Текст книги "Зверь (СИ)"

Автор книги: koreandre

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Мартин дрожал. Холодный пот стекал по его спине. Словно сквозь туман плыли перед ним воспоминания. Мать защищает его от Тварей, воры бегут с ним от судейского дома, Судьба спасает его от казни и Зверь, беспомощно бьющийся в смертельных объятиях древесных веток хрипло просит за него, за Мартина. И теперь, оказавшись в странном и опасном он не смог найти верного выхода сам. И оказался в ловушке, заманенный туда собственной слабостью и страхом.

Но вместе с тем приходи и другие воспоминания. О его сражении с Тварями, об уроках Аластора, о Большой Охоте на которой он избежал смерти благодаря своему мастерству и смекалке.И пускай воспоминания эти казались куда более далекими чем те, которые Змей стремился вызвать в нем, они все-таки были с Мартином и он никогда не смог бы уже их потерять.

– Теперь ты понял? – насмешливо прошипел Змей. – Ты не выберешься отсюда никогда.

– Выберусь, – холодно возразил Мартин. Его осенила внезапная догадка. – Ты обещал мне исполнение одного желания.

Змей зашипел, извиваясь кольцами на полу:

– Я сделал это из милости! Подумай сам, какой мне теперь толк возиться с таким слабаком, как ты? Ты сгниешь здесь, и даже от твоей души не останется ничего.

Мартин закрыл глаза. Он бы и заткнул уши, но ему нужно было слышать ответ.

– Из милости ты это сделал или нет, но ты обещал мне исполнение одного желания, – повторил он.

– Допуссстим… – прошипел Змей, вздымая кольца своего тела до самого свода пещеры.

– Я хочу выбраться отсюда, – четко произнес Мартин, разделяя слова. – Я хочу отсюда выйти.

– Ну, что же… Хорошо, – Змей лязгнул длинными клыками с таким звуком, с каким человек хлопнул бы в ладоши. – Единственный способ выбраться отсюда – пройти лабиринт. Ты готов сделать это?

Мартин не стал спрашивать, как именно он сможет пройти лабиринт находясь так далеко от него. Он вообще не хотел задавать этому подлому Змею слишком много вопросов. Поэтому он молча кивнул.

– Что же! – воскликнул Змей и снова лязгнул клыками. Казалось, темнота вздрогнула от этого звука. – Будь так!

Змей взметнулся вверх, глаза его неотрывно смотрели на Мартина, тогда как тело складывалось и извивалось в причудливых узорах. Кольца укладывались вокруг Мартин, становясь все уже и уже, но выше и выше. Продолжалось это до тех пор, пока Мартину не показалось, что уже и сами стены пещеры движутся. Озеро – последний источник света – исчезло, и над юношей сгустился такой мрак, что стало абсолютно неважно, открыты его глаза или нет. С изумлением Мартин поймал себя на мысли, что общество Змея не казалось ему таким уж и скверным, особенно теперь, когда он остался в темноте один.

И странно, как только он подумал об этом, то сразу услышал множество голосов в своей голове. Голоса были мужские, женские и детские, невероятно высокие голоса птиц и низкие хриплые рыки хищников. Они смеялись, плакали, кричали и шептали, просили о помощи и давали советы, но ни один из них Мартин не слышал достаточно ясно, чтобы разобрать хоть слово, как бы он не напрягал слух. И все это пугало его, мешало, сбивало с толку.

– Подождите! – взмолился он, наконец, тщетно пытаясь заткнуть уши. – Давайте по одному! Я не понимаю вас!

Однако голоса, невзирая на его просьбу, загалдели пуще прежнего. Они не были чем-то извне, все происходило в голове юноши. Осознав это, он почувствовал такой ужас, что колени его ослабли и он, рухнув на землю, принялся беспомощно шарить по ней пальцами, словно надеясь зацепиться за что-то, что смогло бы помочь ему.

«Я сошел с ума, – решил Мартин, хотя ему очень тяжело было что-то решать, когда голоса на все лады твердили каждый свое и ни один нельзя было различить среди других. – Я просто сошел с ума в этой темноте».

– Я сошел с ума! – крикнул он вслух и крик его заглох, словно укутанный в густую вату. Однако от звука своего голоса, даже такого жалкого и слабого ему стало легче.

