочу перевернуться, но внезапно на меня обрушивается тяжесть человеческих тел, вышибая воздух из легких.

***

Взрывы на площади раздаются один за другим. Миротворцы приближаются всё ближе. Нужно убираться отсюда. Я делаю шаг. И еще один. А потом – бегу.

Первая пуля отскакивает от ограды справа от меня. Вторая вонзается в тротуар. Стреляют ли в меня? Или мне уже просто кажется?

«Быстрее!» – кричу я сама себе. В ту же секунду мимо пролетает третья, так близко, что я ощущаю её огненное касание на своей коже.

Желудок подпрыгивает к горлу, одна особенно громкая мысль взмывает над всеми остальными, подобно запущенной стреле: «Это конец!».

Словно из-под земли в конце улицы вырастают два патрульных автомобиля, блокируя мне дорогу.

– Стоять, или мы открываем огонь!

***

Тысячи мужчин, женщин, детей, тысячи рук, ног и орущих ртов – кипят словно в огненном котле. Со всех сторон вопят голоса, искажённые треском искореженного металла, усиленные рупорами миротворцев, которых становится всё больше и больше.

Вот чьё-то лицо, обезображенное диким воплем. Окровавленная женщина орёт: «Мой ребёнок! Где мой ребёнок?»

И тут среди этого раскалённого солнцем и огнём хаоса на меня нисходит покой. Мне вдруг становится ясно: мы все умрём сегодня. Либо от пули: своей – за срыв операции или вражеской – за её осуществление. А быть может нас просто затопчет насмерть обезумевшая толпа. Невероятно, но мысль о смерти даже не пугает меня. Я почти готов умереть.

Однако Хорст, очевидно, умирать не собирается. Он, расталкивая толпу, протягивает мне руку, поднимая с земли. Нос и губы у него разбиты в кровь – ему досталось не меньше, чем мне, и не смотря на то, что напарник тяжело припадает на одну ногу, он бросается бежать от места взрыва, и я, перепрыгивая через завалы вокруг, несусь следом за ним. Мы ныряем в узкий проулок, удаляясь от дворца всё дальше и дальше. Пересекаем одну улицу, вторую, третью. Вдруг Ник резко тормозит возле брошенного кем-то в панике автомобиля.

– Садись, – кричит он мне, и я практически влетаю в открытую дверь, приземляясь на сиденье.

– Надеюсь, ты хоть водить умеешь, – тяжело дыша, хриплю я.

– На лесном складе у нас были автомобили. Это несложно.

Машина срывается с места и несётся по улице, сбивая вазоны с цветами и царапая бока о заборы.

Неожиданно впереди я замечаю два патрульных автомобиля, а перед ними, подняв руки вверх, стоит девушка. Она вскидывает голову, глаза распахнуты, грудь тяжело вздымается…

И мир разлетается на тысячу кусочков.

Моё сердце останавливается…

Дыхание тоже…

Китнисс.

***

Я медленно поднимаю руки, двери патрульных автомобилей открываются и оттуда выходят несколько солдат.

Вот и конец. Я фокусирую взгляд на миротворцах и, пытаясь сморгнуть пыль и пепел, засыпавшие глаза, расправляю плечи, собираясь встретить смерть достойно. Внезапно неизвестно откуда выскочившая машина, протаранивает автомобили миротворцев, снося военных с ног и раздавливая о твердый металлический кузов.

Я готова кинуться бежать, воспользовавшись заминкой, но, мысленно благодаря, оглядываюсь назад и застываю. Два темноволосых парня выбираются из кабины дымящегося автомобиля, несколько секунд назад спасшего меня.

Я замираю и от неожиданности прикусываю щеку – чувствую во рту вкус крови.

Чёрный рабочий комбинезон, копна непослушных темных локонов, ясные голубые глаза, словно в них плещется целое море, губы, когда-то шептавшие мне нежные слова.

Это он.

Пит, – беззвучно шепчу я.

