Текст книги "Искушение на двоих (СИ)"

Автор книги: Hell.ena

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Вдруг ловкая рука быстро заткнула ему рот, теперь издававший только несвязные мычания, а вторая – резко стянула с мальчика плавки практически сразу до колен.

Тогда обнаженный, готовый к жаркому продолжению пах удовлетворенно выдохнувшего от этого приятного жеста старшеклассника соприкоснулся с ним уже напрямую. Билл еще более отчаянно забрыкался и стал наносить парню новые удары, которые тот словно не ощущал, и Том, чьи горькие и болезненные представления и опасения о том, что маленький искуситель просто развлекается с очередным любовником, стали безвозвратно разбиваться о дышащую неукротимой бурей реальность, теперь уже точно решил, что к чему, и медлить больше было нельзя.

Оба парня резко вздрогнули, когда воинственный и устрашающе закипевший Каулитц, стиснув зубы, с чудовищной силой ударил внешней стороной кулака по покрытым испариной плиткам, и первое, что увидел Томас в широко раскрытых карих глазах перепуганного Лауфера – это беспросветное отчаяние и безнадежная, громкая, словно режущая слух, мольба о помощи.

Мертен же, только встретившись с убийственным взглядом тренера, отбросившего все свои сомнения и теперь убежденного в том, что в этой душевой происходит откровенное насилие, а не обоюдный разврат, тут же отскочил от полураздетого Лауфера на безопасное расстояние, а тот, часто и сбивчиво дыша, принялся лихорадочно и нервно натягивать на себя приспущенные плавки.

– Я.. ээ.. это.. герр Каулитц.. – теряясь, начал спутанно и неуверенно оправдываться Гесс, совершенно забывшись и не ожидая того, что тренер станет нежелательным свидетелем происходящему, но из-за такой яркой растерянности и даже стыда слов он подобрать так и не смог.

Поэтому заговорил Томас, едва не пускающий из носа пар после увиденного бесстыдства, которое превратило его мгновенно в страшного разрушительного монстра, когда до его оглушенного гневом и раздирающей ревностью сознания добралась истина о том, что его нимфу склоняют ко всему этому безобразию насильно.

– Лауфер, иди, в журнале распишись, – снова переводя взгляд на взволнованного мальчишку, строго отчеканил мужчина, с трудом сдерживающий порыв эмоций, которые беспощадно душили его и грозились вылиться в неукротимое желание убивать.

Том, словом, старался направлять их лучше на не в меру самоуверенного Мертена, чем на такого беззащитного сейчас Лауфера.

Тот, негромко всхлипывая и прихрамывая на одну ногу, так быстро, как только мог, направился в сторону Каулитца и, крупно дрожа от избытка бесконечных ощущений и страхов, вскоре исчез в большом зале бассейна. В это время цепкий взгляд Тома, внимательно проводивший Билла, вернулся к заметно стушевавшемуся и не знающему, что делать, Гессу.

– Тебе минута на мытье, и резко на выход, – Том не узнавал собственного голоса, который звучал с неприкрытым шипением и содержал в себе откровенную угрозу, которой этому, казалось бы, потерявшему всякую совесть старшекласснику действительно следовало опасаться. – В темпе, в темпе давай! – видя, что сконфузившийся старшеклассник, не торопясь, вернулся к процессу мытья, что стало адски раздражать мужчину, который хотел схватить его, посильнее потрясти и впечатать лицом в стену, как минимум, и то, что он уйдет отсюда раньше Лауфера, тоже было в его интересах. – Что же ты как неживой резко стал? – продолжал грубым тоном нападать на Мертена Том и, с трудом успокоившись, развернулся и ушел в зал, гневно закрыв дверь в душевую, и сразу же заметил зажавшегося Билла, сидевшего на лавочке и нервно переплетающего пальцы.

Тот до сих пор не мог отойти от случившегося, все тело по-прежнему дрожало, и Лауфер грозился от всех своих эмоций просто-напросто лишиться сознания, но все равно волнительно ждал прихода Тома, с которым теперь точно предстоял тревожный разговор.

