Текст книги "Попробуй меня (СИ)"

Автор книги: MargoLay

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Морган угрюмо выдохнул, поправив квадратные очки на носу. Затем он медленно развернулся и вновь пошел между рядами к своему рабочему месту.

Легко выдохнув, я съехала на стуле и вновь подперла ладонью голову, устало уставившись на доску.

Итак, повторяю специально для вас, уважаемая Мисс Дейвидсон! – громким голосом произнес тот и посмотрел в учебник. – Каждая клетка гетерозигот проникает…

Я блекло прикрыла глаза и старалась не закрыть их окончательно. Все это напоминало какие-то пытки из какого-нибудь супер-крутого Американского фильма. Все это было слишком наигранно. Каждый понимал, что никому к чертям не сдались эти проклятые, мать их, зиготы. Гетерозиготы. Но каждый высиживал здесь, поправляя свои то очки, то волосы, то воротник от рубашки, делая вид, что это действительно интересно.

Дейвидсон! – на сей раз мистер Морган просто заорал на весь класс, заставляя всех студентов синхронно подскочить на стульях. – Что я только что сказал?!

Я лениво разлепила глаза, убирая ладонь с лица. Какого черта он орет как придурок?

Ох, как же меня все это достало.

Молекулы одноклеточных, молекулы одноклеточных! – громких шепотом разразился голос сзади.

Эм… молекулы одноклеточных? – тоненьким голосом повторила я, захлопав ресницами.

Но это было лишь для того, чтобы окончательно не отрубиться за партой.

Морган посмотрел на меня как на полнейшую дуру. Одновременно сложилось впечатление, что он мне сейчас заедет по бошке своей указкой.

Двуклеточных, Дейвидсон. Двуклеточных. – процедил он, заметно дергаясь. – А ведь вам еще и зачет сдавать.

«И пошел он к черту.» – подумала я про себя, и вновь рухнула щекой на ладошку, блаженно закрывая глаза.

Через несколько минут прозвенел долгожданный звонок, и все студенты одной гурьбой вывалились из класса.

Я медленно шла по коридору, обхватив саму себя руками. Учебный день подходил к концу, поэтому толпа внутри колледжа рассасывалась на несколько групп: Кто-то шел в столовую, кто-то заворачивал в сторону лифта, кто-то сидел возле главного входа. А кто-то просто шел один среди всей это толпы, совершенно не вкатывая, что он здесь делает.

Кончики пальцев у меня слишком ледяные, я не сразу понимаю, когда ко мне обращаются.

Привет, Рикка! – раздался звонкий голосок рядом со мной, заставляющий меня обернуться на 180 градусов.

Привет, Найл. – угрюмо ответила я и развернулась вновь, продолжая свой путь.

Чего грустная? – вечно веселый блондинчик чуть ли не подпрыгивает на ходу, здороваясь практически с каждым на своем пути.

Я закатила глаза от этого зрелища, сдерживая улыбку. Единственный вопрос, который меня мучает, это «Куда уехал Гарри?», но от страха мою грудь разрывает так, что я закусываю губу и просто молчу.

Настроения нет? – докапывается он до меня и мне тут же хочется врезать ему по бошке.

Холодно. – заметила я. – Погода плохая.

Хочешь поговорить о погоде? – неожиданно раздался уж больно хриплый голос, от которого мое сердце наверняка сковалось в камень и со всего размаху шлепнулось в пятки.

Я мгновенно развернулась, стараясь поглотить возникшее внутри меня волнение. Но у меня ничего не выходит.

А все просто потому, что это Зейн.

Оу, ты бледная. – замечает парень и оглядывается. Кажется, он заметил Эмили сзади.

Волна разочарования накатила на меня. Да, у меня настолько поехала крыша, что я стремлюсь найти любую мелочь Гарри хоть в ком-то, кто окружает меня.

Но все безуспешно.

Ты нормально себя чувствуешь? – спрашивает меня Найл, буквально разворачивая меня к себе.

Черт, каждый делает вид, что его это действительно заботит. Но не у каждого это получается.

Ни у кого не получается.

Вполне! – радостно отзываюсь я и протягиваю большой палец навстречу блондину.

Тот подхватывает мое настроение и тут же показывает мне два больших пальца, забавно подмигивая мне.

Вру безошибочно.

Хотя глаза у меня прикрыты, я все равно вижу, как меняется лицо Найла. Он все равно мне не верит, хоть и старается поддержать настроение.