***

Мое сердце останавливается. Мир вокруг замирает.

Не могу дышать, не могу дышать, не могу…

– Пит, – орет мне напарник. Он не понимает, почему я стою, словно статуя.

Наши с ней взгляды пересекаются.

– Это ты, – шепчет она одними губами.

Я хочу бежать, бежать прямо к ней.

Она здесь.

Я нашёл её.

Но Китнисс не двигается с места.

Вдруг она падает.

Десятки миротворцев окружают нас в кольцо.

Меня ослепляет резкая боль. Перед глазами всё плывёт, темнота переполняет меня, накрывает, будто одеялом, словно вода, захлестывающая с головой. И я отключаюсь…

========== Глава 2. Тодд/Китнисс ==========

Я с трудом разлепляю глаза. Моя голова болит так, будто раскололась на тысячу обломков. Перед глазами скачут неясные блики света, расплывающиеся, кружащиеся, словно пламя свечи, дрожащее на ветру. Я моргаю несколько раз – постепенно огоньки обретают черты, и я вижу горящую жёлтую лампочку. Она, раскачиваясь, свисает с бетонного потолка. С трех сторон от меня – серые стены, а спереди – решетка. Камера. Я в камере.

Пытаюсь понять, который сейчас час или хотя бы день, но сделать это невозможно, потому что здесь напрочь отсутствуют окна. Лампочка, подталкиваемая бродящим по коридору сквозняком, снова делает круг в мою сторону, и я вижу девушку. На матрасе в противоположном углу темницы.

На рукаве её кофты алеет пятно крови, она сидит, сложив по-турецки ноги, оттирая засохшую грязь и кровь с ладоней.

– Я уже начала думать, что ты никогда не очнешься, – резко бросает она, даже не поворачиваясь в мою сторону, и всё также продолжает смотреть на металлические прутья решетки.

Я никак не ожидал такой реакции. Я так долго мечтал прижать Китнисс к себе и поцеловать её, что просто не могу поверить в то, что вот она, сидит прямо передо мной.

Я делаю несколько неуверенных шагов вперёд, пока не оказываюсь за спиной девушки. Осторожно касаюсь её локтя, желая развернуть, но она отталкивает мою руку и, вскакивая с места, отходит в сторону.

– Китнисс…– шепчу я, протягивая к ней руки, – ох, Господи, Китнисс, я так боялся, что ты умерла…

Но она не даёт мне договорить и, резко развернувшись, со всей силы влепляет хлесткую пощёчину.

Потом ещё и ещё одну.

– Что ты делаешь? – выкрикиваю я, хватая её руку на полпути к моему лицу. – Я искал тебя. Я ждал тебя каждый Божий день, с ума сходил!

– В самом деле? – гневно интересуется она. – В таком случае ты довольно быстро пришел в себя, – шипит она, и я едва успеваю сжать её пальцы, пока они вновь не приземлились на мою щёку.

И тут я понимаю: Китнисс всё знает. Липкий ужас поднимается снизу вверх по моему телу. В горле образуется ком, а душа уходит в пятки.

– Я была в Седьмом, Пит. И я видела вас с ней. Вместе.

Китнисс делает глубокий вдох и выдыхает, прежде чем поднять на меня глаза. Когда я встречаюсь с ней взглядом, становится ясно, как много было уничтожено в ней. Уничтожено мной. Вина проникает внутрь меня, будто лезвие между рёбер.

Первая моя реакция – желание всё исправить, сказать ей, что в тот момент, когда я впервые поцеловал её сестру, это был не я. Может, и я, но какой-то другой я.

– Китнисс, вот черт, – запинаюсь я, – послушай. Я не хотел, чтобы так вышло.

Эти слова невольно срываются с моих губ, будто они могут как-то успокоить её, но я тут же хочу забрать их обратно. Идиот! Это не то, что я должен говорить.

