Текст книги "Ночной позор"

Автор книги: GO-блин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Постепенно до меня начинало доходить.

Неужели… Одет в точности как… Е-о-о… То есть, я хотел сказать, нифига себе!

Ощутив прилив внезапного ужаса, черной волной затопившего мое сознание, я развернулся и бросился прочь, в обратную сторону.

Сзади меня окликнули. Этот, второй, в точности воспроизводил мои недавние слова, требовал остановиться, взывая к моему человеколюбию и гражданскому долгу. Теперь ситуация повторялась в зеркальном своем отражении. На секунду мне почудилось, что я угодил в какой-то хроновыверт, в межвременную дырку, в круговорот, мать его, времени и пространства. Вот так и буду теперь до скончания веков бегать, сначала туда, а потом обратно, и все мне будет казаться…

Я толкнул первую попавшуюся дверь, оказавшуюся, к счастью, незапертой, и буквально влетел в нее, поскуливая от страха. Сердце мое бешено колотилось, задыхаясь, я привалился спиной к двери, напряженно прислушиваясь..

Если я еще раз, когда-нибудь…

Впрочем, ломиться с той стороны вроде бы пока никто не собирался, смертоносные лезвия насквозь дверь тоже не пронзали, и вообще, было тихо-тихо.

Я вытер лоб и осмотрелся.

Просторный холл, каких в нашем здании десятки, если не сотни, с низкими диванчиками, журнальным столиком и радиосистемой.

Допотопные радиоточки, пластмассовые корпуса которых своими корнями восходили ко временам освоения нашей легкой промышленностью производства электробритв «Харьков» и первых полетов в космос, транслировали самые разные станции. Иногда они передавали «Маяк», иногда – «Голос Албании», иногда – какие-то эф эм каналы, а совсем редко – даже радио «Свободная Чечня».

Традиционная пальма в кадке своими резными листьями склонялась к чьим-то ботинкам, очень хорошим, жаль только не моего размера. Ботинки стояли прямо на журнальном столике.

Из радиоточки лилась народная песня «Ой та пиду я у хлив» в исполнении, как позже признался диктор, Селидовского ансамбля народных певцов-передвижников.

Очень осторожно я отошел от двери, всякую секунду ожидая, что она распахнется и…

Лампа дневного света, почему-то очень тусклая, еле освещала центр комнаты. Через холл проходило сразу несколько коридоров, но пока последовать по какому-то из них было выше моих сил.

Я присел на диванчик. Сидеть и ждать неизвестно чего – очень скучное, противное и неинтересное занятие. Хороший, смелый и веселый человек никогда не станет тратить на него время. Сначала я вытянулся поперек диванчика, затем повернулся на бок. Сон сморил меня. Веки сомкнулись, и я провалился в убаюкивающую, теплую черноту.

…Уберите, пока он все здесь не заделал.

Мясоедов! Выбросите мусор в окно и возвращайтесь к своим непосредственным обязанностям…

Я рывком сел и протер глаза. От резкой перемены положения тела в голове на мгновение помутилось.

Диванчики исчезли, я оказался в помещении, напоминающем зал суда.

Что за…

Ага.

Да это и есть зал суда.

Длинные деревянные скамейки занимали самого разнообразного вида люди. Мне выпало сидеть в третьем ряду, то есть почти там, где разворачивались главные события.

Президиум, или как оно называется – длинная трибуна, неприступная, надежная, высилась над нами незыблемой твердыней.

Окружавшие меня люди сидели здесь, похоже, очень давно. Кто-то спал, кто-то осторожно брился в карманное зеркальце, прижимая локти к бокам, чтоб не задеть ненароком соседа. Некоторые перекусывали, развернув на коленях газету. От сидящего рядом со мной гражданина нестерпимо воняло котлетами.

С подоблачной высоты трибуны вниз сурово взирали странные люди, казалось, сросшиеся с массивными креслами.

– Мясоедов,– еще раз повторил один из них,– избавьте нас от виновного.

Тут же на сцене появился и Мясоедов. Массивный седоволосый дядя с торчащими из мясистого носа волосами, крутым затылком и тремя подбородками.

