Текст книги "Эклетика. Часть первая. Полуденные тени (СИ)"

Автор книги: Kitty Lui

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Она умеет летать?

– Научилась. Ты же знаешь, – совсем тихо сказал один из гвардейцев, – Темный король дает им новые силы. Ситри стала вампиром, управляет металлом; Валентайн, говорят, стал оборотнем. Они все в роскоши, а мы тут прозябаем.

Услышав последнюю фразу, Йонсу, разогнувшись, ушла как можно быстрее. За такие слова вполне можно было оказаться в темнице.

Это было год назад, но разговор она помнила. Наверное, она единственная из простолюдинов знала причину ночного холода на территории Империи Света. Присутствием Астарты можно было объяснить иней утром, но не метели, поражавшие города одновременно. Нет, это была не бывшая фаворитка леди Астреи, но то, что Астарта пролетала у стен замка ночью, не вызывало сомнений. Однако следовало выкинуть подобные мысли из головы, если хотелось жить.

Слишком много грехов висит на душе, и малейший прокол мог стать последним.

Приняв душ и наскоро позавтракав, Йонсу, продолжив одеваться уже на ходу, сбежала по лестнице вниз, к паркам, чтобы вновь уйти на любимые конюшни. Тучи ушли на север, явив солнце. Улицы были пусты, но Ливэйг не покидало ощущение, что за ней наблюдают. Женщина знала, что следят за ней всегда – кто этого не знал? – однако сегодняшнее чувство было особенно сильным. Ливэйг попыталась вытрясти из головы эту мысль, но безрезультатно. Про вчерашний день она старалась не вспоминать: было неловко из-за того, что струсила перед Мариэль, и стыдно за то, что теперь пройдет немало лет, прежде чем она осмелится зайти под сень северного леса. Лучше восточные луга, полные цветов.

На конюшнях она, как обычно, застала лишь скучавших в стойлах лошадей, которые приветствовали появление женщины перекличкой-ржанием. Ни одна лошадь не сможет и не захочет убегать из-под защиты Анлоса, потому в строгом надзоре охраны они не нуждались. На попечении Йонсу находились племенные кобылки, которых потом сводили с боевыми жеребцами из замка. Женщина не просила многого. Получая деньги, на которые можно было поддерживать существование, она просила лишь, что бы у неё была своя лошадь. Начальство не было против – лишь бы молчала. Работала Ливэйг посменно со старым конюхом, который брал вистов больше, чем того заслужил. Если вчера была его смена, то сегодня – очередь Йонсу.

Элли так и не вернулась. Женщина думала, что, скорее всего, лошадку загрыз какой-нибудь зверь. Опасных существ в северных лесах хватало, хотя лорд Михаэль Аустенос охотился на них с завидной регулярностью. Элли было, конечно, жалко, но следовало выбрать себе новую лошадь. Наливая свежей воды в деревянные поилки, рассыпая в кормушках ароматное сено и подсыпая опилки на пол очередного стойла, Йонсу подбирала себе новую спутницу утренних прогулок. Выбор пал на светлогривую голубоглазую лошадку, которую было жаль отдавать на племенную работу, изнашивавшую организм кобылки за пять-шесть лет. Йонсу считала, что светлогривая малышка слишком красива, чтобы давать ей столь ужасный, на взгляд женщины, смысл жизни.

– И как мне тебя назвать? – спросила она, смеясь, и провела щеткой по густой гриве. – Может, Рейн?

– Йонсу? Ты тут? – раздался мягкий голос откуда-то со стороны входа в конюшни. Скрипнула деревянная дверь. Йонсу выглянула из стойла. В свете солнца стояла миниатюрная девушка в летнем платье.

– Я здесь, леди Мариэль! – крикнула Ливэйг. Леди Мариэль? В конюшнях? Ищущая ее?

– Я хотела поговорить с тобой.

Йонсу заволновалась. Уж больно редко разговоры с фрейлиной леди Астреи оканчивались хорошо.

– Я… я сейчас подойду, – все же выдохнула она и, чтобы успокоиться, ещё раз провела щеткой по грибе кобылки. В сарае ненадолго повисло молчание.

– Тут мило, – сказала Мариэль, тем не менее, не заходя за порог. – Ты же знаешь, что наши дворцовые лошади держатся не в стойлах, а в садах внутри замка? Особенная порода, с легкостью пробьет копытом древесину. Видела их?

