Текст книги "Ночной позор"
Автор книги: GO-блин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)
Хитрый Утка решил изменить тактику. Он вдруг развернулся к хорьку спиной и побежал к ближайшему дереву, на которое и полез со всей возможной ловкостью.
Хорек последовал за ним, возбужденно подергивая ушами. Это правда, они у него в самом деле как-то хищно так… вздрагивали.
Охотник хренов.
Утка остановился в паре метров от земли, там, где хорьку до него было не добраться. Оперативник не торопился взбираться выше, туда, где он был бы в совершенной безопасности, наоборот, он вдруг сделал вид, что сорвался и падает.
Хорек в неистовстве носился у подножия, царапая кору дерева. Иногда он передними лапами опирался о ствол, пытаясь подняться повыше, но всякий раз темперамент подводил оборотня, ему трудно было оставаться в неподвижности, когда жертва была совсем рядом.
Утка ухватился за ветку обеими руками, стянул куртку и принялся размахивать ей, чем привел хорька в совершеннейшее неистовство. Затем оперативник свернул куртку тугим узлом и бросил ее прямо хорьку в пасть.
Тот схватил тряпку, яростно начал рвать ее и трепать по земле, видимо, полагая, что расправляется с какой-то важной частью своего противника.
Будь это человекооборотень, с какими Утке преимущественно приходилось иметь дело у себя на родине, такой фокус ни за что не сработал бы. Они сохраняют некоторую долю разума, и вряд ли станут гоняться за тряпками.
Хорек же ничего не заподозрил. Куртка взорвалась прямо у него в пасти. Видимо, в связке было несколько гранат. От взрыва у меня заложило уши, и я едва не умер в своих кустах от сердечного приступа. Предупреждать надо. Утка быстро соскочил на землю, к тому, что недавно было оборотнем. Оно уже пыталось восстановиться.
Дальше все было просто. Оперативник применил несколько заклинаний, единственным недостатком которых в борьбе с оборотнями было то, что они требовали времени и непосредственного физического контакта, что, как вы сами понимаете, в большинстве случаев чревато.
Останки гигантского хорька сперва развоплотились обратно в птицу, а вскоре и вовсе исчезли, поглощенные маленьким вихрем энтропии.
Утка потер руки, перепачканные землей и кровью, затем подобрал остатки своей куртки.
– Жалко, шкуры не удалось сохранить,– вздохнул он.– Как бы она у меня перед телевизором смотрелась…
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
…длинная, в которой я постигаю основы сельского хозяйства, после чего случается трагедия, затем драма, и в конце – небольшой адюльтер
Сегодня судьба снова занесла нас в сельскую местность.
Леха, по своему обыкновению, дремал в троллейбусе, под сладкую болтовню хозяев сбитой насмерть курицы. Мы с Денискинасом, тем самым, похожим на медвежонка, выслушали жалобу председателя колхоза, вернее, директора фермерского хозяйства.
Директор был из наших. Знакомство с потусторонним миром способствует развитию более широких взглядов на некоторые вещи, однако и здесь могут случаться крайности. Подобно тому, как некоторые научные материалисты готовы все объяснять болотным газом и метеозондами, так и многие колдуны закоснели в видении во всем необычайного.
Наш директор жил в постоянной уверенности, что его колхоз преследует нечистая сила. Совершенно необъяснимые исчезновения движимого и недвижимого имущества, чудесное обращение запасенной соляры в воду, пропажи прямо с полей урожая, наконец, постоянная утечка мозгов, все это будоражило разум несчастного директора, пока немножечко его не повредило. Контроль он вызывал едва ли не каждый месяц, всякий раз прося приехать новую службу, в надежде, что уж она-то точно разберется в происходящем.
– Везет же мне на сумасшедших,– бурчал Денискинас.– Вчера вот одна тетка в контору приперлась, требовала подписаться под какой-то петицией о передаче нашего здания молодежному движению «Ура». Неделю назад – дед с солнечным преобразователем, заставил записать свой адрес в Интернете, ждет инвесторов. У нас в Контроле, видимо, решили, что раз мы представляем медицину, то всех психов переправлять к нам. А однажды…
– А может, правда такое было? Может, ему не пригрезилось?