Он схватил томившегося за деревянным ограждением бедолагу, буквально выдернув того из-за бортика, и потащил к окну.

– Не имеете права! – кричал подсудимый.– Я буду оспаривать!

– Какие права? Здесь тебе не Лига Наций,– почти интимно говорил Мясоедов, подавляя вялые попытки сопротивления.– Не пинайтесь, товарищ, вы мне брюки испачкаете.

Наконец виновный был выдворен в окно. Он мелькнул на фоне звездного неба и пропал, не издав при этом ни единого звука.

Тогда главный, что сидел в центре, раскрыл следующую папку, для чего потребовалось убрать с нее подстаканник.

– Виктор Андреевич Продающев! Будьте добры, выйдите на обозрение широкой общественности,– очень вежливо сказал он.

Взоры всех присутствующих дружно нацелились на обвиняемого. Тот вздрогнул, поспешно вытер рот, поднялся, оставив на скамейке недоеденный тормозок.

– Да здравствует наш суд, самый справедливый суд в мире,– объявил Мясоедов, и зрители послушно зааплодировали.

– Общественность обвиняет вас, Виктор Андреевич, в грубом нарушении законов действительности. Зачем вы перекрутили народное самосознание?

– Я на ваши выпады отвечать не намерен, товарищ народный заседатель,– ответил, улыбаясь, Продающев.– Вы не хуже меня знаете, что это все махинации начальства, направленные против моих забот о мелком служащем.

Дальнейшая беседа Продающева с судьей показалась мне совершенно лишенной смысла. Судья обвинял его в каких-то подрывах стабильности, захватах власти, нарушениях договоров и откровенной лжи.

Продающев удивительным образом игнорировал аргументы и доводы обвинителей, отвечая на все разбрызгиванием слюны и однообразными воплями про преступную власть, сговор, коррупцию и бандитизм.

Впрочем, судья не стал тратить на Продающева много времени.

Я думал, что Продающеву с его скверным характером и нежеланием идти на компромиссы одна дорога – в окно, но Мясоедов, повинуясь знаку, схватил обвиняемого за шиворот и выволок в коридор, держа так, что Продающеву приходилось следовать за ним на цыпочках.

Выглядел обвиняемый при этом очень несолидно.

Подсудимые возмущенно зашушукались.

– В четвертый раз выкручивается. Говорят, в раю за него уже подписи собирают…

– Мудила, всех вокруг пальца обвел.

– Ничего, найдется и на него…

– Да что там на него найдется! Такие всегда на плаву будут, отыщет, к кому сунуться…

– И что пообещать.

– А пострадаем мы! Опять пайки урежут…

Судья между тем уже вызывал нового подсудимого.

Отвлекшись от разбирательства, я вежливо пихнул локтем своего соседа и тихонько спросил:

– Слышьте, а мы где?

Сосед недоуменно посмотрел на меня.

– Что здесь вообще творится? – Я решил изменить на всякий случай вопрос, а то мало ли что подумают.

– Ты что, братишка! – усмехнулся сосед, обнажая сидящий глубоко во рту золотой зуб.– Это же Страшный суд!

Бывают в жизни моменты, когда действовать нужно, полагаясь исключительно на минутные порывы. Я понял, что оставаться здесь чревато неизвестными, но в любом случае вредными последствиями.

Со стороны, наверное, показалось, что я резко осел на пол.

Соскользнув с лавочки, я быстро сориентировался в густом лесу елозивших по полу ног и ползком двинулся в направлении выхода.

Подсудимые, когда я на кого-то из них натыкался, подскакивали, глядели вниз и приветствовали мой отчаянный поступок сочувственными возгласами.

Бдительный Мясоедов скоро заметил мое бегство.

– Товарищ подсудимый! Вернитесь на отведенное вам законом место до вынесения приговора! – взволнованно закричал он.– Ваше поведение недостойно высокого звания врага народа!

– Да иди ты,– тихо буркнул я, энергично работая локтями.

Ползьба… Ползатье… Ползание по-пластунски – очень хорошее физическое упражнение, тренирующее мышцы и закаляющее волю.

Пол, правда, был очень пыльный, но с этим пришлось мириться как с непреодолимой действительностью.

