Текст книги "Fighting To Forget (ЛП)"

Автор книги: justinmakesmebelieve

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)

========== prologue ==========

Я жду, наблюдая за светящимися цифрами на моем маленьком девчачьем будильнике. В доме тихо уже с двенадцати часов. Я закрываю глаза и напряженно пытаюсь вслушаться в голоса, но слышу только доносящийся сквозь стену храп моего отца. Как бы мне ни хотелось бежать вниз, я должна дождаться, пока они уснут. Нельзя, чтобы меня поймали. Свежие синяки на ногах всё ещё болят с тех пор, как они в последний раз нашли меня за пределами комнаты после отбоя.

Я жду ещё две минуты, просто чтобы убедиться.

Живот гудит, как будто внутри жужжит сотня июньских жуков. Я отгрызла уже все ногти. Покусываю и выдергиваю кожу. Солёная кровь попадает мне на язык, босая нога тихо постукивает по деревянному полу.

Моргая в темноте, я вижу, как переворачивается ещё одна цифра. Время движется слишком медленно. Мне нужно спешить. Я знаю, что он ждет меня. Он нуждается во мне в такие ночи – ночи, когда к нему ходят гости.

Мои родители говорят, что приемные дети – плохие, и поэтому он должен жить в подвале. Мы учимся на дому, и моя мама никогда не выпускает его; она только приносит ему несколько книг для чтения. Я потихоньку подсовывала ему вещи под дверью. Я хочу дружить с ним, но мама и папа говорят, что он плохой.

Ещё одна цифра переворачивается.

Я вскакиваю с кровати и крадучись пробираюсь через спальню в коридор. О нет. Нужно принести ему что-нибудь. Я возвращаюсь в свою комнату и беру мягкую игрушку, светло-коричневого медведя, одетого в синюю футболку с надписью «Лас-Вегас». Он мягкий и маленький, так что легко проскользнет в щель под дверью.

Прокрадываясь на цыпочках обратно в коридор, я останавливаюсь у спальни мамы и папы и прижимаюсь ухом к холодной деревянной двери. Они уже спят.

Я стараюсь идти как можно тише. Дерево скрипит под моей ногой. Я замираю и прислушиваюсь. Тишина. Иду дальше. Бегу на кухню.

Я уже слышу его голос.

Я даже не подошла к двери, а уже слышу его.

У меня в груди всё сжимается. Что же такого делают с ним его гости, что он так печален?

Я бегу и падаю на колени у двери. Я прижимаюсь щекой к полу и заглядываю в щель под дверью, но там слишком темно. Его крики эхом отдаются от бетонных стен.

– Ш-ш-ш, всё в порядке. Я здесь, – мой шепот исчезает в темноте и теряется в его боли. – Пожалуйста, не плачь.

Только не разбуди их.

От его рвотных звуков у меня сильно болит живот. Я поднимаю руку и поворачиваю ручку двери, как всегда, когда прихожу к нему – она заперта.

Должно быть, он услышал меня, потому что перестал плакать. Я снова опускаю щеку, и маленький огонек, возможно фонарик, движется в темноте.

– Эй, все в порядке. Это я, – я жду, наблюдая, как свет приближается, пока наконец не вижу его.

Его щека падает на пол так же, как и моя, а затем появляется один яркий карий глаз. Белые глазницы покраснели, а кожа вокруг опухла, но всё равно это самый красивый карий цвет, который я когда-либо видела. Темные черные ресницы слиплись от слез, а густые каштановые волосы прилипли ко лбу. У него красный нос и распухшие губы.

– Ты пришла, – его слова хрипят от плача.

– Да, я здесь, – я протягиваю руку через щель, и он быстро хватает её, сильно сжимая своей.

– С тобой всё в порядке?

Его хватка на моей руке крепчает, и он обхватывает другой рукой мои пальцы.

– Уже лучше.

– Я тебе кое-что принесла, – свободной рукой я запихиваю медведя под дверь.

Его глаза падают вниз, и он выпускает одну руку, чтобы схватить медведя.

– Для меня?

– Да, он очень мягкий. Я подумала, что он поможет тебе уснуть.

Он молчит, уставившись на медведя.

– Уснуть… – он сжимает его между своими и моими руками. – Спасибо, Джиа.

