Текст книги "Мир сошел с ума (СИ)"

Автор книги: Greko

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Глава 3
Джим Хокинс по имени Баз

Отлив вот-вот должен был завершиться, но пока он мешал нам приблизиться к кораблю. Сильный отток воды из лагуны вырывался через узкий канал и отталкивал легкую гичку от атолла, но все слабее и слабее. Ориентиром нам служили костры на берегу и мечущиеся тени – пираты и их пленники все никак не могли угомониться. Темная тень парусника смутно выделялась как черное пятно. На борту в районе твиндека тускло светил одинокий фонарь, внушая мне надежду на удачное проникновение на корабль через один из клюзов носовых якорей. Даже если там стоит вахтенный, он может нас не разглядеть.

Мы добрались к моменту, когда отлив окончательно выдохся. Встали прямо у одного из двух канатов, уходящих в воду. У левого. На носу все же оказался часовой. Я расслышал его надсадный кашель, раздавшийся у правого борта.

Пора!

Тронул рукой холодную и влажную пеньку, чувствуя, как вокруг разливается не темнота, а опасность, как она стискивает меня в горсти – малейшая ошибка, и окажусь в воде, где меня ждут безмолвные хищники, нарезающие восьмерки вокруг гички. Их не было видно, но я знал, что они рядом, ждут – терпеливо, расчетливо. Ждут моей ошибки.

Огладил рукой ножны с Боуи и кобуру с браунингом, завернутым в несколько слоев промасленной бумаги. Защитил его так, что мог один раз выстрелить прямо через упаковку. Интересно, а получится пальнуть прямо в воде, если свалюсь и не будет иного выхода? И остановит ли пуля акулу?

Стерев все эмоции, быстро встал и, не давая закачавшейся гичке сбить импульс подъема, полез наверх, к белеющему фальшборту. Слева от него виднелась сетка под торчащим как задранный нос бушпритом, этим финальным штрихом изящных обводов красавца-парусника, который я хотел уничтожить. Быстро перебирая руками и ногами, не обращая внимания на боль в ладонях, сразу расцарапанных прилипшими к канату мелкими ракушками. Туда, где меня ждал вахтенный. Куда он пялится – в океан или на веселящихся на берегу товарищей? Подо мной шастали акулы – я слышал или придумал себе, как плавники режут воду. Хищников наверняка привлекли капли моей крови, падающие в воду.

Вот и сетка. Уцепившись за нее, можно немного перевести дух, дать роздых саднящим ладоням. Часовой затих. Прислушивается? Я услышал шум удаляющихся шагов. Бросил короткий взгляд вниз, отметив, как ловко галанит Гаривел (1), чтобы снова подогнать гичку к торчащему из воды якорному канату. «Сейчас или никогда», – повторил себе слова, сказанные несколько часов назад уорент-офицеру.

Рывок.

Я подтянулся, ухватился пальцами за сетку, повис в воздухе, раскачался и влез на переплетение канатов. Встал, вытянувшись в полный рост. Ухватился за планшир и легко перевалил тело через фальшборт.

В нескольких метрах от меня, еле заметное в темноте, окутывающей корабль, как ватное одеяло, угадывалось орудие с длинным стволом на станине. Слева и справа возвышались невысокие обводы барабанов якорно-швартовых шпилей. Никаких отверстий для установки вымбовки – фон Люкнер позаботился об электрошпилях, в чем я убедился, быстро ощупав корпус барабана. Двигатель прятался под палубой. «Будем резать! – усмехнулся я, вытаскивая Боуи, и поправился. – Рубить будем».

Послышались приближающиеся шаги вахтенного. Он что-то бормотал на ходу, наверняка жалуясь на несправедливость судьбы, оставившей его на борту в то время, как товарищи предавались пьянству и веселью на острове. Я замер, прячась в густой тени орудия и стараясь не дышать. Выжидал момента, чтобы броситься на часового и отправить его на тот свет.

Ему повезло. Не доходя до места, где я скрывался, он развернулся и зашагал в обратную сторону. В свете луны я разглядел ствол винтовки в его руках. Что ж, пусть пока поживет. Поищем менее беспокойных. И якорные канаты оставим напоследок. Вряд ли мне дадут возможность спокойно перерубить даже один канат.

