Текст книги "Runaway Train (СИ)"
Автор книги: Haruka85
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
“Я, кажется, начинаю понимать, что имел в виду мой мальчик, когда просил меня здесь не появляться и не привлекать внимание ни к нему, ни к себе. Интересно, ему тоже приходилось выслушивать подобное?” – в том, что это были гадости, причем в довольно большом количестве и совершенно невероятном качестве, писатель уже не сомневался. – “Но по крайней мере я был прав, что запрещал общение с этими мнимыми дружками. Поражаться не устаю! Ни одной светлой личности на весь университет! Есть здесь хоть один праведник?!”
На противоположный край скамейки с размаху шлёпнулось что-то тяжелое. Акихико от неожиданности вздрогнул и чуть не выронил из пальцев сигарету, только что вынутую изо рта, чтобы стряхнуть на землю пепел. “Черт, нервный стал, так нельзя! Дергаюсь из-за ерунды...” – он сделал глубокую затяжку и, прищурившись, перевел внимательный взгляд на возмутителя тишины. “А вот и светлая личность...”
– Извините! – торопливо пробормотал юноша, резко подхватил с дощатого сиденья рюкзак, судя по звуку, явно набитый книгами и приготовился к бегству.
– Ерунда, – желания поддерживать разговор не было совершенно, но элементарные правила приличия взывали к себе.
– Я не сразу вас заметил. Обычно здесь никого нет.
– Я докурю и уйду, присаживайтесь, если вам не досаждает дым.
– Да я и сам не прочь, – приветливо вступая в разговор, улыбнулся парень и вынул из кармана пачку сигарет и зажигалку.
“Действительно, по-другому и не назовешь – светлая личность”, – писатель ухмыльнулся, быстро окидывая саркастическим взглядом паренька. Усами всегда легко подмечал детали, хватило секунды, чтобы нарисовать себе весь образ собеседника, хотя в последнее время глаза чувствовали постоянную усталость и непреодолимое желание смотреть не на что-то конкретное, а сквозь пространство, в никуда.
Молодой человек сильно напоминал юную версию Камидзё – тот же рост, телосложение, похожая манера двигаться. Темные волосы оттенка молочного шоколада рассыпались сияющим каскадом и падали на глаза глубокого чайного цвета. Парень время от времени рассеянно откидывал челку набок легким кивком головы, но тяжелые непослушные пряди в тот же миг снова соскальзывали вниз.
– А-а-а! Бесит!!! – довольно громко буркнул юноша и раздраженно запустил в волосы пятерню, силясь хоть на время удержать их движение. – Задолбало!
“И сердится в точности как Хироки, так же губы поджал!” – мало кому это показалось бы забавным, но у Акихико ассоциации вызывали легкую ностальгию по детским пикировкам со старым другом.
– Могу предложить вам ножницы, любезный!
– Это еще зачем? – парень продолжал злиться, но теперь у него появился подходящий объект для разрядки.
– Нет челки – нет проблемы... – с нескрываемой иронией протянул писатель.
– Да при чем здесь волосы?! Не в этом дело! – вспышка гнева постепенно регрессировала до обычной досады.
– Могу я поинтересоваться, в чем тогда?
– В учебнике.
– А если подробнее? – Акихико сам не понимал, почему заинтересовался таким банальным разговором с незнакомым мальчишкой.
– Если подробнее, то я не могу найти один необходимый мне учебник. Я хочу перевестись на экономический факультет Мицухаши из университета в Киото. Меня согласны принять со следующего семестра на второй курс, но предметы по программам совпадают не все, и мне нужно сдать кое-какие экзамены. Список материалов для подготовки я тоже у преподавателей раздобыл. И в библиотеку записался, хотя сам до сих пор не могу поверить в это, ведь официально меня еще не зачислили. Последний экзамен послезавтра, но подготовиться я не могу, нужной книги нет ни в одной библиотеке, ни в магазинах; и даже сканы в интернете мне скачать не удалось. В общем, я пропал.