Гости, которые заставляют его плакать, приходят всё чаще и чаще. Сначала это были те же самые люди, но теперь появились новые лица. Меня запирают в комнате, пока они здесь, но из окна я вижу, как они выходят из дома. Мама говорит, что это не мое дело, когда я спрашиваю, почему к нему ходят гости, а ко мне нет. Я думаю, что это приходят из опекунства, чтобы проверить его. Может быть, они говорят ему, что он плохой ребенок. Это меня расстраивает.

– Этот человек плохо обращался с тобой?

Его глаза расширяются, он делает глубокий вдох, его губы дрожат. Забавно смотреть, как он плачет. Я мало что знаю о мальчиках, но ведь десятилетние дети не могут быть такими грустными.

– Ш-ш, всё в порядке, – я пытаюсь крепче сжать его руку, чтобы он знал, что я здесь и не собираюсь покидать его, но его хватка так сильна, что мои пальцы не двигаются. – Ты не плохой, ш-ш-ш.

Его плач становится всё громче. Мое сердце бешено колотится.

– Пожалуйста, всё хорошо, – я оборачиваюсь назад из страха, что кто-нибудь из родителей поймает нас. Я не хочу возвращаться в темноту.

– Они проснутся, если мы будем шуметь.

Бывают такие ночи, когда он не может успокоиться, не может нормально дышать. В такие ночи можно успокоить его только одной вещью.

Я начинаю шепотом и пою одну из тех песен, которые знаю наизусть.

– Тихая ночь, – он затихает, его дыхание становится прерывистым, и перестает плакать. Я продолжаю петь, чтобы он снова не сломался. Наконец, мой голос хрипит, а в горле пересыхает, я останавливаюсь.

– Я умру здесь, – его голос был таким тихим, что я не знаю, не померещилось ли мне.

– Не надо так говорить. Если я найду, где они прячут ключ, я бы-

– Нет, – злобно говорит он. – Держись от этого подальше.

Жжение растет в моем животе и движется к щекам.

– Нет… Я не могу оставить это. Ты думаешь, что я просто маленькая девочка и не могу тебе помочь. Ты ошибаешься-

– Дело не в этом. Это… если тебя поймают… – он все крепче сжимает мои руки. – Я не хочу, чтобы они были с тобой. Я не позволю им приблизиться к тебе!

– Тсс, – жар на моих щеках разгорается и переходит в грудь. – Мы с этим разберемся. Но уже поздно.

Мы долго сидим так – не разговаривая, только касаясь друг друга под дверью, и смотрим друг на друга одним глазом. У меня болит плечо, словно на иголках, а рука онемела.

Я зеваю, и мои веки трепещут, закрываясь.

– Тебе надо поспать.

– Споёшь мне?

– Хм… Что ты хочешь, чтобы я спела?

– Что угодно. Хочу просто слушать твой голос.

Я напеваю несколько строк из «Рудольфа красноносого оленя» и пытаюсь держать глаза открытыми. Наконец его карие глаза исчезают под пятнистым розовым веком. Его хватка на моей руке ослабевает. Он заснул.

Я так устала от всех тревог и страхов, что мое тело тает на кафельном полу.

Я не знаю, что с тобой здесь происходит, но обещаю, что всегда буду рядом. Я вытащу тебя отсюда. Ты думаешь, что я не смогу, потому что мне всего восемь лет, но я смогу. Я смогу.

Я вынимаю руку из-под двери и смотрю, чтобы он не проснулся.

Оттолкнувшись, я потягиваюсь и шевелю пальцами. Положив ладонь на единственное, что нас разделяет, на эту дурацкую дверь, я молча обещаю спасти своего сводного брата от того, что причиняет ему боль. Чего бы это ни стоило.

Я целую дверь.

– Я люблю тебя, Джастин.

========== one ==========

Потому что внутри своей скорлупы я тот самый мальчик

У кого никогда не было права голоса

Настоящего себя я прикрою и уничтожу

Чтобы избавиться от самой сильной боли.

– Атаксия

Четырнадцать лет спустя

Джастин

– Джастин, чувак, держи.

Я смотрю как раз вовремя, увидев бутылку, проплывающую в воздухе, и хватаю ее, прежде чем она упадет в грязь.

– Спасибо, старик.

Тэлон плюхается на складной стул рядом со мной. Я открываю крышку на пиве и делаю длинный глоток. Костер мерцает, освещая десяток лиц, стоящих вокруг него. Какие-то знакомые, какие-то нет, но большинство из них – говнюки.

