Текст книги "Runaway Train (СИ)"
Автор книги: Haruka85
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)
– Усами-сан, я не слишком тебя побеспокоил своим визитом? У тебя много работы, уже вечер...
– Ты как раз вовремя, я уже давно хотел уйти домой, целый день голодный хожу. Но разве Мияги просто так отпустит? – мужчина с наслаждением придвинул к себе тарелку спагетти под соусом Болонез. – Другое дело, когда пришел самый настоящий ты! Что-то срочное?
– Есть планы на Новый год?
– Планы? Сессия...
– Каникулы же будут.
– Сегучи, чего ты от меня хочешь?
– Думаю, куда и с кем податься отдохнуть.
– И?
– Не хочешь составить мне компанию?
– Куда?
– В Париж... Приглашаю!
– Что там делать, Сегучи?
– Гулять по Елисейским полям и Монмартру, пить вино, закусывать сыром...
– И утопиться со скуки в Сене? Уволь! Предпочитаю Темзу.
– Усами-сан! Ты с каждым днем становишься все невыносимее!
– Твой любимый типаж, не находишь?
– Нет, не нахожу. У меня нет любимого типажа. А тебе образ мрачного парня не идёт.
– Угрюмый блондин спортивного телосложения с неизменной сигаретой в зубах, писатель по призванию... Это не типаж?
– Это не типаж. Это два отдельных человека, каждый из которых мне по-своему дорог.
– Тогда выбирай того, который моложе и дороже, и поезжай с ним в Лондон, резиденцию я вам обеспечу.
– Шутишь? С Эйри покончено!
– Неужели совсем?
– Я неверно выразился. Если он обратится ко мне за помощью, я по-прежнему готов на все. Но сам к нему больше не подойду, такое моё слово.
– Маленький, гордый Тома! – одним уголком рта улыбнулся Акихико. – Даже спасибо за предложение не сказал. Не каждый удостоится чести проживать в фамильном особняке Усами!
– Ты меня за приглашение тоже не благодарил. Не зли меня, пожалуйста.
– А то что?
– То-то и есть, что ничего. Видимо, ты еще мало знаешь о моём терпении, – миролюбиво ответил Сегучи. – Тебе меня не пронять.
– Тогда давай переменим тему.
– Давай. У тебя опять новые очки.
– Как видишь.
– Ты у врача был?
– Умеешь сменить тему.
– Был?
– Был, конечно. Толку – ноль. Я просил назначить мне операцию, потому что очки страшно утомляют, а он только выдал направление на обследование. Говорит, пока зрение продолжает садиться, ничего делать нельзя.
– И что с обследованиями?
– Удивишься, но я проверился: почти по всем показателям норма.
– Усами-сан, не будь беспечным. Что значит твое “почти”?
– Сегучи, немедленно выключай мамочку! Все со мной в порядке! В такие моменты Юки Эйри перестает мне казаться таким уж ублюдком!
– Усами-сан, послушай, тебе про психосоматику никто не рассказывал? Может, тебе жизнь твоя не нравится, и от этого зрение садится?
– Ты и святого достанешь! Послушай, ты прав, жизнь мне моя действительно удовольствия не доставляет. Глаза бы мои всё это не видели, но искать Мисаки я не побегу и к мозгоправу тоже не отправлюсь.
– Что ты тогда собираешься делать?
– Найду клинику, которая за мои деньги выполнит любой мой каприз.
– Операцию? Ты что, не понимаешь, это не шутки! Ты так потеряешь зрение совсем.
– Плевать я хотел, Сегучи. Оставь эту тему.
– Не могу, не получается.
– Ладно, я помогу. Что там с нашей песней? Когда собираетесь презентовать сингл?
– Быстро хочешь. Надо сначала до конца утвердиться с аранжировкой, отрепетировать как следует и сделать хорошую студийную запись. Время пока еще терпит, но у “Bad Luck” все, как обычно, упирается в настроение солиста, а Шиндо-сан снова не в духе.
– С чего это?
– Ты не поверишь, – Сегучи расплылся в неподдельно-восхищенной улыбке. – Ходят слухи, что Шуичи бросил Эйри!
