Текст книги "И лицо твоё в пламени вижу...(СИ)"
Автор книги: Мануэлла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
Что ни говори, а Вария любила внука, искренней любовью. Возможно, она и к Ингмару питала некие добрые чувства, просто не привыкла открыто выражать их, но ведь всеми силами пыталась уберечь его от опасности, каковой ей сейчас виделась Танита.
Это стало еще одной причиной из великого множества причин, побудивших Таниту принять такое непростое решение
20
"Определить ведьму – трудность великая, но ежели сподобится кому такое, то вот советы, помочь в деле таком призванные.
Коли в гости приходит к вам та, что нечистое замышляет, возьмите нож, на кузницу отнесите, да упросите кузнеца местного наковать его, остудив в четырех водах. А сами приговаривайте при этом ' Бог истинный отведи зло, как вода стекает с острия– так пусть с меня уйдут чужие наговоры. В огне да воде, до красноты, до чистоты. Пускай ведьма чистоты не выдержит, красноты не вынесет! Вели так!'.
И как придёт та ведьма к вам, так незаметно под лавку положите, где сидеть вздумает. Да и смотрите– будет мучиться она, точно огнем жжет. Да уйти захочет, а встать не сможет, точно не пускает что. Пока ножа не уберете– не уйдет.
Аще вот какой способ есть. На рассвете, до того, как петухи пропоют, возьмите рябины веточку, да загляните в дом ведьмы. Ежели ходит кругами та, да ни на что не глядит вокруг, в землю очи вперив– колдовство темное, знать, творит. Тогда следует вам крадучись домой пробраться обратно, чтоб не завидела ведьма. А ежели заметила да вышла навстречу– в левой руке ветку рябины зажмите, ведьму хлестните ею, да промолвите " Как ночь уходит, как день приходит– так зло добра слабее, так Тьма перед истинным Богом расступается ".
" Из книги " Трактат о ведьмах" Фомы Марлийского ".
****
Танита, переодевшись в мужские брюки, что, оказалось, не зря решила не оставлять у Тормы, тонкую рубаху и старый теплый кафтан одного из прислужников по комплекции близкого к ней ( взамен она бросила золотую монету на кровать, поверх записки Ингмару), окинула взглядом небольшую сумку за плечами, в которой находились все её нехитрые пожитки. На кухне удалось разжиться куском сыра, хлебом и парой яблок. Смена белья, монеты Ингмара, старый гребень да пару лент для волос с ярмарки, кусок ароматного лавандового мыла– вот и всё, что она брала с собой в новую жизнь. Сейчас главным было договориться на конюшне, скорее всего, большая часть денег уйдет за лошадь. Но иначе никак. Пешком ей далеко не уйти.
Отворив окно, Танита в в последний раз обернулась, мысленно прощаясь с домом. Как вдруг позади ей послышался какой-то шорох, будто легкое дуновение ветерка. И вдруг сильные руки в кожаных перчатках обхватили ее– одна рука сжала рот и часть носа так, что девушка едва дышала, а другая крепко держала нож у горла.
–Ну вот мы и снова встретились, ведьма!– с ненавистью в голосе бросил Главный Охотник. Танита не видела его, но то, что он разъярен, могла понять без труда. Столько рвущейся на волю ярости было в его обращении с ней. Ведьмой, что посмела сбежать. Опозорить перед самим собой.
–Пикнешь– и найдешь не только свою смерть, но и обречешь весь дом на суд Ордена. За то, что помогали скрыться ведьминскому отродью!– нож вонзился ещё немного глубже, капелька крови выступила на коже. Охотник позади сузил глаза, в тусклом свете лампы зачарованно, со звериной жадностью, следя за тем, как она стекает вниз– Ты погляди, кровь у вас, ведьм, как у простых людей ,– выплюнул он– Такая же горячая и красная... Этот клинок – с легкой гордостью продолжил он– выкован лучшими мастерами в Предгорьях. Девять жрецов храма Истинного Бога день и ночь молили Небо наделить его силой против Тьмы. В серебро окунали да настоями напитывали.