– Решено, – снова вслух произнес он. – Буду говорить. Итак, что же нужно сделать? Нужно найти выход.

Мартин с трудом поднялся и сделал несколько шагов. Но идти дальше во весь рост казалось нереальным – настолько была черной темнота, что он не осознавал, зачем и куда идет. Тогда он решил опуститься на четвереньки и нашаривать дорогу руками. Сделав это, он тут же ощутил под ладонью какую-то холодную полосу и, попытавшись поднять ее, вскрикнул от боли. Это был его меч, который он по ошибке взял за лезвие. Меч не светился.

Не смотря на то, что Мартин поранился, находке он был рад. Бережно он нащупал рукоять и сжал ее в липкой от крови ладони. Слабость ужаса все еще не отпускала его, но боль отрезвляла и голоса в голове как будто стали тише.

– Нужно найти выход! – стараясь окончательно заглушить их, крикнул Мартин и пополз вперед, продвигая меч перед собой. Вскоре тот во что-то уперся. Мартин пошарил свободной рукой. Это была стена. Он повернулся и пополз в другую сторону, потом еще и еще. Бесполезно. Кругом были одни стены. До каких-то ползти было дольше, до каких-то ближе и все-таки каждая его попытка выбраться заканчивалась тупиком. Голоса по разному реагировали на его неудачи: некоторые насмехались, некоторые плакали от безысходности, некоторые ругали его. Мартин старался не обращать внимания на них, он в тысячный раз полз и полз, меняя направления, выпрямляясь в полный рост и шаря по стене руками, надеясь найти что-то, какое-то отверстие, которое вывело бы его хотя бы из этого коридора. Несколько раз ему это удавалось. Словно уж, в полной темноте, покрываясь холодным потом от мысли о том, что он может застрять в этих лазах навсегда, он проползал сквозь них, но и по другую сторону все начиналось сначала – мрак, стены, тупики. Но он полз и полз вперед, сопровождаемый насмешками, угрозами и плачем голосов, до тех пор, пока не перестал понимать, зачем он это делает. Тогда Мартин остановился и сел возле одной из стен, прислонившись к ней спиной.

– Надо подумать, – сказал он, и голоса отозвались на тысячи ладов. Думать в таком шуме было решительно невозможно. Мартин стиснул пальцами виски, до боли в голове пытаясь сосредоточиться на чем-то одном, но ему никак не удавалось сделать этого. Он зажмурился, и тут же ему показалось, что стены, пол и сама темнота задвигались и закружились. Тогда он открыл глаза. Морок спал.

– Когда… – начал он и тут же потерял свою мысль. В надежде поймать ее снова, он стал повторять это слово до тех пор, пока не понял всю бессмысленность своего занятия. Он уже не думал, что сошел с ума, он уже вообще ни о чем не мог думать. Все решали голоса, не умолкающие ни на секунду.

– Когда, – снова начал он, на этот раз полный решимости закончить фразу, но это было тяжело, очень тяжело, словно продираться сквозь что-то вязкое и липкое, мягко сдавливающее в смертельных объятиях. – Когда я только зашел в лабиринт, голосов не было. Змей говорил что-то… Стоп! Что вообще происходило?

Он начал вспоминать, а это было еще сложнее, чем рассуждать здесь и сейчас. Прошло немало минут, а может быть – и веков, прежде чем Мартину удалось найти в памяти обрывки его разговоров со Змеем. Он называл его трусом и слабаком. Человеком, не способным принять собственное одиночество…

– Одиночество! – воскликнул Мартин, и голоса зашипели на все лады, до боли напоминая шипение Змея. – Конечно! Как только я вошел в лабиринт, я сразу испугался, что остался один! Испугался до такой степени, что подумал о том, что лучше бы я остался со Змеем. И тут же появились они, это голоса.

Боясь потерять эту свою догадку во множественном шепоте, Мартин вскочил на ноги и вскрикнул:

– Убирайтесь прочь! Я хочу остаться один! Слышите меня! Один!

Тишина наступила так резко, что Мартину показалось, словно он оглох. И хоть темнота никуда не ушла, но как только юноша получил возможность самостоятельно мыслить и помнить о цели своего пути, ему намного легче.