Я быстро преодолел ряды лавок и выбрался на широкий проход, деливший зал суда точно пополам. Мясоедов, видимо, не привыкший к подобному поведению, тяжело топал ко мне из другого конца зала. Руки он разбросал в стороны, будто собираясь сердечно меня обнять.

Тоже мне, золотая рота. Лихо перекувыркнувшись, я бросился Мясоедову в ноги. Гигант споткнулся о мое тело и рухнул, совсем как тот колосс на глиняных ногах.

– Мочи мильтона! – заорал я, надеясь устроить всеобщую потасовку.

Никто из подсудимых не сдвинулся с места. До чего народ у нас ленивый! Раздумывая, почему мой пламенный призыв не встретил отклика в сердцах собратьев по несчастью, я вскочил, пнув поверженного Мясоедова в ляжку, и шустро побежал к выходу.

Эх, и куда сегодня смотрит моя счастливая звезда? Я несколько раз дернул бронзовую ручку, но безрезультатно.

Мясоедов между тем тоже поднялся и взлетел, выпростав откуда-то из-под пиджака смятые белые крылья.

Судья, решив внести свой вклад в мое задержание, что было силы колотил молотком по трибуне.

– Не поддаваться хаосу! – вопил он.

Наконец Мясоедов настиг меня, ухватил за талию и зажал под мышкой. Напрасно я вырывался и размахивал ногами, норовя пяткой угодить ему в рожу. Могучие ручищи стискивали меня железным хватом.

– Его дела нет в списках! – доложил один из членов комиссии после секундной паузы. В зале висела совершеннейшая тишина, нарушаемая моим сопением: я старательно высвобождался.

– Товарищ Мясоедов! Удалите этого человека из зала суда,– сказал судья.

Я обрадовался, но преждевременно.

Вместо того чтобы выставить за одну из дверей, Мясоедов с глухим «хых» прямо с места швырнул меня в окно.

Я закрыл глаза и приготовился к немедленной гибели.

– Хорошо пошел…– было последним, что услышал я, пролетая над аудиторией.

Мое тело врезалось в стекло, но со звоном протаранило его и рухнуло на желтый рваный линолеум. Линолеум был мокрый, и от него пахло тряпкой.

– Подымайтесь, молодой человек, нечего здесь валяться! А то ишь разлегся!

Я, кряхтя, отделил себя от пола. Жуткого вида бабка пихала меня длинной шваброй. В руках она держала веник, с которого капало.

– А мы, простите, где?

– Упился опять, Васек? – с негодованием сказала старуха.– На восьмом этаже ты, в отделе специальных ресурсов. И что вы все здесь бухать повадились?

Я решил, что о последних моих приключениях уборщице говорить никак не стоит. Сочтет еще за белую горячку.

И так вон уже косится, будто на алкоголика.

– Да никакой я вам не Васек,– осторожно ответил я.– Меня зовут…

– Никому не интересно, как тебя зовут! – вспылила бабка.– Иди вон лучше ведро мне помогай таскать!

– Не буду я вам ничего таскать. Мне домой надо. Лучше скажите, как отсюда…

– Чего захотел,– опять перебила меня старуха и заговорила злым шепотом, приблизив ко мне свое лицо. Стали видны седые усики, бородавки, кривые зубы и прочие интересные детали.– Нечего было ночью по коридорам шастать!

– Так я не шастал! – возмутился я.– Я с работы возвращался. Имею я, в конце концов, право…

– Какое право! Право у тебя будет в другом месте! А здесь делай, что велят, иначе вообще сгною.

– Где?

– Потом узнаешь.

– Так вы что, знаете про…

– Тут про это все знают. Только дурак будет здесь в такое время шляться. А ты уже попал и никуда отсюдова не денешься.

С этими словами бабка повернулась ко мне спиной и спокойно двинулась прочь, забросив швабру на плечо, как когда-то носили алебарды.

– Эй, вы куда! – крикнул я, но было поздно. Стены вдруг начали сдвигаться, очевидно собираясь раздавить меня в лепешку.

Я бросился вслед за бабкой по стремительно суживающемуся коридору, но проклятое здание не пускало. Казалось, я бежал на одном месте, в то время как старуха удалялась от меня с завидной скоростью.