Но не верит.

И все правильно делает.

О, Рикка. Прелестно выглядишь. – натянуто улыбается подошедшая к Зейну Эмили, дотрагиваясь ледяными пальцами до моего плеча.

Ее волосы по-прежнему бесконечно прямые и бесконечно длинные. Я хочу потрогать их, но прячу свои руки сзади, перебирая пальцы между друг другом.

И ты. – коротко отвечаю я, разворачиваясь в другую сторону.

Она напряжена. – раздается сзади шепот, который я отчетливо слышу. – Это из – за Гарри, да?

Я застываю на месте, пытаясь сообразить, как же теперь выкручиваться. Наконец, я просто громко выдыхаю, делая вид, что ничего не происходит, и вновь иду вперед рядом с Найлом, который уже что-то начинает мурлыкать себе под нос.

Стараюсь поймать его беззаботное настроение.

Не выходит.

Просто удивительно, насколько сильно нужно привыкнуть к человеку, чтобы скучать по нему спустя несколько часов после его отъезда.

Третья мировая прошла бы легче, чем то, что ощущает сейчас мое окамевшее сердце.

Я ввалилась в свою комнату и со всего маху рухнула лицом в подушку, зарываясь в ней настолько сильно, что воздух кислороду категорически перекрылся.

Как же я устала.

Я веду себя как полнейшая идиотка. Был бы здесь Стайлс, именно так бы он меня и охарактеризовал. Прошло, черт возьми, несколько часов. Я не видела его несколько часов. Но эта чертова привязанность, будь она трижды проклята... она уже сидит поперек горла.

Как же я устала.

Закрыв глаза, представляю себе, что вот он появляется. Никуда не уезжает, остается здесь. Подкалывает тысячу раз, а потом садится рядом, обнимает меня, щелкает по носу, как маленький ребенок. Смеется из-за того, что я ругаюсь на него, прижимает палец к моим губам. Ощущать его прикосновения по моей шее легко, чувствовать жар его тела еще легче, слышать его голос – нет ничего проще. Все чувствуешь и ощущаешь.

Все как всегда…

Достаточно лишь закрыть глаза.

POV Гарри.

«Жизнь, она состоит из встреч и расставаний. Каждый день люди приходят в твою жизнь, ты говоришь им «доброе утро», потом говоришь «добрый вечер», некоторые остаются на несколько минут, некоторые – на несколько месяцев, некоторые – на год, другие – навсегда. Кто бы это ни был, вы встречаетесь, а затем расстаетесь.»

Мне жарко. Холодно, снова жарко. Снова холодно. И снова невыносимо жарко.

Я расстегиваю верхние пуговки на рубашке и вновь уставился в свою тарелку, ковыряясь в ней вилкой.

Ты точно не заболел?

Да мам! – возмущаюсь я, резко отшвыривая от себя тарелку в сторону.

Джемма испуганно смотрит на меня, перебирая в руках смятую газету.

Я стараюсь улыбнуться. Спокойно улыбнуться, не вызывая подозрений. Ничего не выходит, блять. Мама смотрит на меня исподлобья, помешивая какую-то массу в глубокой миске, сестра приподнимает брови, но молчит. Даже кошка, которая играла с какой-то пушистой херней, останавливается и в упор смотрит на меня.

Я становлюсь Пизанской башней.

Каждая живая душа и неживая тоже смотрит на меня во всех глаза.

Кажется, сахара не хватает. – хмурюсь я и потягиваюсь за сахарницей, делая вид, что все нормально. – Чуть-чуть не хватает.

Зачем ты сахаришь картошку, Гарри? – тихо спрашивает Джемма, хлопая ресницами.

Я смотрю как полный придурок в свою тарелку с картошкой, на которой уже красуется огромная горка сахара.

Эм… – закусив губу, я принялся размазывать сахар по тарелке, усиленно размешивая все это в одну массу. – Я слышал, что это полезно.

Сахарная картошка с мясом? – переспрашивает Джемма. – Полезно? Правда что ли?

Я сжал губы, не понимая, что я вообще только что снес.

Из моего носа мгновенно забирают тарелку и отшвыривают ее в мусорку. Раз – была тарелка, два – ее нет.

Мам, ну зачем. – развязно спрашиваю я и облокачиваюсь о стул, запрокидывая голову назад.

Она трещит и раскалывается по швам.

