Текст книги "И лицо твоё в пламени вижу...(СИ)"
Автор книги: Мануэлла
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Рейвен сильнее сжал ладонь, притянув Прачку так близко, что её смрадное дыхание обдавало его. Вспомнив, что кричала старая Дотца, Рейвен резко крутанулся вместе со своей добычей – так, что теперь стоял между ней и водой. Прачка взвыла, принявшись брыкаться с неведомой доселе силой. Рейвен сделал еще два шага вперёд, к лесу, вместе с ней– и увидел, как кожа старухи начала ссыхаться, волосы поредели, обнажая старый череп. Руки стали похожи на высушенные птичьи лапки. Хриплым усталым голосом она взмолилась, обнажив свой страх:
–Пусти...к воде....там жизнь...
Надо же, а старая ведьма и сама зависит от воды– вдруг понял Рейвен. Точно также, как другие обречены погибать от ее рук, и она обречена вечно стирать вещи приговоренных к смерти судьбой да роком. Чтобы проверить догадку, он шагнул еще вперёд, и ещё – Прачка, закатив глаза, обмякла в его руках. Тело ее стало легким словно пушинка. Глазницы запали, а вместо рта остался провал с гнилыми желтыми зубами.
–Мне нужно ее платье!– рявкнул Рейвен, вернувшись на пару шагов назад. Прачка лишь обессиленно мотнула головой в согласии, тотчас же лед, сковывавший края озера затрещал, крошась на мелкие кусочки. А по чистой как слеза воде, плавно покачиваясь, возвращалось платье, споря своей лазурью с небом над их головами.
Охотник тут же бросился вперед, отшвырнув старуху так, что та с силой ударилась о скалу. Выудив платье, Рейвен трясущимися пальцами расправил его– крови не было.
–Я решила взять иной долг!– захохотала Прачка. Ловко, как дикий зверь, в один бросок, она ухватила корзину, а затем растворилась с ней в воздухе.
Рейвен крутанулся вокруг себя– ничего не выдавало даже следов присутствия Прачки. Ни единой вещи, ни мокрых следов ее перепончатых лап на камне. Если бы не влажная ткань небесного цвета в его руках– он и вовсе бы решил, что все это могло ему привидиться. Мало ли чем опоила ведьма.
Путь обратно был длиннее– Рейвен пару раз заплутал в лесу, хоть и помнил, как шёл сюда. Правда, что делать дальше, он не знал. Вернуться на то место, с которого помнит себя здесь, в этом странном полусне– полуправде? А потом? Может, он уже умер, а глупое сознание не желает этого признавать? Всполохами выдавая желаемое за действительное?
Но тогда бы явилась ему та, ради которой Охотник всё это затеял, княжна. Разве не её лицо желал бы он увидеть за кромкой? Там, где лишь холод и мрак?
Охотник внутри взбесился, жаркой ненавистью окутав все нутро – ведьма порабощает его, превращает в прислужника Тьмы! Рейвен зло выругался, согнувшись, обхватил голову руками. Он делает это только для того, чтобы довезти ведьму в Орден, где её ожидает суд! И не больше!
26
"Ведьмы, ведающие, не всегда злобны по природе своей. Веда ведь– Природы-Матери дитя, неразумное, любопытное, бесхитростное. Рождается она, растет, сила ее крепнет. И начинают добро и зло борьбу за душу юную, каждый старается на свою сторону веду обратить.
А и люди помнить должны, что от них зависит многое– какой мир веде они покажут да как отнесутся, та сторона по итогу и победу одержит."
" Трактат о ведах" ,
монах Тихон
***
Танита шла по зеленой тропинке к дому, где провела самые счастливые годы жизни. Неверящим взглядом обводя всё вокруг, неспешно приближалась к воротам . Вот те же маленькие кусты диких ягод, что безжалостно раздирали ее руки и коленки, когда еще совсем малышкой она желала полакомиться спелыми сочными ягодками. Вот кривое дерево, под раскидистой кроной которого она любила сидеть, глядя на небо, гадая, на что похоже то или иное пушистое облако, неспешно проплывающее мимо. Чуть покосившийся забор, за которым раскинулась мамина гордость– большой огород, что не только кормил их долгими холодными зимами, но и давал необходимые лечебные травы для отваров и заклятий. Многие деревенские, кланяясь да благодаря, уходили то с несколькими пучками сухой травы да заученными словами наговора, то с отваром целебным. Правда, быстро забывали они свою благодарность, вторя глупцам, что не желали мириться с ведьмой, живущей хоть и далеко от деревни, но все же.
