Текст книги "Зверь (СИ)"

Автор книги: koreandre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Приветствую вас всех. Мьельн сказал, что все, кого он собрал здесь – преданные и смелые существа. И у меня нет оснований не верить ему.

Трескач дрожал с пушистых кончиков ушей и до рыжего хвоста. И Мартин понимал почему. Голос Зверя был настолько глубоким и величественным, что его нельзя было просто слушать. Он отзывался в самом сердце. Даже Аластор, большой любитель веселья сейчас был необыкновенно серьезен. Только на Динь, казалось, Зверь не оказывал никакого влияния – на ее морде застыло насмешливое выражение. Впрочем, слушала она так же внимательно, как и остальные и, как показалось Мартину, понимала намного больше, чем все.

– Сны, которые я видел, открыли мне многое. Путь, который должен пройти человек, сложнее, чем каждый из нас мог представить ранее, – Зверь остановился и обвел взглядом присутствующих, на мгновение задержавшись на Мартине. – Я говорю о Восточном Лабиринте.

– Безумие! – воскликнул Аластор. – Да никто даже не представляет, что внутри! Ни одна живая душа ни разу… ни разу, слышите меня? Не была в этом лабиринте!

– Ты ошибаешься, Аластор, – подал голос Мьельн. – Вы не помните легенд, но их помним мы. В Лабиринте были люди.

– Трое из людей – добавила Динь. – И, раз уж без древних легенд не обойтись, то я расскажу вам ее, ибо я ее помню лучше, чем волки Леса.

Мьельн чуть приподнял бровь, словно сомневаясь, а Зверь нахмурился, явно недовольный такой невежливостью волчицы. Не было для волков худшего оскорбления, чем намек на короткую память – так уж повелось. Но возражать никто не стал и Динь, обведя собравшихся насмешливым взглядом карих глаз, начала:

– Прежде всего, была Тьма. Небытие извлекло ее из мрачнейших глубин Хаоса. Это была сила чистая и холодная, и в ней был разум. Разум, которому были чужды любые слабости. Тьма пала на землю и вознеслась к небесам, и воцарилась ночь.

Из ночи и осколка Небытия поднялось Время. Оно звездами зажгло в вечной ночи Свет. Только Свет этот был безликим. Не было в нем добра и милости, сострадания и любви. Он не мог противостоять Тьме, а жизнь не могла родиться и существовать во мраке. Тогда Небытие создало четыре стихии, в надежде, что мягкость земли, тепло огня, буйство ветра и сила воды вольются во Свет и сделают каждую его звезду путеводной для родящейся жизни.

Но ни земля, ни огонь, ни воды не смогли помочь Свету. Тогда Время сказало:

«– О, отец-Небытие, позволь мне помочь».

Небытие позволило. И тогда Время пожрало свой хвост, и себя самого, и оказалось внутри себя, и сжалось до размеров мельчайшей песчинки, и разорвалось на части и оказалось в будущем. Оно пришло в миры, где уже была Жизнь из тех глубин, где еще даже не было миров.

В этом мире оно отыскало юношу чистого и отважного и увлекло его за собой, сквозь бездну, в лабиринт. По ошибке с ним отправились еще две юные девы. Но найти выход предначертано было только юноше.

Их ждало много трудностей, среди Первородного Мрака. Сначала одна из дев заблудилась в лабиринте и не смогла выбраться. Горько переживали путники ее утрату.

А после и вторая заплутала, отстав от юноши. Он звал и искал ее, но тщетно. Слишком уж глубоки были ходы, в которых осталась она навеки. И он пришел к выходу из лабиринта один. И там встретил Время. И Время сказало ему:

«Ты должен стать Солнцем и воспарить на небе. Из твоей жизни возьму жизнь для всех миров».

«А что же станет с девами, заблудшими во мраке?» – спросил юноша. И Время ответило.

«Из их жизней возьму два духа для всего, что будет рождаться и радоваться под твоими лучами».

И юноша обратился в Феникса, и ярким Солнцем воссиял на небе. А Время взяло дух из первой девы и вдохнуло его в землю. И дух из второй девы вдохнуло в воду. – Динь замолчала.

– И так появилась жизнь? – спросил Мартин.