«Теперь, – решил он, наслаждаясь тем, что снова может просто думать и не вынужден проговаривать все свои мысли вслух, – я пойду вдоль стены, и куда-нибудь меня это приведет».

Держа меч перед собой, Мартин осторожно зашагал, нащупывая стену ладонью. Он был готов встретить любую опасность, но похоже, единственной опасностью этого лабиринта была его бесконечность.

«Я должен найти выход, – подумал Мартин. – Но что, если Змей обманул меня, и выхода нет вовсе?»

========== Глава IV ==========

– Мы оставим вас здесь, дальше лес слишком густой, чтобы мы могли там приземлиться, – сказал один из орлов, снижаясь над поляной и бережно опуская своего волка на землю. Этим волком была Динь и она с благодарностью кивнула птице.

– Спасибо тебе, друг. Этого достаточно. Вы очень помогли нам.

По бокам от нее приземлились еще два орла, выпустив из когтей Зверя и Мьельна. Мьельн немедленно отряхнулся и громко, с восторгом поблагодарил птицу. Зверь же ограничился легким кивком и быстро зашагал вперед. Вид его был мрачен.

– Что-нибудь еще, Динь? – спросил орел, который принес ее. Волчица кивнула головой.

– Да. Летите на запад, юг и север. Всех Маленьких созданий, которых вы встретите там, везите сюда или ведите тех, кого не сможете привезти на себе.

– Будет сделано, – пообещал орел и взмыл в воздух. Двое его спутников последовали его примеру. На ясном голубом небе три огромных черных силуэта разлетелись в разные стороны. Динь проводила их взглядом и легко порысила вслед за Зверем и Мьельном по хрустящей от первого морозца листве.

– Что-то не так, повелитель? – спросил Мьельн, нагоняя Зверя. Тот вздохнул и ответил, не поворачивая головы:

– Сколько мы не были здесь, друг мой? Я беспокоюсь о том, что стая примет меня… недружелюбно.

– Но… – попытался возразить Мьельн, однако был прерван.

– Сам посуди. Всю жизнь Лес втолковывал моим волкам, что я предатель, и что я приношу одни несчастья. И вот, я появляюсь в стае впервые за полтысячелетия и объявляю, что мы должны начать войну! Они могут подумать, что Лес прав, и мне будет очень нелегко убедить их в обратном.

– Но, повелитель! – не сдавался Мьельн. – Все ведь помнят!

– Память простых волков несколько отличается от памяти правителя и приближенных к нему, – сказал Зверь, – иначе волкам не нужны были бы вожаки, каждый из них сам мог бы им стать.

– А как же Рандарек? – спросил Мьельн. – Я уверен, если ты поговоришь с ним, он поймет.

– Я и иду говорить с ним, – коротко ответил Зверь. – Но в его понимание верю слабо.

– Это не удивительно, – фыркнула нагнавшая их Динь. – Ты, похоже, вообще не веришь в то, что в этом мире кто-то кроме тебя может понимать. Жизнь вдали от стаи ослабила тебя, Хамфрод. Ты с легкостью научился быть сильнее слабых, теперь же настало время стать сильнее тех, кто равен тебе. Для этого, конечно же, придется научиться их слушать, а это всегда было твоей слабой стороной. Если ты с Рандареком будешь вести себя вежливее, чем с Нордерой, вполне возможно, что он подумает над всем, что ты ему скажешь.

– Нордера первая начала принижать меня при своем и моем, – Зверь кивнул на Мьельна, – народе.

– А ты и повелся, как столетний волчонок, – проворчала Динь. – Разве ты забыл, что доблесть волка в его терпении, а доблесть кота – в его остром языке?

– Я ничего не забываю, – пророкотал Зверь. – Ничего. Но есть оскорбления на которые отвечают войной!

– Дикарь, – Динь покачала головой. – Соберись с духом, Хамфрод, ибо мы ступили на земли твоего народа.

Зверь умолк и, показалось, даже съежился, но заметила это только Динь, ибо ступал он твердо и высоко держал голову. Волки, видевшие его, оставляли свои занятия и долго смотрели ему вслед. Старики приветственно кивали, но те, кто были помоложе и совсем маленькие волчата, едва разменявшие полсотни лет, смотрели недружелюбно. Никто из них не видел этого волка в стае, а одиночек здесь не было никогда. И так, как упоминать о Хамфроде старались как можно реже, для многих он и вовсе был сказкой, причем отнюдь не доброй. Никто не осмеливался сказать о том, что он предатель вслух, но это явственно читалось во взглядах.

