Текст книги "Вопрос цены (СИ)"

Автор книги: La Piovra

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– За прогресс! – поднял тост Третий лорд на английском.

– За его авангард! – присоединился к нему его воспитанник на французском.

– За нас! – подхватил лорд ван дер Меер – как ни странно, на голландском.

– Ибо если не мы, то кто? – докончил Седрик на немецком – вот и пригодилась мультиязычная муштра лорда. И тут же испугался, как дерзко прозвучал его тост: баронет без году неделя, а туда же – «мы». Но Третий лорд довольно рассмеялся: «Отличная школа, Даан!» Лорд ван дер Меер ему подмигнул, обняв за плечи Седрика: «Других не держим: прогресс – дело лучших». В хрустальном квартете запели бокалы. Седрик уже в самом начале наставничества определился с будущей специализацией – разумеется, он пойдёт по стопам наставника! – и одобрение «главного инженера» Корпорации ему здорово польстило. Он впервые по-настоящему осознал и почувствовал свою принадлежность к этому миру. И только одно омрачало настроение.

Банкир Мирабо, как жёваная выплюнутая жвачка, намертво прилип к звёздам вечера и по пятам следовал за Вторым лордом и сыном – в тщетных попытках урвать кусок их триумфа, который, судя по всему, искренне считал своей заслугой. Марк доказал, что носит свой титул по заслугам: если он отца и заметил, то виду не подал. Не вывели его из равновесия и остальные гости: Седрик запоздало подумал, что, помимо отца Марка, здесь наверняка присутствовали и те лорды, которые пять лет назад гостили и пользовались «гостеприимством» банкира на его вилле в Женеве. Марк, на правах хозяйки вечера, вместе со своим наставником принимал нескончаемые поздравления, клятвы и заверения и выглядел вполне счастливым и довольным жизнью. Седрик вынужден был признать: эти двое чертовски хорошо смотрелись вместе – власть и красота всегда идут рука об руку. И всё же при виде их сердце Седрика сжималось от неясной тревоги – только бы Марк опять чего-нибудь не учудил.

***

Банкет закончился далеко за полночь, после чего продолжился в узком избранном кругу уже на вилле Второго лорда в Харвестехуде.

Второй лорд, проводив последнего гостя, поднялся наверх. Марк уже успел принять душ и валялся в ожидании него на кровати. При виде наставника он тут же поднялся.

– Давайте присядем, баронет. – Второй лорд ослабил узел галстука и, устало опустившись на банкетку в изножье кровати, похлопал рукой по сиденью рядом. Марк тряхнул гривой, улыбнулся, двинулся навстречу. Подошёл к наставнику, с ленивой грацией опустился вместо указанного места на колени наставника. Полы его шёлкового халата распахнулись. Марк не стал их запахивать. Но ни этот завлекательный манёвр, ни то, что, благодаря ему, открылось, Второго лорда, похоже, не особо впечатлили. – Нет ничего хуже недосказанностей, баронет, – сказал он, обнимая Марка за плечи. Марк ничего не ответил. Уголки его губ чуть поднялись вверх, ногти царапнули лорда по груди. Лорд, по-прежнему не реагируя на провокацию, отнял хищную руку и поднёс к губам.

– Вы, баронет, теперь не просто баронет, – начал он неспешным размеренным тоном, легонько коснувшись губами Марковых пальцев, – а воспитанник Второго лорда. А воспитанник Второго лорда – это почти что первая леди страны. Особенность положения первой леди страны в том, что она должна вести себя безупречно. – Марк непроизвольно отвёл взгляд, но сухие цепкие пальцы лорда тут же вздёрнули его подбородок, заставляя смотреть лорду в глаза. – Если первая леди ведёт себя не безупречно, – продолжал лорд, – Второй лорд оказывается в щекотливом положении. С одной стороны, он не может позволить себе роскошь терпеть вздорную леди, потому что это означает, что он не в состоянии с ней справиться, – а раз лорд не в состоянии справиться с собственной леди, то он вообще не в состоянии с кем-или чем-либо справиться и, значит, занимает своё место не по заслугам. С другой стороны, развод лорду тоже не по карману, потому что это означает, что он ошибся в своём выборе и, что ещё хуже, не разбирается в людях. А Верховный, особенно Второй, лорд не имеет права на подобную ошибку. Получаем неразрешимый парадокс, верно? На самом деле этот парадокс очень просто и легко решается – даже первые леди не застрахованы от несчастных случаев. Я доходчиво объясняю, баронет?

