Текст книги "Ищущий силу: хроники Кейна (СИ)"

Автор книги: I Ch

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

Глава 5

Глава 5. Солнце Майами

Не делать зла –

и то благодеяние.

Публиций Сир.

1990 год. США, штат Флорида

***

День выдался необычайно жарким, даже для середины августа. Солнце беспощадно лило палящие лучи на тротуар, от которого поднималось легкое эфемерное марево, как в пустыне. Казалось, что асфальт вот-вот потечет расплавленными ручьями вниз под горку, туда, ближе к освежающей лазурной глади Флоридского залива. Кроны высоких и изогнутых, как шеи жирафов, пальм, растущих по обе стороны улицы Коссут-лейн, давали мало тени.

Здесь, в районе Арт Деко, притаившимся у самой воды на окраине Майами, в этот полуденный час было довольно безлюдно. Редкие прохожие спешили поскорее достичь кондиционированных помещений и прохладительных напитков. Удушающий зной в конце лета был тут знакомым злом. Температура днем не опускалась ниже 100 градусов по Фаренгейту, и даже легкий бриз со стороны океана был бессилен скрасить пребывание людей в этом пекле. Город замер в ожидании вечера, сулящего принести прохладу.

Арт Деко, где жили родители Кейна, выстроили в тридцатые годы для пенсионеров. Позже, к началу сороковых, в Майами было мобилизовано много военных – правительство США опасалось японских налетов на Флориду. Затем, в 1959 году, падение режима Батисты вызвало массовую кубинскую иммиграцию в этот район. В результате Майами стал городом пенсионеров, многие из которых были владельцами пенсионных фондов, для коих трудящиеся всего западного мира вкалывали до гроба, военных, которые их охраняли, и кубинцев, снабжавших окрестную молодежь наркотиками.

Одуревший от жары полицейский, потевший с напарником в душном ящике патрульной машины, остро ощущал, что ему срочно необходимо попасть под холодный душ. Униформа превратилась в раскаленные латы, а клетчатый платок, которым он ежеминутно промокал испарину на залысине, промок насквозь. Копу казалось, что даже манекены в витрине магазина готовой одежды, рядом с которым остановился патруль, беззвучно шепчут пластиковыми губами:

– Пива…

Мимо потихоньку сходивших с ума блюстителей порядка, тихо шурша шинами по горячему черному асфальту, проехало желтое такси. Свернув за угол на Коссут-лейн, машина остановилась около массивных ворот дома № 15. Мотор два раза чихнул и заглох окончательно.

За кованой оградой, почти скрытой пыльной зеленью разросшегося кустарника, виднелись раскидистые кроны деревьев. Еще дальше, за садом, пытливый взгляд мог различить угол большого трехэтажного дома в колониальном стиле. Рассматривая этот особняк со стороны улицы, сторонний наблюдатель сумел бы рассмотреть только мансарды, красную декоративную черепицу на скатах крыш, высокие каминные трубы, расположенные попарно, телевизионные антенны, да еще, пожалуй, человечка-флюгера в верхней точке, в данный момент печально застывшего.

В этот погожий денек конца лета 1990 года в роли наблюдателя был Кейн Мак-Айриш. Он вышел из машины, доставившей их из аэропорта Эверглейд-Мемориал, и с интересом рассматривл свой новый дом. А ведь когда-то он уже жил здесь. Воспоминаний о тех днях почти не осталось. Он помнил только, как играл на лужайке со старшим братом и их тогдашним домашним любимцем – ирландским сеттером. Как же его звали?

Вслед за Кейном из такси выбрались его отец и мать, в унисон хлопнув дверями.

– Спасибо миссис! – обрадовано крикнул вдогонку молодой таксист-мексиканец, услышав заветную фразу «без сдачи». При этом он потер средним пальцем возле глаза. Этот, казалось бы, безобидный жест многое сказал Кейну. Несколько лет его учили понимать язык тела и читать по лицу. Не простая наука, ведь мы имеем 43 лицевые мышцы, а это не много не мало 10 тысяч различных выражений.

