Текст книги "Может когда-то она и была Лолитой, но не теперь (СИ)"
Автор книги: I dream of drums
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 25 страниц)
– Брат, – Джаред хлопает меня по плечу. Я поворачиваю голову и он пугается. Конечно, я не так часто плачу. – Он же не умрёт? Джаред, он не умрёт? – задыхаюсь. – Нет! Брат. Нет, что ты! Мама успела привезти его. С О Ти всё будет в порядке! – обнимает меня.
Орландо переводят из реанимации в реабилитационную палату, сейчас его жизни ничего не угрожает. Он всё ещё спит, трубка торчащая изо рта, подключённая к аппарату всё ещё помогает ему дышать. Он такой маленький. Мой мальчик. Как я мог так поступить с тобой? Шесть часов я не отхожу от него, все шесть часов пока он спит. Я даже не знаю, что ты любишь, чего не любишь. Что нравится, а что нет. На что у тебя, черт возьми, аллергия! Худшего отца чем я и придумать нельзя. Даже мой отец был лучше. Он хоть интересовался нами. Первое время…
– Прости меня, сынок. Прости, умоляю, – утыкаюсь лбом в маленькую ладошку. Она такая тёплая. Его кожа пахнет, как и моя. Он пахнет мной. Сын своего отца. Улыбаюсь. – Я сделаю всё. Теперь я сделаю всё, чтобы заслужить твою любовь, сынок. Хотя, ты меня и так любишь. Я вижу по твоим глазам, и как ты произносишь радостное «папа», когда видишь меня. А ещё ты постоянно заходишь в студию, смотришь. А я, как полный урод, делаю вид, что не замечаю тебя, каждую секунду желаю, чтобы ты ушёл. Но ты стоишь, пока я не рявкну, пока не выгоню… – он не даёт мне договорить. Начинает громко хрипеть, кашлять. – Орландо! Что с тобой? Что с тобой, сын? – я оцепенел, смотрю на дёргающёёся тельце. Что же ты стоишь, идиот? – Мисс! Миссис! Эй! Кто-нибудь! – зову медсестёр. Одна из них подходит ко мне. – Мой сын, он задыхается. Там в палате! – меня трясёт. Она вбегает, подходит к нему, что-то быстро делает. – Что с ним? Мисс, что с ним? – истерю. – Успокойтесь! – рявкает она. Я затыкаюсь и слышу громкий плач. – С ним всё в порядке? – Да! – Почему он задыхался? – Ему мешала трубка. Он смог дышать сам, без неё, – улыбается она и отступает. Я бросаюсь к кровати. О Ти трясёт губами, из его глаз катятся огромные слёзы. – Па-па, па-па, па-па, – чуть слышно хрипит он. – Тише, мой маленький, отдыхай, – крепко обнимаю его. Он плачет ещё минут десять, пока мама не приносит ему его, (как оказалось), любимые игрушки. Это какая-то сломанная улитка, английский красный автобус и маленький медвежонок. Этого медвежонка я купил для Холи в Бремене, когда мы ездили в Германию. Он совсем маленький, размером с ладонь. Я помню, она везде таскала его с собой в нагрудном кармане. Понятия не имею, как он мог остаться. Я сжёг все её вещи, до единой. Но раз ему нравится, то я не отберу. Теперь всё только для него. Для моего сына. Смысла моей жизни.
Теперь мамина помощь мне не требуется. Она всему меня научила, и я со спокойной душой перевёз её обратно, к ней домой. Орландо всегда со мной. Двадцать четыре часа в сутки. На репетициях, он сидит с Джейми в аппаратной, или играет с Шейлой. А порой сидит у меня на коленях, и я учу его игре на барабанах. Конечно, он ещё слишком маленький и ничего не запоминает, но я заметил, что гитара нравится ему больше. Мы с ним очень похожи. Одинаковые движения, стрижки и я стараюсь одевать его так же, как и одеваюсь сам. А ещё он очень похож на Холи. У него такой же пронзительный взгляд, такие же цепкие пальцы, и он так же сильно, как и она любит меня. И я люблю его. Её уход стоил этого.
– Бакс! – маленький пальчик тычет в окно. Через дорогу ярко-зелёная вывеска Старбакса. Он обожает их мороженое. – Нет, О Ти! Ты только переболел, – убираю его ручку от окна. – Папа, Бакс! – требует он, насупливает брови и сверлит меня сердитым взглядом. – Чёрт! – шиплю я. – Чёрт! – повторяет он. – О Ти! – раскрываю глаза. – Больше не повторяй! Бабушка меня убьёт, – смеюсь. Он смеётся в ответ. – Хорошо. Но только из-за твоего третьего дня рождения! – я не могу отказать этому мальчишке. Крепко сжимаю его ладошку, мы быстро перебегаем улицу Эвклида. К счастью народу не так много. В Пасадене все слишком спокойно, чтобы создавать толкучку в кофейне. Но те, кто узнают меня, не оставляют в покое, и щелчки камер, оглушают нас.