– Нет. Жизнь появилась позже. Оказалось, что лишь солнечного тепла было недостаточно. Но это другая история, а я не намерена пересказывать вам все легенды, – необыкновенно сварливо даже для себя ответила Динь. – Самое главное, что не один, а три человека побывали в том лабиринте.

– А в живых остался только парнишка, – угрюмо пробормотал охотник, барабаня пальцами по столу. – Шанс один к трем.

– Ты не прав, Аластор, – мягко сказала Динь. —Тому юноше было суждено остаться живым. Так что, можно сказать, у Мартина шансов еще меньше…

Мартин вздрогнул. Динь, как никто другой умела приободрить и утешить.

– К сожалению, мы не можем читать судьбу Мартина, – перебил ее Зверь, – но у нас все равно нет другого пути. Если идти не под землей, а по верху – это верная гибель. Там отравлен сам воздух, и по сравнению с этим ядом запахи Топей – живительный ветерок. А уж если свернуть чуть в сторону и попытаться пройти через Лес… Его там схватят. Даже не деревья, а звери. Места там совсем дикие – слишком близко к Древу.

– Все это ты узнал из снов? – спросил Мартин, которому хотелось хоть что-нибудь спросить в тот момент, когда все так бурно обсуждают его судьбу. Он был бледен, но держался.

Зверь кивнул:

– Это были не совсем сны. Это было так, словно я шел по дороге с закрытыми глазами, но видел все, что происходит вокруг. Я почти прошел путь к царству мертвых, но меня там не ждали…

– Да, тебя ждали чуть повыше. К счастью, благодаря мне и Мартину ты не оказался ни там, ни там, – язвительно заметила Динь. – В любом случае, покажите уже юноше карту!

Медленно Аластор залез рукой за пазуху и, словно нехотя, чуть сдвинув книгу, развернул на столе потрепанный кусок пергамента. Мартин склонился над ним.

– Вот, – показал Аластор рукой на восток, – это Дикоземье. Там мы охотимся и те места нам знакомы. Ни деревья, ни Твари не ходят к горам. Для деревьев здесь слишком много камня, а Твари… Не знаю, может им климат не нравится.

Динь едва заметно хмыкнула, но услышал это только Мартин.

– Мы никогда не доходили до западного конца, потому что там… Жутковато. Дикоземье, оно такое, в незнакомые места лучше не соваться. А там, вроде, и не Дикоземье уже даже, а не пойми что. Восточный же край оканчивается Долиной Циринов – ты увидишь ее во время охоты. Но дальше Долины опять-таки не кто не заходил, и никто не знает, что там за земли…

– Там, любезный Аластор, – улыбнулась Динь, – и начинаются края, близкие к лабиринту, куда вы и в самом деле весьма правильно не суетесь. Мартин, – обратилась она к юноше, и голос ее стал куда более теплым. – Тебе нужно будет ехать на восток, прямо на солнце, никуда не сворачивая, глядя только вперед и не теряя цели.

Мартин кивнул головой. Что-то подобное он уже слышал от Судьбы.

– Через некоторое время ты покинешь Дикоземье. Тогда езжай вперед до тех пор, пока не увидишь подножие горы без вершины. Там отпусти своего цирина и иди пешком, иначе он погибнет. Вход в лабиринт охраняют горгульи. Возьми в руки меч острием вниз и сложи их на груди… Опусти голову и шагай смело.

– Меч острием вниз… Руки на груди… – повторил Мартин. – Погоди-ка! Ведь так хоронят павших воинов!

Динь невозмутимо кивнула:

– Если сделаешь все правильно, попадешь в лабиринт. Дальше мы тебе не советчики. Пройти его ты сможешь только сам.

Повисла гробовая тишина. Мартин был слишком растерян, чтобы думать о чем-то определенном. Аллайя смотрела на него с испугом, Ланс – с восхищением, Аластор – с жалостью. Зверь… Зверь, заметив взгляд Мартина, коротко кивнул головой. И странно, стало чуть теплее в груди.

– Хорошо. Если будут вопросы, Мартин сможет задать их любому из нас, – подытожил Зверь. – Трескач, что в Лесу?