“Предчувствие. Возбуждение – почти невесомое, смутное, но такое знакомое... Когда в последний раз я разговаривал?” – впечатление, будто он не проронил ни слова с того дня, как Мисаки исчез. – “Почему я говорю с ним?”
– Что за книга?
Парень молча вытащил из кармана помятый листок бумаги и протянул
– Economic Politics in the United States: The Costs and Risks of Democracy 2nd Edition
by William R. Keech… – прочитал на своем идеальном английском Усами.
– Вот именно!
– У меня есть эта книга, – он устал быть один, он не мог больше выносить собственную ненужность.
Парень с надеждой воззрился на Акихико, но потом досадливо махнул рукой снова уставился себе под ноги.
– Если хотите, я могу ее вам одолжить, – предложил мужчина, сам не понимая, почему кидается решать проблемы мальчишки, который даже имени своего не назвал, и уж тем более ни о чем не просил.
– Хочу, не хочу – какая разница? Книга на английском языке, за полтора дня я не то что выучить, я её перевести не успею даже наполовину...
В который раз за последние пять минут писатель оценивающе разглядывал юношу. “Красивый? Даже очень. Но красивых много, что с того? Умный? Обаятельный? Обычный. Хотя определенный шарм улавливаетсяся даже в такой заурядной ситуации. Целеустремлённый? Совершенно точно, он знает, чего добивается. И это действительно его украшает.” Акихико пытался отыскать и снова не находил в парне ту зацепку, которая заставила сказать следующие слова:
– Я помогу вам с переводом, если это действительно нужно, – пусть даже таким банальным, совершенно примитивным способом, Усами хотел заботиться. Хотя бы о совершенно чужом человеке, лишь бы тот мог оценить. Это была извечная его нужда – отдавать, та странная потребность, которая давно оставалась без ответа.
====== Глава 18 ======
С того утра так и повелось: Мисаки возвращался с работы скорее уже рано, чем поздно, падал на кровать не чувствуя под собою ног, иногда не имея сил даже на душ, и спал до полудня. Днем за ним оставались все те же домашние хлопоты, а ближе к вечеру начинались сборы в клуб. Возможностей пересекаться с Хиро практически не оставалось бы, но тот довольно часто приезжал в клуб ближе к утру и подхватывал Мисаки, благо такси тот по-прежнему не жаловал и, осунувшийся, немного ссутулившийся, выжатый и морально, и физически, упорно брёл до дома пешком.
– Мисаки, бери такси, ты найдешь себе приключений на голову однажды! К чему тебе эта экономия, скажи? Ты зарабатываешь столько, сколько не в состоянии потратить, но ты даже не пытаешься!
– Неправда, я трачу.
– Ну да, купил себе мобильный да смену одежды. Ты можешь позволить себе больше.
– Мне нужны деньги, я хочу подкопить немного, пригодится. А одежды я много купил.
– Как же, много. Самое необходимое. Даже на работу в одном и том же ходишь. Как тебя еще не загрызли?
– За что меня грызть, Хиро? Чем скромнее я одет, тем меньше другие хосты на меня смотреть будут. А клиентам и так, вроде, нравится.
– Ты в своем репертуаре, Хару! Ты, одетый, как самый заурядный студент-старшекурсник, не шевельнув, вроде бы, ни единым пальцем, собираешь чуть ли не половину выручки хост-зоны и при этом веришь, что коллеги тебя не замечают?! Уверен, они в темном переулке и друг другу глотку перегрызут, а уж против тебя и объединиться не побрезгуют!
– Хиро, ты их не знаешь, они нормальные ребята!
Гитаристу оставалось только хмыкнуть: Мисаки был неисправим.
