Текст книги "Runaway Train (СИ)"
Автор книги: Haruka85
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)
– Ну ты профессионал! – Накано невозмутимо потрепал друга по цветной макушке, с улыбкой прикидывая, способен ли был в принципе переплюнуть Шуичи в его извечном: “Юки, Юки, Юки!!!” – и понял, что не слышал этой песни довольно давно. – Выпалил свои претензии одной гневной тирадой и даже дыхание не сбил! Это всё, или еще что-то хочешь сказать?
– Хочу, – Шуичи надул губы в ответ на подначку Хиро, отвернулся и хмуро уставился на дорожку красных огоньков разделительного ограждения, мелькающих в окне подобно кадрам старинной киноплёнки.
– Чего хочешь?
– Хочу к тебе.
– Ночевать?
– Вот именно! Не припомнишь, когда я в последний раз у тебя был? – сарказм?
Хиро мысленно прикинул: выходило, что действительно давно.
– А как же Юки? Разве он не ждет тебя? Разве ты не хочешь побыть с ним перед гастролями? И вещи собрать нужно.
– Не хочу к Юки, – заупрямился певец. – Не нужно мне никаких вещей, у меня все с собой. Что понадобится – куплю на месте.
– Позвони ему, по крайней мере, предупреди, чтобы не ждал, – удивлению Хиро не было конца. – Не хочу, вместо того, чтобы спокойно проспать оставшиеся жалкие четыре часа, бегать к телефону или созерцать его разъярённую физиономию на пороге.
– Не парься, Хиро, он и не заметит, – как-то слишком спокойно отреагировал юноша, но вопреки своим словам быстро набрал смс. Не прошло и минуты, как телефон беззвучно вздрогнул, и на экране всплыло короткое: “ОК”.
– У вас с Юки все нормально? – Хиро впервые видел у друга такую равнодушную реакцию.
– А когда-нибудь было нормально?
– Наверное, нет... Но так ведь было всегда, и тебя, вроде как, вполне устраивало...
– Угу. Именно. Устраивало.
– Тогда в чем дело? Если судить со стороны, у вас все, вроде как, устаканилось.
– Мне тоже так казалось поначалу, сразу после возвращения Юки из Нью-Йорка.
Парни по очереди соскочили с подножки автомобиля, дружно хлопнули дверью и махнули на прощание Кею, в глубине души весьма довольному сокращением вечернего и, как следствие, утреннего маршрута.
– Пойдем, рассказывай, что у вас случилось?
– Не знаю, с чего и начать...
– Видимо, с Нью-Йорка? – подсказал гитарист.
Исчезновение назойливого “Юки-Юки-Юки!” в перенасыщенном звуками повседневном эфире прошло настолько незаметно для внимания Хиро, как будто подсознание намеренно вытеснило эту извечную занозу из сознания. Кто бы осмелился его винить, ведь созависимость Шуичи, резко проявившаяся с воцарением в его жизни писателя Юки Эйри, приносила проблемы не только ему одному. Она стала притчей во языцех и для коллектива “Bad Luck”, и для всей корпорации “NG”, и не просто регулярно убивала настроение солиста, заставляя его биться в истериках и вести себя подобно буйнопомешанному, но ставило под угрозу даже самое существование группы. Сторонние наблюдатели давно разделились на два больших лагеря: сочувствующие Шуичи бурно высказывались в адрес писателя и отзывались о нем не иначе как о бездушной скотине; сочувствующие Юки тихо ненавидели неуравновешенного, навязчивого певца, напирая на полное отсутствие у него как самолюбия, так и мозгов, и даже таланта. Хиро, особенно близко посвященному в тайны звёздного союза, приходилось мучительно метаться между двух огней. Он слишком хорошо знал Шуичи, чтобы свято верить в его безгрешность, и жалел писателя: уж кто-кто, а Хиро прекрасно знал, насколько порою тот бывает невыносим. Но еще лучше ему было видно, как искренне страдает друг от холодности и непоследовательности Юки. Рассудительному и терпеливому Накано было искренне непонятно, ради чего эти двое постоянно поддерживают болезненный накал в отношениях, а главное, как умудряются выносить его последствия. Юки и Шуичи были будто специально созданы для того, чтобы открывать всё новые и новые уязвимые места и безжалостно ранить друг друга. Казалось, у отношений не просто нет будущего, нет и настоящего, их вообще не должно быть: взаимопонимание на нуле, стремление к взаимопониманию такое же – нулевое. Вопреки абсурдности ситуации, оба продолжали бороться. “Притяжение”, – так говорили многие. Хиро сопереживал активно, но в итоге все равно устал, незаметно для собственной совести отполз в сторону, позволил себе отвлечься, и теперь ему стало попросту стыдно.