Гарри, что происходит? – спокойно спрашивает она, усаживаясь рядом на стул. – Почему ты приехал посреди дня?

Уже сдал все зачеты. – спокойно вру я, даже не моргнув глазом. – Почему бы и не отсидеться дома неделю?

А где же Луи, Зейн? – вновь спрашивает она у меня. – Почему они там?

Потому что они придурки.

Вполне неплохой ответ на провокационный вопрос. Мама щурится, недовольная моим ответом.

Я мысленно извиняюсь за весь цирк, что я здесь успел вытворить, встаю из-за стола и ухожу к черту в свою комнату.

Свалившись на кровать, я зарываюсь лицом в подушку, не в силах даже встать и врубить телек.

На что я надеялся? Что я все так и будет продолжаться долгое время? Нет, в это я не верил. Мы расстались, практически молча, не глядя друг на друга, грустные и потерянные, и даже не обмолвились ни словом о следующей встрече.

Нет, это было невыносимо.

Я чувствовал, что все это выше моих сил, что я запутался в мною же сплетенной паутине, что мне не сдвинуться с места и придется смириться.

Я уехал просто потому, что мы оба должны понять, чего нам действительно стоит это знакомство. Все провернулось слишком стремительно. Никто и подумать не мог, что все обернется тайной влюбленностью, которая через неделю перерастет в открытые отношения.

Это запрещено.

Моя репутация меняется, мне становится совершенно безразлично на нее.

Так нельзя.

Еще ни одна баба не заставляла меня делать такие выкрутасы, однако Дейвидсон сделала так, что мой мозг окончательно покинул меня.

Сука, да я забыл когда я в последний раз косяк в руках держал.

Упрячу за неделю свои чувства поглубже внутрь. Не буду их демонстрировать. Если потекут слёзы, пущу их по изнанке щёк. Если кровь – получится синяк. И если сердце начнет выпрыгивать из груди, никому не скажу. Мне это всё равно не помогает.

Блять.

Я встал с кровати и подошел к телефону. Тут же схватил его и набрал номер Хорана.

Что ты там делаешь? – мгновенно отвечает тот тихим голосом.

Думаю, как проще грохнуть себя. Повеситься, с моста спрыгнуть или сходить на тусу и обдолбаться в клочья?

Что ты несешь?

Я замолчал на мгновение, подойдя к окну. Густые сумерки надвигались на город, фиолетовым отливом украшая хмурое небо.

Где Дейвидсон? – в открытую спрашиваю я, ощущая, как холодная испарина выступает на пояснице.

Здесь. – спокойно отвечает Хоран, по-видимому, высовываясь в окно. Сильнейший ветер дует в динамик, становится неприятно.

Что она делает?

Сидит, блять, представь себе.

Еще одно слово и я ебну тебе. – хрипло отвечаю я, закрывая жалюзи. – Она спрашивала про меня?

Ни слова, парень. Абсолютно ни слова.

Меня начинает лихорадить. И действительно, на что я снова надеялся? Уехал без предупреждений и до последнего верю, что она что-то спросит обо мне.

Наивный уебок.

Жаль. – спокойно отвечаю я, чувствуя, как сжимаются мои кулаки. – Я собираюсь пойти на показ с Марком.

Тебя вклинило? – интересуется Хоран с усмешкой, выдыхая воздух в трубку. – Какой еще показ?

Ты можешь, блять, не дышать в трубку?! – повысил голос я и открыл шкаф нараспашку. – Очередной показ «Топшопа» на Брайтон-стрит, чувак. Решил развеется.

Настолько плохо, что решил полюбить искусство моды? Ощутить его на своей заднице? Стайлс, ты – идиот. Ты осознаешь?

Я знаю. – отвечаю я и достаю фирменные брюки из шкафа. За ними тут же летят пиджак, галстук, носки, рубашка и запонки. – Надо как-то отвлечься. Меня колбасит. Мне хуево. Я веду себя, блять, как полный придурок.

Ты и есть придурок. – отвечает Хоран и смеется в трубку. – Извини, я, пожалуй, пойду поем. Время ужина, чувак, твоя Рикка уже ушла и….

С кем ушла? – перебиваю я, стискивая зубы так сильно, насколько это возможно.

Одна, твою мать. Одна. Я же обещал тебе.

Попробуй нарушить обещание. Я приеду и ушатаю тебя об стену.– с улыбкой ответил я и посмотрел на себя в зеркало.