Я покупаю всё, что нужно и мы возвращаемся на другую сторону улицы. Устраиваемся на скамейке недалеко от парковки. Я пью кофе, периодически наблюдаю за тем, как Орландо вымазывается фисташковым мороженым. Быстро фотографирую нас и выкладываю в Твиттер.
– Папа! – дёргает меня Орландо за рукав куртки. – Сейчас, сынок! – дурацкий айфон зависает. – Папа, тётя плачет! – снова дёргает меня за рукав. Оборачиваюсь. Сердце перестаёт биться. На другом конце скамейки, заливаясь слезами, сидит рыжая. О, Господи! Холи! За три года совсем не изменилась… Меня трясёт. Холи смотрит на нас. То на меня, то на Орландо. Грудь судорожно сжимается и разжимается от рыданий. – Она хочет мороженого? Зачем она плачет? – испуганно смотрит на меня сын. С трудом проглатываю комок, застрявший в горле, поднимаю сына на руки. С отвращением смотрю на рыжую. – Тётя потеряла самое дорогое, что у неё было!
====== Часть 77. Ежевика ======
Просто пришла и села рядом. Просто пришла и села. Она следила за нами? Или случайно наткнулась, разгуливая со своим мужем по Городу Роз? Она впервые увидела своего сына, впервые увидела меня за эти три года… Эти её дрожащие губы выбели меня из колеи. Все мои планы, мысли и наконец, обретённое спокойствие летят к чертям. Я сам не свой.
Сижу на кухне. Помогаю Орландо обвести его маленькую ручку. Пью кофе, незаметно подливаю в кофе виски. Орландо что-то бормочет себе под нос.
– Твоя мама вернулась, – тихонько проговариваю. – Мама? – поднимает сын голову. – Мама, – киваю. – Бабуля? – не отрываясь от рисунка, спрашивает он. – Нет, сынок. Мама. Настоящая. Я рад, что ты сейчас плохо меня понимаешь, – киваю. Вздрагиваю от пришедшего письма на мою почту.
«Здравствуй. Я дико соскучилась. Я не прошу простить меня или принять обратно. И я не претендую на твоё внимание. Я прошу тебя разрешить мне общаться с сыном. С моим сыном. Я приеду, я хочу подарить ему подарок. Спасибо», – дочитываю.
Что? Да как у тебя ещё наглости хватило? Я убью тебя, клянусь, убью, если ты подойдёшь к О Ти.
– Джуни! – входит Джаред. – Дядя Джей! – несётся сын к Джареду. Фух! Слава Богу, Джаред приехал, побудет с Орландо.
«Прежде чем ты встретишься с О Ти, нам нужно поговорить. Жди меня там же, в Пасадене, на той же самой скамье», – быстро печатаю ответ на письмо.
«Хорошо. Я буду там через десять минут», – ответ не заставляет себя ждать.
– Брат, посиди с О Ти. Мне срочно нужно в Пасадену. Буквально на час. Дела возникли, – прошу его. – Эмм, ну хорошо, – соглашается он. – Иди ко мне, – поднимаю Орландо на руки. – Обними папу! – Сильно-сильно? Как люблю? – хлопает густющими ресницами. Я смеюсь. Всегда говорю ему «Обними сильно. Так сильно, как любишь». Если честно, сомневаюсь, что он знает, что такое любовь, вряд ли осознаёт. Но обнимает крепко. – Эй, я люблю тебя! – смотрю в его глаза. – Люблю тебя, – кивает Орландо и срывается с моих рук, что-то быстро лопочет Джареду, а тот в свою очередь делает вид, что разбирает каждое его слово. – О Ти! Ты задушишь её! – Джаред отбирает у малыша кошку. Вернее котёнка, которого мама с Орландо притащили с очередной прогулки. Мы отмыли её, сделали все прививки и теперь в нашем доме живет маленькая рыжая кошечка, пушисты комок. – Я поехал, скоро буду. И, эй, Джей, если мультики, то недолго! – я строгий папа. – Нам будет так весело, что он не вспомнит про мультики, – подмигивает Джаред. – Орландо! Не целуй её! – отпихивает он кошечку.
Еду по дороге в Пасадену со счастливейшей улыбкой на лице. О Ти моя отдушина. Но, хватит на этом! Я еду на встречу с этой женщиной. С той, которая бросила нас, которая отказалась от нас! Сука! Я тебе всё выскажу! Запрещу приближаться к моему сыну.
Сижу в машине, жду её. Как будет круто, она подойдёт, а я специально буду медлить прежде чем выйду из машины. Пускай ждёт!
В итоге жду я. Почти два часа. Эта сука так и не появилась здесь. Я чертовски зол. Невероятно зол. Въезжаю во двор. У порога меня встречает мама. Она напугана, растерянна.