Не менее взвинченный тренер, снова покосившийся на нимфу и, как ему казалось, мысленно уже похоронивший свои светлые чувства к ней вместе с ее уничтоженным образом, как неживой, прошел к своему столу. Он с громыханием обрушился на стул, как это сделал в начале занятия, когда только увидел своего нового ученика, и он не знал точно, был он рад такому или же нет. Как тренеру ему было все равно: одним больше – одним меньше, но как мужчине ему пришлось довольно туго, поскольку, что со всей этой чертовщиной делать, Каулитц так еще и не определился.

Лауфер молча поднялся и медленно подошел к столу, изменяя своей привычно ровной, блистательной осанке. Он небрежно шаркал шлепанцами по влажному полу, поджимая пальцы на пораненной ноге и стараясь наступать только на пятку, и в итоге остановился напротив Томаса, одетого практически так же, как и Билл. Так и хранящий тяжелое молчание Тренер теперь уже вблизи заново осмотрел обнаженный, совершенно не девичий торс Лауфера, его темные волосы с необычно вплетенными в них черно-белыми дредами, шумно сглотнул и просто пододвинул к нему раскрытый на нужной странице журнал, где мальчику предстояло оставить свой автограф.

Молчание затянулось, а в душевой все еще раздавался плеск воды, говорящий о присутствии Гесса, и, даже несмотря на вернувшуюся в мысли Каулитца бурю, он знал, что все же надо выждать еще немного, прежде чем брюнет сможет спокойно покинуть лицей.

– К..как это вообще.. – непонимающе качая головой, негромко говорил смятенный мужчина, упрямо не глядя на Билла.

Тот так же растерянно переминался с ноги на ногу около стола, но все равно смотрел на своего любимого садовника, отчаянно сражающегося со своими эмоциями, получившими такой болезненный удар буквально ниже пояса в этом зале.

– Том.. – тихо позвал юноша и волнительно закусил губу, теперь уже боясь не за свое тело, которому сделают больно, а за чувства, от которых сейчас могут безоглядно отказаться после жестокого притворства, от чего ему будет даже больнее.

– Неужели это ты? – риторически продолжал недоумевать Том.

Он хоть и видел, что это вовсе не Белинда так искусно соблазнила его, а несовершеннолетний сын Лауферов, но теперь садовник совершенно ничего не понимал. К тому же рассказ Агнет, сначала так сильно его расстроивший и разочаровавший, теперь совершенно не имел смысла, а получалось все так, что дочь хозяев он даже и не видел ни разу за это время.

– Я понимаю, что поступил нехорошо, но.. – начал было оправдываться Билл, не смея решиться и протянуть руку, чтобы дотронуться до Каулитца, чего сейчас хотел больше всего на свете после главного желания о своем прощении.

– Твою ж мать! – Том хлопнул ладонью по ровной столешнице, заставляя ученика содрогнуться и прикрыть свои накрашенные глаза от всех этих громких звуков, беспощадно ударяющих по сонному, беспомощному сознанию, атакованному сразу всеми возможными силами. – Здорово ты развлекаешься, птичка, – горько усмехнувшись и прямо взглянув на поджавшего губы брюнета, протянул он.

Его взгляд снова изучающе прошелся по каждой черте юноши, изысканной и словно созданной природой в самом возвышенном настроении, когда она сотворила настолько красивого мальчика, вложив в него все лучшее, что только могла, и сейчас Каулитц лишь думал о том, что такой же идеальный, как превосходная внешность, характер у нее, к сожалению, для своего творения не нашелся.

– Том, ты мне правда очень нравишься, и я.. – Лауфер, слегка наклонившись вперед, обхватил края столешницы своими тонкими пальцами с ровными черными пластинками длинных ногтей, которые невольно привлекли внимание тренера, опустившего на них свои глаза.

