Текст книги "Дети Зазеркалья"

Автор книги: Kagami

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Чуть позже, когда миновал кризис, и Шелли пошла на поправку, мне все же пришлось уехать. Мировой чемпионат я пропустить уже не мог. Полагаю, это пошло мне на пользу. Вдали от родных я смог понять главное: не важно, кто произвел меня на свет, у меня есть мать, которая любит меня и будет любить впредь и всегда поддерживать.

Сомнения в том, что Шарль знаком или был знаком с моей биологической матерью, вчера развеялись окончательно. Уж для кого, а для Каролины он точно на небо за Луной не полезет. Лакруа ненавидел мою приемную мать. А Каролина его боялась. Или не его, а того, что он знает. Шарль никогда не был желанным гостем в нашем доме, да и сам не стремился лишний раз наносить визиты. И, тем не менее, именно к нему велел мне обращаться отец, если понадобится любая экстренная помощь вне Австралии. Почему? Неужели именно отец и есть тот таинственный клиент, чьи интересы защищает Лакруа? Но тогда получается, с моей матерью связана какая-то тайна, которая не делает чести Каролине. Только ради нее Дэн мог окружить мое рождение такой дымовой завесой. В том, что он прячет какие-то собственные неприглядные поступки, я очень сомневался. Почти до девяти лет я был уверен, что мой отец умер еще до моего рождения. А это значит, что по каким-то причинам Дэн не мог принимать участия в моем воспитании. Предполагать, что он бросил меня так же, как биологическая мать было просто смешно – не такой он человек.

Все эти мысли настолько меня измучили, что я сам не заметил, как заснул под мерное гудение самолетных моторов.

Мне так и не удалось поговорить с отцом. Нормально поговорить. Ту короткую вспышку гнева с его стороны, что возникла при единственной попытке с моей стороны узнать о себе хоть что-то, я, успокоившись и все взвесив, решил не брать в расчет. Все же я достаточно сильно огорошил его своими расспросами. Но потом Дэн уехал, и вот уже несколько дней его не было. Я понимал, что дело, скорее всего не во мне, но подсознательно склонялся к мысли, что он меня избегает.

Поначалу все было нормально. О том, что скоро буду дома с гостями, я сообщил своим еще из Лондона. Говорил я с матерью, но слышал, что Дэн где-то рядом и комментирует мою склонность подбирать страждущих. Весело, по-доброму, как обычно. Я передал ему привет, мама посмеялась над отцовским брюзжанием, в лицах изобразила гипотетическую картинку встречи моих новых юных друзей с Шелли и Келли, мы повеселились вместе. Ни на мгновение у меня не возникло ощущения, что дома что-то не так, или что мне и моим гостям могут быть не рады.

Отец позвонил мне, когда самолет уже сел, чтобы убедиться, что высланные за нами машины не опоздали. И снова ничего, кроме радости предстоящей встречи я не услышал в его голосе. Ни тогда, ни позже, когда мы, уставшие после перелета, ввалились в дом. Каролина, умница, сразу поняла, что из себя представляют родители Ди, и заняла их светской беседой. Уже минут через десять они вовсю чирикали с миссис Уотерленд о дизайне интерьеров, неугомонных тинэйджерах и тяжелой доле работающих женщин. Шелли и Келли, повисев на мне положенное для неприличия время, увели Диану и Джо показывать им их комнаты. Демиан и Нэнси, едва поздоровавшись, отправились отдыхать. А я рассказывал Дэну, как нашел Джо. Отец от души посмеялся над хваткой юной Марии Перес, похвалил Демиана, покивал, давая понять, что и не сомневался в способности Шарля разрулить любую ситуацию. В общем, как всегда, слушал мои последние новости со спокойным интересом стороннего наблюдателя. Все изменилось, едва я упомянул Питера Уитлрока. Сначала Дэн просто нахмурился, словно что-то припоминая, когда я рассказывал, как Питер помог нам в самолете успокоить Джо. Но как только речь зашла о встрече с Шарлем и о парне по имени Вел Дебритеанна, лицо отца превратилось в маску. Он все так же вежливо поддакивал, делая вид, что слушает меня, но мыслями явно унесся куда-то очень далеко. Потом резко прервал мой рассказ, извинился перед гостями и, сославшись на срочные дела, удалился. Я тогда не придал этому значения. В любом случае, я не собирался с места в карьер устраивать ему допрос, да и ушей кругом было много. Я подумал, что поговорю с ним позже.

