Текст книги "Мне нужен герой! I NEED A HERO!"
Автор книги: lovedvays
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 29 страниц)
Слёзы подступили к горлу. Я сглотнула – и снова осталась на месте. Призрак Марка – так я теперь называла это чувство. Он жил во мне не словами, а ощущением: как больная мышца, которую не видно, но которую каждый день чувствуешь.
Каждый делает свой выбор. Он сделал свой. Теперь моя очередь – не оглядываться. Я приму это… но только с завтрашнего дня. Сегодня я просто хочу забыться.
Когда я вернулась в бар, то тихо извинилась перед всеми, тепло клюнула Даню в щёку и мягко попрощалась. Я не была сегодня хорошей собеседницей. А теперь и подавно – никакой.
Я ушла в ночь – тихо, чтобы не тревожить их вечер. Хотелось только одного: чтобы дома, наконец, стало по-настоящему тихо. Подъезд встретил меня усталой тишиной – той, что бывает только ближе к полуночи, когда даже лифт не шумит. Дом будто спал, погружённый в свои сны. Только мои мысли были всё ещё наяву. Тяжёлые, вязкие.
Щёлкнул замок, и я вошла в квартиру, не включая свет. Темнота не пугала – она была честной. Не требовала улыбаться. Не ждала слов. Скинув ботинки и сняв пальто, я достала бутылку вина и поставила её на ковёр, а рядом – бокал. В полумраке нащупала плед и устроилась прямо на полу, скрестив ноги. На фоне включила свой плейлист – зазвучала тихая, меланхоличная композиция, идеально подходящая для ночного одиночества. Фортепьяно перебирало клавиши, а женский голос пел о потерях и надежде, сливаясь с биением моего сердца.
И тут – дверь, словно выдохнув, медленно открылась.
Я замерла. Неужели Даня уже вернулся со своего свидания? Я опять своим поведением заставила его волноваться и идти за мной, но из коридора донесся совсем другой голос. Женский и до боли родной.
– Есть кто живой? – это была Лиля.
Она вошла, как всегда – с лёгкой небрежностью, как будто врывалась в сцену фильма, а не просто переступала порог. Чёрный пуховик соскользнул с плеч, оставляя за собой холодный воздух улицы. В темноте я разглядела её силуэт: волосы немного растрепались, щёки подрумянились от ветра.
Я сидела на ковре, в позе лотоса. Плечи чуть вздрагивали – от усталости, от того, что снова пришлось быть сильной. Я только пожала плечами, не в силах сказать что-то осмысленное.
– Ты вовремя, – пробормотала я, вставляя штопор в бутылку. – Пить в одиночестве – это алкоголизм.
Лиля склонила голову набок и внимательно посмотрела на меня. В её взгляде не было жалости – только искреннее беспокойство и понимание.
– Я знала, – тихо произнесла она, не нуждаясь в объяснениях. Пуховик отправился на крючок, и она привычно полезла в шкаф за вторым бокалом.
– А где Даня? – спросила я, стараясь звучать обыденно.
– Они с Инной пошли прогуляться, – сказала она, немного скривившись. – Ну, он так это назвал.
– Может, они и правда просто гуляют, – фыркнула я, разливая вино. – Это ты видишь подтекст, где его нет.
Лиля уселась рядом, поджав ноги, протягивая мне свой бокал.
– Может быть, – пожала плечами. – Я же вообще замечательно не замечала, что происходит в твоей жизни, подружка. Была занята собой, своими проблемами. Глебом… – она на мгновение замолчала и с грустью усмехнулась. – Прости.
– Брось. Всё нормально. – Я с трудом выдавила улыбку. – Главное, что ты счастлива.
– Счастлива ли я? – Лиля посмотрела на вино в бокале, будто оно могло дать ей ответ. – Не знаю. И это, пожалуй, не тот вопрос, который стоит обсуждать в такой вечер. По крайней мере – не на трезвую голову.
Она подняла бокал.
– За всё, что не сказали вовремя.
Мы чокнулись – хруст стекла в тишине прозвучал как обещание. А затем мы начали пить. Медленно, без спешки.
Вино согревало изнутри. Темнота в комнате больше не пугала – наоборот, она стала нашим укрытием. Мы говорили, вспоминали, иногда просто молчали, но в этом молчании было куда больше, чем в сотне слов. Мы возвращались друг к другу – осторожно, шаг за шагом.
