Текст книги "Ночной позор"

Автор книги: GO-блин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Подниматься в противогазе по ступенькам – упражнение очень хорошее, дающее нагрузку на дыхательную, сосудистую и нервную системы. Если бы стекла не потели, я бы на пятый этаж в секунду взлетел, а так пришлось через каждый лестничный пролет останавливаться, поднимать резиновое рыло и дышать свежим воздухом.

Наверху Андрей сверился с планом и, поправив лямки своего аппарата, с трубным воплем высадил дверь. Мы ворвались в квартиру. Я качал, как остервенелый, а Андрейка, открыв клапан, распространял повсюду облака ядовитой жидкости.

– Отставить! – скомандовал вдруг Андрей.– Ошибочка! Простите, следственное недоразумение!

От хозяев квартиры спасаться пришлось едва ли не бегством. Две старушки, оторопев сперва от неожиданности, быстро пришли в себя и набросились на нас со сковородкой и той штукой, которой тесто раскатывают. Скалка, кажется, не помню.

– Ситуация четвертого уровня сложности! – орал Андрейка, уклоняясь от ударов.– Требуется подкрепление!

Не прошло и секунды, как в окна влетел магический десант в лице Утки и Рыбки. В респираторах сделавшиеся похожими на хрюшек мордовороты после краткого боя справились с бабушками и уложили их лицом в пол. Одна, правда, все время пыталась провести контрприем, и если бы не разница в весовых категориях у нее, пожалуй, вышло б.

Оставив оперативников успокаивать старушек и приносить им от лица органов всяческие извинения, мы покинули квартиру.

– Схему кверху ногами держал,– чуть виновато признался Андрей.– То-то я еще думаю, что за буквы такие странные…

– А они от этого газа не потравятся? – спросил я.

– Да какой там газ! – махнул рукой Андрей,– обыкновенная водица. Простому человеку – что колорадскому жуку химическая отрава. Этот состав на все волшебное рассчитан, вроде нас с тобой. Потому и респираторы. Напрочь всю способность к колдовству отбивает. Временно, конечно. Иначе как с этой дрянью еще бороться?

В следующую дверь мы предусмотрительно постучались, наученные опытом. От легкого толчка дверь распахнулась, и я сразу понял, что в квартире что-то не в порядке.

Мы замерли. В наступившей тишине было слышно, как работают клапаны противогазов. Сквозь мутные стеклышки все виделось, как в тумане.

Осторожно, словно по тонкому льду, мы прошли через темную прихожую. Андрейка рукой в перчатке повернул старинный выключатель, но свет не зажегся. Вход в комнату прикрывала затейливая занавеска, составленная из множества бус из цветной соломки. Бусы попытались захватить меня в плен, я некоторое время сражался с ними, но быстро управился и вырвался на волю.

На потолке с тихим скрипом покачивалась хрустальная люстра.

О мою ногу потерлась мурлычущая кошка, подкравшаяся так незаметно, что я даже подпрыгнул от неожиданности.

Андрей на всякий случай пшикнул пару раз по сторонам, напугав тут же давшую деру кошку.

– Балкон! – прошипел я. Что угодно готов прозакладывать… э-э-э… что на балконе тоже ничего не обнаружится.

Ну и ладно.

Гадость таилась на кухне.

Лук с шипением корчился в масле на дне почерневшей алюминиевой кастрюли. С негромким свистом работала газовая колонка.

Хозяйка, краснолицая тетка, крутила фарш на мясорубке.

– Явились? Я с утра жду!

– Извините, гражданочка, вы у нас не одни. С восьми часов по вызовам работаем,– соврал Андрей,– где локализуется причина вызова?

– В холодильнике локализуется! Я с утра как на рынок сходила, открываю, а там…

Не дослушав, Андрей распахнул старенький «Минск» и, не разбираясь, направил туда сопло распылителя.

Я принялся качать, и скоро вся кухня заполнилась зеленым туманом.

– Обрабатываем помещение дезактином! – весело кричал Андрей, заливая кастрюлю все тем же средством.– Не переживайте, хозяюшка! Весь ваш грибок повыведем!

– Вы что делаете, гады! – возмутилась женщина.– Какой грибок! У меня в холодильнике брынза заплесневела!

– Тем более! – не сдавался Андрейка.– Красная плесень, магический паразит, споры ее очень опасны – при вдыхании попадают в мозг, и человек после этого…

Тетка набросилась на Андрея и принялась отбирать у него распылитель.

Контролер так вот запросто с орудием, конечно, расставаться не торопился. Клапан Андрейка не закрыл, так что боролись они, подобно древним титанам, окутанные клубами пара.

– Вы чего приперлись, болваны! – сопела тетка.– Я же обыкновенную санстанцию вызывала! У меня какая-то гадость завелась в холодильнике, продукты портит.