Двинулся параллельным курсом вдоль левого борта. До кормы метров восемьдесят, и меня не ждала легкая прогулка. Приходилось не только таиться, но и постоянно огибать стоявшие у борта здоровенные лари. Один из них был приоткрыт, и я убедился, что он пуст. Зачем они здесь? Чтобы вооруженная абордажная команда пряталась, когда «Орлан», изображая из себя мирного торговца, подкрадывался к своим жертвам? Ненавижу пиратов! В ларь полетела бумага от упаковки браунинга. Теперь я был полностью во всеоружии.

От противоположного борта послышались голоса. Встретились двое часовых и зацепились языками? Я поспешил в сторону кормы, намереваясь устроить засаду, но наткнулся на пулемет на высокой треноге. MG08 почитай тот же «максим», что и у нас на борту, только с пистолетной рукояткой. Я с ним достаточно повозился во время похода – и пострелял, и не раз разбирал-собирал. Быстро ощупал казенную часть, подергал рычажки, убедился, что пулемет разряжен, что предохранитель выключен. Открыл крышку, снял приклад и пружину, отвел рукоятку заряжания назад и извлек затвор. Минус один!

Миновав несколько открытых люков и дверей, из которых мощно тянуло сыростью и застоявшимся человеческим потом, быстро, воспользовавшись небольшим трапом, проскользнул на корму, освещенную корабельным фонарем. Над небольшим полуютом виднелось еще одно орудие, к нему и двинулся, чтобы скрыться в его тени. Отметил для себя странный факт – зарядную часть пушки, пребывающую в полном небрежении, и пристроенную рядом большую трубу, поставленную наискось и забитую тряпьем. Приготовился ждать вахтенного.

Он скоро появился – крепкий усач в бескозырке, синей робе с отложным воротником с полосками, как на тельняшке, и галстучком, свободные концы которого не торчали в стороны, а были аккуратно связаны белым шнурком крест-накрест. К своим обязанностям он относился спустя рукава. Знакомый мне карабин Маузера был тут же прислонен к фальшборту, в руках появилась трубка, и он стал ее набивать, что-то негромко напевая.

Затвор от пулемета полетел в воду, чтобы своим всплеском отвлечь часового. Он выругался, наклонился над бортом, вглядываясь в темноту.

– Verdammter Hai! (чертова аула), – выругался бош и тут же вскрикнул от боли. Мой Боуи погрузился в его печень, немец задергался. Я подхватил его под коленки и перебросил через борт.

– Юрген? – послушался голос от двери, ведущей в помещение в полуюте.

Мне пришлось рухнуть на палубный настил и перекатиться ближе к трапу. И… столкнуться нос к носу с очередным Гансом – офицером, судя по фуражке. Его глаза удивленно распахнулись. Не теряя времени, немец скользнул вниз и юркнул в помещение под шканцами.Я последовал за ним, спрыгнув с трапа. Не позволил ему задраить дверь, вовремя рванув ее на себя. Проник внутрь, в просторную кают-компанию. Офицер пятился назад, не сводя глаз с дула моего браунинга.

– Спокойней, приятель. Без резких движений! Не заставляй меня причинить тебе боль, – потребовал я.

– Кто вы? Как попали на корабль? Я не видел вас среди пленников, – спросил немец на приличном английском.

Он спрятался за барометром на высокой тумбе, которую непонятно зачем воткнули в шикарный салон с картинами и фотографией кайзера на переборках. Помещение заливал мягкий свет, но наружу не проникал ни один луч – иллюминаторы были плотно закрыты шторками. На столе в дальнем от входа углу дымилась чашка кофе, распространяя дразнящий аромат.

– Хочешь поиграть в прятки? – рассмеялся я тихонько. – Вылезай! Знакомство с прогнозом погоды бывает иногда смертельно опасно.

Я приближался, не опуская пистолета. Вдруг пол под ногами дрогнул и пополз вниз. Стол с чашкой кофе зашатался, но устоял – две его ножки повисли над пустотой. Еле сохранив равновесие, бросился вперед и прыгнул в сторону недвижимой части салона у барометра, чтобы не оказаться в трюме. Вот оказывается, где помещался лифт, о котором рассказали газеты. Его придумали, чтобы застать врасплох непрошенных визитеров? Но я был начеку, вовремя сориентировался и выбрался из ловушки. Немец пытался мне помешать, столкнуть обратно. Но в итоге напоролся на нож и со стоном отпрянул.