Тут позади себя я услышал звук, в данных обстоятельствах показавшийся мне родным и близким.

Хряк Анатолий, верный своей привычке, опять удрал из выделенного для него вольера и теперь глядел на меня умными глазками. Вампирьи клыки в его пасти отсвечивали желтым.

– Толя, выручай! – заорал я, опасаясь, что свинья еще чего доброго не расслышит или вообще отморозится.

– А ну брысь! – испугалась бабка.

Стены, тоже видимо почувствовав присутствие свиньи, перестали съезжаться, коридор обрел свой нормальный вид.

Толик всхрапнул, совсем как жеребец, и с независимым видом прошелся взад-вперед по коридору. Когда хряк проходил мимо меня, я почесал его за ухом. Толик довольно зажмурился и потерся о мое бедро щетинчатым боком.

Штаны за семьдесят баксов!

И откуда в этих свиньях столько шерсти?

Видимо, у кабана с уборщицей были какие-то свои старые счеты. Он пихнул копытцем ведро, расплескав на пол грязную воду, и сделал лужу прямо у бабкиного валенка.

Такого хамства старуха вынести уже не смогла и что было силы огрела кабана веником по загривку.

– Сгинь, проклятый! – верещала она, пятясь.

Толик вновь хрюкнул, как мне показалось, насмешливо, и зацокал прочь. Я старался держаться рядом.

– Чтоб ты пропал, скотина! – кричала бабка. Она попыталась попасть в кабана шваброй, но промазала, угодив вместо этого в меня.

Прихрамывая, я торопился за Толиком. Старуха продолжала бесноваться, но свинья совершенно не обращала на нее внимания. Здесь была какая-то тайна. Почему страшная власть этого здания оказалась бессильна перед обладателем пятачка и тугого закрученного хвостика?

Может, кому-то и интересно ломать над этим голову, но не мне.

Скоро уборщица отстала, а я начал потихоньку узнавать окрестности.

– Анатолий, к выходу! К выходу!

Впереди лежала свобода, целый мир, прекрасный, полный чудесных вещей.

Так мне тогда, по крайней мере, казалось.

«…жизни, а также моральному и психическому здоровью, в связи с чем… Ага. Компенсацию? Хм».

Закидон держал бумажку двумя пальцами, отстранив ее от себя на расстояние вытянутой руки. Могучий колдун, по всей видимости, страдал дальнозоркостью.

– Это как понимать? – спросил он, окончив чтение.

– Это… Моя… Жалоба,– несмело проговорил я.– Заявление на получение возмещения.

Однако работа в канцелярии пошла мне на пользу. Нормальный человек подобную словесную конструкцию вот так с ходу ни за что не соорудил бы. Каково: «заявление… на получение… возмещения». Класс!

– И в чем же, по-твоему, заключается повод? – поднял брови волшебник.

– В связи с прямой угрозой остаться непонятно в каком измерении навеки,– твердо сказал я.– И психика у меня еще неустойчивая. Вы Ремарка читали? Рано мне еще, молодому, такие потрясения переживать.

– Не знаю, как Ремарк,– очень мягко сказал Закидон, и я понял, что дело не выгорело,– а вот тебе, прежде чем подписывать контракт, следовало бы ознакомиться с его содержанием. Черным по белому указано, что с двадцати часов вечера магам нижних уровней аккредитации в здании Контроля находиться крайне не рекомендуется…

– Ага! – Я еще пытался хорохориться, наивный.– Знаем мы эти фокусы! Впишете чего-то мелкими буквами, а человеку потом…

Закидон, не дожидаясь пока я договорю, нажал кнопку коммутатора.

– Лидочка,– сказал он,– вызовите сюда, пожалуйста, Утку, Рыбку или, на худой конец, товарища Маузера. У меня здесь человек сидит, который по всем этажам развешанных плакатов не замечает. Вот пускай они его в каждый из этих плакатов носом-то и ткнут…

В самом деле, плакатов, транспарантов, уголков безопасности, памяток и напоминаний в нашем здании оказалось с избытком. К концу экзекуции нос мой распух от постоянного тыканья, и я начал гундосить.