– Однажды, – настороженно ответила Йонсу, продолжая причесывать кобылку. – Зарю лорда Михаэля. Она прекрасна.

– Я её подарила. Лошади с такой гривой нет на всей Мосант.

– Она очень быстрая.

– Я вот зачем пришла, – произнесла Мариэль. – Фрейлина леди Астреи умерла сегодня ночью. Миледи ищет новую. Ты знаешь, у неё особые вкусы. Она просит тебя.

Йонсу вздрогнула.

– Она меня знает?

– Она всех знает.

Предложение Мариэль, которое по сути и предложением не было, а лишь констатацией уже принятого решения, её не обрадовало. Она не хотела в замок. Ей хотелось остаться на свободе, принадлежа лишь себе и необременительному долгу. Она была готова даже сохранять молчание. Ощутив прилив решимости, женщина подняла голову, выйдя из стойла. Сейчас она откажется.

Мариэль поняла, что собирается сделать Ливэйг, еще до того, как она произнесла начало своей пламенной речи, граничащей с прямым неповиновением. Подобного в замке не потерпят. Ноздри Мариэль, выдавая раздражение, дернулись, но губы оставались в неизменной улыбке.

– Я бы не советовала идти против её воли, – с деланной мягкостью заметила Мариэль, завуалировав угрозу вибрирующими интонациями. – Не все так плохо. У нас весело. Ты будешь на полном обеспечении. Скажи, тебе много платят за этих лошадей? Едва ли. Пару десятков вистов в день. В замке тебя ждут наряды, обеды, торжества…

– Не всем это нужно, леди Мариэль, – не подумав, сказала Йонсу. Девушка некоторое время молча смотрела на нее.

– Она требует. Я требую.

Йонсу очень хотелось сказать, что ей все равно, чего требует леди Астрея, Правительница Империи, но это было бы тоже ложью. Не все равно. Она знала, насколько жестокой была внешне сладко-приторная жизнь во дворце. Там умели и карать с той же жестокостью, с какой обращались с врагами. Устраиваемые показательные казни держали обслугу в жесткой узде, четко отделяя высшую знать от тех, кто существовал лишь для обеспечения их комфорта и блага. Перед ней сейчас стояла супруга одного из тех, кто держал в кулаке всю Империю, и тон ее голоса ясно показывал всю серьезность намерений в отношении Йонсу.

Вот он, последний прокол. Если Ливэйг сейчас откажется, то сегодняшний день может стать последним.

Мариэль решила, что эльфийка все поняла, и довольно кивнула.

– Превосходно. Пошли.

Йонсу, задумавшись, погладила кобылку по носу. Выбора на самом деле у нее не было, и ей придется повиноваться. Жаль, она только начала дружить с кобылкой. Безымянная лошадь чуть слышно заржала.

– Я могу ее забрать?

– Нет, – отрезала Мариэль. – Во дворце есть экземпляры лучше.

– Ты хотела сказать «красивее», – прошептала себе под нос Йонсу, с жалостью оторвав руку от теплого мокрого носа. – А мои вещи? – уже погромче спросила она.

– Их заберут. Пошли.

Выйдя во двор, Йонсу огляделась, пытаясь запомнить место, которое принесло ей столько счастливых моментов, как можно тщательнее. Взгляд женщины скользнул по запруде, окруженной камышом, колодцу, сложенному из светлого камня с красной черепичной крышей, манящим зеленью лужайкам и далеким полосам леса из стоявших стеной деревьев. Картины её теперь уже прошлой жизни отпечатались в памяти, породив грусть. Тряхнув головой, женщина моргнула и, подчинившись неизбежному, последовала за Мариэль.

Йонсу ни разу не была во внутреннем дворце. Таких, как она, туда просто не пускали. Анлос являлся вторым по величине замком Империи Света – больше был только Аливьен-иссе. Столицу окружал ров, в глубине которого тёк один из притоков Сёльвы. Через ров был перекинут мост, созданный с таким расчетом, чтобы через него прошло ровно две повозки. Сейчас торговые караваны шли только в одну сторону. Тяжелые, нагруженные фруктами, древесиной, одеждой и прочим товаром, они скрипели колесами, а кони – звонко били подковами копыт по мосту. Караваны направлялись в Верберг, Аливьен-иссе и другие города Империи. Кучера и охрана с некоторым удивлением и жалостью смотрели на Йонсу, узнав леди – прикладывали руку к груди в жесте приветствия. Мариэль шла быстро. Подол ее платья скользил по белым блестящим камням. Оно было легким, струившимся; несмотря на полуденную жару, Мариэль была свежа, словно только что покинула купальни. Йонсу, напротив, изнемогала от жары. Прохлада Сёльвы, идущая со дна рва, не могла исправить ситуацию.