– Они не знают, что вы живы. Некому было донести, Топь выпила ту чащу, – затараторила белка, – маленькие создания вроде готовы поддержать нас в случае битвы, но они слишком напуганы, и могут… – Трескач коротко вздохнул, – могут сбежать в любой момент.

– Ерунда, – отмахнулся Зверь. – Они не созданы для битвы. Впрочем, если Лесу ничего не известно о нашем побеге, битвы можно будет избежать. Мартин просто проткнет сердце Древа и Лес моментально станет просто… лесом. Что в моей стае?

– Все, как всегда. Я не пытался говорить с ними, но слышал их разговоры. Они не думают о битве, не собираются поднимать бунт. Просто надеются и дальше прятаться в своих домах.

Зверь нахмурился.

– Их можно понять. Рандарек, нынешний Правитель очень осторожен, и это позволило стае уцелеть. Нет смысла снова и снова умирать в неравной схватке. Но я надеюсь, что осторожность не стала трусостью.

Итак, пока наша главная цель – скрывать от Леса то, что Мартин жив. Тогда мы сможем выиграть эту войну одним ударом – ударом в сердце Древа.

Чуть позднее, когда Совет уже закончился, Мартин и Зверь ушли из поселка к озеру. Они сидели на каменистом берегу. Зверь – просто так, Мартин – подстелив под себя тунику, подаренную Аллайей. Над их головами раскинулось бескрайнее звездное небо.

– У меня так много вопросов, даже не знаю, с какого начать…

Зверь сидел справа от Мартина и тот заметил обрубок уха, прячущийся в длинной шерсти.

– Начни сначала, – посоветовал волк. Юноша протянул руку к его голове.

– Скажи, это сделал я?

– Нет, – Зверь ответил сразу. – Это сделал не ты. Это сделали Топи.

К своему стыду Мартин почувствовал облегчение, и чтобы скорее избавиться от этого чувства поспешил сменить тему:

– Зверь. Если к Древу можно пройти только через лабиринт, то как маленькие создания привели девушку для жертвоприношения?

– Раньше там можно было ходить без опаски, – ответил Зверь. – Проклятыми те места стали как раз после того, как пролилась кровь человеческой дочери. Дело в том, что убитые Твари, как и всякая Тьма не исчезают из мира бесследно. Всякая Тьма, запомни это, Мартин, будучи повержена в одном месте начинает искать другие, более слабые цели. Убитые Твари обосновались на пустоши, над входом в лабиринт. Там им есть чем поживиться – некоторые души мертвых настолько трусливы, что медлят пройти через Врата. Твари ловят и пожирают их. Либо же… Дожидаются таких как я, кто погиб от чистой Тьмы. Сейчас, после того, как Топи высосали жизнь из стольких деревьев у них там должно быть настоящий пир.

Последние слова Зверь произнес с такой ненавистью, что Мартин вздрогнул.

– Значит, мои догадки верны, – вполголоса пробормотал Мартин, теребя в руке подобранный камушек. – Значит, меня отправляют в мир Мертвых.

– Хм… Здесь очень спорно. Наша память непогрешима, но даже я затрудняюсь вспомнить все, что писалось в легендах об этом лабиринте. Слишком много входов, слишком много выходов. Но ты не забывай одну вещь, Мартин. Три жизни вошли в него, и все они стали чем-то большим. Кроме того, изначально лабиринт задумывался как начало жизни и света, а не их конец.

– Ладно… – неуверенно согласился Мартин. – А скажи, Зверь… То, что в Городе нет дождей – это тоже связано с жертвоприношением? Если у воды женский дух, она могла мстить за убитую девушку?

– А у вас нет дождей? – удивленно переспросил Зверь. Потом глубоко задумался. – Скорее всего, да.

– Тогда почему в Городе? Ведь жертву принесли звери, а не люди. Почему в Лесу дожди идут?

– Потому что духи, да и все Великие слишком хорошо умеют отличать причину от следствия, Мартин. Все-таки люди заставили Маленьких Созданий пойти на такой отчаянный и страшный шаг.

Мартин замолчал, обдумывая то, что уже было сказано и, гадая, может ли он задать еще один вопрос, чтобы не оскорбить Зверя. Наконец, с глубоким вздохом он решился:

– Зверь… Когда ты принес меня сюда, я не помнил почти ничего из того, что произошло в Топях. Но потом во снах… Топи ведь показывают самое страшное в жизни каждого? Я видел, что не мог защитить мать от Тварей… А ты?