Когда бутылка почти опустела, а все безопасные темы были исчерпаны, настала пауза. Полная тишина, в которой дышалось труднее. И я поняла – сейчас наступит момент, когда мы коснёмся самого больного.
– Любовь, – вдруг сказала она, и в её голосе была усталость. – Такая дрянь, если подумать.
Я удивлённо посмотрела на неё. Лиля – та самая Лиля, всегда уверенная, ироничная, несгибаемая – вдруг говорит это всерьёз. Не в шутку, не с сарказмом. Словно это признание.
– Не ожидала это услышать от тебя, – тихо произнесла я.
Она усмехнулась, глотнула вина, поставила бокал на ковёр.
– Я и сама не ожидала. Просто… ты думаешь, что держишь всё под контролем, что не поддашься, не откроешься, не пустишь никого слишком близко. А потом – бах. Один человек. Одна дурацкая улыбка. Один взгляд. И ты больше не ты, – она замолчала на секунду, не глядя на меня. – А когда всё рушится – ты тоже рушишься. Только уже тише и внутри.
Я не знала, что ответить. Просто слушала. Её голос был немного хриплым от вина и чего-то ещё – сдержанных слёз, может быть
Лиля, нервно перебирая стеклянные бусины браслета на левой руке, сидела неподвижно, прислушиваясь к тихому треку, едва тянущемуся из динамиков. Музыка почти сливалась с тишиной – как будто сама комната боялась дышать громче. Потом она вдруг заговорила, выдохнув тяжело, словно с этим выдохом вышла часть давно носимой тяжести:
– Если честно… я не знаю, что сказать. И не знаю, чем помочь тебе.
Она повернулась ко мне боком, но взгляд оставался в стороне.
– Ты правда так сильно… влюблена в него?
Я сжала губы и уставилась на пустой бокал.
– Я не знаю, что это – влюблённость или что-то другое.
Слова шли тяжело, как будто я вытаскивала их из вязкой воды.
– Я просто чувствую, что из меня вырвали что-то важное. Как будто забрали часть меня и увезли куда-то очень далеко. И я… не знаю, что теперь делать.
Я провела рукой по волосам и отвела взгляд.
– Я хочу его видеть. Хочу с ним поговорить. Хочу просто услышать… хоть что-то. Почему он уехал? Почему вот так – ни слова, ни объяснения. Но…
– Но? – мягко переспросила Лиля.
– Но я боюсь, что он скажет правду. – Голос дрогнул. – Я не хочу услышать, что я была просто кем-то проходящим. Какая-то влюблённая очередная девчонка. Услышать напоминание о том, что он помолвлен, тоже не хочу. Я не готова к этим словам. Потому что в глубине души я, и так, это знаю.
Слёз больше не было. Только холод внутри – выжженное место, где когда-то пульсировало что-то тёплое. Я смотрела в никуда, а внутри всё звенело, как после удара. Пустота. Без обиды, без истерики. Просто ничего.
Лиля сидела рядом молча, глядя перед собой в ночное окно. Не поворачивалась. Только пальцы продолжали медленно и бесцельно перебирать кулоны и бусины её многочисленных браслетов. Шуршание казалось странно утешительным.
– Знаешь… – вдруг начала она, всё ещё не поворачивая головы. – Я ведь не всегда была такой.
Её голос был тише обычного. Глубже. Спокойнее. Как будто говорил не снаружи, а издалека – из другого времени. Я посмотрела на неё. Передо мной сидела не бойкая, ироничная Лиля, а какая-то её совсем другая версия – взрослая, усталая, пережившая что-то, чего я пока даже не могла представить.
Она продолжала медленно теребить кулоны, словно перебирала воспоминания, спрятанные в них, а когда включился трек Carla Morrison – «Devuélvete», она снова заговорила.
– Это было в десятом классе.
Она вздохнула и, расстегнув застежку, сняла первый серебряный браслет с россыпью маленьких звёздочек.