– Хорошо, начну с Нью-Йорка, если тебе проще. Знаешь, я всегда боялся потерять Юки – мой персональный кошмар. Он выгонял меня, бросал, возвращался сам или я его возвращал. На самом деле, я боялся лишиться его близости ко мне, а не собственно Юки. Я не рассказывал тебе, это было страшно: там, в Америке, я нашел его с револьвером в руке – одного, среди ночи, в разбитом заброшенном здании. Я не стал ничего спрашивать, но уверен, он собирался покончить с собой. Наверное это и стало началом конца. Юки пообещал мне тогда, что будет со мной, что раз уж я такой упорный, то он сделает всё, чтобы я был счастлив. Мне кажется, он не лгал мне тогда, он и сам поверил себе. А я...
– Что – ты? Ты едва из кедов не выпрыгивал от счастья, разве нет?
– В первый момент так и было. Помнишь меня на том концерте в “Zepp-Tokyo”? У меня просто снесло крышу. Так продолжалось еще несколько недель, а потом я начал понимать – что-то не то происходит. Ты обычно смеешься, когда я это говорю, но я много думал и понял, что попросту боюсь быть с ним. Я готов принять любое прошлое Юки, пусть он хоть половину Америки перестрелял, но пришел в ужас, когда понял, что он способен убить самого себя... По моей вине. Я этого не хочу. Я не вынесу такой ответственности! Понимаешь?
– Еще бы!
– С тех пор я сам, наверное, изменился, стал видеть то, что раньше предпочитал не замечать.
– Что именно ты имеешь в виду?
– Всё подряд. То, какие мы разные, то, как я могу его раздражать одним своим словом, даже присутствием, то, как неинтересно ему бывает слушать меня, то, как порой он стыдливо отводит от меня взгляд на публике...
– Мне показалось, не все так уж плохо. Совсем не то, что было раньше.
– Конечно, не то. Он больше не гонит меня, не говорит гадости, старается быть добрым ко мне, как к неразумному ребенку. Только я вижу, что это результат волевого усилия, а не любви.
– Ты не много ли от него хочешь? Он по жизни такой – прохладный. Не каждый способен фонтанировать эмоциями, как ты!
– Не-е-ет, Хиро! Выходит, ты его недооцениваешь. Я знаю, на страсть он способен.
– Смешной ты, Шу-тян! На твоей памяти он ни с кем, кроме тебя не встречался!
– Это еще ничего не значит! – Шуичи возразил неожиданно резко и даже зло. – Хиро, он меня не любит! Я уверен, он любит другого человека! Может быть и сам об этом не подозревает!!!
– Шуичи, кого?! Опомнись, ты бредишь! Ты же добился его, чего тебе еще нужно?! От добра добра не ищут!
– А меня всё это достало! Сколько мне еще быть объектом для жалости и раздражения?! Как ни крути, во мне всегда будет чего-то не хватать. Я раньше думал, смогу измениться, заставлю его восхищаться собой! Да не бывать этому никогда! Что бы я ни делал, все равно плох, потому что я не тот. От себя не убежишь!
– Может, ты сам его разлюбил?
– Не знаю. Может быть. Трудно продолжать по-щенячьи любить человека, который столько раз вытирал о меня ноги, который не ждёт меня, которому без меня легче. Раньше было легко и правильно – я никто, а он кумир миллионов. Было так естественно смотреть на Юки снизу вверх...
– Теперь ты сам кумир миллионов, не так ли?
– Да. На сцене я купаюсь в восхищении! Но после всех оваций возвращаюсь домой, отпираю дверь и снова превращаюсь в ничто...