Кроме мимики ниндзя следовало разбираться в жестикуляционных символах, делавшихся, как и сейчас, на подсознательном уровне, но имеющих очень четкое значение. Например, только что случайно показанный возле лица выставленный средний палец, обычно означающий знак «да пошел ты!», означал враждебность.

Едва отъехав, водитель закурил долгожданную сигарету. Кейн проводил мексиканца внимательным взглядом и отвернулся. Опасности не было. Скорее всего, не богатый иммигрант просто позавидовал семейке, подкатившей к своему дому за четверть миллиона, на который честному трудяге не заработать никогда.

Коссут-лейн была застроена симпатичными особняками людей с достатком выше среднего. Цены на недвижимость здесь резко возросли в конце восьмидесятых, и не все жильцы выдержали этот скачек. Но только не Джордж Мак-Айриш. Дела его риэлтерской фирмы шли успешно, бизнес год от года набирал обороты. Покидать обжитое место Мак-Айриши категорически не собирались. Тут было тихо и красиво, а вокруг жили приличные люди.

За домами на противоположенной стороне улицы зеленела рукотворная роща, а за ней на песчаный пляж лениво набегал волнами Флоридский залив. Земельные участки Коссут-лейн обрывались к густой роще пятиметровым обрывом, вдоль которого шла пешеходная дорожка и невысокий дощатый заборчик в качестве ограждения. Оползни, даже после сильных дождей, были тут редким явлением, но жители крайних домов опасались, что рано или поздно случится землетрясение, и их жилища просто сползут к воде.

Пахло морем – это гнили выброшенные на берег йодистые водоросли. Воздух был приятен и свеж, насыщен солью. Его хотелось вдыхать полной грудью. Внимательно осматриваясь по сторонам, Кейн ощущал себя космонавтом, попавшим на другую, более счастливую планету. Контраст с китайским захолустьем, в котором он вырос, был разителен. Жарковато... Так вот ты какая, Америка!

– Ты дома, малыш! – мама, обняв мальчика за плечи, мило, а самое главное искренне, улыбнулась.

Если улыбка фальшивая, морщинок вокруг глаз не бывает, подумал Кейн.

– Я очень рад, мама. Так рад, что и сказать не могу, – он изобразил ответную улыбку.

Джордж толкнул ладонью незапертую калитку рядом с воротами.

– Пошли, сынок.

Микровыражения лица проявляются у всех одинаково, и у домохозяек-мам, и у бизнесменов-пап. Кейн мимоходом отметил, что лицо отца выражает раскаяние – щеки приподняты, уголки губ опущены.

Вижу, – по привычке проанализировал синоби, – Джордж до сих пор винит себя за то, что когда-то не уберег своего малыша.

Они прошли по выложенной восьмигранной плиткой садовой дорожке. С обеих сторон на уровне колена располагались круглые плафоны фонарей. На коротко подстриженной лужайке перед домом стояла белая пластмассовая летняя мебель: круглый стол под зонтиком и десяток стульев вокруг. Особняком распологался раскладной шезлонг, на котором, судя по недопитому стакану сока рядом, недавно кто-то загорал. Мак-Айриши поднялись по мраморным ступенькам на широкую застекленную веранду.

– Добро пожаловать домой! – церемонно провозгласил Джордж и распахнул дверь перед немного смущенным блудным сыном.

Испытывая незнакомую робость, Кейн шагнул через порог. Просторный холл, стереосистема и ТВ в углу, панорамные окна, огромный кожаный диван – оказывается, так живут люди. Ниндзя совсем не привык к такой обстановке.

– Это твоя гостиная, – сказала мама, выделив слово «твоя».

– Брэндон, Джон! – папа поставил чемоданы у входа и начал расстегивать рубашку. По дороге из аэропорта на ней расплылись темные пятна, подмышками и на спине. – Мы дома! Эй, где вы там? Идите скорее сюда!