Каролина повела родителей Дианы в гостевой домик. А ей самой еще над океаном стало хорошо, так что девочка уговорила меня пойти искупаться. Начало нашей зимы – не самое лучшее время для плавания в океане, поэтому я повел ее в крытый бассейн с морской водой. Сестры попытались потащить и Джо, и тот поначалу с радостью согласился, но в воду входить отказался категорически. Зато за мной и Ди наблюдал с таким восторгом во взгляде, что мы невольно, получив такого благодарного зрителя, устроили настоящее шоу на воде. Я еще в Лондоне, заметил, что девочка плавает, как будущая чемпионка, и лишний раз озлился на ее родителей, которые не дали возможности развить такой талант. Для себя я твердо решил, что представлю ее в спорткомитете и приложу максимум усилий к тому, чтобы юная британка вошла в австралийскую сборную.

Смена часовых поясов вымотала даже меня, и после купания мы все отправились досыпать. А когда проснулись, мама сказала, что отец уехал по срочным делам в Сидней. Я удивился. Каролина тоже недоумевала и нервничала. Сказала, он кому-то звонил, а потом сорвался с места, но пообещал постараться поскорее вернуться.

Вернулся он на следующий же день и заперся у себя в кабинете. Я все же улучшил момент и постучался к нему. Дэн меня не пустил, но я не собирался сдаваться, надеялся, что он сменит гнев на милость. Почти на час я обосновался на кухне, откуда просматривалась дверь отцовского кабинета. Потом, когда кухарка начала брюзжать, что я ей мешаю, вышел в сад и, расположившись под окнами его святая святых, прислушивался к происходящему в комнате. Чувствовал себя круглым дураком, понимая, что веду себя, как маленький. Промозглый июньский дождь делал мое бдение еще более нелепым. Но разговор, который мне предстоял, пугал меня самого, так что я даже рад был немного освежиться. В кабинете было тихо, и я уже начал отчаиваться, да и замерз, если честно, но тут мое терпение было вознаграждено – отец позвал сам.

– Гордон, я надеюсь, в ближайшие несколько дней ты не собираешься покидать ферму? – сразу взял он быка за рога.

– И оставить на вас всю ораву моих новых воспитанников? Да еще с приложением в лице мистера и миссис? Нет, пап. Конечно, я пока никуда не уезжаю.

– Это хорошо, потому что уехать нужно мне, – бодро сообщил он, – а кто-то должен присмотреть за хозяйством.

Только тут я заметил собранный чемодан и растерялся. Отец редко покидал дом надолго.

– Что-то случилось? – насторожился я.

– Нет-нет, ничего, – ушел он от ответа, а я не стал спрашивать. Дурак, мог уже тогда сообразить, что все происходящее касается меня непосредственно.

– Пап, я бы хотел поговорить с тобой кое о чем, – начал я.

– Не сейчас, Гордон, – резко оборвал он. – У меня мало времени.

Мало, так мало. Будем действовать быстро.

– Просто пара ответов на пару вопросов, – настойчиво потребовал я. Отец поморщился. – Кто такой Вел Дебритеанна?

Ден вздрогнул, закусил губу. Помолчал.

– Этот вопрос требует обстоятельного ответа, сынок. Я могу сказать тебе правду в двух словах, но ты в нее не поверишь. Я бы предпочел отложить этот разговор. Сейчас у меня просто нет времени все объяснять.

– Хорошо, – когда он так смотрит и вообще себя ведет, спорить с ним бесполезно. – Тогда ответь мне коротко и ясно. В двух словах, пока меня и это устроит. Кто моя мать?

Отец побелел, мне показалось, он с трудом устоял на ногах, словно я его ударил.

– Я убью Лакруа, – прошипел он.

– Перестань! – обиделся я. – Шарль совершенно ни при чем здесь! Не нужно считать меня идиотом! Анализ ДНК я провел еще на втором курсе колледжа.

