Текст книги "Runaway Train (СИ)"
Автор книги: Haruka85
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
В девять утра по звонку будильника Хиро разлепил глаза и обнаружил Мисаки, увлеченно исписывающим листок бумаги. Таких листков набралась целая стопка. В ноутбуке на фоне окон, заполненных фотографиями кулинарных мастер-классов и сухих справочных статей была развернута таблица, наполовину заполненная совершенно непонятными постороннему наблюдателю данными.
– Хару, что ты делаешь? Ты спать вообще не ложился?
– Неа... – хост едва оторвался от письма и снова принялся переписывать какой-то рецепт.
– Рецепт? Ого, сколько много. Можно мне посмотреть? – Хиро потянулся к аккуратно сложенным бумагам.
– Угу. Только не перепутай. – Мисаки дописал до точки и оторвался от своего занятия. Глаза его покраснели, лицо осунулось и выразительностью не блистало, но радостное возбуждение явственно читалось во всем облике.
– Спроси меня, случилось ли что-то хорошее!
– Случилось ли что-то хорошее? – послушно повторил вопрос гитарист.
– Да-а! А теперь спроси меня, что именно случилось!
– Что именно случилось, Хару? – терпеливо вторил Хиро.
– Секрет! – Мисаки озорно рассмеялся.
– Ладно тебе Мисаки. Мне прекрасно известен сценарий этого диалога. Ты сейчас слово в слово цитируешь Шуичи. Он всегда мелет подобную ерунду, когда счастлив до мозга костей! Рассказывай все как есть!
И Мисаки принялся пересказывать события вчерашнего вечера. От услышанного Хиро аж присвистнул.
– Если Сегучи-сан дал тебе такой шанс, ты просто не имеешь права его упустить! Такие шансы дважды не выпадают! Если ему понравится твоя работа, поверь, в его силах будет дать тебе многие возможности.
Мисаки вздохнул и сосредоточенно кивнул.
– Я понимаю, Хиро. Оттого и спать не могу – готовлюсь. Все должно быть продумано до мелочей. И рецепт, и исполнение, и оформление. И продукты я должен купить сам, я не могу отвечать за качество закупки на его кухне.
– Надеюсь, ты понимаешь, что поспать тебе тоже не помешало бы? Твое внимание в плачевном состоянии, поверь мне, даже если ты этого не чувствуешь.
– Я чувствую, Хиро. Сейчас разнесу список закупки в таблицу, распечатаю и приготовлю нам завтрак. Потом посплю часика два и пойду в клуб через рынок. Ягоды и фрукты должны быть идеально свежие.
– Значит ты всё уже придумал?
– Да. Знать бы, что любит Сегучи-сан, я мог бы подготовиться лучше...
– Слушай, если тебе это нужно, я могу подключить свои связи и выяснить. Есть у нас знающие люди...
– Нет, Хиро, не нужно. Спасибо, но это будет нечестно. На самом деле в любом кафе предлагают блюда из заранее разработанного меню. Люди их хотят или не хотят пробовать, а попробовав, хотят придти снова и попробовать еще или остаются безразличны. В этом и кроется секрет настоящего повара. А не в том, чтобы готовить на вкус одного-единственного человека.
– Наверное, ты прав... Хотя на самом деле я припоминаю слухи, будто бы Сегучи обожает фастфуд и классический черный чай, – задумчиво согласился Хиро. – Никогда не видел тебя таким увлеченным. Тебе идёт! Только не забудь, повару не пристало ходить таким лохматым, твоя челка достает уже почти до подбородка.
– И что делать? Я успею сегодня подстричься только если спать совсем не пойду!
– Резинку возьми и подними со лба все это безобразие, рокер-самоучка! Кстати, как продвигаются твои тренировки? Пальцы уже не болят?
– Неа! Посмотри, мозоли, как у мамонта! – Мисаки довольно рассмеялся. Этим утром он чувствовал себя таким счастливым и живым, каким не был уже очень давно.