– Что-то случилось с Орландо? – меня трясёт. – Почему здесь ты, а не Джаред? – С Орландо всё в порядке. У Джареда возникли дела, проходи, – зовёт в дом. У двери стоит огромный пакет с игрушками, вещами. – Мама, мы его балуем. Вот увидишь, он вырастит и выгонит меня из собственного дома! – смеюсь. – Он заслуживает этих подарков. У него же недавно был день рождения. Хочешь, кофе? Чаю? Виски? – неожиданно спрашивает она. – Эмм, нет, – качаю головой. – Выпью сока. – Папа! – несётся через столовую Орландо. – Осторожно! Ты упадёшь, – ловлю его, целую в макушку. – Папа! Папа, пойдём! Я тебе кое-что покажу! Там мама! – тычет пальчиком куда-то вглубь дома. – Что? – отпускаю сына с рук. – Кто там? – смотрю на Констанс. Она виновато улыбается. – Холи. Она принесла подарки, она хочет общаться с сыном. Я не могла выгнать её. – А я смогу! – киваю, быстро прохожу по дому, она стоит у студии, робко смотрит на меня. – Привет, – улыбается. – Ты не здесь должна была меня ждать! – Я представляла, что ты мне скажешь. Поэтому сразу поехала сюда. Прости, что схитрила… – А ну-ка, пойдём, – хватаю её за ладонь, тащу за собой. – Уходи, – выталкиваю её из дома. – Шеннон, пожалуйста, нет! Умоляю, не выгоняй меня. Я совершила ошибку, самую большую в жизни, – она рыдает, вцепившись ладонями мне в рубашку. – Поздно ты осознала, – отпихиваю её, захлопываю дверь. Оборачиваюсь, Орландо всё видел. – Мама, забери О Ти! – рявкаю. Констанс быстро выходит из кухни, хватает на руки Орландо, поднимается наверх.
Холи плачет за дверью. Громко. Не хватало ещё чтобы соседи услышали, или того хуже – папарацци. Открываю дверь, она сидит у самого порога, присаживаюсь на корточки перед ней, сильно сжимаю плечо. – Заткнись! Закрой рот, пока тебя не услышали! – шиплю. Она поднимает на меня глаза, встаёт на колени. О! Ну только этого мне ещё не хватало!
– Умоляю, Шеннон! Умоляю, разреши нам общаться! Он же мой сын! Мой сыночек, – содрогается от рыданий. – Он не твой сын. Он мой. Только мой! Ты нас бросила! Ты наплевала! – Нет! Шеннон, я просто не могла оставаться с вами. Я была в маниакальной депрессии. Эти три года я лечилась у психиатра… – Мне наплевать, что ты делала! Я не хочу слушать! Ты не приблизишься к моему сыну. Я хочу убить тебя! Понимаешь, хочу просто застрелить тебя! Не смей попадаться нам на глаза! – шиплю. – Нет! Пожалуйста, нет! Я люблю вас! Я хочу общаться с сыном. Я следила за вами всё это время, но мне нельзя было приближаться к вам! – утирает слёзы. – И вообще ты не имеешь права запрещать мне… – Что? – свожу брови. Крышу срывает. – Да как у тебя ещё совести хватает? – ору, с силой отталкиваю её. Она не удерживается и падает со ступеней. НАПЛЕВАТЬ!
Выбрасываю пакеты с её подарками на улицу. Хватаю газету, которая осталась на крыльце ещё с утра, выуживаю из кармана зажигалку, поджигаю бумагу и бросаю на пакеты с подарками, в секунду пламя, с чёрным дымом уверенно поднимается вверх.
– Шеннон, нет! Это для Орландо, – навзрыд плачет она. Подлетаю к ней, хватаю за волосы, ставлю на ноги, она замирает. Правой ладонью зажимаю её горло. – Все это время я и с тобой мечтал это сделать! – указываю на костёр. – Я сжёг бы тебя! Сжёг, ведьма! А сейчас ты здесь, и я тебя даже ударить не могу. Не могу! – ору. Чувствую, как она тяжело сглатывает, и от её горячих слёз намокает и моя рука. – Эй! Эй! Эй! – подбегает Джаред. – Всё, Шеннон, остынь! – убирает мою руку от её шеи. Закрывает её собой. – Увези её! – рычу. – Увези её отсюда! Быстрее! Оставь её одну в машине, и спусти её с холмов, с самого высокого утёса, чтобы она сдохла ко всем чертям! – бросаю. Захожу в дом. Сразу в студию, надеваю наушники, что-то тяжёлое. Со всей силы луплю по барабанам. Но не помогает. Захватив нож с кухни, спускаюсь в спортзал. Крепко зажимаю рукоятку в руке, и через минуту от груши остаётся лишь истыканное ножом жалкое резиновое покрытие. А на полу целая гора песка. И я плюхаюсь в эту гору.
Она посмела придти сюда, назваться его матерью, принести подарки. А потерянных три года вернуть не хочешь?