У ворот Анлоса, как всегда, не было охраны. Они были открыты, образовывая арку. У Йонсу перехватило дух. В полдень благоухание садов доходило до своего пика, и дышать становилось невозможным. Она старалась не находиться в замке в это время. Солнце слепило глаза, отражаясь от бесчисленных стекол окон-арок, подошвы ног горели от соприкосновения с раскаленным камнем. Другим людям, заполонившим переходы, казалось, жара и удушливый запах не доставляли неудобств. Они веселились, куда-то спешили, шумели. Йонсу внезапно захотелось выбежать из этого муравейника, но побег был бы слишком коротким. Мариэль привлекла её внимание жестом руки и указала в сторону фиолетовой башни.

За стенами Анлоса располагался сад, в свою очередь, окружавший семь башен, объединенных переходами. Башни стояли вокруг внутреннего замка. Большинство из них были открыты для всех, а вот та самая, фиолетовая, по обыкновению заперта на ключ. Никто не знал, что находилось в ее стенах.

Миновав небольшую площадь, выложенную камнем, они подошли к фиолетовой башне, своему конечному пункту.

Мариэль завозилась у двери. Замок наконец щелкнул. Мариэль, сделав приглашающий жест, вошла внутрь первой, Йонсу последовала за ней и оказалась в приятной прохладе. В фиолетовой башне не было цветов, жары, слепящего великолепия. В ней была самая обычная винтовая лестница с искусно вырезанными перилами из дерева, что крепились к основе из выкованного металла. Йонсу подняла голову. Лестница уходила так высоко, что казалось, будто вела в бесконечность.

– Это из-за зеркального потолка, – поняв ее мысли, сказала Мариэль и повернулась к ней. Сзади гулко ударила дверь. – Запомни. Моя спальня находится наверху, на четвертом этаже. На втором и третьем – библиотека. Ключ находится только у меня. Ты можешь попросить его в любое время, но не можешь никому отдавать. Там хранятся не только книги.

– А что еще?

– Память. Нам вниз.

Оглянувшись напоследок на дверь, Йонсу покорно последовала за ней. Она думала о сказанном Мариэль. Память. Вот чем ее усмиряют, и Ливэйг с сожалением понимала, что приняла это предложение. Вновь стало тепло. Спустившись на один пролет, женщина оказалась в длинном темном коридоре. Пол был гладок и скользок, как стекло. Справа и слева виднелись бесчисленные двери, оббитые железом, без окошек, с круглыми кольцами вместо ручек. Промозглый холод заставил Йонсу передернуть плечами. Было сыро. Сумрак, сгущавшийся по углам, заставил подойти ближе к сопровождающей.

Мариэль глянула на женщину через плечо.

– Ты догадываешься, где мы сейчас?

– Темница?

– Именно, – голос Мариэль не изменился ни на йоту. – Никогда не спускайся сюда без сопровождения.

– Тут есть что-то… – начала было Йонсу, но Мариэль перебила ее.

– Тут есть существа, от которых ты не защитишься апейроном.

Ливэйг задумалась. Едва ли такие существуют. Скорее всего, Мариэль лжет, желая напугать.

– Если они не нападают на вас, почему вы не можете сказать, чтобы они не нападали на меня?

– Они боятся меня. Это единственная причина. Сюда может заходить всего пятеро человек.

Йонсу прекратила расспросы, вовремя сообразив, что много знать – чревато неприятностями. Ей еще хотелось жить. Ни одной причины, по которой в тюрьме принята такая секретность, она придумать не смогла. Однако девушка прикинула список этих пятерых «счастливчиков»: безусловно, леди Астрея, лорд Михаэль с женой, леди Сирса… Кто пятый?