– Шуичи...
Хиро не заметил, когда наступил тот переломный момент, который так изменил друга детства. Тот больше не плакал, не прыгал по комнате с места на место, не жестикулировал отчаянно, не пытался напиться и не теребил телефон, то и дело отсылая сообщения жестокому возлюбленному. Маленький Шуичи сидел до неестественного прямо, скрестив руки перед собой – неожиданно гордый, решительный, твёрдый.
– Я хочу уйти.
– Бросить Юки?! – Хиро едва не потерял дар речи – ни в одной, даже самой сумасшедшей фантазии, ему не привиделось бы, что Шуичи добровольно захочет порвать со своим любовником.
– Да. Я так решил. С меня хватит.
====== Глава 32 ======
Юки Эйри остановился на пороге, не отрывая восхищенного взгляда от закрывающейся створки лифта. “Растёт мелкий!” Он медлил захлопнуть дверь, все не решаясь поверить в реальность происходящего, ожидая, что пройдет минута – не больше, и на площадке снова появится его маленький придурок. Остынет и передумает. Вернется. Так ведь было всегда. Писатель прислушался: лифт доехал до первого этажа и остановился, ожидая следующего пассажира – тишина. Он вошел обратно в квартиру и выглянул с балкона вниз, чтобы увидеть, как смешной мальчишка запихивает объёмистую сумку с вещами в багажник вызванного заранее такси. Ярко-розовая макушка на фоне густо-оранжевого пуховика – мучение для глаз, как и всегда. Перед тем, как забраться на пассажирское сиденье, Шуичи поднял голову на окна покинутого дома и, заметив в сумерках силуэт Юки, махнул на прощание рукой. Слишком серьёзно для этого ребенка. Писатель невыразительно махнул сверху вниз то ли прощаясь, то ли посылая это досадное недоразумение как можно дальше из своей жизни. На какой-то миг Эйри охватило неконтролируемое желание сгрести в охапку остатки вещей этого розововолосого чудовища и вышвырнуть с балкона вниз: “Да катись ты ко всем чертям, Шиндо Шуичи!!!” На несколько коротких мгновений в носу обидно защипало, и к векам прилила жгучая тяжесть: “Ты бросил меня, мать твою!!! Бросил меня...” – слезы растворились, не успев навернуться на глаза, им на смену пришла бесшабашная веселость. Он махом захлопнул балкон – морозный декабрьский ветер остудил и тело, и разум, и излишки эмоций. Непередаваемый коктейль: горечь от внезапного расставания с целой эпохой перемешалась со злостью от уязвленной гордости, а злость заглушало облегчение и радость долгожданной свободы. Юки с наслаждением откинулся на диван и закурил. Адреналиновая катастрофа в крови еще долго будет отдаваться дрожью в стылых пальцах и общей неуравновешенностью, уже принималась болеть голова. Привычно пристроив сигарету в уголке рта, он направился к бару, чтобы откупорить бутылку любимого виски. Рецидивирующая язва желудка? Что за чушь! Она и не такое повидала на своём веку! Ему никогда не было жалко губить себя. Никакого пива сегодня, никаких закусок, никакого льда – пусть неразбавленный напиток огнём разольётся по жилам. Первый бокал был опрокинут залпом, чтобы тут же оказаться наполненным заново. Юки тремя пальцами подцепил бокал и снова уселся в потёмках, второй рукой кое-как накидывая на плечи плед, который всё еще хранил запах Шуичи. “Я слишком часто оставлял его одного...” – он провел ладонью по прохладной, кожаной поверхности дивана, на котором не раз приходилось засыпать выставленному из уютной спальни юному любовнику. – “Я действительно сволочь”. Писателю не требовалось много усилий, чтобы вспомнить, как часто и как жестоко обижал наивного, по-щенячьи преданного Шуичи, сколько тот вытерпел, сколько пережил, переборол, чтобы просто быть рядом, ведь это правда, слава, деньги, секс не имели для него никакого значения. Но вот наступил тот день, когда ему стало мало. Эйри уже и не надеялся...