– Ты сказку про пастушонка слышал? Который про волков кричал, пока не докричался. Может, и не пригрезилось. Только мы проверять ничего не будем, а поедем домой. Мне еще отчет о проделанной работе писать, за две тысячи позапрошлый год.
– Так он когда еще закончился! – восхитился я. Особенности нашего делопроизводства оставляли для всяческих бездельников, вроде меня, например, множество возможностей для уклонения от всего на свете.
После каждой операции мы обязаны были сочинять подробный отчет о проделанной работе. Никто этим заниматься не хотел, так что ненаписанные отчеты копились, покуда не разражался вдруг гром небесный в лице ответственной комиссии, которая вставляла пистон всем, кто попадался под руку, и грозила разогнать весь отдел к чертям.
В этом случае Денискинас, как единственный, у кого было университетское образование, объявлялся, несмотря на сопротивление, батальонным историографом, и вынужден был сочинять летопись наших беспримерных геройств и рядовых свершений.
На меня вдруг напал бес подвижничества. Нет бы послушать разумные речи сослуживца и отправиться обратно, пока не стемнело, но меня припекло вдруг покрасоваться перед деревенскими девками в боевом облачении, с дозиметром наперевес и полной сумкой всяких интересных приборов.
– Надо бы разведать,– протянул я.– Тромбоцит Циклофенович грозился проверящера наслать.
Проверящер, это, чтоб вы знали, такая скользкая дрянь, обладающая двумя несравненными талантами: укрываться на местности, делаясь совершенно от нее неотличимой, и шпионить за отлынивающими от работы сотрудниками.
Денис немного испуганно завертел головой, словно ожидая увидеть притаившегося где-то под кустом проверящера. Ага, увидишь его. Он маскируется, лучше чем совесть у политика. Каково сказанул?
Мы развернули нашу полевую лабораторию.
– Что возьмем? – спросил я.– Чтоб не было как в прошлый раз, мордопень как выскочил, а у меня против него всего только сачок и лопатка из набора химической разведки. Пришлось заклинание тратить.
– Много твое заклинание помогло,– пробурчал Денис.– Только уделался по уши. Если бы мы не подоспели, была бы тебе, дружок, крышка.
– Вот именно! – не растерялся я.– А все почему? Потому что оборудование надлежащее не захватили.
– Тебя не переспоришь,– вздохнул Денис.– Ладно, бери что хочешь. Думаешь, здесь кому-то твои игрушки интересны? Местным бабам другого подавай. Им деньги нужны.
Вот так запросто меня и раскусили. Спрашивается, стоила ли вообще ввязываться.
В итоге я вынужден был тащить на себе едва ли не все составляющие нашего богатого арсенала.
Когда охотишься неясно на кого, а может быть, и просто имеешь дело с плодом чьего-то больного воображения, следует быть готовым к любой неожиданности.
Нечисть не признает унификаций и обобщений. Подход ко всякой твари нужен сугубо индивидуальный.
Некоторые бесы боятся, например, святой водицы, других не устрашишь и серной кислотой. Одних можно связать и сунуть в клетку, а другие и из герметичной камеры с тройной стенкой ускользнут.
Даже само присутствие нечисти выявить временами бывает не так просто. Иного гада носом учуять можно, а в другой раз без приборов не обойдешься.
Теперь вы видите, каким нелегким и ответственным делом я занимаюсь. Это не чародеев подконтрольных гонять, штрафы с них требуя, тут дело благородное и в какой-то степени даже возвышающее. Чувствуешь себя врачевателем, санитаром человеческих поселений. Очищая биосферу от астральных паразитов, сам делаешься как-то чище. Как говорит наш уважаемый шеф и начальник, Тромбоцит Дивертикулыч, у санитара должны быть горячее сердце, сухие теплые ноги, бритое лицо, приятная улыбка, отменный пищеварительный аппарат и высокое содержание гемоглобина.