Сначала плечи его опустились словно в отчаянии, а потом, вскинув голову, Дэн злобно выплюнул мне в лицо:

– Твоя мать – Каролина, щенок! И грош тебе цена, если ты так не считаешь!

С этими словами он схватил свой багаж и вылетел из комнаты, оставив меня задыхаться от обиды.

Брошенное в лицо обвинение было настолько несправедливым и жестоким, что мне показалось, будто из легких выкачали весь воздух. С минуту я постоял, пытаясь прийти в себя, потом выпрыгнул в окно и прямым сообщением рванул к океану – плавать.

У меня есть одна очень страшная тайна. Если о ней узнают в спорткомитете, меня дисквалифицируют или запрут в бассейне, как в тюремной камере. Дело в том, что я не тренируюсь. Совсем. Точнее, я не тренируюсь, как пловец. Для меня нагрузка – это ходить по суше. В воде я живу. Не в хлорированной пресной воде бассейна – ту я просто терплю, как суррогат, – а в океане. Все маленькие хитрости, которые позволяют мне плавать быстрее всех, рождаются здесь. Не мозгом, нет. В океане я чувствую себя на своем месте, как нигде больше. Иногда я думаю, что во мне просыпается генетическая память кистеперых рыб, заставляя мышцы вспоминать сокращения, свойственные нашим далеким эволюционным предкам. И когда мое тело находит какое-то органичное движение, я выучиваю его, чтобы потом использовать в гонке. Точнее, не выучиваю. Оно само становится частью моей пластики, словно океан, встречая меня, как родного сына, снова и снова открывает маленькие тайны обо мне самом. А я, чувствуя его радость от встречи со мной, веду себя, как неуправляемый мальчишка. Это сродни тому, как ребенок требует у уставшего взрослого немедленно покатать его на закорках, и взрослый, вздыхая, подчиняется, изображает из себя лошадку. Так и мы. Я всегда хочу от него больше, чем он согласен мне дать, но он все равно дает в ответ на мои настойчивые требования. Эти странные моменты я запоминаю тоже. То, что происходит между нами – лишь ощущения, слабые отголоски знания, которым я, возможно, мог бы обладать, если бы кому-то в принципе подобное знание было бы доверено. Океан подыгрывает мне, раздвигая толщу воды, позволяя нестись вперед, преодолевая одним рывком долгие метры, а я запоминаю чувство, которое испытываю при этом, чтобы впредь уже приказывать и требовать того же от воды бассейна. Потому что океан – друг, а бассейн всего лишь мой слуга. Скажете, это мои выдумки? Думайте, что хотите.

Я же в тот момент старался не думать вообще. Во всяком случае, не думать об отце, о Шарле, о странном парне по имени Вел Дебритеанна и Питере Уитлроке. И о своей биологической матери. Думать о Каролине мне не хотелось тоже. Я рассчитывал найти понимание у отца, услышать от него правду, но Дэн воспринял мой интерес, как личное оскорбление. Я был зол, я был обижен. И чтобы успокоиться, я растворялся в океане. А потом я понял, что думаю о Диане. О том, как она плавает. Почти, как я. Вчера, когда мы резвились в бассейне, я почти физически чувствовал ее напряженный взгляд. Девочка ловила каждое мое движение, а потом старалась повторить. Не скажу, что у нее всегда получалось, но у нее получалось хотя бы иногда! До сих пор это не удавалось никому. Я не имею в виду обычные движения плывущего человека, а те маленькие тайны, что были дарованы мне во время единения с океаном. Как ни пытался я объяснить их кому-то, меня не понимали, а самих движений попросту не видели. В конце концов, я бросил это дело. У меня нет тренера, потому что меня нет смысла тренировать. Я до всего дохожу сам и уже много лет остаюсь лучшим. А вот Диана ловила именно то, что никто до нее вообще не мог понять. А еще эта странная фобия, что и у меня. Вот только проявилась она у нее намного раньше. Ей же всего семнадцать, а я впервые почувствовал этот кошмар в тот год, когда мы надолго застряли в Швейцарии из-за травм Шелли.