Марк облизнул пересохшие губы, но взгляд отвести не решился.

– Да, мой лорд.

– Очень хорошо. Берегите мою репутацию – и я уберегу вас от несчастных случаев. А в качестве поощрения, – Второй лорд пристально посмотрел в глаза подопечному, – я решил увеличить ваш ежемесячный лимит втрое. Этого достаточно, чтобы я перестал опасаться за свою репутацию?

– Вполне, мой лорд.

– И последнее, но отнюдь не по значимости. Вы не будете возражать, если мы опять начнём жить, вернее, спать, «по средствам» и пользоваться «кредитом» только по праздникам?

– Ничуть, мой лорд.

– Я рад, что мы смогли договориться. – Рука лорда отпустила подбородок Марка. – Вы мне нравитесь, баронет. – Лорд улыбнулся и погладил Марка по щеке костяшками пальцев. – И не только внешне. Если с вами что-нибудь случится, мне вас будет очень не хватать. Так что берегите себя, баронет.

– Я постараюсь, мой лорд.

– Очень хорошо. С делами покончили. И поскольку сегодня праздник – вы ведь не станете отрицать, что сегодня большой праздник? – мы можем позволить себе небольшое излишество. – Второй лорд достал из кармана прозрачный пакетик. Марк коснулся кончиком языка левого уголка губ.

– А мне можно будет? В честь праздника?

– Разумеется. Мы ведь теперь одна команда, а значит, и действовать, и праздновать должны заодно.

***

– Даан, в нужное время ты дал мне очень ценный совет, возможно, самый ценный за всю мою жизнь. И я тут подумал… – Второй лорд сделал соответствующую глубине своей мысли паузу, – что мне не помешал бы такой советник, как ты. Старший советник.

Его визави не проронил ни слова – Второй лорд ещё не закончил.

– Хотя не скрою, от советника, тем более старшего, – Второй лорд пытливо посмотрел в глаза собеседнику, – я ожидаю большей лояльности.

– Разве лояльность советника определяется не тем, насколько его советы идут на благо Верховному лорду, а значит, и Корпорации?

– Даан… – на губах Второго лорда ещё теплилась улыбка, но в глазах уже застывала сталь. – Мы поняли друг друга.

– Безусловно.

– Я знаю, – продолжал Второй лорд, – что когда шанс стучится в дверь, с ответом медлить не следует. И всё же я предпочёл бы, чтобы ты обдумал моё предложение, прежде чем принять окончательное решение.

– Я обдумаю. Спасибо за оказанную честь и доверие. Ответ дам завтра.

***

Весь вечер лорд был задумчивый и молчаливый, от ужина отказался, засел в кабинете и долго общался по видеосвязи с лордом Эверсом. Ночью он впервые не ответил на ласки Седрика. За завтраком тоже не проронил ни слова, на весь день уехал в Корпорацию, а вечером по возвращении сказал:

– Баронет, вы больше не подопечный главы департамента искусственного интеллекта. – Голос лорда звучал настолько зловеще торжественно, что Седрик от шока даже не стал пытаться понять, что он сделал не так и за что его лорд бросает, – просто принял услышанное к сведению.

– С завтрашнего дня, – продолжил лорд ван дер Меер, – вы – воспитанник старшего советника Второго лорда.

Из огня да в полымя, что называется! Лорд уступает его какому-то дурацкому советнику?! Или всё намного хуже: его лишили права наставничества – недаром он вчера сам не свой был. Седрик медленно поднял взгляд на лорда, лорд лукаво и довольно улыбался. И до Седрика наконец дошло. Оба рассмеялись.

– Выше только Верховные, да?

Лорд подмигнул.