Том остервенело закусил губу, теряясь в своих слишком разрозненных мыслях, которые словно заняли два абсолютно противоположных и непримиримых фронта. Ведь, с одной стороны, было крайне неприятно после подобного вранья, и Томас совершенно не терпел такого к себе отношения, поскольку сам всегда относился ко всему с предельной открытостью и честностью, а с другой – его обезумевшее от красоты Лауфера сердце сладко замирало только от того, что маленькая нимфа находится рядом, и он не потерял ее, неведомо отпустив в далекую столицу. Он в любой миг мог заключить ее в свои объятия, ласкать и оберегать, но осложнялось здесь все еще и тем, что эта самая нимфа противоположным полом теперь не отличалась, и это условие гордо считало себя значительным минусом во всей этой ситуации. Подобного с Томом никогда в жизни еще не случалось, чтобы он сразу знал, как лучше и более правильно на это среагировать.

– То, что я сказал тебе по телефону – чистая правда..

– Как-то не верится, ты уж извиняй, – лишь фыркнул Том, уже мечтающий, чтобы все это ему приснилось, и не было бы необходимости разбираться в этой запутанной истории, которая только сейчас соизволила распутаться, хоть и не до конца.

Для этого следовало задавать новые вопросы, но дальнейшему продвижению препятствовало зародившееся на почве открывшейся лжи недоверие.

– Том, послушай меня, прошу! – Билл рискнул подойти поближе, но Томас, не раздумывая, резко поднялся из-за стола и уже сам высокой, страшной горой навис над неуверенным Лауфером.

Он снова прожигал его своим нечитаемым взглядом, от которого внутри у юноши все скрючилось и болезненно вздрогнуло, а мысленно построенные в безумном темпе слова в единый миг разбились вдребезги, оставив после себя лишь мечущийся в пустоте смысл.

– Я.. прости меня, – стыдливо опуская взгляд, на грани слышимости говорил Билл, не помня себя от растерянности, а самоуверенный, надменный и бессовестный Лауфер-искуситель уже давно беспомощно затерялся в гуще смущающих эмоций, от которых Биллу хотелось уже сгореть, и стоять вот так перед полуобнаженным статным тренером было особенно волнительно и трудно. – Давай мы забудем эту нелепость, и..

– Что же ты натворил.. – коротко приложив ладонь ко лбу и потерев переносицу, сокрушенно проговорил Каулитц. – Гей малолетний, – снова с оттенками презрения взглянув на юношу, выплюнул он, заново переживая те свои космические чувства, испытанные с ним в чудовищном избытке, когда между ними произошла та нежданная близость в саду, после которой Том окончательно лишился всякого рассудка.

Сейчас же, снова глядя на темноволосого красавца, всего за один час сумевшего беспощадно уничтожить целое воинство его нервных клеток, Том обдумывал новый вопрос, на который ему действительно хотелось получить разъяснение.

– На что ты вообще рассчитывал? – устало и будто отрешенно спросил у него мужчина, которого словно охватило сильнейшее эмоциональное истощение, от чего даже не хотелось говорить, двигаться и вообще видеть этот жестокий, безжалостный мир хотя бы какое-то время.

А замявшийся, смятенный Лауфер, быстро мечущийся от одной мысли к другой, к своему сожалению, так и не смог подобрать на этот, казалось бы, простой вопрос свой правдивый и желанный для Тома ответ. Сейчас он даже сам не понимал, что ему было нужно, и в любом случае все это определенно бы отличалось от того, что ему было необходимо теперь.

– Я.. наверное, пойду, – с силой укусив губу, сраженный и разбитый Лауфер стыдливо отвел взгляд и, развернувшись и понурив голову, молча побрел в сторону душевой, позволяя всем беспокойствам, опасениям и отчаянию заковать себя в свои нерушимые цепи.

Теперь, наблюдая во время их короткой беседы за поведением и плохо скрываемым недовольством Каулитца, он с еще большей, не перебиваемой горечью в истекающем болью сердце понимал, что он все непоправимо испортил. Испортил с самого начала, ведь Томас влюбился лишь в иллюзию, которую ревнивый Билл развеял сегодня сам, своими же руками, а другой исход его безрассудной авантюры, о котором мальчик слепо мечтал, все равно ожидать его уже не мог.