Он чуть отступил, увлекая девушку за собой, и тут же с силой встряхнул её:
–Я долго тебя искал, но ты сама помогла мне, -оскалился он в злой улыбке-
Танита, пытаясь собрать рой мыслей воедино, и не понимала – он о том, что сейчас она стояла, готовая к дороге, или же просто слухи о сегодняшнем привели его прямиком к ней. Впрочем, это уже не имело никакого значения. Это конец.
–Сейчас ты спокойно выйдешь со мной, – он кивнул в сторону окна– Как и собиралась. Иначе, – его голос лениво принялся объяснять – Ты оставишь милого юного Теодора совсем без родни. И твой защитник, и милая бабушка малыша сгниют в застенках за помощь тебе. Я лично это устрою!
Танита, знающая, какой силой и властью обладает Орден, как жестоко подчас он расправляется с теми, кто рискнул укрывать ведьм, кивнула, опустив плечи. Она проиграла. Будущего больше нет. Перед глазами мелькнул образ Вацлава, сменяясь лицом деда. Танита тихо всхлипнула, но это лишь разозлило Охотника:
–Заткнись, тварь! – зашипел он ей прямо в ухо, потащив назад, к окну– Помни о мальчишке!
Рейвен поймал себя на мысли, что противоречит сам себе– то называет ее ведьмой, отродьем Тьмы, не знающим ни жалости, ни сожаления, ни человечности, то– запугивает тем, что причинит зло невинному ребенку, лишив его семьи. Словно бы единственное зло здесь– он сам. Выругавшись вполголоса, Охотник со злостью рванул рукой рыжую косу, пригнув голову девушки к своему плечу. Лёгкий, едва уловимый аромат лаванды и чего-то щемяще-девичьего, нежного, обдал ноздри, заставив крылья носа подрагивать, принюхиваясь. Неужто колдует, чарами опутывает? И Рейвен, прижав её к стене одной рукой, быстрым движением достал флягу:
–Пей, – сунул он ей прямо в дрожащие губы горлышко фляги – Пей!– нажимая на них, повторил громче. Девушка повиновалась, с вызовом глядя ему прямо в глаза. Когда, спустя несколько мгновений, она обмякла, упав на него всем своим почти невесомым телом, он подхватил ведьму на руки, шагнул на подоконник– и скрылся с ней в темноте ночи.
***
–Ты представляешь, отец!– недовольно нахмурила брови Ровена, любуясь своим отражением в резном золоченом зеркале, что держала на вытянутой руке– Та девица, прислужница, о которой я тебе говорила. Что видела мою суть на ярмарке. Ведьмой оказалась. Вся площадь, говорят, колдовство её видела.
Бургомистр поднял глаза от бумаг, прищурившись, некоторое время разглядывал дочь– не сочиняет ли? Ровена была его единственным и любимым ребенком, но взбалмошной и подчас жестокой даже в своей человеческой ипостаси. Сказывается излишняя родительская любовь, которой он окружил дочь, стоило им потерять жену и мать. Его Ядвига была волколаком. Волчицей и человеком одновременно. Давно, ещё в пору юности, взял его с собой отец, тогдашний бургомистр, на охоту. Славно загнали они тогда волчицу, пустив стрелу прямо под ребра. Но тут прибежал гонец– в город наведался Князь, нужно было принять со всеми почестями. Отец, приказав остальным тут же бросить все и следовать за ним, и думать забыл о сыне. А тот, едва топот копыт стал еле уловим, спешился, аккуратно подойдя к истекающему кровью животному. Волчица, тяжело дыша, лежала на одном боку, вывалив на траву длинный красный язык. Ее желтые глаза с удивительной, почти человеческой, обреченностью глядели на него. Ни страха, ни злости. Медленно двигаясь по направлению к ней, он вытянул перед собой руку:
–Ну же, ну же, не бойся,– приговаривал паренёк, едва не плача – Я не сделаю тебе ничего дурного.
На охоте юный Михай был впервые, и невероятная человеческая жестокость поразила его в самое сердце. Загонять обезумевшего от ужаса зверя, с радостными криками нестись следом, стреляя в спасающее свою жизнь животное...