– Значит, нам туда дорога, – пропел Седрик.

Седрик, безусловно, был очень рад за наставника. Да и за себя, что греха таить, тоже: чем больше возможностей у наставника, тем больше возможностей у его подопечного. И всё же это назначение его здорово обескуражило. Наверняка Второй лорд хотел этим показать, что ценит людей исключительно за их качества, а не за лояльность себе, и тем самым привлечь на свою сторону и выступающее против него меньшинство. Но с другой стороны… Разве не настроит он тем самым против себя обеспечившее ему этот пост большинство, назначив на главную должность в своём департаменте не одного из них? Чем больше узнавал Седрик о корпоративных интригах, тем меньше в них понимал и, что гораздо важнее, тем меньше хотел в них участвовать. А участвовать придётся – это любимый спорт лордов, за этим сюда и идут: у лордов-по-заслугам нет работы, но есть Игра, в которой они вовсю играют в свои мужские игры. И старший советник Второго лорда – одна из ключевых фигур в этой Игре.

Между «Capabilities Capital Corporation» и традиционными корпорациями имелось одно принципиальное различие, из которого вытекали все остальные. Обычная корпорация состоит из посредственностей, которым место винтика в громадной махине обеспечивает чувство собственной значимости. «Capabilities Capital Corporation» действует от противоположного – принимает в свои ряды только ярких личностей и харизматичных индивидуальностей, на личных достижениях которых и зиждется её мощь и власть.

Традиционные корпорации тоже ведут охоту за талантами и высоким потенциалом, но единственный вариант самореализации, который они готовы им предложить, – это поиск новых решений для сохранения и поддержания старой системы. Ни одна устоявшаяся корпорация не даст ход наверх тем, кто способен нарушить или разрушить её устои. Ни одна, кроме «Capabilities Capital Corporation». Здесь руководствуются принципом: «Талант – это дерзость, вызов и бунт». Покорный талант – такой же оксюморон, как глупый уродливый лорд. И в Корпорации действует правило: «Продвигается достойнейший, побеждает умнейший». Ни один лорд-по-заслугам, даже наедине с собой, не скажет, что его предали, подставили, подсидели, – всё это отговорки для обычных неудачников из обычных корпораций. У лорда-по-заслугам всегда одно-единственное объяснение поражения: противник оказался сильней, умней, прозорливей. Одним словом, достойней. Карьера в Корпорации – это игра в шахматы, красота и изящество которой здесь ценится выше, чем исход партии: если ты стал лордом-по-заслугам, ты уже по умолчанию победил, дальше считается только то, как ты играешь в игру.

Но какая роль в этой игре уготована лорду ван дер Мееру, вернее – Седрик тут же инстинктивно поправился, будто кто-то мог подслушать его мысли, – какую роль в этой игре присмотрел для себя лорд ван дер Меер? Было тревожно.

2.

Первый баронет Корпорации стремительно покорял столицу – знаменитые тусовки Марка Мирабо гремели на весь Гамбург. Вечеринки, устраиваемые им в личной резиденции Второго лорда, мгновенно приобрели статус самой модной тусовки Гамбурга – в прямом смысле: их гвоздём были модные дефиле – с самим Марком в роли модели и модельера. И публика была под стать – гламурные баронеты, грезившие карьерой в искусстве и смежных околотворческих областях. Каким чудом допуск в этот богемный элитный клуб получил Седрик – технарь до мозга костей, – Седрик и сам не понимал. То, что лорд ван дер Меер стал правой рукой наставника Марка, не могло быть причиной – Марк был весьма избирательным и принципиальным в отношении своих гостей и отказывал даже воспитанникам Верховных лордов. Но факт оставался фактом – каждую неделю Седрик неизменно удостаивался личного приглашения Марка. Поначалу к озадаченности подобной благосклонностью примешивалось смущение – после той памятной первой их приватной вечеринки с «порошком» и тем, что ему сопутствовало, Седрик в присутствии Марка чувствовал жгучую неловкость и даже вину. Однако довольно скоро оказалось, что то, что их разделяло – по мнению Седрика, – и тянуло к нему Марка.