========== Глава девятая ==========

Том, не говоря больше ни слова, напряженно смотрел вслед удаляющемуся Лауферу. Следя за тем, как полураздетый юноша, прихрамывая, бредет к белой двери, он с силой стиснул зубы прямо до боли, мысленно умоляя и всеми силами заставляя себя не глядеть на него.

Однако отвести свой внимательный взгляд так и не получалось, поэтому он снова изучающе и со слабыми оттенками скромного, прежнего желания, не стремящегося вовсе исчезать, скользил по длинным стройным ногам, светлой коже спины и округлым притягательным ягодицам в черной ткани.

Томас с бесконечным шоком осознавал, что это на самом деле мальчик обладает такой сногсшибательной внешностью, которая лишила его покоя еще несколько дней назад, а когда расстроенный, отрешенный Билл, даже не обернувшись, закрыл за собой дверь, исчезнув в душевой, молодой мужчина обессиленно опустился на стул и скрыл лицо за ладонями, принимаясь нервно растирать его ими.

«Красивый засранец», тут же невольно подумалось Томасу. «И я, наверное, сошел с ума, если..», опасаясь продолжать все эти странные, смущающие мысли, он, быстро тряхнув головой и отчаянно выругавшись, с силой ударил кулаком по столу. Этим он пытался выпустить на волю свой гнев, сотрясая все лежащие на гладкой столешнице предметы, и опять позволил пакостным мыслям о малолетнем Лауфере охватить его голову новым, могущественным штурмом.

Он мучительно размышлял, прокручивал в голове каждую сказанную мальчишкой фразу за все это время, вспоминались ему и кое-какие его красивые жесты, очаровательная мимика.. Да даже все, что успел выхватить смятенный взгляд мужчины за весь этот короткий урок по плаванию в старшей группе, словно примеряя теперь все увиденное ранее на новом человеке, и радовало Тома сейчас лишь то, что на сегодня этот урок был последним.

Каулитц взглянул на прозрачную воду бассейна, переливающуюся при свете ламп, и, поднявшись со стула, взял свою шапочку, чтобы снова спуститься в нее и прикрепить разделители дорожек на места. Как вдруг он случайно вспомнил, что не отдал Лауферу его черную шапку, которую тот так и оставил в воде после своего ранения.

– Плевать, – нервно выдохнул тренер, поднимаясь по лесенке на вышку, на самый верхний ее уровень, откуда уже вскоре бесстрашно прыгнул вниз, в густую, давящую толщу воды, охватывающую целых шесть метров.

Она яростно и беспощадно сжимала своим давлением тело и голову Тома со всех сторон, создавая гул в ушах и стараясь вытолкнуть его на поверхность, но тот упрямо раздвигал эту неподъемную прозрачную тяжесть своими руками. В короткие мгновения оказавшись наверху, он полной грудью вдохнул спасительный воздух, чтобы его снова истратить на свои быстрые, ожесточенные движения. Стремительно преодолев все тридцать с лишним метров длины бассейна, молодой тренер, переводя дыхание, остановился у его стенки и, ухватившись за края бортика, снова прикрыл глаза, отдаваясь своим воспоминаниям, слишком смешанным и противоречивым. Ему все равно хотелось думать про свою нежную птичку и мечтать о ней; к ней его нестерпимо тянуло, и отсутствие ее рядом неприятно давило и заставляло сердце страдать.

Но о хорошем и возвышенном думать у Каулитца подолгу теперь совсем не получалось: словно злорадствующие, удушающие мысли о том, какая правда о маленькой нимфе сегодня открылась его глазам, пытались разрушить эти приятные и нежные картинки, которые, казалось, по своей легкости были слишком несравнимыми с тяжестью его новых дум, однако это вовсе не делало их перед ними беспомощными.

Прикрепив наконец разделители на места, Том снова и снова упрямо истязал себя и свое тело в бассейне, безжалостно не давая себе отдыха, поскольку во время этих тяжелых нагрузок губительные мысли отходили на второй план, когда весь разум был сосредоточен лишь на движениях.