Осторожность присев рядом со зверем, он дотронулся до стрелы, с опаской глядя на волчицу– вдруг извернется, ухватит за руку. Но та лишь устало придавида мордой мягкую зелень, тихо поскуливая, когда Михай пытался вытащить здосчастную стрелу, разломив ту пополам. Когда ему это удалось, он прижал обе руки к рваной ране в боку волчицы. Захлебываясь горькими слезами, упрямо не убирал он рук, почти лежа рядом со зверем. Говорил юный Михай. Как выздоровеет она, как станет он приходить, навещать, будут вместе бегать по зеленым лугам, лесу.
Утром соннного и упирающегося Михая с громким хохотом утащила городская стража– его и так дурнем считали, а теперь и вовсе повод для потешек был. Видано ли дело, сидел один на примятой траве, откуда до леса след кровавый волочился, а всё своё гнул – до самого утра с волчицей, дескать, лежал. Так и стали называть его в шутку, оборотнихин муж. Знали бы, что как в воду глядели.
Через несколько лет прибыло к местному Князю несколько Министров да данов важных. Каково же было удивление Бургомистра, когда и их с сыном на прием в замок позвали. А уж там Михай, что во все глаза рассматривал великолепие покоев да залов, встретился с насмешливым взглядом золотисто -желтых глаз. И пропал. Молодая девушка, прекрасно одетая, сидела рядом с Главным Министром. С ленцой потягивая вино из золоченого бокала, скучающе оглядывала зал, пока не остановилась на нём. И Михай мог бы поклясться– в это время глаза ее вспыхнули точь -в -точь огонь из сухих дров. Тонкие крылья аккуратного носика еле заметно подрагивали, принюхиваясь. Она первой подошла к нему, почти наощупь поймав в темных коридорах замка. В этот вечер они гуляли вдоль замковых стен, вызывая у стражей недоумение– отчего такая молодая и знатная красавица гуляет с простым городским жителем.
Ночью к нему в покои постучала молоденькая прислужница, и тайком провела к своей госпоже. В покоях даны, когда Ядвига, уткнувшись Михаю в плечо, призналась тихим голосом во всём, а затем вдруг отступила и стала снимать платье, Михай невольно задрожал, пытаясь побороть накативший страх,– рваный белесый шрам на том же самом месте, куда ранили волчицу, лучше любых слов уверил его в том, что ее на первый взгляд безумный рассказ – правда.
" Если бы не серебряный наконечник – то и шрама бы не осталось"– усмехнулась Ядвига, вновь прильнув к нему-" Я помню, как жарко ты шептал в ту ночь, как обнимал. Позволь же теперь отплатить тем же".
На следующий день Ядвига затребовала, чтобы Михай мужем её стал. Намекнув дяде, что может ребёнка носить. Михай тогда ещё и знать толком не знал, когда становятся заметны признаки беременности, но судя по вспыхнувшим таким же жёлтым огнем глазам Главного Министра и его неожиданно скорому согласию, у оборотней это было намного быстрее, чем у простых людей.
И правда, Ядвига родила ему чудесную дочь. И жили они в счастье и согласии после этого три самых лучших года в его жизни. Пока одной ночью, при полной луне, жена не вернулась из лесу, куда каждую такую ночь уходила. А спустя два дня приехали в город приехали гордые крестьяне с до боли знакомой волчьей головой , насаженной на пику, да стали требовать с Бургомистра, отца Михая, деньги за поимку волка, что всё окружные деревни мучил набегами– скот воровал, курей грыз.. Отец денег дал, наградив сверх меры. Правда, той ночью Михай о чем-то сурово и долго сговаривался со стражей местной, а после слухи принесли, что на освободивших людей от напасти, волколака злобного, разбойники напали, ограбив да убив всех до единого
–Ты уверена?– нахмурившись, потер он ноющие виски большими пальцами.
–Отец, Бургомистр ты, не я. А того, что в городе творится, и не знаешь. – хохотнула Ровена, тряхнув золотоволосой головкой.
–Язва!– беззлобно бросил Михай– Значит, говоришь, ведающая?
Дочь, сморщив маленький носик, исправила:
–Ведьма!