Невероятно, но пары часов хватило для того, чтобы выспаться и чувствовать себя бодрым весь остаток дня. На рынке только-только закончился разбор завезенного товара, так что Мисаки удалось найти для своего меню самые лучшие ингредиенты, хотя потратиться пришлось весьма основательно, причем из собственного кармана. Директор клуба проводил Мисаки на кухню и представил поварам. Шеф-повар не выразил никакого энтузиазма по поводу появления самоучки в его владениях, но возражать хозяину не смел. Он сделал со своей стороны достаточно – предоставил рабочее место, показал где расположена необходимая техника и посуда, и главное, дал указание персоналу не вмешиваться.
Ровно к семи часам Мисаки был готов вынести блюда в зал, а господин президент уже разместился за его столиком в хост-зоне. Парень выбрал для дегустации пять рецептов – пару классических, неизменно популярных в любом городе мира и в любой сезон, и три оригинальных рецепта, соответствующих новейшим направлениям фуд-стилистики и времени года.
На улицах города царила знойная погода, и для начала Мисаки преподнес замороженный йогурт, напоминающий по вкусу мороженое.
– Этот десерт по сути является уникальным диетическим продуктом, и по желанию дополняется кусочками свежих фруктов, ягод и шоколада. Освежающий летний десерт, прекрасная возможность поэкспериментировать, – немного запинаясь начал презентацию начинающий кондитер.
Редкое светское мероприятие обходится без ярких, разноцветных макарон со всевозможными начинками. Кстати, у десерта был предельно простой рецепт, но в нем настолько много нюансов, что Мисаки изрядно перенервничал, для получения идеального результата ему понадобилась вся его сноровка.
– Макароны – слава этих крохотных французских миндальных пирожных облетела весь мир и не идет на убыль, – чуть увереннее продолжал парень своим мягким бархатистым голосом.
– Специально для любителей фастфуда, – Мисаки улыбнулся уголками губ, он не смог проигнорировать подсказку Хиро, – донатсы – тюнингованные пончики. Этакий веселый американский вариант. Я подумал, вы пробовали нечто подобное в турне по Соединенным Штатам.
Разноцветные плюшки с глазурью и различными начинками выглядели аппетитными сипатягами и умело создавали беззаботное настроение.
– Медовик на сметанном креме – традиционный русский торт, приготовленный по старинному рецепту, – обаятельно улыбнулся кондитер. – Обладает нежным, утонченным вкусом с упоительными медовыми нотками. Подавайте к ароматному английскому чаю или любимому кофе.
– Ну а на десерт... – в глазах Мисаки плясали смешивые искорки, – венский яблочный штрудель. Еще совсем недавно в Австрии могли даже разорвать помолвку, если штрудель, приготовленный невестой, приходился не по вкусу семье жениха! Так что, кто его знает, может быть, и нам будет нелишне научиться его готовить?..
Сегучи с интересом перепробовал предлагаемые блюда, запивая их крепко заваренным классическим черным чаем “Английский завтрак”. Было интересно наблюдать за сменой выражений лица президента, когда тот отведывал то одну сладость, то другую, то прислушивался к негромким, вкрадчивым интонациям повара, то поглядывал на его разгоревшиеся щёки и сверкающие от волнения и восторга глаза.
– Ну что же... Спасибо, – скрывая улыбку, проговорил Сегучи, наливая чай во вторую чашку и передавая ее в сторону Мисаки. – Я попробовал всё. Было вкусно, даже очень. Я не знаток высокой кухни, но даже будь ваши блюда приготовлены раза в два хуже, я остался бы доволен. Все равно я бы не отказал вам в возможности работать на нашей кухне, потому что я вижу, насколько вы увлечены и насколько этого хотите. Я ведь не ошибаюсь, вы хотите этого?
– Да, Сегучи-сан, очень хочу. Это моя мечта.
– Тогда я даю вам зеленый свет. Приходите завтра и оформляйтесь на должность шеф-кондитера. Меню, разумеется, нужно еще расширить. Сможете? И объёмы обеспечить соответственные спросу. Днем работаете над заделом, вечером – вот за этим столом остаетесь. Устроит вас такое предложение?