Тренер покинул лицей лишь спустя примерно час совершенно утомленным, что едва передвигал ноги от ужасной усталости, качественно очистившей его голову от всяких размышлений. И хмурая фрау Берг, мельком спросившая про поранившегося мальчика, который почему-то к ней так и не зашел, тоже не стала слишком долго настаивать со своим недовольством по поводу разбитого стекла.

Тем временем грустный и безразличный ко всему Билл вернулся домой в упадническом расположении духа, и теперь ему совершенно не хотелось каких-либо развлечений, шумных вечеринок, новых встреч; он лишь медленно разделся и упал на кровать, обещая своему утомленному телу гарантированно предоставить дополнительные часы сна, которые он отнял у него прошлой ночью.

– Я так устал.. – широко зевая, прошептал юноша, имея в виду не только физическую усталость, и завернулся в одеяло, чтобы тщетно защититься им от всего мира.

Лежа в своей постели, он снова печально вспоминал самую первую встречу со своим садовником, когда тот разбудил его своей адской газонокосилкой, и теперь в настоящем облике своему ненаглядному Томасу он оказался совершенно не нужен.

– Том.. – безнадежно позвал Лауфер в пустоту практически беззвучно, но та так и не откликнулась, поэтому он лишь расслабленно прикрыл глаза, а уголки поджатых в отчаянии губ опустились окончательно. – Том..

Вообще из лицея он вышел без происшествий, а Мертена на горизонте, к превеликому счастью, больше не намечалось. Биллу не хотелось идти и к медицинской сестре, чтобы еще раз осмотреть и перевязать порез, но теперь ему было совершенно все равно, хоть и каждый новый шаг отзывался болью и жжением и лишь опять напоминал о том, что он пришел в лицей и безрассудно открылся Томасу, после чего безвозвратно его потерял. Теперь Билл безумно жалел об этом, коря себя и бесконечно ругая, поскольку не решись он на этот шаг откровенности сейчас, то у него еще было бы время побыть со своим возлюбленным хоть немного. Однако тот в таком случае продолжал бы лишь слепо тонуть в этом бесконечном обмане, пока его глаза, в конечном счете, сами не открылись на него.

Безо всякого сопротивления сон сморил хрупкого, сжавшегося на большой кровати брюнета, и в мире сладких грез ему было, на удивление, даже хорошо и приятно. Он не вспоминал там о том, что в реальности все мгновенно потеряло для него свои привлекательные яркие краски, и теперь, как минимум, необходимо было просто дождаться утра. Ведь тогда он снова выйдет в сад, чтобы объясниться с Томом еще раз, теперь-то он точно сможет хоть что-нибудь сказать в свое оправдание без сомнений и гнусной лжи. А Том, в свою очередь, как раз успеет все обдумать и без лишних эмоций его выслушать, к тому же Билл, поддавшись им, даже так и не поблагодарил его за помощь с Мертеном в душевой.

Однако солнечное, ласковое, дышащее сладкой прохладой утро не оправдало теплых надежд снова не выспавшегося Лауфера. Быстро собравшись и нарядившись теперь в свои привычные обтягивающие вещи, он снова выбежал в сад, чтобы увидеться с садовником, и вдохнул полной грудью свежий, бодрящий воздух. Теперь охватившее мальчика волнение являлось больше негативным и приносило неприятную тяжесть и трепет, однако, сжав похолодевшие пальцы в кулаки, Билл, слегка прихрамывая на потревоженную спешкой пораненную ногу, все же отправился по красиво выложенной камнями дорожке.

Именно по ней однажды ему приходилось убегать от преследующего Каулитца после похищения его ключей, а когда хитрый беглец все же попался, случился их первый и незабываемый для обоих поцелуй, при воспоминаниях о котором у юного Лауфера тут же приятно потеплело в паху. Он даже мечтательно и отстраненно улыбался, пока шел, все больше углубляясь в прекрасный сад, окружающий своей пышной зеленью их особняк, но красавца-садовника, усердно копающегося в траве или в клумбах, так и не было видно. Это с каждым новым мгновением больно ранило брюнета, с силой ударяя по нему болезненным осознанием, что теперь Томас действительно решил обрубить с этим домом все связи, чтобы не пересекаться с маленьким обманщиком, который скрыл от него такую важную деталь.