– Парень с параллельного. Он был странный. Один из тех, кого все знали, но мало кто действительно замечал. Он играл на органе в заброшенной церкви за школой. Пах ладаном и дешёвыми сигаретами. Всегда в старом пальто и с руками, будто сделанными из бумаги – тонкими, нервными. Своей причудливостью и необычностью он привлекал меня слишком сильно. В то время я была совсем другой. Носила цветную одежду, яркий разноцветный лак на ногтях, волосы мои были светлыми, русыми, и в душе моей был один лишь свет. Я стала приходить в эту церковь и в тон ему перебирать клавиши на полуразваленном, расстроившемся фортепьяно, так мы постепенно сблизились. Он рисовал мне на ладонях ручкой – какие-то загогулины, узоры, символы. Говорил, что я его спасение. Говорил, что любит. И я верила.
Она сняла второй браслет – жемчужный, обвитый цепями – и положила рядом.
– Сначала всё было как в кино: стихи, музыка, вечера в подвале у него дома. Он ставил винилы и говорил о вещах, которые я не всегда понимала. Мы целовались под Pink Floyd. Он умел говорить так, что казалось – за его словами прячется целая вселенная. А потом...
Голос стал тише.
– Потом появились новые друзья.
– Он связался с дурной компанией? – осторожно уточнила я.
– Да, можно и так сказать. Сначала были таблетки. «От грусти», – так он сказал. Я даже не поняла, когда это стало нормой. Он улыбался всё реже, глаза его тускнели. А потом – порошки. Он прятал их в ботинках, в пеналах, даже в школьных тетрадях. А я… я думала, что любовь всё вылечит.
Следующий браслет – широкий, кожаный с металлической пряжкой – она сняла медленно. Её пальцы дрожали, когда она отложила его в сторону.
– Он начал просить деньги. Сначала мелочь – на сигареты, на «успокоительное». А потом всё больше. Я приносила, отдавала, врала родителям, снимала деньги с карты, подаренные мне на день рождения. Он говорил, что без этого он развалится. Что я – его единственная надежда. И я верила. Я любила.
Она замерла. Казалось, за эти секунды её дыхание стало медленнее, будто тело сопротивлялось воспоминаниям. Лиля сглотнула, глядя в одну точку.
– Всё закончилось зимой. Я помню: была метель, такая, что окна трещали от ветра. Я пришла к нему домой – его родители тогда уехали. Он был на грани. Белый, с трясущимися руками. В глазах – пустота. Он кинулся ко мне с криками, спрашивая, где деньги. Я сказала, что у меня больше нет. Я уже ничего не могла достать.
В этот раз с руки был снят самый яркий браслет из разноцветного горного хрусталя, после чего Лиля закрыла глаза.
– Он закричал. Разбил кружку о стену. Обвинил меня в предательстве. А потом... он пошёл на кухню. Я подумала – умоется и вернётся, но также я понимала, что сейчас мне лучше уйти, и я быстро засобиралась, а когда проходила мимо кухни к коридору, он вышел с ножом.
Голос дрогнул.
– Он не хотел мне навредить. Я знаю. Он просто не знал, как справиться с болью. Но он сорвался – подошёл, толкнул меня на пол и стал кричать: «Почему ты меня бросаешь? Почему ты меня предала?» Я пыталась встать, пыталась объяснить, обнять, – но он вырвался и махнул рукой, в которой был нож. Я не сразу поняла, что он меня порезал. Просто почувствовала, как что-то горячее стекает по коже. Кровь. Моя.
Она сняла следующий браслет – розовый, с маленькими бусинами и надписью «Trust» – и бросила его чуть дальше. Браслет перекатился по ковру, замирая как покалеченное слово.
– Я смотрела на эту кровь… и вдруг поняла – нас больше нет. Ни меня, которая его любит. Ни его, которого я знала. Мы оба исчезли.
Она перевела взгляд на меня и показала запястье – на нём тонкая, почти незаметная линия, но она была. Шрам.
– Я убежала тогда. Шла по снегу до самого дома. Потом неделю лежала в кровати. Никому не сказала, что случилось. Только мама заметила, что я стала другой. Она водила меня к психологу несколько раз, но в какой-то степени мне повезло, что попался неопытный специалист, и он не увидел во мне никаких проблем и убедил мою маму, что со мной всё в порядке. Отец до сих пор не в курсе, а он…
Лиля глубоко вдохнула.
– Он бросил школу. Через неделю. Говорили, его увезли в другой город родители на реабилитацию. Я больше его не видела. Ни разу.