Я не отрываю глаз от огня, но боковым зрением улавливаю несколько новых лиц, которые выглядят так, как будто хотят хорошенько встряхнуться.

– Сколько брёвен Лейн бросил? – он отодвигает свой стул назад, подальше от огня. – Горячо пиздец. Как ты можешь сидеть так близко?

Тэлон был барабанщиком «Атаксии» с самого начала группы. Он должен знать меня лучше, чем спрашивать об этом. Горячо, да. Но мне нравится эта боль.

– Не ной как телка. Не так уж и жарко, – хотя очень даже жарко.

– Да конечно. Полметра пламени, – он отшатывается от огня. – Хорошо, что мы уехали в глухомань, а то копы понаехали бы сюда как мухи на дерьмо.

Стало традицией, приезжать сюда, где нет ничего, кроме наших грязных байков и пива. Мы с группой в последнее время очень часто играем в местных клубах, и это приятное изменение от повседневной ночной жизни Вегаса.

Звук визга девушки привлекает мое внимание. Она заключена в объятия какого-то чувака, он поднимает ее с земли, она брыкается ногами, и он опускает ее на землю. Я снова смотрю на огонь.

Сегодня вечером я расслаблен, но по мере того, как растет груда пустых пивных бутылок, растет и напряжение в воздухе. Некоторые парни, которые обычно не тусуются с нами, приехали сюда из-за девушек. Их немного, но они пьяные, громкие и бесячие.

– Кстати, раз уж речь зашла о дерьме, кто пригласил этих придурков? – я перевожу взгляд на группу девушек, которые громко смеются. Они толпятся вокруг парней, которых сюда привезли. Ох уж эти цыпочки и их фантазии о плохих мальчиках. Без сомнения, они почуяли беду и слетелись, как голуби на попкорн.

Он смеется и бросает свою крышку от бутылки в огонь.

– Вроде пришли с Трикс.

Я отрицательно качаю головой. Надо было сразу догадаться. Она местная стриптизерша, которая крутится вокруг нас на наших концертах. Напористая блондинка пользуется популярностью у парней и по праву. Она великолепна. Все в группе ее попробовали, кроме меня.

Поклонницы печально известны болтовней о своих сексуальных завоеваниях. Я предпочитаю держать свои свидания в секрете, но не по тем причинам, которые большинство подумало бы. Дело не в СМИ, о которых я забочусь, или страхе получить репутацию плейбоя. Просто я ненавижу это делать. Ничто так не переворачивает мой желудок, как первобытные потребности тела. Я борюсь с желаниями так долго, как только могу, пока нет другого выбора, кроме как найти готовую девушку и молиться, чтобы все закончилось быстро.

Смесь стыда и тошноты поднялась к моему горлу. Я проглатываю его вместе с последним глотком пива. Мое лицо такое горячее, что кажется, будто кожа вот-вот слезет. Я бросаю свою бутылку в огонь.

– Мне скучно. Хочешь прокатиться?

Тэлон встает и допивает свое пиво несколькими короткими глотками, бросая бутылку в огонь.

– Черт возьми, да.

Ночная езда – это кайф. Даже при свете фонаря невозможно разглядеть что-либо дальше двух футов переднего колеса. Все дерьмо, что творится у меня в голове, растворяется вместе с адреналиновым пинком под зад.

– Погоди. У меня есть идея, – я подхожу к тому, что осталось от нашей поленницы, выуживаю несколько длинных досок и кладу их вниз, чтобы сделать пандус к костру.

– Ты чертовски сумасшедший, – говорит Тэлон громче, чем мне бы хотелось.

Небольшая группа тусовщиков замолкает и подходит ближе к моей импровизированной рампе. Я бросаю несколько досок в огонь, отчего он становится выше.

– Джастин, чувак, только не надо перепрыгивать через огонь. Он слишком высокий, – Лейн, наш гитарист, проталкивается сквозь толпу.

Я игнорирую его и продолжаю делать рампу, проверяя угол, прежде чем встать на нее, чтобы проверить устойчивость.

Тай опускается на колени, чтобы тоже проверить ее.

– Он прав, чувак. Ты не сможешь перепрыгнуть пламя.