В полнейшем молчании они дошли до сердца волчьих земель – двух огромных деревьев, переплетшихся стволами наподобии арки. По обе их стороны стояли два волка, лишь чуть уступающих Зверю в размерах.

– Цель вашего визита? – спросил стражник, старательно отводя глаза.

– Я пришел говорить с Рандареком, – громко ответил Зверь.

– Приветствую тебя, – услышал он хриплый голос и из арки, тяжело ступая, вышел старый волк. Его морда серебрилась проседью, уши во многих местах были ободраны и не хватало одного клыка, однако величием он ничуть не уступал Зверю, а в янтарных глазах горела точно такая же свирепая ярость. – У тебя должна быть веская причина ступить на наши земли, особенно, если ты еще помнишь, чем это грозит нашему народу.

Зверь кивнул.

– Я помню. И я бы хотел поговорить с тобой наедине.

– Тогда, следуй за мной.

Зверь вошел в арку следом за Рандареком, и его взору открылась темная пещера с сухими и ровными стенам, уходящая под землю. Он помнил это место – дом всех вожаков, хотя и жил там совсем недолго и очень давно.

– Что случилось, брат мой? – спросил Рандарек, усаживаясь напротив него. И от этого обращения тревога Зверя чуть поутихла.

– Это долгая история, Рандарек, а у нас мало времени. Поэтому буду краток. В наш Лес Судьбой был отправлен человек, который, по ее мнению, может избавить нас от власти Тварей.

– Маленькие создания говорили мне о человеке, но я не знал, зачем он здесь. Это, несомненно, добрые вести.

– Да, – согласился Зверь. – Мы отправили его к Древу, ибо только пронзив Древо мечом можно снять проклятие. Но вчера Лес узнал об этом. И теперь он грозит смертью всем маленьким созданиям, если мы не вернем человека и не выдадим ему.

Рандарек напрягся. Он не сводил со Зверя внимательного взгляда.

– Мы уже попросили помощи у орлов и котов, – сказал Зверь, умолчав о своем поведении при визите к Нордере. – И нам теперь нужна только твоя помощь.

– Каков твой план? – спросил Рандарек.

– Вывести всех, кого сможем до захода солнца, и прикрыть оставшихся после нашими объединенными силами. Оставить Лес пустым. Наш народ и маленькие создания смогут найти убежище в горах, до тех пор, пока человеку не удастся сразить Тьму.

Рандарек молча поднялся и подошел к арке. За ней он видел свой народ.

Волки не могли покидать свои земли по ночам, ибо Лес всячески преследовал любые старые традиции, заведенные до его правления. Кроме того, он стремился ослабить прежних властителей. И это удавалось ему. Днем волки хуже видели, не могли скрываться в тенях, преследуя добычу. Стая начала голодать и особенно это отразилось на волчатах. Новое поколение росло хлипким и неуклюжим. Кроме того, их боялись отпускать далеко от волчьих земель. Молодняк не знал своих владений полностью, и власть волков на окраинах Леса ослабла. Они оказались зажаты на своем крошечном пятачке. Их добыча, понявшая плачевное положение хищников наоборот ушла глубже в чащу, и охотится становилось все сложнее.

Но все-таки, за пятьсот лет правления в таких ужасных условиях Рандарек достиг многого. Потихоньку расширялись границы их владений. Лес перестал устраивать показательные бойни, и количество жертв, умирающих в мучениях от его жестоких ветвей резко сократилось. Кроме того, иногда Лес сам сгонял им добычу, или швырял в стаю полудохлого оленя и с особенным наслаждением наблюдал, как голодающие волки впиваются зубами в еще живую плоть. Особенно он берег тех, кто был готов мучить по его приказу. Рандарек понимал, что Лес прикармливает их, как собак, да еще и пытается сделать своими палачами, но это была пища, а вечно голодные волчата требовали еды. Сам он в истязаниях участия не принимал, но и препятствовать этому не мог. Молодые волки в лучшем случае отворачивались от него, в худшем – с ненавистью скалили зубы. А старики слабели.

