Текст книги "Живи и помни (СИ)"
Автор книги: jane_lana_doe
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Да и не случится с ним ничего.
– Странный ты все-таки, Артура, – Каверин хлопнул здоровой рукой Лапшина по плечу и оскалился. – Сам же за баб пить отказывался, потому что «они все суки», видите ли.
Артур дернул плечом, скидывая руку бывшего мента, и провел большим пальцем по нижней губе. Ответ напрашивался сам собой, и ответ этот был для Артура самой настоящей правдой. Правдой, которую он носил в себе больше восьми лет. И сколько еще будет носить, было неизвестно.
Только правду эту озвучил он словами совершенно иными. Более подходившими для разговора с Кавериным.
– А она и не баба.
Комментарий к Драббл, R. Артур, Каверин, 1999-ый год.
Драббл спонтанный и совершенно незапланированный. Переделка одной из вырезанных сцен. Стремления обелить/очернить какую-либо сторону не имелось.
Кстати, если вдруг у кого-то из Вас возникнет желание узнать меня чуть ближе и не только с фикрайтерской стороны: я завела себе блог http://janelanadoe.blogspot.ru. Благо, мне есть, что рассказать о себе и своей жизни, так что надеюсь, не заброшу это дело на полпути. Так же буду по мере сил и возможностей публиковать какие-то материалы-ссылки-сноски на то, что помогало мне при написании тех или иных моментов, так что фикрайтерам тоже должно быть интересно. Так же непременно будут некоторые советы из личного писательско-читательского опыта. Ну и просто буду рада каждому из Вас! :)
========== Драббл, NC-17. Витя/Лиза, 1991-ый год. ==========
Ее растрепанная голова покоилась на его плече, покрывая руку распущенными длинными волосами. Кончиком тонкого пальца она проводила по его груди, вырисовывая неведомые узоры и заставляя периодически прикрывать глаза от легчайшего удовольствия.
– Почему ты не спишь? – шепотом он задал этот вопрос, не открывая глаз и коснувшись губами ее макушки.
Лизавета лишь вздохнула и провела кончиком носа по его груди. Они не должны были быть сейчас в одной постели – она была в этом уверена. Нечто подобное девушка уже испытывала – это было чувство какой-то «неправильности», и впервые оно появилось после их близости в санатории. Тогда-то казалось, что это была какая-то временная слабость. Но в этот раз, несколько часов назад… она ведь сама попросила его остаться. Он ничего не понимал, не понимал, почему она решила вдруг уволиться, никому ничего не объяснив толком, не понимал причины этих очевидных метаний. Она видела его непонимание, и ей отчасти было его даже жаль.
Но не из жалости она попросила его остаться.
Убрав руку, девушка села на постели и сгорбилась. Весь ее внешний вид выдавал внутреннее напряжение, с которым она усиленно боролась. Витя видел это – и молчал. Молчал в ожидании того, что рано или поздно она заговорит сама.
Голову словно сковало железным обручем, и Лизавета прижалась виском к стене, у которой и стоял разложенный диван, и на несколько мгновений прикрыла глаза. Витина близость по отношению к ней заставляла все внутри переворачиваться и трепетать, и Черкасова чувствовала неправильность этого.
Казалось, она сходила с ума от уже забытых чувств.
– Все это неправильно, – хрипло она проговорила эти слова, открыв глаза и посмотрев куда-то в не зашторенное окно, на ночное небо. Витя сел рядом с ней, но она, казалось, словно и не заметила этого.
– Если хочешь, я могу уйти.
На мгновение девушка посмотрела в сверкавшие в полумраке синие глаза. Всего мгновение, но этого хватило понять ему, что его ухода она боялась сейчас, должно быть, больше всего на свете.
– Дело не в этом. Дело в том, что, по всей возможной логике я должна, обязана просто тебя ненавидеть. Но все совсем по-другому… знаешь, тогда, в Горьком, когда ты приехал… я впервые по-настоящему тебя испугалась. Меня трясло от страха, и я не могла думать ни о чем, кроме как о том, как бы выгнать тебя. Вот и наговорила… – не отрывая головы от стены, девушка взглянула на молодого человека, и тот не отвел взгляда собственного, – но не было ни дня, когда я бы искренне ненавидела тебя.