Дэн не вернулся ни на следующий день, ни через день. Я знал, что он звонил Каролине, даже говорил с девочками, но меня к телефону не позвал ни разу. Сам я тоже не считал нужным общаться с ним опосредованно. Он обидел меня несправедливо, я был уверен, что отец остынет и извинится. Вот только прошло три дня, и его отсутствие меня обеспокоило настолько, что я рискнул спросить у матери, куда он, собственно, делся. Вопрос свой я задал небрежно, при всех, за ужином, чтобы у Каролины не возникло подозрений о неожиданных подводных камнях в наших с отцом отношениях. И получил всерьез настороживший меня ответ: Дэн по каким-то неизвестным даже ей делам вылетел в Британию. Я тут же перевел разговор на другую тему, чтобы не заострять внимание на своем интересе, а через минуту поймал на себе пытливый взгляд Джо. Из-за не сходящей с лица улыбки, понять, о чем он думает, было невозможно, но мне показалось, что мальчик-даун прекрасно знает все о моих переживаниях. Я отвел глаза, подумал о Питере Уитлроке и снова пожалел, что он не поехал с нами.

А сразу после ужина Джо подошел ко мне, обнял мою руку и снизу вверх заглянул в лицо.

– Не плачь, Горди, никто не умер, я точно знаю, – серьезно заявил он.

– Конечно, малыш, никто не умер, – подтвердил я, даже не пытаясь понять происхождение столь странных умозаключений. – Все живы и здоровы.

– Да-да-да! – закивал он. – Просто все думают, что красивый умер, а Тилли и Лисси знают, что нет, а им не говорят. Тилли и Лисси на них рассердились, Джо не знает за что. Но никто не умер. Они только Джо сказали, чтобы Джо не плакал. А красивый теперь дома, и все радуются. Джо тоже скоро пойдет домой. И ты, Горди. И Ди. Дома хорошо.

– Мы уже дома, малыш, – усмехнулся я. – Это теперь и твой дом.

Джо засмеялся, затряс головой, погрозил мне пухлым пальцем и убежал. А я с тоской подумал, что мне придется еще многому научиться, чтобы сделать его жизнь комфортной.

Я едва дождался, когда все разойдутся по своим комнатам, и позвонил Шарлю. Следовало сделать это раньше. Его неопределенное скорое обещание помощи затягивалось. Конечно, середина дня – не самое лучшее время, чтобы отрывать занятого человека от дел, и, признаться, я не слишком рассчитывал на долгую и плодотворную беседу. Но сидеть до утра, пока в Англии настанет вечер, у меня не бы не хватило терпения.

– Гордон! – Шарль ответил сразу, словно ждал мего звонка. – У вас там все в порядке?

– Конечно, – растерялся я. Тон Лакруа был не просто расстроенный – убитый. Мне даже показалось, что сообщи я ему, что умираю, это не смогло бы огорчить адвоката еще сильнее. Невольно вспомнилось странное предупреждение Джо о том, что никто не умер. – Дядя Шарль, я хотел спросить…

– Мы должны были вылететь сегодня утренним рейсом, – перебил он меня, – но тут кое-что случилось. Нам придется задержаться, Гордон. Продержись еще пару дней. Как там Джо?

– Джо лучше всех, – фыркнул я, начиная злиться, и спросил уже в лоб. – Отец с тобой?

– Со мной, конечно, – недоуменно ответил Шарль, словно иного варианта не существовало в принципе. И тут же раздраженно добавил: – Зато кое-кого другого мы потеряли, – потом вздохнул и горько произнес словно и не мне вовсе: – А кого-то уже навсегда.

– Никто не умер, – зачем-то озвучил я слова Джо, чувствуя, что наш диалог все больше походит на беседу слепого с глухим.

– Да, вы же так и не познакомились, откуда тебе знать, – я готов был поклясться, что в голосе несгибаемого адвоката звучали слезы. – Извини, Гордон, просто… просто и для меня, и для Дэна это много значит. Вел Дебритеанна погиб.

– О Джо сказал, что никто не умер, – упрямо повторил я.

– Что?! – даже на крошечном экране комма было заметно, что Лакруа вздрогнул. – А он-то откуда знает?!