– Спасибо большое! Это больше, чем я мог надеяться!
– И вот еще что, Хару-сан: я правильно понимаю, что вы самоучка? – Мисаки едва не поперхнулся от подобного обращения и только кивнул в ответ. – Вы понимаете, что если хотите стать настоящим профессионалом, вы должны учиться? Поработайте немного, освойтесь. Посмотрим, как у вас дальше дело пойдет. А потом вашу квалификацию в любом случае придется повышать.
– Я согласен! Спасибо! – Мисаки поклонился, и тяжелые, длинные пряди волос скрыли его сияющее лицо.
Определенно, этот день был самым счастливым за последнее время, а может и вообще за всю жизнь. Сегодня Мисаки абсолютно случайно добился того, на что не мог надеяться даже в самых смелых своих мечтах – он стал самым настоящим поваром.
====== Глава 21 ======
Акихико устало потер лицо и, не зажигая света, налил себе уже давно остывшего чая. “Гадость”, – он поморщился и залпом выпил горьковатую, терпкую жидкость до дна. Хотелось есть, и чашка пустого чая навряд ли могла бы заглушить это сосущее чувство в области желудка, но идти куда-то на ночь глядя или заказывать еду на дом он не собирался. Заботиться самому о себе – все равно что хвалить самого себя. Усами считал это сродни непристойности. А после сегодняшнего “срыва” с мальчиком по имени Марисе Каташи писатель чувствовал себя полным ничтожеством, недостойным малейшего снисхождения. “Я просто воспользовался наивным мальчишкой, чтобы сбросить на него свои проблемы. Зачем?! Как будто бы мне это поможет?!” Самое удивительное, что на самом деле Усами действительно немного отпустило. Да, совесть его шептала не самые приятные слова, но с другой стороны, Каташи явно не выглядел жертвой обстоятельств. Акихико не хотелось разбираться в себе. Стало легче – и то благо, к чему размышления? Со стороны казалось, что любые решения мужчина принимает мгновенно и без малейшего колебания, руководствуясь лишь собственным желанием. Но на самом деле, если дело касалось близкого человека, он не один раз взвешивал, правильно ли собирается поступать и так ли хорошо все вышло в итоге. В отношениях с чужаками, писателю было абсолютно неинтересно, насколько комфортным окажется его поведение как для окружающих, так и для него самого.
Единственное, о чем он действительно жалел, так это о тетради. В тот момент, когда Айкава без позволения забрала драгоценную тетрадь, Акихико настолько растерялся, что даже не предпринял попытки забрать ее, хотя сила явно была на его стороне. Мужчина был слишком уязвим, беспомощен, разоблачен появлением редактора в момент его явной слабости, ведь именно как слабость он и ощущал свою несдержанность в отношении Каташи.
Судьба стихов не особенно сильно волновала Акихико, ему не казалось, что в этой тетради он написал что-то действительно достойное внимания публики. “Ничего, что могло бы представлять художественную ценность. Примитивные строчки на примитивном английском языке. Никаких изысканных рифм и метафор. Бессвязный бред из напрочь расклеившихся мозгов”, – так он считал. Но сама тетрадь... Она была безумно дорога ему, как будто последняя ниточка, связывающая его с Мисаки, как будто любое слово, вписанное на эти страницы могло проникнуть в душу возлюбленного, минуя расстояние и время.