– Вы меня ранили! – возмутился.

– Ой-ой-ой! Сейчас засну от скуки под твои причитания!

Не испытывая ни капли сочувствия, я пылал злобой. Этот фриц чуть меня не провел. Пол уже полностью опустился метра на два. Неплохая получилась квадратная яма, и что особенно плохо, она отрезала меня от выхода на палубу.

Завертел головой в поисках кнопки. Нашел. Ткнул пальцем. Ничего не изменилось!

– Как отсюда выбраться?

– Пошел к черту! – огрызнулся офицер, отрывая лоскут от своей рубашки, чтобы остановить бегущую кровь.

Ему пришлось резко отпрянуть и прижаться к стене, сбив с нее фотографию своего обожаемого кайзера, ибо мой нож чуть не уперся ему в лицо. Застекленный портрет упал на пол, разбился, рассыпав мелкое стеклянное крошево и осколки.

– Хочешь, вырежу тебе оба глаза? – хищно ощерился я. – Как отсюда выбраться?

– Американцы! – выдохнул он с презрением, пытаясь убрать лицо от хищного кончика острия здоровенного ножа. – В вас никакой культуры, никакого джентльменства!

– О, да! – чуть не плюнул ему в лицо от ярости. – А в вас, в немцах, его хоть отбавляй! И концлагерей у вас нет. И газы вы не применяли на поле боя. И вообще пай-мальчики! Не стоило вам трогать американские корабли! Теперь не плачьте, когда станет бо-бо!

Я шарахнул его о переборку. Сопротивление закончилось, не успев начаться.

– Внизу, там, куда опустился пол салона, есть горизонтальный клинкет, ведущий во внутренние помещения. Его прорезали в переборке с целью атаковать попавших в ловушку.

– Закрыт?

– Сейчас все нараспашку. Мы устали от вечной сырости.

– Прыгай вниз!

– Я не могу, я ранен!

Сбросил его, устав от препирательств. Следом полетело кресло и стол – на тот случай, если придется лезть обратно. Чашка с кофе разбилась, осколки разлетелись в стороны.

Немец распластался на тиковых досках и громко стонал. Я осторожно спустился следом. Огляделся. Он не наврал. Наличествовал открытый большой прямоугольный люк, ведущий во внутренние помещения. Там было темно, хоть глаз выколи. Лезть туда и затеряться не фиг делать (2). Закрыл дверь – клинкет встал в пазы мощной рамы с мягким шлепком.

– Помогите же мне! Вы мне бедро порезали, – взмолился офицер, его простое приятное лицо исказила гримаса боли.

– Услуга за услугу. Сколько на борту людей?

– Если вы выбросили Юргена за борт, то кроме меня остался лишь Пауль. Его пост на баке.

– Если соврал, пеняй на себя! Вернусь, и тебе не поздоровится!

– Уже сообразил, что вы за птица.

– Почему казенник кормового орудия в ржавчине?

Офицер заколебался.

– Не заставляйте меня применять силу!

Он снова сдался.

– Орудие оказалось бракованным.

– А что за труба рядом?

– Имитация! – офицер улыбнулся через силу. – Мы пугали «купцов» несуществующим торпедным аппаратом.

– Что ж, в находчивости вашему капитану не откажешь.

– Вы еще с ним встретитесь, – пригрозил мне бош. – Вам некуда бежать. Даже если вы испортите корабль, выхода нет, а у команды остались шлюпки…

– Побереги силы, дружок. И подумай, чем займешься в плену, – подтрунивая над немцем, я занимался делом – рвал его рубаху на полосы.

Из части соорудил повязку, закрывшую рану, из остатков вышли путы. Приставил стол к стене, на него кресло, взобрался на шаткую пирамиду и благополучно вылез из ловушки прямо у входа в салон.

Прислушался.

Тишина, лишь плеск волн за бортом. Часовой на носу ничего не услышал. По какому борту он вышагивает, все также по правому? Я двинулся к нему навстречу, не особо беспокоясь, что кормовой фонарь может выдать мой силуэт. Если столкнусь с ним, он примет меня за Юргена, приятеля акул. Если же услышу «Хальт!», выстрелю не задумываясь – какой теперь смысл таиться? Нас осталось только двое, если офицер не соврал. Как у Стивенсона в «Острове сокровищ». Вот только я не мальчик Джим, на ванты не полезу, имея в руках пистолет.