Пока проклятый Утка с несвойственной ему добросовестностью исполнял приказание начальства, я успел основательно ознакомиться с их содержанием, а также изучить принятую на сегодняшний день теорию четвертого измерения и отыскать в ней четыре погрешности.

Видимо, энергичные сотрясения временами идут на пользу застоявшемуся без дела головному мозгу.

А Утка еще познает всю глубину и неотвратимость моей карающей мести.

ГЛАВА, ВРОДЕ БЫ, ЧЕТВЕРТАЯ
Я оставляю прибыльное поприще и что за этим последовало. Внимательный читатель также может узнать, зачем нужна служба санитарно-гигиеническая и сколько вреда она может принести

Так и не разглядев шпиона среди сотрудников отдела всестороннего бухучета и аудита, я перешел в отдел сохранения гомеостаза, в подразделение по борьбе с инфекциями и возбудителями.

Новая работа, может, и не сулила таких барышей, как бюрократия, или таких приключений, как оперативное дело, зато носила оттенок некоторого даже благородства.

Отдел по борьбе с возбудителями был, пожалуй, единственным во всем Контроле, где действительно занимались чем-то полезным.

Борьба с инфекциями и возбудителями на высокой должности старшего санитара раскрыла передо мной целую кучу новых горизонтов.

На древнем лабораторном столе, сверху покрытом розовым кафелем, шипел и плевался огнем настоящий примус. На примусе готовился кофе, который помешивал ложечкой толстенький лаборант в белом халате.

– Вы что, товарищ! – закричал он, стоило мне только появиться. Акцент у лаборанта был необычный.– У нас стерильность! Возьмите вон халат в шкафу.

Халат был размера на полтора больше, чем нужно, и эта самая пресловутая стерильность его тоже вызывала сомнения. Но – правила.

Закон суров, зато бессмыслен… ннен?..

Я представился и предъявил справки, что: стафилококки у меня не высеиваются, яйцеглист отрицательный, кислотность стабильная, нервно-психическое состояние в норме, на общение иду охотно, на вопросы реагирую адекватно, наследственные, инфекционные и венерические заболевания отрицаю, данных о перенесенных в детстве заболеваниях нет, диабетом в семье никто не страдал, с некоторых пор замечаю у себя онемение кончика носа по утрам, половая функция в порядке, тройничный нерв процессом не затронут, синдромы Брудзинского отрицательные, от пальпации простаты категорически отказался, противный, в общественных и политических кружках не состою, алкоголь и вредные привычки в пределах нормы, материальнобытовые условия так себе, можно и получше, рефлексы живые, отмечается легкий тремор верхних конечностей, связанный, по словам пациента, с употреблением накануне умеренного количества спиртных напитков, что подтверждается объективным осмотром по наличию перегара в области ротовой полости, положение в постели активное, вопросов задает много и не по делу, замечен за приставанием к среднему медицинскому персоналу – медсестричке Леночке, которая и сама, кстати, была не прочь.

Лаборант походил на медвежонка.

– Фамилия моя Денискинас, я из Латвии,– представился он.– Кофе хочешь? Работа у нас непростая. Вот недавно вызывают, нужно ехать скорее: вампир-парикмахер подхватил гонорею… А у нас опять все антибиотики старший провизор в аптеке на спирт сэкономил. Я, правда, не растерялся, взял два градусника, накалил кирпич на керогазе, знаешь, красный такой, с дырочками, и ртуть в эти дырочки заложил, а после велел вампиру вместе с этим кирпичом, пока не остыл, с головой одеялом укрыться и считать до сотни. Потом, правда, вспомнил, что таким образом в старину сифилис лечили, а триппер марганцовкой надо было изгонять, однако знаешь, помогло, выздоровел вампир.

– Так чего он в обычную больницу не обратился? – обалдев немного от этой истории, спросил я.

– А мы тогда на что? – оскорбился Денискинас.– Если все начнут в нормальных больницах лечиться…

Я задумался над сложностями борьбы за здравоохранение в нашей организации.

Телефон на стене, древний, из черной литой пластмассы, затарахтел глухо и сердито.

Денискинас приложил трубку к уху и принялся слушать, что говорят на том конце провода. Затем, не говоря ни слова, он нажал рычажок и повернулся ко мне.