– Нет, я писатель, у меня хорошо с фантазией, но... что ты сказал?! Ха-ха! Пацан бросил Юки?! Ха-ха-ха!!! – Акихико закатился легкомысленным хохотом. – И ты молчал?!
– Точно! Ха-ха! – вторил Тома.
– Эй, а ты с чего так обрадовался? Претендуешь на вакансию?! – весело подколол музыканта писатель.
– Да просто на моей памяти это первый случай, когда кто-то в принципе по своей воле уходит от Эйри, и не просто уходит, а положив его на обе лопатки!
– Вообще-то, первым был ты, Сегучи.
– Надо срочно выпить за вас обоих! А то чего доброго, вернетесь!
– Тебе весело, а мне ещё клип снимать! На весну уже заявлена презентация, времени не столь много, сколько предстоит работы. Если Шиндо продолжит в своем репертуаре, всем придется понервничать.
– Ну вот, а ты в отпуск собрался.
– Ты знаешь, я не железный, тоже иногда устаю.
– На мою компанию не рассчитывай...
Сегучи с бесстрастным лицом переживал провал своего первого плана по организации встречи Акихико и Мисаки. План был так себе, сыроват, и держался для начала всего-лишь на пространственно-временном пересечении двух означенных лиц. Что делать с ними дальше, как заставить пересмотерть события долгих, одиноких месяцев, как заставить их понять друг друга и самих себя, Тома представлял слабо.
– Ладно, тогда пообещай мне кое-что в качестве компенсации!
– Ты хоть скажи, что конкретно! Так нечестно!
– Пообещай, что составишь мне компанию на презентации клипа и дашь некоторые комментарии, если это понадобится.
– Вот как ты решил меня подловить!
– Да! Придешь?
– Приду, раз ты просишь.
– Кстати, ты не сказал, идея для клипа уже есть?
– Есть, – Сегучи удовлетворенно кивнул, задумчиво помешивая чай и не отрываясь от созерцания кружащихся чаинок. Идея появилась. Только что.
====== Глава 34 ======
Комментарий к Глава 34 Авторская иллюстрация к главе
https://cloud.mail.ru/public/DrEt/zSfTLmE
Мисаки потянулся, до боли выкручивая затёкшую от скованной позы спину, и потер слипающиеся глаза. Ночь за окном, далеко внизу слышен гул изредка проезжающих машин. Он еще раз пробежался по кривоватым строчкам, бегло накиданным на разлинеенные страницы, и захлопнул тетрадь. Английский язык, будь он неладен! Парень зябко поёжился, поправил спадающий с плеч клетчатый плед и потянулся к подоконику, чтобы захлопнуть окно: первое весеннее тепло давно растворилось в темноте вместе с серо-синим тенистым вечером, и ночной холодок незаметно растекался по маленькой комнате, пробирая до мурашек.
Настояв на немедленном отъезде в конце ноября, парень, можно сказать, запрыгнул в вагон уходящего поезда. Благодаря дипломатическому таланту и финансовым вливаниям Сегучи, дополнительное место в группе студентов Такахаши предоставили, но вот лишнюю комнату в общежитии никто обеспечить не мог – ее попросту не было. Так Мисаки оказался единственным обитателем скромной квартирки в мансарде респектабельного, но старого и довольно уже ветхого особнячка. Дом, правда, был красивый, да и вид из окна... после привычных небоскребов из стекла и бетона, современных многоквартирных высоток и нескончаемых кварталов типовой малоэтажной застройки эстетика старинной европейской столицы очаровала молодого японца. Романтика была повсюду – кружилась стайками птиц над ржаво-рыжими черепичными крышами, бросала в лицо пригоршни колючих снежинок на площадках Эйфелевой башни, бродила по кривоватым, мощеным булыжником узким улочкам – смотри не заблудись, заглядывала через плечо художников на Монмартре, хрустела по утрам еще не остывшими круассанами в крохотных булочных, дразнила аппетит ароматами свежесмолотой арабики и робусты в уютных камерных кофейнях...