Заткнись, Стайлс.

Приятного аппетита, Хоран.

Отшвырнув телефон в сторону, я посмотрел на себя в зеркало и растрепал спутанные волосы.

Нацепив на себя официальный костюм, я брызнул шею одеколоном, положил телефон в задний карман и вышел из комнаты.

Я по делам. – сказал я, обуваясь в коридоре. – Можете ложиться спать и не ждать меня.

Ты один? – поинтересовалась мама, нервно поправляя воротник от рубашки и приглаживая его своими руками. – Ты взял телефон?

Я не один.

Он наверняка с той девочкой с колледжа. – подмигивает мне Джемма, не замечая, как я перестаю дышать на мгновение.

Рикка, Рикка, Рикка.

Когда же ты оставишь меня хоть на минуту?

С какой девочкой? – тут же спрашивает мама, приподняв бровь.

Ключи здесь, права, телефон, деньги, какая-то мелочь. Я очень надеюсь, что мне не придется возвращаться не из-за какой-нибудь чертовой херни.

Гарри, почему ты молчишь?

Я взял телефон. – ответил я и распахнул дверь нараспашку.

С какой девочкой? – высовывается она в дверной проем в то время, когда я уже завожу машину.

С той, которая какого-то черта нужна мне всего лишь очень сильно, слишком часто и каждый ебаный день.– отвечаю я самому себе и выезжаю на дорогу.

Через час.

Вокруг царит атмосфера какого-то праздника. Все разговаривают друг с другом, пьют шампанское и громко смеются.

Я стою в сторонке и раскачиваюсь с пяток на носки. Марк стоит рядом, засунув руки в карманы.

Нам хорошо.

Заебали фотографы. – говорит он, махая подошедшему папарацци. – Ненавижу славу. Сучка страдает раздвоением личности.

Я ухмыляюсь и не отказываюсь от стакана дорогого напитка, который предлагает мне милая официантка.

Лучше бы остался дома, твою мать. – снова говорит он, махая уже другому фотографу.

Слушай, может, мы просто выйдем на балкон? – интересуюсь я и делаю глоток напитка. – Я уже ослеп от этих вспышек.

Никак, через пару минут начнется этот ебаный показ, чтоб его черти в аду разодрали.

Марк ругается, а я мягко смеюсь, сам про себя, разумеется. Я стараюсь отвлечься от того, что меня ломает изнутри. Просто выламывает. Окружающие модели в округе не интересуют, тачки, стоящие на парковки – не интересуют, Марк со своими проблемами – не интересует.

Я ищу любой подходящий случай, чтобы снова пойти и позвонить Хорану.

И нахуя, спрашивается, я вообще приехал на этот показ?

Дерьмо блять.

Через пару минут мы вышли в просторный зал, разделенный на две половины. Черно-белый подиум, высший минимализм, высокая мода, дорогой парфюм и утонченный смех в сторонке.

Меня все бесит.

Развалившись на своем месте, я достал телефон и покрутил его у себя в руках.

Гарри, угомонись.

Засунув его обратно, я скрестил пальцы друг с другом и положил их под подбородок. Держу пари, что я просто усну через 10 минут после показа.

Однако, как бы ни так.

Я добросовестно хлопал после каждой модели, даже не смотря на них. Я честно отвечал на все вопросы, даже не прислушиваясь к ним. Я делился своим мнением, понимая, что никого оно не интересует.

Вокруг царила сплошная фальшь и наигранность.

Единственное, в чем я был уверен – я почти пережил целый день без Дейвидсон.

Вторая вещь, в которой я бы уверен сильнее, чем в себе – я чуть не умер без нее.

И если сегодня я не услышу ее голос перед сном, я действительно могу попрощаться с собой.

Потому что нервы не выдержат.

Нет, не так.

Я.

Я не выдержу.

Ну и как тебе показ? – спросил меня Марк, когда мы выходили в следующий зал на фуршет. – Стоит похвал, верно?

Потрясающе! – воскликнул я и похлопал друга по плечу. – Это действительно стоило нашего внимания.

Замечательно. – улыбнулся он и вошел в зал, затаскивая меня с собой. – Я знал, что тебе понравится. И следующий показ тебе понравится в сто раз больше, я тебя уверяю.

Я натянуто улыбнулся и неоднозначно кивнул головой.

Конечно, блять, мне понравится, Марк.