Последний браслет – тонкий, с прозрачными бусинами – она сняла с какой-то окончательной лёгкостью. Осталась голая рука, белая, чуть дрожащая.
– С тех пор я ношу эти штуки не просто так. Каждый из них – это то, что я пережила. Я не спасла его. И он не спас меня. Но я спасла себя. И иногда… только это и имеет значение.
Я не знала, что сказать. Мурашки бежали по коже, будто от ледяного ветра. Я смотрела на неё – сильную, измученную, выжившую. Настоящую. Такой я её никогда не видела. Такой она, кажется, и не была до этого вечера. Я не могла оторвать взгляд. Это был первый раз, когда я видела её такой – без броней и масок.
– Никогда не показывала это никому, – прошептала Лиля. – Это напоминание о том, что любовь бывает страшной и жёсткой. Что не всегда первая любовь – свет и счастье. Иногда это шрамы, которые ты прячешь под браслетами и улыбками.
Я осторожно взяла её руку в свои ладони, чувствуя, как дрожь проходит по коже.
– Ты справилась, Лиль, – прошептала я.
Она лишь кивнула. А потом, впервые за всё время, позволила себе положить голову мне на плечо.
– А теперь ты справишься. Я рядом. Мы рядом.
Я кивнула сквозь слёзы. А за окном начал накрапывать дождь – как будто ночь сама вздохнула с облегчением, что кто-то наконец выговорился.
– Ты, наверное, думаешь, что я влюбилась в Глеба с первого взгляда? – прошептала Лиля, не поднимая головы с моего плеча. Голос её был ровным, почти спокойным, но в нём чувствовалась какая-то глубокая усталость – не просто за вечер, а за годы, что остались за плечами.
Я молча погладила её по спине. Не хотелось перебивать.
– Это не было «ах», не было взрывов и фейерверков, – продолжила она. —Знаешь, что зацепило меня по-настоящему?
Она приподняла голову и села ровнее, бережно снова надевая и застегивая браслеты на руке.
– Он был спокойным. Настолько спокойным, что мне самой впервые за долгое время захотелось замедлиться. Перестать нестись как буря. Перестать огрызаться, чтобы не казаться слабой. Просто дышать рядом с ним.
Я слушала, затаив дыхание.
– На нашей первой встрече он не говорил много. Но каждый жест – как будто специально для меня. Он отодвинул мне стул. Заказал чай без сахара, потому что услышал как-то в разговоре, что я не люблю сладкое. Он вытащил из кармана платок, когда у меня зацепился ноготь за куртку и я начала нервно его грызть. Смешно, да? Маленькие глупости. Но в этих деталях была забота. Без слов. Без давления. Просто: «Я рядом. Я тебя вижу. И хочу, чтобы тебе было немного легче».
Она улыбнулась – устало, но как будто по-настоящему.
– Мне всегда казалось, что любовь – это боль, зависимость, бешенство. А он пришёл – и дал мне ощущение, что меня можно не спасать. Что я уже целая. И что рядом с ним быть собой – не страшно. Но… – она вдруг прервалась.
– Он редко говорит, и иногда это жутко злит. Мне сложно что-то вытащить из него, – добавила она после короткой паузы. – Но каждый раз, когда я сомневаюсь в себе, он будто чувствует. И просто кладёт ладонь на мою. Без слов. Без вопросов. Только это – и всё становится проще.
Она посмотрела на меня, немного виновато, будто боялась показаться слишком сентиментальной.
– Может, это и есть любовь? Не та, что срывает крышу, а та, что укрывает, когда ветер. Я долго думала, заслуживаю ли я её. После всего.
Я кивнула, сжимая её руку.
– Заслуживаешь. Ещё как.
Лиля снова улыбнулась – на этот раз немного смущённо, как человек, которому впервые поверили всерьёз.
Она вздохнула, глядя в окно, где дождь мягко стучал по стеклу, размазывая свет фонаря.
– Знаешь, может, и тебе… нужен кто-то, кто подарит тебе спокойствие? Не огонь. Не ветер. А просто – тепло. Надёжность. Кто не заставит забывать себя, а напомнит, кто ты есть. Настоящая.