…На Марке узкие чёрные бриджи, открывающие крепкие загорелые голени; низкая посадка и отсутствие ремня ещё больше подчёркивают его и без того плоский впалый живот. На Марке элегантная приталенная рубашка навыпуск с застёжкой на планке, отделанная по борту чёрным кантом; длинные манжеты с серебряными запонками закрывают наполовину кисти рук, так что видны только унизанные тяжёлыми кольцами длинные тонкие пальцы. На Марке – мягчайшие чёрные лоферы со скупой бахромой и кисточками, как влитые обтягивающие его узкие вытянутые ступни. У Марка – узкая длинная фигура, с девичьей грацией и юношескими очертаниями и пропорциями. У Марка чёрные прямые блестящие волосы, струящиеся по плечам, а на губах – неизменная цинично-насмешливая улыбка. В облике Марка всё: от покрытых бесцветным лаком ногтей на руках до надменного взгляда антрацитовых глаз – соответствует его кличке – Маркиз, которая – неизвестно, с чьей подачи – очень быстро и прочно закрепилась за ним в богемно-гламурной тусовке Гамбурга.

Уже далеко за полночь, но Седрик этого не замечает – Марк душа компании, и у его вечеринок культовый статус не только из-за места, где они проводятся. К тому же, лорд ван дер Меер ещё позавчера отбыл с Вторым лордом в Сингапур, так что спешить некуда. Чего не скажешь об остальных приглашённых – их-то наставники на месте и уже, наверно, заждались своих подопечных. Парни нехотя начинают прощаться. Седрик поднимается вместе со всеми, но его останавливает безапелляционное Марково «Подожди здесь, я провожу остальных», брошенное вполголоса. Седрик охотно повинуется. Впереди выходной, дома его никто не ждёт, и расходиться не хочется совершенно.

Пару минут спустя возвращается Марк с двумя бокалами виски в руках. Седрик, расслабленно полулежащий на диване, напрягается. Тусовки Марка отличаются повышенной трезвостью – дань заключённому им с Вторым лордом «пакту»: вечеринки, как-никак, проходят в его доме и под его эгидой, и лорд Коэн даёт на них добро только при условии неуклонного соблюдения «сухого закона» – пара слабоалкогольных коктейлей не в счёт, – которое он гарантирует наставникам приглашённых баронетов. Одно серьёзное злоупотребление – и Марк лишится «лицензии» навсегда.

– Естественное испарение, – пожимает плечами Марк, присаживаясь рядом с Седриком и протягивая ему бокал. – La part des anges. Так это у вас во Франции, кажется, называют? А мы, особенно учитывая отсутствие наставников, действительно вели себя как ангелы.

Седрик хмыкает, но бокал принимает.

– А если лорд Коэн заметит?

– Учитывая то, в каких количествах это пойло испаряется в компании его гостей, – вряд ли.

Они молча поднимают и пригубливают бокалы.

Марк переводит взгляд на Седрика и щурится.

– Я вот всё думаю… – задумчиво говорит он, рассматривая Седрика сквозь содержимое своего бокала. – Сколько тогда было от «котика» и сколько – от тебя лично?

Марк, повернувшись вполоборота, грациозно забрасывает ему ступни на колени, скрещивает лодыжки, и Седрик замирает: спихнуть их небрежным движением ноги было бы чересчур грубо, а взять в руку обнажённую, филигранно выточенную лодыжку Марка – значит больше её не выпустить.

– Марк…

Марк продолжения не дожидается.

– Из тебя получится отличный лорд, – усмехается он, убирая ноги, и тут же тянется за сигаретами. – Да что там. – Марк закуривает, спина его горбится, и Седрик не сводит с него глаз: Марк даже сутулится грациозно, с врождённым небрежным изяществом. – Самый крутой лорд в истории Корпорации. Потому что до тебя ни один лорд не смог устоять передо мной. При этом, заметь, мне даже предлагать не надо было – сами просили и умоляли.

– Марк…

– Хотя правда, – продолжает Марк, стряхивая на ковёр пепел, – конечно, намного прозаичнее. Я тебе просто не нравлюсь.