Слова Хиро были не так далеки от истины, Мисаки на должности хоста действительно пользовался бешеной популярностью в особых кругах. Та эфемерная субстанция, которую сам он когда-то прозвал ёмким словом “усамоны”, продолжала действовать самым удивительным образом. К счастью ни один представитель семейства Усами до сих пор на пороге клуба не появился, но люди, боровшиеся вечерами за возможность провести время с Хару, в основном мало уступали им по уровню достатка и положению в обществе, заваливали Мисаки чаевыми и подарками, от которых каждый раз сложнее становилось отказываться. На ум часто приходил Усами Харухико с его безмерной страстью заваливать объект влюблённости все равно, чем, но совершенно без меры, как будто от количества зависело качество чувств последнего. Все они были похожи как близнецы-братья, и с разной степенью интенсивности утомляли своей настойчивостью. Апогея напряжение Мисаки достигало при появлении господина Дайто – этот излишне-шумный, властный, хамоватый человечек был навязчив до крайности в любых своих побуждениях и не признавал никакого мнения, кроме единственно-правильного – своего. Это была работа, но внутри Мисаки с трудом выносил необходимость обменивать собственное внимание, а очень часто, и терпение на материальный эквивалент. Но в хост-клубе все принимали эту игру: хосты делали вид, что не работают, а развлекаются, и клиенты просто навещали друзей и угощали их.
“Усаги-сан не был таким. Он постоянно старался мне что-нибудь подарить, не слушая моего мнения, купить, съездить на отдых, но ни разу у меня не возникло ощущения, что меня покупают. Мне никак не понять, в котором месте кроется разница!”
– Как будто бы всё в этой жизни можно купить! Понимаете, Сегучи-сан? – Мисаки каждый раз вспоминал Акихико, когда сталкивался с этими людьми.
– Понимаю.
Как-то вечером президент собственной персоной пришел понаблюдать за Хару, о котором за считанные месяцы уже начали слагать легенды, и не удержался, сел за его столик сам – на правах хозяина он легко нашел предлог, чтобы занять место без очереди.
– Но вы тоже считаете так?
– Нет, Хару, не считаю. Есть вещи, которые купить невозможно. Но их, по правде, и вещами не назовёшь, – в голосе Сегучи прозвучала нотка грусти, хотя на лице, как обычно, играла легкая усмешка, а в глубине глаз полыхал холодный огонек.
– А что бы вы купили?
– Счастье. – Мужчина довольно долго думал перед тем, как ответить. – Люди часто хотят заполучить любовь, но в отношении этого чувства понятия “купить”, “приобрести”, “завладеть” – не важно, как – любым способом – кажутся принуждением, не приносящим в итоге ничего, кроме страданий. А счастье... Это действительно то, ради чего стоит бороться.
– Я бы не стал покупать счастье. Не себе.
– Другому?
– Да.
– А бывает так, что чьё-то счастье сделает счастливым самого тебя? Такое счастье вы бы купили, Хару?
– Всё равно ведь не продают...
Постоянные мысли об Акихико теперь терзали Мисаки любую свободную минуту. Хосту снова пришел на ум его “любимый” сон. Каждый раз бежать хотелось все меньше, каждый раз сон заканчивался, когда парень разворачивался и смотрел назад себя, пытаясь разглядеть того, кто остался далеко позади. Даже туда, в порождение его фантазии, проникало беспокойство за Усаги-сана. Или наоборот, оно проникало оттуда, из глубины сна? Прошло уже несколько месяцев, а Мисаки так и не смог заставить себя написать Усаги хоть слово. Постепенно, понемногу первое отчаяние, острая боль, страх стали забываться. И снова, как от волшебной таблетки, на смену эмоциям начали приходить разумные доводы, уже не такие циничные, как раньше. Да и Хиро раз за разом ставил Мисаки своими вопросами в тупик, сталкивал лоб в лоб с реальными, а не надуманными проблемами, чувствами, ошибками. С каждым днем, с каждым воспоминанием, с каждым новым впечатлением он все больше принимал эту истину: Усаги-сан любил его, а он любил Усаги. И это должно было оставаться главным вопреки любым невзгодам, чужим взглядам и мнениям. Но стоило Мисаки засомневаться, и все рухнуло.
– Хару, вы и с клиентами так общаетесь? – голос Сегучи вырвал хоста из размышлений.
– И-извините, Сегучи-сан! Этого больше не повторится, я виноват, – Мисаки вскочил со своего места и склонился перед президентом, признавая свою вину.