Мисаки влюбился бы в этот город, но уже был слишком влюблён... Он надеялся, что одиночество вдали от дома, заполненное с утра до ночи учебой, постепенно отодвинет на задний план мысли об Усаги и Сегучи, смягчит сжавшееся в тугой комок сердце, остудит жар, полыхающий за грудиной, позволит развернуть опущенные плечи и вздохнуть свободнее. Не вышло. Не лечит расстояние, как не лечит и время – в этом Мисаки успел убедиться еще до отъезда. Время – вообще безжалостная штука – оно не способно лечить, оно может только красть – возможности, смелость, волю к победе. Если повезёт, время поможет смириться – не больше. И Мисаки смирился – смирился с одиночеством: он никого к себе не подпустит – отныне и навсегда, такова была воля Акихико. Это было единственное, что можно было сделать, чтобы не переставать принадлежать ему всем своим существом, не противореча своей абсолютной ненужности.
Наручные часы пискнули, отмеряя два часа ночи. Четвертое марта сменило третье на календаре, день рождения Усаги закончился. В Токио уже десять утра, отголоски празднества стихли, а усердные журналисты наверняка начали выкладывать в сеть свои великие сенсации – тонны высококачественного компромата на участников богемной вечеринки, а в особенности, на самого виновника торжества. Да и сами гости, красуясь один перед другим, не отставали от охотников за жареным.
Мисаки положил на колени планшет и начал пролистывать новости светской хроники. “Вот он, Усаги-сан. Улыбается кому-то за кадром... Хмурится на огромный торт... Что не так? И почему никто не додумался сделать торт в форме медведя? Я бы испёк именно такой...” – парень осёкся, понимая, что ему осталось рассматривать возлюбленного только на фотографиях, а торты печь для всех желающих – кому угодно, только не ему. – “Здесь безразличный вид и сигарета – никак без нее не может. Сегучи-сан почти на всех фотографиях рядом. Тоже улыбается, смотрит на Усаги, внимательно смотрит... Неравнодушно?..”
К счастью, никаких свидетельств физической близости писателя и музыканта фотографы не запечатлели, но Мисаки все равно рвано вздыхал каждый раз перед тем, как открыть следующую страницу. Стоило закрыть глаза, и перед внутренним взором снова вставали сцены со дня рождения президента. Прежняя мания преследования так и не оставила парня, разве только чуть изменила форму: раньше он панически боялся нечаянно встретиться с Акихико, то теперь Акихико мерещился ему на каждом шагу – на улицах, в метро, в магазинах в толпе нет-нет и мелькал знакомый образ. И если в Токио пепельно-русого, высокого, широкоплечего Усами было невозможно перепутать ни с кем, невозможно нечаянно выдумать на фоне поголовно темноволосых японцев, то здесь, во Франции, так выглядела чуть ли не половина мужского населения, особенно, для Мисаки, не очень привычного к европейскому типу внешности. Студент уже перестал пытаться обмануть себя и давно признал, что все эти причудливые галлюцинации – есть ни что иное как воплощение тайного желания увидеть Акихико.
Здесь, в Париже, Мисаки впервые узнал, что такое – быть одному: не день, два, неделю надуманной невозможности быть с теми, кто дорог, а долгие месяцы на противоположном от дома конце земного шара без единого близкого человека. Он не привык быть один, не умел, но осваивал эту науку семимильными шагами. Поневоле парень переставал быть самим собой и превращался в угрюмую, молчаливую пародию на себя прежнего. По многолетней привычке он улыбался будучи на людях, был приветлив и отзывчив к окружающим, но оставаясь наедине с самим собой, тушил в себе все огни эмоций, экономил – их осталось слишком мало.