Губа Зверя дернулась, словно он хотел оскалиться, но передумал.

– Я видел своего учителя, – произнес он после молчания, такого долгого, что Мартин уже всерьез подумывал извиниться перед Зверем и больше никогда не задавать ему таких вопросов. – Моего отца убили сразу. Мать – чуть позже. Меня оставили в живых.

Лес грозился вырезать всю мою стаю, если они не согласятся изгнать меня. Я видел их. Мне было лет пятьдесят, а это – очень мало для волка нашего племени. Но я видел их оскаленные морды и понимал – каждый готов сражаться за меня до последнего. И я видел могущество Леса.

Мне не нужна была мертвая стая. Я ушел сам. С этим решением я повзрослел лет на двести.

И еще один волк ушел со мной из стаи. Это был Советник моего отца, после его смерти он стал нашим Правителем. Он отрекся от престола, чтобы разделить участь изгнанника с сыном его лучшего друга.

Он прятал меня, он меня учил и кормил. Вместе мы узнали, что деревья не могут ходить по камню и отыскали те места, где можно было переждать ночь без опаски. Благодаря его стараниям я выжил.

Разумеется, Лес не мог этого простить. Он хотел сделать меня озлобленным полубезумным одиночкой, на которого смотрели бы с испугом. Который нигде не находил бы приюта из-за несчастий, которые он бы приносил с собой. Который стал бы символом слабости своего народа. А Варн все перечеркнул. Он воспитывал меня настоящим вожаком, тем, кто поведет стаю в решительный бой, когда наступит время.

Я становился старше и сильнее, он же старел и слабел. Мы, как и прежде охотились вместе, но все чаще он помогал мне только советом, нападал же и убивал добычу я. Один раз он вывихнул лапу, споткнувшись об корень, и уже не мог ходить так быстро, как раньше. А я был глуп. Очень часто я гнался до последнего там, где нужно было отступить.

Так произошло и в ту зимнюю ночь. В последние дни у нас было мало добычи, и когда мне, наконец, удалось выследить лося, я был намерен идти за ним до конца. Варн шел со мной. Несколько раз он предлагал вернуться к нашему укрытию, но мне было стыдно оставлять его голодным – он ведь никогда так не делал.

Темнота застала нас врасплох. Сначала я думал, что слышу только свист ветра, но потом я понял – это скрипят пробуждающиеся деревья. Воздух наполнился звуком их темного наречия, языка, на котором, с приходом Леса к власти, должны были разговаривать все.

Мы побежали. До ближайшего каменного островка было далеко, а Варна сильно подводила вывихнутая нога. Тем временем сумерки сгущались. Это было новолуние, и из-за тяжелых снежных туч ни одна звезда не сияла на небосклоне.

Я тащил Варна на своей спине, и когда понял, что мне внезапно стало слишком легко, почувствовал самый большой ужас в своей жизни. Я рванулся к деревьям, которые держали его и глумились над ним. Он их не слышал. Он кричал мне, что нужно бежать, бежать ради моего будущего и будущего моей стаи. Он кричал, что будет рад умереть, если это даст хоть крошечный шанс на свободу, хоть когда-нибудь…

И я побежал. Я ведь больше ничего не мог сделать. Мне казалось, что не мог. Сейчас все выглядит иначе. Вдруг все-таки я сумел бы спасти его? Была ли хоть какая-то возможность моему учителю остаться в живых? Сердцем я понимаю, что нет, но разум ищет… Ищет и не дает покоя.

Деревья разнесли весть о моем поступке по всему Лесу, чтобы каждый мог ужаснуться моему предательству, тому, как легко я оставил друга в объятиях мучительной смерти. Лес добился многого. Меня стали ненавидеть все, а самое главное – я возненавидел сам себя. В Лесу осталось лишь одно слово на волчьем языке, которое можно было произносить вслух без опаски. Хамфрод. Предатель. Лес опозорил меня моим же языком перед моей же стаей и всеми своими жителями.