Вдруг страх ледяной рукой сжал сердце– вот и то место, где когда-то в пламени огня погибла мама. Опустившись на колени, девушка коснулась ладошкой зелёных травинок. Слёзы покатились сами собой. Долго сидела несчастная, согнувшись, будто отдавая последнюю дань потере, неизбывной печали, что с годами никуда не исчезли, таясь на самой глубине души
–Тагила? – мамин голос будто прорвавшись сквозь толщу эмоций, зазвучал в ушах– Танита, это ты?
Не веря самой себе, девушка подняла голову, обернувшись на источник такого желанного голоса– от дома к ней спешила мама. Молодая, красивая. В темно-сером платье с белым передником с большим карманом впереди, в котором так любила возиться в саду. Волосы не были схвачены сзади, нависая на лицо непослушными прядями.
–Ма-ма– еле слышно выдохнула Танита, попытавшись подняться, но едва не упала– ноги перестали ее слушаться. Ухватившись за ворота, девушка с ужасом и нетерпением одновременно глядела на мать.
Выбежав за ворота, мать кинулась к ней, помогач подняться:
–Доченька! Доченька! Это ты! – всхлипывала она, оглаживая руками её лицо. Обе они плакали навзрыд, обнимаясь с неистовой силой, не могли налюбоваться друг другом мать и дочь.
Затем мама, отстранившись, нахмурилась. Отирая слёзы рукавом, она покачала головой:
–Как давно ты умерла? – спросила она, пристально разглядывая дочь. Танита удивленно вскинула брови, не понимая, о чем та ведёт речь:
–Умерла? Я жива, мама, – ответила она, шагнув ближе к ней, а та, сперва на полшага отступив назад, тут же улыбнулась, радушно обнимая дочь снова:
–Не важно, это не так важно, милая. Главное, чтобы мы были вместе, верно? Значит, сон видишь ты, а я– порождение желаний твоих сокровенных. Так тому и быть.
Вхлипнув, Танита лишь кивнула в ответ.
–Пойдем, пойдем в дом милая. Я так соскучилась, так соскучилась.
По пути к дому Танита встретила и Фроло, что вальяжно семенил навстречу. Но, замерев в паре шагов от неё, вдруг вздыбил шерсть, выгнув спину, и угрожающе зашипел, сверкая жёлтыми глазами.
–Фроло, ты что? Это же я– Танита медленно наклонилась, осторожно протянув руку, чтобы кот смог обнюхать гостью, узнать. Может, совсем старый стал, глаза не видят.
Фроло лишь, злобно заурчав, заострил клыки. Мазнув когтистой лапой в воздухе прямо перед её лицом, он не желал узнавать подругу по играм и веселью.
–Пшел вон! – пихнула мама кота ногой так, что тот молнией полетел в густые кусты на огороде– Пойдем, старый он стал, совсем дурной!
Танита позволила матери обнять себя. Но на душе было неспокойно– разве её добрая сердцем мама смогла бы вот так повести себя с животным? Да и с кем– с любимым, обожаемым ею фамильяром. Девушка помнила, как мама с гордостью рассказала о том дне, когда впервые встретила она своего верного спутника. Как гордилась тем, что стала настоящей ведающей.
Да и просто мама ни одному живому существу зла не желала. Много заговоров и заклятий сильных могла бы использовать она, да не желала– в большинстве из них нужна была жертва. Даже дом свой защищать от глаз чужих не стала, оморок наводить, ведь ради того стоило у порога прикопать лисицу, живой ещё. Чтобы хитрость да умение скрываться её защитили хозяев.
В доме мать усадила Таниту за стол, принявшись суетиться у печи.
–Держи, свежий, только сварила,– поставила она перед дочерью большую кружку с теплым настоем из ароматно пахнущих трав. Пододвинув к ней плетеную корзинку с выпечкой, мать села напротив:
–Ешь, силы нужно подкрепить тебе. Большая совсем стала...– глаза матери вновь влажно заблестели– Это ж сколько мы не виделись.