Я ничего не ответила. Просто смотрела в окно рядом с ней, слушая, как дождь продолжал свой тихий разговор с ночью. И вдруг впервые за долгое время мне не хотелось никуда бежать. Ни от воспоминаний, ни от себя.
Только остаться – в этой комнате, в этой тишине, где две уставшие девушки наконец позволили себе быть честными.
Глава 33
Вероника
Утро в нашей студии начиналось одинаково: пока Даня мирно дрых на диване, я, облачившись в леггинсы, худи и кроссовки, выходила на пробежку. Если бы я сказала маме, что теперь регулярно встаю в шесть утра, она бы ни за что не поверила. Но факт оставался фактом – я превратилась в жаворонка.
В последнее время я стала замечать мелочи, которые раньше ускользали от меня: как город медленно просыпается, как парк окутывает утренний туман, а воздух пахнет свежестью и тишиной. Эти моменты уединения с собой и природой стали для меня чем-то особенным. Да и тело отблагодарило меня – подтянулось, стало выносливее. Бег оказался не просто способом проснуться, а целым ритуалом, без которого я уже не представляла свое утро.
Моя пробежка была приятным бонусом не только для меня, но и для Дани, который только и радовался моей новой привычке. Ведь каждое утро я приносила домой свежий капучино. Я не раз пыталась втолковать ему, что, если сложить все деньги, которые он мне щедро отсыпал мелкими монетами, можно было бы купить неплохую кофемашину. Но Даня только отмахивался, говоря, что ему приятнее получать кофе из моих рук – мол, в нем частичка моей любви и заботы. И он был прав. Да и мне было несложно, особенно учитывая, что с его переездом я забыла, что такое уборка и готовка – ведь он взял все на себя, «отрабатывая» аренду.
Сегодняшнее утро было по-весеннему солнечным. Снег давно растаял, но легкая влага еще витала в воздухе, смешиваясь с ароматом распускающейся зелени. Пробежав свои привычные три километра, я остановилась у небольшого трейлера на входе в парк. Здесь варили потрясающий кофе, а главное – работали круглосуточно.
За стойкой, как обычно, стояла Сью – женщина с необычной внешностью (русско-африканские корни давали о себе знать) и таким же необычным характером. Мы с ней быстро нашли общий язык, и однажды она рассказала мне, как переехала в Россию, вышла замуж за импортера кофе и теперь коротала дни в трейлере, чтобы не скучать одной дома.
Ее сменщик, был полной противоположностью – огромный, угрюмый и молчаливый парень. Кажется, он еле помещался в этом крошечном трейлере. К счастью, он работал только ночью, так что по утрам меня всегда ждала приятная беседа со Сью. Она обожала русские поговорки и каждый раз выдавала что-то новенькое.
– Вот твой капучино, – протянула она мне стаканчик с улыбкой. – Как говорится, «утро начинается не с кофе, а с осознания, что ты снова не выспалась». Но в твоем случае, похоже, все наоборот!
Я рассмеялась и побрела в сторону своего ЖК.
Зайдя в студию, я даже не успела скинуть кроссовки, как ко мне подскочил Даня. На нем была растянутая оверсайз-футболка – верный признак того, что он только что встал.
– Никусик! – торжествующе поднял он передо мной две вешалки с футболками. – Фиолетовая или гранатовая?
Я прислонилась к стене, сдерживая улыбку.
– Уже вовсю готовишься к празднику?
Он бросил вешалки на диван, подскочил ко мне вприпрыжку, выхватил из моих рук капучино и тут же пригубил, сладко прищурившись.
– Весна студенческая! Это же так интересно! Но интереснее, что я иду на свидание! – объявил он, сияя. – Мы с Инной после праздника пойдем гулять, потом в кафе… Ну или куда там она меня потащит! – мой сосед театрально размахивал руками.
Я покачала головой.
– Тогда надень белую, а сверху – ту черную ветровку. Раз уж это так официально…
– Официально? – фыркнул он. – Да она просто сказала: «Давай потусим». Но ты права, я должен быть во всеоружии!
С этими словами он снова нырнул в наш уже общий шкаф (его вещи давно вытеснили половину моих), шумно перебирая вешалки.
– Девочка моя… – он обернулся, застенчиво поджав губу. – Можно одолжить твою ярусную цепочку?