Новый пулемет!

Я завозился, вынимая затвор. Не успел выкинуть его за борт, как раздался ожидаемый окрик.

– Юрген! Wozu⁈ (зачем?).

Бросился вперед, не давая вахтенному нацелить карабин. Выхватил его у оторопевшего немца из рук и выбросил за борт, отметив про себя, что в этом месте прикреплен трап, спускающийся к воде. Немец развернулся и побежал на нос. Ну как побежал? Скорее заковылял, переваливаясь с ноги на ногу. Догнать его труда не составило. Он, услышав мой топот, взвизгнул и развернулся.

Лишенный карабина «бош», заросший бородой до глаз, довольно неуклюже попытался отмахнуться. Я сбил его с ног подсечкой. Он упал неловко, как куль с мукой, и мучительно вскрикнул от боли – гораздо сильнее, чем реально пострадал. Схватился за ногу и, баюкая ее, разразился слезами.

– Что с тобой, придурок? Ты чего нюни распустил? – спросил я сердито.

– Beriberi (2), – сипло простонал моряк и задохнулся от одышки.

Что за «бери-бери»? Ни разу не слышал.

– Встать сможешь?

Он замотал головой, не прекращая рыдать.

– Зачем вы так жестоко со мной? – в его голосе одновременно звучали немецкий акцент, гнев, страх и мука.

– Ты спятил? Жестоко? Ты же пират!

– Мы не убили ни одного человека за весь рейд! (3) Я болен. Очень болен.

– Полежи тогда тут, никуда не уходи., – хмыкнул я, но сразу передумал. Больной-больной, а проблемы мне не нужны.

Я схватил его за шиворот, подтащил к открытому люку форпика и столкнул вниз. Задраил люк и поспешил к барабанам электрошпиля.

– Фил! – окликнул я старшину, наклоняясь над фальшбортом. – Ты здесь?

Шум прибоя мог заглушить мои слова, но я не хотел орать. Все ж таки опасался внезапного обнаружения с берега.

– Фил! – повторил я громче.

От воды донесся тихий окрик.

– Ты как, Баз?

– Все путем! Охрана обезврежена, – я покосился через плечо на задраенный люк форпика и убедился, что проблем с болезным фрицем не будет. – Как мне поднять якоря? Они управляются электродвигателем.

– Что ты задумал? Зачем в прилив поднимать якоря?

– Прилив выбросит «Орлан» на рифы, и корсары останутся без корабля. Возьмем их тепленькими. Тяжелых пулеметов у них уже нет, затворы на дне, кормовое орудие вышло из строя. Если корабль разобьется, носовое им не поможет.

– Толково! – обрадовался Фил. – Тогда слушай. Запускать динамо-машину – идея так себе. Там должен быть ручной привод. Такая здоровая плоская ручка. И стопор. Его чуть ослабляешь, канат получает слабину. После этого крути.

– А если просто перерубить канаты?

Гаривел задумался.

– Может, мне к тебе подняться?

– Не вздумай! Если гичку унесет, мы пропали.

– Тогда делай, что задумал.

Я пошарил рукой вокруг головки шпиля и нащупал натянутый канат. Удар, еще, еще, Боуи справился, но пришлось повозиться.

Корабль внезапно дрогнул. С ума сойти! Неужели у меня получилось? В этот превосходный, казалось, момент я вдруг понял, что могу лишить себя путей отступления – если отрублю второй канат, как мне спуститься вниз? Прыгнуть в воду прямо в пасть акулам?

«Отставить панику! Был же вывешенный за борт трап».

– Фил! Фил! Скорее спустись вдоль правого борта и встань под трапом!

– Принято!

Выждав несколько минут, чтобы дать время Филу добраться до трапа, примерился и расправился со вторым якорем. Корабль был свободен, он уже начал движение странными рывками, подчиняясь приливу, и волны неминуемо вынесут его на рифы.