–Нет– покачал головой Михай– Простая ведьма как и человек – никогда ипостаси твоей не увидит, ежели ты сама не захочешь, ну уж, или луна не велит, – развел он руками, заметив, как поморщилась при этих словах дочь. Ей до сих пор трудно давались взаимоотношения с прародительницей, луной. Порой, чтобы замедлить оборот, не выходя на безумную охоту лунной ночью, прибегала Ровена к малоприятному в человеческом обличье занятию – кровь пила, тело утомить старалась, приболеть. Но всё это еле-еле сдерживало волчицу внутри. Вот и сейчас дочь была возбуждённой до предела.
–Значит, она видела меня и может всем растрепать?– девушка встала, принявшись нервно мерить шагами комнату– Ты знаешь, чем это мне грозит?
Михай, не разделявший пессимизма дочери, напомнил ей:
–Ну, ты сама сказала, что вся площадь в свидетелях, а, ежели так, то короткой жизнь её будет. Очень короткой. Орден ни единой ведьме не позволит так прилюдно себя в бессилии обвинять. Видано ли дело– среди бела дня колдует.
–Ну, видеть-то видели...– с хитринкой в глазах протянула дочь– Но я немного ускорила всё, гонца в столицу послала, ты ведь не возражаешь?
Михай непонимающе хмыкнул, переспросив:
–Гонца?
–Ну да. Пускай в Ордене узнают, что у нас тут ведьмы разгуливают вольготно -скривила она губы в усмешке, а Михай вдруг подумал– когда же он упустил дочь? Когда из маленькой любопытной девочки, что плакала даже на смертью бабочки на окне, она превратилась в жестокую к окружающим женщину? Ведь неспроста она гонца отправила, Ровена вообще ничего не делала просто так.
–Зачем?– попытался было вразумить он дочь– Неужто не разумеешь, что ведьмы те– почитай, собратья наши по несчастью. Думаешь, с тобой церемонились бы, узнай люди...– Михай, увидев что дочь меняется в лице, осекся, замолчав.
Ровена вдруг, вздрогнув, начала тихо поскуливать, оседая на пол прямо на слой пышных нижних юбок. Одной рукой она держалась за горло, точно оно болело. А глазами, наполненными мукой, обратилась к окну, где на небосводе уже сияла полная луна.
Михай понял все без слов – он кинулся к дочери, подхватив её на руки. А затем, бросившись со своей ношей к стене, плечом нажал на один из камней на ней. Одна из полок для книг, натужно заскрипев, стала поворачиваться, пока не открыла тайную дверь за собой. Толкнув дверь плечом, Михай в полной темноте стал сбегать вниз, по витой лестнице, уже наизусть знакомым маршрутом.
Наконец, уложив дочь в подвале на набитый соломой мягкий тюфяк, он подвинул к стене столик со свежим мясом и водой для неё. А затем поспешил наверх, закрыв за собой обитую изнутри серебром дверь
21
Танита постепенно приходила в себя – в горле нещадно пекло, шея саднила. На лесной поляне, где она и Охотник сейчас находились, было темно– лишь небольшой костер тускло лизал языками пламени дрожавший воздух. Она обвела взглядом вокруг себя – ни души. Казалось, даже лесные жители примолкли, напуганные близостью Охотника.
Девушка снова прикрыла веки, замерев – глаза резало, да и малейшее движение затекших рук и ног причиняло боль.
Чуть придя в себя и бесшумно попытавшись встать, она оперлась коленом о холодную землю под собой– и едва не упала лицом вниз. Цепь, что надежно приковала ее горло к дереву позади, натянулась. Девушка неверяще коснулась тонких серебряных звеньев пальцами, всё еще не понимая, как могла сразу не почувствовать оковы? Оглядевшись вокруг, сделала вывод, что ошиблась сперва– не вечер сейчас, а глубокая ночь. Напряжённая спина Главного Охотника, что сидел чуть поотдаль, у костра, ясно давала понять– он знает, что ведьма пришла в себя. Немного дальше костра был привязан к дереву, как и она, только в менее унизительной позе, большой черный конь с несколькими сёдельным сумками по бокам да черными словно сама ночь шорами на морде. Конь не шевелился вовсе, лишь тонкие облачка пара мерно вырывались из его ноздрей да по ногам проходила еле заметная судорога, будто сонный паралич обуял.