Тихий голос дрогнул, и Витя осторожно, но уверенно потянул девушку за руку, взяв ее за тонкое запястье. Она прильнула к нему и прикрыла глаза, когда почувствовала его губы на своем обнаженном плече. Ни слова не сказал он, лаская ее и словно пытаясь успокоить. Но старания его были напрасны: прижавшись к молодому человеку вплотную, Лизавета распахнула глаза и, прижавшись губами к его уху, заговорила прежде, чем его руки двинулись по ее телу ниже.
– Ты понимаешь, что я ничего не смогу тебе дать? Ни-че-го.
Шепот ее – преисполненный слезами и отчаянием – заставил его болезненно зажмуриться и качнуть головой. Ему невероятно больно было слышать эти слова, но еще больнее было осознавать, что всему виной был он сам.
Он не видел, как в немом отчаянии боролась девушка с собственными слезами, неотрывно глядя куда-то сквозь стену.
– Я просто хочу, чтобы ты был счастлив.
Каждым своим словом она словно пытала его. Он слышал, как она тихонько, украдкой всхлипнула, и тут же оторвал ее от себя, а затем прижался лбом к ее лбу. Серые глаза блестели от горькой влаги, и он смотрел в них, не шевелясь.
– А ты-то понимаешь, что я не смогу быть счастлив без тебя?
Она качнула неопределенно головой, и отстранилась было от него, но он не позволил сделать этого, крепче обняв и словно заковав хрупкие плечи в тиски. Пододеяльник сполз вниз и едва прикрывал ее тело, которое так хотелось целовать…
– Ты сейчас так говоришь. Пройдет год-два-три, и что? Хочешь сказать, что тебе не надоест все это? Не надоедят дни, каждый из которых может быть последним, не надоедят вечные таблетки и обследования? Семью захочешь – а не получится, прости.
Витя закрыл глаза и покачал головой. Разговор катился в бездну, он понимал это, но подходящих слов не находилось.
– Когда же ты поймешь, наконец, что ни с кем у меня ничего не срасталось? Сколько еще раз я должен это повторить? Это у тебя Артур был постоянным, и…
Она вдруг дернулась в его руках, и распахнула глаза в искреннем недоумении и испуге.
– Откуда ты знаешь?
Он проследил за тем, как дрожащими руками она поправила сползший пододеяльник, закутавшись в него едва ли не по горло.
– Я же говорил тебе про справки.
– Да, но… – голос Лизаветы задрожал, выдавая на гора ее страх, – не настолько же…
– Прости, – Пчёлкин произнес это, отточенным движением пригладив волосы и потерев шею. Но в ответ девушка лишь судорожно и рвано вздохнула.
– Ты… ты можешь считать меня, кем угодно: дешевой шлюхой, продажной тварью… но я хотела таким образом его отблагодарить, что ли, – зябко поежившись, девушка обняла себя за плечи и опустила голову. – А заодно и попробовать начать что-то новое. Мы не так долго были вместе… потому что ничего у нас не получилось. Из-за меня.
Витя осторожно провел пальцами по щеке девушки и, взяв ее за шею, мягко притянул к себе для поцелуя. Ее губы – такие мягкие, такие родные; он готов был целовать эти губы целую вечность, чувствуя, как трепетала Лизавета в его руках. И эта ее реакция была для него дороже, должно быть, всего на свете.
Осторожно, словно стесняясь чего-то, девушка обняла Пчёлкина за плечи и отклонилась назад, увлекая его за собой. И Витя опустил Лизавету на подушку, склонившись над ней и не разрывая поцелуя. Рука его медленно двинулась вниз по телу девушки и рваным движением задрала пододеяльник, все еще прикрывавший ее тело. Лиза разорвала поцелуй и, зажмурившись, горячо выдохнула Пчёлкину куда-то в губы, когда уверенно и настойчиво коснулся он нежной кожи ее бедра.
– Ляг, – шепотом проговорил молодой человек, не убирая руки, и мазнул губами от щеки девушки к виску, – ляг, ляг.