– Мы держим здесь пойманных существ Синааны и предателей, – сообщила ей девушка, когда они подошли к новой двери. На ней не было замка. Мариэль просто толкнула ее, и они оказались в широком коридоре. В глаза ударил свет.

У Йонсу захватило дух. Она никогда не видела подобного.

Стены коридора были расписаны фресками с видами Мосант: напротив Ливэйг перекатывались волны у стен Аливьен-иссе, чуть справа – Орлиное гнездо. Каждая фреска была вставлена в рамку белой лепнины. Лепнина белела везде: пролеты стен между окнами украшали рельефы с изображениями пасторальных сценок, потолок нависал вычурными завитками и розетками, потолочный карниз был богато украшен гроздьями винограда с извитой лозой. Только золотая люстра разбавляла бледность окружения.

– Я покажу тебе твою комнату потом. Леди Астрея встанет через пару часов, надо приготовиться, Йонсу.

– Приготовиться? – не поняла та.

– Ты хочешь встретить правительницу в этом костюме? Я специально провела тебя так, чтобы его никто не видел. Пошли быстрее.

Йонсу была уязвлена, свой костюм она считала вполне достойным. В какой-то момент Мариэль просто перестала быть той улыбчивой дипломаткой, которой всегда казалась. Некоторое время они молча шли по коридорам. Повсюду была лепнина и позолота. На стенах висели картины, окна скрывали просвечивались тонкими шторами, в углах стояли вазы со свежесрезанными цветами. Никого из прислуги не было видно. В замке было так тихо, что Йонсу показалось, что они тут одни. Потеряв счет поворотам и ступеням, женщина лишь разглядывала все новые картины. Иногда ей казалось, будто она видела их прежде. Они свернули в какой-то коридор, полный зеркал.

– Тут находятся апартаменты леди Селесты Ленрой. Ты слышала о ней? – Мариэль первой прервала молчание.

Йонсу слышала это имя впервые.

– Нет.

Мариэль ничего на это не ответила. Сзади скрипнула дверь. Йонсу обернулась. Из двери выглядывал молодой зеленоглазый юноша. На его лице не было ни морщинки. Внешность незнакомца была настолько вылизанной и искусственной, без единого внешнего изъяна, что девушка решила, что это паж.

– Спэйси Ленрой. Сын правителя Верберга, – представила его Мариэль, указав на её ошибку.

Йонсу наконец вспомнила эту фамилию. Ленрои являлись богатейшей семьей Империи. Она невольно пригляделась. Ленрой-младший был по-девичьи красив: гладко выбритое лицо светилось от загара, пухлые губы по цвету напоминали камень в кольце Мариэль, пальцы были наманикюрены. На голое тело он накинул покрывало, совершенно не скрывавшее очертания.

– Это мисс Йонсу Ливэйг, наша новая фрейлина.

– Приятно познакомиться, – от голоса Спэйси у девушки почему-то побежали мурашки. Щеки Йонсу алели, она не знала, куда девать глаза, и почему-то стала смотреть в точку над его плечом. Ленрой, впрочем, смотрел вовсе не на неё.

– Мой муж еще не вернулся?

Йонсу все же заметила, как он чуть повернулся в сторону дверей спальни Селесты.

– Нет.

– Жаль, – абсолютно равнодушно сказала Мариэль. – Пошли, Йонсу.

Зеркала сменились расписанными картинами стенами, изображавшими прекрасные сады, красочные водопады и ярких птиц. Йонсу с удивлением смотрела себе под ноги, мраморные полы пола с нежным жемчужным отливом отражали её в мельчайших подробностях.

Её взгляд поднялся выше, прошелся по окнам витражам, и Йонсу невольно остановилась, выловив на стене нечто, что заставило её замереть на месте. Это был портрет леди Сирсы, высокой, статной женщины, являвшейся правой рукой правительницы Света. Ливэйг никогда не видела ее вживую: слишком малым званием обладала она в свое время. Или видела?.. Портрет завораживал; желтые, как расплавленное золото, глаза сверкали, притягивая внимание. Большие, навыкате, они доминировали на лице. Челюсть, дисгармонично тяжелая, смотрелась странно при женских округлых чертах. Йонсу, задумавшись, отошла от портрета Сирсы к следующему в длинном ряду полотен в тяжелых золоченых рамах. Мариэль, заметив, что её привлекло, не торопила Йонсу, остановившись, как Ливэйг.