Наверху хлопнула дверь. По лестнице сбежал мальчуган лет 11 – 12, за ним спустился парень года на четыре постарше. Младший, коротко стриженый, был одет в огромные цветастые шорты и белую футболку с надписью «Solo lives», старший брат с утра облачился более экстравагантно. Он носил рваные линялые джинсы, живописно висящие лохмотьями на коленях, когда-то белые кроссовки и черную майку с изображением трухлявого черепа, в который был вбит мальтийский крест. На месте пустых глазниц поблескивали яркие стекляшки. На груди бунтаря красовалась толстая витая цепь с крупным кулоном, а в левом ухе поблескивала золотая серьга в виде перевернутого креста. Как и наряд, прическа его также была крайне необычна китайскому провинциалу: расчесанная на две стороны челка свисала до самых ключиц и закрывала уши. На затылке и висках волосы были сбриты почти наголо. Перед Кейном стояли его братья.

– Это твои братья, мой мальчик, – повторила вслух невысказанную мысль мама. – Мелкий негодник Брэндон, и крупный балбес Джон.

Я не забыл, подумал Кейн.

Три брата, между которыми без труда угадывалось фамильное сходство, несколько секунд рассматривали друг друга, одинаково поджав губы. Первым опомнился Джон:

– Кейн!! Вы нашли его!!! – заорал он, испустив победный клич индейца, только что снявшего скальп с поверженного врага. – Здорово, братишка! И добро пожаловать обратно в семью.

– С возвращением, привет, Кейн! – очнулся от созерцания незнакомца Брэндон. В отличие от старшего брата он совершенно не помнил Кейна. – Долго же тебя не было. Мы все очень рады тебе, в смысле, что нашли тебя.

Ниндзя, тонко умевший чувствовать фальшь, обрадовался, что слова кровных братьев прозвучали вполне искренне.

– Я тоже безумно рад снова вас увидеть, ребята!

Мальчишки пожали руки – обниматься было как-то неловко. Тем не менее, после рукопожатий они втроем неуверенно, но крепко обнялись. Их мать, прижимая ладони к щекам, едва не заплакала от умиления.

Вся семья расселась в гостиной, кто в креслах, кто на диване. Кейн, четкими выверенными фразами отвечал на вопросы своих родичей, и опять испытал легкий дискомфорт от всей этой болтовни. Ему хотелось хотя бы ненадолго остаться одному, побродить по новому дому, осмотреть двор и сад. Может быть, что-нибудь вспомнить. Вместо этого они пошли обедать в столовую, «едальню», как почему-то называл ее Брэндон. Церемония, которую ниндзя мысленно окрестил «принятие в род», продолжалась полным ходом строго по протоколу.

Длинный стол, заранее сервированный и накрытый белой, накрахмаленной до твердости скатертью, казался выходцем из викторианских времен. Мак-Айриши помимо садовника держали еще и повара, так что подаваемые блюда были довольно изысканы. Особенно для ниндзя, привыкшего в лагере к более простой пище. Вот где пригодились совершенно не нужные, как Кейн считал раньше, уроки этикета. Своими манерами он произвел очень благоприятное впечатление на домочадцев, особенно на фоне вечно чавкающего Брэндона. Получить полное удовольствие от незнакомой еды Кейну мешала внутренняя скованность. Он был слишком напряжен, как на экзамене контролируя каждое свое движение и фразу. Кейн даже не подозревал, что схожие чувства испытывают и его братья, также ненавидевшие официальные обеды и прочие торжественные застолья, частенько устраиваемые их «предками».

После удивительно вкусного домашнего обеда, когда было покончено с десертом, начались разговоры. Братья расспрашивали Кейна о его жизни на чужбине, особенно все было интересно Брэндону, непосредственному, как все нормальные дети в его возрасте:

– А, правда, что в Китае все жуткие кунгфуисты?

– Конечно, правда. Таков закон, – ответил Кейн, не моргнув глазом.

Джон от смеха чуть не свалился со стула. Кейн поведал заинтересованно слушающим братьям душещипательную историю жизни маленького американского патриота в коммунистической китайской глубинке. Сокращенный вариант трогательной сказки, рассказанной накануне родителям. Чутьем, присущим истинным лжецам, ниндзя понял, что родные безоговорочно поверили его сентиментальной легенде.