Отпив немного настоя, Танита вдруг ощутила, как усиливается гнетущее беспокойство в груди – что-то было не так. Совсем не так.
–Расскажи хоть, дочь, как ты? – спросила мать, улыбаясь сквозь слезы. Протянув руку, она ласково погладила девушку по щеке.
Танита, отчаянно жалея, что это– лишь сон, прижалась щекой к ладони. Взгляд девушки упал на корзинку, где лежали блестящие масляными боками сдобные булки да пирожки. Мать, перехватив взгляд, криво улыбнулась:
–Долго не было тебя, научиться время было, – глаза её при этом стали злыми, будто насквозь прожечь желали. Танита моргнула– нет, показалось. Мать все с той же улыбкой жадно глядела на дочь, будто стараясь впитать любимые черты, сохранить в памяти надолго.
Девушка вспомнила, что маме никогда не удавалась выпечка. То полусырыми выходили её кулинарные изыски, то подгоревшими. Сколько веселых вечеров провели они вместе, обгрызая такие творения, когда деревенские хлеба не приносили готового...
Вдруг мать отняла руку, лицо её изменилось– осунулось, взгляд стал испуганным. Она сбивчиво зашептала, притянув к себе дочь, обжигая ту горячим дыханием:
–Уходить нужно тебе, не время ещё.
Танита качнула головой в недоумении:
–Куда уходить?
–В мир живых. Ты видишь, как слабеешь с каждой минутой? Здесь, в Тени, время идет совсем по-другому, живым здесь не место...
И вдруг она замерла, открывая и закрывая рот словно рыба– силилась сказать что-то, но будто язык не желал слушать хозяйку. Мать хрипло задышала, схватившись за горло обеими руками. Танита, вскочив, опрокинула лавку.
–Мама, мама, что с тобой?
Вдруг мать, опустив руки, расслабилась. Её лицо приняло неестественно счастливое выражение:
–Сон это, милая. Глупый сон!– отмахнулась она от испуганной дочери– Дай же мне хоть в твоем сновидении насладиться тобой, родная
На ум девушке вдруг пришло старое поверье– когда жуткий ночной кошмар поглощает тебя, страшное что надвигается , неведомое, принимая любые обличия, вытяни перед собой указательный палец, смело глядя прямо на него.
–Садись, доченька, кто знает, сколько нам осталось? – почти силой усадила её мать рядом с собой. Танита стала чувствовать себя еще хуже– кружилась голова, очертания матери да и дома вокруг плыли перед глазами– Расскажи о себе. Хочу знать, какой выросла дочь моя.
Подняв руку из последних сил, Танита вытянула вперед указательный палец, направив его прямо на мать, чьи черты лица мгновенно исказались злобой:
–Глупая девчонка!– зашипела она почти как Фроло– Я предлагаю тебе вечность! Ты и так одной ногой в Тени! Я могу подарить тебе быстрый и безболезненный переход. Чем дольше ты здесь– тем быстрее ты умираешь.
–Но ты– не моя мать!– дрогнувшим голосом ответила Танита, не опуская руки. Существо рядом вдруг задрожали, покрывшись рябью, а затем изменилось– вместо матери перед девушкой сидело нечто в черном балахоне. Вместо лица у существа клубилась сизая тьма.
–Ошибаешься, смертная!– свистящим шепотом возразило существо– Я– она. И еще великое множество душ, вместилище памяти и чувств. Я живу ими, тогда как они вечно будут жить во мне. И ты– моя! – подняв кверху худые костлявые руки с длинными острыми когтями, оно обхватило девушку за плечи, повернув к себе. Танита настолько ослабла, что безвольной марионеткой подчинилась. Со свистом втянув в себя воздух, существо исторгло из уст юной княжны тонкую белую струйку пара, что вьющейся ниткой потянулась к провалу в его капюшоне.
Танита, зачарованная им, и не пыталась вырваться, освободиться. Без боя отдавала она свою душу, желая только одного– покоя. Вечного умиротворения.
Но вдруг струйка прервалась, рассыпавшись крохотными капельками пара меж ними. Существо захрипев, вскочило с лавки, оттолкнув княжну:
–Не может быть...– в удивлении зарычало оно– Прачка никогда не отпускает души просто так.... Не может быть...