Пытаясь загладить свою вину, я стал искать тех, кто более других пострадал от деяний Леса. Семьи убитых, замученных им за какие-то бунты – я находил их и приводил сюда, в горы, где они могли быть в безопасности. Самым сложным было убедить их в том, что я желаю им спасения, и вовсе не намерен никого предавать. Кстати, та девушка, которая была на Совете…

– Аллайя? – спросил Мартин. Глаза его расширились от удивления. – Ты и ее привел?

– Принес, – уточнил Зверь. – Она тогда и ходить не могла. Какая-то женщина подошла к опушке и забросила ее в Лес. Надеюсь, она не была ее матерью. Среди зверей я никогда не видел такого злодеяния, но думаю, что смерть стала бы ее наказанием, подчиняйся она нашим законам.

Мартин подумал, что вряд ли женщина хотела закинуть малышку именно в Лес – люди Города забывали о его существовании, едва потеряв из виду. Поэтому Судьба и говорила ему смотреть все время прямо. Скорее всего, она просто хотела вынести ребенка как можно дальше за Город, чтобы избавится от него. Впрочем, ее вины это никак не умаляло.

– Но, отвечая на твой вопрос, человек… Там, в Топях, я снова видел, как умирает Варн, – закончил Зверь.

Мартин молча кивнул. Некоторое время они смотрели на темную гладь пруда. Потом Зверь сказал:

– Уже поздно. Иди.

Мартин бросил камушек в воду и, поднявшись, оглянулся на Зверя.

– А ты?

– Я приду, – волк сощурил янтарные глаза. – Обязательно приду чуть позже.

Проводив взглядом удаляющийся силуэт юноши, Зверь вздохнул. В его груди появилась странная легкость, словно все эти годы на сердце у него лежал камень, которого он даже и не замечал. И лишь теперь, когда этот камень исчез, он смог осознать всю его тяжесть.

После смерти Варна Зверь был одинок много столетий. С теми, кого он спасал, он говорил только по делу, да и было тяжело по душам разговаривать с теми, кто смотрел на тебя с презрением, недоверием и испугом. Поэтому он совсем забыл, как много может сделать чистый горный воздух и откровенный разговор с другом.

Зверь поднялся сам и потянулся. Он слишком долго спал в лачуге Динь, чтобы теперь засыпать снова. Тем более, ночь была его временем, и все волки будут помнить это самой кровью, как бы Лес ни пытался заставить их забыть. С улыбкой Зверь поднялся и огромными прыжками помчался в сторону Дикоземья. Он не боялся этих мест. Он сам был из тех, кто мог убивать.

Под чистым серебряным светом луны Зверь заметил тень силуэта, бегущего следом. Он остановился и дождался, пока Мьельн поравняется с ним, плечом к плечу.

– Преследуешь меня? – с улыбкой спросил Зверь. Мьельн ответил ему такой же улыбкой и янтарной яростью в глазах.

– Можно ли мне пойти с тобой? Куда бы ты ни шел?

Зверь внимательно посмотрел на него и коротко ответил:

– Можно.

И звуки волчьей охоты, настоящей, дикой и беспощадной всю ночь эхом гуляли в горах.

========== Глава VII В путь. ==========

Следующие два дня прошли в спешной и веселой суматохе. Аластор отменил все уроки фехтования, заменив их на уроки стрельбы из лука. В кузне стоял несмолкаемый звон – ковались новые стрелы и наконечники для копий, затачивались охотничьи ножи и топоры. Поселковые ребятишки носились с деревянными мечами, охотясь на огромные бочки с водой, стоящие возле конюшни и друг на друга. К Аллайе выстроилась целая очередь детей с разбитыми носами и коленками.

От Аластора Мартин знал, что звери, живущие в Дикоземье, сильно отличаются от тех, которые живут в Лесу. Они не разумны и не умеют разговаривать. Кроме того, некоторые из них смертельно опасны.