Я засмеялась. Меня всегда забавляли эти его «девичьи» просьбы – обычно такое слышишь от подруг или сестер, но никак не от парня. Хотя… кому, как не ему, можно было позволить такие вольности?
– Бери, конечно, – ответила я, снимая худи и распуская волосы из пучка.
– Ты же не будешь скучать вечером без меня? – вдруг спросил он с наигранной серьезностью, а в глазах читалось настоящее беспокойство.
– Ой, да ты прям как моя мама! – закатила я глаза и, не дожидаясь ответа, направилась в душ, чтобы через час окунуться в самый что ни на есть грандиозный университетский праздник, который проводился в центре города в сотрудничестве с другими учебными учреждениями. Так сказать, проявить дружелюбие ко всем другим.
Толпа была разноцветной и шумной – студенты, преподаватели, семьи с детьми. Кто-то был в футболках с логотипами вузов, кто-то – в костюмах героев комиксов. Сцена у фонтана уже гудела: из динамиков доносился чей-то вокал, кажется, кавер на Imagine Dragons, и толпа хлопала в такт. Все это напоминало сцену из американского фильма.
– Ох, ну и жара, – Лиля поправила солнцезащитные очки и закинула рюкзак на одно плечо. – Я хочу мороженого, вы как?
– Для начала хочу дойти до палатки нашего факультета, – отозвался Даня, кивая в сторону стоящих в ряду шатров. – Они вроде бы обещали раздавать стикеры и какие-то брелоки.
– Ага, а еще говорят, что там будет конкурс на лучший психологический анекдот, – усмехнулась я.
Мы прошли немного по тропинке и наткнулись на развилку: налево уходила зона с фудкортом и сценой, направо – ряды палаток от разных университетов.
– Ладно, давайте так, – предложил Даня. – Я – в сторону палаток, Лиля за мороженым, а ты куда?
Я прищурилась, смотря на развевающийся баннер факультета социологии.
– Прогуляюсь, посмотрю, что тут к чему. Через пятнадцать минут у сцены?
– Договорились!
Мы разошлись. Я побрела по мягкой, вытоптанной траве, вдыхая сладкий аромат вафельных рожков и чего-то жареного – возможно, кукурузы. Повсюду гудели голоса, молодые люди смеялись и фотографировались с талисманами университета. В воздухе витало что-то легкое и неуловимо беззаботное – одно из тех редких студенческих событий, когда можно было просто быть.
Я остановилась, чтобы прочитать афишу у одной из палаток, когда сбоку ко мне стремительно приблизился парень – невысокий, в зеленой футболке с выцветшим рисунком, со светлыми, растрепанными в разные стороны волосами и ухмылкой на лице.
– Девушка! – Он шагнул ближе и протянул мне листовку. – Станьте героем, всего лишь оставив свою подпись!
Я моргнула.
– Не поняла.
– Подпиши петицию, – с самым невинным видом протянул он мне планшет. – Очень важную. Исторический корпус в нашем университете хотят снести. Наш факультет собирает подписи, чтобы остановить это безумие. – Он подмигнул слишком быстро и легко, словно мы были знакомы с первого курса, а не встретились полминуты назад.
– Нет, спасибо, – спокойно сказала я, отступая на шаг. – Я не подписываю ничего, пока не прочитаю и не удостоверюсь в подлинности документа.
– Я же не брачный договор тебе подсовываю, солнышко, – засмеялся он, будто мой ответ только подогрел его интерес.
Я чуть приподняла бровь, но не сдвинулась с места.
– Подожди… – Он суетливо развернул планшет. – Вот, тут текст. Три абзаца. Можешь прочитать, я подержу твой стаканчик с лимонадом. Или сумку. Или обоих.
– Мне ничего не нужно держать. И я всё равно не подпишу, – ответила я холодно.
– А если я скажу, что каждый отказ от подписи укорачивает жизнь маленькой белочки в студгородке?
– Я не ведусь на манипуляции.
– А если я скажу, что за подпись расскажу тебе свой самый идиотский студенческий поступок? Гарантирую, это будет самое странное, что ты услышишь за сегодня.
– Ты реально не сдаёшься, да? – выдохнула я, наклонив голову набок.
Выхватив свободной рукой ручку из его рук, я быстро и очень криво, почти неузнаваемо, оставляла свои инициалы, лишь бы он от меня отвязался.