Танита устало опустилась на землю вновь, прислонившись спиной к большому стволу. Нужно копить силы. Хотя бы для того, чтобы не дать этому жестокому человеку упиваться её слабостью. Не только молва говорила о том, что он безжалостен к своим жертвам– все в его облике кричало о жестокости. Да и то, как он обращался с ней – нет, такого мольбами и слезами не пронять. Запомнит такой лишь то, как смеялась несчастная жертва в лицо ему, зная, что скоро встретится с Вечностью.
Вдруг Охотник одним ловким, даже излишне грациозным для его большой фигуры, движением встал с земли. Подойдя ближе, он остановился в паре шагов от неё, буравя девушку тяжёлым взглядом. Прошёлся он и по цепи:
–Как ты это делаешь?– грубо спросил, кивнув на цепь.
–Что?– не поняла Танита. Собственный голос оказался хриплым и дрожащим, хоть и не хотела она показать своей слабости.
–Не играй со мной, ведьма!– рявкнул он, раздражаясь,– Почему ты не боишься серебра?!
Танита, вздрогнув, опустила взгляд на цепь – видно, из чистого серебра. Ярко переливалась та стальными отблесками в свете луны.
–Откуда мне знать? Я с детства его не боюсь, не боялась никогда– решила не злить своего палача. Какая-то странная решимость бороться, даже если исход известен заранее, овладела ею. Нет, не даст она ему ощутить вкус победы! Наверно, самым большим развлечением этого мрачного и злого мужчины была не охота – больше этого ему нравилось ломать своих жертв. Мучить их так, что муки " Очищающего Огня" спасением казались.
Танита поежилась, представляя, как он входит темное подземелье с низкими сводами, где она висит почти под потолком, прикованная на цепях. С жуткой ухмылкой начинает Охотник раскладывать перед ней орудия пыток ....
–Никогда не боялась?– эхом повторил Рейвен, усаживаясь перед ней на корточки. Грубо повернув её голову, он осмотрел шею Таниты, а затем оттолкнул.
Размашисто зашагав обратно к костру, Охотники взял с лежавшего на земле большого куска ткани краюшку хлеба, наколол на длинный прут ароматное мясо ( Танита лишь сейчас, скинув с себя оковы липкого страха, услышала такой манящий аромат жареного мяса, желудок предательски заурчал. Вечером она так и не успела поесть, спеша к Ингмару. А потом решила, что наспех перекусит уже тогда, когда уйдет как можно дальше), а другой рукой ухватил фляжку. Подойдя к девушке вновь, бросил фляжку рядом с ней. Затем, наклонившись, он всучил ей мясо и хлеб, отрывисто приказав " ешь!".
Танита, пошевелив опухшим пересохшим языком, почувствовала нестерпимую жажду. Покосившись на фляжку, она нервно закусила губу– можно ли ему доверять? Там, наверное, новая порция сонного зелья. Перехватив ее взгляд, мужчина усмехнулся, вставая:
–Там обычная вода. Мне было бы сподручнее всю дорогу везти тебя так, как сейчас. Но тогда ты можешь умереть прямо на пути. А Ордену ты нужна живой. Ешь!– снова приказал, выпрямляясь.
Танита осторожно взяла фляжку, принюхавшись к содержимому – чистая вода. Впрочем, будто бы у Охотников нет своих хитростей? Да и то зелье, которым он опоил её, было почти безвкусным. Мысли метались между нестерпимой жаждой и осторожностью. Но победило бренное тело– Танита, жадно сделав первый небольшой глоток, затем опорожнила половину фляжки.
Охотник, игнорируя ту часть поляны, где сидела ведьма, достал из ножен меч с замысловатыми узорами на ручке. Прислонившись спиной к дереву, он стал вглядываться в темноту. Сегодня только ради этой девки он зажег огонь, хоть это противоречило кодексу Ордена– могло привлечь и непрошенных гостей, и выдать его самого. Часто, в последнее время, почти каждые несколько седмиц, ведьмы хитрили– одна едва ли не сама сдавалась в плен, приманкой выступая. А затем ее сестры нападали на ничего не подозревающего Охотника, убивая того всей своей мерзкой толпой. За другой фамильяр летел, черный ворон или скакал вдоль кустов черный кот, ни на мгновение не выпуская Охотника и ведьму из виду. А как только привал решил сделать тот– так и подал знак остальным ведьмам фамильяр.