Я знаю эту девушку. Для неё сейчас совершенно не имеет значения, что она пусть и невольно оставила огромную дыру в моем сердце, и я не виноват, что кому-то удалось залатать ее. Для нее совершенно неважно насколько Прим была разбита после всего, что произошло на тех играх.

– Что мы должны были думать, Китнисс? Мы два года ждали тебя. Искали, надеялись.

Я встречаюсь с ней взглядом, чтобы она увидела, что я не намерен брать всю вину на себя. Я бы никогда не начал отношения с кем-либо, особенно с её сестрой, если бы знал, что девушка, которую я любил с детства, жива.

– Значит, «мы», да? – от слов Китнисс у меня всё сжимается в груди, но я продолжаю:

– Ты понятия не имеешь, в каком я был состоянии всё это время. Как меня поддерживала Прим, когда тебя не было рядом. Как я поддерживал её после потери всех, кого она любила.

Она пытается уйти, но я не пускаю её.

– Китнисс, дай мне объяснить.

– Объяснить что? – тихо спрашивает она. – Ты хочешь, чтобы я стояла здесь и выслушивала твои оправдания о том, как ты не собирался влюбляться в сестру своей умершей девушки? Думаешь, я буду с наслаждением слушать, что ты не хотел, и все само так случилось?

– Ты не можешь взять и закончить всё между нами, возненавидев меня, – говорю я и беру её лицо в свои руки. – Только не после всего, что у нас было…

– Я не ненавижу тебя, Пит, – произносит она. Её голос срывается, а по щекам скатываются слёзы.

Как я умудрился так испоганить свою жизнь?

Она пытается обойти меня, но я не позволяю, блокируя ей проход. Я притягиваю Китнисс к себе и прижимаю к своему плечу. Целую её макушку, пытаясь не думать о том, сколько раз я мечтал просто обнять её. Китнисс хватается за мой комбинезон, и я слышу, как она опять начинает плакать.

Когда уже поздно.

Слишком поздно.

Я смотрю сквозь неё, слишком пристыженный, чтобы посмотреть ей в глаза. За все свои двадцать лет я никогда не испытывал такой жестокой ненависти. Такой, которая разламывает на части. Заполняет собой до самого края. Заставляет желать смерти. Я никогда не думал, что такое возможно. Я никогда не ненавидел никого так сильно, как прямо сейчас ненавижу себя.

– Как такое могло случиться с нами? – этот вопрос едва успевает сорваться с моих губ, а я уже понимаю что до ужаса несправедлив к Прим, потому что я никогда не буду чувствовать к ней того, что испытываю к её сестре. Я хотел начать сначала, но в итоге подвёл их обеих.

– Ты её любишь? – спрашивает Китнисс, но тут же замолкает и качает головой, словно жалеет о своих словах. – Нет, умоляю, не отвечай, – она отходит назад, пока не упирается в бетонную стену. Я подхожу ближе.

Китнисс вновь пытается вырваться, но я снова крепко хватаю её.

– Подожди, Китнисс, – прошу я. – Пожалуйста, ответь только на один вопрос.

Она перестаёт сопротивляться и замирает в моих объятиях.

– Ты приезжала в Седьмой только из-за сестры? Или из-за меня тоже?

Как только я задаю его, чувствую, как она выдыхает. Мое сердце колотится в груди.

– Китнисс, – шепчу я. – Пожалуйста, Китнисс, ответь. – Я приподнимаю её подбородок, заставляя посмотреть мне в глаза. – Ты всё ещё любишь меня?

Её зрачки расширяются от страха, будто она не знает, что ответить. Или, может, сам вопрос пугает её, ведь она понимает, что чувствует ко мне, но не хочет этого чувствовать.

Я снова повторяю свой вопрос. В этот раз я умоляю её:

– Пожалуйста, я должен знать, чтобы принять верное решение.

Китнисс многозначительно смотрит мне в глаза и непреклонно качает головой.