Зато впервые в жизни он с таким упорством отдавался учебе. Занятия для группы иностранцев проводили на английском, предполагалось, что он будет одинаково понятен всем. Мисаки не обольщался на свой счет: его способности к языкам всегда были слабыми. Сколько бы парень ни зубрил иностранных слов, сколько бы ни запоминал правил грамматики, сколько бы ни переводил текстов – бесполезно, все знания проваливались как в бездонную бочку, исчезали без шанса на последующее воспроизведение. Сколько времени потратил Усаги, разговаривая с возлюбленным на своем втором родном языке, чтобы привить ему если не любовь, то хотя бы привычку к “музыке английской речи” – бесполезно. Мисаки и представить себе не мог, на что обрекает себя, поступая в институт “Cordon Bleu”, да еще не где-нибудь, а прямо во Франции. Первые недели показались ему настоящим адом. Круглыми сутками он не расставался со словарем и разговорником, дома его ждал увесистый учебник для начинающих, заботливо сунутый Хиро в чемодан вместо талисмана. Мисаки был неспособен вычленить хоть слово из непрерывного потока объяснений, не мог заставить себя даже познакомиться с сокурсниками. Вводные занятия в основном были посвящены тонкостям обращения с кухонной утварью и техникой, отработке элементарных навыков, которые не требовали особенных вербальных комментариев, но постепенно добавились лекции по изучению свойств различных классов продуктов, практические занятия в оранжереях. Мисаки порой чуть не плакал от отчаяния, не имея возможности не то что понять и законспектировать пояснения преподавателей, но даже просто попросить переписать конспекты у других студентов. Изо дня в день он мысленно прокручивал в памяти заученные фразы, но так и не решался раскрыть рот и преодолеть, наконец, языковой порог. Так продолжалось до тех пор, пока совершенно неожиданно для себя Мисаки не оказался на контрольной, к которой не то что не готовился, о приближении которой не подозревал. Он даже не понял, сколько времени отводится на решение теста, но хватило одной мысли о том, что если оставшиеся несколько десятков минут потратить на оплакивание собственного бессилия, можно будет отправляться паковать чемоданы обратно в Токио. Мисаки стиснул зубы, решительно развернул словарь и начал переводить задания. Преподаватель с сомнением смотрел на мытарства самого юного и беспонятного студента, но не вмешивался. К счастью, вопросы оказались несложными, и кулинарной эрудиции Такахаши хватило, чтобы не всхлопотать непроходной балл. Пережитый стресс начисто перебил страх перед чужим языком. Каково же было удивление Мисаки, когда в ответ на косноязычную просьбу поделиться рукописными материалами сразу несколько коллег протянули свои тетради. После этого случая английская речь начала всплывать в голове сама по себе, помимо умственного усилия, оставалось только озвучивать готовые, правильно построенные фразы, как будто надиктованные голосом Акихико.
Немного практики, и необходимость в англо-японском разговорнике отпала, вместо него был приобретен и с успехом использовался уже франко-японский. Учеба сразу пошла намного легче. В отличие от многих других студентов с курса, Мисаки не увлёкся разгульным образом жизни – опыт работы в клубе начисто отбил охоту к посещению злачных мест, поэтому все его вечера и ночи были посвящены чтению рекомендованной литературы, подготовке к занятиям, повторению уже пройденного материала, дополнительной практике в институтских лабораториях и оранжереях. Он никогда еще не занимался так усердно и с таким увлечением – интересно было абсолютно всё. Он никогда еще так не стремился стать лучшим, даже не подозревал, насколько амбициозным может быть.
Единственное, что давалось с явным трудом – курс сомелье. Мисаки легко воспринимал любую теоретическую информацию по классификации вин, географии, технологиях производства, тонкостях употребления, но когда дело доходило до практики, оказывался бессилен: раз за разом он дегустировал высококлассные напитки со всего света, пытался различать вкусы и ароматы, но быстро сбивался и начинал путаться в самых простых определениях. Да, завтрашний экзамен пугал... Зубрить конспект уже не было смысла, Мисаки и так помнил его до последней буквы, поэтому принял довольно мудрое решение: “Надо просто ложиться спать, и будь что будет...”
Напоследок он развернул страницу электронной почты, раскрытую на черновике поздравления для Усаги. “Усаги-сан, поздравляю... Желаю... Надеюсь... Такахаши Мисаки.” Полная чушь. Хотелось написать коротко и просто: “Я люблю тебя, прости за всё!” Все слова казались пустыми, неправильными, лживыми, и сама необходимость этого письма была слишком сомнительна. Конечно, черновик так и переместился в корзину, минуя папку “Отправленные”. Зачем лезть в налаженную жизнь дорогого человека со своими запоздалыми откровениями? Мисаки твердо решил, что вправе выразить свою любовь одним-единственным способом: дать Усаги шанс быть счастливым и не вмешиваться.