Юки слишком долго бежал от навязанной любви: ради себя, ради того, чтобы родственники отвязались, ради самого Шуичи. Он тысячу раз пожалел, что в ту ночь в парке не прошёл мимо этого взъерошенного ребёнка. Нет же, и бумажку его подобрал, и стихи прочитал дурацкие, и прокомментировал, не удержался. Зачем?! Зачем было всё, что последовало за этой встречей? Зачем Шиндо Шуичи был так настойчив? Почему Юки Эйри уступал? Шаг за шагом он впустил этот ураган в свою жизнь. Зачем? Была ли это любовь или простое любопытство? Может быть писателю просто польстила искренность, самоотверженность, которой, он решил однажды, просто недостоин?
“Мальчишка уехал на очередные гастроли. Куда? Да какая разница, какие у него там гастроли у черта на куличках? Странно было то, что перед отъездом певец не ночевал дома, как обычно, и даже не заехал за вещами. “Я останусь у Хиро”, – короткое, сухое сообщение, ни единого “люблю”, “целую”, “обнимаю”, “Юки – лучший”. “ОК”, – еще лаконичнее отписался блондин. Не слишком похоже на Шуичи, но писатель только плечами пожал – неинтересно. Ничего он не мог поделать с собой, давно уже понял, что чем меньше в его обиходе мелькает Шуичи, тем спокойнее и легче. За целую неделю они не созвонились ни разу. Шуичи всегда звонил первым, но он ни разу не побеспокоил писателя, только прислал еще пару смс, чтобы снять лишние вопросы. Эйри... ему и в голову бы не пришло звонить любовнику. “Зачем?” – он понятия не имел, что хочет сказать. Говорить было не о чем.
Шуичи вернулся ровно через неделю, как и обещал. Дверь в прихожей хлопнула, заставляя Юки с неудовольствием оторваться от очередного сюжета.
– Тадаима, Юки!
– Что-то ты сегодня вяло орёшь... – Юки не дошел до прихожей, остановился в дверях кабинета, скрестив руки на груди и лениво подпирая косяк плечом.
– Устал, наорался за неделю... – Шуичи разулся и прошлёпал на кухню налить себе воды. Юки воспользовался тишиной и просочился обратно за ноутбук.
– Юки, поговорить надо, – мальчишка материализовался на входе. Юки привычно кивнул головой, изображая полнейшее внимание. Он терпеть не мог вникать в болтовню Шуичи во время работы.
– Юки, я ухожу... – выжидательная пауза. Юки не сразу обратил внимание на повисшую тишину. Видимо, от него ожидали какой-то реакции. На что?
– А?
– Я ухожу, – поникшим голосом повторил Шиндо.
– Куда? – Юки, в общем-то, было без разницы, куда уходит любовник. Уходит – и хорошо, еще пара часов покоя точно не помешают.
– Ухожу насовсем. Я решил, нам надо расстаться, – а вот это уже что-то новенькое.
– Объясни, будь добр.
– Да чего там объяснять, Юки? Я устал бороться за тебя, всё, хватит! Это бессмысленно.
– Подожди, я не понимаю, чего ты хочешь? Мы вместе. Я никуда не ухожу. Я тебя никуда не гоню.
– Этого недостаточно. Ты меня не любишь, Юки. Как бы ты ни старался, я слишком хорошо стал это чувствовать.
“Когда ты успел так поумнеть, ребенок?!” – Эйри изумленно вскинул брови.
– Надеюсь, ты понимаешь, что вернуться сможешь только за вещами?
– Я постараюсь как можно быстрее всё забрать, – Шуичи упрямо кивнул, поджав губы, не пряча неожиданно дерзкий взгляд.
– Спасибо тебе за всё. И за честность тоже, – Юки склонился и поцеловал пушистую макушку. – Сам соберешься, или помочь?”
Что ему оставалось? Лгать в лицо? Не в его правилах. Не в его интересах.