– Ему кто-то сказал, – ответил я, мучительно пытаясь вспомнить, что за имена называл мой новый воспитанник. Они почему-то все время ускользали из памяти. – Кто-то, кто точно знает, но вам не говорит, потому что на вас сердится. Так он выразился. И кстати, – раз уж мы заговрили о Джо, я решил, что неплохо бы все же выяснить, стоит ли ждать обещанной подмоги, – ты обещал помощь. Как там Питер? Он не собирается к нам прилететь?

– Не собирается, – вдруг развеселился Шарль, – но тебе это и не нужно. Я же сказал, у нас тут небольшое ЧП, так что придется на денек задержаться. А потом ты получишь такую квалифицированную помощь, какую даже представить себе не можешь. Кстати, у вас там не появлялась незнакомка? Миниатюрная, черноволосая, любительница поплавать, как и ты.

– Нет…

– Странно… – Шарль нахмурился. – Куда же она тогда делась?.. – вопрос явно был адресовсн не мне, так что я не стал отвечать. А Лакруа встряхнулся и заговорил вдруг своим обычным деловым тоном: – Гордон, как только мы уладим это небольшое недоразумение, мы сразу вылетим к вам. И тогда ты все поймешь, и все уже решится окончательно. Поверь, ждать осталось недолго.

– Да что пойму-то?! – вызверился я, чувствуя, что опять не получил ответы на свои вопросы. И как Шарлю удается не делиться информацией, а наоборот ее вытягивать?! Ох уж эти мне юристы!

– Извини, Гордон мне пора, – не обратил внимания на мое раздражение Лакруа и отключился.

Я заскрипел зубами. Отшвырнув комм, вышел на балкон и опустился в плетеное кресло, вытянул ноги. Волнами накатывала злость. Ненавижу чувствовать себя дураком, а Шарль, похоже, держит меня за безмозглую марионетку. Но я понимал, что звонить ему снова бессмысленно. Ничего она мне больше не скажет. Если вообще ответит на звонок.

Было довольно зябко. Ливень сменился мелким моросящим дождиком, больше похожим на туман, и он окутал все вокруг ватной, глухой какой-то тишиной. Я люблю воду во всех ее проявлениях, но это вязкое ничто, казалось, оседало на кожу масляными, неживыми каплями, пропитывало одежду, проникало в душу. Больше всего хотелось спрятаться от него, пусть даже в сухой постели, но что-то словно удерживало, требовательно обещая необычное продолжение пронзившего сердцу безвременья.

– Здесь мокро! – обиженный голос Джо заставил меня вздрогнуть.

Какого черта?! Мальчишке давно пора спать, а не шататься в тумане, пусть и недалеко от дома. Какой сволочи взбрело в голову потащить его среди ночи на улицу? Я напрягся, ожидая услышать хихиканье сестер или звонкий голосок Дианы, чтобы уж наверняка выяснить, кто на этот раз заслужил взбучку. Самое оно в моем нынешнем настроении. Но то, что прозвучало в ответ, никак не могло быть издано человеческим горлом. Перезвон колокольчиков, шелест ветра, журчание ручья. Это было тихо, очень тихо. Так тихо, что членораздельная речь едва угадывалась, но ни малейшего сомнения, что говорит именно разумное существо, у меня не возникло. Или не существо? Существа? На миг мне показалось, что капризные и жесткие нотки не могут принадлежать одному голосу. Боясь спугнуть странных собеседников моего воспитанника, я тихонько приподнялся, стараясь заглянуть за перила балкона. Джо я увидел сразу. Зябко потирая руки, он стоял в двух шагах от дома, почти у самой кромки молодых посадок бунии – предмета гордости моей матери. Сейчас эта самая гордость стала мне, как кость в горле. Дело в том, что в рощице определенно кто-то скрывался. Я даже мог разглядеть смутные очертания человеческой фигуры, но понять, мужчина это или женщина, взрослый человек или ребенок, было невозможно – мрак и туман позволяли рассмореть лишь намек на движение среди едва подросших деревьев. И тут взгляд зацепился за нечто странное. Свет. Больше всего он походил на лунный – такой же рассеянный, голубоватый. Но небо было так плотно обложено тучами, что заподозрить ночное светило в партизанской вылазке на плечи мальчика-дауна, было по меньшей мере неразумно. А сияние располагалось именно по бокам от головы Джо. И вело оно себя довольно странно. Два крошечных, очень подвижных и независимых друг от друга "фонарика" оккупировали плечи моего приобретения. И, кажется, именно они звенели. Не просто звенели, а беседовали, потому что Джо наклонял голову из стороны в сторону, словно прислушиваясь то к одному, то к другому.