Ха! Бьюсь об заклад, что капитан фон Люкнер придумает свою версию гибели корабля, более щадящую для его эго. Что-нибудь вроде белого шквала или даже внезапного цунами, которое неожиданно для всех расправилось с «Орланом», сорвав его с якорей. Не захочет выглядеть жалким неудачником, завершившим головокружительный поход банальной пьянкой на берегу, в результате которой был бездарно потерян парусник. Или я ничего не понимаю в людях! (5)

Все, пора! Побежал вдоль борта к корме, выглядывая трап. Вот он! Быстро перелез, цепляясь за тросы изо всех сил, не без оснований опасаясь, что очередной рывок отправит меня на свидание к акулам.

– Аккуратнее, Баз, ты почти в шлюпке.

Нога нащупала борт гички, плоскую доску сидения. Я плюхнулся на банку, все еще страшась отпустить трап. С усилием разжал пальцы.

– Выгребай!

Гаривел оттолкнулся от борта.

– Помогай! Я не справлюсь один!

Я схватился за весло и с силой погрузил его в воду. Мимо нас скользил корпус «Зееадлера» – он набирал ход, якоря его больше не держали. Оба наших весла работали без передышки, но мы будто стояли на месте – шум от ударов волн в рифы и не вздумал стихать. Когда мы увидели нос корабля, а потом быстро промелькнувший бушприт, раздался скрежет, стальная корма застонала. Мне бы возгордиться, но было не до того – вдвоем с Филом мы боролись с приливом и… побеждали? Вроде как, потихоньку-полегоньку мы удалялись от атолла, плеск воды о скалы уже не бил набатом в уши. Гичка скакала на волнах и пыталась крутиться – я не был опытным гребцом. И все же при свете луны, игравшей с морем, мы двигались в сторону открытого океана. Туда, где нас ждала безопасность и комфорт. К «Olga». К Ольге, которая ждала меня на Таити.

(1) Галанить – управлять шлюпкой кормовым веслом, вращая его лопасть.

(2) Вася правильно сделал, что не полез во внутренности корабля, в сложный лабиринт переделанных внутренних помещений. Из некоторых двери вели в… шкаф – все для того, чтобы обмануть досмотровую команду.

(3) «Бери-бери» – болезнь, вызванная дефицитом витамина В1. Часто возникала на кораблях, как и цинга, при несбалансированном питании на кораблях в долгом плавании.

(4) Моряк с «Зееадлера» соврал: все-таки одна человеческая жертва была – ею стал матрос, погибший от взрыва пара, когда при захвате в английский пароход угодил снаряд от 105-мм орудия.

(5) Белым шквалом называется внезапный, без туч на небе, мощнейший порыв ветра, часто случающийся в тропических морях. В реальной истории фон Люкнер действительно заявил, что «Зееадлер» погубило цунами, которого никто не видел. Пленные американцы поведали о пьянке на берегу и вопиющей халатности.

Глава 4
Конец «Морского дьявола»

Когда пришел рассвет, мне оставалось лишь сказать себе: «Да ты, Вася, на подлости горазд!» Гордый красавец-парусник плотно застрял на рифах, слегка наклонившись на левый борт. Очередной отлив сделал свое черное дело, и прилив уже ничего не исправит. Не знаю, пробито ли дно, но, судя по суете на борту и активной погрузке в шлюпки судового инвентаря, крушение можно считать состоявшимся.

– Может, обойдем остров и причешем немцев из пулеметов? – предложил я, желая поставить точку в противостоянии и показать новым Робинзонам, кто в доме папка.

Мы болтались на пределе действия биноклей. Возможно, люди фон Люкнера нас уже обнаружили, и старшина не решился искушать судьбу.

– Отправимся на Таити. Заправимся топливом и вернемся, чтобы закончить дело, уведомив союзников. Не будем подвергать риску наших сограждан. Кто знает: вдруг фон Люкнер решится на отчаянные меры и пригрозит расстрелом заложников?

Я был вынужден с ним согласиться. О степени допустимого у фрицев знал лучше всех из присутствовавших на борту «Ольги».

– Мы все в долгу перед вами, мистер Найнс, – с чувством произнес Гаривел, – вся команда! Вы один сделали за нас нашу работу! Я непременно доложу об этом командованию.

– Брось, Фил! – устало откликнулся я, имея теперь все основания обращаться со старшиной 1-го ранга запанибрата. – Ты же был со мной.