Послушно опустившись на подушку, девушка прикрыла глаза и не раскрыла их, когда Виктор подхватил ее под колени, подтянул к себе и развел ее ноги, одновременно отшвырнув прочь мешавший пододеяльник. И он хотел уже было склониться над ее бедрами, когда цепко она схватила его за плечи и потянула выше, чтобы поцеловать – жарко и искренне.
– Что же ты делаешь? – пробормотал Пчёлкин, разрывая поцелуй и заглядывая в серые глаза, словно силясь получить ответ: безмолвный и абсолютный.
Лизавета не ответила, лишь вновь коснулась губами его губ, а затем провела пальцами по его шее, намеренно задевая плетение горячей золотой цепи. Витя проследил за этими движениями, взял ее тонкое запястье и осторожно, но уверенно завел руку девушки ей же за голову, вновь вынуждая ее лечь и чуть прогнуться ему навстречу. И он уже сделал было движение вперед, будучи готовым войти в нее, но она вдруг дернулась назад – испуганно и резко.
– Витя-Витя… – едва слышно пробормотала она его имя, и даже выставила руку вперед, коснувшись пальцами его груди. – Подожди. Нельзя так…
Он не сразу понял, что именно она имела ввиду, и догадался, лишь когда Лизавета смущенно мазнула взглядом ниже. Пришлось прикрыть глаза и глубоко вздохнуть, успокаивая сбившееся дыхание, а затем перегнуться через кровать и схватить валявшиеся на полу черные брюки, в кармане которых и нашлась еще одна блестящая упаковка. Откинув брюки, он повернулся к девушке, и даже в полумраке сумел разглядеть, как потемневшие от возбуждения серые глаза наполнились успокоением. Тихо шурша простыней, девушка села на постели и, взяв у Пчёлкина упаковку, осторожно вскрыла ее. И ему пришлось до боли стиснуть зубы и плотно закрыть глаза, чтобы подавить рвавшийся из груди стон удовольствия, когда она коснулась своими тонкими пальцами области его паха. Он сам учил ее всему этому, и потому-то ее движения вызывали в нем реакцию, совершенно не походившую на то, что испытывал он с другими девушками. Казалось бы, ничего сверхъестественного она не делала, но движения ее были столь плавными, легкими и… родными, что долго терпеть эти пытки становилось выше его сил. И потому-то он схватил ее за руку вновь, прерывая ласку, и потому поцеловал с таким жаром и желанием, что она даже задохнулась на мгновения. Оставив искусанные губы в покое, молодой человек уверенно скользнул ниже, к шее, ключице и груди, одну руку положив на обнаженную спину девушки, второй схватив ее за затылок и медленно отклоняя назад.
Он вошел в нее резко, резче, чем хотел, и на это его движение она выгнулась и издала стон тонкий и высокий. Эта реакция была ему знакома – всегда она так откликалась на движения, ему в сексе с ней несвойственные.
– Т-ш, тихо, тихо, – он склонился над девушкой и едва слышно прошептал ей слова успокоения, руками проводя от ее груди к бедрам и ягодицам, словно желая успокоить и расслабить. И у него получилось – Витя понял это по глубокому вздоху, что вырвался из груди Лизаветы, когда осторожно он развел ее бедра еще шире и закинул ее ноги себе на поясницу. Закусив губу, девушка схватилась за край подушки столь крепко, что даже в полумраке было видно, как побелели костяшки тонких пальцев. Мазнув губами по нежной коже за ухом, Витя сделал несколько плавных движений, неотрывно глядя прямо в серые глаза, которые она не спешила закрывать. Девушка едва заметно кивнула, и это стало сигналом – Пчёлкин продолжил двигаться, с каждым разом погружаясь в нее все глубже и увереннее. Ноготками Лиза впилась в его спину и закусила губу еще сильнее, но глаз так и не закрывала, словно стремясь сохранить этот зрительный контакт, образовавшийся между ними – такой чувственный и интимный. И это казалось ему невероятно ценным и дорогим; и он прижался лбом к ее лбу, не обращая внимания на упавшую вперед прядь собственных волос, что явно мешала, и коснулся губами ее губ, тем самым заставив ее перестать кусать их. И Лизавета закрыла, наконец, глаза, и провела руками по его спине вверх, и запустила тонкие пальцы в его волосы, отчего он содрогнулся и позволил движениям стать резче и отрывистей. Дрожащей рукой он схватил ее за пальцы, которыми цеплялась она за подушку, и сжал их. Толчки усилились, и тихий стон сорвался с губ девушки; она хотела было оторваться от подушки, чтобы прильнуть к Вите, но он не дал ей сделать этого, вдавив в постель еще сильнее и, возможно, чуть резче, чем следовало бы. Тихо и едва разборчиво произнесла она его имя, и он вновь стиснул зубы, дабы подавить рвавшийся наружу стон удовольствия. Теперь уже он двигался ритмично и жестко, чувствуя ее ответные движения ему навстречу, и по учащавшимся стонам ее понимал, что развязка близка.