– Марк…

– Настолько не нравлюсь, – вдавив носком лофера окурок в паркет, Марк встаёт, – что у тебя на меня без «котика» не стоит.

В этом весь Марк: манит, дразнит, играет.

Седрик порывается подняться за ним, но ему это почему-то не удаётся, и он безвольно плюхается обратно.

В голове приятно шумит – ровно так, как надо. Третий день без лорда, а значит, без секса, уже даёт о себе знать. И всё же этого недостаточно, чтобы броситься с головой в омут.

Сейчас, на трезвую – даже несмотря на принятую «долю ангелов» – голову предложение Марка кажется безумием, согласиться на которое во второй раз он не решился бы даже под «котиком». Седрик и сам не может понять, чего – вернее, кого – он боится больше: наказания лорда ван дер Меера или мести Второго лорда. Но, будь он до конца откровенным с собой, Седрик бы признал, что больше всего он боится самого Марка: поверить, хотя бы на миг, что он может быть интересен такому парню, а поверив, не обжечься – и, главное, не разочаровать его, когда он предстанет перед ним таким, каким он есть, без эйфорического прикрытия «котика»…

Но Марк всё решает за двоих. Подходит к Седрику, опускается рядом с ним на пол, обхватывает руками его колени и зарывается лицом ему между ног.

– Пошли, – глухо шепчет он, потираясь щекой о тонкую ткань Седриковых брюк. – Очень надо. Пожалуйста.

И эта мольба действует на Седрика похлеще самого забористого «котика». В конце концов, запрет лорда касается только «порошка», а не Марка – о том, что между ними тогда произошло, лорд даже не вспоминал, хотя наверняка знал. Но главное, Марк, при желании – а с этим-то у него всё в порядке, – без проблем найдёт ему замену. И если за себя Седрик может поручиться, что это останется сугубо между ними, то в отношении остальных он вовсе не уверен. «Так хотя бы всё будет под контролем», – думает он, прежде чем окончательно потерять над собой контроль.

…На Марке узкие кожаные штаны, облегающие, как вторая кожа, его длинные стройные ноги. На Марке высокие, до колена, шнурованные кожаные сапоги с заклёпками. На Марке свободная белоснежная шёлковая рубашка с пышным кружевным жабо и манжетами. В этом весь Марк: нежный верх, грубый низ. Марк первый замечает его появление – вернее, единственный – в этой богемно-гламурной компании Седрик интересен только ему. Марк улыбается и поднимается ему навстречу. Образованная им брешь в кружке гостей тут же смыкается – вечеринка уже достигла той стадии, когда в присутствии хозяина гости не то что не нуждаются, а откровенно им тяготятся. В улыбке Марка столько радости, что Седрик даже готов поверить, что он тоже соскучился. Потому что сам Седрик – очень. Они целых две недели не виделись – уезжали с лордом на каникулы. Седрик так соскучился, что даже уговорил лорда вернуться в Гамбург на день раньше – чтобы попасть на вечеринку к Марку, – и помчался к нему прямо из аэропорта. Но Седрик тут же обуздывает распоясавшееся воображение: Марк рад всем своим гостям, а кому не рад, того не приглашает. Марк приближается к нему лёгкой и грациозной походкой – Марк вообще порхает по жизни, как бабочка-однодневка, – Марк легко и небрежно клюёт его в щеку – ничего личного, Марк всех так встречает, – и Седрика обдаёт смесью отборнейших ароматов: древесно-цитрусовым одеколоном, ментоловым дымом и едва ощутимым запахом алкоголя – такого же тонкого и дорогого, как парфюм и сигареты. Маркиз роскошен и сексуален, как никогда. Седрик цепенеет, а его животное альтер эго пробуждается к жизни. А Марк уже отворачивается, бросает небрежно через плечо по-французски: «Проходи, присаживайся. Я сейчас». Для Седрика эти слова – словно интимное признание. Марку без разницы, на каком языке говорить, – он трилингва: свободный французский у него от отца, немецкий – от жизни в Швейцарии, а английский – от матери и принадлежности к мировому бомонду. Но для Седрика, выросшего в старинном французском шато в самом сердце исторической Гранд-Шампани, разница есть. Родной язык даёт ему опору в жизни, корни, благодаря которым он не чувствует себя космополитическим перекати-полем. Корпоративный Гамбург говорит на всемирном английском и элитарном немецком, и лорд ван дер Меер, прекрасно владеющий французским, не общается на нём с Седриком из принципа, желая, чтобы он больше практиковался в этих «полезных» языках. Но на английском и немецком Седрик способен выразить только мысли, а на французском – себя и чувства. А посиделок в кафе с тётей Амели раз в месяц – после того как Седрик стал воспитанником старшего советника Второго лорда, тётка его, конечно, любить не начала, но былое пренебрежение сменилось уважением – и, похоже, неподдельным, – слишком мало, чтобы утолить его жажду, да и не о чем им с тёткой разговаривать, несмотря на все её старания. А больше на belle langue здесь и не говорит никто. Один Марк снисходит – когда ему благоволит.