С такими чистыми мыслями я ступил в целлофановые джунгли. В теплице росли помидоры. Вот с этими помидорами, по словам взбалмошного директора, происходили непонятнейшие вещи, трудно объяснимые даже с позиций вседопускающей и суеверной экзосхоластики.
Вот до чего может довести человека собственное, не в меру богатое воображение. Я выдумал якобы пущенного по нашему следу проверящера и сам тут же в него уверовал. Настолько, что даже мысли свои решил пока контролировать и в обычной хамской манере не думать.
Мы брели, то и дело вздрагивая от непонятных шорохов. В теплице стоял одуряющий помидорный запах, запах летней жары и горячего солнца.
Согласно, опять же, словам директора, неясная напасть, терзавшая его фермерское хозяйство, проявляла себя довольно необычным, на мой взгляд, образом.
Бывший колхоз «Ясный путь», а ныне, согласно духу времени, ЗАО «Фьючерз интерпрайзерз веджетэйблз Лтд» занимал когда-то ведущую позицию в области взращивания крупных ягод красного цвета, в просторечии именуемых помидорами. Директор, даром что волшебник, хорошо разбирался в агротехнике и к помидорам своим душой, что называется, прикипел. Поколдовывал, конечно, сверх правил, но наши глаза закрывали, жалели, тем более что дань, помимо официальных налогов, директор исправно платил, и помидоры на столе у Контрольного начальства даже зимой не переводились.
Словом, выращивал он себе помидоры, тайком от колхозников подпитывая их магией, и горя не знал, пока не случилась вдруг беда.
Все помидоры в одночасье принялись вдруг укрупняться. Это бы еще ладно, только рост сопровождался у них непонятной, порядочным овощам вовсе не свойственной двигательной активностью.
Работники поначалу пугались, вздрагивали и наотрез отказывались идти окучивать шевелящиеся растения, но директор прельстил их премиальными и придумал объяснение, что шевелятся растения от американских удобрений.
О необычайном поведении помидоров директор быстро доложил куда следует, но контролеры, приехав, ничего необычного не обнаружили, кроме очень хороших для этого времени года вкусовых показателей.
Директору сделали предупреждение по поводу неосторожного использования магии и велели меньше волноваться. Директор пожал плечами и смирился, тем более что затеявшие шевеления помидоры расти стали еще быстрее прежнего.
Так оно и длилось, пока не поступил очередной вызов.
– Боюсь я туда заходить,– твердил директор, когда мы вернулись к нему после производственного совещания.– Чувствую…
– Ничё, папаша, разберемся,– Я пребывал в благодушном после деревенского обеда настроении. Хорошо, когда все тебя боятся. В любое время в гости заходи, всегда рады. А если сами зовут, так вообще.
– Постарайтесь вспомнить, вы никаких действий по отношению к ним не предпринимали? – Денискинас разложил на столе ученическую тетрадку, намерившись усердно записать показания. Не иначе, хочет перед начальством выслужиться. Возжаждал поощрений, ханыга.
– Да в общем… – замялся директор.– Хотел…
– Что хотели?
– Хотел, понимаете, повысить. Я всегда мечтал наукой заняться, да только у нас ведь ничего подобного не исследуют, а я даже статью написал в один журнал о применении нетрадиционных подходов.
– Так, что за подходы? Под музыку помидоры выращивать? Или сказки им на ночь читать? – усмехнулся я.
– Какие сказки,– отмахнулся директор.– У меня серьезная работа. Я решил на растениях некоторые заклинания опробовать, которые обычно не применяются. Для повышения сознательности и ответственного отношения к делу.
– Да вы что! Эти заклинания даже на людях использовать запрещено! – воскликнул Денискинас.– Женевский конгресс в одна тысяча девятьсот двенадцатом году вступился за права рабочих, наложив вето… Забыл, как дальше.
– На людях запрещено, а про помидоры там ничего не написано,– резонно возразил директор.– Вот я и применил. Знаете, как трудно было подходящие заклинания отыскать?..
– Ладно, с вами потом разберемся. И с вашими заклинаниями. Идемте, покажете свои помидоры.