– Охота – это не только способ добыть себе пропитание, – говорил Аластор, поправляя соломенное чучело на котором Ланс и Мартин учились стрелять. – Мы строго следим за численностью лютоклыков, потому что когда их становится слишком много, они разоряют наш поселок. Пожирают наши запасы ягод и грибов. Один раз даже к Динь в лачугу наведались и перетоптали все травы. Это были очень тяжелые времена. Мяса мы, конечно, настреляли достаточно, но оказалось, что есть только лишь мясо очень вредно для здоровья. Особенно нелегко пришлось детям. Динь тогда буквально с лап сбивалась, да и Аллайя тоже ходила сама не своя. Хорошо, что никто серьезно не пострадал…

В трапезной на ужин больше не собирались. Вместо этого посередине поселка разводили большой костер, куда каждый приходил со своей снедью. Рассевшись огромным кругом, охотники пересказывали друг другу разные байки, связанные с Дикоземьем. Мартин с большим удовольствием принимал участие в этих посиделках, ведь ему самому скоро нужно было принять участие в охоте, а чтобы узнать о Дикоземье все, казалось, не хватит и всей жизни. Например, в последний перед охотой вечер Мартин узнал о странных существах, вроде парношкурых. Они считались самыми опасными убийцами, поскольку могли справиться с любым другим существом, обитающим в Дикоземье, но чаще всего охотились на других хищников. Половина их тела была покрыта яркой шерстью, привлекающей внимание, а вторая – серой, незаметной среди камней. Парношкурые занимали такие места, в которых могли казаться намного меньше своего настоящего размера. Хищник думал, что видит добычу, нападал… И слишком поздно понимал свою ошибку, когда навстречу ему поднимался огромный зверь, похожий на саблезубого тигра. Своими огромными клыками они раздирали жертву на части.

– Но мы их не трогаем, – закончил Аластор, который и рассказывал эту историю. Ему явно доставляло удовольствие наблюдать, как открываются рты слушателей от удивления. – Они, можно сказать, наши союзники. Без них Дикоземье населяло бы столько опасных тварей…

– А я помню, лет восемьдесят назад мой отец приносил котенка этого парношкурого. Ох, и забавная зверюга. Когда они маленькие, они полностью серые, зато клыки уже ого-го! – вмешался какой-то старичок. Тут же его со смехом перебил краснолицый мужчина, в вечерних сумерках до того похожий на Брана, что Мартин вздрогнул.

– Все мы знаем, что это вовсе не котенок парношкурого, а обычная пума была! Которая перерезала всех кур, да и удрала обратно в горы.

– Тебе-то откуда знать? – оскорбился старичок. – Тебя тогда и на свете не было еще. Кто тебе мог рассказать об этом? Дедушка?

Возле костра засмеялись. Краснолицый совсем не обиделся. Подлив старичку эля, он усмехнулся:

– Ты у нас и сам дедушка! Выпей, давай, за удачную охоту!

Тут же с гиканьем носились ребятишки, придумавшие новую забаву. Пятеро из них запускали в небо огромных воздушных змеев, а остальные стреляли из самодельных луков, пытаясь подбить «добычу». Иногда стрела попадала какому-нибудь из охотников по макушке, и все весело смеялись. Матери, отчаявшись загнать своих детей домой, смотрели на их игры с легким укором, изредка осаживая тех, кто уж совсем расшумелся.

– А ты, Мартин! Расскажи! Правда ты на цирине без седла и уздечки ездишь? – крикнул кто-то из мужчин. И Мартин, который до этого только молчал и слушал, начал с увлечением рассказывать о Номине, которого успел полюбить за этот месяц, не смотря на его ледяной расчетливый взгляд. Тут же остальные стали вспоминать истории про своих циринов, и шумное веселье продолжалось до самого рассвета, ибо на охоту предстояло выезжать только вечером.

Было странно проспать весь день и проснуться уже в закатных сумерках, когда небо потихоньку окрашивается в лиловый вечерний цвет и солнце бросает прощальные лучи на темно-серые угрюмые скалы. Мартин встал и потянулся за мечом, но был остановлен Аластором.

– Это тебе не пригодится, – сказал охотник. – Вот, держи.

Мартин принял в руку маленький, но увесистый топорик с крепкой деревянной рукоятью. К тому же Аластор повесил ему на плечо плетеное лассо и указал в угол, где к стене был прислонен лук и колчан со стрелами.

– Как будешь готов – иди к конюшне, там общий сбор, – Аластор подмигнул юноше и вышел.