Марк направляется к бару – он никогда не спрашивает, чего бы Седрику хотелось, а Седрик никогда не возражает: он знает, что Марк обожает экспериментировать с шейкером, и результаты этих экспериментов его ещё никогда не разочаровывали – возможно, потому, что из рук Марка Седрик готов пить любую отраву. А Седрика уже ведёт – похлеще, чем от «котика». Впрочем, Марк и есть «котик» – такой же желанный, шибающий и запретный. Седрик, как в трансе, обходит расставленные полукругом диваны, спотыкается о чьи-то вытянутые ноги, чертыхается, извиняется и как лунатик идёт вслед за Марком. А Марк уже гремит бутылками, звякает бокалами, звенит кубиками льда – готовит своё колдовское зелье и даже не догадывается, что ему оно без надобности. Седрик подходит к нему, и дрожащая от возбуждения рука сама тянется к округлым, обтянутым кожей ягодицам – благо от гостей их закрывает барная стойка. Седрик скорее чувствует, чем ощущает, что под брюками у Марка ничего нет, и в голове тут же проносится подлая предательская мыслишка: Марк не знал о его приезде – Седрик сам не стал говорить, чтобы сделать сюрприз, – а значит, оделся – вернее, не оделся – так для кого-то другого. Но Седрик решительно отметает это подозрение: не такой человек Маркиз, чтобы одеваться ради кого бы то ни было – даже ради него, – от этого немного горчит во рту. Он подчиняется и готов угождать только одному повелителю – собственному чувству прекрасного, – и этот мнимый реванш над потенциальными соперниками немного подслащает горечь. Седрик приближается к Марку вплотную, трётся коленом о его подколенную впадину – слышно, как мягко скрипит под коленом кожа, – смыкает ладонь на его паху, потирается носом о его плечо, шумно, судорожно втягивает его запах и, шалея от собственной смелости, хрипло выдыхает ему на ухо – родной язык сейчас так кстати, а тон его не терпит возражений:

– Пошли.

– Что, прям счас? – Марк опускает голову, с преувеличенной сосредоточенностью отмеряет шампанское и кампари, плотная шелковистая завеса волос струится по его лицу и прячет его выражение от Седрика. Но Седрик готов поставить на кон то единственное, чего он сейчас так исступлённо хочет, что там, под завесой, Марк довольно улыбается.

– Да. – Седрик прижимается сзади, потирается совсем уж бесстыдно – его твёрдый «аргумент» наверняка убедительней любых слов, – но от слов Седрик тоже не отказывается. – Очень надо. Пожалуйста.

Марк поворачивается, вручает ему воронкообразный бокал с огненно-красным содержимым и долькой апельсина на стенке.

– Поднимайся наверх, – говорит он. – Я скоро подойду.

Но Седрик не отступается.

– Как скоро?