Лизавета зажмурилась и провела пальцами свободной руки по груди молодого человека. Внутри все дрожало, налитое свинцом, и от удовольствия хотелось кричать, но она сдерживалась изо всех сил, ограничиваясь лишь стонами, и двигалась навстречу ему все уверенней и четче. Долгожданный, но, тем не менее, внезапный спазм сдавил горло, и девушка вскрикнула, не сдержавшись, и прильнула к Пчёлкину, задрожав от сковывавших волн удовольствия, и мышцами обхватила его, как можно плотнее. Витя из последних сил прошептал ей на ухо что-то успокаивающее и несколько раз толкнулся – совсем резко и сильно – доводя до пика и самого себя. Низко и глухо застонав, молодой человек замер, изливаясь в нее, а затем, глубоко дыша и успокаиваясь, осторожно опустился на Лизавету всем телом и коснулся губами сначала уголка ее рта, а затем, откинув налипшую на ее лицо прядь длинных русых волос, кончика носа.
Черкасова дышала рвано, прерывисто, но улыбка, озарившая ее влажное лицо, вышла столь легкой и спокойной, что не смогла не вызвать у Пчёлкина улыбки ответной. Медленно она провела по его щеке кончиками пальцев и прижалась носом к его губам.
– Какие же мы дураки, да? – она усмехнулась, пусть и не слишком весело, но искренне и проникновенно.
Витя не произнес ни слова, но кивок его и без того послужил прямым ответом. Лежа на Лизавете и одновременно с этим следя, чтобы ей не было слишком дискомфортно, он восстанавливал силы и смотрел в сверкавшие в полумраке комнаты серые глаза, словно стараясь как можно лучше запомнить этот полный удовлетворения и чего-то, отчаянно похожего на счастье, взгляд. Они не спешили разрывать объятий, наслаждаясь этой связью, да и не было в том никакой нужды. Спешить им было некуда.
А в Москву тем временем входили танки…
Комментарий к Драббл, NC-17. Витя/Лиза, 1991-ый год.
Зарисовка считается дополнением к тридцатой главе.
Ровно двадцать пять лет назад в Москве произошла попытка государственного переворота, известная как “августовский путч”.
Двадцать пять лет назад умерла Лиза Черкасова. Ей оставалось жить пять дней.
========== Драббл, G. Витя, Космос, Саша, Фил, Лиза, 1986-ой год. ==========
Комментарий к Драббл, G. Витя, Космос, Саша, Фил, Лиза, 1986-ой год.
Не так давно мне на ask.fm пришёл вопрос, в котором интересовались причиной неприязненного отношения Космоса к Лизе в начале рассказа. Эта причина всегда хранилась у меня в голове, и, увидев вопрос, я решила ответить на него в форме такой вот небольшой и лёгкой зарисовки. Приятного прочтения. И я горячо благодарю каждого, кто до сих пор заглядывает в эту работу и перечитывает её. Самая огромная радость для автора —видеть интерес к своему детищу даже время спустя.