– Я считаю, – вступил в беседу отец, – тебе нужно постараться забыть о том, что было в прошлом. Смотри в будущее, надо становиться членом общества. Ты согласен со мной, сынок?

Кейн кивнул.

– Да, папа, – он был согласен.

– Первый шаг для этого, – Джордж важно поднял указательный палец, – пойти в школу. У нас, в Америке, без этого никак. Разумеется, не сразу. Мы наймем тебе частных учителей, безусловно – только самых лучших. Возможно, уже через год… – По поджатым губам ниндзя прочитал его неуверенность в своих словах.

– Мне кажется, это лишнее, – Кейн мягко прервал отца. – Там, в Китае, я учился, я же рассказывал вам, и был одним из лучших в своем классе. Не думаю, что общеобразовательные программы так уж сильно отличаются. Кроме того, у меня был учитель, раньше работавший в Австралии. Он индивидуально занимался со мной английским языком и литературой. Я как чувствовал, что мне это когда-нибудь пригодится.

– Хм, – Джордж с сомнением потер трехдневную щетину. – Если ты в себе уверен, можешь пойти в ту же школу, что посещают твои братья. Начало учебного года скоро, но тебя зачислят, я обещаю!

– Давайте так и сделаем, – широко улыбнулся Кейн.

– Отлично! Я обо всем позабочусь. Рад за тебя, сын.

Ирэн поддержала смелое решение, а про себя подумала: уроки на дому начать никогда не поздно. Если он не потянет.

По приподнятому кончику ее подбородка Кейн понял, что мама смущена, только не понял чем.

– Сочувствую, братан, – Джон похлопал Кейна по плечу. – Ты сам себе подписал смертный приговор, теперь мы в одной упряжке.

– Джон… – нахмурилась его мать и мягко, но безапелляционно обратилась к Кейну. – Не хочешь ли ты подстричься, малыш?

– Ма, ты что, у него классная коса, просто отпад, – ухмыльнулся Джон.

– Оставь, хотя бы при мне, свой сленг, – строго сказала Ирэн. – И не называй, пожалуйста, меня «ма»; в твоем произношении это звучит, как блеянье коровы.

– Может, ты хотела сказать, как мычание козы? – не упустил случая подколоть Джон.

– В общем-то, я не против, – легко согласился Кейн, хоть и не видел ничего предосудительного в своих полуметровых волосах.

– Умница, – удовлетворенно кивнула Ирэн.

Она была приятно удивлена покладистостью их вновь обретенного сына. Похоже, с ним будет меньше проблем, чем они с мужем ожидали.

В первый день Кейн лег спать поздно, засидевшись с братьями у телевизора в гостиной. Много говорили. Тем вечером он понял, что такое семья, и ему это понравилось. Кейн испытывал неподдельно теплые чувства к этим двум изнеженным и мягким мальчишкам. Так не похожим на его оставшихся в другом мире старых друзей. Но они были одной крови, и за одно это, оказывается, можно любить.

Около полуночи Кейн отправился в свою комнату на втором этаже, расположенную между комнатами Джона и Брэндона. Удивительно, старая детская пустовала все эти годы, ожидая Кейна, как некий символ надежды на его возвращение.

Собственная спальня очаровала самой идеей уединенности от других людей, она была тем, чего не хватало в жизни. Отдельная комната была именно ЕГО, и из-за этого казалась молодому ниндзя невообразимой роскошью, поражая воображение сильнее, чем столовое серебро, дорогая мебель или шикарные машины. Кейн вспомнил свои бывшие апартаменты: продуваемый всеми ветрами барак из досок, в котором на тонких циновках спало вповалку несколько десятков человек.

Если бы я верил в Бога, я бы сейчас же помолился, – подумал Кейн, включил свет и осмотрелся.

Кейну немедленно понравилось здесь все, от узора на обоях до письменного стола с персональным компьютером. Он разделся и аккуратно сложил на стуле одежду, ту самую, в которой вышел из лагеря всего неделю назад. Юноша осторожно провел ладонью по непривычно мягкой кровати, застеленной чистым постельным бельем, потрогал пальцем подушку. Присел на краешек постели, немного попрыгал, убеждаясь в ее необычных качествах, и тихонько рассмеялся. Едва коснувшись головой подушки, Кейн заснул.