– Ну хватит! – раздался вдруг решительный, но очень нежный женский голос из зарослей бунии. – Я все равно с ним поговорю! И вы не можете оспорить мое право на это!

"Фонарики" взвились и возмущенно зазвенели, но Джо согласно закивал.

– Горди хороший! Джо любит Горди. И Дили любит, – он вдохнул и печально добавил: – Мокрые. Здесь мокро.

И, не обращая больше внимания на своих странных собеседников, развернулся и побрел к дому. Звенящие огоньки еще немного покружились в воздухе, а потом исчезли в роще следом за возмущенной незнакомкой.

Я продолжал стоять, облокотившись на перила. Капельки тумана оседали на лицо и голову, волосы совсем промокли, но эта вода не приносила облегчения. Почему я не спрыгнул с балкона, не побежал выяснять, кто прячется в темноте? Почему даже не вскрикнул, обнаружив на нашей территории посторонних? И не испугался. Я вдруг понял, что уже давно перестал злиться. То, что я только что видел, не могло существовать в реальности. Но существовало. И не нашлось бы таких разумных аргументов, которые убедили бы меня в обратном. Я купил человека, дядя Шарль. Человека, окруженного слишком многими тайнами и откровениями. Ты сказал, что время пришло. Ты был прав. Мне только нужно выяснить, время для чего. Но даже когда на меня снизошло это понимание, я не спустился вниз, не попытался пройти по следам таинственной незнакомки. Я просто вернулся в комнату, наскоро вытер голову и лег спать. Мне снились звенящие лунные светлячки.

Проснулся я непростительно рано. От холода и сырости, которая все еще оставалась неприятной. У меня отличная терморегуляция, я почти никогда не замерзаю, но так и не рассеявшаяся вязкая хмарь вползала в комнату. Ну да, я вчера и не подумал закрыть балконную дверь. Я скинул отсыревший плед, вскочил и потянулся, разгоняя кровь. Плавать. Мне нужно поплавать.

На этот раз я не задумываясь перемахнул через перила и побежал вдоль посадок к бассейну. Глаза цеплялись за каждую мелочь – подсознание почему-то именно теперь решило поискать следы ночного вторжения. Разумеется, в туманном утреннем полумраке разглядеть что-то было невозможно. Да и не было вчера на дорожке никого, кроме Джо. А о том, чтобы полезть в заросли, я запретил себе даже думать.

Крытый бассейн возник за поворотом бесформенной серой громадой. Когда-то Дэн настоял на том, чтобы построить его специально для меня. Мне было лет одиннадцать, мы только что переехали в Австралию, был июль – середина зимы. Но тут же, едва меня оставили без присмотра, пошел плавать. Ни дождь, ни волны, ни холод не смогли бы меня остановить. Еще когда рос в Талсе, вдали от большой воды, я проводил много времени в бассейне. Но больше всего любил выезжать с матерью на побережье. Увы, она почти все время была занята, и это происходило не слишком часто. И в тот момент, осознав, наконец, что теперь океан будет все время у меня под боком, я просто не мог не войти в воду, не поприветствовать его. Не думаю, что я утонул бы, однако насладиться первой близостью мне не дали. Мое исчезновение обнаружили быстро, и Дэн за шкирку вытащил меня из прибоя. Тогда – первый и единственный раз в жизни – я закатил истерику. Меня наказали и заперли в комнате на сутки, но я не чувствовал вины за собой и был безутешен. А едва меня выпустили из-под домашнего ареста, снва попытался залезть в воду. Вот тогда отец и пообещал построить бассейн, где я смогу плавать зимой. И выполнил обещание еще до конца весны.