Также спешу сказать вам о довольно кардинальных изменениях: пообщавшись с некоторыми читателями и взвесив все “за” и “против”, я всё же решилась создать группу, в которой буду искренне рада видеть каждого из вас: https://vk.com/jane_lana_doe. Я очень жадна до взаимодействия с вами, поэтому добро пожаловать. В группе будут выкладываться различные медиафайлы, связанные с моими работами, анонсы, а так же некоторые интересности, касающиеся “Живи и помни”. Но по большей части создание группы приурочено к началу публикации ориджинала “Страницы минувшего будущего” https://ficbook.net/readfic/5792790. Те, кто давно наблюдает за моими “творческими изысканиями”, наверное, помнят рассказ “Сценарий не лучших времён” по “Бригаде” и его главную героиню Агату Волкову. С рассказом не срослось, т.к. Агата не подходила под рамки фэндома, потому я подумала, что, если изменить некоторые факты, может выйти самостоятельная работа. Первая глава уже опубликована, и я буду несказанно рада, если кого-то привлечёт мой очередной эксперимент
К началу десятого класса волосы Вити Пчёлкина благополучно доросли до плеч. Правда, в хвост они ещё не собирались, что доставляло определённые неудобства, помимо ставших регулярными выволочек от Анисимовой и Сан Саныча.
– Ну, ты куда с козырей?!
Чертыхнувшись, Витя забрал потрепанного валета и заменил его червонной десяткой. Космос хмыкнул.
– Что, патлы мешают?
– Осади, а? Ходи давай.
Классный час шёл своим чередом – обсудили успеваемость, внешний вид (очередные «пять минут славы для Пчёлы», как называл это Космос), и теперь, когда Марь Васильна благополучно завела еще одну, их уже не касавшуюся, пластинку, можно было и расслабиться. Потому и появились в руках побитые жизнью карты – благо, что от галёрки уже отстали.
Тысяча девятьсот восемьдесят шестой год войдет в историю как год Чернобыля, породившего не только сотни и тысячи сломленных судеб, но и новые витки чёрного юмора. Каждый, кто не зевал на уроках, будет знать этот год.
Для Вити Пчёлкина восемьдесят шестой станет годом, когда началось то, с чем он будет жить всю жизнь.
– На погоны, – две карты небрежно шлёпнулись на край покоцанного стула, вызвав у Холмогорова мину. – Надо было на деньги играть.
– Да пошёл ты, – Космос сгрёб карты в кучку и стал как можно незаметнее формировать колоду. – Насекомое.
В ответ Пчёла лишь усмехнулся и, откинувшись на спинку стула, посмотрел в окно. Последние более или менее теплые солнечные лучи кое-как проникали в класс. Сейчас бы на улицу вместо бездумного просиживания штанов в классе под однотипные нотации Анисимовой!
– Ребята! Это же действительно важно! Юля Остапенко перешла в другую школу, а мы так и не выбрали старосту. Какой класс без старшего, вы сами подумайте…
– Как будто мы на зоне, – беззлобный смешок сорвался с губ сам собой. Витя на самом деле был уверен, что его никто не услышит, но прогадал – сидевшая прямо перед ним девчонка обернулась и недобро сверкнула серыми глазами. В ответ Витя лишь сделал большие глаза, наигранно-удивлённо глянув на одноклассницу, а затем подмигнул ей. В ответ лишь хмыкнули с возмущением и тряхнули длинной пушистой косой.
– Может быть, добровольцы найдутся? – вопрос этот был преисполнен нотками отчаяния, ибо хорошо Мария Васильевна знала свой класс. Витя уже склонился было вправо, чтобы прокомментировать сказанное, но в следующий миг челюсть его отпала.
Космос подорвался на месте.
– Холмогоров, ты что, серьёзно, что ли?
– Вот да! – изумлённый шепот сорвался с губ Вити.
– Абсолютно, – незаметно отмахнувшись от друга, Космос всему своему виду постарался придать максимальную важность, попутно не обращая внимания на полные недоумения взгляды одноклассников.
Финита… ну, полный же финиш! И кто из них ещё насекомое после таких вот заявлений! И ведь молчал же, гад, ни слова не говорил о своей хотелке. Куда ему в старосты, Космосиле этому?!
Шумно выдохнув, Витя глянул на Марь Васильевну и понял, что она тоже не очень-то воодушевилась добровольной кандидатуре. Тщательно пытаясь скрыть растерянность, Анисимова окинула класс взглядом и странно повела руками.
– Хорошо… хорошо, Космос…
– Мария Васильевна, – Витя даже вздрогнул от неожиданности – к этому голосу он до сих пор не привык. Сидевшая перед ним девчонка вскинула вверх левую руку и поднялась на ноги – Пчёлкин едва сдержался, чтобы не окинуть взглядом скрытую форменной юбкой часть девчоночьего тела, – если вы позволите… я бы тоже хотела попробовать.