Мартин быстро плеснул себе в лицо водой из ведра, накинул тунику, подаренную Аллайей, проверил нож на поясе и, взяв лассо, лук со стрелами и топорик, покинул казармы. Едва он почувствовал свежий вечерний ветерок на своем лице, как им овладело странное возбуждение, смешанное с восторгом. Никогда еще Мартин не чувствовал себя таким сильным, таким взрослым и таким ловким.

– Мартин! Эй, Мартин! – услышал он крики и остановился. К нему бежал запыхавшийся Ланс на плече у которого сидел встревожено пищащий Трескач.

– Мартин! Вот, возьми!

Ланс протянул Мартину лоскуток красной ткани. Мартин недоуменно взял его.

– Что это?

Ланс замялся:

– Ну, понимаешь… Есть поверье, что если выкупать красную тряпицу в полыни в ночь перед убывающей луной и привязать ее на лассо, то сможешь поймать своего цирина… Там, правда, не сказано, кто должен ловить, но ты все-таки привяжи… Вдруг получится… У тебя ведь уже есть цирин, Великие поймут, кому надо…

Мартин улыбнулся, взял свое лассо и повязал на него тряпицу. Ланс просиял. Подпрыгнув на месте так высоко, что Трескач едва не слетел с его плеча, он с ликующими криками унесся вглубь поселка. Мартин пошел дальше. Впервые он задумался над тем, сколько же лет этому юноше, и удивлялся тому, что не спросил у него раньше.

Практически на равных Мартин смешался с группой охотников, в которой стоял такой гул, словно возле конюшни внезапно поселился рой ос. Звякали стремена и пряжки подпруг, глухо шлепались об спины циринов потники, слышался хлест застегиваемых уздечек. Мартин вывел своего цирина, и на мгновение все замерли, глядя, как он садится к нему на спину без седла и узды. Номина такое внимание, похоже, нисколько не смущало, в отличие от его наездника, который вскарабкался наверх намного более неуклюже, чем делал это на тренировках. Щеки Мартина сейчас пылали от стыда, но кажется, его неловкости никто не заметил. Поглазев на серебристого цирина еще немного, охотники расселись по седлам и по сигналу Аластора, тронулись вперед, на восток.

Конюшня была едва ли не последним строением в поселке в эту сторону. Конечно, некоторое время встречались еще невысокие дома тех, кто предпочитал жить чуть поодаль от других, но достаточно скоро местность стала пустынной и тихой, и только раздвоенные копыта циринов размеренно постукивали по гладкому камню, да вспыхивали огоньки трубок, которые курили старые охотники. Мартин тревожно вглядывался в дорогу – он вспомнил, что ему придется проехать по ней еще раз в одиночестве, к неведомому лабиринту.

– Чего приуныл? – раздался рядом с ним голос Аластора. Старый охотник покинул начало колонны, поручив ее вести другому и вернулся в конец, разыскав Мартина. Тот вздрогнул от неожиданности.

– Да, так… Тихо стало почему-то… – ответил Мартин. Даже в темноте он разглядел, как Аластор улыбнулся.

– Известное дело! К чему шуметь в Дикоземье? Разбудишь ненароком что-нибудь недоброе, а добычу распугаешь.

– Если в Дикоземье так опасно, тогда почему мы охотимся ночью? – спросил Мартин, чтобы отвлечь себя от тревожных мыслей. Аластор с готовностью ответил:

– Это из-за циринов. Их ночью ловить легче. Если что еще добудем по пути – это хорошо. Но вообще мы здесь не совсем для охоты…

– Мартин? – раздался знакомый мягкий голос. Номин прянул ухом и чуть дернулся, но быстро успокоился.

– Зверь! Я не видел тебя около конюшни! – обрадовался юноша. – Честно говоря, я и забыл совсем, что вы идете с нами.

Разглядеть серых волков в ночи было очень сложно – слишком хорошо они сливались с окружающими их камнями. Только две пары янтарных глаз горели в темноте.

– Мы выдвинулись чуть позже, нам ведь не требуется седлать циринов, – проговорил Зверь. – Я, кстати, вижу, что ты уже обзавелся своим и научился неплохо ездить.

Незаметно для себя, Мартин выпрямил спину.

– Да. Это Аластор научил меня. И еще он научил меня правильно сражаться на мечах.

– Хорошее дело, – Зверь одобрительно кивнул головой. – Ты не терял времени напрасно. Все это может помочь тебе в пути.