Откинувшись на щербатую стену, Танита сквозь полуприкрытые веки наблюдала, как беснуется, корчась, существо, растворяясь в воздухе.
А в следующий момент перед её глазами появилось призрачное лицо того ужасного человека, что преследовал её в детских кошмарах– кожа цвета серой стали, длинные острые уши, жадный взгляд красных глаз. " Я найду тебя, ведьма!"– в голосе его звучала не только угроза, но и нечто странное, темное.
Закричала Танита, чувствуя, как руки ее стало нестерпимо жечь, взглянула на них– чистое пламя лилось с кончиков пальцев, а затем, поглотив всю её, заструилось огненным потоком по венам, коже, становясь мягче, причиняя лишь лёгкое покалывание вместо боли.
27
"Ведьма номер один на метле летела,
Ведьма номер два на костре сгорела,
Ведьма номер три к детской пробиралась,
Ведьма номер четыре в озере купалась.
Ведьма номер пять с небес луну украла,
Ведьмой номер шесть ты, глупенькая, стала"
"старинная детская считалка "
Рейвен пришел в себя от яркого, почти слепящего света солнца. Прикрыв ладонью глаза, он встал, отчего полуистлевшая лавка под ним тяжело охнула, заскрипев.
Пару мгновений свыкаясь с реальностью, Рейвен огляделся вокруг– от дома ведьмы остались лишь старая лавка, в которую уже пророс мох и опутали стебли диких побегов, часть каменной стены от печи, покрывшийся ржавчиной железный ковшик в углу, у пары развалившихся бревен одной из стен, да раскрытый пустой сундук неподалеку. Судя по запущенности всего, ведьма покинула дом не вчера и даже не несколько лун назад– годы!
Рейвен выругался сквозь зубы– с ведьмы станется и подшутить над Охотником. Отправить его во времени вперёд или в сон колдовской погрузить. Чтобы явь с мавью путал.
Но и он– глупец из глупцов. Доверился кому? Вдруг взгляд его упал на лавку, на которой лежал кусочек ткани. Небесного цвета! Взяв его в руку, Рейвен понял– то был не сон. Это действительно кусок ткани от платья Таниты.
****
Когда Рейвен добрался до деревни, уже смеркалось. Конь его или сбежал, или ведьма приглянулся– этого Охотник уже никогда не узнает. Ну да и неважно, остались монеты, за которые можно купить нового, да и в каждом городе любой зажиточный купец или дан был бы только рад услужить Короне в лице Ордена, поделиться своими богатствами на благое дело. И дело даже не в том, что все как один понимали– Охотники, самую опасную, самую черную работу исполняя, их жизни защищают от Тьмы и зла, а больше даже в том, насколько показательны были действия Короны в отношении тех, кто Ордену не желал помощи оказать. Одного такого упрямца ( или глупца) лишили всех титулов да сослали в дальние земли в услужение, пожалев лишь семью да детей– им оставили самый бедный из домов за городом да немного монет, другому– и вовсе не повезло упрямиться, не желая коней да провизии дать Охотникам, отчего те потеряли время и след ведьмы. Его лично Глава Ордена ( конечно, с одобрения Короны) хлыстом на Главной площади отходил. Естественно, все его богатства, земли, люди отошли ...нет, даже не Короне– Ордену.
У дома лекаря было необычайно тихо. Рейвен замер– вдруг всё? Нет больше зеленоглазой ведьмы, что с молчаливым вызовом решалась смотреть ему прямо в лицо?
Но тут краем глаза он увидел рыжее пламя волос, мелькнувшее в одном из окон. Неужто она!? Оттолкнув с пути ничего не понимающую сонную прислужницу, Рейвен буквально взлетел вверх по лестнице. Распахнув дверь комнаты, он почувствовал, как сердце сделало кульбит– Танита в тонкой ночной рубашке стояла у окна, выглядывая на улицу. В комнате ещё стоял тот болезненный дух хвори, что присущ всем комнатам, где находятся тяжелые больные, но уже сейчас, глядя на то, как Танита медленно оборачивается к нему, сверля взглядом, в котором загорается вызов, он понял– княжна будет жить. Охотник поправил:" Не княжна, ведьма!".