В квартире было прохладно и очень темно, тусклый свет фонарей с улицы едва проникал на такую высоту, освещая только тротуары и проезжую часть далеко внизу. Акихико, неверными шагами переместился к окну, распахнул створки пошире, вдохнул душный июльский воздух. Стоял самый знойный период в году, когда раскалённый камень города за всю ночь не успевает отдать накопленное за день тепло. “Уже почти август. День рождения Мисаки скоро...” – совершенно некстати вспомнилось писателю. – “Танабата*, оказывается, уже давно прошла, а я даже не заметил, когда...” Усами взглянул на небо, пытаясь разглядеть с детства знакомые очертания – созвездия Лиры и Орла, чтобы отыскать на черном, уже по-августовски роскошном, бархате ночи яркие бриллиантовые отблески Веги и Альтаира, названные в легендах Ткачихой и Волопасом, но не увидел ничего, кроме грязно-серого покрывала, укутывающего Токио от одного края горизонта до другого. “Неужели такой сильный смог?” Обычно в этом месте освещение позволяло видеть звезды в любое время года, если только погода благоприятствовала. Но небо было, очевидно, ясное – луна, только что взошедшая над крышами на востоке, не была закрыта облаками. Однако очертания ее были настолько нечеткими, что казалось, будто бы это не одна луна, а сразу несколько десятков фантомов луны разной яркости и плотности, наложенных друг на друга в полном беспорядке. “Вот черт!” – Акихико выругался и вынул из нагрудного кармана рубашки очки. “Поразительно, что они уцелели после сегодняшнего. Хотя толку от них все равно мало...” – даже с очками луна не превратилась в луну – лишь незначительно уменьшила количество своих копий и светить стала капельку интенсивнее. Звёзды так и остались смутно различимой пылью, рассыпанной по небосводу. “Опять придется новые покупать”, – вздохнул Усами. – “Уже третьи будут за два месяца. Или за три?.” Хоть два, хоть три – все равно отрицать очевидное не представлялось возможным: если раньше Акихико, несмотря на круглосуточные бдения перед ноутбуком в полутемном помещении, годами носил одни и те же очки и менял их только ради оправы, то теперь зрение снижалось с катастрофической скоростью по совершенно неясной причине. Все чаще его одолевало желание остановить свой взгляд вне реального пространства, а по ночам и вовсе опустить веки и не поднимать больше никогда.
Писатель захлопнул окно поплотнее, чтобы не перегружать кондиционеры, и двинулся в сторону спальни. Он по привычке остановился напротив двери в комнату Мисаки. Впервые за все время ожидания Акихико не только не смел войти внутрь, но даже не смог заставить себя прикоснуться к дверной ручке. Краска жаркой волной прилила к лицу, а жгучий стыд и раскаяние затопили его целиком. “Ничего не исправить – ни-че-го. Ни того, что совершил я, ни того, что сделал он...”
Айкава не сдержала обещание и явилась только через день, ранним вечером, когда Усами только-только вернулся с работы, которую как специально закончил пораньше. Она снова открыла дверь своим ключом.
– Айкава-сан, вы не пробовали звонить в дверь хотя бы из соображений элементарной вежливости? – после вчерашнего вторжения Акихико был взвинчен выше всяческого предела.
– Как будто мне кто-то когда-то открывал добровольно! Разве что Мисаки. Но его помощи ждать не приходится, – Айкава сердито поджала нижнюю губу и исподтишка зыркнула на хозяина апартаментов.
– Ну конечно! Зачем вам волноваться по таким пустякам с вашим-то уважением к чужому личному пространству.
– Усами-сенсей, при всем желании я не могу проникнуться уважением к сцене, увиденной мною здесь вчера вечером.
Акихико неопределенно хмыкнул, со злостью осознавая, что Айкава в принципе права, но абсолютно не имеет права вмешиваться и комментировать ситуацию. Мужчина отвечать на выпад не стал: он уже принял решение, и не видел смысла в словесных препирательствах.
– Вы принесли тетрадь?
– Да, принесла. Возьмите. Я аккуратно с ней обращалась, прямо пылинки сдувала! – Айкава натянуто рассмеялась под неприязненным взглядом писателя.
Акихико осторожно взял в руки тетрадь, внимательно оглядел обложку, пролистал страницы, бережно провел пальцами по корешку, и еле удержался, чтобы не прижать ее защитным жестом к груди.
– Я думаю, ей хватало и моей заботы, – Усами намеренно не вдавался в вопросы, чтобы не облегчать задачу редактору. Он давно был знаком с этой женщиной и прекрасно знал, что просто так она ничего и никогда не делает. Но пускай сама скажет, чего же ей нужно.