Пошли в зад. Я подхожу к своему мотоциклу и беру шлем, который висит на ручке руля. Каждый говорить что это пиздец-как-не-безопасно. Я сажусь верхом и завожу свой CRF-450. Тэлон бросается к моему переднему колесу, блокируя меня.

– Ты же сейчас сам себя убьешь. Огонь под два метра, больница далеко. Это просто пиздец.

– Я все понял. Теперь отойди.

– Ты же слышал, что сказали парни. Ты все равно не потушишь огонь.

Я отрицательно качаю головой. – Я и не собираюсь его тушить.

Его брови опускаются низко, и смущение щиплет его выражение лица. – Ты же не собираешься туда прыгать…?

Я завожу двигатель и жду, когда он отойдет. Он что-то кричит, но я продолжаю сильно давить на газ, заглушая его слова рычанием своего мотоцикла. Он вскидывает руки в воздух и присоединяется ко всем остальным у трапа.

Я жму на газ и разворачиваюсь. Из моего заднего колеса посыпались камни и грязь. У меня голова идет кругом от сотни разных вещей, которые могут пойти не так. Если я ударю по рампе не в центре, я упаду лицом вперед в огонь. Я на секунду задумываюсь, каково это – быть сожженным заживо, охваченным пламенем, лишенным кислорода, мучительным ожогом. Мое сердцебиение учащается от волнения, и я погружаюсь в знакомое чувство. Опасность, возможная смерть, боль… И ничто с этим не сравнится. Ни наркотики, ни секс, ни деньги.

Отъезжая на несколько метров, я поворачиваюсь и смотрю на огонь вдалеке. Небольшая толпа людей отступает на задний план, пока не остаюсь только я и пламя.

Я сильно нажал на газ, но не выключал тормоз. С одним полным дросселем мой байк взлетает так быстро, что переднее колесо отрывается от земли. Я наклоняюсь вперед, набирая скорость. Кожа зудит, чувствуя вспышку тепла. Я замечаю крошечный пандус, по сравнению с адом, бушующим за ним.

Ближе, еще ближе…

Моя передняя шина ударяется о дерево. Я уже в воздухе. Задерживаю дыхание. Жар опаляет мои голые ноги и руки. Я чувствую вспышку эйфории.

Всё. Не в состоянии предсказать приземление, шины ударились в грязь. Выскакивая наружу, я тяжело приземляюсь на бедро и плечо, скользя в облаке пыли и камней. Боль пронзает плечо, и я чувствую себя чертовски хорошо.

– Да ты просто с ума сошел! – Тэлон опускается на колени у моего лица. – Придурок! Ты что-то сломал, да?

Я со стоном переворачиваюсь на спину. Нет, я знаю, что такое настоящая боль. Это не перелом. Растяжение связок? Может быть.

Какая-то крошечная часть меня понимает, что я должен чувствовать себя плохо. Люди рассчитывают на меня. Но я не могу заставить себя. Боль – это все, что у меня есть. Это единственное, что напоминает мне, что я все еще могу чувствовать. Это безумно, но это правда.

Я поднимаюсь, встаю и снимаю шлем.

– Я попробую еще раз, – там осталось еще немного брёвен, которые нужно сжечь. – На этот раз больше огня.

Тэлон толкает меня в плечо, посылая шок боли вверх по шее.

– Ни за что, придурок. У нас шоу завтра вечером. Ты тупой, если думаешь-

– А ты кто? Его мамочка? – один из пьяных парней, которые всю ночь дрались, спотыкаясь, идет к нам. – Дай волю малышке.

Отлично, как раз тогда, когда я начал получать удовольствие. Тэлон делает шаг вперед, чтобы сразиться с парнем.

– А ты кого малышкой назвал, сука?

– Ого, – парень спотыкается и смеется. – Я все понял. Ты не его мамочка, ты его парень, да?

Мои мышцы напрягаются.

– В чем, черт возьми, твоя проблема? – жар воспламеняет мою кровь.

Парень ухмыляется сквозь усы и козлиную бородку.

– Да, вы двое определенно ебете друг друга.

Мы с Тэлоном надвигаемся на него как раз в тот момент, когда несколько других парней сзади подходят к нему. Теперь он выпрямил спину.

– Хуесосы.

Мое тело переполняет ярость. Я преодолеваю несколько шагов между собой и этим толстым дерьмом. Оттолкнув его, я опрокидываю его задницу на землю и сажусь верхом на его торс. Есть вещи, которые я не выношу, не потерплю. И этот придурок только что перешел черту.