–Ты...– шагнув вперёд, Рейвен замер, не зная, как продолжить– жива.
Он в порыве протянул руку к ней, но тут же одернул себя, опустив.
Танита, ни капли не стесняясь, что ее застал мужчина, да ещё в таком виде, шагнула вперёд, грустно усмехнувшись:
–Надолго ли?
Смутить хочет? Намекает на то, что по прибытию в Орден долго ей не прожить?
–Если ты – ведьма, то нет. Но если я ошибся...– Рейвен и сам не понимал, что заставило его буквально молить княжну, чтобы она солгала. Пускай скажет, что его оморочила другая ведьма! Пусть начнет заверять, что никогда и мысли не было колдовской в ее рыжеволосой головке. Да что угодно скажет, лишь бы не молчала, вот так, с немой усмешкой во взгляде.
Но Танита вела себя так, будто это она все решила, позволила ему. Не взять себя в плен– сопровождать в Орден. Высокомерная стерва!
–Собирайся, у нас мало времени– буркнул он, поворачиваясь к ней спиной и убирая тонкий лазурный кусочек ткани в карман.
***
–Дан, как же вы?– невысказанный вопрос лекаря повис в воздухе, стоило ему увидеть, каким тяжёлым взглядом окинул его Охотник– Простите, простите, конечно же я глуп. Старость, знаете ли...
–Держи, это тебе за лечение– бросил ему кошель с монетами Рейвен, а затем, выкинув другую руку вперёд, молниеносно ухватив того за грудки, притянув к себе– и за молчание. Если что кому скажешь...
Он не закончил, но лекарь тут же принялся давать клятвы, что будет нем как рыба.
Когда Танита, надев те же вещи, в которых он, как оказалось, уже седмицу* назад привез её сюда ( проклятая Дотца не говорила, что по ту сторону время течет иначе), Рейвен хмуро кивнул ей:
–Пойдем.
–А как же ошейник да цепь?– с усмешкой спросила его княжна, заставив охнуть от ужаса старую прислужницу, что и так умоляла " доброго дана" не забирать девушку, пеняя тем, что слаба ещё та для дороги. Да и что на ночь ехать опасно ( хоть и понимала, что перед ней– Охотник, а гнула свое упрямо– с утра хоть в путь собрались бы). То, как ещё недавно боявшаяся даже его тени женщина теперь словно медведица за своего медвежонка бросилась на защиту ведьмы, разрушило и без того шаткое спокойствие Рейвена. Пригрозил он, что и за ней явятся за пособничество, да и тогда она лишь обдала его полным презрения взглядом, да пошла наверх, помочь бывшей подопечной своей собраться.
А теперь вот и ведьма– голосок прорезался? Вроде, никаких изменений не произошло, а что-то не давало Рейвену покоя. Что-то было не так
–Нужно будет– надену– рванул он Таниту за руку к себе, потащив к выходу.
Пока они шли к конюшне, где он собирался купить лошадь, Рейвен мельком поглядывал на неё– будто и не княжна лежала при смерти недавно. Неужели это он смог ее вытащить из-за кромки? Или все в руках Бога Истинного, а ведьма лишь посмеялась над ним? Но кусочек платья, даже через карман обжигавший кожу, говорил об обратном.
Словно пушинку Рейвен дёрнул ведьму наверх, на коня. Тот, почувствовав вес седоков, зафырчал, раздувая ноздри, стал беспокойно переминать ногами.
Конюший, жадно блеснув глазами, убрал монеты в прохудившиеся штаны:
–Ветер у нас – лучший, задарма, считай, отдаю.
Рейвен лишь ухмыльнулся в ответ– и золотых за коня достаточно получил жадный старик, и пусть радуется, что правом Охотника не воспользовался– вот тогда было бы действительно задарма.
Ведьма мелко дрожала, но предпочла отстраниться, покачиваясь в седле. Рейвен притянул её к себе, несмотря на возражения. Укрыв их обоих полами плаща, буркнул " ты мне живой нужна". Княжна лишь засопела, завозилась в ответ, пытаясь снова отодвинуться, что послужило Рейвену мукой на протяжении этих мгновений– ее волосы скользнули по его щеке, мягкой волной лаская горящую кожу. Лаванда? Видно, искупаться успела. И сразу же мысли о ней, обнаженной, поливающей свое нежное тело струёй прохладной воды, заполнили разум.