– Я показала ваши стихи в издательстве, Усами-сенсей. Исака-сан предложил... – женщина наконец решилась взять быка за рога и заговорила. Акихико не стал вслушивался. Он прекрасно знал, что издательство ни в коем случае не упустит своей выгоды и во что бы то ни стало будет выколачивать права на издание любой печатной продукции авторства Усами Акихико, тем более теперь, когда его отказ от творческой деятельности прогремел сенсацией во всех средствах массовой информации, и поклонники неистовствовали от разочарования и горя. Сейчас, когда договоренности оказались расторгнутыми, все козыри оказались у Усами в рукаве. Айкаве несказанно повезло вообще обнаружить, не то что изъять, этот сборник. По большому счету, с помощью хорошего адвоката писатель за одно это мог засудить издательство на миллионные компенсации, а уж если говорить о деловой репутации компании...
– Так вы сделали копию рукописи? – Айкава замялась, пытаясь подыскать безопасный ответ.
– Да... – в конце концов она решила признаться, понимая, что в ситуации с Усами ее может спасти только честность.
– Компьютерный набор или фотокопия? – писатель не разменивался на лишние слова.
– Фотокопия... Мы хотели бы заключить договор на использование иллюстраций тоже...
“Всё препарировали, изучили как бактерию под микроскопом,” – отвращение было таким сильным, будто все без исключения работники издательства “Марукава”, включая уборщиков, не снимая грязной обуви, истоптали всю его душу вдоль и поперек до самого дальнего угла.
– Поспешу разочаровать, права на иллюстрации мне не принадлежат. Обращайтесь к господину Такахаши... Мисаки... – это имя далось Акихико с трудом.
– Мисаки?..
“О, нет! Айкава, прекрати! Неужели ты не понимаешь, насколько мне больно?!” – писатель свел брови в страдальческой гримасе.
– Усами-сенсей, что с вами? Вам плохо?
“Мне плохо! Еще как плохо! Я уже не знаю, что мне сделать, чтобы унять эту чертову боль! Мне достаточно одного его имени!”
– Ничего. Курить хочется.
Айкава молча протянула мужчине сигареты и зажигалку, лежавшие подле нее на столе. “Меня уже мутит от количества выкуренных сигарет! Но курить придется, нечего ей смотреть на мои страдания.” Акихико вытащил губами сигарету, щелкнул зажигалкой и, прищурив глаза, глубоко вдохнул в себя первую, самую сладкую, порцию дыма. Он медленно выдохнул себе под ноги, вздохнул и, наконец, заговорил о том, что принял для себя еще позавчера ночью, размышляя о выходке Айкавы:
– Я подпишу договор на публикацию этих стихов, если вам всем будет угодно. Но только стихов, я имею отношение только к ним. Ни единой другой строчки, ни единой закорючки из этой тетради не увидят свет. Я подпишу договор прямо сейчас, и не вздумайте уверять, что вы его еще не составили. Уверен, он у вас с собой в нужном количестве экземпляров и со всеми сопроводительными бумагами и доверенностями. Но у меня есть условие, Айкава-сан.
– Какое условие, Усами-сенсей?
– Я отдаю вам договор, а вы возвращаете мне ключи от моей квартиры. И больше никогда! – я повторяю – никогда не переступаете порог моей квартиры без приглашения.
– Я буду долго дожидаться вашего приглашения и, скорее всего, не дождусь его никогда? – закончила женщина вместо писателя.
– Приблизительно так.
– Усами-сенсей, но я не могу... я не хочу прерывать наши с вами добрые отношения...
– Вы не хотите, но вы можете, и не убеждайте меня в обратном. Между карьерой и добрыми отношениями вы выберете карьеру. И отношения наши добрыми назвать язык мой не повернется. Не после того, как вы отобрали у меня вот это, – он взмахнул в воздухе тетрадью, которую так и не выпустил из рук.
– Вы не можете быть уверены! Вы думаете, я все делаю только ради карьеры?
– Удивите меня.