Следующими висели портреты правителей городов Империи, но они не интересовали Йонсу. Все, как один, были толсты, одеты в богатые чрезмерно пышные одеяния. Пройдя мимо портрета лорда Ленроя-старшего, она поразилась сходству сына со своим отцом. Только Ленрой-старший выделялся среди этого ряда толстяков: он был сух и гибок, как ветвь ракиты. Многочисленные награды украшали его мундир. Откуда они взялись, Йонсу не знала – в боях правитель Верберга никогда не участвовал, она могла в этом поклясться.

У самого окна был портрет лорда Михаэля. Йонсу невольно залюбовалась им. Он стоял на веранде Каалем-сум на фоне пролива, облаченный в бело-золотой мундир (Ливэйг слышала, что такие носят гвардейцы города), хрупко сложенный, как подросток. В руках он держал клинок, лезвие которого было покрыто письменами. Лицо мужчины, в отличие от предыдущих портретов, выражало решительность, тонкие губы были поджаты. Светло-русые волосы дисгармонировали с темными бровями наследника Света. Глаза Михаэля были черны – в них не чувствовалось ни одной эмоции. Впрочем, это всего лишь портрет.

– Мы опаздываем, – напомнила о себе Мариэль, внимательно изучавшая Йонсу, пока девушка была поглощена разглядыванием портретов. Коридор окончился; Мариэль открыла новую дверь. Оглянувшись напоследок и успев заметить последний портрет, на котором были запечатлены две девушки, темноволосая и ярко-рыжая, обе в белых платьях, Йонсу вступила на новую лестницу, ведущую вниз. Воздух стал влажен и горяч. Откуда-то снизу доносилось журчание воды.

Внизу, как оказалось, были купальни для служанок. Йонсу уже ожидали две одетые в простые платья из беленого льна девушки, волосы обеих были спрятаны под чепцы. В углу небольшого помещения паровала дубовая купель, доверху наполненная водой. Рядом, на скамье, лежал аккуратно сложенный новый наряд Йонсу.

Поняв, что от неё требуется, Йонсу второй раз за день принялась раздеваться, чтобы принять ванну. Указывать на то, что её тело и так чисто, было бесполезно. Мариэль следила за тем, как она расстается с одеждой, и как только Ливэйг вошла в воду, жестом велела избавиться от того, что было последним напоминанием о прошлой жизни Йонсу. Свою одежду девушка проводила со вздохом. Она смирилась.

Драили её на совесть, до красноты растерев кожу мочалками и трижды промыв волосы. Из купели она вышла розовая, как младенец, и ещё некоторое время терпеливо сносила обтирание и вычесывание волос, которые ещё влажными стянули на затылке в высокий хвост и обвили голову косой наподобие короны.

Следующим надели пышное платье из почти невесомого шелка темно-зеленых цветов и стянули талию тесным расшитым золотой нитью корсетом.

Йонсу едва дышала, затянутая до осиной талии, но терпела. Раскатав по ногам тонкие чулки и закрепив их подвязками, она, наконец, закончила свой туалет, сунув ноги в туфли-лодочки, что почти не чувствовались на ноге. В ушах появились серьги, кисти рук украсились браслетами.

Ливэйг подумала: если с ней обращаются так, то как обращаются с леди Астреей?

Мариэль, тщательно оглядев Йонсу, велев ей покрутится вокруг своей оси, удовлетворенно кивнула. Сама она за то время, пока готовили девушку, тоже принарядилась: платье сменилось на лазоревое из атласа, волосы завились в спирали, спускавшиеся к чуть загорелым плечами. Окружение идеально подходило к ней. «Пожалуй, леди Мариэль родилась для такой жизни», – подумала Йонсу, залюбовавшись ей. Неудивительно, что именно она стала женой Михаэля Аустеноса.

Заметив её взгляд, Мариэль кивнула в сторону двери.

Шли они молча; Йонсу разглядывала убранство новых помещений, удивляясь неизменной роскоши и стремлению к вычурности и помпезностью тех, кто занимался обустройством замка. Везде наблюдалась всё та же лепнина, от обилия которой уже рябило в глазах, позолота, которой укрывался малейший бугорок на рельефах стен, настенные канделябры и тяжелые люстры, на потолках сверкали переливами хрусталя, начищенной меди и серебра.