Рандарек думал, что он смог сохранить стаю. Вот она вся перед ним. Кто-то возится и играет с пожелтевшей костью, где-то слышно призывное поскуливание волчиц, потерявших своих детей среди веток, молодые воины сражаются друг с другом, пробуя силы… Но смог ли он сохранить Стаю? Ту самую, что чтила традиции и следовала им неизменно, готовая встать грудью на защиту всего разумного и живого, что есть в ее владениях.

– Хамфрод… – сказал Рандарек, оборачиваясь к подошедшему к нему волку. – Они в безопасности теперь. Пусть и хрупкой, но все-таки, они почти живут. И… – мягко произнес он, – вряд ли они захотят расстаться с этим. Слишком многое изменилось, пока тебя не было с нами. Попробуй позвать их. Но, что они пойдут за тобой, я не обещаю, – он внимательно посмотрел на Зверя, и Зверь прочел в этом взгляде многое из того, о чем Рандарек думал, прежде чем ответить ему. Кроме того, о многом он знал от Трескача.

– Что же, – просто сказал он. – Я постараюсь.

Бок о бок они вышли из арки. Рандерек завыл, коротко и низко. Медленно, и, казалось бы, неохотно волки стали подтягиваться к логову вожаков. Многие из них уже слышали о возвращении Хамфрода, и явно не ждали от этого ничего хорошего.

– Разве это все? – спросил Хамфрод у Рандарека, когда он окончил вой.

– Нет… Остальные может не слышали… – пряча взгляд, ответил тот.

– Не слышали? – крикнул Хамфрод в толпу. – Тогда моя очередь.

И он завыл. Долгим, протяжным был этот вой, леденящий кровь, и нелепо было слышать его не в пылу битвы, не в разгар охоты, а так просто, среди белого дня. У каждого волка в стае на мгновение поднялась дыбом шерсть и, смущенные своим страхом, они принимались торопливо приглаживать ее языками или спешили спрятаться за спины своих братьев.

А Хамфрод выл и выл, до тех пор, пока поляна перед логовом не стала полна волков. Несмотря на свой страх, никто не мог противиться этому зову. И когда он закончил, Рандарек кивнул, показывая, что на этот раз собрались все.

– Отлично, – чуть хрипло сказал Зверь. – Волки! Кто-то знает обо мне, кто-то нет, но и те, кто знают, не слышали и половины правды, а многие из них не слышали ее вовсе. Я – Хамфрод!

– Предатель, – зашептались задние ряды, и Зверь услышал их.

– Да, Предатель. Именно так меня называет Лес, и это последнее слово, которое сохранилось из нашего прежнего языка. Я сейчас говорю с вами на Тените, языке Тьмы, навязанном Лесом. Потому что заговори я с вами на нашем языке, вы не поняли бы ни слова, хотя и восхитились бы его звучностью и легкостью произношения. Впрочем, и на Тените можно принести добрые вести. Знайте же, что в Лес ступил человек, прошел его насквозь и уже на полпути к своей и нашей общей цели – нашему освобождению.

Хамфрод не ожидал большого восторга, но он и представить себе не мог, что столкнется с безразличием, презрением, и даже ужасом. Волки шептались друг с другом, и то, что смог уловить Зверь из их разговоров говорило о том, что освобождению они не рады и больше беспокоятся, как бы не прогневать Лес.

– Чего же вы шепчетесь, как гиены? – воскликнул наконец Хамфрод, – разве вас не учили говорить с вожаком прямо и открыто, как со своим отцом?

Волки замолчали и уставились на Зверя. Говорить с ним явно никто не хотел, видимо боясь уже одним этим навлечь гнев Леса.

– Что же, – сказал Хамфрод. – Если вам нечего сказать, тогда слушайте, ибо у нас мало времени. К сожалению, случилось так, что Лес узнал о походе человека.

Стая безмолвствовала.

– И теперь он угрожает убить и всех вас, и маленьких созданий, которых мы должны защищать. Мы хотим увести из Леса и вас, и их. Но нам нужна будет помощь ваших лучших воинах. В этой стае же еще остались воины? – крикнул Зверь и обвел волков взглядом.

Те молчали.

– Вы что, разучились говорить даже на Тените? – спросил Хамфрод.