– Что?! – Холмогоров даже прищурился недобро, подавшись в сторону одноклассницы, и та, обернувшись на мгновения, продолжила:
– Просто… в своем прежнем классе я тоже была старостой.
Витя зевнул и поудобнее развалился на качающемся стуле. До разговора ему было мало дела, скука брала свое. Сидевший на соседнем ряду Саня Белов послал изумленный взгляд, но в ответ получил лишь ленный взмах рукой.
Потом с Космосом поговорит. Успеется.
Вообще, эту новенькую новенькой можно было назвать с огромной оговоркой. В их класс она пришла в конце февраля, вроде как после переезда – уж этого Витя запоминать точно не собирался, – но даже сейчас, когда прошло больше полугода, воспринимать её как-то иначе не получалось. Сейчас только середина сентября, считай, три месяца она в их классе, ведь лето не в счёт.
– А что? Это же здорово, ребята! Проведём голосование и выберем. Так будет честно и интересно! – казалось, ещё немного, и Мария Васильевна в ладоши захлопает от радости. – Садитесь. Значит, сделаем следующим образом: всем выходные на обдумывание, и в понедельник проведём голосование. Все согласны?
Холмогорова можно было прямо сейчас фотографировать для стенгазеты «Колючка» в качестве иллюстрации названия. Хмыкнув, Витя сладко потянулся и ткнул друга под ребро, на что тот лишь дёрнулся раздражённо и закусил губу. Взглядом он буравил опущенные плечи новенькой, и Пчёлкин мог бы даже поклясться в своей уверенности: девчонка чувствовала этот взгляд. По крайней мере то, как напряглась её спина, было очень даже заметно, причём несмотря на синий форменный пиджак.
Не успокоился Холмогоров и после классного часа.
– А может, поговорить с ней? – прищурившись, он выглядывал из кустов сирени, наблюдая за выходившей из школы Черкасовой.
– Что, стрёмно? – и Витя ухмыльнулся, тоже глянув на вышагивавшую по двору одноклассницу.
– Закройся.
– Нет, Кос, а серьёзно, – Валерка поудобнее устроился на стародавних ящиках из-под бутылок и закинул руки за голову, – зачем тебе это? Только хомут на шею.
– Вот ни хрена ж ты не сечёшь, – Космос повернулся к другу и спрятал руки в карманы штанов. – Староста – это человек приближённый. Юльку вспомни…
– Да-а, Юлька классная, – протянул Пчёлкин, перед глазами которого тут же встала точёная фигурка Остапенко. Из всего класса бюстом она обзавелась раньше всех, уж в этом уверенность была стопроцентная. И ножки, какие шикарные это были ножки! А новенькая?
На Витю одновременно уставились три пары глаз.
– Вот вшивый всё о бане, – Холмогоров сделал большие глаза и продолжил, – Я говорю: быть старостой выгодно! Ходи себе с журналом, велика обязанность! Зато всегда перед глазами и у учителей, и у завуча, и даже у Саныча.
– Ну, не знаю, – Валера пожал плечами, не меняя положения. – Мне бы лень было.
До того сохранявший молчание Саша подался чуть вперёд со своего ящика и хрустнул пальцами.
– Да правильно ты, Кос, рассуждаешь, только… только ты не обижайся. Просто мне кажется, что… ну, не потянешь ты.
– Да с чего бы?!
– Не обижайся, говорю. Ты же сам себя знаешь, а старостой быть – это всё же ещё и ответственность, как ни крути. Не в одном журнале дело, сам ведь знаешь.
Космос напряжённо засопел, но парировать не стал. Витя даже изумился немного, уже приготовившись к жаркой дискуссии, и шумно выдохнул.
– Короче, – Космос исподлобья оглядел друзей и решил больше не тянуть кота за причинное место, – голосование послезавтра. Я на вас рассчитываю?
Белов пожал плечами.
– Конечно.
– Кос, если бы я только с вами учился, ты же знаешь, – Валера приложил ладонь к груди и виновато глянул на друга.
И только Витя ограничился молчаливым кивком. Впрочем, и того с лихвой хватило.