– Ты у нас кто? Практикант? Вот тебе тогда две пробирки, я тебя опыты сейчас делать научу.

Денискинас напустил в пробирку воды из крана и показал мне, как следует переливать жидкость из одной пробирки в другую.

– Запомнил? Сначала из этой в ту, а затем из той – в эту. Только смотри не перепутай, а то взорвется, все, чего доброго…

Затем Денискинас набросил поверх халата куртку и убежал, оставив меня преисполненным уважения к современной науке.

Надо же, сперва из этой – в ту, а затем из той – в эту…

Пробирки мне скоро надоели, я сунул их в специальную штуковину с дырочками, отстаиваться.

В лаборатории было много интересного. Центрифуга, альтинометр, термостат, в котором можно было разогревать пищу. В доказательство этой моей догадки весь он изнутри был уделан объедками.

Я полистал толстый справочник «Дифференциальная диагностика внутренних болезней потусторонних существ» Д. Ум и В. Заразум, Москва, 1967 год.

Ой! Ого! Передается воздушно-капельным путем, это, значит, как грипп?

Ближе чем на тридцать метров к оборотням больше приближаться не буду, так и знайте. А то мало ли…

«Кожные и венерические заболевания у человекоподобных» меня заинтересовали куда больше. Особенно цветные иллюстрации и фотографии на вкладке.

Жуть! И этим можно заразиться при рукопожатии?

По рассмотрении некоторых особо наглядных снимков развития грибковой инфекции я обнаружил у себя зуд и покраснение на различных участках кожи.

А-а-а!

Нет, эту книжицу мы лучше закроем.

Третий попавшийся мне том оказался наиболее интересным. На как попало валявшейся книге стояла печать «совершенно для внутреннего пользования», предупреждение о запрещении выноса за пределы территории и чья-то роспись о получении в комплекте одной единицы.

Тщательно засекреченный справочник поведал мне интереснейшие вещи.

В самом деле. Всем известна нечисть, внешне страшно похожая на человека (вот-вот, страшно похожая, лучше слова и не придумаешь). Реже встречаются свиньи-вампиры, овцы-оборотни, клопы-некроманты и тушканчики-кровососы. Отчего же тогда не обладать магическими свойствами существам с более простой природой?

Уровень клеточной организации никоим образом не отражается на волшебном потенциале.

Всевозможнейшие грибки, простейшие, всякие вирусы и бактерии тоже могут быть не простыми, а волшебными.

И вот если эти колдовские хвори вдруг набрасываются на обыкновенных граждан, тогда-то ими и занимается наш, особый, здравооборонительный отдел по борьбе с инфекциями и возбудителями за сохранение гомеостаза.

Процесс неудержимого самообразования был прерван появлением еще одного из моих новых сослуживцев, небритого и в телогрейке.

– Андрей. Андрейка-в-телогрейке.– Назвался он.– У тебя выпить случайно ничего нету?

– Нету,– вздохнул я и добавил, решив проявить сближающую всех солидарность,– сам страдаю.

– Тогда надо что-то соображать,– сказал Андрейка. Мы принялись рыться по карманам, честно выкладывая на розовый кафель смятые бумажки и мелочь.

– О! – обрадовался Андрейка.– Как раз хватит на…

Тут опять зазвонил телефон.

– Подними,– велел Андрей.– Если вызов, скажи, все в подвале, на ликвидации последствий устранения прорыва инфернальных стоков.

Я взял трубку.

– Это Тромбоцит Трихофитихович,– сухо сказали оттуда.– Срочный вызов, на проспекте Павших Коммунаров…

– А никого нету,– поспешно сказал я.– Все на последствиях ликвидации…

– Ты что, новенький? – сразу догадался голос.– Андрею передай, что я лично ему яйца поотрываю, если сейчас же не выедете.

Я прикрыл динамик ладонью.

– Говорят, яйца тебе вырвут.

Андрейка сам подошел к телефону, жестом отстранив меня.

– У аппарата,– казенным басом произнес он.– Так точно. Выезжаем. Как скажете, Тромбоцит Трихофитихович. Конечно. Лично прослежу. Сам, сам себе все отрежу! Только вы не переживайте… Да, исполним. Так точно, введу. Выполняю. Служу и помню!