В стае началось какое-то шевеление, кто-то пробивался сквозь ряды. Наконец, вперед вышел молодой волк. Шерсть его лоснилась на солнце, и Рандарек глубоко вздохнул. Это был один из самых верных прислужников Леса.

– Рандарек! – крикнул он. – Кто это такой, и почему он говорит с нами как вожак?

– Это Хамфрод. Сын вашего погибшего вожака, – ответил Рандарек, – и ваш правитель.

– Кто же тогда ты? И почему мы подчинялись тебе? – молодой волк презрительно усмехнулся и поднял взгляд на Хамфрода. – Ты хотел вопросов, Предатель? Ты их получишь! Где ты был столько лет? Почему ты считаешь, что вправе повелевать нами? Почему мы должны считать Лес нашим врагом? И, наконец, может, ты расскажешь нам, откуда у тебя появилось это имя?

Впервые, со дня смерти своего учителя, Хамфрод был так беспомощен. И впервые испытал такой гнев. На секунду ему показалось, что его разорвет на части – такие противоречивые чувства буйствовали в его душе. Но он смог овладеть собой, и когда заговорил, голос его был холоден и спокоен.

– Возможно, в твоих укорах есть смысл, юнец, – сказал Хамфрод, глядя в глаза выступившему волку. – И пришло время рассказать правду, хоть ты и не достоин ее просто потому что не сможешь понять. Однако я надеюсь, что еще не все в моей стае стали прихвостнями Тьмы, и кто-то сохранил каплю благородства.

Рандарек – мой наместник. Он правил вами долго и делал это хорошо, ибо вы не выглядите истощенными, слабыми и измученными. Я же не мог вернуться потому что в таком случае всех вас настигла бы смерть от руки Леса – такую цену мне пришлось бы заплатить за власть. Что же касается другого твоего вопроса, то здесь я бессилен объяснить вам что-либо. Если вы пали до того, – голос его возвысился, – что забыли о слове «свобода» и наивысшей милостью считаете право ползать по своим землям и трястись в своих норах, пока здесь хозяйничает Тьма. Что глаза наших волков слезятся и ослепли от дневного света, при котором теперь приходится вести охоту. Хотя, к чему охотиться? Можно же жрать падаль с руки своего врага! Так ты считаешь? – с хриплым рыком выкрикнул Хамфрод, глядя на волка, который растерял большую часть своей дерзости и теперь с трудом удерживал себя на месте. – Так считаете вы все?

– Не смей говорить так с моим сыном! – крикнула матерая серая волчица, одним прыжком оказываясь перед Зверем. Губы ее приподнялись, обнажая крепкие желтые клыки, глаза горели яростным огнем, но Хамфрод не удостоил ее даже взгляда. Смутные догадки зашевелились в его голове.

– Назови свое имя, волчонок! – пророкотал он, обращаясь к юнцу.

– Арлан, – угрюмо отвечал тот. – Меня зовут Арлан.

Зверь повернулся к Рандареку, словно задавая тому немой вопрос. Старый наместник опустил исполосованную шрамами морду.

– Твой сын? Это твой сын и твоя волчица, Рандарек?

– Ты и сам все понял, – тихо проговорил он.

– Что же, – Хамфрод отвернулся от своего регента и пошел на волчицу. Он шел прямо на нее, высоко подняв голову и обнажив беззащитное горло. Волчица стояла до последнего, но потом, не выдержав, отпрыгнула в сторону. Хамфрод легко, как пушинку, подцепил за загривок юнца, спрятавшегося за ее спиной, поднял его вверх и швырнул об землю. Раздался сдавленный скулеж и, когда искры улеглись перед глазами сына Рандарека, он увидел оскаленную морду Зверя перед собой.

– Ты будешь делать то, что скажу тебе я, – медленно произнес Хамфрод. – И, более того, ты станешь делать то, что тебе будет говорить отец. А ты! – он повернулся к волчице, – если не смогла воспитать своего щенка лаской, будь готова к тому, что его будут воспитывать силой. – И, не обращая более внимания ни на поверженного волка, ни на его мать, он вернулся к Рандареку и посмотрел на стаю.

– Вы напуганы, но это не служит оправданием вам. Я спрашиваю вас: вы пойдете в бой?

Вперед выступили самые старшие волки – их усы блестели серебром, а шерсть была почти белой.

– Мы с тобой, правитель.