– Тут нечего и думать! – заупрямился старшина. – Как только представится возможность связаться по радиотелеграфной связи, тут же это сделаю.

Яхта «Ольга» понеслась в сторону Таити. Океан все также был пуст. Нам встретился лишь один корабль – шхуна «Лютеция» под французским флагом. Меня на смех пробрало от совпадения названия с парижским отелем, где жил до войны, – ну не тянула эта посудина на шик. Гаривел с помощью прожектора выдал ей предупреждение о необходимости обходить стороной атолл Маупихаа: «Осторожно, немцы!»

– Надеюсь, им хватит ума услышать наше предупреждение. Эх, побыстрее бы обратно. Так ведь не получится. Меня команда порвет, если я ей не дам хотя бы три дня спустить пар в портовых кабаках. Начнут ныть: два месяца без берега, будто мы не посетили кучу атоллов, – бурчал Фил всю дорогу до Папеэте. – Ты как, Баз, снова присоединишься или уже сыт по горло приключениями?

Я не знал, что ответить – все зависело от настроения жены, от предстоящего с ней разговора.

И он состоялся сразу, когда я в порту Таити попал в объятья семьи.

Ну, как состоялся… Оля избегала разговоров о будущем. Лишь обмолвилась, что на Таити ей нравится, что здесь и детям хорошо, и общество приятное, а как сложится наша дальнейшая жизнь уже непонятно – у нее были сомнения, что нам удастся беспроблемно вернуться в Лос-Анджелес, пока не закончится чехарда с «Зееадлером». И где гарантии, что не объявится еще один «Летучий голландец» под флагом кайзера? Мне оставалось лишь проклинать собственную глупость – своими руками загнал семью в захолустье и себя лишил свободы выбора. Дельце-то с фон Люкнером не закончилось, мне снова нужно в море, и кто знает на сколько.

Труднее вышло с Лехой. Ему шел двенадцатый год, и он считал, что я обязан взять его с собой. Весь обед мне испортил.

– Вам нужен юнга! – твердо объявил он, когда наслушался моих рассказов о приключении «Ольги». Он слушал их так, будто в рот мой хотел запрыгнуть. Глаз от губ не отводил.

– Нет! – мое решение было твердым как алмаз. – Твое дело за нашими женщинами приглядывать.

Чтобы скрыть смущение, схватил тарелку с креветками в ванильно-кокосовом соусе, и принялся их уплетать, не чувствуя вкуса. А ведь так соскучился по свежей еде и по таитянским деликатесам.

– Папа! – упорствовал Найнс-младший. – Я с тобой под пулями из Мексики прорывался! Забыл?

Еще бы такое забыть! Вот я страху тогда натерпелся.

– Отец прав, – поддержала меня Оля. – Лучше съешь курочку-барбекю, как ты любишь.

– Какая курочка⁈ – взвился Леха. – Такая возможность…

Стихийное бедствие! И что делать? Хоть на берегу оставайся.

– Не куксись, Леха, – утешал я сына. – Придет еще твое время.

Оля смотрела на нас с нежностью. Такой она и осталась в моей памяти – всепрощающей и все понимающей. Это выражение не исчезло с ее лица даже на пирсе, когда она провожала меня в новый поход.

… Атолл Маупихаа все также манил своей бесподобной лагуной, и «Зееадлер» никуда не делся. Но с ним случилась серьезная неприятность – от былой красоты остались обгорелые головешки и одна единственная мачта, да и та без рей и такелажа.

– Немцы сожгли, когда поняли, что им ловить со своим «Орланом» нечего, – радостно предположил Ловелас. – Финита ля комедия!

Гаривел с ним согласился.

– Можем теперь смело подойти к самому входу в атолл и предложить им сдаться. Пушка-то их – фьють!

Подошли.

Нас радостно приветствовали с берега. Вот только непонятно кто – толпа в затрапезной гражданской одежонке, а не в форме германского ВМФ отчаянно размахивала руками и явно желала поскорее принять нас в гости, а еще лучше – оказаться у нас на борту.

– Шлюпок не видно, – напрягся Гаривел.

– Спустим свою, – предложил я. – Пулеметы нацелим и под их защитой разберемся что почем. Могу сплавать на гичке.