Леди Астрея обитала на самой вершине башни. Стояла тишина, было довольно холодно. Уткнувшись в широкую дверь из светлого дерева, Мариэль остановилась и, не оборачиваясь, сказала:

– Только молчи.

После чего чуть толкнула двери. В нос сразу ударил аромат цветов. Йонсу против воли отступила назад. Только сейчас она полностью осознала то, как изменилась ее жизнь за этот день. Женщина вдруг подумала: сколько жителей Империи хотели бы оказаться в опочивальне леди Астреи вместо нее! Йонсу шагнула в спальню правительницы западных земель Мосант.

На роскошной кровати с голубым шелковистым постельным бельем лежала женщина. Бледные тонкие губы не улыбались, не шевелились, серые глаза ничего не выражали, только правая бровь была немного выше левой, придавая женщине слегка горделивое выражение лица. Удивительное дело, но она спала. Йонсу озадачено взглянула на Мариэль.

– Она никогда не закрывает глаза, – прошептала та, вновь надевая на лицо улыбку. – Леди Астрея сейчас проснется.

Не закрывает глаза? Ливэйг готова была поклясться, что Правительница является человеком.

– Что я должна делать?

– То же, что и я. Ты будешь только помогать мне на первых порах. Ей надо принять ванну, расчесать волосы, приготовить платье, заправить кровать.

– Всё?

– Молчать. И улыбаться, – добавила Мариэль.

Створки окон раскрылись, впуская теплый воздух, развевая шторы. Полосы шелка ласкали кожу; хрустальная люстра засверкала; плетеные кресла, казалось, засияли ласковым белым светом. Цветы в вазах заколыхались, начиная дурманить. Мариэль неслышно шагнула вперед, к кровати, и Йонсу последовала за ней. Ей было страшно. Монументальная фигура леди Астреи внушала ей ужас; она боялась взглянуть на нее и смотрела куда-то в подушку.

– Доброе утро, госпожа. Ванна уже готова.

Мариэль подала леди руку. Йонсу замерла. На шелковой подушке лежала жемчужно-золотая прядь волос, выбившаяся из прически Астреи Аустенос.

========== Глава 7 Михаэль II (введена 15.02.2017) ==========

Михаэлю снился сон.

Он гулял по морскому побережью, ступая босыми ногами по песку. Волны щекотали кожу, то подступая к нему в тихом шелесте, то возвращаясь к толще океана, что горел изумрудами и топазами на востоке. Ветер, прохладный и ласковый, обдувал лицо, трепал бледные пряди. Михаэль шел туда, где в желтом ореоле платья сидела женщина – его Аделайн. Она сидела, поджав ноги, и смотрела на север, обращенная спиной к Михаэлю.

Впереди, смеясь, играл с волнами мальчик в белом сюртуке и бриджах. Его длинные вороные волосы спускались до самой талии, заплетенные в тонкую косу, такую же, как у матери. Звонкий смех доносился в переплетении ветра, как пение флейты соединяется с журчанием клавиш. Михаэль не видел лица мальчика, как не видел лица Аделайн; иногда на фоне бесконечного побережья показывался профиль сына. Вердэйн Аустенос, названный в честь одного из драгоценных камней копий эльфийской столицы, обладал чертами лица отца. Михаэль мог вспомнить его внешность, закрыв глаза. В любой момент.

Он подходил ближе. Он уже был так близко, что слышал дыхание Аделайн, что пробивалось сквозь шум ветра. Михаэль видел Аделайн такой, какой она была в молодости: не изможденной женщиной, испорченной влиянием столичной моды, с по-глупому высветленными волосами, лишенными своей натуральной красоты, нарисованными ниточками бровей и излишне тяжелыми ресницами. Сейчас она была той самой маленькой хрупкой девочкой с шелком волос, взятых в простую косу, и ошеломляюще-синими глазами – как морские сапфиры.

– Ты исчезнешь? – с болью спросил Михаэль, неуверенно коснувшись ее плеча. Нет, Аделайн осталась, но тепла принц не чувствовал. На миг ему показалось, что его принцесса – призрак; пальцы словно окунулись в туман, вязким киселем налипшим к пальцам. Сердце сжалось от тоски. Аделайн живет в мире ночи, а он – в мире полуденных теней.