Но только не в этой жизни.

Еще спустя пару часов.

(Rihanna – Diamonds)

Хочется всех послать, в желудке тяжесть. Около двух ночи я вскакиваю с дивана, осознавая, что я сдаюсь.

Моя грудь поднимается от тяжелого дыхание, сердце щимит, глаза слезятся, руки трясутся. Ебаный неудачник.

Сбегаю со ступенек, на ходу непонятно зачем набираю номер Пейна – это значит, что мне и вправду хреново. У меня есть его номер телефона, который находится в его комнате в колледже. Я знаю, что он уже спит.

Выбегая на улицу без пальто, я иду по мокрому бульвару в сторону пустынной местности, крепко прижимаю телефон к уху, надеюсь на ответ.

Алло? – хриплый голос нарушает звук мимо проезжающих машин. – Кто говорит?

Я его разбудил.

Почему автоответчик не включен?

Я не знаю, что ему сказать.

Зачем я вообще ему звоню?

Я чокнулся.

Эээ, извини, что разбудил… Я, собственно, только хотел пожелать тебе доброй ночи, Ли.

Кто это? Вы спятили, мать вашу?

Я сбрасываю и приземляюсь на мокрую лавочку, сжимая голову в руках.

Сука, как же меня воротит. Я нуждаюсь в голосе Дейвидсон сильнее, чем в самых естественных нуждах. Моя крыша едет, как эта крутая тачка, проезжающая мимо меня.

Меня трясет, у меня удушье, я хочу пить.

Я хочу…

Дейвидсон.

Сижу неподвижно, обхватив голову руками, и выбираю между упаковкой лексомила (*снотворные таблетки) и мостом – а почему бы и не то, и не другое вместе? В Лондоне мостов нет, но у меня есть галстук от Марка Джейкобса, можно связать несколько штук, будет самое оно.

Я сидел на этой лавочке, не понимая, что мне делать. Я дал себе слова не соваться к Дейвидсон как минимум неделю, но я прожил всего лишь день.

Я безнадежен.

И мне жаль себя.

Я сгрыз все ногти, делать больше нечего.

Пойти, что ли, поужинать?

Встав с лавочки, я вновь пошел вперед к этой пустынной местности. Туда, где нет никого. Взял телефон в руки и послал нахуй весь мир, все просто потому, что я должен слышать ее.

Гудки долгие, бесконечные. Время тянется невыносимо долго в ожидании ее ответа.

Я начинаю считать до 10 и снова.

Ну? давай же, твою мать, возьми трубку.

Я знала, что это ты, Стайлс. – спокойный, тихий голос рушится на мои уши, и я стою как вкопанный посреди дороги и улыбаюсь, блять, я улыбаюсь!

Я предсказуемый? – ухмыляюсь я и иду вперед, вперед, нет, я не иду, я лечу, я улетаю, мне хорошо, мне божественно.

Рикка ответила! Рикка ответила! Рикка ответила! Я уже совсем дошел до ручки, как баба какая-то.

Ты да. Я не могу уснуть. – спокойно говорит она и тоже улыбается.

Я знаю, что она улыбается.

Потому что ты должна быть в моей кровати.

Мне удалось притвориться равнодушным.

Внезапная тишина напрягает, и я сам напрягаюсь.

Я шел туда, где заканчивается город. Я шел по шумным улицам, где разноцветные машины перестают ездить. Я шел медленно, и в то же время быстро. Я шел туда, где Дейвидсон могла разговаривать со мной.

И я клянусь вам, я шел в самое прекрасное в мире место.

Я сам не знал, куда я шел.

Куда ты идешь? – внезапно спрашивает она. – Я слышу дождь.

Туда, где заканчивается город. – я вновь улыбаюсь и иду медленно, засунув руку в карман. Смотрю на горизонт, где солнца уже давно не видно. Мелькают фонари, красиво переблескиваясь вдалеке.

Почему ты не дома, Стайлс? Ищешь приключения на свой зад? Как всегда?

–Туда, где мы с тобой сядем на берегу моря и будем смотреть в горизонт, никуда не спеша, рассказывая друг другу пустяки и смеясь общим воспоминаниям, Дейвидсон. – я полностью игнорирую ее, мои скулы уже болят от улыбки, а в мышцах все приятно ноет.

Я был счастлив слышать ее.

Ты соскучился. – сделала вывод она и рассмеялась. – Господи, ты ведь и вправду соскучился!