Про таких, как Шуичи, говорят: “Дашь палец – всю руку откусит”. Даже не так, того хуже, ему достаточно было лишь надежды на то, что палец был протянут. В какой-то момент блондин стал задаваться вопросом, почему же до сих пор не избавился от юного дарования, как от всех прочих посягателей на собственную свободу? Может быть, чтобы подразнить надоедливого Сегучи, который словно взвился на дыбы от одного появления Шуичи в его жизни? Может быть перепутал ответственность за того, кого нечаянно приручил, с любовью? Так или иначе, однажды в Нью-Йорке он поторопился поверить, что это любовь. Поторопился поверить, что сможет быть счастлив с этим розововолосым чудом. Убедил себя, что должен и сможет сделать счастливым наивного и жертвенного мальчугана. В ту ночь Юки пообещал самому себе, что больше никогда не обидит и не бросит Шуичи. Писатель отдался во власть эйфории: внезапно он почувствовал себя абсолютно свободным – от прошлого, условностей, чужого мнения, от страха ошибки. Эйри еще не знал, как мало времени потребуется, чтобы осознать свою настоящую ошибку: он никогда не сможет быть самим собой рядом с Шиндо Шуичи, если собирается сделать его счастливым, как обещал. Это была не любовь, а всего-лишь запоздалый подростковый бунт, юношеский максимализм, отголосок нереализованного первого чувства, прерванного трагическим случаем, – не к учителю Китадзаве – к молодому, талантливому музыканту Сегучи.
Юки помнил тот коварный укол привычно дремавшей совести, который стал первым шагом к осознанию истинной болезни. Встреча с Томой на могиле Китадзавы: было слишком жестоко – просто уйти, отвернуться без единого слова от человека, который по своей воле взял на себя и безропотно нёс все эти долгие годы груз ответственности за роковые события и любые их последствия. В тот день выражение невыносимой муки и мертвенная бледность взамен привычной улыбки на лице Сегучи потрясли Юки до глубины. Впечатление оказалось настолько сильным, что внезапно разбуженная совесть вцепилась в глотку писателя и не ослабляла хватку, заставляя осмысливать, скольким на самом деле обязан этому человеку, сколько раз тот был обижен преднамеренно и сколько раз обижен нечаянно, сколько раз был незаслуженно забыт – не так открыто, как Шуичи – тоньше, деликатнее и чаще во сто крат...
Лишь однажды Эйри позволил себе быть грубым, сорвался. До сих пор прятал сожаления в глубине сознания, не решаясь просить о прощении, маскируя чувство вины еще большей нетерпимостью. Лучше бы он сразу признал ошибку, слишком много последствий она повлекла, но Юки струсил показать свою слабость и единственное, что смог сделать – это вывод: он больше никогда не посмеет повысить голос на Тому.
“Япония цвела и полнилась благоуханием весны. Они мчались к океану – Эйри давно просил свозить его, давно – это еще в другой жизни, до того, как... Но Сегучи помнил данные однажды обещания. Удивительный человек – он один такой, не забывает ничего. Он сделает все, как захочет Эйри. Польщенный мальчишка успел осознать свою силу. Эта власть портила его, как и положено любой власти.
Ветер порывисто гудел за окнами, обтекая плавный силуэт маленькой и яркой спортивной машинки Сегучи. Запредельная скорость – её любил Эйри, не Тома. Музыка... он оба любили врубить громкость на максимум, особенно эту песню “Nittle Grasper”, которую написал и исполнил Сегучи. Дорогая аудиосистема заставляла звучать и вибрировать энергией каждую клеточку тела, и Тома, казалось, забылся, полностью отдаваясь музыке и стремительному движению. Не стесняясь, отдаваясь мелодии и движению, он с довольной улыбкой подпевал собственному голосу. Музыкант выглядел до неприличия счастливым. “Разве он имеет право выглядеть таким счастливым?!” – Эйри и сам не заметил, как взбесила его эта радость, как подняла всю муть и грязь с самой глубины его души.
– Замолчи! – закричал он со всей яростью, на какую был способен. – Заткнись!
– Что прости? – Сегучи не расслышал и, осторожно оторвав руку от руля, убавил громкость.
– Выключи эту дрянную песню! Ты понял?! – Эйри заорал еще сильнее, чтобы этот дурацкий улыбающийся Сегучи точно услышал.