Я толкнул дверь, но не стал зажигать верхнее освещение, решил, что подсветки в воде мне вполне хватит. Потянул майку, стаскивая ее через голову, сам при этом продолжая двигаться по привычному пути к бассейну. Снял майку, бросил ее на пол и застыл. Крик застрял в горле. На дне бассейна покоилось тело. Меня словно парализовало. Умом я понимал, что нужно немедленно вытащить ее – это опредленно была женщина – и попытаться спасти, что нужно позвать на помощь, вызвать полицию, скорую, фиг знает, кого еще. Да хоть Дэймона! Но вместо этого я с каким-то болезненным вниманием изучал каждый плавный изгиб изящного миниатюрного тела. Я не знал ее. Прозрачная вода бассейна не скрывала светлого цвета кожи и густых недлинных черных или просто очень темных волос. Это определенно была не Ди или ее мать, и уж тем более не дородная миссис Адамс – наша кухарка. А других белых женщин на ферме не было. Во всяком случае, не должно было быть. Сердце пронзило осознание всемирной несправедливости. Мне до слез, до спазма в горле захотелось, чтобы она была жива. И тут же среагировало тело. Я подался вперед, уже почти сорвался с края, чтобы упасть в воду и рвануться к ней на помощь. И тут она пошевелилась… Я так так и замер в нелепой полусогнутой позе, а по фигуре женщины совно прошла волна. До меня не сразу дошло, что она так плывет. Казалось, все ее тело подчинялось какому-то извечному ритму, присущему только обитателям глубин. Я всегда знал, что плаваю лучше всех, но такого не нарисовало бы и самое буйное воображение. Человек не способен двигаться с грацией мурены. Я не мог отрвать взгляд от нее. А незнакомка тем временем достигла противоположного края бассейна и взвилась в вертикальном прыжке, свободным дельфином вылетела из воды, изогнулась в воздухе и с легкостью профессиональной гимнастки приземлилась на бортик, даже не пошатнувшись. Встряхнула водосами, рассыпая вокруг тысячи брызг, тихо засмеялась и, наконец, посмотрела на меня.

– Здравствуй, Гордон, – я узнал голос. Тот самый голос, что вчера настойчиво отстаивал из мрака свое право поговорить со мной. – Так и знала, что ты появишься здесь раньше всех.

Я прыгнул в воду и еще успел услышать новый перелив ее смеха. Даже не стал пытаться так же эффектно выскочить из бассейна, как эта русалка. Доплыл до конца дорожки, подтянулся, встал радом с ней посмотрел в глаза. Почему-то мне это было нужно. Лучше бы я этого не делал. Она была совсем девчонкой. Лет двадцать, не больше. Не красивая, нет. Милая и нежная до щемящей пустоты в груди. Волосы, казалось, высохли мгновенно и уже пушились, мягкими прядями обхватывая лицо, почти смыкаясь у заостренного подбородка. Она улыбалась, и на щеках обозначились озорные ямочки. Я стоял и не мог отвести взгляд. Понимал, что нужно что-то сказать, хотя бы спросить, как ее зовут, но боялся упустить это ускользающее мгновение ее прелестной таинственности.

– Дилия, – она протянула руку и повторила, заметив, что я не сделал ответного жеста: – Меня зовут Дилия, – девушке пришлось опустить ладонь, так и не дождавшись моей реакции, и по ее лицу пробежала тень настороженности и легкой обиды. – Я пришла, чтобы рассказать тебе о твоей матери. Ты ведь совсем ничего не знаешь о ней, да?

Возникло чувство удушья. Самая обворожительная девушка из всех, кого мне доводилось встречать, смотрела на меня серьезными, недоверчивыми глазами и собиралась раскрыть тайну моего рождения. Тайну, из-за которой я поругался с отцом всего три дня назад. Целых три дня назад. Мне бы следовало обратиться в слух, выпытывать у нее подробности, но вместо этого я вдруг, неожиданно даже для себя семого, задал совсем другой вопрос:

– С кем вы с Джо вчера разговаривали? Что это были за звенящие светлячки?