Таким вот образом я и оказался в этой теплице. А что, не плохо, чистенько, дорожки песком присыпаны.
Только что оно все шуршит?
– А разумными помидоры бывают? – спросил я.
– Нет, конечно,– твердо ответил Денискинас. В голосе его звучала уверенность обладателя университетского диплома.– Откуда, у них же мозгов нету.
– Может, они семяпочками думают. Или семядольками.
Меня не покидало чувство, что кто-то за нами постоянно наблюдает. Теплица была построена с советским размахом, то есть размерами вполне могла соперничать с футбольным полем. Густые пахучие заросли поднимались в человеческий рост, так что скоро мы почувствовал себя словно в каких-то джунглях.
Денискинасу тоже, видимо, было не по себе.
– Мы тут зачем? – сказал он.– Разведать на предмет паранормальных явлений. Так что давай, разведаем, и валим отсюда.
Мы достали приборы, принялись замерять шумы, вибрации и прочие поддающиеся измерению величины. В теории всякое потустороннее существо обязательно оставляет след в физическом мире, только надо этот след суметь отыскать. В действительности же я не помню ни одного случая, когда приборы сумели бы с точностью указать на присутствие волшебной нечисти.
– Пробы воздуха забрал? – спросил Денискинас.– Работа сделана, едем домой.
– Погоди. Может быть, пройдемся по ближайшим дорожкам? Не нравится мне эта оранжерея. А вдруг и правда что-то завелось? С кого потом Макрофаг спросит?
Денискинас сообразил, что начальником оперативной боевой единицы является он, а значит, и ответ в случае чего держать тоже ему.
– Ладно, уговорил,– вздохнул он.– Давай, прогуляемся, а вещи пока здесь, у входа оставим, чтоб не мешались.
Подумав немного, свой верный моноскоп я решил все же захватить, потому что штука тяжелая и из металла. Мало ли, помидоры… Еще как набросятся…
Осторожно ступая и поминутно оглядываясь, я крался между раскидистых помидоров.
Как положено в любом порядочном ужастике, мы с Дениской решили разделиться, чтобы предполагаемому монстру удобнее было нас скушать поодиночке.
Надо же придерживаться законов жанра.
Я потрогал большущий помидор, оказавшийся удивительно теплым. Его гладкий бочок на ощупь походил скорее на бок какого-то удивительного животного. Помидор зашевелился, будто сонный зверь, и тихонько заворчал. Я поспешно отдернул руку.
– Слышь, Деня,– сказал я в микрофон.– Ты «Раковые яйца» читал?
– Роковые,– поправил меня Денискинас и неуверенно добавил.– Это, брат, фантастика. Откуда здесь такие крайности?
– А ты помидоры трогал?
Пауза. В наушнике я слышал какой-то шорох, затем Денис, хихикнув, пробормотал:
– Ох ты мой маленький…
– Что у тебя там?
– Эй, ты знаешь, похоже, он думает, что я съедобен! – воскликнул Денис полным удивления голосом и замолк навсегда.
Напрасно я дул в микрофон, цепенея от ужаса. Рация молчала.
Трудно было поверить, что с Дениской что-то случилось. Может, батарейка у него села или контакт отошел? Вероятность трагического исхода в голове укладывалась плохо.
Я покрепче перехватил моноскоп. Его тяжесть придавала уверенности, однако в качестве оружия прибор годился не слишком, короткий, и вес распределен неважнецки.
Бросать напарника на произвол страшных растений не годилось. Как ни заманчиво было убежать вон из теплицы, поступить подобным образом значило бы… значило бы… Хрен его, что бы оно значило, не красиво, и все тут.
Я несколько раз громко крикнул, надеясь услышать ответный возглас, но было тихо, как в склепе. Даже подозрительные шорохи смолкли.
Ну и что, что я в склепе никогда не был, подумаешь. Здесь главное художественная обобщенность образа, а не какая-то там достоверность фактов.
Помидоры между тем начали вести себя и вовсе подозрительно.
Хищные зеленые стебли потянулись, хватая меня за одежду, по полу ползли более толстые, крепкие щупальца, стремившиеся оплести мои щиколотки.