От неожиданности Тома вздрогнул, и автомобиль заметно вильнул по дороге. Он заметно сбросил газ и медленно повёл машину влево, перестраиваясь через несколько полос в самый низкоскоростной ряд. Эйри не выдержал и со злостью ударил по музыкальной панели, чтобы заставить звуки песни стихнуть, но от удара звуковая приставка переключилась на случайную частоту радио, где сливались в единой какофонии сразу три музыкальных канала.
– Черт подери, ты, придурок, просто выруби эту херовину!
Тома недрогнувшей рукой аккуратно нажал кнопку отключения и, несколько раз часто взмахнув ресницами, скосил взгляд на пассажира:
– Что случилось? Тебе нехорошо? Мне остановиться?
– Нет! Нет, мать твою, мне хорошо!!! Просто я ненавижу эту музыку, я ненавижу твои песни, ненавижу, когда ты поёшь! Ясно тебе?! Я тебя ненавижу!
– Что ты мне предлагаешь, Эйри сан? – тихим голосом спросил Сегучи. – Удавиться?
– Предлагаю тебе заткнуться, неужели не понятно сказано?!
Сегучи ничего не ответил, лишь задержал дыхание и еще несколько раз коротко смежил веки. Он развернул машину на ближайшей развязке, и уже через полчаса притормозил у ворот дома Уесуги. Без единого комментария музыкант распахнул пассажирскую дверцу, и Эйри, повинуясь, покинул автомобиль так же, без единого слова, не решаясь ни попрощаться, ни повернуться вслед отъезжающему автомобилю. Если бы только он умел, валялся бы в ногах у Сегучи, умоляя простить. Если бы только Эйри знал, что с тех пор не услышит больше ни одной его песни...”
Все, что осталось от тех времен – старенький, затертый диск в треснутой коробочке, который вот-вот прикажет долго жить. Юки берег его.
Снова и снова Эйри прокручивал сценки из прошлого, всё глубже и глубже, до самых безоблачных дней их первых встреч, когда юный Сегучи, был еще таким беззаботным, но уже непреодолимо притягательным, до невероятного идеальным во всём: во внешности, таланте, доброте, мудрости и силе духа. Музыкант, восходящая звезда – Тома стал кумиром для застенчивого подростка Уесуги, утопавшего в грёзах и комплексах. Эйри тайно боготворил своего семпая – именно так поставил себя Сегучи, нетронутый звёздной болезнью. Тома был подобен солнцу – согревал и дарил свет, но разве можно позволить себе коснуться солнца? Даже в самых смелых мечтах мальчик не позволил бы себе такой храбрости.
Юки Китадзава был не таков – он не был небожителем, был земным человеком со своими достоинствами и недостатками, был прост и доступен, как предмет повседневного обихода. Это сейчас, уже взрослый, Юки понимал, что купился на дешевку, а тогда... В какой-то момент – очень скоро – учитель показался фантастически своим, родным, доступным. С ним можно было всё – говорить на любые темы, мечтать вслух о самой глупой ерунде, позволить себе быть влюблённым и не скрывать этого. Учитель сам позволил. Наивный, неопытный Эйри перепутал ловушку со свободой. Как маленький, глупый мотылёк, начисто лишенный чувства самосохранения, он позволил себе променять яркий, безоблачный день, наполненный величественным сиянием солнца, на чадящий огонёк сального огарка во мраке душной, вонючей конуры. Мотылёк опалил свои хрупкие крылья и едва не сгорел дотла, но навсегда потушил губительное пламя, и остался впотьмах – не один – могучее солнце спустилось на самое дно, чтобы освещать черноту ночи только для него одного. Что он натворил? Вместо того, чтобы подняться с колен и выбраться из плена, он предпочел своим эгоизмом заточить во мраке само солнце...
Сколько же времени понадобилось Юки Эйри, чтобы понять это? Казалось, целая жизнь прошла, ничего не вернёшь... А всё этот ненавистный Усами! Влез куда не просили и отобрал у Юки эту ласковую улыбку, эти заботливые руки, этот певучий голос, эти настороженные глаза – забрал себе человека-солнце всего, целиком. Усами забрал, а Юки, получается, отдал?..