Как ты смогла? Как? Сказала, что любит. И, чёрт возьми, я тоже люблю! До сих пор!
Она неустанно пытается прорваться к нам. К Джею, который, почему-то защищает её, к маме, которая ходит с ней по магазинам… Я один здесь кремень! Я один не подпускаю её к нам с сыном. Проходит почти двадцать дней, и я ничего от неё не слышу. Как раз эти дни мы усиленно репетируем и большую часть времени О Ти проводит у бабушки. Когда Джаред объявляет трехдневные выходные, Томо громко восклицает на языке, которого я, конечно же, не знаю.
Подъезжаю к маминому дому. Машина рыжей стоит у ворот.
ОНА С МОИМ СЫНОМ СЕЙЧАС!!!
Лечу в дом. Мама, верни его в мои руки!!!
– Где он? – рычу. – Шеннон, ты должен понять! – Не должен. Я ничего не должен мама! – Сынок, Орландо нужна мать! Он не может называть мамой меня или очередную из твоих шлюх. – Холи была очередной шлюхой! – рявкаю. – Да… – скептик. – Именно поэтому ты обручился с ней и с нетерпением ждал своего сына! – Я был глупым… – Однако ты любил её. Вы родили сына. – Родили, и она свалила обратно. К своему дорогому муженьку. – Сынок, я не прошу тебя простить её, дать ей шанс. Просто позволь ей общаться с сыном. – Общаться с сыном? Мама, она называет его «Орли»! – морщусь. – А я тебя называю «Шенни». Потому что до смерти люблю тебя. И она до смерти любит своего сына. Вашего сына. – Мама! Я даже слышать ничего не хочу. Эта женщина умерла для меня. – Эта женщина жива, и она любит своего сына, – входит в дом Холи. У неё на руках мой сын. Забираю Орландо себе. – Мама, ты чувствуешь этот холод? Будто сам мертвец здесь. – Шеннон! – восклицает мама. – Всё нормально, мам. Я побуду на улице, – Холи выходит на задний двор. – Она называет тебя мамой? – морщусь. – Предатель! – смотрю на маму. – Пойдём, сынок. Эти женщины нам не подруги…
Все и каждый уговаривают меня простить рыжую. Нэтали делает это со слезами и мольбой.
– Шеннон, я не оправдываю её, она поступила плохо, и это факт. – Всего лишь плохо? Она поступила чудовищно, Нэт! – раскрываю глаза. – Давай закроем тему. Ты приехала к внуку, а не оправдывать свою дочь. Так что не занимай мои уши, – улыбаюсь. – Ты ещё любишь её, да? – пронзает Нэтали меня взглядом. И зелёные глаза Орландо впиваются в меня. Они оба ждут от меня ответа. – О! Всё! Это запрещённый вопрос! – закрываю тему. – Я поняла, – улыбается Нэтали. – Мы пойдём гулять. – Да! Папа, мы пойдём. Можно? – О Ти натягивает на свои плечики кофточку. – Я с вами! – улыбаюсь. Не хватало ещё чтобы Нэтали маякнула Холи, что Орландо без своего папочки. Чёрта-с два.
Хайкинг на холмах, это любимое занятие Джареда. Не моё, но я стойко выношу пока мой малыш набегается. Мы уже возвращаемся домой, Нэтали беседует с Орландо, рассказывает про птичек. Я в умиротворении, держу сына за руку, слышу какие-то его вопросы. Я счастливый отец. У меня самый лучший сын в мире! Но моё спокойствии нарушает возня. Ничего не могу понять.
– Мама! – восклицает О Ти и несется вперёд по улице. – Орландо… – я хотел закричать, но получилось совсем тихо.
Рыжая падает на колени, и со всем вселенским счастьем принимает сына в свои объятия. Вот такая должна быть семья. Где есть я, мой ребёнок, моя жена. А не так как у нас… Всё через задницу…
– Здравствуй, – кивает рыжая, когда мы пересекаемся с ней. – Ага, – бросаю, поднимаю Орландо на руки. – Папа, смотри, что мне дала мама, – протягивает мне коробку с ежевикой. – Отлично, – киваю я. – Мама, наверняка, не знала, что у тебя на неё аллергия, – бормочу. Конечно же, у него нет аллергии, но я мечтаю сделать ей больно. – У него нет аллергии, Шеннон! – улыбается Нэтали. – Папа, нет аллергии. Я люблю ежевику, – меня сдаёт ещё и сын. – Ты свободна. Спасибо за ягоду! – поворачиваю голову на рыжую. У неё красные глаза. – Держи, идите в дом, – отдаю О Ти Нэтали. – Пока, мамочка! – машет Орландо ей рукой. – Шеннон, пожалуйста! – плачет рыжая. – Попрощайся с ребёнком! – рычу. – Пока мой родной. До встречи, – она быстро целует его в щёку. Они уходят. Закуриваю. – Что в словах «не приближайся к моему сыну» ты не поняла? – поворачиваюсь к ней. – Шеннон, пожалуйста! Я прошу тебя, умоляю, разреши мне проводить с ним время! – крепко сжимает мою ладонь. – Я сделала ошибку, я осознала. Выслушай меня! Я была больна. Я вылечилась. Я все эти годы наблюдала за вами. Я люблю вас, Шеннон, очень люблю. Мне нет прощения, только позволь мне общаться с ним, – утирает рукавом кофты слёзы.