Но иначе было нельзя – ни один отряд стражей во всём королевстве не мог похвалиться тем, что поймал ведьму, помогая Охотнику. Наоборот, лишл ненужное внимание привлекали, под угрозу ставя всю миссию. Потому-то очень давно отказался Орден от любой помощи. Поэтому и действовали Охотники в одиночку, даже друг от друга редко помощь принимая.
Рейвен искоса взглянул на Таниту– так и не прикоснувшись к еде, она сидела безвольной красивой куклой у подножия дерева, раскидав руки по обе стороны от тела. Интересно, какова ее истинная внешность? Сколько ей на самом деле лет? Возможно, за милым личиком скрывается древняя как сам мир старуха, что беззубо смеялась, видя, как сгорает от страсти Охотник, попавший под её чары. Это разозлило и смутило одновременно. Отвернувшись, он попытался воспроизвести в уме несколько положений из кодекса Охотников, чтобы хоть немного прийти в себя. Глаза начали слезиться от дыма костра. Наверно. Не от постоянного же прокручивания в голове вида ее жалкой маленькой фигурки, прикованной к дереву на цепь, что годна лишь для диких зверей.
Да что с ним происходит? Это ведьма! Она почище любого зверя будет. Тот редко нападёт, вред причинит без причины. Нет, только если голоден, если детям своим опасность чувствует, либо если безумием поражен. Но ведьма....
И всё же, обернувшись, он с неизъяснимой тоской на сердце хмуро смотрел, как пытается она занять положение поудобнее, как старается не задеть хлеба с лежащим на нем мясом, как испуганно косится на него, думая, что он не замечает этого.
–Сколько лет тебе, ведьма?– помимо воли вырвалось у него.
Удивленно вскинула она на него длинные ресницы, но ответила тихо:
–Двадцать.
–Настоящих!– злобно бросил Рейвен. Но она лишь, слегка нахмурив брови, будто и вправду не понимая, о чем он, тихо повторила:
–Мне двадцать, – упрямо повторила и отвернулась, помощившись от боли. Забыла, видно, об ошейнике.
Отвернувшись, Рейвен потянулся к одному из одеял, брошенных на землю. Отнеся его к дереву, он остаток ночи убеждал себя, что сделал это лишь для того, чтобы ведьму здоровой и невредимой привезти в Орден. И никак иначе.
22
-Вставай, ведьма!– дёргал Рейвен цепь, хмуро глядя на свернувшуюся клубочком девушку. Рыжая коса разметалась по земле, ресницы тихонько подрагивали. Плечи, укрытые шерстяным одеялом, плавно вздымались и опускались, вызывая смятение внутри. Рейвен никак не мог забыть, как унизил себя. Как желал её– коснуться белой нежной кожи, запустить пальцы в огненное пламя волос, смять губы в поцелуе. Виски заломило. Сжав челюсти так, что зубы едва не раскрошились, Рейвен тряхнул головой, освобождаясь от наваждения.
–Вставай!– разозлившись, с силой дернул он цепь. Ведьма, вскинув голову, тут же скривила губы от боли и устало оперлась на локоть, будто голова ее весила несколько пудов. Пряди волос у лица безжизненно повисли, закрывая лоб. Ведьма тяжело дышала, мутным взглядом обводя вокруг себя. Притворяется? Но когда Рейвен, опустившись на корточки, прижал руку к ее лбу, то замер в нерешительности – кожа девушки пылала, словно камин в морозную зимнюю ночь. Зря он так далеко от костра ее уложил. Это ведь он, Охотник, благодаря годам тренировок выносливее стал. А это– дана молоденькая совсем, хоть и ведьма, а росла в роскоши да неге. Таким камины и теплым летным днем без устали топили прислужницы. А с ног свалить и легкий ветерок мог, что гулял вдоль стен замка. А каким же он был глупцом, когда считал, что ей много лет. Нет, у древних, несмотря на юную внешность, глаза всё выдают. Годы прожитые лишают глаза сияния, присущего лишь юности, тускнеет взгляд. У этой же глаза юные, чистые, хоть и дымкой болезни подернуты.