Больно ухватив ее за косу, он рванул лицо ведьмы к себе, зарычав:
–Я не шутил насчёт цепей! Прекрати!
Танита, врасплох застигнутая этой вспышкой гнева, лишь вздернула подбородок:
–Что прекратить?– попыталась она отвернуться, но мужская рука, крепко держащая волосы, не дала этого сделать.
–Чары свои наводить, ведьма!– выплюнул он с презрением, ища что-то в ее лице, видно, подтверждения своим догадкам.
–Какие чары? Ты, верно, плохо дело своё знаешь, Охотник,– насмешливо ответила княжна, чуть отодвинув руку, что лежала на гриве коня– Нельзя ведьмой стать, силу полную обрести, пока инициации не будет?
Рейвен даже замер от такого заявления. Неужели она...Ни с кем, ещё совсем ни с кем, словно для него себя берегла. Но Охотник лишь ухмыльнулся– разве словам ведьмы доверие есть.
–Я предупредил тебя!– рявкнул он, отбросив ее косу, будто склизкого жука, с отвращением в голосе.
Ехали долго и молча, лишь изредка Рейвен останавливался, позволяя Таните отойти в кусты на длинной цепи, что приковывал к своей руке, и, как ни странно, больше ни к ее шее, а к талии, соорудив из кожаного ремня некое подобие обруча.
Когда стало совсем смеркаться, Рейвен, подъехав к ближайшему городу, перекинулся парой слов с привратниками, и уже спустя пару мгновений к ним прибежал взъерошенный городничий, что стал уговаривать их остаться на ночлег в его доме. Но Рейвен, то ли памятуя, как ведьма воздействует на окружающих, то ли заметив любопытные взгляды, искоса бросаемые городничим на ведьму позади, отрицательно покачал головой. Тогда их отправили на заимку, где жил местный лесник. Сейчас он был на родах у дочери, в далёком селении, но за домом его приглядывала местная вдова. Один из стражников побежал к ней, и , спустя некоторое время, привёл за собой сонную и ничего не понимающую женщину. Та сбивчиво стала рассказывать, как пройти к заимке, Рейвен, поблагодарив её золотым, криво усмехнулся, увидев, как вытянулось лицо городничего– тот, видно, сожалел, что не стал долго уговаривать Охотника остаться на постой, а наоборот– был даже рад, когда тот решил уехать.
–Доброй дороги, дан, доброй дороги. – наперебой заголосили присутствующие.
Перехватив заинтересованные и излишне сочувствующие взгляды стражников, скользившие по Таните, Рейвен будто вскользь бросил:
–А, да, забыл сказать– смотреть на ведьму нельзя. Наслать мужскую немощь может. За это и на суд везу– одного князя прокляла так, за взгляд лишь на неё.
И довольный тем, как в ужасе вытянулись лица мужчин, повернул обратно к лошади, где Танита странно косилась на него, будто открывала с доселе неведомой для себя стороны. Словно не верила, что может быть и таким– подшучивать, веселье разделять.
Взглянув на нее, красивую и гордую, даже с руками, что были стянуты перед собой ремнем, Рейвен решил, что стоит купить какой-нибудь плащ– нечего ей так ездить, людей смущать! Да и поездка гораздо спокойнее станет, глаз любопытных хоть и не удавится, но доброхотов, что очарованные красотой ее пожелают помочь, меньше точно будет.
*Седмица– неделя
28
На заимке у лесника было довольно -таки гостеприимно, что, впрочем, не было новью. Дома такие содержали в порядке да чистоте не только лесник или прислужники городничего, что нанимал на работу лесников, ценившихся кое-где, где лес был особо дремуч да опасен, на вес золота, но и сами деревенские или городские. Станется через лес дорогу держать, коль лесника не будет, так хоть переночевать там можно будет, припасы есть. Главное правило, и самому хоть немного, да оставить своего. Для следующего путника.
Рейвен дал лошади напиться из большой бочки с дождевой водой, а затем, сурово подтолкнув в спину, указал на дверь:
–Пойдем! – отрывисто бросил, закидывая на плечо котомку с провизией.