Я вновь улыбаюсь. Я не улыбался никогда так много, потому что мне не за чем это было делать. Однако сейчас я не могу стать серьезным.

Потому что она со мной.

Она стала для меня тем нужным словом в беседе души с жизнью, без которого трудно понять себя.

А сейчас я все понимал.

Не понять свои чувства было чем-то явно невозможным.

Я все шел и шел, вперед. Вперед, снова вперед. Мне было плевать на дождь. Дейвидсон что-то там говорила, про какие-то витрины, про какие-то самолеты, боже, ну что мелит эта идиотка?

Была степь, звездное небо под ногами, был свет, и была тишина. И тогда я посмотрел наверх, пристально вглядываясь в синеву ночного неба, и понял, где же заканчивается город.

Дейвидсон, я пришел в тупик. – перебил я ее рассказ о каких-то кошках, посмотрев по сторонам. – Тут больше нет машин и витрин. И самолетов, твоих чертовых самолетов, тоже нет. Ты мне веришь? Тут правда тупик.

И что ты мне предлагаешь? – хмыкает она. – Придти и забрать тебя?

Будь ты здесь, я бы тебя зажал в этом тупике. – спокойно ответил я и сел на мокрый песок. – Я бы тебя не отпустил.

Ты уже отпустил меня, Стайлс. – ледяным тоном процедила она, вызывая у меня улыбку.

Только улыбку, и не более.

Я тебя не отпускал. Ты в надежных руках. Этим рукам я доверяю даже сильнее, чем своим.

Возникла неловкая тишина. Дейвидсон цокнула в трубку и, похоже, высунулась в окно.

Это было очень мило.

Она, по-видимому, захотела ощутить мою обстановк.

Я сегодня не видел тебя целый день, только утром. – сказал я, принимаясь чертить узоры какой-то палкой на мокром песке. – Я, наверное, буду ближе к звездам, чем к тебе сегодня ночью . Я, наверное, просто сдохну завтра, если не увижу тебя хотя бы во сне. Но я рад, что на свете есть расстоянии я более немыслимые, чем между тобой и мною.

Дейвидсон сделала глубокий вдох, а я мгновенно почувствовал, как ее аромат наполняет мой нос и благоуханием окружает мое тело.

Стайлс, если у нас отношения, то что за черт происходит между нами? – спрашивает она и снова смеется. – Мы любим и ненавидим, ревнуем, бесимся, смеемся и плачем. Ты уехал, чтобы доказать мне и себе, что мы не сможем быть вместе, но ведь, Гарри, мы не могли и не хотели друг друга отпускать.

Я прикусил губу, понимая, что теряю голову от ее слов.

Все решает обыкновенный случай.

Дейвидсон, я…

Не перебивай меня, Стайлс. – рычит она и вновь начинает говорить.-И расстались мы конечно же не так как нормальные люди, а грязно, отвратительно, мерзко, с царапинами, истериками, сломанным телефоном, самым лучшим сексом, слезами у колледжа и падениями на асфальт. Сначала мы еще пытались сдерживать эмоции, улыбались и говорили ни о чем, всем свои видом показывая, что можем расстаться красиво и достойно. Достойно? Стайлс, скажи мне, достойно?

Да. – очарованный ее словами произношу я и рисую какие-то ебаные сердечки на песке.

Господи, прости меня, но я ебнулся.

Так вот, достойно… Наверное, как раз это слово подходит нам меньше всего. Согласен? А что теперь? – она на минутку затыкается, тяжело дышит, толи плачет, толи что-то еще, но пытается собраться с мыслями. – Ты не доказал ни себе, ни мне, что сможешь без меня. А теперь делай все, что хочешь, потому что я, мать твою, буду ждать столько, сколько понадобится тебе, чтобы понять, что я тебя жду.

Что? Дейвидсон, что ты несешь?

Ждать до тех пор, пока ты не приползешь ко мне и не скажешь, как ты теряешь бошку от одного моего слова. Что, я не права?

Ты каким-то образом права. – отвечаю я хриплым голосом, кусая свою губу до крови. – Дейвидсон, что происходит? Я сижу в тупике, рисую сердечки, ты плачешь, несешь ерунду, я кусаю губы до крови, мой галстук в песке, я дрожу от дождя, а небо, сука, такое красивое. Ты просто не представляешь, какое оно красивое.