Переговорив с начальством, Андрей спросил:

– Ты что, Макрофага не узнал?

– Кого?

– Кличка у нашего шефа такая. Жрет живьем потому что любого и даже на кусочки не режет, целиком заглатывает. Потому и Макрофаг.

Я, если честно, юмора не понял. Видимо, что-то специфическое. Особая медицинская шутка, не для дебилов, вроде меня.

– Что стоишь, собирайся. Фитихыч велел и тебе заодно яйки отхватить, если задание провалим. Что-то ответственное намечается…

На улице нас дожидался старенький троллейбус с надписью «Технический» по обшарпанному боку.

Мы с Андрейкой уместились в кабине рядом с водителем, небритым и с виду чрезвычайно усталым после вчерашнего.

– Это Леха,– сказал Андрей,– после познакомитесь, он сейчас беседы вести не в состоянии, слова с перепою разучился выговаривать.

– А как же он машину тогда…– начал было я, но остаток предложения застрял у меня в горле.

Поначалу я боялся, когда за руль садился Утка. После привык, но все равно временами сердце замирало на поворотах.

Сейчас я понял, что то были детские забавы.

Почти не открывая глаз, Леха утопил педаль в пол, нас вжало в сиденья, и троллейбус, взревев, ринулся вперед. Двигатель у него был старый, надсаженный, так что шуму вышло очень много. Покинув территорию депо, мы своротили какой-то знак и выскочили на дорогу.

Водители обгоняемых машин сигналили, то ли протестуя, то ли, наоборот, приветствуя отважные действия спящего за рулем Лехи.

Андрейка упирался руками в переднюю панель и говорил, подбадривая меня:

– Это хорошо еще, что он быстро ехать боится! Реакция сейчас не та!

На площади Леха сделал крут, видимо, выбирая поворот. Колеса с моей стороны то и дело отрывались от земли, и троллейбус потряхивало.

– У светофора свернешь! – крикнул сверявшийся с картой Андрейка.

Леха, как мне показалось, кивнул, а может, просто уронил голову и круто заложил руль вправо, одновременно нажимая на тормоз.

Страшно завизжав шинами, троллейбус развернулся на месте, оставляя на асфальте черные полосы. Рожки его чудом удерживались на проводах. Леха сплюнул через открытую треугольную форточку и вновь вдавил педаль газа, чтобы не отпускать ее до самого конца поездки.

– Машину трижды в месяц на капремонт ставим! – то ли похвастался, то ли просто, наоборот, с неодобрением сказал Андрей.– А если вызовов много, то и все четырежды!

Я икнул.

Чудом избежав около пятнадцати раз верной гибели, проскочив под носом у трех трамваев, спровоцировав не меньше полусотни аварийных ситуаций на дороге и едва не отправив на тот свет колонну пеших демонстрантов, мы добрались-таки до места.

Отсоединившись от линии, по инерции, наш троллейбус вкатил во двор, где и замер. В кабине ощутимо начинало вонять горелой проводкой.

Я буквально вывалился наружу, преодолевая в себе желание прильнуть к земле в горячем поцелуе.

И икота эта еще прицепилась.

– Ничего,– похлопал меня по спине Андрей,– ты еще нормально для первого раза держался. Одну девушку у нас так вообще вырвало, она сейчас в отделе кадров работает. Я ее церукалом накормил. Ты подыши, постой, скоро попустит.

Я подышал, следуя совету. В самом деле, легче стало, но ненамного.

Машина остановилась во дворе какого-то старого, еще сороковых годов постройки дома. Сталинский ампир, если позволите, высокие потолки, толстые стены, башенки, стреловидные торчалины на крыше, придающие всему архитектурному замыслу завершенность и четкую осмысленность.

А вы что хотели? После такого стресса я как еще должен разговаривать?

Андрейка обошел троллейбус кругом и полез в салон.

Оборудован наш троллейбус был для каких-то технических целей. Окна давно заделали фанерой, так что внутри было темно и пахло смазочными материалами.

Когда Андрейка зажег лампочку, троллейбус оказался похожим на обжитый рабочими вагончик с далекой северной стройки.