– Нет, Том! Ты же не мог так просто уволиться.. – сокрушенно и надрывно воскликнул с новой силой растерявшийся Билл в удушающем и сдавливающем своими тисками отчаянии. – Блин.. только не это.. – переходя на шепот, расстроенно всхлипнул он, безнадежно оглядываясь.

В итоге, негодующе прохныкав и плотно сжав розовые губы в тонкую полоску, брюнет развернулся и с неукротимым и все более усиливающимся сожалением осмотрел тонкие ветви, покачивающиеся на ветру лепестки цветов, которые словно сочувственно пожимали ему своими маленькими плечами.

Опечаленный Лауфер уныло побрел назад, в свою пустую и будто бы ставшую такой холодной комнату, оставляя позади цветущий, вместе с ним теперь лишенный своего заботливого садовника сад. И он совсем не видел за широким кустом вишни опустившегося на корточки за своей работой мужчину, даже затаившего дыхание, когда тот услышал знакомый и пропитанный таким искренним сожалением голос, а его глаза все равно устремились сквозь зеленеющие ветви на стройную фигуру высокого парня, который ни с чем вскоре ушел обратно в дом.

– Так будет лучше.. наверное, – решив, что то, что он остался незамеченным и не выдал себя, только пойдет на пользу, выдохнул сам себе Томас.

Хмурясь от своих метаний и запретных эмоций, все еще насильно удерживаемых в узде, он лишь яростнее впился пальцами в рукоять небольших грабель, которыми он доставал опавшую листву из-под разросшегося деревца. Том долго размышлял о вчерашней неожиданной новости, искренне не зная, как ему поступить с обманщиком-Биллом, который, вероятно, вдоволь наигрался с его чувствами и теперь решил вот так напоследок ошарашить.

Однако тот, в свою очередь, уверял его в своей настоящей симпатии, что тоже безумно будоражило и без того лишившегося всякого покоя Каулитца, которому никогда в жизни не говорили подобных вещей представители его же пола. Билл, как будто назло, умудрился ему до безумства понравиться, но молодой садовник решил эти запретные чувства искоренить и нещадно выкорчевать насильно из своего ослепленного сердца навсегда.

Время тянулось мучительно медленно, будто намеренно растягивая каждую короткую секунду в миллионы раз для того, чтобы юный обманщик чувствовал себя все более отчаянно и безнадежно оставленным. И, несмотря на то, что его вина в неискренности все же была неоспоримой, он слепо надеялся, что сердиться на него Томас все же не будет, а примет его таким, какой он есть. К тому же та абсурдная мысль соблазнить садовника теперь казалась самому Биллу бесконечно отвратительной и со всех сторон больно его подтачивала. Словно пропитанными стыдом лезвиями, они резали трепетно сжимающееся сердце, а раскаявшийся разум больше ничего не мог поделать, чтобы как-то спасти все положение.

Весь день Лауфер пробыл в своей комнате, не покидая ее до самого вечера, который тоже лишь подтвердил отсутствие садовника, и только сон утешил его в своих невидимых руках, словно успокаивающе поглаживающих юношу по спине, околдовывая и забирая с собой туда, где ему не будет так невыносимо больно и стыдно за себя и свои действия, которые уже не получат от Томаса прощения.

Телефон несколько раз взывал к вниманию своего разбитого хозяина, поранившегося об осколки обманного счастья, но тот даже не потрудился встать, чтобы ответить на звонки. Тяжелые веки снова закрывались, а чрезмерное количество сна теперь не бодрило, а, наоборот, утомляло еще сильнее. Звонил, как оказалось, Штейн, обеспокоенный исчезновением друга, и тот ответ на один из своих звонков все же получил.

– Че делаешь-то? – нетерпеливо буркнул его голос, уже не надеющийся на разговор с где-то затерявшимся на целых два дня Лауфером.

– Сплю, – угрюмо проговорил Билл в ответ и снова прикрыл глаза, разворачиваясь на спину.