***
Ведьма заинтересованно следила за каждым его движением– как топил маленькую печь, как заваривал травяной настой, как выкладывал на стол хлеб, яблоки, сыр, а затем, вогнав в стол большой нож, бросил ей:
–Нарежь,– и потянулся к банке с медом, что стояла на небольшой полке.
Танита повела головой– не ослышалась она? Действительно ли ей говорил, или оморок уже? От слабости да усталости?
–Быстрее, ведьма!– недовольно бросил Охотник, увидев, что та так и осталась сидеть на низкой широкой лавке, прижавшись спиной к бревенчатому срубу.
Все ещё не веря своим ушам, княжна встала, медленно подошла к столу. Бросив быстрый косой взгляд на Охотника, увидела, что тот на неё и внимания не обращает, занятый тем, что мед в кипящий настой добавляет. Рука девушки невольно сама потянулась к ножу, да вот только не с правильной мыслью...и тут же ее руку накрала сильная ладонь, сдавив до боли:
–И не думай.– обманчиво спокойны голосом произнес он, обжигающе горячее дыхание Охотника овевало шею– Ты не сможешь, а мне придется убить тебя.
Дёрнув рукой, княжна с удивлением отметила, что Охотник убрал свою:
–А что же, если не стану этого делать, стало быть, отпустишь восвояси?– дерзко взглянула она ему прямо в лицо, приблизившись так, что почти ощущала биение его сердца. И добавила с усмешкой – Ещё и напоследок поцелуешь?
И откуда только силы и смелости в себе взяла?
Охотник лишь, скрипнув зубами и сжав до побеления пальцы, отвернулся да прохрипел странно осипшим голосом:
–Нарежь.
Остальное время они работали молча, но довольно слаженно. Охотник разлил крепкий чай в две грубо стесанные деревянные кружки, что Танита до того вымыла и протерла чистым куском ткани из его сёдельной сумки. Нарезанные продукты лежали на столе, в кружках дымился ароматный травяной отвар.
Рейвен, придвинув лавку к столу, грубо окрикнул замешкавшуюся у стола девушку:
–Не тяни. Выезжать будем с рассветом– и принялся за еду.
Решив, что нет смысла в том, чтобы истязать себя голодом, княжна отщипнула небольшой кусочек сыра, затем – хлеба, а через мгновение уже ела с таким аппетитом, что Охотник лишь брови вскинул, усмехаясь. Словно бы сомневался– действительно ли родовитой Даной была она раньше? Разве так едят на людях они? Нет, аккуратно, нежными пальчиками возьмут приборы, отведав лишь немного кушанья, и отустят глаза, ожидая, пока прислужники заменят блюдо. И из золоченых с каменьями или диковинных хрустальных бокалов отопьют, лишь пригубив. Только для алых щечек да влажного блеска глаз.
–А теперь раздевайся,– вставая из-за стола приказал Охотник, подвигая лавку обратно к стене. Не глядя на Таниту он подошёл к печи, закинув ещё дров.
Княжна, с ухнувшим куда-то вниз сердцем, встала, озираясь по сторонам -неужели он собирается насилие творить? Страх охватил, заставляя кровь быстрее бежать по венам, но, как ни странно, даже отголосков Силы не чувствовала она. А та сейчас бы пригодилась.
–Раздевайся– или я раздену тебя сам. – не желая ждать рванул ее к себе, угрожающе нависая над ведьмой.
–Я не ... зачем?– Танита попыталась извернуться, но он лишь сильнее удерживал её за плечи.
–Чтобы не сбежала, иное на тебя ведь не действует – хмыкнул он, стараясь не смотреть на неё.
–Ты можешь снова связать меня, – она покорно вытянула перед собой руки, невольно шагнув ближе к своему мучителю. Рейвен застыл, словно ожидал чего угодно, любого коварства и подлости от нее в этот момент. Но лишь обречённость звенела в её тихом голосе. Впервые в жизни Рейвен ощутил сомнения – будто он что неправильное делает, неверное.
–Я не буду повторять дважды, ведьма!– бросил он, злясь на самого себя за такую реакцию на ее близость. Ворожит снова, проклятая?