– Я не собираюсь соперничать с ней, Пит. Я не хочу быть той, кто заберёт тебя у неё, когда девочка такое пережила. Я знаю, что такое терять, поэтому никогда не поступлю так. Поэтому не волнуйся, тебе не нужно принимать решение. Я уже сделала это за тебя.

Она пытается вырваться, но я обхватывая ладонями её лицо и снова умоляю.

– Пожалуйста, – шепчу я. – Только не снова. Я не прощу себе, если ты вновь уйдёшь.

Китнисс с досадой смотрит на меня.

– Ты не оставил мне выбора, Пит. Ты влюблён в другую. Ты делишь постель с другой. Твои руки прикасаются к кому-то, кроме меня. Твои губы шепчут обещания не мне. И неважно уже, чья в этом вина, может, и моя, ведь я сбежала, спасаясь с Игр. Правда в том, что ничего уже не изменит ситуации.

Она выскальзывает из моих рук и вновь садится на свой старый потрёпанный матрас, глядя на меня сквозь влажные ресницы. – Прим повезло, что у нее есть ты, – тихо добавляет она. И моё сердце разбивается вдребезги.

Я стою окаменевший, не в состоянии убедить её.

Не в состоянии просить.

Не в состоянии молить.

Потому что знаю, что ничего не могу сделать для того, чтобы изменить ситуацию.

Я также, как и она возвращаюсь и падаю на свою лежанку. В камере жарко и воздух спертый. Меня подташнивает.

Я хочу сказать ей тысячу слов.

«Пожалуйста, пойми. Пожалуйста, прости меня.

Я каждый день просил небеса, чтобы ты была жива, пока не стало слишком больно надеяться.

Не надо меня ненавидеть.

Я по-прежнему люблю тебя.»

Но вместо этого я говорю:

– Ты думаешь, они собираются нас убить?

– Нет, – отвечает она, – если бы хотели убить, уже давно бы убили. Прямо на площади.

Лучше бы меня пристрелили прямо там.

– Если миротворцы держат нас здесь, это означает, что они планируют что-то похуже смерти, – добавляет она.

– Публичную казнь? Пытки?

Китнисс лишь пожимает плечами.

Мы сидим, не глядя друг на друга и не разговаривая. Минуты перетекают в часы, но я не могу сказать точно, сколько прошло времени. Вдруг я слышу голоса в коридоре и звук тяжелых шагов. Это не один охранник – к камере приближаются несколько человек.

Мы одновременно подскакиваем, словно сговорившись, и дверь внезапно распахивается.

– Джоанна? – удивлённо восклицает Китнисс. И тут уже настаёт моя очередь удивляться, потому что за её спиной возвышается Хорст.

***

– Только не спрашивай меня, где у меня была спрятана отмычка, – с порога предупреждает она и растягивается в самой широкой улыбке. – Неужели ты думала, птичка, что мы так просто заявимся в самый центр Капитолия и попадёмся, словно безмозглые. Это самый быстрый способ пробраться во дворец, разве нет?

Она подходит к канализационному отверстию в полу коридора и, подцепив люк тонкими пальчиками, поднимает металлическую решетку.

– Мне повезло: со мной в одну камеру запихнули этого красавчика, а он ещё и земляк оказался, – она залазит внутрь рукой и нашаривает пистолет. – Его, кстати, зовут Ник, знакомьтесь, – добавляет она.– Ну вот, Финник постарался, пока был во дворце, – рассматривает она оружие. – Правда тут только один ствол.

Мейсон встаёт, засовывая пистолет за пояс и оглядывает Пита с головы до ног.

– А это кто?

– Мы из одного отряда, напарники, – отвечает вместо Мелларка парень за спиной у Джо.

– Ну что ж, тогда идём, – командует она.

Где-то рядом раздается глухой стук. Мы все замираем. Джо дает знак Питу и Нику, указывая на левую сторону каменного коридора. Они занимают свои позиции, а я встаю рядом с подругой.