Настроение совершенно отсутствовало, и хотелось заново заснуть, чтобы избавиться от неприятных размышлений, к счастью, не сумевших пока попасть за грани сна.

– Что-то ты рано, еще восьми даже нет, – изумленно хмыкнул Штейн, а в ответ лишь услышал апатичный зевок, который только доказал то, что другу мешать не стоит. Но в то же время ему хотелось задать слишком подозрительному Лауферу и другие вопросы. – Может, в клуб сходим? Че киснуть-то?

– Не пойду, – ответил Билл, поворачиваясь теперь уже на бок, и снова поджал губы от давящего на сердце негодования. – Берти, – жалобно позвал юноша, а услышав отзывающееся мычание, все же продолжил. – Он все знает..

В трубке на несколько секунд воцарилось внезапное молчание, после которого все же раздалось короткое: «еду». Гнетущая тишина вновь коснулась слуха печального Лауфера, который, возможно, даже был рад, что в трудную минуту у него будет поддержка и тот, кто сможет выслушать накопившееся.

Долго даже ждать этого не пришлось: Штейн в течение часа уже оказался в комнате друга, отрешенно завернутого в одеяло, и опустился рядом с ним, ткнув лежащий на кровати сверток, который до этого совершенно не подавал признаков жизни.

– Рассказывай, давай, что ты опять накрутил, – мягко и участливо проговорил Альберт, и кокон все же зашевелился, вскоре являя его взору растрепанного Билла Лауфера с живописными отеками под глазами, обезобразившими его все лицо чрезмерным сном. Брюнет вскоре сел, поджав под себя ноги, и поморщился.

– Я в бассейн пришел, и он меня увидел, – пожав плечами, Билл тяжело вздохнул и все же принялся рассказывать другу, резко утратившему после этого заявления дар связно мыслить.

Поведал он все, что утаил от него до этого, включая и первый поцелуй с Томом, и жаркую сцену в беседке, от которой у русоволосого парня особенно расширились глаза, и ошарашенный возглас сорвался с его губ, поскольку таких подробностей всей этой авантюры он так быстро и не предполагал.

Когда же Билл сказал, что садовник с утра не вышел на работу, равно как и вечером, Штейн хотел было предположить очередной выходной день, однако в этот раз юный брюнет был непреклонен: выходные из-за дождя прошли совсем недавно, чтобы этот день наступил снова так быстро, к тому же и в начале недели, поэтому отсутствие Каулитца на рабочем месте объяснялось только увольнением.

– И что теперь? – спросил растерявший свой положительный настрой Альберт, и смотреть на расстроенного, разбитого Лауфера ему было невероятно больно и тяжело.

Хотелось хоть как-то поддержать и поднять его настроение, но тот словно безнадежно застрял в безрадостных размышлениях где-то на руинах своих мечтаний.

– Если завтра утром он не придет.. я сдаюсь, – пожав плечами, уныло ответил Лауфер, и надежды в его словах не было совсем, как бы ему ни хотелось.

Он опять лег, укрываясь по пояс одеялом, глаза отчаянно закрывались, сладостно обещая показать очередной увлекательный и крайне расслабляющий киносеанс во сне, но все еще предающийся экстренным раздумьям Штейн нагло не позволял ему спать.

– Ну, нет! Это что-то совсем не по-нашему! – тут же возразил он, беспардонно расталкивая лежащего юношу, который все же недовольно проворчал и поднялся в сидячее положение. – Собирайся, и пойдем в клуб, слышать ниче не хочу.

Уговоры длились долго и мучительно, но эффект свой в итоге все же возымели: с трудом сдавшийся Лауфер неохотно выбрался из-под одеяла и побрел в ванную приводить свой внешний вид в блистательность и роскошь, неизменно следующие за ним во время каждого выхода в свет. Уж Альберт действительно имел некоторые рычаги воздействия на своего друга, чтобы заставить того улыбаться и гнать прочь его тоску, а сам Билл редко, но все же умудрялся впадать в апатию, из которой его всегда приходилось всячески вытаскивать.