Все было в наличии: и печка-буржуйка, и смятые тряпки, и банки из-под растворителя, и окурки, и кирзовые сапоги на полу, и даже сосновая ветка в водочной бутылке, видимо, укрепленной на столике заклинаниями, иначе как бы она не свалилась при движении.

Андрейка, в своем наряде как нельзя более гармонично вписывавшийся в обстановку, полез куда-то под топчан, вынул оттуда не слишком чистые стаканы и ноль пять сами догадываетесь чего.

– Чтобы рука не дрогнула,– сообщил он, наливая известно что по знаменитый Марусин поясок.

Спрятав бутылку с остатками водки обратно, Андрей установил у себя на коленях ноутбук с малость оплавленным корпусом.

Покуда компьютер выходил из стендбая, то бишь, просыпался, Андрей кратко ввел меня в курс дела.

– Бери тетрадь, будешь записывать. Вызов поступил от гражданки Гарцуковой, улица Павших и Вставших, дом двадцать дробь бе, квартира сорок два. На учете в Контроле проходит как мелкопрактикующая ведьма: привороты, отвороты, навороты и мордовороты. Вклад в сохранение финансового благополучия нашей организации вносит исправно и регулярно. Записал? Пока хватит, остальное по выяснении обстоятельств запишем. А теперь переодевайся, будем разбираться.

Толкаясь в тесной кабинке, мы напялили поверх одежды безразмерные плащи, которые специальными лямочками укрепили вокруг бедер, так что вышло подобие комбинезонов. Ноги пришлось сунуть в большущие бахилы, это вроде носков, только для слона. На руки мы надели особые рукавицы, содержавшие персональные норки для большого и указательного пальцев. Довершал одеяние противогаз, на натягивание которого у меня ушло больше времени, чем в свое время пришлось потратить на первый презерватив.

– Общевойсковой защитный комплект ОЗК-1! – прогудел Андрейка приглушенным противогазным голосом.– В самый раз предохраняет от всякой заразы.

– А может, я в первый раз лучше здесь подожду? – спросил я, несколько устрашенный приготовлениями.

– Не дрейфь, студент! – рявкнул Андрей, взваливая на спину здоровенный баллон, шланг от которого оканчивался чем-то вроде распылителя. Еще один шланг соединял баллон с насосом, который был вручен мне.– Качать будешь. Только хорошо качай, как следует. Давление спустишь – все погибло.

Я схватил насос и принялся качать. Эдакой процессией мы выбрались во двор.

Пенсионеры в страхе повскакивали с лавочек, приготовившись защищать последнее.

– Спокойно, граждане, не препятствуем работе органов! – гундосо кричал Андрей.– Идут учения!

Бдительные пенсионеры, однако, не верили и продолжали толпиться. Более того, к ним примкнули какие-то непонятные озлобленные люди под руководством бедно одетого прохожего. Кто-то уже кричал «Ганьба». Назревали массовые беспорядки. Неподалеку жгли американский флаг.

Молодой человек с застывшим взглядом потянулся стаскивать с меня противогаз, со странным акцентом крича «Провокация!»

Я, как мог, отбивался насосом и объяснял:

– Товарищи, ну что вы вытворяете? На пятом этаже прорвало канализацию. Санэпидемстанция, пустите!

Тут я вспомнил, что контролеры имеют право применять волшебство, когда заблагорассудится. И применил.

– Гемипарез! – произнес я волшебное слово, и ближайшие ко мне люди попадали, утратив власть над половиной тела.

– Ты что делаешь, дубина! – заорал Андрейка и принялся творить заклинания, поправляя ситуацию.

Толпа разом утратила к нам всякий интерес. Подозрительно долго полыхающий флаг затоптали. Люди взялись за руки и принялись водить хороводы.

– С Новым годом! – выкрикнул Андрей.

Все подхватили, восклицая почему-то «Ура!», «Слава!» и «Хэпи нью йир!» Видимо, заклинание не до конца подействовало.

– А ты что хотел? – говорил мне Андрейка, когда мы протискивались к подъезду.– Выборы, революция, обстановка нервозная. Вот народ малость и того.