Я так редко видел, как она плачет. Почти не видел. И у меня сердце разрывается. Я хочу, чтобы мой сын был счастлив, а я вижу, каким счастливым делают его встречи с ней.
– Ты клялась мне, клялась, лёжа в нашей постели, что никогда не вернёшься к Граффаду, а сама разгуливала с ним по Дублину! – рявкаю. – Ты видел эти фото? – улыбается она. – Что? Ты улыбаешься? Может, ты не до конца вылечилась? – морщусь. – Шеннон, я перевела дело о разводе в Дублин, потому что большую часть этих трёх лет я провела там. И эти фото были сделаны у здания суда. Это было последние заседание. Мы развелись в тот день, – она крепко обнимает меня.
Я в ступоре. Но почему-то мне легче от того, что она в разводе. Чуть наклоняю голову. Носом утыкаюсь в её волосы. Тихонько втягиваю их аромат. Тело покрывают мурашки. О, Господи… Я напрасно убеждал себя в том, что ненавижу этот аромат. Я схожу от него с ума… – Обними меня, пожалуйста, обними! – шепчет мне в грудь. Возвращаюсь в реальность.
Оказывается она обнимает меня.
– Значит так! – отталкиваю её от себя, она нехотя отпускает меня. – Прости! – опускает глаза. – Начнём с трёх часов, – смотрю на неё. – С трёх часов? Ты о чём? – сводит брови. – Ты можешь видеться с ним не больше трёх часов в неделю, – объясняю. – Всего три? – в глазах ужас. – Шеннон, пожалуйста! – Так, всё! Уезжай! – тычу пальцем на её машину. – Нет, нет, нет. Прости. Три так три, – кивает. – И ты должна будешь привезти мне его по первому требованию. Ты всегда должна быть на связи. И выкинь из головы любую идиотскую мысль. Мне не составит труда лишить тебя родительских прав, – обвожу улицу взглядом. – Родительских прав? – раскрывает глаза. – Я имею их? – Да. Он наш общий с тобой сын. Во всех документах. Я думал, что ты вернёшься, идиот… – опускаю голову. – О, Господи! – снова плачет она. – Ты не идиот! Любимый мой! Ты не идиот! – снова бросается ко мне на шею, целует всё моё лицо. Я разрыдаюсь. Сейчас расплачусь, как сопливая девчонка. – Всё. Уезжай, – отрываю её от себя. Она кивает, вытирает лицо, открывает дверь своей машины. – Эй, Хол, – окликаю её. – Да? – в глазах океан разливающейся надежды. – Я не простил тебя, – качаю головой захожу в дом. Слышу, что она уезжает.
ЧЁРТОВА ДЕВКА!!! Агония… Моя дорогая агония…
– Папа! Папа! Пойдём! – О Ти хватает меня за руку. Ведёт в кухню. – Это тебе, это мне, а это бабуле, – он поделил на троих всю ежевику. Конечно, мне и Нэтали досталось лишь по паре штук. – Ешь сам, – улыбаюсь. – Нет. Мама, сказала, что ягодки нам, а не мне одному, – деловито выдаёт он. Нэтали смеётся.
Ох, Холи, Холи… Тебе придётся перевернуть мир, если ты хочешь заслужить прощение…
====== Часть 78. Падшая... ======
После долгой, тяжёлой ночи в студии приезжаю за Орландо, сегодня он ночевал у мамы. Наверняка, рыжая уже тут как тут.
Вхожу в дом. Тишина. Из гостиной раздаётся смех. Обуваю саморазлагающиеся тапки, ставлю на подоконник цветущую герань. Тихонько прохожу вглубь дома.
Орландо прыгает на диване, параллельно смотрит мультфильмы. Куча кошек заполоняют экран. Этот мальчишка растёт заядлым кошатником. Внизу Холи занимается йогой. Оставшись моей любимой, аппетитная попка вскинута вверх. Любуюсь. Верхний мозг отключён, зато нижний чрезвычайно активен. Уже прикидывает в каких позах будет иметь мою коричную девочку.
Эй! Шеннон! Стоп! Ты зол на неё, помнишь? Ненавидишь! Она же бросила нас!