Зверь улыбнулся им и они встали по его правую лапу.

– Что же остальные? Неужели готовы заклеймить позором всю нашу стаю, отсиживаясь в норах, пока старики будут сражаться? – спросил он.

Мало-помалу, тоненьким ручейком, постепенно превратившимся в бурную серую реку, волки пошли к Хамфроду, и когда река вновь иссякла, почти вся стая собралась возле него. Лишь с десяток волков остались на своих местах и смотрели недружелюбно. Среди них Зверь заметил и, взъерошенного после падения, сына Рандарека. Но не увидел его матери.

– Что же вы? – спросил Хамфрод. – Кого после этого боя назовут предателями?

Еще пару минут над поляной царила тишина. А потом оставшиеся шагнули к своей стае.

И, убедившись, что никто не слышит его, Хамфрод вздохнул, глубоко и радостно.

– Но… – тихо сказал Рандарек, склонив голову к уху Зверя, – как мы сможем спасти всех? Они не успеют придти к нам, ведь чтобы пересечь весь Лес от Города до гор уходит полтора дня волчьего галопа, а от Долины циринов до Южной пустоши – шесть.

Хамфроду показалось, что сердце его остановилось, и ему потребовались все силы, чтобы не показать стае, в которой он только что вернул власть, своего страха. Ему казалось, что свет померк, и он боролся с этой тьмой до тех пор, пока кто-то из волков удивленно не выкрикнул:

– Смотрите!

Тогда Зверь повернулся на звук.

Со всех сторон летели орлы. Они приземлялись на могучие ветви деревьев и спускали со своих спин Маленьких Созданий. Барсуки и лисы, белки и зайцы, ежи и горностаи… Из леса выходили кабаны, косули и огромные рогатые лоси, едва ли уступавшие в размерах волчьему одногодку.

Летели птицы: щеглы, кедровки, галки. Воздух наполнился шумом и щебетом, рычанием, лаем, свистом, стрекотом. Совсем мертвый зимний лес ожил в одно мгновение. Словно и не было кровавых столетий.

К самым лапам Хамрода подошла пара белок. Без страха, подняв свою мордочку, одна из них сказала:

– Во сне нам велели идти сюда, и мы не могли противиться зову. Мы поднялись и пошли, и шагали так быстро, словно нас несло ветром. А потом мы встретили орлов, и они принесли нас сюда. Скажи, правитель, что нас ждет?

Хамфрод с доброй улыбкой склонился к ней.

– Ранее, я бы не мог дать вам точного ответа. Но теперь скажу. Спасение.

И он шагнул в свою стаю, и зазвучали слова приказов, и все засуетились, затолкались, замирая, впрочем, когда мимо них проходил кто-нибудь из волков, и долго провожая его восхищенными взглядами.

========== Глава V ==========

В поселке царило сдержанное волнение, которого еще ни разу не видела Аллайя. Разговоры, внезапно, стали серьезными и велись низкими басистыми голосами, смех утих. Женщины, выходя из своих домов, прятали за спины любопытных детей и украдкой утирали слезы. Все говорило о том, что люди готовятся к битве.

Откуда-то появились вычищенные до блеска кольчуги, и воины торопливо помогали друг другу надевать их. Бряцало оружие, солнечный свет отражался на отточенных лезвиях топоров. Суровые лица бойцов одно за другим скрывались за забралами шлемов.

Динь, покинувшая Зверя перед волчьими землями и вернувшаяся на своем орле, теперь сидела рядом с Аллайей и была необыкновенно тиха. Слезящимися от зимнего солнца глазами, она смотрела на воинов. Девушке казалось, что на душе старой целительницы лежит такая же тяжесть, как и на ее собственной.

– Это все ужасно, – сказала наконец Аллайя, не в силах молчать дальше. Ей сейчас как никогда требовалась чья-то помощь, чье-то доброе слово, способное развеять мрак. – Но другого выхода у нас нет?

Это прозвучало полувопросом-полуутверждением, и Динь медленно кивнула.

– Они должны сделать это, – сказала она голосом, осипшим от долгого молчания. – Иначе Мартину некого будет спасать.

Они снова умолкли. И молчали до тех пор, пока к ним не подошел Аластор. В своих доспехах он казался настоящим воином, суровым и опытным, но когда он заговорил, в голосе его слышалось смущение.