В папке “Входящие” между тем всплыло новое сообщение. “Накано Хироши”, – обозначилась имя в строке отправителя. Такахаши не стал дожидаться завтрашнего дня, чтобы прочитать письмо от друга – все равно уже на экзамен идти после бессонной ночи, так есть ли разница: поспать получасом больше, получасом меньше? Не привыкать.
“Хару-кун, доброго времени суток! Как твое парижское житьё-бытьё? У меня к тебе просьба. Буду краток, перейду сразу к делу. Ты писал, что в апреле у тебя будут пасхальные каникулы. Мне нужно увидеться с тобой на праздниках в Японии. У нас как раз в это время состоится премьерный показ клипа по новой песне. (Помнишь музыку, которую я написал прошлой весной?) На прошлой неделе мы запустили сингл в продажу. Не смей его скачивать из сети, не потворствуй пиратским сервисам!!! >_< Приедешь – подарю диск со всеми автографами. :) Очень надеюсь на тебя, приезжай, пожалуйста. Мне действительно нужна твоя помощь. P.S. Билеты на самолёт с меня. Хиро.”
Мисаки перечитал письмо несколько раз, пытаясь собраться с мыслями. Говоря начистоту, возвращаться в Японию на каникулах он не собирался: во-первых, перелет до Японии вместе с дорогой до аэропортов, регистрацией, посадкой и высадкой займёт почти сутки – и это только в один конец; во-вторых, стоимость такого перелета была просто неприличной – о том, чтобы Хиро покупал билеты, речи быть не могло; в третьих... перечислять было можно бесконечно долго, но суть сводилась к одному простому обобщению – Мисаки все еще слишком пугала оставленная им действительность. Он по-прежнему боялся возвращаться в Токио, но опоздать теперь боялся тоже. Хиро просит о помощи, какой – неизвестно. Но если просит, то Мисаки не вправе отказать. Парень был уверен на сто процентов, что по просьбе Хиро готов приехать куда угодно, хоть на край света, и когда угодно, невзирая на график учебы, материальные трудности и вообще любые проблемы. Гитарист был его единственным настоящим другом, и вообще говоря, впервые о чем-то просил. Такахаши не сомневался, что звать просто так Хиро никогда бы не стал.
Таким образом, вопрос с отъездом можно было считать решенным. На следующий день, не иначе как благодаря заступничеству древнегреческого Ганимеда, Мисаки умудрился отличить среди предложенных образцов бордосское “Петрюс” и бургундское “Шабли” – любимые марки Акихико, к которым последний неоднократно пытался привить вкус Мисаки. Выслушав безупречный ответ на вопрос из теории, комиссия милостиво простила несколько других проколов по части дегустации. Сразу после экзамена Мисаки уточнил в отделе расписаний дату каникул и заказал билеты на родину.
Примерно за неделю до отъезда парень в очередной раз задержался на дополнительных занятиях до позднего вечера. Он возвращался домой, неторопливо лавируя в темноте по хорошо знакомым переулкам, наслаждаясь тишиной, лёгким весенним заморозком и душистым, свежим багетом, купленным по пути в любимой пекарне. Парень с наслаждением отщипнул очередной кусочек от золотистой корочки и уже собирался отправить его в рот, как увидел на крыльце собственного дома смутно знакомый силуэт в черном одеянии. От былой умиротворенности не осталось и следа. Чувство самосохранения резко дернуло Мисаки за петли туго намотанного шарфа, заставляя мгновенно затормозить: “Разворачивайся и делай ноги,” – шепнуло оно так уверенно, что Мисаки, обгоняя собственные мысли, выгнул траекторию движения крутой петлёй и зашагал в обратную сторону. Завернув за угол, он почувствовал себя в относительной безопасности, слегка замедлил шаг и остановился, прислонясь лопатками к выщербленной кирпичной стенке соседнего дома. Идти было особо некуда, и надежда оставалась одна – гулять по городу до поздней ночи, пока человек не устанет ждать. На узнавание потребовались доли секунды. “Надеюсь, он не успел меня не заметить!” – парень попытался выглянуть из своего укрытия и тут же уткнулся лицом в лацкан дорогого кашемирового пальто. “Попался!” – Такахаши обреченно отступил на шаг назад, обдумывая возможность откровенного бегства. – “Если дернуть что есть силы наперегонки, он, наверное, не догонит”. Мисаки не был уверен – его преследователь, хотя и не был юн, оставался физически крепким и имел явное превосходство в росте. “И потом... Они же все такие упрямые... Что будет, если заставить его гоняться за мной по всему Парижу?.. Не могу же я довести до инфаркта папу Усаги?” – студент медленно поднял голову и взглянул в лицо Усами Фуюхико. Тяжелая, крупная, как у Акихико, рука осторожно подхватила парня под локоть – так, будто бы невзначай, отрезая возможность к отступлению.