Я понял, что дело дрянь. Пора было спасать собственную шкуру, чем я и занялся с немалым увлечением.
Размахнувшись, я врезал моноскопом по ближайшему налитому помидору, забрызгав все вокруг красным соком. Листья и щупальца дрогнули, словно от боли.
– Ага, не нравится? – обрадовался я.– Так вот тебе!
Этого точно не следовало делать. Воодушевленный первой победой, я разнес на ошметки еще несколько помидоров. Растения, а может быть, единый сплоченный организм, пришли в ярость и набросились на меня с утроенной энергией.
Поняв, что одним моноскопом здесь не отобьешься, я швырнул прибор в гущу врагов, чтобы освободить руки, и применил несколько популярных среди начинающих оперативников заклинашек.
С первым заклинанием у меня не вышло. Чего-то я там перемудрил и ближайшие ко мне помидоры, которым полагалось от него вроде бы лопнуть, затеяли обрастать жесткой степной колючкой. Новоявленные кактусы быстро освоились и поползли ко мне, чая, не иначе, заколоть до смерти. На кончиках игл уже блестели какие-то капельки, показавшиеся мне ядом.
От этих я отделался без труда, в секунду лишив их одного из измерений. Уплощившиеся помидоры пометались немного, и их выбросило в иную реальность, к черту на кулички. Хорошо бы, конечно, расправиться таким образом и с остальными, но сил не хватит. Я же всего-навсего скромный раздолбай и двоечник, куда мне…
Прорываться пришлось с боем. Я стрелял заклинаниями направо и налево, поражая врагов то хладом и ледяными стрелами, то наоборот, кипятком и жгучим паром, что когда выходило. Помидоры удивительно легко переносили все мои магические потуги. Что удивительно. Ломать – не строить, это вырастить столько добра я нипочем бы не осилил, а иссушить на корню всегда пожалуйста, любой управится. Врет директор, гнида, точно чем-то еще своих подопечных особенным снадбил… Снабдил?.. Как правильно?
Несчастного Денискинаса, видимо, застали врасплох. Каким образом одолели его проклятые помидоры, не знаю.
Я же, с великим трудом и ценой немалой крови, по счастью, в переносном смысле, вырвался на свободу.
Стеклянную дверь вышибло словно взрывом, и я, перепачканный томатным соком и зелеными ошметками, на карачках пополз от проклятой теплицы.
В теплице корчились, пораженные боевыми заклинахами, помидорные щупальца, однако за пределы своего обиталища помидоры вырываться пока не решались.
Я некоторое время полежал, глядя в пасмурное небо.
Лицо и волосы были липкими. Я облизнул губы. Вкус этот мне никогда забыть уже не удастся.
И чтобы я еще когда-то прикоснулся к томатному соку!
Картинно лежать в снегу мне довольно быстро надоело. Я встал, отерся и, пошатываясь, двинулся к директору. Разбираться, мля, а то хули?..
Пинком ноги придав своему появлению оттенок театрального драматизма, я разметал бумаги со стола и заорал:
– Ты че не договорил, сука?
Бледный директор вжался в кресло и попробовал задвинуться от меня подальше в его уютную глубину.
Ха, я сегодня злой, мне все можно. Я превратил стол в щепки, эффектно взорвав его изнутри. Переполнявшие меня эмоции требовали выхода, колдовать в таком состоянии очень легко, куда проще, чем обычно. После этого кто-то еще будет твердить о положительном настрое.
– Я не виноват! Не виноват! – кричал директор, всхлипывая, словно его били. Что, впрочем, было не исключено в ближайшем будущем.
Как я жалел, что природа не одарила меня более солидной комплекцией! Чтобы грудь широченная, плечи и кулаки, как булыжники. Не рука, а – орудие! Пролетариата…
– Колись, падла!– и где я таких слов нахватался?
– Все скажу! – верещал директор.– Было, было… Принес я жертву… плотника Семена…
– Чего? – не понял я.– Какую еще жертву?