– Сядьте, Хару, на нас люди смотрят. Да и я сам не такой уж большой любитель публичного самобичевания. Гораздо важнее то, как вы ведете себя и какие делаете выводы, а не то, насколько умело вы извиняетесь, – Мисаки снова сел, но поднять голову так и не решился. Фраза президента проникла прямо в подсознание парня так аккуратно и так своевременно, что он даже не почувствовал, как эта мысль проклюнулась на деревце его сущности ещё одной крохотной нежной веточкой.
– Хару, мне принесли ваши документы. Вот два экземпляра трудового договора. Прочитайте, подпишите, и оставьте один себе. Это ваша медицинская страховка.
– Сегучи-сан, вы застраховали меня на такую большую сумму!
– Вы ценный работник, я уже говорил?
– Спасибо, Сегучи-сан, я стараюсь.
При приёме на работу Мисаки сразу же поставили перед фактом: трудоустройство возможно только официальное, работа с людьми требует прохождения специальной медицинской комиссии. Такахиро в одном из первых писем сообщил, что украденные документы подброшены в полицейский участок, их требуется только забрать. При этом желательно, чтобы брат отозвал свое заявление о пропаже Такахаши-младшего. Мисаки боялся, что уговорить брата сделать это по-тихому не получится, подозревал, что тому непременно захочется увидеться лично. На удивление, Такахиро пошел навстречу без особых колебаний и не стал ни на чем настаивать, как будто заранее принял факт о том, что Мисаки еще не готов появиться ему на глаза.
Руководство клуба спокойно отнеслось к несовпадению имени Хару с его документами и просьбе не разглашать информацию из личного дела, тем более, что специфика работы и так подразумевала наличие псевдонима. Оомори Хару*, таково было его полное имя теперь. Возраст и дату рождения он тоже изменил: 23 года, родился 22 апреля – дата встречи с Хиро стала для Мисаки его вторым днем рождения.
– Хару, клуб открылся относительно недавно, и этот бизнес для меня еще в новинку, поэтому мне интересны мнения разных людей относительно моего начинания. С вашей позиции как хоста и как потенциального посетителя какие недостатки наблюдаете в работе клуба?
– Сегучи-сан, здесь есть гораздо более опытные хосты, да и я лично по клубам никогда не ходил, мне сравнивать не с чем.
– Вы не совсем обычный человек в этой среде, это правда, но именно поэтому меня и интересует ваше мнение, – на лице президента сейчас читалось ободрение и неподдельный интерес.
– Ладно. Только не смейтесь, если я скажу что-то глупое, – Сегучи кивнул, поощряя к продолжению разговора. – Меня утомляет необходимость постоянно уклоняться от необходимости выпивать на рабочем месте, а апельсинового сока за смену приходится употреблять столько, что и до гастрита недалеко. Неплохо было бы давать хостам возможность перекусывать хотя бы раз за ночь. Или ввести в наше хост-меню десерты и выпечку к чаю и кофе. Клиенты тоже часто об этом спрашивают. Но в меню только замороженные полуфабрикаты. Мало кто соглашается такое есть. Да и кухня, если честно, немного... хромает.
– Понимаю. Есть такая проблема. К сожалению, хорошие кондитеры на дороге не валяются, плохого мне брать не хочется, шеф-повару разработать бы для начала достойное меню, выпечку я даже не предлагаю.
– Но зачем вы его взяли тогда?
– Ошибся, – честно ответил бизнесмен. – Этот проходимец предъявил мне такую пачку дипломов, что я принял его после первого же съедобного конкурсного блюда. К сожалению оно оказалось в его списке не только первым, но и последним приличным. Контракт подписан сроком на год, и я пока не решился его расторгнуть, поскольку нет смысла платить штраф, если достойной смены все равно нет.
– Зачем вам обязательно нужен дипломированный кондитер? На свете полным-полно людей, которые любят и умеют готовить.
Сегучи оторвался от рассеянного созерцания публики в зале и обратил свое внимание на Мисаки. На его бесстрастном лице промелькнуло легкое любопытство.
– Продолжайте.