. Выругавшись, Рейвен вытащил из кармана ключ, открыв замок на ошейнике. Ничего её не берёт – ни серебро, ни рябина, что он добавил в отвар. Не видел бы он сам пламени, льющегося из ее ладоней – решил бы сейчас, что весь Орден опозорил, простую девицу поймал. Да ещё и непростую, очень непростую– если бы выяснилось, что дана – не ведьма, то огромная опасность грозила уже самому Ордену. Рейвен невольно впервые задумался– а не было ли среди обреченных на смерть невиновных? Ордену нужно было, после всех допросов и пыток очередной несчастной, обвинить ту в ведьмовстве, придав огню. Дескать, всё признала, повинилась. И себя так спасали, и авторитет свой укрепляли, славу великих Охотников на ведьм, что никогда не ошибаются, не упускают жертв своих. А на самом-то деле– и упускали, и гибли, и даже была пара предателей, что пытались помочь. Их имена стерли из всех записей братства, а самих казнили вместе с теми, кого они так рьяно пытались спасти.
Девушка на руках застонала, прислонившись к нему дрожавшим в лихорадке телом. Рейвен понял– дело плохо. Нужно искать лекаря, иначе никак.
В первой же деревне, что оказалась, хвала Истинному Богу, довольно большой, с крупный город размером, спрыгнув с коня с тихо постанывающей Танитой, в беспамятстве прильнувшей к его груди, Рейвен заплатил конюшнему, чтобы тот увел лошадь. Люди вокруг озирались, замирая на середине пути. " Охотник"-; то и дело слышался тихий испуганный шепот. Да, Охотников люди боялись не меньше, чем ведьм. Многих охватывал жуткий, запредельный страх, стоило лишь увидеть запутанную в темное фигуру Охотника– а вдруг и в нём самом что разглядит? В женщинах – искру силы, а в мужчинах– пособничество ведьме? Да и на слуху была жестокость Ордена– какую-то ведьму как бешеную собаку тащил Охотник из дому, приковав к длинной палке серебряным ошейником. Позади рыдала её маленькая дочь, оставшаяся полной сиротой. Плакала девочка, маленькой ручкой своей хватаясь за воздух, словно бы пыталась за мать ухватиться. Даже сурового вида вдова, что до этого выдала Охотнику ведьму, и та украдкой слёзы отирала, сминая побелевшими пальцами белый передник. Другую на месте решено было проверить Орденом, примет ли вода её душу, или настолько грешна, что не сомкнется река над её головою, вытолкнув дочь Тьмы на поверхность. Вот только пара Охотников, что выслеживали ведьму, так и не смогли прийти к единому решению– один считал, что с помощью чар выплыла ведьма все же, задыхаясь и исторгая воду из легких, к тому моменту, как ее подхватили на руки и затащили на мостки деревенские жители. Другой считал, что едва не утопла, и была спасена лишь чудом. В этот день испытание проводили четыре раза, пока несчастная и в самом деле не утопла. За это оба Охотника получили выговор от Ордена с разжалованием в прислужники. Но и тогда каждый обвинял другого, считая, что был прав лишь он сам. Или как старый Охотник, что находился в Ордене больше как учитель для юных братьев, все-таки выследил не менее древнюю годами ведьму, за которой охотился, да решил устроить ей казнь прямо на месте. Ночью он и еще несколько мужчин, что жили в деревне неподалеку, закрыли да подперли двери и окна ее хлипкой лачуги– да и подожгли. Дико выла ведьма, умирая. Сыпала проклятиями на всех, ко повинен в этом. И огонь перекинулся сперва на лес, а потом и на саму деревню. И все равно, что она была за много миль до леса. Когда вернулись в деревню мужчины– одни угольки черные остались. Заголосили они, сообразив, что своими руками сотворили сие, а делать было уже нечего...
Что из того правдой было, а что глупый человеческий ум выдумал– не знали даже старожилы Ордена. Да и обсуждение подобного каралось строго, вплоть до изгнания
–Мне нужен лекарь. – неожиданно севшим голосом бросил Рейвен полноватой женщине в темно-красном платье, испуганно взирающей на него с крыльца большого двухэтажного дома. Для такой деревеньки дом лекаря, на который указал испуганный прохожий, был весьма неплох. Это могло свидетельствовать о том, что лекарь дело своё знал– значит, и с городов близлежащих наведывались. Со звонкой монетой, ведь деревенские обычай имели расплачиваться животными, мясом, молоком или продуктами какими.