Удивительно бодрый Леха вертел баранку, устремив против своего обыкновения взгляд на дорогу. Что ни говори, исключительность ситуации требовала исключительных действий.
Троллейбус со страшным ревом несся по шоссе, рога его, в среде профессионалов именуемые траллеями, беспорядочно метались сверху, с грохотом ударяя о железную крышу.
На моем обычном месте, поджав коленку, чтобы не задевать рычаг переключения передач (у нас троллейбус особенный), сидел дрожащий директор, а я устроился у окна.
Происходило нечто чрезвычайное. О том, чтобы разобраться самостоятельно, я даже не думал. Мы мчали в центр сообщить о случившемся ЧП и доставить пред суровые очи Контроля непосредственного виновника текущих событий.
– Я тебя для чего сюда взял? – рычал Закидон, как тигр, перескакивая из одного угла кабинета в другой.– У тебя какое первоочередное задание? Нам что нужно? Нам нужно шпиона найти! Нам нужно выяснить, о чем покойный Ухол предупредить собирался! А ты лезешь во что ни попадя…
– Не виновен, Шовегнас… Шовенгас Анатольевич! – оправдывался я, поворачивая голову в соответствии с перемещениями начальства.
– Да понимаю, что не виновен,– вздыхал Закидон.– Толку с твоей невиновности… Проблема назрела, а ты в нее влез. Хотя тебе лишний раз светиться, это меня подставлять.
– А че мне было,– ужасно блатным тоном рявкнул я.– Все пацаны наши там, а я, как крыса, должен за их спины ныкаться…
– Ты хайло не разевай, гопота подзаборная,– обрезал меня Закидон,– меня твои расклады не интересуют. Секи малину, не по делу не понтуйся, такова была директива. Аты, бык, в натуре, бока спорол, теперь стрелу желаешь на братву перекинуть. Попомни, кому ты всем обязан.
– Как скажешь, начальник…– сказал было я и прикусил язык. Вот так, вздумаешь слегка повыпендриваться, а тебя в твое же выпендривание носом и ткнут.
– Вы это, Шовенгас Анатольевич, извините, так оно просто получилось, я не хотел! Помидоры сами набросились. Денискинаса вот сожрали, аспиранта. Я сам еле ноги унес! Повезло, понимаете, они как…
– Это ты не мне рассказывать будешь,– отмахнулся Закидон.– Теперь слушай. Операция по этим помидорам развернута, сейчас там специалисты разбираются. Тебя я оттуда вырвать никак не могу, это вызовет подозрения. И так уже вокруг твоей особы слишком много лишнего внимания сосредоточено, а ты мне после еще пригодишься.
Так, интересненько, Шовенгас Анатольевич, для чего это вы меня решили приберечь?!
Точно, Закидон, мудила, какую-то свою игру затеял, и я в этой игре для чего-то ему понадобился. Ох, не нравится мне…
– …Окажешь содействие следствию, сам ни во что не лезь, веди себя тихо.
– Есть не высовываться, Шовенгас Анатольевич,– пролаял я.– Разрешите приступать?
– Ох, докривляешься ты. Свободен.
Я по-военному, через левую ногу, повернулся и строевым шагом двинулся к выходу: начиная с левой, ать-два! Левая рука, правая нога… Правая рука, левая нога, голову ровнее! Живот подобрать! Грудь вперед! Орел, молодчина!
Тут Закидон, видимо, слегка вспылил, и шпульнул мне пониже спины зарядом чистой положительной энергии. Я вылетел из кабинета, придерживаясь за пораженные области, пронесся через приемную и врезался в проходившего по коридору Рыбку, больно ушибившись головой о его железобетонную мускулатуру.
– Ты это чем качаешь? – спросил я, потирая шишку.– Слышал, что от химии страдает потенция?
– Я химию не жру,– соврал Рыбка.– Здоровый образ жизни, рациональное питание, упорные тренировки, упорядоченная половая жизнь…
Это он меня еще подкалывает! Подумаешь, что бабы у меня нету. Признался, понимаете, по пьяному делу, что ни одна мое общество дольше шестидесяти двух часов выдержать не смогла еще. Характер у меня такой, творческий. Так и убегали, бывало, среди ночи, одеялом обернувшись и обзывая меня всякими глупыми, неделикатными словами вроде «алкаш», «бабник», «козел» и «зануда».