Рикка молчит. Она всхлипывает с каждым вздохом, а с каждым ее вздохом всхлипываю я.

Нет, не подумайте, это просто от дождя.

Стайлс, я устала реветь весь день. Мои глаза скоро сомкнутся и разобьются в клочья. Что ты будешь делать с моими осколками?

Ослепнешь, говоришь? – ухмыльнулся я и откинул в сторону эту чертову палку. – А как же твое сердечко?

А сердечко уже давно разбито.

Осколки постепенно станут янтарными… У тебя янтарные глаза, Дейвидсон, ты в курсе? Они расцветут изнутри трещинками нежности, переполнятся теплом и вберут в себя весь золотой блеск – вот что будет. Тогда все это станет станет по-настоящему драгоценным. – тихо сказал я, сильнее прижимая телефон себе к уху. Я не хотел отпускать ее от себя. Я хотел слышать ее голос всю ночь.

Я дышал всем тем, чем дышала она.

Вполне уверен, что я просто дышал ею.

Как же глаза? Света не будет. Конец, Стайлс. Понимаешь?

А конец света… Что ж, если кончится свет, то я научу тебя любить во тьме.

Но я буду вся в шрамах.

Я встал с песка и вновь посмотрел на горизонт. Я ощущал себя в невесомости, мое дыхание повторяло дыхание Дейвидсон, ветер сковывал наши дыханья во что-то большее и уносил их с точностью и в горизонт.

Я научусь любить твои шрамы, Дейвидсон. – я улыбнулся. – Мне легко любить все, что связано с тобой.

========== Глава 17. ==========

POV Гарри.

Я ненавидел ее с такой силой, что каждая моя жилка сжималась от одного представления ее сильного взгляда. Я был уверен, что я страстно влюблен, но моя любовь отчасти становилась опасной. Со стороны она показалась бы настоящей, гневной ненавистью, однако не была ею. Я был в этом уверен. Эта ненависть сплеталась со страстной влюбленностью именно в том, что при всей своей неприязни к Дейвидсон, я любил ее в тысячу раз сильнее. Два языка пламени сплетались в одно. Два языка пламени можно было сравнить друг с другом. Переплетались, сплетались, угасали, снова загорались и переплетались.

Два языка пламени – это я и Рикка.

И от них уже никуда не денешься.

Не избавишься.

Не застрахуешься.

Не уйдешь.

Степной курган, охваченный бушующим пламенем, мог бы служить описанием моей души, когда я думал о ней. Меня тянуло всю в ту же степь, однако, в черную и испепеленную. Вот образ моего душевного состояния, вот тот самый поглощающий момент, когда после получасового размышления в тишине, я понял – как же тяжело мне любить и ненавидеть.

Как же тяжело мне оставаться собой.

Как же тяжело мне оставаться.

О, Стайлс! – поприветствовал меня давний приятель Джон, пропуская в свою маленькую комнату. – Сколько лет тебя не было в наших райончиках? Чувак, твоя старая семейка уже заждалась тебя здесь сто гребаных лет.

Я улыбнулся уголками губ и быстро стянул с ног стоптанные в клочья кроссовки.

В однокомнатной квартире в самом неблагополучном районе Лондона воняло шлюхами и водкой. Оборванные обои свисали с желтых стен, на которых безучастно красовались замудренные граффити самых ярких расцветок. В проходе валялось ажурное белье черного цвета, какие-то смятые доллары, перекошенные жалюзи, через которые пробивался последний солнечный лучик. Повсюду разбросаны шприцы, стринги, позабытые грязными девицами, использованные противозочатки, иголки, диски с айпадами, грязные тарелки с остатками тухлой, прилипшей к ним пищи.

Узнать дом Джона не было большой проблемой.

Я медленно вошел в просторную комнату и склонился над темным аквариумом, в котором бедная рыбка Джей-Джей уже давно валялась на спинке и почти не двигалась. В аквариуме плавали кусочки кошачьего корма, скорлупа от яиц и кожура от семечек.

Мы будем помнить тебя, Джей-Джей. – постучав пальцем по аквариуму сказал я и вновь выпрямился.

Джон встал посреди прохода и облокотился о дверной косяк, щурясь от пробивающегося света. Темная челка парня была зализана назад, на руках красовалась парочка новых татуировок, наверняка набитых в каком-нибудь конченом подвале, на ярко-голубых венах выпирали набухшие жилы, будто томясь в ожидании очередной дозы.