– У-уса...ми-сан? – Мисаки с трудом перевел участившееся дыхание.
– Мисаки... с-сынок...
– Простите? – от возмущения возглас получился хриплым. “Как вы меня назвали?”
– Мисаки, я тебя нашел, слава богам!
– Что вам от меня нужно? – аккуратно подбирая слова, отчеканил Мисаки.
– Тебе так сразу все сказать? Может, не будем разговаривать в подворотне? – знакомый снобизм прорезался в нерешительных поначалу интонациях и словах.
– Да, сразу.
– Пойдём, я...
– Я никуда не пойду! – парень оборвал Усами на полуслове. – Говорите, какое у вас дело, раз уж мне некуда деваться, и позвольте дальше следовать моему маршруту.
“Говорите и проваливайте,” – добавил мысленно Мисаки, а мужчина изумлённо уставился на своего малолетнего собеседника. Такого приема он не ожидал. Хотя почему не ожидал? Вроде бы все логично. “Заслужил”. Подобное обращение с магнатом позволял себе один-единственный человек – его младший сын. Фуюхико сразу вспомнилась последняя беседа с Акихико. “Два сапога – пара, как я мог раньше не замечать?”
– Хорошо, я буду краток, раз ты просишь.
“Да с хрена ли я у вас что-то прошу? Ничего не путаете?” – парень не пикнул, молчание – золото. Подход был старый, хорошо известный. Мисаки чувствовал, как по мере узнавания замашек семейства Усами, первоначальная неуверенность сменяется гневом.
– Мисаки, я приехал, чтобы забрать тебя в Токио. Ты должен вернуться.
– Должен? Не-у-же-ли? – Фуюхико заметно растерялся. – Я должен бросить учебу в одном из престижнейших кулинарных институтов мира, бросить всё, чего с таким трудом достиг за эти месяцы, должен плюнуть на людей, которые поверили в меня и дали мне шанс встать на ноги? Кому должен? Вам?
– Не мне – Акихико. Послушай, Мисаки, я ошибался на твой счет. И на счет Акихико тоже был неправ. Вы должны быть с вместе. Ты нужен моему сыну.
– Если я кому-то и должен в этой жизни, то, действительно, вам, Усами-сан, – Мисаки раньше и не подозревал в себе способностей к сарказму. – Если бы не ваше вмешательство, я бы до сих пор удовлетворял сексуальный аппетит вашего сына и отпаривал ему брюки. Да вы мне, можно сказать, глаза раскрыли на моё место в этом мире. А Усаги я ничего не должен. Ровно с тех пор, как он не возразил вам ни единого слова на мой счет.
– Значит ты действительно все слышал? Это не его вина. Я заставил Акихико молчать.
– Его невозможно заставить!!!
– Я отец.
– А Усаги внезапно решил побыть примерным сыном и предал меня. Играйте в свои игры сами, а меня не вмешивайте, я вам не ровня.
– Он никогда не предавал тебя! Он любит тебя! Ты хоть представляешь, во что превратилась его жизнь без тебя?! – Фуюхико заметно горячился.
– Прекрасно представляю – папарацци не дремлют! Никак не возьму в толк, чем вам не угодил Сегучи-сан? Он точное воплощение ваших пожеланий, Усами-сан: успешный, талантливый, богатый, и кругозор у него пошире чайного блюдца. Я понимаю, почему вы решили выжить меня. Но зачем устранять его? Оставьте Усаги в покое, дайте ему жить своим “хочу”!