В переводе на наш, человеческий язык это означает, что я иногда выпиваю, девушки на меня хорошо ведутся, однако совести во мне совсем нету и порядок я очень люблю, потому жить со мной рядом нет никаких сил.
– Семейная жизнь – для неудачников,– неуверенно сказал я.– В которых только одна и влюбилась, да и с той нельзя глаз спускать…
Рыбку это невинное изречение чем-то страшно оскорбило и он, чувствуя неспособность ответить словесно, решил отпустить мне плюху.
У этих мордоворотов на все один ответ. Нет бы заготовить аргументы, привести факты, подогнать философскую базу…
Прикрывая рукой свежий фонарь, чтобы не сильно сверкал в полумраке, я отправился в родимый отдел асептики и микробного дела.
Там полным ходом шли поминки Денискинаса, но я после всех душевных и физических травм был мало расположен пьянствовать, несмотря даже на настойчивые приглашения товарищей по оружию.
Завтра меня ожидал большой день.
После Лехиного вождения поездка в обыкновенной машине с обыкновенным водителем казалась бледным подобием настоящей езды.
После того как странную помидорную рощу не смог одолеть отряд опытных оперативников, верховные колдуны поняли, что дело пахнет керосином и решили самолично разобраться с происходящим.
Наш кортеж, конечно, не шел ни в какое сравнение с загородной прогулкой какого-нибудь народного депутата, но выглядел тоже очень внушительно, с флажками, мигалками и прочими облегчающими путешествие вещами.
Я сидел по старой памяти в одной машине с Уткой, Рыбкой и еще двумя магами, Сашей и Серюней. Серюня был весельчак и всю дорогу развлекал нас веселыми шутками, прибаутками и другими плодами своего остроумия.
Я только и мог, что кивать головой и в нужный момент улыбаться. У этих костоломов юмор какой-то…
– Объявление,– говорил Серюня внимательным слушателям.– Тридцать первого января спортзал не работает. Как будто я тридцать первого января в спортзал пойду! Я в гостях буду!
Произнес Серюня это с таким видом, что если бы не гости, то он обязательно отправился бы в тот день на тренировку.
Остальные, впрочем, дружно гахнули.
Эх, золотая рота…
Перед решительным боем с помидорами необходимо было занять плацдарм и вообще оттянуться по полной. Контролеры, похоже, воспринимали всю вылазку как пикник на лоне природы. Слышна была музыка, кто-то уже напился, тут и там летали бессвязные обрывки бессвязных заклинаний, носилась привлеченная ими мелкая нечисть.
Горстка неудачников была направлена обследовать злосчастную теплицу, в то время как остальные веселились, вкушая радостей молока и сена. Злосчастный директор, которого за экспериментирование сгоряча превратили в подстаканник, был временно расколдован и до вынесения решения по своему делу прикомандирован к ударной группе.
Меня тоже попытали немного, но, поскольку связно я ничего поведать не мог, отцепились, и теперь я от нечего делать таскался по деревне со своими приятелями.
Местным жителям для конспирации объяснили, что в их колхозе будет отпразднован день рождения известного в районе человека Петра Аскольдовича. Жители недоверчиво оглядели машины и прочее, для Петра Аскольдовича смотревшееся жидковато, но промолчали.
Мы с Уткой, Рыбкой и Серюней отправились искать себе место для ночлега.
Утка вежливо колотил в дверь первого попавшегося домика.
– Кто? – визгливо спросили с той стороны.
– Кто-кто… Селезень в пальто… – тихонько пробормотал остряк Серюня.
Мы с Рыбкой прыснули, а Утка, отчего-то рассвирепев, набросился на шутника с кулаками.
Между ними завязалась потасовка, из которой Утка вышел победителем. Серюня вздумал отыграться магией, но и здесь Утка оказался сильнее.