– Ляг обратно! – шепчу своему члену. – Повисни! – Мама! А это как называется? – Орландо гладит её по руке. – Собака мордой в пол, сынок. – Собака, – смеётся Орландо. – Я больше люблю кошек! – жмёт он плечами. – Но хочу, как ты! – встаёт на четвереньки рядом с Холи, поднимает попу, опирается ладошками и носочками ступней о пол. Громко кряхтит. – Хах, – не сдерживаюсь, смеюсь. – Папа! – радуется Орландо и прыгает ко мне на руки. Холи садится на пол, сворачивает коврик. – Привет, – чуть улыбается она. Киваю ей. Она уходит из гостиной. – Репетиции всю ночь? Как в старые добрые времена? – выглядывает из кухни. В руках стакан лимонада, грудь и шея блестят от пота. «Давай трахнем её! Запрём мальца на чердаке и надругаемся над рыжей»! – кричит мой член. – А где мама? – оглядываюсь, игнорируя её вопрос и нижний голос. – На фермерском рынке. Садись завтракать, – зовёт. – Папа, отпусти. Там «Коты-аристократы»! – отпускаю, он убегает. – Что? – свожу брови. – Так называется мультфильм, – она варит мне кофе. Моя рабыня! – «Коты-аристократы»? А какие ещё есть? «Псы-импрессионисты»? «Мыши – биржевые брокеры»? «Хомяки – наследники престола»? – развожу руками, она смеётся.
И её смех! Господи, как давно я его не слышал! Какой он прекрасный. И я смеюсь вместе с ней.
Кофеварка слишком громко оповещает нас о том, что кофе готов. Холи вздрагивает, и в эту секунду мы перестаём смеяться. Серьёзные маски вновь возвращаются на наши лица. На моей тарелке много салата, бекон, сэндвичи с поджаренным сыром и два стакана один с кофе, второй с молоком. – Ты, очевидно, не помнишь, или никогда не обращала внимания – я не пью молоко, – отодвигаю стакан.
– Попробуй, пожалуйста, – просит она. Прыскаю. – Ты же не думаешь, что я просто так возьму и попробую это молоко, только потому, что ты меня попросила, – откусываю сэндвич. – Ты готовила? – морщусь. Это вкусно, но я должен сделать ей больно. – Нет, Констанс, – качает головой Холи. – Явно вкуснее, чем у тебя, – фыркаю. Она опускает глаза. – Да. Я согласна, – почти шепчет. Обескураживающе… Я надеялся на обмен колкостями. – Мама! Мама! Иди сюда! Он закрыл котят в клетке! – кричит из гостиной Орландо. – Приятного аппетита! – улыбается мне рыжая и уходит. Как это всё тяжело. Мне тяжело находиться в таком напряжении. Доедаю завтрак. Что это за молоко? Она так настаивала… Поднимаю стакан, делаю большой глоток. Чёрт! Я думал, что больше никогда не почувствую этот вкус. Это молоко буйволицы со щепоткой корицы. Холи поила меня таким в Тибете, когда я болел. Оно очень жирное, помогало мне выздороветь. И, кроме того, невероятно вкусное. Выпиваю всё до капли. – А папа победил бы его! – улавливаю кусок монолога О Ти. – Освободил бы котят! – Конечно, папа победил бы, сынок, – она целует его. – Папа сильный. Папа всех победит, – улыбается она.
Ох, как же горячо у меня в груди!
– Кого мне нужно победить? – сажусь на диван. – Того злодея. Он хотел выбросить котят. И маму-кошку и папу– кошку, – мой серьёзный борец за справедливость. – А вот тот котёнок, как наша Холи! – тычет пальчиком на телевизор. – У вас есть кошка Холи? – смотрит рыжая на сына. Он кивает ей. – И кто же придумал такое имя? – Папа! – отвечает Орландо. – Да ну? Кошка носит моё имя? – Холи сверлит меня взглядом. – Понимаешь, сынок, маму тоже зовут Холи, – объясняю. – Мама, тебя зовут Холи? – раскрывает О Ти глаза. – Да, сынок. Тебя зовут Орландо, папу – Шеннон, а меня – Холи, – гладит его по голове. – Мама, тебя зовут как кошку, – смеётся сын. Я смеюсь вместе с ним. – Да, родной, меня зовут как кошку, – улыбается она. – Да мама на самом деле кошка, сынок. Гулящая, мартовская, – я почему-то решил, что это будет к месту. Холи поджимает губы, уходит. Молча. МОЛЧА!
Да что ж такое? Как вытащить тебя на скандал? Хочу довести тебя до слёз. Хочу, чтобы ты рыдала, осознавая, какой тварью была! В секунду кровь в моих жилах закипает. Я вспоминаю всё это вновь. То, что она бросила нас!
– И что ты ушла? Вернись, побудь с сыном, – кричу. – Да, – кивает она и тихонько опускается на диван. Досматриваем мультик под неразборчивое лепетание Орландо. – Иди, ему пора спать. Уложи его, – как бы приказываю Холи. – Папа, но я не хочу спать, – качает головой Орландо. – Он не хочет спать, Шеннон, – вторит ему рыжая. – Да мне наплевать. Он должен спать в это время. Что непонятного? – шепчу ей. – Я всё поняла, – кивает. – Пойдём, сынок. Я тебе почитаю сказку. – Про шляпы? Джей всегда мне её читает. – Про шляпы, малыш, – кивает она. Они уходят.