Но как они смотрели друг на друга, как смеялись вместе! И снова то забытое выражение радости на дорогом лице. Как самозабвенно и нежно они отдавались поцелую... И как цепенело тело Эйри, как холодело все изнутри, как сжимались с силой пальцы и каменело лицо. Эта картинка до сих пор стояла перед глазами Юки, он по-прежнему чувствовал боль своей потери. Он больше был не нужен. Случилось невероятное – Сегучи его отпустил. Или отпустил себя?..
Эйри мечтал увидеть хоть тень былого интереса – и ничего. Он звонил Томе сам, первый – небывалое дело, звонил все чаще, получая в ответ рассеянный голос, вопросы и ответы невпопад, обещания перезвонить – неисполненные. Он устраивал встречи, делал немыслимые вещи, чтобы застать, поймать, подловить – и ничего, ноль внимания. Сегучи был подчеркнуто корректен – не придраться – и занят, всегда занят настолько, что не успевал толком выслушать ответ на ничего не значащее: “Как дела?” Однажды Юки застал на обычно идеально пустом, размером с футбольное поле, столе в кабинете президента стопки книг – не его, Усами Акихико! Самого Тому было едва видно из-за импровизированной изгороди, и он снова был занят – он читал! “Только никому не говори, чем я тут на самом деле занят!” – рассмеялся Сегучи. – “Прости, твою книгу я еще не успел просмотреть, времени не хватает, но я обязательно, вот только дочитаю!” – он демонстративно потряс зажатым в руке томиком Акихико. Эйри невольно вспомнилось, восхищение, с которым музыкант всегда прежде брал в руки его романы. Удостаивались ли когда-нибудь в ответ чем-то подобным творения самого Сегучи? А ведь кажется, нет...
Юки Эйри чувствовал, что сходит с ума от ревности. Сколько раз у него чесались руки вырвать это жалкое чтиво из рук Сегучи, схватить за грудки этого надменного, лощеного Акихико, или просто хоть что-нибудь разбить!
Ненависть снова переполняла его, смешиваясь с бессилием: он не мог ничего поделать, он вырос, повзрослел и понял, что любовь – не есть право требовать, любовь есть обязанность отдавать. И если человеку-солнцу нужен был Усами Акихико, чтобы снова светился той самой радостной улыбкой, Юки Эйри не отважится на борьбу.
====== Глава 33 ======
Хочет этого кто-то или нет, затруднительные положения в жизни существуют – это факт. Кому-то приходится сталкиваться с ними время от времени и испытывать с непривычки целый букет неприятностей от лёгкого беспокойства до настоящей паники в зависимости от того, сколько кому природа отмерила самообладания. Есть люди, которые сталкиваются с ними на каждом шагу, мрачнея день ото дня, ругая жестокую судьбу, ненавидя окружающих и, чуть реже, себя. Отдельным личностям доставляет удовольствие жить в мире полном непредвиденного и покорять непреодолимые вершины. Очередная проблема для них не более, чем шанс побороть обстоятельства и заставить их работать на себя. Одним из лучших представителей этого победоносного меньшинства был президент корпорации “NG” Сегучи Тома – вот уж кому от ежедневной нервотрепки был и кайф, и драйв. Он специально построил свой мир так, чтобы каждый день напоминал шахматный блиц, чтобы каждое решение напоминало ходьбу по остро отточенному лезвию клинка. Только так, играя в опасные игры, изматывая силы до донышка, Сегучи мог заглушить тупую тоску, которая привычно ныла в груди подобно застарелой хронической болячке. Он не мог остановиться, то был особый вид пагубной зависимости – адреналиновая. Но в конечном счете, Тома всегда приходил к выводу, что рискует не теми вещами, которые ему по-настоящему дороги, да и риск был слишком условным, если слишком многие фигуры находятся под контролем и шагу лишнего не сделают без особого указания.
Сегучи не привык работать в условиях недостатка информации, потому и не привык ошибаться. Тем тяжелее сейчас давалось ему осознание собственной ошибки. Или не ошибки? Президент не сдавался, любой, самый неблагоприятный расклад превращая в преимущество. Нужно лишь хорошенько подумать.