– Скоро! – в голосе Марка прорезаются недовольные нотки – Марк не любит, когда ему перечат, даже если это в его же интересах, – но на лице Марка играет такая довольная улыбка, что остатков разума Седрика хватает ровно на то, чтобы не спорить и подчиниться: какая разница, даже если Марк явится секунду спустя, эта секунда всё равно будет равна вечности. Седрик нехотя отлепляется, достаёт телефон и, делая вид, что собирается позвонить, выходит с бокалом из зала. Цепким взглядом он окидывает холл и, убедившись, что путь свободен, быстро и неслышно взбегает по лестнице на второй этаж, где исчезает за дверью комнаты Марка.

Ожидание ожидаемо длится вечно – Седрик успевает допить коктейль, – и едва Марк переступает порог своей спальни, Седрик громко, ударом ноги, захлопывает за ним дверь и вжимает Марка в стену. За последний год Седрик сильно раздался в плечах, и сейчас целиком закрывает собой Марка. Седрик вбивает колено ему между ног, ноги Марка раздвигаются, как сухая доска под напором топора, и Марк оказывается пригвождённым к стене, как бабочка на булавке. Терпения Седрика хватает ровно на то, чтобы разорвать кружева на рубашке Марка и приспустить с него и с себя брюки. С мудрёной шнуровкой сапог Марка возиться нет ни сил, ни желания, и Седрик просто разворачивает Марка лицом к стене.

…Марк звонит утром следующего дня, отрывисто сообщает, в каком кафе его ждёт, и, не дожидаясь ответа, бросает трубку. Седрика гложет двойное чувство вины перед лордом: этой ночью он – впервые – отказался разделить с ним постель, а теперь придётся отказаться ещё и от традиционного совместного воскресного бранча – а лорд так старался, всё утро готовил! – но отказать Марку Седрик не может.

На Марке тёмные непроницаемые очки в пол-лица, которые он не снимает даже в кафе. Очки ему идут – Маркизу всё к лицу, – но Седрика не покидает ощущение, что на нём и лица-то нет. Да и сам Марк сегодня какой-то отсутствующий – молчит и курит. Кофе его так и остаётся нетронутым. Седрик поначалу пытается завязать разговор, но, убедившись в тщетности своих попыток, сдаётся и тоже замолкает. Седрик уже успел понять о друге главное – на Марка ни в коем случае нельзя давить и к чему бы то ни было принуждать, даже в таких пустяках, даже – и особенно! – в том и к тому, чего он сам хочет. Слишком много на него давили в жизни, и сейчас даже малейший намёк на давление и принуждение он принимает в штыки – рефлекс. Марк явно не в духе, но раз он сам его сюда вытащил, то рано или поздно сам и заговорит. Логика Седрика не подводит.

– Вечеринок больше не будет, – затянувшись так сильно, что, кажется, щёки слиплись изнутри, Марк подаёт наконец голос. В голосе этом столько уверенности и безапелляционности, что Седрик даже не удивляется – просто принимает к сведению.

– Жаль, – искренне отвечает он. – Мне они нравились.

Марк хмыкает. Седрик смущается.

– Я имел в виду… сами вечеринки тоже.

– Да я понял.

– Но тебя тоже можно понять. Это всё жутко напряжно. Организация и всё такое. Ты и так столько держался. Я бы так не смог.

Седрик не видит глаз Марка, но кожей ощущает, каким странным у него сделался взгляд.

– Это не я решил.

– А кто? – только услышав свой вопрос, Седрик понимает его абсурдность.

– Наш доморобот, – фыркает Марк. – А ты как думаешь?

Седрик извиняется.

– А причина? Ведь не мог же он без повода… – и тут до Седрика доходит. Сразу становится ясно, почему Марк пригласил в кафе его. Сердце ухает вниз, к горлу подступает тошнота, а его самого вдруг засасывает в вакуум. – Он… узнал?!

– Нет. Вот тебе и повод.

– Ты можешь выражаться яснее? – от страха у Седрика сдают нервы, и он невольно повышает голос.

– Я его отшил. – Оба умолкают: Марк собирается с мыслями, Седрик пытается осмыслить услышанное – и последствия. – Сказал, что слишком устал после вечеринки.

– А он? – Седрик замирает.