***

И приснился ему необычно четкий сон.

С высоты птичьего полета Кейн видел школу и крутые склоны гор, поросшие лесом. Маленький водопад вращал колесо ставшей родной водяной мельницы. Вода блестела на солнце, падая искрящимися струями с широких лопастей, ритмично поскрипывали жернова. В полном безветрии струйка дыма из стоявшей рядом пекарни поднималась ровно в небо.

Тут любил работать Хуа, подумал спящий Кейн, и эта мысль, как мистическое заклинание сюгэндо, превратило его из стороннего наблюдателя в персонажа сна.

Кейн перевернулся с боку на бок, у него участился пульс.

Картинка изменилась. Он вновь увидел, как покойный Хуа, его верный друг, срывается с отвесной скалы, почти пройдя весь маршрут до вершины монолита. Страховки не было – ведь шел экзамен на следующую ступень, во сне Кейн не помнил на какую. Так же остро, как и когда-то наяву, Кейн опять пережил боль утраты, горечь, непонимание. При просмотре кинопленки памяти того злополучного дня, дыхание спящего юноши стало прерывистым.

Отвернувшись от неестественно искореженного, окровавленного тела, он перенесся на тренировку. В девять лет у Кейна была травма – однажды он зазевался, потерял концентрацию, и тяжелая сабля Дао в руках спарринг-партнера глубоко рассекла ему грудь. Медленно оседая на землю, маленький Кейн тогда подумал:

Как больно…

– … больно… – прошептал Кейн, сминая под собой свежие простыни в мокрый от пота ком.

Падение на землю длилось вечность.

Когда он все же упал, то снова оказался на тесте по выживанию в джунглях Бирмы. Их сбросили с вертолета: худых, десятилетних ребят, имевших из оружия только собственное тело. На второй день, когда Кейн копался в трухе поваленного дерева, отыскивая жирных съедобных личинок, на него прыгнул тигр, сразу же располосовав острыми когтями предплечье. Четыре года назад Кейн убил голодного хищника голыми руками, и сам съел его, но во сне были другие законы.

Потом в голове Кейна все смешалось. Грудь ему рассек стоящий на задних лапах тигр, улыбаясь при этом клыкастой мордой. Пытаясь увернуться, убежать от продолговатого сверкающего лезвия сабли

…это не лезвие, это коготь, длинный коготь, грязный, заражение крови…

Кейн буксовал ногами в воздухе, ставшем вязким, как смола, как

…болото, я попался, попался!..

трясина. В конце концов вырвавшись из невидимой ловушки, Кейн взмахнул руками, балансируя на краю глубокой пропасти. Чуть не упал.

Надо разбежаться и полететь, мелькнула у него рациональная мысль. Но момент был упущен и Кейн, не удержав равновесие

…я опять потерял сосредоточенность, отвлекся…

сорвался вниз. В долгом, как падение сухого листа, полете к земле он успел рассмотреть под собой уже готовую могилу, прямоугольным колодцем приветливо черневшую внизу. Точно, как биллиардный шар в лузу, Кейн упал в нее. Он с ужасом понял, что у него перелом позвоночника – мальчик не мог пошевелить и пальцем, продолжая все видеть и слышать. Вокруг собирались люди. Над ним склонились знакомые лица учителей, друзей, соседей по бараку. Их было много. Они сменялись, словно в калейдоскопе, о чем-то оживленно разговаривали между собой, даже спорили. Кейна начали засыпать сырой, еще влажной землей, набрасывая ее горстями. Комья жирного чернозема плотно залепили уши, ноздри, забили чудовищным кляпом открытый в безмолвном крике рот.

– Что вы делаете? Остановитесь! Ведь я еще жив! Не надо! Нет! – Кейна никто не слышал. Крик заживо погребенного безмолвен.