Найти Мисаки, человека, без которого не может жить Усами Акихико. И не просто найти, а заставить его вернуться. Задача со звездочкой. Не потому, что найти мальчишку физически невозможно – это оказалось даже слишком легко, настолько просто, что Сегучи только диву давался. Первый же поход к исполнительному директору издательства “Марукава” Исака Рюичиро и встреча с Айкава Эри, много лет проработавшей личным редактором Усами Акихико, дали ему исчерпывающий ответ, что же из себя представляет исчезнувший Мисаки. Перед музыкантом быстро и без лишних вопросов была развернута страница социальной сети, с которой огромными зеленущими глазищами смотрел на него Мисаки Такахаши, не один месяц отработавший в клубе “NG” под псевдонимом Хару. Сегучи и в голове не держал настоящее имя парнишки, как-то не особо его волновали чьи-то причины скрывать прошлое – сам таков. “Да мало ли на свете бывает разных Мисаки?” – он и предположить не мог, что собственноручно затянул петлю на шее писателя. Сразу многие детали, которые до сих пор казались странными и даже лишними, вписались в картину мира вокруг Усами Акихико и поваренка Хару. Необычайное чутьё и страсть писателя к выпечке, которая сразу сошла на нет с отъездом одного-единственного кондитера. Нестабильный образ жизни мальчишки и непредсказуемые повороты в принятии решений – Сегучи сразу почувствовал противоречие между мечтой парня учиться в высшей кулинарной школе и негласным препятствием к отъезду, которое, похоже, перевешивало во внутреннем споре. В суть нестыковки президент не собирался вдаваться – своих проблем хватает. Он человек дела, и его дело – предложить возможность, а не переживать, что же заставило Хару отбросить все сомнения сразу. Зато вопрос, что же заставило Такахаши Мисаки поменять решение, стал первым на повестке дня. Что заставило его уйти от Акихико на самом деле? Что заставило его в спешке покинуть страну? Что же все-таки чувствовал мальчишка к писателю?
У Сегучи был свой “мастер над шептунами”. Он вызвал в кабинет американца Кея, который был в курсе подноготной каждого своего подопечного, то есть каждого члена корпорации “NG” и каждого партнера, будь он союзником или врагом. В очередной раз все оказалось слишком просто: ближайшим другом и соседом по квартире Мисаки оказался гитарист Накано Хироши, классический “хороший парень”, по совместительству – хранитель секретов Шиндо Шуичи, лицо подчинённое, а потому более чем доступное для задушевной беседы. Заставить его говорить не сложно: прямота и откровенность – те карты, которые остаётся бить масть в масть таким людям, как Накано.
Гитарист не сразу справился с удивлением по поводу интересующей президента темы, пришлось объяснять подробнее. Как и ожидалось, парень был честен и безыскусен в своих ответах, но далеко не глуп, чтобы его суждению нельзя было верить. Да, по мнению Хиро, Мисаки любил Акихико, хотя и запутался в своем стремлении быть самостоятельной единицей настолько, чтобы сначала уйти из дома, а потом медлить с возвращением. Да, Мисаки не единожды видел писателя в обществе Сегучи в клубе. Да, Мисаки набрался решимости, чтобы выйти из тени, но опоздал. Потому что, да, Мисаки видел поцелуй Акихико и Томы. И да, по этой самой причине так скоропалительно принял решение уехать. Сегучи, не стесняясь общества гитариста, не скрывая досады, ударил кулаком по столу: “Дурачок! Вот почему ты заявился в тот день с перекошенной физиономией и так откровенно избегал смотреть в глаза мне – своему мнимому сопернику!” Гитарист быстро осмелел для того, чтобы начать задавать встречные вопросы, и очень скоро Сегучи понял, что лучшего союзника в этом деле ему не сыскать. Нужен был план.
В густых зимних потемках уже тускло вспыхнули фонари, подсвечивая электрически-белыми конусами танец легких, пушистых снежинок. Прохожие недовольно встряхивали воротники и шарфы, ёжились от промозглого декабрьского морозца, топали ногами, пытаясь отколотить налипающую на ботинки и брюки слякоть. В кафе “La Chatte” было тепло, пахло хорошим, крепким кофе, корицей и гвоздикой; мягкое свечение деликатно окутывало фигуры мужчин, сидящих за столиком у окна, уютно беседующих и с интересом наблюдающих за вечерней праздничной толчеёй.