– Ты назвал меня хуесосом? – я отстраняюсь и бью его предплечьем в челюсть. Он пытается отбиться нескоординированным ударом, который я легко блокирую.

Звук спора бушует позади меня, но я игнорирую его, видя этого парня сквозь туман ярости, и я осыпаю ударами его лицо. Кровь на его челюсти доказывает, что он получает свои наказания, но это не останавливает меня.

Сильные руки сжимают мои бицепсы сзади.

– Скажешь это еще раз? – меня оттаскивают. – Ну давай же! Скажи это. Называй меня хуесосом!

Друзья помогают ему подняться на ноги, и он с улыбкой отряхивается.

– И это все, на что ты способен, мамин сынок?

– Кусок дерьма! – я бросаюсь вперед, но Тэлон крепко держит меня.

– Джастин, чувак, остынь нахуй, – Лейн тянет меня назад.

Мои мышцы горят, но парни правы. Этот пьяный неудачник того не стоит, и судя по крови, капающей с его губы на кожаный жилет, я бы сказал, что доказал свою точку зрения. Я перестаю сопротивляться и отмахиваюсь от них.

Они отпустили меня, но встали между мной и окровавленным байкером.

Кровь все еще кипит от адреналина и боли от падения с мотоцикла. Медленная улыбка растягивает мои губы, и я чувствую дикость в своих глазах, когда смотрю на Тэлона.

– Это было весело.

Он смотрит на меня знакомым мне взглядом. Все дело в нахмуренных бровях, прищуренных глазах и слегка приподнятой губе. Он думает, что я сумасшедший.

Он прав.

Мак

– Чертовски здорово, – мои невнятные слова теряются в прохладном воздухе пустыни.

Сейчас ранний май, и погода уже потеплела. Я выплевываю несколько растрепанных ветром прядей волос изо рта и поворачиваю мотоцикл на подъездную дорожку. Я нажала на кнопку открывания гаражной двери и посмотрела на чудовище «Харлей», припаркованное всего в нескольких футах от меня. Хэтчет уже здесь.

После этой ночи, я не в настроении разбираться с его дерьмом. Я со стоном втягиваю мотоцикл в гараж.

Уже поздно–или рано. Работать в закрытую смену в ночном клубе Вегаса – это ужас. Кроме того, что меня схватили за задницу, пьяная девушка пролила свой напиток на мою рубашку, а потом выслушивала гадости от малолеток из студенческого братства. Теперь я должна разбираться с этим байкерским куском дерьма. Моя единственная надежда, что они спят.

Я иду в дом из гаража, и меня встречает полная темнота. Застигнутая врасплох, я спотыкаюсь, и моя грудь сжимается.

– Проклятие, – ненавижу темноту. Я щелкаю ближайшим выключателем, который освещает единственную лампочку у кладовки.

Трикс знает, что нужно оставлять свет включенным, когда я работаю допоздна. Теперь я знаю, что они спят—или, если быть более точной, отключились.

На секунду я почти завидую своей соседке по комнате и ее байкерским связям. Они так глубоко погрузились в страну опьянения, что ничто, кроме удара ножом, не могло бы их разбудить. Я позволяю себе фантазировать о том, как вонзаю нож в ногу Хэтча после одной из его насмешек.

Моя ухмылка исчезает, и я делаю глубокий вдох. Сон, какая шутка. Больше похоже на ночной кошмар. Я лежу в постели, борясь со сном из-за страха, что может присниться: воспоминания о жизни, которую я прожила до того, как освободилась.

Я вытряхиваю мысли из головы и сосредотачиваюсь на настоящем, на своих насущных потребностях, и теперь я голодна. Я роюсь в шкафах и холодильнике в поисках чего-нибудь съедобного. Быстро встряхиваю коробки с какао-слойками. Пусто. Фруктовые рулеты? Пусто. Тянусь за клубничным пирогом и достаю из холодильника Капри Сан. Ура.

Тошнотворный запах Мидори доносится от моей липкой рубашки и до самого носа. Как девушки пьют это дерьмо? Это как сироп от кашля. Мне срочно нужен горячий душ.

Оставив свет включенным, я иду в свою спальню, разрывая зубами упаковку поп-Тартса.