– Я думаю, что и эти стихи, и эти иллюстрации должны увидеть свет, но не ради заработка издателей, а ради вас и Мисаки. Потому что...
– Хватит! – рявкнул Акихико, не давая Айкаве закончить. Он размашисто подписал все экземпляры документов, вытащенных Айкавой. – Достаточно с меня упоминаний этого имени на сегодня! Забирайте бумаги. Не в моих правилах, но я даже читать не буду, что вы мне подсунули на подпись. Пусть даже кредит на миллион долларов.
Айкава ошеломленно положила ключи в выразительно протянутую ладонь писателя. Она смотрела на Акихико во все глаза: за всю историю совместной работы стычки между ними случались столько раз, что и сосчитать было невозможно, но никогда еще Усами-сенсей не разговаривал со своим редактором в таком тоне и не обрывал на полуслове. Раньше в самых горячих спорах он всегда подавал себя, как джентльмен, уважал привилегии слабого пола. Если бы писатель нашел в себе силы взглянуть сейчас на эту собранную, деловую женщину в агрессивно-сексуальном костюме, с ярким макияжем, глубоким декольте и на шпильках, то увидел бы, что в уголках ее рта залегли горькие складки, а в глазах закипают слёзы обиды, как у маленькой беззащитной девочки. Если бы он нашел силы задуматься о ком-то, кроме себя, он бы заметил, что никогда раньше – ни разу – он не пытался намеренно обижать людей.
Но Акихико снова уже устремил свой взгляд в пустоту. Сгорбленная фигура не дрогнула, не обернулась вслед уходящей женщине, которую через секунду сменил на пороге входящий юноша.
*Танабата (яп. 七夕 танабата, Ткачиха, Вега) – традиционный японский праздник, также часто называемый «фестиваль звёзд» или «звёздный фестиваль» (хоси мацури). Не является государственным праздником. Обычно отмечается ежегодно 7 июля.
====== Глава 22 ======
“Осень – такая осень...” – глубокомысленно отметил Усами-сенсей, прокладывая себе дорогу через газон, заваленный яркими желтыми и красными листами клёна в университетском сквере. Он зашвырнул окурок в ближайшую урну и вдохнул полной грудью чистый, прохладный воздух, переполненный пряными ароматами облетающих деревьев, увядающей травы, первых заморозков, сырой земли и немного – моря. В это время года, особенно любимое Акихико, небо тоже напоминало море: высокое, бездонное, чистое, сочного цвета бирюзы. “Тишина...” – отовсюду веяло покоем, даже звуки города доносились сюда издалека, как будто заглушенные толщей воды. Мужчина бродил кругами, с громким шорохом расшвыривая хрустящую листву ногами и поглядывая ввысь, на мутное, бледное солнышко, которое зависло еще совсем невысоко, едва проглядывая сквозь поредевшие кроны.
– Усами-сенсей! – прорезал утреннее умиротворение мужчины громкий, требовательный возглас. Акихико невольно вздрогнул и обернулся на зов.
– Марисе-кун...
Мальчишка бежал напрямки через поляну, абсолютно не обращая внимания на размотавшийся шарф, сползающий на плечо из распахнутого ворота куртки. Шаг, еще один – и Каташи настиг Акихико, смыкая крепкие объятья вокруг его шеи, впиваясь настойчивым поцелуем в удивленно приоткрытый рот.
– Прекрати! – мужчина обхватил ладонями лицо парня, с усилием разорвал поцелуй, и принялся отдирать его руки со своей спины. Но пока суд да дело, нахальные губы снова искали встречи с плотно сжатыми губами Усами. – Да что ты творишь?! До вечера потерпеть не можешь?
– Не-а, – довольная ухмылка и задорный взгляд исподлобья. – Я не видел вас со вчерашнего вечера!
– Послушай, я не знаю, что будет тебе, если нас застукают, но меня точно уволят со скандалом, – сердито рыкнул Акихико, продолжая безо всякого успеха попытки высвободиться из цепкой хватки мальчишки.