– Так все просто! Найдите человека, который в свободное время готов обеспечить бар некоторым количеством качественной домашней выпечки. Дайте объявление, предложите состязание – домохозяйки выстроятся в очередь. Кому помешает подработка? Может, кто-то из работников клуба сможет, это вообще было бы удобно.
– Например? Назовите хоть одного человека.
– Ну... я не знаю... Может, ваша жена?.. – Мисаки замялся и чуть заметно покраснел.
Сегучи внезапно расхохотался – искренне и беззаботно. Кто бы мог ожидать от такого застёгнутого на все пуговицы человека? Мисаки потупился и покраснел еще больше.
– Ладно, ладно, только не дуйтесь. Я не хотел вас обидеть! – президент насмеялся вдоволь, но и теперь лёгкие смешки время от времени вырывались с его стороны. – Предложение твое забавное, но не сказать, чтобы глупое. Я просто попытался представить свою жену у плиты и немного развеселился.
– Нет, я не знаю всех тонкостей организации ресторана. Может, это запрещено какими-то правилами. А так даже я справился бы.
– Вы умеете готовить десерты?
– Ну... немного умею.
– Что конкретно?.. Хотя не так. Вы бы хотели попробовать?
– Я мог бы, почему нет?
– Тогда можете придти на кухню в любое время перед сменой, взять что потребуется и приготовить все, что захочется. А я продегустирую. Как вам такой вариант?
Мисаки не верил своим ушам. “Что? Что он мне предлагает? Пойти на кухню крутого ресторана и приготовить все, что я пожелаю? Да я и мечтать о таком не смел! Этого просто не может быть!”
– Если вы не шутите, то я, конечно, хотел бы!
– Тогда позвоните мне, когда решите поэкспериментировать, чтобы я подъехал в нужное время.
– Я могу завтра!
– Хорошо, завтра вечером я буду в клубе. Удивите меня! – Сегучи встал и попрощался. Мисаки ошарашенно смотрел ему вслед. “Я не верю! Это сон, это сон, это просто сон!”**
*Оомори – яп. большой лес.
Хару – яп. рожденный весной.
“Это не любовь! Не любовь! Это просто не может быть любовью!” (С) Онодэра
====== Глава 19 ======
“Пусть каждый сам находит дорогу,
Мой путь будет в сотню раз длинней,
Но не виню ни чёрта, ни Бога,
За всё платить придётся мне.
Я любил и ненавидел,
Но теперь душа пуста,
Всё исчезло, не оставив и следа.
И не знает боли в груди осколок льда.
И не знает боли в груди осколок льда...”
Ария – “Осколок льда”
Книга нашлась быстро. Акихико покупал ее несколько лет назад, когда пытался заставить своего любовника готовиться к экзаменам. Всё без толку. Учебник в программе значился как основной, но парень его даже открывать не стал. Причина была всё та же – трудности с английским. И если новый знакомец сокрушался, что за день сможет перевести только половину, то Мисаки заявил, что не переведет и за семестр. Усами до сих пор не понял, каким чудом Такахаши умудрился сдать тот экзамен. Экономическую политику США в Мицухаши в принципе преподавали на английском, как и многие другие предметы, связанные с международными коммуникациями. И сколько бы Усами ни пытался вложить в его бедовую голову хоть толику своего прекрасного знания языка, Мисаки только брыкался изо всех сил, впрочем, как и всегда, и во всем. Эта его отличительная особенность одновременно и заводила, и подстёгивала Акихико наращивать активность, и раздражала, и огорчала. Всё-таки вечная необходимость уламывать, упрашивать, принуждать неопытного мальчишку иногда переходила границы гордости Акихико – по сути взрослого и самодостаточного человека – и начинала отдаленно походить на унижение. Пилюля была горьковатой, хотя Усами привык топить её в сахарном сиропе собственной любви, страсти, терпения и доброты.