– Ну, это, Динь… – сказал он, словно ему сложно было подбирать слова. – Все готово.

– Хорошо, – сказала целительница, поднимаясь со своего места. – Эй, что это там?!

– Я сказал, что буду сражаться! – донесся до них крик, – дайте мне доспехи и оружие! Аластор, скажи им!

К ним подлетел взъерошенный Ланс. В руках он держал кольчугу, явно выхваченную наспех.

– Аластор, юнцам не место в схватке, – спокойно заметил один из мужчин.

Старый охотник закашлялся и посмотрел на целительниц, словно ища поддержки у них. Но Аллайя и сама не знала, что сказать, а потому все взгляды обратились к Динь. Та молча смотрела в глаза Лансу.

– Я должен, понимаешь? Я хочу отомстить за Трескача… и, в конце концов, каким я буду тогда мужчиной?

– Он прав, – холодно заметила Динь, переводя взгляд на Аластора. – Он имеет право находиться в битве.

– Он только будет мешать…– Аластор растерянно развел руками, – я не могу следить за ним, и никто не сможет.

– Аллайя присмотрит, – все так же холодно ответила Динь, не глядя на свою ученицу. – Ланс, на войне всегда много раненных и поэтому мы, целители, отправляемся с вами. Береги мою ученицу и слушай ее во всем. Тебе придется работать много и тяжело, ибо мы вдвоем не сможем выносить раненных с поля битвы.

– Но… я и сам хотел сражаться… – слабо попытался возразить Ланс, зная, впрочем, что Динь невозможно переубедить.

Волчица кивнула.

– Ты будешь сражаться за жизни своих товарищей. Ты будешь сражаться, чтобы они смогли вернуться домой. Понял меня?

Ланс кивнул и принялся растерянно вертеть в руках кольчугу. Аластор подошел к нему.

– Я и не заметил, как ты вырос, – сказал он, помогая юноше продеть руки в рукава. – Может, Динь и права. Ты уже давно не просто поселковый мальчишка. Вот, у тебя даже свой цирин есть… – Аластор замолчал, помогая Лансу приладить доспехи. Потом он вручил ему небольшой ладный топорик.

– Сражайся с честью, – осевшим голосом сказал он и повернулся, чтобы уйти. Но потом, не выдержав, вернулся, облапил Ланса могучими ручищами и исчез в толпе воинов. Вскоре оттуда послышался его зычный бас, отдающий приказы. Волнуясь, Ланс занял место рядом с Аллайей. Ему, и еще нескольким юношам предстояло помогать целителям уносить раненных с поля битвы.

– Орлы! Садитесь на орлов! – кричал Аластор, размахивая руками, привлекая огромных птиц, парящих в небе. – Держимся по трое – на каждого человека по два волка. Волки убивают Тварей, люди рубят деревья.

– Садитесь же, – раздался рядом с ними звучный баритон. – Можете вдвоем. Вы совсем еще птенцы, и я унесу вас.

Ланс поднял голову. Перед ним сидел огромный орел и добродушно улыбался. Слегка робея, он помог Аллайе подняться на спину птицы, а потом вскарабкался сам. И огромные крылья подняли их в воздух.

– А как же Динь? – перекрикивая свист ветра, спросила Аллайя, вцепившись в перья орла.

– О ней не беспокойся, – крикнул тот, – она догонит нас!

И в самом деле, скоро Аллайя увидела Динь на спине огромного орла и та заметила ее, и улыбнулась ей.

Никогда прежде, да и после Ланс не испытывал ничего подобного. Они поднялись очень высоко, возможно – гораздо выше, чем требовалось, но орлы никогда не знают в этом меры. Домики внизу, с плачущими женщинами и притихшими ребятишками сначала казались совсем маленькими, а потом и вовсе превратились в темные точки. Ледяной ветер хлестал всадников по щекам, и прямо над ними плыли огромные темные тучи. Каждый раз, когда орел закладывал вираж, чтобы облететь ее, или своего сородича, сладко замирало сердце, и небо вперед казалось чистым бескрайним морем. И в этом море тяжело было думать об ужасах предстоящей войны, о которых, Ланс, к тому же имел весьма смутные представления. Казалось, что вся жизнь будет бесконечным полетом.