– А он, – усмехается Марк, – сказал, что раз я так устаю от этих тусовок, то он их с этого дня запрещает.

Седрик прикрывает глаза, и перед его внутренним взором как наяву возникает сцена: лорд Коэн, невозмутимый, как Верховный лорд, кладёт руки Марку на плечи, желает ему спокойной ночи и, поцеловав на прощание в лоб, заботливым отеческим голосом говорит: «Отдыхайте, баронет» – и выходит из комнаты. По крайней мере, лорд ван дер Меер, когда Седрик ему вчера отказал, отреагировал именно так.

– Он тебе настолько противен? – тихо спрашивает Седрик и запоздало понимает, что не надо было, – вопрос Марку наверняка ещё противнее. Ему хорошо говорить: наставника он получил по результатам теста, а не по «политическим соображениям», и с лордом ван дер Меером у него полная гармония, в том числе и в постели. Седрик не чувствует к лорду Коэну антипатии – как и особой симпатии, впрочем, тоже, – но ему и спать с ним не приходится. А у Марка – политический «брак», и его предпочтений и тем более согласия никто не спрашивает.

– Да нет, почему? – в голосе Марка – искреннее недоумение, и Седрик переводит дыхание. – Как раз постель – единственное место, где он хоть немного похож на человека. За её пределами он гораздо противнее, уж поверь.

– Тогда… почему? – у Седрика замирает сердце: он уже знает ответ – по этой же причине он отказал своему наставнику, – но так хочется, чтобы Марк его озвучил. Марк усмехается, и от этой усмешки сердце Седрика вдруг начинает бешено колотиться, словно пытается наверстать «прогул», который оно так глупо и наивно себе позволило.

– Как бы тебе объяснить… – Марк задумчиво разглядывает пачку своих сигарет, опустевшую с начала встречи наполовину, и если бы Седрик не знал его так хорошо, то поверил бы, что он и вправду подбирает наиболее понятное объяснение. Но Седрик знает Марка достаточно хорошо, чтобы увидеть в его словах то, чем они и являются, – насмешку, и хорошо, если дружескую. – Мы последний раз спали неделю назад. И если бы я позволил ему вчера, он бы тут же догадался, что его опередили. И тогда санкции были бы куда серьёзнее.

Седрику горько от этого объяснения: ничего личного, один прагматизм и трезвый расчёт, который так странно гармонично уживается с этой возвышенной творческой натурой, – впрочем, ничего удивительного, потомственный банкир в надцатом поколении, такое бесследно не минует. Так странно – вот уж ирония судьбы, – Седрик прошлой ночью тоже отказал своему наставнику, под тем же предлогом, – но не потому, что боялся разоблачения, а потому, что не хотел перебивать «послевкусие» от Марка – даже лордом. Но лорд ван дер Меер, в отличие от своего шефа, спокойно воспринял отказ и не стал в отместку запрещать ему посещение «столь изнурительных вечеринок», из-за чего Седрик даже во сне мучился от угрызений совести, которые сейчас, после слов Марка, достигают апогея. И Седрик предпочитает об этом промолчать – не хочется обнажать свою душу, Марк и так постоянно над ним подтрунивает из-за его гипертрофированной чувствительности и обострённого чувства справедливости.

– Прости, – бормочет он, и никакая сила в мире не смогла бы сейчас оторвать его от созерцания разводов в кофейной чашке, в которую он уставился. – Это я во всём виноват.

– Ну вот. – Марк раздражённо откидывается на спинку стула, так что металлические ножки скрежещут по полу. – Так и знал, что этим всё кончится. Знаешь, что меня в тебе бесит – реально так бесит? – Марк уже заводится не на шутку. – Твоя феноменальная самоуверенность! Уж если у меня хватило смелости отшить Второго лорда, то тебя я бы на милю к себе не подпустил. Если б захотел.

Седрик запоздало понимает, что наступил на любимую мозоль Марка. Как ни странно, эта нарочитая колкость и вспышка гнева действуют на него успокаивающе – он чувствует за собой такую вину, что рад любому наказанию, способному искупить хотя бы ничтожную её часть.