Этот новый мальчишка был не таков. Он дышал уверенностью в себе. “Дерзкий, нахальный, знающий цену себе и своим желаниям – полная противоположность простодушного Мисаки”, – думал Акихико, разглядывая своего гостя, разместившегося на диване с развернутой книгой на коленях. Парень безо всякого смущения сел бок о бок со своим, если так можно выразиться, благодетелем, подтянул под себя стройные ноги и вальяжно откинулся на подушки.
– Начинайте читать, я приготовлю чай, – Акихико с трудом сдерживал себя, ощущая так близко от себя тепло молодого тела.
“Он понимает, что делает? Или все-таки мне показалось, и этот парень еще наивнее, чем я мог представить?”
Усами не торопился. Заваривая чай, он пытался разыскать в себе крупицы благоразумия, которые могли бы погасить внезапно вспыхнувший огонь желания. Три с половиной месяца – слишком большой срок для его темперамента. В отношениях с Мисаки Акихико даже радовала эта неспособность совладать с собственным вожделением: чем жарче полыхала страсть, тем восхитительней была развязка. И неважно, по большому счету, что партнер никогда даже не делал попытки привнести в физическую близость хоть толику участия. Ничего не было слаще этой власти – власти покорять волю, срывать стоны с плотно сжатых губ, сминать сопротивление и дарить восторг юному телу вопреки противоборству слабеющего разума.
Акихико надеялся, что воспоминания о возлюбленном загасят эту неожиданную вспышку – такую желанную телом и такую противную воле. Плоть оказалась сильнее, и любые мысли только усиливали напряжение в паху, посылали короткие волны дрожи в кончики пальцев, учащали дыхание, заливали щёки и шею румянцем, заволакивали пеленой взгляд.
– У вас довольно душно, вы позволите мне немного раздеться? – раздался голос парня прямо за спиной писателя. “Когда он успел подойти?” Акихико вздрогнул, как ребенок, застигнутый в момент запретной шалости. Он коротко кивнул через плечо, опасаясь не совладать с собственным голосом, и украдкой оценил ситуацию из-под опущенных ресниц: “Не хватало, чтобы он заметил мое состояние. Надо срочно отвлечься. Зря я его сюда притащил, недооценил себя. Или этого и добивался?!” Увиденное никак не могло помочь остудить фантазию. Не спеша, грациозно потягиваясь, мальчишка стягивал через голову форменную жилетку. Край рубашки выбился из-за пояса и задрался вверх вслед за поднятыми локтями, обнажая полоску нежной кожи, такую близкую к... “Показалось? Нет, мне определенно показалось!” – Акихико заставил себя вернуть свой взгляд выше ремня довольно тесных брюк, выше тонкой талии... выше, скользить еще выше, не всматриваться в очертания груди под неплотным покровом тонкой, белоснежной ткани, выше, к горделиво повернутой шее, туда, где изящные, нервные пальцы ослабляли узел галстука и расстёгивали верхние пуговицы. Выше, еще выше – твердая линия подбородка, капризный изгиб губ, точеные ноздри нервно вбирают воздух, глаза... Он буквально заставил себя окунуться в омут его взора – томного, завораживающего, притягательного, манящего. Ошибки быть не могло. Неспешный поворот – и уверенное движение хищника навстречу. Акихико поймал налету касание этих сухих, горячих губ, скольжение прохладных, трепетных ладоней по обнаженному в вырезе воротничка изгибу ключицы... Шорох одежды, распахивающейся в чужих, ловких руках... Писатель крепко зажмурился – лишь бы больше не цепляться сознанием за незнакомое лицо – и впился в эти губы с отчаянием самоубийцы, кидающегося камнем на дно, безжалостной хваткой вцепился в эти хрупкие плечи, оставляя ногтями багровые отметины даже через ткань, с силой рванул полы рубашки, уверенно звякнул пряжкой и выдернул ремень...