– Да ладно вам! Оно и к лучшему! Нужен вам этот университет? Вернетесь к творчеству, снова начнете писать! После такого перерыва ваши гонорары взлетят в разы! А читатели... Да я первый же побегу скупать ваши книги!
Усами хмурился. Отчего никак не удавалось объяснить мальчишке, почему не собирается возвращаться к литературе, почему держится за университет, почему каждый раз все упорнее тянет вырваться из его плена? Не настолько же он глуп, чтобы не понять?
Сейчас Акихико часто посещала мысль, что он начал понимать Мисаки. Фактически писатель оказался в шкуре своего возлюбленного. И если раньше на все протесты своего ненаглядного мальчишки он улыбался еще довольнее и утраивал активность, то теперь в полной мере ощутил, что подобная настойчивость очень походит на навязчивость. В ней не чувствуется любви, тепла, она не пробуждает доверия. Наоборот, демонстрирует полное непонимание и нежелание понимать, даже уважать партнера. Действия Каташи не содержали неприятности сами по себе, но в ответ подобному напору всегда инстинктивно хотелось сказать “нет”, а уж о проявлении ответной инициативы речи и быть не могло. Разумеется, провокации со стороны Каташи заставляли Акихико в итоге брать власть на себя – такова уж была его натура, но это было чистым принуждением – не больше и не меньше.
Писатель сильно удивился, увидев в тот вечер мальчишку у себя на пороге, он был уверен, что после первой встречи вторая не может последовать в принципе, так уж сомнительно сложились ее обстоятельства. Усами прекрасно понимал, что повел себя не то чтобы даже некрасиво – омерзительно, и ему было стыдно – и перед собой, и перед Каташи, и перед Айкавой, которая невольно стала свидетельницей его падения. Да, эта женщина не раз заставала писателя в недвусмысленных ситуациях, но с Мисаки то было проявлением силы, заявлением прав собственника на объект любви и преклонения, и Акихико не стеснялся подобных демонстраций. Контакт с Марисе стал демонстрацией бессилия и злости...
Марисе не должен был вернуться, не должен был напоминать Усами о его позоре того июльского вечера. На удивление, мальчишка оказался не слишком щепетилен. Навряд ли произошедшее могло доставить ему удовольствие, но Каташи явно решил заявить права собственника сам. Он не особенно скрывал, что переехал из Киото и поступил в Мицухаши сразу же, как только услышал, будто бы Усами Акихико потерпел крах в личной жизни. Студент не скрывал, что с первой секунды узнал писателя на скамейке в сквере, и изучение книги оказалось лишь удачным поводом для знакомства, ведь и учебник у него уже был, и английским он владел на таком высоком уровне, что сдал переводной экзамен без малейшего затруднения. Иначе говоря, он поставил на эту лошадку – популярного писателя, состоятельного, могущественного, интересного мужчину – и во что бы то ни стало добивался своей победы. Поначалу Акихико даже льстило подобное внимание со стороны Каташи: настойчивые ласки, обволакивающее со всех сторон пристальное внимание, вспышки ревности и обиды на пустом месте как будто мобилизовали писателя, заставили отвлечься от горьких переживаний о потерянной любви – как опрометчиво! Теперь он от всей души жалел, что возможно сам невольными действиями или бездействием поощрил мальчишку остаться.
Присутствие Марисе в жизни Усами тяготило с каждым днем все больше. Он был поблизости – везде и всегда, не давал ни единой спокойной минуты ни на общение с коллегами, ни со студентами, ни на еду, ни на уединенный отдых, ни на работу. Он требовал внимания, он требовал слов любви, он требовал ее проявлений и беззастенчиво вешался на шею писателя при каждом удобном случае. Он постоянно настаивал на чем-то своем, мнение Усами-сенсея, по большому счету, мало его интересовало. Например, изо дня в день он упрашивал мужчину ездить в университет на его шикарной машине. Разумеется, в компании Каташи: чтобы утром привозил к главному входу, а после занятий дожидался ровно там же. Акихико была противна сама эта идея, но кто интересовался его мнением? Парнишка был страшно горд тем, насколько близко подобрался к знаменитости, и жаждал демонстрировать эти отношения всем и вся. Он появлялся на горизонте самым ранним утром, как сегодня, еще до начала занятий, мозолил глаза во время каждого перерыва, поджидал у выхода после работы и тащился следом до самого дома. Волей-неволей приходилось впускать его в квартиру, где он просиживал вечера, а иногда и ночи напролет, и с деликатностью Акихико выставить парня было практически невозможно. Более того, тот практически открытым текстом требовал оставить его в квартире насовсем.