– Это твой сон, – сказала Аделайн, все так же смотря в сторону бегущего от волн мальчика. Михаэль поднял взгляд к Вердэйну. Сын… Сколько воды утекло? Сколько слез было пролито? Сколько крови? Вердэйн покинул его так давно, прожив так мало!

Милый мальчик! Вердэйн никогда не мог сидеть дома, в тишине и покое. Его, в противоположность отцу, манило прочь из замка, в неизведанные страны, острова, к новым людям, к приключениям. Уже в одиннадцать лет мальчик убежал из Аливьен-иссе в пустыни. Его нашли спустя неделю на маяке – дозорный отослал фею взволнованной семье. Ни Михаэль, ни Аделайн не смогли наказать Вердэйна; наверное, именно поэтому юноша вырос столь независимым.

Сердце разрывалось от боли при виде давно ушедшего сына. Вердэйн погиб на севере, и теперь нет земель, на которых пролилась его кровь в последний раз. Погиб от чужой, холодной, проклятой руки, оставив двоих сыновей.

– Я приду к вам. Я приду.

Михаэль открыл глаза. Комнату Селесты Ленрой окутывал полумрак. Мужчина равнодушно скользнул взглядом по привычным, изученным за четыре месяца вещам: по платяным шкафам, картинам и фотографиям, по спрятанной в углу под покрывалом арфе. Селеста спала, отвернувшись от него, лицом к окну, за которым загорался рассвет; сам Михаэль совершенно слился с темнотой. До него лучи восходящего солнца не доходили.

Аустенос пришел к Селесте примерно в полночь, бросив расцветшую от подпитки Мариэль. Его супруга не могла существовать без крови: отдавая свою, Михаэль спасал других. Зачарованная серебристая кровь превосходила все другие виды, и ее требовалось меньше для поддержания жизни вампира. Пол-литра раз в месяц – Мари спокойно сливалась с обществом замка, не вызывая никаких подозрений. Вампиры мало чем отличались от людей и еще меньше отличались от эльфов, от которых произошли.

Селеста спала; Михаэль, покинув морское побережье, вновь очутился в капкане одиночества. Мысленно он был в песках неведомого залива, который видел ночью во сне. Воспоминания впивались в сердце острым разбитым на десятки осколков стеклом, и потому принц предпочел отвлечься.

Случилось то, что он предполагал последние шесть лет: готовилась война. Безусловно, Михаэль ни капли не верил в провозглашенный мир, поскольку знал истинные причины противостояния. Перемирие – вот как следует называть последнее соглашение. Перемирие скрывает теневую войну: украденные корабли, шпионов, тайные союзы, занесенные перевалы и проложенные ледяные дороги через Сирмэн, разделявший материки. Астарта, Архой, Рас Альхаг рыскали по Империи, ища бреши в защите – этих брешей так много, что нет нужды искать внимательно.

Но самое отвратительное – ложь Темного короля… Мотнув головой, Михаэль привстал на кровати. Укушенное вчера запястье зудело, как от комара. Две серые точки и легкая гематома вокруг, которая рассосется спустя часы – вот и все следы преступления. Михаэль потянулся за рубашкой. Оставалось надеяться, что Селеста Ленрой не заметила следы укуса в полутьме спальни. Учитывая, что большинство времени она провела, уткнувшись лицом в подушку и без возможности пошевелиться, вероятность быть раскрытым сводилась к нулю. Михаэль принялся застегивать крошечные золотые пуговицы. Он прожил в вопиющей роскоши всю жизнь и уже не замечал ее. Принц Империи давно не видел смысла во внешней красоте и людей, и зданий, и городов.

– Уже уходишь? – сонно спросила Селеста, с усилием приподнимаясь на кровати. Дочь Эрродана Ленроя являлась одной из немногих в замке, что рискнула носить прическу в стиле востока Империи – короткую. Распушившиеся за ночь локоны скрывали кукольное личико придворной дамы. На шее виднелся синяк, будто оставленный удавкой.

Михаэль надевал брюки и пытался найти взглядом ремень. Может, он со стороны Селесты? Кажется, они им пользовались.

– Да.

– Куда?

– Имеет значение? – вопросил Михаэль, вставая. Ремень оказался в недрах складок одеяла.