– Доброе утро, БигМак, – голос моей соседки по комнате, скрипучий от сна, доносится из гостиной. – Ты только что вернулась домой? – она развалилась на диване, ее длинные светлые волосы спутаны в беспорядке, а широкое мускулистое тело Хэтча лежало между ее ног, уткнувшись лицом ей в живот.

Я закрываю глаза, жалея, что не выключила свет на кухне. Я не хочу видеть этот ужас. – Хэтч, ты не против убрать свою голую задницу с моего дивана?

Он что-то бормочет и кряхтит. Со звуком движения и желанием не видеть его тело, я отворачиваюсь

– Тебе стоит вернуться на работу к Зевсу, – стонет Трикс, растягиваясь в голом удовлетворении на моем чертовом диване. – Там лучше график.

– Спасибо, но нет. Барменша в чулках и стрингах – это не мое.

Когда я впервые переехала в Вегас, то хотела работать в «Зевсе». Я думала, что будет трудно получить работу без удостоверения личности. Но я ошиблась.

Теперь меня зовут Мак Элленшир. Я недавно в городе, и у меня украли сумочку. Мне нужны деньги, чтобы получить новое удостоверение личности. Наймете меня на работу? Покажи сиськи, подмигни и пошевели задницей. Принята.

Я проработала там достаточно долго, чтобы познакомиться с Трикс, которая помогла мне найти жилье, и Хэтчетом, который дал мне поддельное удостоверение личности и номер социального страхования. Все мои планы строились до тех пор, пока единственная причина, по которой я там работала, не закончилась пулей в его голове.

Я впиваюсь зубами в сладкое рассыпчатое печенье и двигаюсь к своей соседке по комнате.

– Есть причина, по которой вы двое решили испачкать диван?

– Извини, детка. Вчера вечером мы устроили вечеринку у черта на куличках. К тому времени, когда мы наконец добрались до дома, меня укачало, – должно быть, она меня разыгрывает. – Всего десять шагов до твоей спальни, Трикс.

– Да, – говорит она, широко зевая. – А в три часа ночи это казалось таким далеким…

– Я умираю с голоду, – Хэтч шаркает ко мне босыми ногами, застегивая молнию на джинсах. Даже в ограниченном освещении его нечесаные длинные каштановые волосы, огромные плечи и загорелая кожа делают его стопроцентным байкером даже без кожаной куртки.

Он пристально смотрит на мои руки.

– Это что, детская еда?

Правда в том, что там, где я выросла, мы никогда не получали детскую еду. Я наверстываю упущенное время. Но самое худшее, что человек может сделать перед таким парнем, как Хэтч, – это показать свою слабость. Он уже знает, что я использую фальшивое имя, и именно через его связи я получила новое удостоверение личности. Одного этого уже слишком много.

Я поднимаю голову и сохраняю непроницаемое выражение лица.

– Это что за запах, ты давно не мылся?

Явно не впечатлен тем, что кто-то ему перечит, особенно девушка, он подходит вплотную, пытаясь запугать меня своим размером или своей вонью. Но он ничего не знает обо мне и о той жизни, которую я прожила. Его худшие грехи ничто по сравнению с тем, что я видела.

Медленная усмешка растягивает мои губы.

– Чего ты смеешься, сука?

– Следи за языком, легкодоступный всадник.

– Эй, – Трикс ковыляет к нам, завернувшись в одеяло. – Вы двое можете прожить одну гребаную ночь без ссор? – он поворачивается к ней.

– Эй, Белоснежка только что сказала, что приготовит мне чертов завтрак.

– Иди и приготовь сам себе свой чертовый завтрак, и лучше у себя дома.

Трикс включает свет в прихожей, и я съеживаюсь от того, что вижу на лице Хэтчета. Его глаза опухли, губы разбиты, а щека представляет собой жуткую смесь фиолетового и синего.

Не лучшее время, если он вдруг нагадил не тому человеку.

– Что случилось с твоим лицом?

– Один дебил нарвался, пришлось поставить его на место, – он пожимает плечами и скрещивает руки на груди.

Я с улыбкой запихиваю в рот еще один кусок печенья.

– Ты поставил его на место? – я указываю на его глаз и щеку. – Потому что… э-э… Мне больше кажется, что это тебе надрали зад, – фырканье смеха вырывается из моего горла.