– Эй, Аластор! – послышался окрик из начала колонны. – Тут, кажется, один из циринов захромал!

– Да чтоб тебя! – встревожено пробормотал Аластор и пустил Гая галопом на звук. Меьльн ушел вперед, разыскивать добычу. Мартин остался со Зверем один на один. Его удивляли размеры этого волка. Даже теперь, когда он сидел верхом на цирине, Зверь доставал ему до пояса.

– У меня никогда еще не было таких хороших друзей, – внезапно сказал Мартин. – Я вырос среди воров…

Зверь посмотрел на него очень внимательно. Мартину стало не по себе под этим пристальным взглядом. Он крепче сжал гриву цирина в кулаке.

– Моя мать погибла от Тварей, которые пробрались в окно вслед за ворами. И воры по ее просьбе спасли меня. Они не были плохими… То есть, они были не такими плохими, какими могли бы быть. Ты понимаешь меня?

Зверь, не сводя с Мартина янтарных глаз, кивнул.

– Все-таки они спасли меня и даже почти не заставляли воровать. Только делать отмычки. Но один раз они все-таки взяли меня с собой, и мы попались… Их повесили, а я оказался здесь. Мне жалко их… Они не были моими друзьями, мы были слишком разными для этого. Но они оказались очень надежными товарищами. Слушай, Зверь! – Мартин опешил от внезапной мысли, пришедшей ему в голову. – Если меня отправляют в мир мертвых, то, может, я увижу там Брана? И Рида… И… – у него перехватило дыхание, – свою мать?

Некоторое время Зверь молчал, словно обдумывая слова Мартина. Потом, очень медленно, он произнес:

– Всего, что говорилось о лабиринте, я не могу сказать тебе. Но одно я знаю точно. Ты не сможешь изменить будущее, если будешь тянуться к прошлому. Что умерло – мертво. Не жалей этого, у всего есть свое Время и своя Судьба. Постарайся найти правильную дорогу, а для этого думай о живых.

Над колонной раздался волчий вой, и все сразу пришло в движение. Мартин видел, как люди пришпоривают циринов, как накладывают стрелы на тетиву. Зверь навострил ухо и потянул носом воздух.

– Стадо лютоклыков, – сказал он Мартину, – совсем недалеко от нас. Будь осторожен, человек. – С этими словами он сорвался с места. Мартин тоже торопливо пришпорил Номина и вытащил лук из-за спины.

– Одни самцы! – раздался голос Аластора, объезжавшего отряд. – Видимо, кочуют!

Мартин услышал дикий рев, напоминавший одновременно и о визге кабана и о мычании быка. Он подумал на мгновение было, что Номин сейчас испугается и побежит, ибо многие цирины встревожились, но нет. Он все так же продолжал идти уверенной рысью.

– Они заметили нас, – шепнул Мартину Мьельн, появившийся возле него. – И они будут нападать.

– Сколько их? – спросил Аластор, выныривая откуда-то сбоку. Гай, приплясывая под ним, нервно раздувал ноздри.

– Около десятка, – сообщим Мьельн. – Они под руководством огромного вепря и выглядят не очень довольными.

Рев раздался во второй раз, уже ближе. В свете убывающей луны замерцали клубы пыли и Мартин увидел их, лютоклыков. До этого он видел рисунок в Книге и мертвые туши, но живой лютоклык выглядел гораздо страшнее.

Более всего они походили на обычных кабанов, но ростом едва уступали цирину, а мощью – превосходили. Жесткая темная щетина росла от макушки до самого хвоста, тонкого и длинного, с черной кисточкой на конце. Раздвоенные копыта, казалось, могли с легкостью растоптать ребенка. А самыми ужасными были клыки, выдающиеся из-под верхней губы. Желтоватые, изогнутые к верху, они были мощным оружием лютоклыка в борьбе с недругом. Охотники рассказывали, что самая излюбленная тактика нападения у лютоклыков заключается в том, что вначале они бегут прямо на свою жертву, а потом резко плюхаются на землю и скользят на животе прямо под нее, распарывая брюхо добычи своими клыками. От них же Мартин знал, что удачно напавший лютоклык может провернуть такой трюк с двумя жертвами одновременно.