– Ох, Гордон! – Дилия прикусила губу. – Я… я не могу тебе ответить. Не потому что не знаю или не хочу. Просто это должна объяснять не я. По-хорошему, меня вообще не должно здесь быть, но Дэн… Понимаешь, когда я поняла из их с Шарлем раговора, что ты не знаешь, кто твоя мать, совсем-совсем ничего не знаешь об Уме… Это неправильно! Она этого не заслужила! – последние слова она приознесла с такой страстью, что невольно привлекла к ним мое внимание.

– Уме… – тупо повторил я, пытаясь вспомнить, почему это имя кажется мне знакомым. – Кто такая Уме?

И тут меня ударило. Словно кто-то со всей силы хлопнул по ушам раскрытыми ладонями. С одной стороны пришло осознание, что мы сейчас говорим о моей родной матери, а с другой – воспоминание о сводной сестре, погибшей больше двадцати лет назад, которую я видел всего пару раз в жизни. Впрочем, мысль о сестре я поначалу счел правильным откинуть. Странное, конечно, совпадение для такого редкого имени, но та Уме все же была моей сестрой. Сестрой? Она была дочерью первого мужа Каролины, а я – сыном Дэна. Мысли в голове закружились с такой скоростью, что у меня потемнело в глазах. Нет, этого просто не могло быть… Но Дилия внимательно вглядывалась в мое лицо, и в глазах ее отражалось сочувствие и понимание.

– Ты вспомнил? – тихо спросила она. Я кивнул, все еще боясь поверить собственным догадкам. А девушка взяла меня за руку, потянула вниз. Мы опустились на бортик, свесили ноги в бассейн. А потом она начала рассказывать. Она говорила и говорила, а передо мной разворачивалась цепь ошибок, которые совершила совсем юная девушка, сначала ревнуя отца к мачехе, а затем оплакивая его потерю. Когда Дилия рассказала, какое условие поставила для усыновления Каролина, фактически выгнав падчерицу из родного дома, мне стало плохо. Но с другой стороны, Уме и не смогла бы жить в Талсе. Свою клятую фобию я унаследовал от нее. Но она могла бы приезжать, видеть меня хоть иногда, подарить мне частичку своей нерастраченной любви. И все же сдержала обещание. На знаю почему, но я безоговорочно поверил Дилии в том, что это не прошло для нее даром, что она меня не бросила. А вот дальше я потерял нить логики повествования. Дилия запнулась, подумала пару секунд. И без переходя продолжила: – Когда мы начали искать Уме, мы сначала вышли на Дэна. И Рената рискнула рассказать ему, кто мы.

– А кто вы? – перебил я. – И почему ты говоришь "мы" о том, что было больше двадцати лет назад?

– Гордон, пожалуйста! – взгляд Дилии стал умоляющим. – Не спрашивай меня о таких вещах!

Я вдохнул и промолчал, а она стала говорить дальше. Уме все рассказала Дэну. Через десять лет, когда уже прошли все сроки давности, она рассказала человеку, не вспоминавшему о ней все это время, что он стал отцом. И снова я поверил, что она сделала бы это и раньше, если бы могла. А потом я вдруг вспомнил лицо Уме. Я знал, что после похорон бабушки Розалии мы встречались снова, спустя всего лишь неделю, а то и меньше, но тот вечер в Майами совершенно стерся из памяти. А вот тогда, на поминках…

…– Это моя сестра? – я сам испугался, как громко прозвучал мой голос в тишине, а молодая женщина вдруг застыла, шоколадная кожа приобрела пепельный оттенок, зрачки расширились. Словно задохнувшись, она содрогнулась и начала медленно оседать, но ее подхватил мужчина… Шарль? Это… там действительно был Шарль Лакруа?! "Твоя мать одна из немногих, для кого я готов сделать все на свете. Даже луну с неба достать, если она попросит!" Уме? Он говрил об Уме?..

– Даже сейчас, Гордон, от нее скрывают, что мы отправились за тобой. Мы все скрываем, все ее друзья. Если… если что-то пойдет не так, Уме не переживет этого. Она… она такая ранимая! И для нее нет в жизни ничего важнее тебя.