Шаги приближаются. Я закрываю глаза и прислушиваюсь. Одна пара шагов. Еще одна. И еще. И, наконец, четвертая. Человек впереди группы приближается, и я улавливаю слабый звук дребезжащего металла. Пистолет. Пит впивается в меня обеспокоенным взглядом, и я с силой вжимаюсь в стену.

Охранники идут томительно медленно. Мои руки начинают потеть, дыхание замирает. У нас лишь один пистолет, а их четверо, и они вооружены.

Первым в темницу входит стрелок.

Пит хватает его за запястье, приподнимает и бьет коленом по ребрам. Пистолет с грохотом падает на пол. Он разворачивает миротворца и бросает его в решётку камеры. Железо вибрирует от удара, а Джо кидается на следующего человека, собиравшегося войти внутрь. Судя по телосложению это или женщина, или некрупный парень, одетый в белую боевую амуницию: брюки с наколенниками, сапоги на шнурках и куртку с резиновыми накладками на плечах и локтях.

Успеваю заметить только как Мейсон бьёт рукояткой пистолета охранника по шее, потому что Ник берет на себя третьего. А я – четвертого.

Я коленом ударяю мужчину в пах, мысленно благодаря Боггса за многочасовые тренировки, затем резко бью ему по шее. Он падает на пол, но не успеваю я выдохнуть, как пятый миротворец сбивает меня с ног. Значит, я ошиблась, их было больше.

Вокруг царит хаос, раздается несколько выстрелов. Я не вижу, кто стреляет, так как падаю, больно ударяясь спиной о каменный пол. Не успеваю я прийти в себя, как охранник хватает меня за ногу и тащит в сторону. Я пытаюсь за что-нибудь схватиться, но безуспешно: бетонный гладкий пол не даёт возможности зацепиться. Протащив пару метров, он швыряет меня к стене.

Я пытаюсь подняться, но миротворец резко бьет ногой в мой живот. Воздух вылетает из легких, и я сгибаясь пополам, прислоняюсь щекой к холодному полу подо мной. От боли перед глазами всё плывёт. Я напрягаюсь, вновь ожидая удара, но раздается выстрел.

В груди мужчины появляется рана, и он падает. В нескольких шагах от меня Пит опускает пистолет, видимо, отобранный у одного из охранников. Я смотрю позади него и вижу, что Ник и Джо смогли обезвредить остальных. Они без сознания лежат на полу темницы.

– Спасибо, – хриплю я. Слышно, как дверь в глубине коридора за моей спиной вновь распахивается.

– Надо уходить! – кричит Мейсон, жестом показывая на лестницу в конце тюремного пути с другой стороны.

Новая партия миротворцев врывается внутрь. У меня нет ни пистолета, ни лука – вообще никакого оружия, а в ближнем бою я не настолько сильна.

– Китнисс! – кричит Пит, бросая мне свой пистолет, и солдат устремляется прямо к нему. Мелларк ударяет его ботинком по голени, и я слышу, как противно хрустит кость. Он с криком падает на колено. Пит бьёт его по затылку, и тот падает лицом вниз. Сказать, что я впечатлена, это все равно, что ничего не сказать. Где он этому научился?

Я с легкостью подхватываю пистолет и стреляю. Другой миротворец падает с пулей в шее. Откуда их столько взялось? Ник с Джо отстреливаются и отбиваются на другом конце комнаты.

– Ник! – кричит Мелларк, но он лишь отвечает: – Пустой! – и я вижу, что ему тоже приходится драться в рукопашную.

– Джо! – воплю я, и она, не задавая вопросов, кидает мне новый пистолет. Я успеваю пристрелить миротворца, с которым дерётся Пит, но его лицо уже порядком разбито.

Я вижу, как Ник поднимает с пола пистолет и направляет его прямо на меня, и только через секунду кто-то хватает меня сзади за шею и дергает назад. Звучит выстрел, и миротворец падает, а я опускаюсь на пол, держась за пульсирующую шею.