Он все решил для себя. Он не мог больше терпеть эту мучительную ломку, не осталось больше сил ждать своего единственного – этого человека-наркотика, превратившего жизнь в сказку одним своим появлением, превратившего жизнь в хаос... Акихико давным-давно понял, что нечего больше ждать – некого. Но ждал, ждал вопреки, покуда хватило неблагоразумия. Он устал страдать. Если не может позволить себе умереть, не должен ли принудить обледенелое сердце выстукивать непрерывный ритм и гнать по жилам стылую кровь, не должен ли заставить жить хотя бы тело?.. Усами брал этого мальчишку со всей злостью: грубо, жестко, причиняя боль – как можно больше боли – себе и ему, не заботясь ни о его удовольствии, ни о своем. “Потому что я так хочу!” Потому что впервые за эти месяцы он вообще чего-то хотел, и не собирался себе отказывать. Ни в чем он себе отказывать больше не собирался. Бессознательное настолько завладело сущностью Акихико в эти минуты, что казалось, пожелай он сейчас убить – убил бы без промедления, без разницы, кого – этого парня, любого другого или самого себя! Животная похоть, яростный секс, быстрая и неожиданно скудная развязка.
Писатель поднялся с дивана, подпалил привычную после разрядки сигарету, и безо всякого выражения принялся натягивать на себя одежду. Кое-как застегнув пуговицу брюк, он обернулся и снова, наконец, обратил внимание на парня: идеально спокойное лицо, расслабленная поза, ни единой эмоции. “Ни испуга, ни удовольствия, ни любопытства. Так и надо. Идеальный никто. Хорош! Даже слишком...” Писатель чувствовал, что ему недостаточно. Напряжение схлынуло на считанные секунды, и вернулось новым шквалом, ударило под колени, оглушило, перевернуло реальность... “Хочу еще!” – он без промедления бросил недокуренную сигарету в пепельницу и вернулся на диван. Парень не возражал и молча подался навстречу. И новый исход – все такой же скупой на удовольствие, на удовлетворение. Акихико утер рукавом рубашки – безнадежно испорченной – холодную испарину со лба, снова застегнул брюки и снова затянулся сигаретой, той же самой, недокуренной – она еще тлела.
– Как тебя зовут? – решил, наконец, прервать тишину писатель. Врожденная вежливость?
– Марисе Каташи.*
– Усами Акихико.
– Я знаю, – парень кивнул самодовольно.
– Неужели? – притворно-изумлённое движение бровью.
– Я знаю о вас всё! – убежденно ответил Каташи.
– Неужели? – ни глаза, ни губы, ни поза снова не выдали ни малейшего интереса, только левая бровь снова взметнулась вверх.
Громкий стук каблуков по коридору прервался у самой двери, в замке едва слышно провернулся ключ.
– Усами-сенсей?! – воскликнул высокий женский голос.
– Айкава-сан?
На лице женщины, всматривающейся в силуэты на фоне широких панорамных окон, непонимание сменялось изумлением, потом растерянностью. Женщина неуверенно сделала шаг назад, явно собираясь ретироваться из квартиры.
– В чем дело, дорогая Айкава? Раз уж вы решились почтить меня своим вниманием, то проходите, не стесняйтесь!
– Я... я в другой раз зайду. Завтра. Или через неделю – когда скажете. Если Мисаки вернулся, я здесь явно лишняя.
– И давно у вас проснулись зачатки деликатности? Когда вас волновало, чем я занят и с кем, Айкава-сан? – Акихико подобрал с пола рубашку и брюки своего гостя и кинул в сторону дивана. – Одевайся! Давай, живее. Не видишь, ко мне пришли?
Парень послушно поднялся с дивана и без особого смущения принялся натягивать одежду.
– Акихико-сан, вы можете быть и помягче с Мисаки!
– Если вы перестанете топтаться у двери и подойдете поближе, то легко сможете заметить, что это не Мисаки.
– Как это – не Мисаки?! – взвизгнула Айкава и стрелой помчалась в центр комнаты, чтобы убедиться, разыгрывает ее Акихико или нет. – И кто это? – возмущению редактора не было предела, и она не собиралась этого скрывать.
– Марисе Каташи, – подал голос парень, не дожидаясь ответа Акихико.
Айкава теперь совершенно убедилась, что парень, с которым застала Усами-сенсея в недвусмысленной ситуации – точно не Мисаки. Во всем её внешнем виде читалось осуждение.