Выскочившая на шум бабка с дробовиком поглядела на извалявшегося в снегу оперативника и спросила участливо:
– Сынок, тебе не холодно?
– Не холодно,– ответил Утка с законной гордостью победителя.– Это Серюне, наверное, холодно.
В самом деле, закатанный в снежную бабу Серюня, когда мы извлекли его на свет божий, был совсем синий и лишь тихонько постукивал зубами. Утка спеленал его так, что даже пальцем оперативник пошевелить не мог, отчего и проморозился до самых косточек. С той поры он сделался куда серьезней и молчаливее. О чудесном преображении Серюни по Контролю ходили разнообразнейшие легенды, но только мы знали, куда подевалось его непревзойденное остроумие. Оно отморозилось.
Бойцы оперативного отдела показали себя отличнейшими постояльцами. В благодарность за самогон и вареную картошку они под самым носом у начальства сотворили три тонны угля, превысив таким образом лимит на добрые дела на целых сто восемнадцать процентов.
– Это что же мне теперь, себя штрафовать? – расслабленно говорил Утка, возлежа на печи. Бабке Марусе внушили, что уголь для нее выбили по регрессу.
– Хочешь, оштрафую? – предложил я.– Товарищ Утка, вы пойманы с поличным за…
– Не так,– поправил меня Рыбка.– Рано тебе еще в опера. Вот сперва школу милиции окончишь, затем в пэпээсниках годика три оттарабанишь и участковым свое отработаешь, вот тогда только и будет тебе оперативно уполномоченная служба, салага!
Пьяный боец, в жизни своей не одевавший милицейской формы, нес явную чушь. Скоро он, впрочем, перешел на международное положение нашей державы, коснулся мимоходом внутренней политики и принялся ругать Америку.
– Рыба, а ты, однако, большой пошляк,– икнул я,– в наше время говорить об Америке – большая пошлость…
– Ганьба! – рявкнул оперативник.– Геть! – И захрапел, уронив тяжелую голову на стол, не забыв прокричать напоследок:
– Хороший у тебя самогон, баб Марусь!
Мы устроились смотреть телевизор. Утка, проявляя широту души нашего народа, поколдовал и над ним, отчего старенький аппарат затеял вдруг показывать целую кучу каналов, наших и зарубежных.
Баба Маруся от такого изобилия пришла в ужас и потребовала вернуть ее любимые сериалы. Утка начал щелкать переключателем, но скоро утомился и канала после пятидесятого вернул все, как было.
– Делай после этого людям добро,– заключил он.
– Милок, ты бы мне лучше «Запорожец» отремонтировал! – не растерялась бабка.– Уже восьмой год стоит…
Пошли ремонтировать «Запорожец». Потрогав пальцем черные кишочки мотора, в которых он, как оказалось, разбирался слабо, Утка призвал на помощь чуть оклемавшегося Серюню, и вдвоем они обратили «Запорожец» из имущества недвижимого в движимое, понизив, таким образом, его стоимость на мировом рынке в десятки раз.
– Заправлять его не надо,– поучал бабку Серюня, потом спохватился.– А вы что, водить умеете?
– Зачем я? – удивилась баба Маруся.– Внук летом из города приедет, пускай он рулит.
Бойцы плюнули и отправились дальше праздновать. Как-никак в этом году на деревню они выбрались в первый раз, и нельзя было упускать такой знаменательный повод.
Подсвеченная изнутри теплица в темноте казалась чем-то инопланетным, плодом чужого мышления, порождением иного разума. Помидоры пошушукивались между собой, создавая жутковатое впечатление чьего-то назойливого присутствия.
Если вы с первого раза поняли смысл предыдущего предложения, то вы ровно в три раза умнее автора этой книги. Ему пришлось трижды перечитывать.
Так вот. Комиссия высшего уровня в лице верховных колдунов Закидона, Тромбоцита, Алькобрифаса и Геронтофоба порешила – несмотря на игнорирование попыток найти общий язык, разум у помидорной плантации таки есть. Косит, зараза, под дурочку, с целью уклониться от ответственности.