– Акихико несчастлив! Он пропадет без тебя, Мисаки! Ты ведь любишь Акихико! Сделай шаг навстречу! Я не прошу простить меня, но прости его! – в интонациях Усами-старшего явственно прозвучали умоляющие нотки. – Пожалуйста!
– Нет! Отпустите меня! – парень резко дернул плечом, высвободился из захвата и решительно зашагал прочь, оставляя Фуюхико гадать, к чему же на самом деле относилось его грубое: “Нет!”
В ту ночь Мисаки так и не смог сомкнуть глаз – из головы не выходил вопрос: “Неужели папа Усаги разыскал меня в Париже только для того, чтобы вернуть домой?” И только под утро в ошалелом от бессонницы сознании пронеслось: “Что должно было произойти, чтобы сам Усами Фуюхико просил прощения у такой козявки, как я?” – ледяной озноб прошиб тело, и юноша в одно мгновение вскочил с постели. – “С Усаги что-то случилось!”
====== Глава 35 ======
“...Но ты напудришь нос, выйдешь на обед
И за столиком в кафе ты встретишь его...”
М. Леонидов, “Не дай ему уйти”
“Сердце бешено клокотало в груди, каждым ударом ударяя в легкие, перекрывая доступ кислорода, кровь гудела в голове, уши закладывало, язык превратился в наждачку и при каждой попытке сглотнуть перекатывал во рту пригоршни песка... Мисаки продолжал бежать. Ноги уже давно отказывались двигаться под его раздираемым болью телом, словно погруженные по колено в воду... Единственное, о чем умоляла каждая клетка его существа – остановить эту сумасшедшую гонку, упасть на шершавый асфальт и не шевелиться. “Только не упасть, еще чуть чуть, пожалуйста!” – как мантру нашептывал остаток воли. – “Беги, беги, не останавливайся!” Там, невдалеке, на неприметной тропке, круто сбегающей от дороги в кювет, стоял Он, бессильно опустив руки, обращенный всем своим существом к обрыву. Ветер бесцеремонно трепал Его пепельные пряди, раздувал полы распахнутого пиджака. Он стоял на самом краю. Он не смотрел вниз. “Что ты делаешь?! Остановись! Я умоляю! Дождись меня!” Мисаки чувствовал, что не успевает:
– Усаги-сан!!!
Мужчина вздрогнул, резко оборачиваясь на зов и теряя равновесие...
– Усаги, нет!!! – нечеловеческим голосом взвыл Мисаки прежде чем земля под его ногами качнулась...”
“Уважаемые пассажиры, наш самолет произвел посадку в международном аэропорту “Нарита” города Токио, Япония. Температура за бортом составляет пятнадцать градусов Цельсия. Местное время семнадцать часов девятнадцать минут. Просьба оставаться на местах до полной остановки двигателя...”
Мисаки в ужасе зажал рот обеими руками, заставляя себя вдыхать и выдыхать воздух как можно тише – соседи беспокойно озирались в поисках источника шума: “Это был сон, сон, всего лишь сон! Спокойно. Все хорошо. Нет никакого обрыва, никуда не нужно бежать. Усаги-сан в безопасности!” – он был не способен поверить сам себе, перед внутренним взором слишком ярко запечатлелось лицо Акихико – абсолютно пустое, ничего не выражающее лицо незрячего человека. Парень рванул по терминалу, протискиваясь между неторопливо продвигающимися на выход пассажирами. Стоило оказаться на свободном пространстве, и он перешел на бег, чтобы оказаться первым в очереди на паспортный контроль. Не разбирая в панике смысл указателей, он сделал по аэропорту несколько лишних кругов в поисках ленты выдачи багажа. Зря торопился – чемоданы рейса Париж-Токио еще не начали поступать к выдаче.
– Хару!
Мисаки завертел головой, и в тот же момент его бесцеремонно стиснули крепкие дружеские объятья.
– Хиро! – Мисаки в ответ с облегчением обхватил грудную клетку друга. – Неужели это и правда ты?!