И тогда, внимательно вглядевшись в хоронивших его людей, стараясь получше запомнить их напоследок, мальчик неожиданно понял: все они знают, что он не мертв. Кейн увидел это в их хитрых раскосых глазах. От этого открытия ему стало по-настоящему страшно, и Кейн проснулся.

В голове каждого человека есть спасающий от ночных кошмаров предохранитель, включающийся, когда уровень адреналина в крови достигает критического предела. Кейн рывком сел на постели и, пристально вглядываясь в темноту жаркой летней ночи, какое-то время не мог понять, где он. На мгновение ему показалось спросонья, что его все-таки зарыли в могиле. Сориентировавшись в пространстве и времени, Кейн вытер испарину со лба и откинулся на подушку.

Приснится же такое, – с облегчением подумал он. – Блевотина подсознания…

Кейн снова заснул. Остаток ночи прошел спокойно.

***

В понедельник Кейн посетил парикмахерскую, где его одним движением ножниц лишили косы.

Не страшно, успокоил он себя, подумаешь, что отращивал с третьей ступени.

Потом, на отцовском «Mersedes» найденыш с родителями объехал множество магазинов, где для него было приобретено безумное количество вещей.

– На первое время, – почти извиняющимся тоном сказала мама.

Во вместительный багажник немецкой машины были загружены бумажные пакеты с одеждой, бельем и обувью, на все случаи жизни и на любую погоду, как минимум для пятерых подростков. Они купили стопки книг, которым Кейн был действительно рад, предметы личной гигиены, совершенно не нужные музыкальные диски, письменные принадлежности для школы, даже новые полотенца. Список всего необходимого «на первое время» занимал две страницы убористого подчерка мамы. Предназначение некоторых предметов, например, электрической точилки для карандашей, для Кейна оставалось загадкой, но задавать вопросы он не решился.

Все его «не стоит», «думаю, это будет лишнее» и «зачем мне это?» были отнесены родителями на счет чрезмерной скромности малыша. Они лучше знали, что нужно нормальному американскому тинэйджеру для полноценной жизни. Кейн решил, что таким образом его старики неосознанно пытаются наверстать упущенное за девять лет.

На самом деле, ложной скромностью он не страдал, и в конце полуторачасового шоппинга уже просто плыл по течению, рассматривая Майами. Первое впечатление было приятным – плавно изогнутые мосты скоростных автострад, небоскребы, такие огромные вблизи, и ряды белоснежных судов. Целые леса из мачт выросли вдоль многочисленных причалов в бухтах. Столько яхт в одном месте Кейн никогда еще не видел. Да и где бы ему их увидеть – не в горном же Китае.

На переднем сиденье машины, рядом с неторопливо вещающим отцом, взявшим на себя роль гида по городу, Кейн несколько раз вспоминал свой вчерашний сон, врезавшийся в память, как пуля в дерево. Всякий раз это было не приятно; особыми приемами самокоррекции он отогнал отрицательные эмоции прочь.

Через два дня, в среду, Джон познакомил Кейна со своими приятелями – любителями серфинга, что дни на пролет оттирались на побережье в поисках девушек и прочих развлечений. Они вместе выпили по паре бутылок пива, сидя под пляжным баром на Саут-Бич. Внутри заведения этот трюк проделать было нельзя – в этой стране строго следили, чтобы подросткам спиртное не продавали. Сидя с компанией, Кейн сделал мистическое открытие. Пиво молодой ниндзя пил впервые, но с первого же глотка четко понял, что вкус этого пузырящегося напитка ему хорошо знаком. Не в силах найти разумное объяснение такому феномену, юноша решил об этом не думать.

От новых знакомых у Кейна остались противоречивые впечатления. Эти ребята, считающиеся по местным меркам крутыми парнями, на деле были меньше, чем никто. Кейн видел их насквозь: всю напускную браваду, накаченные бицепсы и хилые дельтовидные мышцы, тщательно скрываемую слабость и детские комплексы. Разговаривая с ними, он с удовольствием прикидывался простачком, таким, каким его и ожидали увидеть местные мачо.