Как Джессика? – не придумав ничего лучше, спросил я, усаживаясь на стоптанный грязной обувью диван. – Что-то ее не видно.

Залетела, сучка такая. – хрипло ответил Джон, прикуривая сигарету и отшвыривая спичку во все тот же аквариум. – Я сказал ей, чтобы она проваливала нахуй с моей квартиры. Еще мне мелких нервотрепов здесь не хватало.

Усмехнувшись и понимающе кивнув головой, я скрестил пальцы друг с другом и посмотрел перед собой. В искрящуюся розетку был воткнут черно-белый телевизор, вокруг которого валялись диски. Господи, и где он отрыл такой телевизор?

Ебаное ретро.

А ты надолго сюда? – как бы невзначай поинтересовался приятель, наконец-таки оторвавшись от стены. – Ничего личного, Стайлс, одна проблемка в том, что я сегодня в клочья ублевался.

Я сщурился и недовольно сморщился, резко переведя взгляд на обдолбанного Джона.

Нет, друг, я на пару минут, не грузись. – Я встал с дивана и раскрыл темный пакет, судорожно доставая оттуда смятую в полиэтиленовые пакеты травку.

Это что блять такое?! – на повышенном тоне взорвался Джон, хватая набитые пакеты себе в руки.

Я привез тебе все, что сполна не принадлежит мне, дружище. – спокойно ответил я, отшвыривая темный пакет в сторону. – Оставь все бабки, что я отдал тебе за эту хуйню, на аборты твоих девочек. Они тебе пригодятся.

Какого хуя ты мелишь?! – с новой силой взорвался Джон и крепко сжал травку в пальцах. – Ты хоть понимаешь, от чего ты отказываешься, Стайлс?

Вполне. – спокойно ответил я, в упор посмотрев на Джона. – Я отказываюсь от этой дряни на всю свою оставшуюся жизнь, в этом я тебе клянусь.

Моему спокойствию можно было позавидовать, совсем маленькие капли морфия в жилках заставляли держать себя в руках и находится в самозабвении. Хотя я и отказался от наркотиков, я не отказался от капель до этого момента. Именно они помогли мне сдержаться.

Какая сука тебя укусила? – процедил тот сквозь зубы и начал распаковывать пакеты.

Еще не кусала.

Ты, должно быть, влюбился, придурок?

Скорее, возненавидел так, что все это уже осело поперек горла. – хрипло ответил я и вышел в коридор, склоняясь над кроссовками. – Необходимо, чтобы это чувство прошло. И тогда я сделаю широкий шаг вперед, мой милый друг, потому что любовь – это сильное чувство, а жить с ненавистью – это, сука, совсем не для меня.

Джон вылетел пулей за мной в коридор и в мгновение взорвался, накинувшись с кулаками на ближайшую стену.

Ну и что! Что ты теперь будешь делать без травки, идиот!? – он принялся боксировать в стену, разбивая посиневшие костяшки в кровь. – Забьёшься в угол!? Начнёшь ухаживать за этой сучкой, чтобы понять, что все взаимно!? Ты должен оставаться собой, вернуться к нам, ведь ты же клялся, что мы твоя семья! Ты должен делать все, что умеешь, причем здорово, и выслать нахуй эту бабу. Ты ведь сильный, Стайлс. – на глазах Джона появились слезы.

Укуренный мудак.

Я сказал, что ты сильнее всех. И тебе лучше стать таким, пока ты не ушел из этого дома.

Ты несешь хуйню. – всем тем же спокойным голосом ответил я, зашнуровывая кроссовки. – Любить – это охуенно. Это прекрасно. Я никогда этого не ощущал, и вот оно, наконец-таки – это сладкое чувство, когда у тебя вены тянет не от ожидания в них иголки, а от ожидания момента, когда ТВОЯ, мать твою, девочка, прикоснется к ним. Вот от этого их тянет, Джон, а ты проебываешь себя в этом свинарнике, и знаешь что? Держись до конца, парень, а я потихоньку съебываю отсюда. Я желаю тебе не согнуться в этой дряни. И себе я желаю того же.

Не дождавшись ответа, я вылетел из квартиры и быстро спустился с лесенок, мигом усаживаясь на переднее сидение своей машины.

Машина с визгом отъехала с парковки и я свободно выдохнул в окно, глотая ртом холодный воздух. Воздух, в котором уже не чувствовалась осень.