– Нет уж, мистер Найнс, – возразил старшина (наедине он все также звал меня Базом, но на людях продолжал обращаться официально). – Хватит вам геройствовать. Отправлю парочку своих, чтобы они привезли на переговоры о капитуляции представителей фон Люкнера. Желательно, его самого. Он самый опасный.

Гичка отплыла и скоро вернулась, набитая до отказа. Под прицелом «Максима» и кормового «Кольта-Браунинга» подошла к борту.

– Бонжур, месье! Хелло, парни! – закричали нам с воды пассажиры гички. – С нами нету немцев, только француз и американцы!

– Француз откуда взялся? – растерянно произнес вслух Гаривел.

Действительность превзошла наши гадалки – можно сказать, сногсшибательно. Немцы смылись с острова, и за это спасибо нужно было сказать капитану той самой шхуны «Лютеция», которого мы встретили в море и предупредили, чтобы не совался к атоллу. Хотя, конечно, вместо спасибо правильнее было бы дать ему в морду.

Нет, в отсутствии фон Люкнера вины француза не было. Этот корсар – не граф, а 33 приключения – на острове не усидел. Как только стало понятно, что он профукал ни за грош свой драгоценный «Зееадлер», тут же перетащил шлюпку с гордым названием «Кронпринцесса Сесилия» на другую сторону атолла и отбыл в сопровождении шестерки матросов в неизвестном направлении – предположительно, к островам Кука и Фиджи – с целью попытаться захватить новый корабль и продолжить свое черное пиратское дело.

Поторопился! Не прошло и двух дней, как у острова появилась «Лютеция».

Немцы времени даром не теряли, занимались благоустройством лагеря вместе с оказавшимися с ними на атолле не по своей воле американцами. Им пришлось изрядно потрудиться, ибо одно дело читать про Робинзона Круза, и совсем другое – оказаться в его шкуре. Спать на земле или в гамаках, развешанных между пальмами, оказалось крайне опасно. На земле ползали мириады насекомых, а с пальм падали кокосы – лишь по счастливой случайности никто не пострадал (1). Тяжелым орехом да по голове – тут точно не до сна. А тут парус на горизонте!

– Свистать всех наверх! – завопил старший после графа офицер, лейтенант Клинг.

Боши тут же бросились разбирать карабины…

После наших недолгих расспросов открылась неприглядная картина. Французик, как только разглядел болтающийся на рифах Маупихаа парусник, уверил себя, что на атолле потерпел крушение нейтрал, что ему, как спасителю, светит треть страховой суммы, которую совсем неплохо перехватить у капитана яхты «Ольга», что наши «пугалки» – не более чем попытка отвадить конкурента. На берегу он разглядел толпу, как ему показалось, одичавших матросов. И шлюпку, готовую отправиться к нему на переговоры. О переговоров он отказываться не желал – хотелось побыстрее застолбить свои права.

– Не утруждайтесь, я сейчас сам к вам приплыву, – с готовностью сообщил он на берег через сигнальщика.

– Не стоит беспокоиться, капитан, – ответили ему фрицы-волки, притворившиеся невинными овечками. – Мы мигом. Шлюпку свою не успеете на воду спустить, а мы уже у вас в гостях.

И правда, не прошло и получаса, как к шхуне пристала шестивесельная шлюпка, набитая вооруженными бородачами, изъяснявшимися по-немецки.

– Боши! – неприятно поразились французы на борту и задрали кверху лапки под прицелом наведенных на них карабинов.

Часа не прошло, как на атолле случилась пересменка. Теперь в компании с американцами робинзонаду продолжили «лягушатники», а бравые тевтоны преспокойно отплыли на восток, уничтожив на прощание свой ненаглядный «Орлан». О чем нам и сообщили американцы, прибывшие на яхту вместе с французом. Тот бледнел, краснел, лохматил прилизанную причесочку и всем своим видом походил на классического толераста с шелковым платочком на шее и масляными глазками.

Трудно описать словами степень моего возмущения. Этот полупокер не капитан, а одно оскорбление для Франции. Или я что-то путаю? Наоборот, плоть от плоти народной, на фуа гра и луковом супе вскормленный? Чего я от него хочу, если во французском само слово жадность, как мне объясняла Оля, означает совсем иное, чем у нас? Сволочь, короче, жадная галльская сволочь.

– Знаете, мусью, что написано на стекле в самом почетном учреждении Америки?