– Я провожу тебя в ванную. – Акихико подхватил гостя под локоть и отвел на второй этаж, где заодно привел в порядок и самого себя. Вернулся он довольно быстро и обнаружил Айкаву, сидящей на освободившемся диване с нескрываемо брезгливым выражением. В руках она держала раскрытую тетрадь – ту самую тетрадь Мисаки, в которую Усами записывал стихи, все эти месяцы рвущиеся в поток его сознания из глубины души.
– Отдайте! – Усами протянул руку.
– И не подумаю. Даже не пытайтесь! – Акихико отступил. После недолгих секунд борьбы редактора над разгневанной женщиной, профессионализм взял верх, и Айкава углубилась в чтение. Всё ее внимание ушло в эти строки, и она не замечала уже ничего вокруг себя – ни того, как вышел за дверь мальчишка Марисе Каташи, ни того, как Акихико долго оправдывался по телефону перед Камидзё из-за пропущенных без предупреждения занятий, а потом опустился на диван и спрятал свое измученное лицо в ладонях.
Айкава закончила читать, когда небо уже окрасилось в закатные тона. По комнате протянулись длинные причудливые тени, никто так и не зажег света.
– Вы зрение не испортите? – подал голос Акихико, едва подняв склоненную голову.
– Да какая разница?! – ожесточенно воскликнула женщина. По ее щекам струились слёзы. – Какая вам разница до моего зрения! Что здесь делал этот сопляк, скажите мне на милость?! Мне можете не отвечать! Себе ответить можете?! После всего, что здесь написано! – она потрясла записями перед носом Усами.
– Не ваше дело.
– Моё дело, Усами-сенсей, опубликовать эту рукопись. Так что как хотите, но я это у вас забираю, – она решительно запихала тетрадь в свою сумку и поспешила к выходу, пока писатель не успел опомниться.
– Айкава! Отдай тетрадь, – упрямо повторил Акихико, но не сделал попытки подняться. – Пожалуйста! – он умолял.
– И не просите. Я принесу ее завтра!
Дверь захлопнулась, и Усами остался один.
*Marise – яп. бесконечный,
Katashi – яп. твердость.
====== Глава 20 ======
Мисаки еще ни разу так сильно не ждал окончания смены. Когда последний клиент, наконец, израсходовал остатки денег на совершенно уже лишнюю бутылку коньяка и нетвердой походкой покинул клуб, парень быстро побросал свои вещи в рюкзак и вприпрыжку побежал домой. Вопреки заведенной привычке, после душа он даже не приблизился к кровати, не чувствуя ни малейшей усталости. Все мысли Мисаки были поглощены предложением Сегучи. Жажда деятельности настолько сильно захватила его, что просто не допускала отлагательства в решении задачи. Мисаки принялся анализировать и систематизировать все свои знания относительно кулинарии, а точнее, приготовления десертов и домашней выпечки. Он начал увлекаться кухней еще в младшей школе, и за долгие годы успел усвоить колоссальное количество знаний. Никто и не догадывался, сколько книг и учебников перечитал вдоль и поперек этот крохотный мальчик, сколько статей изучил, сколько пересмотрел передач и мастер-классов. Приготовление пищи было для него настоящей отдушиной, в которой он спасался от всех жизненных невзгод и неурядиц. Колдуя на кухне, он полностью погружался в процесс, повторяя по много раз одно и то же блюдо и доводя его до совершенства, используя разные техники подготовки продуктов, их обработки и соединения, добавляя всевозможные приправы, тестируя разные температурные режимы и даже разную посуду. Каждый новый эксперимент превращался в увлекательный квест, а творение становилось настоящим произведением кулинарного искусства, но Такахиро и Усаги – самые частые потребители готовых блюд зачастую либо видели на столе совершенно идентичные варианты меню, либо настолько разные, что ни за что не догадались бы, что по сути едят одно и то же. Мисаки разницу и видел, и чувствовал на языке, и обонял, и даже осязал. Никто не догадывался о том, что едят не просто завтрак или ужин, а предмет гордости скромного и талантливого мастера.