Трикс стоит лицом к нему, положив руку на согнутое бедро.

– Он не нарывался. Ты сам затеял с ним драку.

Он пристально смотрит на нее.

– Ерунда. Это он все начал.

– Ты просто идиот, – Трикс качает головой. – Ты ведь знаешь, что этот парень зарабатывает себе на жизнь драками? Тебе повезло, что он оставил тебя в живых, – она уходит на кухню, и Хэтч следует за ней.

– Боец? Вегас полон профессиональных бойцов, но не все будут тусоваться с толпой, которая приглашает байкеров на свои вечеринки.

Я просовываю голову в кухню.

– А кто зарабатывает на жизнь борьбой?

Трикс неловко вытаскивает из холодильника коробку с холодной пиццей, пытаясь укрыться одеялом.

– Парень из UFL. Он огромный, ездит на грязном байке…

Мое сердце учащенно бьется, и в голове становится легко.

– Весь в татуировках, – она щелкает пальцами. – Оу, его группа играет в вашем баре.

– Джастин?

Они оба одновременно поворачиваются ко мне.

– Ты знаешь этого дебила? – Хэтч пересекает комнату с таким выражением в глазах, которое я часто вижу, когда смотрю в зеркало. Он хочет отомстить.

– Дебил? Он надрал тебе задницу.

– Ты знаешь, где его найти?

– Если бы я и знала, то никогда бы тебе не сказала. Я бы не хотела быть соучастником твоей смерти.

Он улыбается, или, по крайней мере, это выглядит так, как будто это должна быть улыбка, но то, как его верхняя губа изгибается, больше похоже на рычание.

– Не волнуйся, Белоснежка. Я не причиню вреда твоему мальчику. Я оставлю его в живых.

– Он не мой мальчик, – он мой брат! – И не называй меня так.

Мы смотрим вдаль в течение нескольких секунд, прежде чем Трикс дергает его за руку.

– Да ладно тебе, злюка. Тебе пора возвращаться домой. Снизи и Док наверное беспокоятся о тебе.

Он выдергивает свою руку из ее хватки.

– Я найду его. У нас с ним есть кое-какие незаконченные дела. Вчера вечером я выпил слишком много пива, так что он победил, – Трикс тащит его по коридору к своей комнате. Он смотрит на меня поверх ее головы. – Это дерьмо больше не повторится.

Мне почти хочется рассмеяться над тем, как нелепо это звучит. Джастин – это метр-восемьдесят чистой мускулатуры. Он лишит Хэтча сознания еще до того, как тот поймет, что произошло. Надо быть полным идиотом, чтобы нарываться на Джастина

Зная это, мой желудок все еще сжимается от беспокойства. Я ненавижу саму мысль, что кто-то за ним охотится. Если бы они только знали, через что ему пришлось пройти…

Насколько я могу судить, ему удалось сохранить свое прошлое в тайне. И я его не виню. Но Джастин не знает всего, и это не самое главное. Если я только смогу подобраться к нему достаточно близко, чтобы завязать дружбу, тогда я смогу рассказать ему о той части его прошлого, которую он не знает. Единственное, что может все изменить.

Это дало бы ему кого-то обвинить в том, что он пережил. Все, что он перенес от рук монстров. То, что его крошечное тело пережило невообразимые ужасы. Меня бросает в пот. Стены начинают смыкаться, и кожа становится слишком тугой.

Под замком. Беспомощный.

Я бегу в свою комнату и запираю за собой дверь. Клаустрофобия стучит по моим нервам. Глаза сканируют окна. Открытые. Всегда открытые.

Я делаю глубокий вдох свежего воздуха и напоминаю себе, что он свободен. Я свободна. Я опускаюсь на четвереньки рядом с кроватью и провожу рукой под ней, протягивая руку к коробке. Ржавый металл царапает мои ладони. Я забираюсь на свою кровать, скрестив ноги, и откидываю крышку.

Внутри клочки пожелтевшей бумаги, исписанные отчаянным почерком мальчика, который пережил то, из чего пишут страшные истории, – свидетельство существования гораздо худшего, чем может угрожать ад.

У меня была сила остановить это.

Но я этого не сделала.

Мой взгляд скользит по каждому слову уже в тысячный раз. Я запоминаю его почерк, заново переживаю его историю и вновь разжигаю свою цель. Я могу дать ему то, чего у него никогда не было.