– Отлично. Мы не голосуем, и два голоса у меня уже есть. Ещё Маринку попрошу, она девчонок подговорит…
Дурдом! Склонив голову набок, Пчёлкин безмолвно наблюдал за загибавшим пальцы товарищем и даже не знал, как бы проиллюстрировать сей порыв энтузиазма. Космос всегда был упёртым бараном – это не новость. Но чтобы его вдруг в старосты потянуло, да ещё и с таким рвением! У новенькой в классе особых друзей ещё не появилось, так что все шансы на победу у Холмогорова имелись.
А новенькая… а что, собственно, новенькая?
Она была… странной какой-то, что ли. У Пчёлкина даже слова подходящего для неё не находилось, о чём тут ещё рассуждать можно было? Ходила вся себе на уме, а сама ни черта из себя выдающегося не представляла. Грудь маленькая, плечи опущены постоянно. Глаза серые.
Длинные волосы, едва различимые веснушки…
Пришлось даже головой тряхнуть как следует, чтобы странные мысли поскорее выветрились.
С чего бы ему вдруг так запоминать её внешность? Было бы там вообще, что помнить.
– Ну, что? – хлопок в ладоши заставил вздрогнуть – это Белов обращался сразу ко всем, поднимаясь с насиженного места. – На смотровую?
– Нет, ребят, я пас, – Валера вздохнул, тоже принимая вертикальное положение, и на недоумённые взгляды лишь пожал плечами, – у меня тренировка завтра, выспаться надо.
Зевок получился страшным и неконтролируемым.
– А спортсмены умирают молодыми.
– Да ну тебя.
– Я сегодня тоже, пожалуй, воздержусь, – Космос придал своему виду максимальную важность и даже грудь вперёд выкатил – ну чисто Ленин перед большевиками! – Буду голоса завоёвывать.
Ответом послужили синхронно возведённые к серому небу глаза.
***
Пыль летела знатными клубами, и постоянно хотелось чихать. Выбивать ковёр Вите не очень-то нравилось, но, если просила мама, он никогда не смел перечить. Вот и сейчас, со всей силы орудуя выбивалкой, он то и дело жмурился и отворачивался, но халтурить даже не думал.
Кстати, о думах.
Пчёлкин никогда не радел за честность, но отчего-то именно сейчас это непривычное ощущение кололо где-то под ребром. Косматый голосов наберёт – это уж точно не новость. Небось до сих пор сидел перед телефоном и крутил диск. Именно это и не давало покоя, и Витя помимо воли начинал рассуждать.
Кто будет заведовать классным журналом и ходить на ковёр к Санычу, волновало его в самой наименьшей степени. Покоя никак не давало другое: только-только пошли на лад дела с торговлей всякой мелочью типа жвачек и аудиокассет, появились какие-то перспективы. Космос разрывался сейчас меж двух огней, сам того наверняка не понимая. Староста класса, на переменах толкающий ширпотреб – где это вообще видано? А ну как он вообще соскочить решит? Витя отговаривать, разумеется, не будет, но…
Не по-пацански это как-то выйдет.
В очередной раз чихнув, Витя шлёпнул выбивалкой по ворсу. И чего этой Юльке переводиться вздумалось? Подумаешь, школу она нашла с уклоном в иностранный, велика нужда! Полиглот какой выискался! Проблем только подкинула, стерва.
– Что, Пчёлка, трудишься?
Насмешливый голос заставил на пару мгновений оторваться от своего занятия и тряхнуть волосами.
– А ты что не у телефона?
Космос махнул рукой раздосадовано и опёрся плечом об один из столбиков, на котором и висел многострадальный ковёр. Даже проверить на наличие грязи и ржавчины забыл, вызвав этим у Пчёлкина ухмылку.
– Надька отобрала. Гадюка.
– Зато симпатичная.
Холмогоров поморщился.
– Тебе совсем штаны жмут, да?
– Какие у тебя дела с накруткой голосов, умник?
– Ну, – Космос начал загибать пальцы, прикидывая, – Маринке я дозвонился, она сказала, что Карпенко, Сутягину, Малыгину и Сафронова вообще без проблем уговорит. Плюс она сама, плюс вы двое… пока семь выходит.