– Извиняюсь, не понимаю, о чем вы. Что есть «самое почетное учреждение» в САШ?

– Банк, конечно. И в любом найдете следующее предупреждение: «проверяйте деньги, не отходя от кассы!»

– Снова вас не понимаю! – пробормотал француз.

– Где ж тут не понять! Тебе же ясным языком сказали с помощью прожектора: не лезь к атоллу. Жадность тебя, фраера, сгубила, банальная французская жадность! Нет бы все проверить, прежде чем подпускать к кораблю шлюпку. А ты?

Капитан «Лютеции» повесил голову.

– Я и предположить не мог, что вы просемафорили мне правду. Немцы на атолле? Поверить в это – все равно что планировать охоту на пингвинов в Арктике.

– А теперь планируй в суде показания давать! – влез в наш разговор Гаривел. Ему тоже как серпом по Фаберже снова гоняться за пиратами по всей Полинезии.

Он отвел в сторону меня и капитана Ловеласа.

– Что нам делать? За двумя зайцами нам не угнаться. Восток или запад? Вижу только одно решение – пуститься в погоню за шхуной. Шлюпку с фон Люкнером обнаружить в океане сложнее на порядок, чем парусник. И угрозы судоходству куда больше от «Лютеции» с полусотней пиратов, чем от шлюпки с семеркой немцев, пусть даже на ней подобрались самые отважные и безбашенные. Вы, мистер Найнс, очень предусмотрительно лишили экипаж «Зееадлера» пулеметов. Теперь у нас явное преимущество. Готов вступить в бой!

Ловелас заелозил у фальшборта, как перевернутый на спину краб, ртом захлопал, придумывая отмазки. Сразу видно стало: нет у единственного «адмирала» Колумбии большого желания нестись сломя голову через пол-океана за шхуной, набитой вооруженными пиратами-бошами.

– Да не переживайте, кэп, – успокоил его старшина. – Нынче на нашей улице праздник. Супротив четырех пулеметов маузеровские карабины не пляшут.

– Я человек мирный, – попытался съехать с темы гроза крокодилов реки Магдалена.

– Вы человек мобилизованный военно-морским флотом САШ, – отрезал старшина, в зародыше подавляя капитанский бунт на корабле.

– А я что? Я ничего… – скосплеил Ловелас, сам того не ведая, попугая Кешу.

– Вы как, мистер Найнс, – поинтересовался Гаривел, кивнув на остров, полный терпил от океанских грузоперевозок и страховых выплат, – с нами или с этими Робинзонами останетесь? Сюда на выручку спешит японский броненосец, через дня три-четыре доберется. Недели не пройдет, как на Таити к семье вернетесь.

По душе белый шквал пролетел, в венах огонь закипел – погоня! Как участия не принять?

– Вот ты, Фил, придумал… Вам яхту доверить – без «Ольги» остаться, – пошутил я, скрывая смущение. – Вместе начали, вместе закончим. Посшибаем бескозырочки у Кригсмарин.

– Не сомневался в вашем решении, – уважил меня старшина и подколол. – Не та вы персона, чтобы от хорошей драчки сбежать.

Показал ему украдкой кулак. Гаривел довольно хмыкнул.

«Застоялся ты, Вася, на берегу», – честно признался себе, противореча элементарной логике: какой берег, если из океана почти полгода не вылезаю как экранный Ихтиандр? Но одно дело – без смысла по морям шариться, а совсем другое – со смыслом да с азартом. Вот я и согласился без раздумий, еще не ведая, что своим решением отрезал самое важное в своей жизни. Навсегда…

… И снова в дальнем синем море мы играли в кошки-мышки с неуловимыми корсарами кайзера. Непонятно, что тому виной – или наше невезение, или невероятная сложность задачи с учетом расстояний, где тысяча миль – фигня вопрос, или преимущество в скорости. Двигаясь строго на восток, «Лютецию» мы не обнаружили и, бьюсь о заклад, значительно ее обогнали, если она и вправду держала курс на остров Пасхи – другого тут и не было, мимо не пройдешь. К исходу второй недели поиска экипаж наливался злостью, и попадись ему сейчас под руку поклонники мистера Херста, быть бы им битыми тяжелыми предметами, вплоть до шлюпочных весел (2).