– Одна тут отдыхаешь? – спросил он, наблюдая, как я ставлю подпись. От этой реплики мои глаза закатились так, что я перестала что-либо видеть.
– А это имеет значение? – я сделала шаг в сторону от него.
Он будто удивился вопросу, но тут же пожал плечами, притворно-серьезно:
– Только в том случае, если ты таинственным образом исчезнешь в толпе, а я так и не узнаю, как тебя зовут.
– Так и произойдет, – ответила я сухо и пошла прочь.
Он, к счастью, не пошел следом, только окликнул сзади: – Тогда надеюсь, что судьба даст мне второй шанс, девушка с брачным договором!
Я усмехнулась, но не обернулась. Через несколько шагов ко мне уже подбежала Лиля с двумя рожками, в которых было по три шарика разноцветного мороженого.
– Что я пропустила? – спросила она, протягивая мне один.
– Какой-то парень уговаривал меня подписать петицию.
– А может, он просто клеился? – подняла брови подруга.
– Не думаю, текст выглядел довольно правдоподобным, – пожала плечами я, заметив, как Лиля остановилась и села на пустую лавочку. – Если мы не поторопимся, Даня скупит все блестящее с палаток.
– Сейчас пойдем, но мне нужно поговорить с тобой, – сказала она серьезно, заставляя меня сесть рядом. – Мне кажется, с Глебом что-то не так.
– В смысле?
– С ним явно что-то происходит. Он стал каким-то обеспокоенным, раздражительным и уставшим. Недавно я оставалась у него с ночевкой, и он с кем-то очень нервно и грубо разговаривал по телефону, закрывшись в ванной. Я, конечно, почти ничего не разобрала, кроме его громких матов, но, когда он вернулся в комнату, был сам не свой. На мои вопросы, что случилось, ничего не ответил, и я так ничего от него и не добилась.
Я попыталась обдумать сказанное.
– Может, у него проблемы на работе?
– Я тоже об этом подумала, поэтому хотела попросить тебя: сможешь ли ты узнать это у своего отца? Ник… – она вцепилась в мою руку, как ребенок, о чем-то умоляющий. – У меня плохое предчувствие.
– Я все узнаю, не переживай так и не накручивай себя раньше времени, ок?
– Спасибо, спасибо… – она бросилась мне на шею с удушающими объятиями.
После этого мы отправились на поиски Дани. Найти его оказалось несложно – он стоял возле палатки, украшенной яркими флагами с символикой различных университетов. Рядом располагался прилавок с винтажной одеждой, украшениями ручной работы и всякой диковинной утварью, от которой невозможно было оторвать глаз. У Дани в руках уже был увесистый пакет, набитый, кажется, всем, что только можно было унести.
Понадобилось немало усилий и уговоров, чтобы оттащить его от прилавков, но в конце концов нам это удалось. Потом мы полностью отдались атмосфере праздника: наслаждались живой музыкой в исполнении студенческих групп, смотрели яркое и местами трогательное шоу талантов, где выступали студенты с танцами, песнями и даже магическими трюками. Мы даже сами приняли участие в нескольких конкурсах и викторинах – это добавило веселья и ощущения причастности.
К вечеру, уставшие, но довольные, мы покидали парк. Ноги гудели от долгой ходьбы, и казалось, будто даже трава под ногами мягче, чем обычно. Сумерки окутали всё лёгкой дымкой, а в голове ещё долго звучали обрывки мелодий и смеха.
– Мой беленький цветочек, это тебе, – с мягкой улыбкой произнёс Даня, водрузив на голову ничего не подозревающей Лили чёрную кепку с эмблемой нашего университета. – Специально подбирал – чтобы носила с любым нарядом, – добавил он, аккуратно поправляя головной убор и убирая ей волосы за уши.
– Вот спасибо, буду носить, не снимая! – улыбнулась Лиля, но в этот момент её телефон на столе выдал короткую мелодию.
– О, Глеб приехал. Мы договорились покататься, – сказала она, уже снимая с себя кепку и торопливо приводя в порядок волосы.
– Ну всё, детка, удачи, – Даня чмокнул её в щёку.