Уже спустя какое-то время молодые люди вошли в многолюдное помещение, громко пышущее динамичной музыкой и жаром танцев. Теперь-то у отчаявшегося Лауфера было определенно больше шансов на поднятие своего упаднического настроения, нежели дома в объятиях своей настроенной на нерушимое спокойствие и бездействие кровати.

Так уж вышло, что в это время Том Каулитц по счастливому или же, напротив, печальному стечению обстоятельств уже находился внутри того же самого клуба в компании Эрны, которая являлась его самой первой знакомой в новом городе. И когда она вечером позвонила Томасу и пригласила на встречу, чтобы пообщаться и развеяться, тот согласился безо всяких раздумий. Находиться наедине с собой было весьма и весьма тяжело, в особенности в свете последних событий, и подобного рода вылазка должна была успокоить его и отвлечь, однако обстоятельства преследовали несколько иные планы.

Вечер проходил вполне положительно, общение с девушкой позволяло ему хоть на какое-то время позабыть о ситуации, в которую он так случайно попал, и Эрне вполне удавалось этому способствовать, по крайней мере, первое время. Они расположились на одном из диванчиков, попивая горячительные напитки и продолжая свое знакомство, начатое еще в прошлый раз, и к тому моменту с танцпола самым случайным образом их выхватил спонтанный взгляд не менее выпившего Билла Лауфера.

Тот был в крайней степени изумлен и даже подумал, что пьяные глаза его просто-напросто обманывают, выдавая желаемое за действительное. Однако факт оставался фактом: его любимый садовник, с завязанными в хвост каштановыми волосами, одетый в черную, облегающую его потрясающие рельефы футболку и синие джинсы, сидел в компании неопознанного субъекта женского пола. Тот явно испытывал к мужчине недвусмысленный интерес, и данное неутешительное открытие и стало для юного, обиженного искусителя отправной точкой его гнева и адской ревности.

– Билл, а ты.. – силясь перекричать музыку, к его уху склонился Альберт, чтобы позвать того на улицу немного проветрить головы, как вдруг заметил, куда именно был направлен пропитанный завистью взгляд откровенно разбушевавшегося и охваченного бесконечно истязающей ревностью друга.

Лауфер лишь отстранил Штейна рукой и слегка неустойчивой походкой уверенно направился мимо стоящих на его пути немногочисленных людей в сторону воркующей парочки, источающей друг на друга отвратительно тошнотворные улыбки любезности и флирта.

Томас даже ничего не успел понять, когда вдруг ощутил, как ему на колени беспардонно опустилось чье-то стройное, стильно одетое и приятно пахнущее тело, а уже в следующий момент его раскрытые, так и не договорившие комплимент Эрне губы оказались в настойчивом плену влажного, жадного поцелуя. Охнувший Каулитц тут же постарался отстраниться и слегка помутненным алкоголем взглядом все же посмотреть, кому же хватило наглости на такой смелый поступок.

Первым делом увидев знакомую родинку под нижней пухлой губой, потом и черно-белые волосы, выразительные, ярко накрашенные, глубокие, прекрасные глаза своей маленькой нимфы, он даже сконфуженно замер от этой наиярчайшей неожиданности, в то же время чувствуя себя неловко перед рядом сидящей и красноречиво замолкнувшей Эрной, с которой он весь вечер ненавязчиво флиртовал.

Пока он растерянно смотрел на оседлавшего его юношу, тот, не тратя времени даром, пробрался пальцами в мягкие волосы мужчины, властно сжимая их, и снова по-хозяйски припал ко рту Томаса, вовлекая в новый чувственный и глубокий поцелуй, а второй рукой нежно проводя по его щеке. Душа садовника, казалось, вознеслась над землей от переполнявших его чувств, окончательно выключающих неуместный разум, поэтому, шумно выдохнув и наплевав на все, он просто подался навстречу, обеими руками обвивая талию темноволосого красавца и с не меньшим напором отвечая на эту спонтанную ласку, смешанную с безудержной страстью и желанием, которые через эти манящие и сводящие с ума губы передавались и ему самому.