Ответы.

Я смотрю невидящим взором, как за моими глазами горят вспышки моих кошмаров: кровь, много крови; темно-карие глаза, умоляющие меня; всхлипы, которые я никогда не забуду.

Коробка. Наш секрет.

Мои крошечные руки тряслись в течение нескольких часов после того, как они погрузили его в машину скорой помощи и умчались. Сирены ревели в моей голове еще долго после того, как они забрали его. Я до сих пор все это вижу, слышу в своих кошмарах.

Желчь ползет вверх по моему горлу, и мое тело восстает против этих образов. Я захлопываю коробку и запихиваю ее под кровать. Тени вползают внутрь, напоминая мне, что я иду по краю своего рассудка.

Я хватаю свой айпод с прикроватной тумбочки и надеваю наушники. С дрожью ломая пальцы, я прокручиваю список песен и нажимаю play. Это пиратская запись, трескучая и искаженная, но это не имеет значения. Музыка успокаивает, и его голос прогоняет темноту.

Может быть, после нескольких часов сна я пойду к нему. Он никогда не знает, что я здесь, но я здесь. Я вижу, что он жив.

Вижу, что он всегда выполняет свою работу, очищает паутину от жизни, и напоминает мне о том, что я обещала искупить вину.

Комментарий к one

мне так больно за него:(

группа вк по фанфикам: https://vk.com/towwersauthors

========== two ==========

Черный – это моя душа и воспоминания,

Пустота за пределами сознания,

Красный – это то, как они относились ко мне.

Теперь мне приходиться разбираться с этим

– Атаксия.

Джастин

Уже десять утра, я просыпаюсь и собираюсь с мыслями. После вчерашних событий я не мог уснуть. Этот байкер, который назвал меня хуесосом, получил в ответ, но не так, как я бы хотел.

Неугомонный и жаждущий драки, я, наконец, должен был уступить и принять таблетки, которые психиатр прописал мне, чтобы я мог успокаиваться и нормально спать.

Я чертовски слаб, двигаюсь по своей квартире как зомби. Черт, я ненавижу эти таблетки. Когда я принимаю их, я просыпаюсь в таком ужасном состоянии, что всегда клянусь себе больше никогда не пить их.

Проглатываю свой утренний протеиновый коктейль, раздается звонок в дверь. Ко мне не часто приходят, потому что я отказываюсь принимать гостей. Кроме каких-нибудь продавцов, это может быть только один человек.

– Иду, – я направляюсь к двери и распахиваю ее.

Это моя соседка, Эмма.

– Привет, – она улыбается и перекладывает большую спортивную сумку с плеча на пол.

Я тянусь к дверному косяку, сжимая свое больное плечо. – Ты что так рано?

– Рано? – она хихикает и заправляет прядь волос за ухо. —Уже десять утра, – ее большие зеленые глаза перебегают с моего лица на шею и вниз. – Эм… еще раз спасибо, что выручаешь меня.

Она смотрит на чернила на моей груди и наклоняет голову, чтобы прочитать надпись, вытатуированную на моей грудной клетке. Я борюсь с желанием неловко переступить с ноги на ногу от ее откровенного пяления.

– Эм…

Ее глаза поднимаются к моему лицу, но задерживается взглядом на пирсинге в моем правом соске, а затем в левом.

– Эмма.

Ее глаза широко раскрыты и устремлены на меня. – О, да, конечно. Я ухожу, – ее щеки порозовели.

– Давай я возьму рубашку и провожу тебя вниз.

– Не надо, я сама, – она лезет в карман и достает ключи. – Вот, держи. Приходи раза два в день. Но если не будешь успевать, ничего страшного.

Я засовываю ключи в карман своих спортивных брюк. – Еду Шитти приготовила?

Ее челюсть открывается с широкой улыбкой.

– О боже, не называй ее так. И да, еда Мисс Китти лежит под раковиной, – наклонившись, она взваливает сумку на плечо. Она с содроганием вытаскивает из-под лямки длинные пряди своих каштановых волос.

– Слушай, давай я, – я не даю ей шанса поспорить и беру сумку, слегка съеживаясь, когда боль скручивает мою ключицу. Ставлю сумку на пол. – Дай мне секунду.

Я оставляю дверь открытой, зная, что Эмма не войдет. Она знает меня, и уважает мои границы.