Темные волосы цвета меди в тусклом свете лучины рассыпались по плечам, когда ведьма распустила их, желая хоть немного прикрыть будущую наготу. Длинные ресницы дрожали, едва та, стыдливо опустив их, принялась избавляться от одежды. Рейвен и сам не понял, как оказался так близко к ней, что она вздрогнула. Ухватив ее за талию, он прижал ее стройное тело к себе:
–Что ты со мной делаешь, ведьма?– и впился в ее губы жадным поцелуем. Девушка, сперва отпрянув, безвольной куклой повисла в его объятиях, позволяя себя целовать. Рейвен впечатал ее нежные изгибы в свое большое жесткое тело, лаская грубыми пальцами шелковистую кожу. Ее тихий полустон заставил его почти потерять ощущение реальности – подхватив ее на руки, Рейвен в несколько шагов преодолел расстояние до лавки, опустив ее на мягкое одеяло. Проведя пятерней по шёлку волос, пропустил тонкие пряди меж пальцев. Как же она отличалась от него, большого и грубого. Точно изысканный тонкий костяной фарфор, что привозят из дальних восточных земель, за огромные деньги, и дешёвая, наспех выструганная деревянная посуда– большие уродливые ложки, тарелки да кружки, что годны лишь для того, чтобы пить из них брагу, с силой опуская их на стол, едва допьешь.
Ведьма чуть заметно дрожала, но не отстранялась от прикосновений. Рейвен прошёлся пальцами по груди, ощутив, как набухли ее соски, скользнул пальцами вниз. Ведьма отвернула голову набок – стесняется? Или прикидывается? Ведь Охотник знал, до чего те сладострастны. Часто многие даже предлагали себя, желая заслужить тем самым спасение. Ну а о том, что творилось на шабашах их при полной луне, и думать не хотелось. Интересно, а княжна тоже раздевалась, предлагая свое тело слугам Тьмы? Лежала вот также, почти без движения, отвернувшись? Или же со страстью отдавалась...
Насилу отогнав эти мысли, он отстранился, чтобы избавить свое горящее огнем желания тело от одежды, но тут же заметил, как, повернувшись, полоснула ведьма взглядом, полным...нет, не ответного желания и истомы, а ненависти. Это точно ушат ледяной воды подействовало на мужчину. Что он творит?! Это– ведьма, противница всего рода людского. А он– Охотник.
Не осознавая, что его задело больше– собственная слабость или же ненависть, плескавшаяся в ее глазах, Рейвен с силой схватил ее за волосы, стянув со скамьи так, что ведьма упала, больно ударившись коленками о досчатый пол.
–Колдовать вздумала, отродье тьмы?– его голос глухо отражался от стен, нависая темным облаком над головой обречённой. Протащив ее до стола, Рейвен ухватил нож, в бешенстве принявшись кромсать ее волосы, что ещё зажимал в руке. Наконец, когда он остановился, голова ведьмы стала похожа на землю, что не в одно время засадили всходами – где-то были маленькие рваные кустики волос, где-то– только крохотные пучки, сквозь которые проглядывала светлая кожа. Опустившись на колени, ведьма обхватив себя руками, беззвучно плакала, глядя в пол.
Рейвен, отбросив нож в сторону, с ужасом взглянул на свои руки? Неужели это он?! Никогда в жизни он не отличался жестокостью по отношению к пленненным ведьмам! Никогда. Да, он был безжалостен, глух к их мольбам отпустить. Но никогда не позволял себе измываться над потерявшей силу ведьмой, женщиной, наконец!
Впрочем, никогда он не терял и голову от желания обладать таковой.
Выругавшись, он снова подхватил плачущую ведьму на руки, и наступая на шелковистые пряди, которыми был усыпан весь пол, понес ее обратно к лавке. Обернув ведьму в одеяло, он бросил на лавку её одежду:
–Можешь одеться!– глухо бросил, ещё больше ощущая свое ничтожество. Вид ее маленькой фигурки с остриженной головой рвал железными когтями сердце, заставляя его кровоточить сочувствием.
Ведьма никак не отреагировала, продолжая упрямо глядеть в сторону. На её щеках подсыхали мокрые дорожки слез. Но даже такую, раздавленную, измученную и напуганную, он желал больше всех женщин на свете.