Ленрой стала его раздражать. Прошло четыре месяца с момента их первой ночи, а Селеста уже начала считать, что может влиять на политику, плести интриги и козни, шпионить для отца. Девица брала на себя чересчур много. Михаэль, наученный горьким опытом отношений с предыдущими любовницами, осознанно прикидывал план избавления от Селесты Ленрой. Избавиться от смертного несложно. Один слух, пущенный в толпу, общественное порицание, пара дней в тюрьме Анлоса – и публичная казнь, как вишенка на торте. Сирса с удовольствием сожжет одного из Ленроев в костре призрачного пламени. Эрродан же либо окончательно умерит пыл, либо присоединится к дочери. Правителем Верберга станет Спэйси, которым легко управлять. Спэйси Ленрой – настоящий гедонист.

– Ты должен мне говорить, – сказала Селеста, зевая и прикрывая рот ладонью. Манеры Ленрой – безукоризненны. Даже чашку она держит, изящно оттопырив пальчик. Однако чаще Селеста держит бокалы.

Михаэль предпочел ничего не отвечать. Через жизнь прошло слишком большое количество подобных дам, чтобы принимать их капризы близко к сердцу, очерствевшему каждой клеткой. Легкость, подаренная сапфировой стелой вчера, ушла – он вновь стал мрачным и беспристрастным. Сон не принес расслабления. Ночной покой не приходил к Михаэлю на протяжение веков: разум продолжал мучить сожалением и после захода солнца.

Принц продолжил одеваться, не обращая внимания на пронзавший спину взгляд Селесты. К счастью, Ленрой обладала незаурядным умом и даже зачатками женской мудрости: не стала ни кричать, ни надувать губы.

– Открой шторы, – просто пробурчала она с нотками обиды и завернулась обратно в одеяло. Селеста явно не выспалась. Принц же, закончив, наконец, одеваться, протянул руку к окну. Шторы, окутавшись серебристой дымкой, зашевелились и разъехались в стороны, открыв путь лучам солнца. Руку немедленно пронзило болью. Нет, он не может воздействовать на мир, как это делали отец и дед, пора признать. Божественная благодать разлита в нынешнем принце-наследнике столь слабо, что ее хватает лишь на проклятую вечную жизнь.

Аустенос некоторое время продолжал стоять, протянув руку. Воздух покалывал кожу, будто говоря, что он, Михаэль, совершает ошибку, пытаясь встать на тот же путь, что… другие, те эльфы и мемории, обреченные на сожжение на главной площади Анлоса. На тот же, что… Валентайн.

Принц резко опустил руку, чувствуя, как темнеет в глазах. Несложное воздействие на шторы сравнимо по последствиям с долгой пробежкой в гору. Даже сердце забилось, разгоняя кровь, что делало крайне редко. Простояв пару минут на свету, принц все же пришел в себя. Головокружение прекратилось; Михаэль поправил манжет, скрывающий место укуса, и, подойдя к двери спальни Селесты, коснулся ручки. Внезапное предчувствие заставило остановиться. Нахмурившись, Михаэль вслушался в тишину замка. Ему кажется?.. Нет, тихий голос Мари действительно взывал к нему. И принц остановился.

Йонсу.

Немыслимой теплотой повеяло от звука голоса Йонсу Ливэйг, стоящей по ту сторону двери. «Нет», – пропела она, как диковинная флейта, тем самым сильным, тянущим гласные голосом, который когда-то привлек внимание принца на одном из балов. Она разговаривала с лучшим другом Михаэля – Альбой Мэйбсом, за которого позже вышла замуж. На тот момент принц еще не любил жену, Аделайн, и потому его чрезвычайно оскорбило откровенное пренебрежение сияющей красавицы с изящным несколько островатым носиком, который намертво врезался в память. Ливэйг не обращала на принца Империи никакого внимания, полностью отдав свое предпочтение Альбе. На ней было богатое платье из изумрудного сатина, а шею украшало колье из Оссатуры – это Михаэль отметил сразу. Йонсу происходила из семьи торговцев; предприняв несколько отличных по наглости попыток познакомиться поближе, Михаэль в некотором смысле смирился. Через пару лет Ливэйг и Мэйбс сыграли свадьбу и уехали. Друга принц больше никогда не увидел; Йонсу же после гибели мужа вернулась в Анлос на службу короне и после редко появлялась в столице. Разве что за очередной наградой.