Я подошла, обняла её, а за её спиной, в машине, Глеб, сидя за рулём, кивнул мне в знак приветствия. Его лицо показалось мне особенно худым, с резко очерченными скулами. Лиля, словно прочитав мои мысли, бросила на меня тревожный взгляд, будто спрашивая: «Ты помнишь, о чем я просила?». Я едва заметно кивнула, стараясь подбодрить её взглядом.
Она, в коротком облегающем тёмно-синем платье, легко запрыгнула в салон, чмокнула Глеба в щёку, на которой я заметила багровую полосу, похожую на ссадину или порез. Что-то тревожное скользнуло внутри, но было уже поздно: они уехали, а мы с Даней молча переглянулись и направились к остановке.
– Если вдруг я не вернусь сегодня, то напишу тебе, – сказал он, сжимая мою руку и провожая меня к автобусу.
– Будь осторожен. И проведи отлично время.
Он кивнул, развернулся и пошёл навстречу своему вечеру, а я, усевшись в заднюю часть автобуса, осталась одна. Рядом лежал пакет с покупками, который Даня попросил отвезти домой. Автобус был почти пуст, и среди разрозненных пар, смеющихся и держащихся за руки, я чувствовала себя особенно одинокой. Казалось, все нашли свою половинку, свой уют, но только не я.
Вернувшись домой, я не смогла оставаться в тишине долго одна. Без Дани в квартире было по-настоящему пусто. Даже короткое эхо шагов казалось чужим. Я переоделась и вышла на пробежку, словно пытаясь убежать от этой пустоты. Бегала долго, несмотря на то что ноги и так гудели после фестиваля, бродила по вечернему парку, слушала шелест деревьев и разговоры прохожих – лишь бы не возвращаться в молчаливое пространство квартиры. Но ближе к десяти вечера выбора у меня не оставалось.
Включив телевизор, я заставила себя заняться домашними заданиями, надеясь, что утомление принесёт сон. Но ничего не помогало. Всё внутри гудело – от усталости, тревоги, одиночества. Я понимала, что Даня был прав: без него здесь стало непривычно и даже немного страшно. Его спокойное дыхание ночью, лёгкий шум, с которым он бродил по комнате, болтал или в шутку ворчал – всё это теперь отсутствовало.
Он написал, что вернётся только утром. Я порадовалась за него – видимо, с Инной все складывалось хорошо. Сама же я старалась ни о чем не думать и поскорее уснуть. Но мысли всё равно накатывали. В какой-то момент я просто села в кровати и уставилась в потолок. Полночь. Потом час.
Часы на телефоне показывали 01:34. Бессонница мучила, не давая покоя.
Я заварила чай, перебрала книги и методички, сложила Данины разбросанные вещи в шкаф. Казалось, я цепляюсь за любые мелочи, лишь бы занять руки. Но в душе всё равно было пусто. И тогда – впервые за долгое время – я снова вернулась мыслями в прошлое. И не просто в прошлое, а в то, частью которого был он.
Не знаю, зачем. Может, на меня подействовало одиночество, может – полнолуние, а может – обычная человеческая слабость. Я представила, как он сейчас где-то спит, а может – сидит, читает, курит… Может, гуляет со своей невестой по какому-нибудь ночному проспекту. В сердце снова кольнуло неприятно. Я избегала этих мыслей очень долго, гнала их от себя, и мои друзья помогали мне в этом, давая в руки метафорическую метлу. Но сейчас я осталась наедине с собой. И всё, что было запрятано глубоко внутри, начало выползать наружу. Я расслабилась – и воображение, словно только этого и ждало, разгулялось по полной.
Тяжело вздохнув, я легла на бок. Сон совсем перестал ко мне приходить, словно разочаровался во мне, и мне оставалось только ждать и надеяться, что однажды это изменится. 02:23. Бесполезно. Подтащив к себе ноутбук, я открыла его и зашла на свою страничку. Всё было по-прежнему: немного активности, редкие поздравления, какие-то мемы, пара общих фото, которые кидали друзья на мою стену. Но одно фото было новым – сделанное сегодня. Лиля, радостная, вытянула руку с телефоном, делая селфи, а мы с Даней стоим позади – обнявшись, с розовой ватой в руках и газировкой в пластиковых стаканчиках. Мы выглядели очень счастливыми. Я всмотрелась в снимок, и в голове сразу же возник вопрос: «Интересно, видел ли его Марк?»