–Я...сейчас позову, – замялась женщина в дверях, поглядывая то на обескровленное лицо Таниты, то на внушавшего ей страх путника, что походил на самого всадника Тьмы. Высокий, мощный, с жестким выражением на лице, весь в темном– будто в ночь одетый. Наконец, милосердие победило– Проходите в дом, я провожу вас в гостиную. Сейчас лекарь спустится.
Прыти, с которой старая женщина взбежала по лестнице, позавидовала бы и молодая прислужница.
Лекарь спустился быстро– заспанный, в старом, наспех накинутом халате и с всклокоченными седыми волосами, размахивая небольшим черным саквояжем, он протиснулся в дверь, обдавая Рейвена стойким ароматом алкоголя.
–Что с ней?– хрипло прокаркал мужчина, кашлянув в кулак.
Рейвен зло бросил:
–Лекарь здесь не я,– он достал из сумки мешок с монетами – Мне нужно, чтобы она выздоровела и как можно скорее!
Отвернувшись, он нарочито внимательно принялся изучать скудное убранство помещения, предоставив лекарю осмотр больной.
Танита, лежавшая на маленькой кушетке, что не вписывалась во всеобщую небогатую обстановку ( видно, лекарь намеренно купил ее и два кресла в тон, поставив их там, где принимал больных) в центре комнаты, тихо застонала, когда лекарь принялся её осматривать. Цокая языком, он покачивал головой, то слушая ее сердцебиение через продолговатую деревянную трубочку, расширяющуюся с двух концов, то поднимал дрожащими пальцами её веки, пытаясь уговорить, чтобы следила за предметом в его руке, то осматривал кожу, ощупывал шею и область за ушами.
Рейвен еле сдерживал себя от того, чтобы не повернуться и не броситься на клятого старикана– чего он медлит, молчит? Тщетно пытаясь успокоить себя, что смерть – даже лучший расклад, ведь не нужно будет тянуть ведьму за собой до самой столицы, Охотник нервно прислушивался к происходящему за его спиной. Почему тишина?
–Простите, любезный,– немного испуганно начал лекарь. Рейвен, обернувшись, в один миг оказался рядом.
–Что с ней?– вернул он вопрос лекарю. Танита, в расстегнутой до середины груди рубашке, слегка порозовевшая, лежала на кушетке, не открывая глаз. Тонкая кисть руки безжизненно свесилась вниз.
–Это ...– казалось, лекарь не решается озвучить страшное предположение вслух– Лихорадка. Она...Возможен самый трагический исход, но...
Пока лекарь сосредоточенно подбирал слова, Рейвен замер– лихорадка! Вот и всё! О коварстве этой напасти знал в королевстве и стар, и млад. Никого не щадила она, различий не делала– ни богатым горожанам или владельцам земель да замков, ни бедным жителям деревень не спастись было от её горящих адовым пламенем жадных лап . В считанные мгновения уносила она больных. Вот ведь ирония – умрёт все же ведьма, сгорит. Да только не в пламени Огня Очищающего, а от жара сгорит. Словно спичка вспыхнет– и нет юной жизни.
Приступ неожиданной для самого себя злости окатил – ну уж нет! Он– Охотник, что всегда свою миссию исполнял! Ни единого раза уйти ведьме от него не удалось! И эту на тот свет не отпустит! Суд Ордена её ждет– и он доставит туда эту ведьму во что бы то ни стало! А там уже– и не его дело!
Рванув к себе за халат лекаря так, что с ног старика слетели мягкие тапки, Рейвен зарычал:
–Ты вылечишь её! За ценой не постою!
Лекарь, испуганно заикаясь, зачастил:
–Я попытаюсь, дан, попытаюсь,– было видно, как страшится он и Охотника ( Рейвен знал, что лекарь сразу понял, кто перед ним), и исхода, что ожидает его, если не справится со своей задачей.