Витя усмехнулся и продолжил своё занятие. Космос тут же отскочил от столбика, закашлявшись от попавшей прямо в нос пыли.
– Что-то негусто, должен заметить.
– У меня ещё достаточно времени. Главное, чтобы Надька до вечера у трубки не засела.
Майка уже прилипла к груди, а лоб покрылся капельками пота. Резко выдохнув, Витя сбавил темп и обернулся.
– Слушай, поговорить надо. Я с Вазгеном вчера встречался, он обещал нас с человеком одним свести, Парамон вроде, из более старших. Обрисовал мне всё ну очень красиво. Другой ассортимент, другие цены, туда-сюда, клиентура не только школьная. Ты как?
Холмогоров даже в лице переменился моментально – столь азартно заблестели глаза и весь вид стал каким-то воодушевлённым.
– Как-как. Положительно, конечно!
Последний раз шлёпнув по ковру, Пчёлкин окинул плод своих стараний критическим взглядом и, кинув выбивалку на асфальт, кивнул товарищу:
– Помоги.
Вдвоём они скатали ковёр в рулон, и, взвалив его на плечи, потопали в сторону подъезда, чуть не забыв при этом саму выбивалку. Теперь можно было забыть про это не самое увлекательное занятие на месяц так точно, что не могло не согревать ленивую сторону Витиного характера.
Подъезд обдал прохладой, полумраком и запахом чьих-то не самых, должно быть, вкусных щей. Космос тут же закашлялся.
– Прямо как Надька готовила. И жрать охота, как назло.
– Мама борщ варит, не скули, накормит.
Нет, ну в самом-то деле, ерунда на постном масле выходила! И на рынке ему повышение подавай, и в старосты его избирай. На двух стульях усидеть пытался Косматый, а так ведь не бывает. Тут или школьным делам себя посвящай, или рыночным, альтернативы не было. Как вот только объяснить это можно было? Кос ведь упрямый, если захотел чего-то, по головам пойдёт, а своего добьётся.
Пожалуй, впервые это не давало Вите покоя. А ведь совсем недавно было абсолютно параллельно.
Ковёр они закинули в родительскую спальню, и, еле-еле переводя дух, буквально ввалились в коридор, в котором вовсю вкусно пахло свежим борщом. Оба съехали по стенке вниз и шумно выдохнули, переводя дух.
– О. Я сейчас от вас ещё Борьке Калинину позвоню, точно.
Глаза закатились сами собой и наткнулись на старенький аппарат, стоявший на специально сколоченной для него отцом тумбочке. Потянувшись, Витя провёл рукой по стене и едва не застрял в щели между ней и самодельным предметом мебели.
– Делай, чего хочешь, полоумный.
Из кухни выглянула, вытирая руки вафельным полотенцем, Валентина Степановна.
– Ой, Космос, здравствуй. Управились? Пойдёмте, я вас кормить буду.
– Здрасьте, тёть Валь, – Кос подорвался и в два шага сократил расстояние между собой и телефоном. – Можно, я позвоню только от вас?
– Ну, конечно, можно. А потом бегом мыть руки, а то остынет.
Витя прикрыл глаза и вытер краем майки вспотевший лоб. Космоса бы упорство, да в нужные цели, они бы уже давным-давно не только с Парамоном знались, а и с, вероятно, ещё более серьёзными людьми. А ему, ишь ты, журнал классный подавай!
– Пчёл, чего это такое?
Нехотя пришлось разлепить глаза. Космос стоял у телефона, держа трубку наперевес и недоумённо на неё глядя. Со вздохом поднявшись на ноги, Витя отобрал трубку и приложил её к уху. Пару мгновений помолчал, затем хмыкнул и дёрнул плечом. Перевернул сам аппарат и даже потряс его.
– Да хер его знает… может, опять барахлит, ему лет-то сколько?
Холмогоров выругался сквозь плотно сжатые зубы – так, чтобы Валентина Степановна ненароком не услышала, – на что Витя лишь усмехнулся и ткнул друга локтем под ребро.
– Ладно тебе, времени полно ещё, дозвонишься. Есть же у твоей Надьки другие дела. Журнальчики там, причипуриться… пойдём.