Попивая холодный «Tuborg» в жиденькой тени облысевшей пальмы, Кейн четко понял, что именно Майами можно смело назвать мировой столицей мачо и плейбоев всех мастей. То же самое можно было сказать и о женской половине населения этого города моды. Здесь в толпе легко могла затеряться потенциальная победительница конкурсов «Мисс королева пляжа» или «Девушка месяца». Чтобы удачно вписаться в здешнюю тусовку, женщинам приходилось косить под «бимбо», а мужчинам под жеребцов из порно. И все тут всем друзья, по крайней мере, на словах.

Когда они допили пиво и распрощались с отрыгивающими серфенгистами, Джон провел для брата короткую экскурсию по району, в котором они жили. Это было гораздо интереснее, чем трепаться с пустоголовыми пляжными тусовщиками.

Улицы Арт Деко кипели жизнью. Существа с бронзовой кожей на роликах – геи в шортиках и юные кубинки в теннисных юбочках – стремительно носились взад-вперед по тротуарам, прикрыв глаза солнечными очками «Oakly» последней модели девяностого. Копы в патрульной машине жевали пончики с глазурью, не пытаясь ломать стереотипы. Негр крашенный под блондина оживленно жестикулировал, разговаривая по радиотелефону на ходу, длинная антенна телефона покачивалась в такт его походке примата. Длинноволосый хиппи лет шестидесяти выходил из банка с телохранителем, из уха которого торчал проводок связи с машиной сопровождения. Еще более дряхлый пенсионер выгуливал сразу пятерых чау-чау в ошейниках и подбирал их какашки рукой в резиновой перчатке. Навстречу ему шли молодые латинос, одетые как представители профсоюза торговцев наркотиками, их обогнали спортсмены-бегуны в шортах и кроссовках от «Addidas».

Улочки и переулки, теннисные корты и автостоянка перед супермаркетом, кафе-кондитерская на углу и остановка автобуса – все слилось в единую картину. Ориентация на местности была важным стратегическим знанием. Назовите это паранойей, но любой лис должен был иметь два выхода из своей норы. Кейн в голове набросал карту окрестностей и теперь, чтобы не произошло, был готов к возможному отступлению.

В последний день августа семья Мак-Айришей в полном составе выехала отдохнуть на остров Элиот-Ки в кемпинг. Это был их первый уик-энд, проведенный вместе. На пляже родные впервые увидели татуировку на груди Кейна. Джон и Брэндон ее тут же одобрили. Отец с матерью переглянулись, как заметил Кейн, немного тревожно. Недомолвки не смогли испортить им праздник – они загорали и купались, а вечером разожгли огонь в мангале и жарили барбекю.

На следующий день, в первый понедельник сентября, был День труда, но Кейн не принял в нем никакого участия. С утра он с братьями валялся на диване у телевизора. Родители вкалывали в своих офисах до вечера, так что мальчишки были предоставлены сами себе. Они заказали пиццу на дом, достали из холодильника упаковку колы и с головой погрузились в мир кабельного телевиденья.

Недавно столкнувшись с индустрией развлечений, Кейн был просто загипнотизирован обилием разнообразной информации, поступавшей с голубого экрана. Делая выводы, ниндзя начинал лучше понимать, в какой безумной стране ему предстояло жить и работать. А также людей, которых взрастило телевидение.

Любой синоби видел лес за деревьями. В тот вечер Кейн четко понял, что телевиденье стало новой мощной мировой религией, со своими популярными проповедниками, догматами и моралью. Оно давало иллюзию свободы тем, кто был этой свободы лишен, заставляло поверить в то, что ты можешь стать кем угодно: миллионером и рок-звездой, артистом, политиком или рыбаком на островах Фиджи. Оно учило, какую одежду ты должен носить, какие продукты есть, на каких машинах ездить.