Я, вероятно, должен чувствовать себя полным уродом, но ничего подобного. Адреналина хоть отбавляй. Я готов попробовать снова пробить её моральную защиту. Спустя полчаса она выходит из комнаты. – Тебе бы тоже не мешало поспать.
– А тебе бы не помешало поменьше раскрывать рот на тему, кому чего не помешало бы делать! – Хорошо. Прости, – опускает голову проходит мимо меня. Ах ты сука! Ну уж нет. – Что ты заладила: «Прости, прости»? Ты других слов не знаешь? – Я прошу меня извинить, – тихонько произносит она. – Я не это имел в виду. А ты – дура! – Как скажешь, – кусает губу, забирает со стола мою тарелку, идёт к раковине. – Прекрати! – бью ладонью по тарелке, и фарфор с глухим хлопком разлетается по полу. Вместе с ним остатки салата, хлебные крошки. Она смотрит на меня, губы трясутся. – Рыдать собралась? – наклоняю голову набок. – Убери осколки. Не дай Бог мой сын налетит на один из них, – бросаю. Я тут мужик! Она тихонько опускается на колени, и я слышу лишь глухие рыдания. Стою и смотрю на неё сверху вниз. – Ну и что ты молчишь? – Что я должна сказать? – всхлипывает она. – Ну… Можешь поблагодарить меня за разбитую тарелку! – Господи, что я несу? – Спасибо, – она продолжает собирать осколки. – Не так! – пинаю один из крупных осколков в другой угол кухни. – Благодарю за разбитую тарелку, Шеннон, – поднимается на ноги и идёт за осколком. – Могла бы и проползти! – жму плечами. Она поднимает на меня полный ярости взгляд.
Да! Наконец-то!
Но она лишь утирает слёзы, и ничего не отвечает. Ах так? – Ползи, – киваю на пол.
– Шеннон, пожалуйста! – качает головой. – Ползи, как побитая шавка! Низко пригнувшись к полу! – у меня вдруг резко зачесались ладони. Я хочу пройтись звонкими ударами по всему её телу. – Я не буду этого делать! – голос её дрожит. – Пожалуй, я заберу Орландо и мы уедем с ним в Европу, – задумываюсь. – Нет, – взвизгивает она, быстро хватает осколок, низко нагибается, прижав грудь к полу, и ползёт к раковине. Я смотрю на неё.
Она! Моя любимая грубиянка, гордячка, дикарка, упала сейчас так низко. Только что бы угодить мне.
– Поднимайся! – рычу, сильно сжимаю её плечо, и одним рывком ставлю на ноги. В её глазах застыли слёзы. – Неужели ты вправду так раскаиваешься, что готова, пойти вот на такое? – держу её за щёки. Она кусает опухшую нижнюю губу. Молча глотает слёзы. Кажется, молчит целую вечность. – Отвечай, чёрт тебя дери! – трясу её за плечи. Точно знаю – синяки останутся. Она по-прежнему молчит. Отпускаю, она падает на пол, встаёт на колени и крепко обнимает мои ноги. – Я готова пойти на всё, чтобы заслужить прощение, – шепчет она. – Ты должна не у меня его просить, а у сына, которого бросила! – тяжело выдыхаю. – Да, – кивает она. – Я положу всю жизнь, чтобы заслужить его прощение. Видит Бог, Шеннон, я не хотела уходить. Это было самое тяжёлое решение в моей жизни… – Так какого чёрта ушла? – с трудом сглатываю ком. – Я чуть не убила его. Во время родов я перестала стараться! Не было сил. И после того, как Орли родился, я боялась, что что-то сделаю с ним. Боялась, что я умру… И думала, как он будет без меня? Поэтому ушла, как только смогла стоять на ногах. Чтобы ничего не сделать с ним, с собой, с тобой… – она плачет, уткнувшись мне в живот лицом. Я чувствую, как мне жарко от её слёз. – Я не верю ни единому твоему слову! Ни единому, – пытаюсь разорвать её объятья, но она ещё крепче сжимает руки. – Но это правда, любимый! – Не называй меня так! – качаю головой. – Но я люблю тебя, – всхлипывает. Собираю всю силу в кулак, отталкиваю её. – К счастью, я разлюбил!
====== Часть 79. Смекаешь? ======
Конечно, я соврал. Конечно же я ни капли не разлюбил, но сейчас я не могу признаться ей в этом.
Выхожу на задний двор, я не хочу видеть её слёзы, потому что могу не сдержаться и наброситься на неё с крепкими объятьями и нежными поцелуями.