– Кто же еще?! Что ты носишься, как бешеная белка? Я за тобой половину аэропорта обежал!
– Заблудился! Хотел скорее тебя найти! – Мисаки широко улыбнулся, восторженно глядя на друга своими огромными глазищами. – Я так соскучился! Тут все говорят по-японски! Ты не представляешь, как это здорово!!!
– Хару, не щелкай варежкой, смотри, где здесь твой багаж?! – шутливо одернул друга Хиро и кивнул на ленту, которая как раз услужливо подсунула под руку рюкзак Мисаки. – Слава богам, у тебя один рюкзак! Не представляю, как бы мы грузили на мотоцикл чемодан! Поехали скорее! Самолет и так задержался почти на час! Сегучи-сан снимет с меня голову, если мы опоздаем на презентацию! Нужно быть в клубе меньше чем через полтора часа! От аэропорта только до города семьдесят пять километров, в Токио пробки, а мне еще хорошо бы переодеться и повторить речь!
– Речь? Ты будешь выступать со сцены?
– Конечно! Я же автор музыки! – Хиро перекинул ногу через сиденье мотоцикла. – Надевай шлем и садись!
– Хиро, подожди! Я хотел спросить... Я... мне плохой сон приснился...
– Ты о чем?
– Ты не знаешь, у Усаги-сана все в порядке?
– У Усами-сенсея? Откуда мне знать?..
– Ну как... Ты же здесь...
– И что с того, что я здесь? Не будь ребенком, Хару! Спроси его сам, если беспокоишься!
– Тогда отвези меня к нему прямо сейчас!
– Прямо сейчас, уж извини, я отвезу тебя в клуб на презентацию клипа – хочешь ты этого или нет, – гитарист плавно отпустил сцепление и выжал газ, заглушая грохотом двигателя все последующие возражения своего пассажира.
Никогда в жизни еще Мисаки не доводилось испытать такой скорости. Он в буквальном смысле слова ссыпался с мотоцикла на гранитные плитки тротуара перед клубом, с трудом поднялся на одеревенелых от страха ногах и принялся отряхивать свои потертые джинсы. Зато первое волнение после приезда и липкое оцепенение после тяжелого сна несколько померкли под влиянием сумасшедшей гонки в потоках гудящей автострады и среди интенсивного уличного трафика.
– Хару, быстрее, уже начало восьмого! – под прицелом обеспокоенного взора Сегучи, неизвестно для чего топтавшегося на ступенях клуба, Хиро ловко припарковал железного коня между двумя неприлично дорогими иномарками прямо напротив входа. Не дожидаясь приветствия, президент кинул взгляд на часы, удовлетворенно кивнул своим мыслям и скрылся в здании.
Мисаки успел опасливо осмотреть ровные ряды парковки: машину Усаги он узнал бы из тысячи – её не было. “Что же, казнь откладывается,” – подумал парень, просачиваясь вслед за другом по служебной лестнице в коридор с гримёрками. Он заранее не планировал объяснение с Акихико, но сейчас оно стало для него главной потребностью и главным источником беспокойства. После встречи с Фуюхико у парня была еще неделя, чтобы спокойно обдумать все детали разговора. Мог ли на самом деле папа Усаги заставить сына молчать? Он ведь отец и действительно наделен властью над детьми. Выходило, что мог. Мисаки прекрасно помнил, как сам робел перед Такахиро, опасаясь высказать своё истинное мнение по многим вопросам, в том числе о романе с его лучшим другом, а ведь он не папа – всего лишь брат, хотя и любимый. И что на самом деле могло заставить Усами-старшего искать встречи с Мисаки на другом конце света, стоять поздним вечером перед дверью обшарпанного подъезда, дожидаясь никчемного мальчишки, от которого прежде так стремился избавиться? Парень корил себя бессчетное количество раз, что не стал разговаривать с Фуюхико, не задал ни единого вопроса.
– Я опоздал! Опоздал, все уже в зале! – Хиро в панике носился по гримерке, запрыгивая в джинсы и разыскивая скомканные носки, только что отброшенные им же самим в разные концы комнаты. – Хару, готово! Бежим! Официальные разговоры вот-вот закончатся, а мне еще тебя до места довести нужно!