Реклама была отдельной темой, о которой Кейн долго размышлял все эти дни. Вечно безоблачное небо, крайне привлекательные девушками и отфильтрованное идеальное счастье было современным вариантом той утопии, о которой веками обожало фантазировать человечество. Реклама избрала путь въедливого, умелого внушения, подчиняющего в высшей степени элегантно; она отравляла разум, учила мечтать о вещах, которых у вас никогда не будет. Реклама заставляла поверить, что вы нуждаетесь в неком товаре. Но стоило вам завладеть им, как вас уже заставляли хотеть чего-то нового. Зрителей насильно приобщали к наркотику под названием «новинка», вся подлость которого состояла в том, что новинка очень недолго оставалась таковой. Быстро появлялась очередная новинка, которая превращала предыдущую в никому не нужный хлам. Реклама была злом, не несущим потребителю счастья. Ведь счастливые люди – не потребляют, сбыт подстегивали только страдания потенциального клиента. А для того, чтобы зародить в человеке жажду приобретательства, нужно было возбудить в нем темные, иньские чувства: алчность, зависть и огорчение. Эти атаки в мозг, навязывающие логотипы, прерывали телефильмы и любимые передачи, обращая человека в раба. Кейн профессионально интересовался любыми практическими и действенными формами подсознательного влияния. С каким-то даже восхищением он понял, что реклама – это первая в истории эффективная система господства человека над человеком. Такого глобального мракобесия, построенного на коммерческой основе, не знало даже мрачное средневековье.

Эти мысли нисколько не мешали Кейну получить удовольствие от просмотра ТВ – он отправился спать только по приказу родителей, около полуночи, до краев переполненный новыми впечатлениями.

Ночь в канун нового американского учебного года прошла без сновидений.

Утром второго сентября Кейна разбудил легкий шорох. Открыв глаза, мальчик увидел, что в его комнату заглянул Джон.

– О, ты уже проснулся? Доброе утро!

– Доброе утро, Джон.

– Окей, пошли завтракать, а то в твой первый день опоздаем в школу.

Мама на кухне намазала сыновьям тосты джемом, налила горячий шоколад и поставила на стол глубокие тарелки – как и многие другие кушанья, кукурузные хлопья с молоком Кейн пробовал впервые. За столом к ним присоединился Брэндон – грустный и не выспавшийся, за время летних каникул он отвык рано вставать.

– Не бойся Кейн, все будет в порядке, – ободряюще улыбнулась мама через плечо. Она стояла у раковины и в резиновых перчатках мыла посуду, оставшуюся после завтрака Джорджа, уехавшего спозаранку.

Чего он должен бояться? Кейн не понимал. На всякий случай мальчик кивнул, продолжая орудовать ложкой. Причины, по которым волновалась за него мать, были не ясны. Ведь не будут же его бить в первый день, «прописывая» в новой школе? Или все-таки будут?

Быстро поев, ребята взяли рюкзаки с учебными принадлежностями, и вышли во двор. Коротко стриженого парня, одетого в серые слаксы, модные туфли и оливковую рубашку с коротким рукавом, было не узнать. Кейн, проходя мимо зеркала в прихожей, сам был немного удивлен тому, насколько меняет человека одежда. От недавнего жилистого как стальной трос молодого ниндзя в рваном кимоно не осталось ничего. И это было хорошо. Хамелеон изменил свой цвет.

Надо еще немного отъесться, набрать в весе как все местные дети, –подумал Кейн.

Мама проводила их до машины, на ходу давая последние советы Кейну.

– Не волнуйтесь, мэм, теперь он в надежных руках, – заверил маму Джон.

Ирэн мимикой продемонстрировала сильное сомнение в этом.

– Все будет нормально, – подтвердил Кейн, по привычке пытаясь провести ладонью по косе. Его рука встретила пустоту. Брэндон улыбнулся:

– Не расстраивайся, волосы не зубы – отрастут!

Рюкзачки и Брэндона закинули на заднее сиденье новенького «BMW», а Джон сел за руль своей первой машины, подаренной недавно отцом.

Мама послала им вслед воздушный поцелуй, мальчишки на прощание помахали ей и выехали на улицу.

– Нравится моя тачка? Папа подарил на шестнадцать лет, – Джон притормозил на светофоре. – В этой модели идеально сочетаются аэродинамическая эстетика кузова и мощь шестицилиндрового мотора в 321 лошадь, что позволяет за 5.4 секунды развить скорость до сотни, – как пописанному отбарабанил счастливый водитель.