Чем больше это длилось, тем сильнее писателю хотелось избавиться от мальчишки. Всем своим видом тот демонстрировал такую страсть, такую любовь, что невольно становилось стыдно за свои желания. Со временем проявилась и другая сторона этой влюбленности – эмоциональный шантаж. Каташи довольно быстро нащупал эту волшебную кнопку, и теперь беззастенчиво пользовался ей в своих целях. После исчезновения Мисаки, после первых, особенно острых недель переживания, когда писатель опасался не столько за целостность отношений со своим единственным, сколько за саму его жизнь, чувство вины сделало Акихико слишком уязвимым к малейшим проявлениям душевных страданий партнера. И если первые обиды были искренними, но скорее робкими, то дальше они все больше напоминали бурные сцены из дешевых мелодрам. Каташи мог закричать, расплакаться, исчезнуть без объяснения причин. Иногда, казалось, и до рукоприкладства недалеко. Писатель не был глупцом, и прекрасно осознавал, что его эмоциями играют, даже не самым виртуозным образом, но когда после очередного скандала мальчишка убегал из квартиры в слезах, демонстративно хлопнув дверью, Акихико накрывал животный ужас. Он до дрожи боялся, что зарвавшийся Каташи совершит безрассудство.
Так получилось, что все помыслы Усами вынужденно были заняты Марисе Каташи, и суть их сводилось к одному: писатель понимал, что крепко вляпался, и выбраться ему не под силу. Оставалось только молиться, чтобы этот капризный ребенок осознал, наконец, что его попытки завладеть Усами Акихико обречены на провал, и отступился сам.
– Усами-сенсей, вам звонят! – голос Каташи вырвал Акихико из раздумий, а его цепкие пальцы, игриво пробежав по бедру, скользнули в карман и вытащили вибрирующий мобильный. – Не хотите ответить?
– Дай сюда! – писатель довольно грубо отобрал телефон и с усилием прищурился, вглядываяь в имя абонента на экране. – Исака? Какого хрена еще ему нужно?!
– Ну так не берите, потом перезвонят! – заливисто рассмеялся студент и попытался сбросить вызов.
– Не твое дело! – прикрикнул Акихико на своего обожателя и принял вызов. – Усами. Слушаю.
– Акихико, утро доброе! – по обыкновению развязно начал беседу исполнительный директор издательства “Марукава”.
– Доброе, – писатель вовсе не был согласен с подобной формулировкой – утро по определению добрым быть не могло. – Чем могу быть полезен? – он постарался вложить в свой вопрос как можно больше сарказма.
– Мне нужно обсудить с вами один рабочий момент. Я не знаю, оповещала ли вас Айкава-сан, что мы приступили к публикации вашей новой рукописи. Ближе к концу второго квартала следующего года запланирован выпуск сборника целиком. И я надеюсь, мы сможем дополнить его новыми стихотворениями, но это тема для отдельной встречи. Пока что мы выборочно размещаем стихотворения в колонке любовной лирики нашего фирменного литературного ежемесячника.
– Исака-сан, мне не очень интересно. Госпожа Айкава уже уведомила меня относительно ваших планов. Чего вы конкретно от меня хотите?
– Хорошо, если говорить прямо, с вами хочет встретиться один человек. Скорее всего, его имя вам так или иначе известно. Это Сегучи Тома, музыкальный продюсер. Я не хотел бы служить передаточным звеном в вашем диалоге, и предпочитаю, чтобы вы встретились напрямую. Разрешите ли вы дать ему вашу визитку или, может быть, назначите встречу?