Минут через двадцать захожу в дом. Слышу болтовню. Мама и Холи, а ещё Джаред за каким-то чёртом приехал. Заворачиваю в комнату, где спит Орландо. Он заботливо укрыт пледом. Ложусь на диван, закрываю глаза, забываюсь крепким сном.
Когда открываю глаза, то замечаю, что солнце перекинулось на противоположную сторону дома. Уже вечер. Поднимаю голову, Орландо нет. Мама порхает над кастрюлями в кухне. Слышу заливистый смех во дворе. Подхожу к двери, чуть приоткрываю её. Холи сидит у бассейна в коротких джинсовых рваных шортах, узкой маечке. В бассейне плескается Джаред, а рядом с ним Орландо. Уже было дергаюсь к нему, он же слишком маленький! Утонет. Но замечаю, что на нём спасательный жилет и он сидит на надувном матрасе. Джаред поддерживает его. Я немного ревную.
– Так вот, это было очень странно. Он всегда вставлял в речь французские слова, и неизменно после каждой повествующей фразы он вставлял, это до жути противное: «Смекаешь»? И смотрел так, будто ждал какого-то невероятного ответа. «Мадмуазель Холи, когда Наполеон уходил из Франции, Жозефина заводила себе кучу любовников, la putain! Смекаешь»? – передразнивает кого-то Холи. Странно. Она никогда не рассказывала мне ничего подобного… Я злюсь. – Серьёзно? Назвал Жозефину шлюхой? – смеётся Джаред. – О! Это самое ласковое, чего была удостоена бедная императрица Богарне, – улыбается Холи. – Ну, ты смекаешь? – смеется. – А ты неплохо говоришь по-французски! – Только говорю, – отмахивается. – Давай. Я внимаю. Научи меня чему-нибудь! – Джаред держит плескающегося Орландо, и глазами полными обожания смотрит на Холи. – Например, ты можешь рассказать о себе, – начинает она и что-то минуту лепечет на французском. Он внимает каждому её слову, выглядит сейчас как мотылёк летящий на солнце. И выражение лица наиглупейшее. И всё равно в глазах эта чёртова похоть. Он хочет её. А теперь, когда она вдруг стала француженкой, он хочет её вдвойне. – Мама, а что такое шлюха? – неожиданно спрашивает Орландо. Джаред и Холи в один миг замирают. Ну всё! Это последняя капля! – Папа! Смотри, я плыву. Я совсем как ты! – Орландо первый замечает меня. – О! Папочка проснулся! – восклицает Джаред. – Иди ко мне, – вытаскиваю сына из воды. Он начинает выкручиваться, отталкивать меня, совсем не хочет вылезать. – Шеннон, оставь его! – вступается новоявленная мамочка. – Рот закрой! – рычу на неё. – Не хватало ещё, чтобы вы научили его другим ругательствам! – ухожу с Орландо в дом. Переодеваю его плачущего и просящего отпустить в бассейн. – Орли! – входит рыжая. – Мама, я хочу купаться! – выглядывает он из-за моей спины. Всхлипывает. – Родной мой! – тянет к нему руки. – Ушла! – рявкаю. – Шеннон, позволь мне. Я только успокою его, – не отступает. – Пошла вон я сказал! – рычу. – Папа не кричи! – рыдает мальчик. – Помолчи, заступник! – одёргиваю О Ти. – Шеннон, хватит! Ты делаешь ему больно! – убирает мои руки, закрывает его собой. – Уйди отсюда! – крепко сжимаю её запястья. – Уйди! Уйди! Уйди, мать твою. Ты бросила его! Тебя не было с ним три долбанных года! Ты не пыталась защитить его три года, лучше не начинай сейчас! – шиплю. Смотрю в её мокрые, красные глаза. – Он мой сын! Позволь мне самой решать, заступаться за него или нет! – твёрдым, стальным тоном отвечает мне она. – Да ты совсем с ума сошла, сука! – свирепею, бросаю её на кровать, замахиваюсь. – Папа нет! – визжит Орландо, и мне в голову, будто стрела прилетает. Я вижу его глаза полные слёз и ужас в глазах Холи. – Что у вас тут происходит? – залетает в комнату мама. За ней Джаред. Они видят картину. Холи забивается в угол между детской кроваткой и стеной, плачущий Орландо, я, озверевший, с красным от гнева лицом. – Забирай его, – приказывает мама Джареду. – Пойдём О Ти! Съездим за твоим любимым мороженым, – Джаред хватает его на руки. – А папа с мамой больше не будут кричать? – Не будут родной, – Констанс целует его в макушку и брат уходит с моим сыном. – А теперь, послушайте. Разберитесь со своим дерьмом! Я не хочу чтобы у моего внука пострадала психика из-за родителей – придурков! Или миритесь, или решайте вопрос с опекой в суде. И если я ещё хоть раз услышу вашу ругань, клянусь, я сама подам на вас в суд! – рычит мама, выходит, громко хлопая дверью.