– У нас, женщина, ошибок не происходит,– выключая аппарат, сказал Андрей,– раз мы приехали, значит, по нашей части. У вас, вероятно, потишонок мордатенький завелся, узнаю по почерку – его манера. А вы бы пока нам на стол накрыли.

– Как я теперь работать буду! – всхлипнула вдруг тетка.– Вы же меня своей дрянью опрыскали…

– Только не надо, гражданка, проливать слезы! А то я не знаю ваших методов! У вас за последний месяц в астрал ни одного выхода не зафиксировано. Как гадали по картам, так и будете дальше гадать.

Мы подождали, пока дезактин испарится, и с облегчением стянули противогазы.

– Подробности надо излагать по телефону! – вспомнил Андрей,– и не звонить ответственным товарищам по всякому поводу. У нас в связи с вашим вызовом знаете какое ЧП? Мне начальство таким взысканием грозило… Думали, у вас плесень красная по всей квартире, лучшие кадры отрядили, а тут… Тьфу!

Пока хозяйка, всхлипывая о пропавших котлетах, че-то там стряпала для дорогих работников охраны и здравоохранения, я сбегал к машине и принес зеленый ящичек с наклеенной на его крышке голой женщиной.

Андрей раскладывал на тряпочку разноцветные коробки и объяснял мне, как бороться с мелкой нечистью.

– Такая пакость у всякого в квартире, скорее всего, живет. Они знаешь какие плодючие? Когда у хозяев естественный защитный фон падает, тут они и проявляются. Посуду начинают бить, стоки засоряют, пакостят по мелочам, продукты портят, в последние годы вот еще пломбы на электросчетчиках срывать научились.

Закончив приготовления, Андрей проколол мембрану небольшого баллончика из переработанной пластмассы и вылил его содержимое на марлевую салфетку.

– Главное в нашем деле – определить характер проблемы,– продолжал он,– если не знаешь, какую нечисть изгонять, тогда хоть сто лет можно квартиру инсектицидами обрабатывать, все без толку. Вот в нашем случае, например, объект определился как потишонок мордатенький, домовой мелкий и практически безвредный. Значит, мы с ним ласково поступим, развоплощать не станем, потому что фауну беречь надо. Мы его маленько пуганем, он и сам на время утихомирится.

Андрей плеснул на марлю еще из нескольких бутылочек, старательно натер получившейся смесью вентиляционные решетки и, после минутного раздумья, ручку холодильника.

– Теперь не будет лазить. Ему и так от нашего раствора хреново, должно быть,– удовлетворенный проделанной работой, сказал Андрей,– потишонок, он хороший бес, легкий, хотя дезактин на него слабо действует, иммунитет, что ли. Приходится особые средства применять.

– А мы его ловить не будем? – удивился я.

– Куда ловить? Зачем? Во-первых, его попробуй еще выкури из вентиляции, на нас же жильцы жалобу подадут, а во-вторых, содержать где? Уход, кормежка, на это ассигнований никто не выделял. Пойдем лучше обедать. Благодарная подконтрольная уже на стол накрыла. Не все же нам работать не покладая рук!

ГЛАВА ПЯТАЯ
Короткая, зато как нельзя лучше передающая специфику нашей санитарной работы

Мы долго выбирались из костюмов, толкаясь в тесном салоне. Люди вокруг троллейбуса водили свои хороводы уже молча. Устали, наверное.

На полпути Андрей вспомнил, что позабыл снять с них чары, и пришлось возвращаться. Чуть проспавшийся за рулем Леха водил троллейбус совсем уже по-сумасшедшему. Кажется, по дороге мы даже кого-то сбили.

Больше в тот день никаких вызовов нашу железную бригаду не постигло.

А на Новый год нам с Андреем досталось ночное дежурство. Мне – как молодому, а Андрюхе просто выпала такая несчастливая участь. И семьи у него не было, и вообще, где еще алкоголику встречать Новый год, как не на работе?

Я после всех приключений на ночь оставаться в здании очень боялся. Однако прошло все очень мирно, почти по-домашнему. И елка у нас была, правда, страшненькая.

Последний в году выпуск новостей порадовал упоминанием о нашей нелегкой службе. Молоденькая дикторша зачитала сообщение, что в таком-то дворе из канализационного колодца вырвался вдруг неизвестный науке нервный газ, повредивший в уме всех, кто оказался поблизости. Отдельным бедолагам вообще не повезло, и их на время даже парализовало. На ликвидацию последствий аварии были брошены отборные отряды МЧС.

Затем показали знакомый двор и наш троллейбус, а также – двух каких-то уродов в зеленых скафандрах. Стойте, это ж мы!

Несколько пострадавших пенсионеров высказали предположение, что это были военные испытания. Кто-то уже собирался требовать себе льгот как натерпевшийся от сил стихии. Больше всего меня обрадовало, что о президентских выборах не прозвучало ни слова.

Пролетели Новый год, выходные, Рождество и прочие хорошие вещи. И понеслась моя служба в санитарном отделе…

Почему-то она оказалась не столь скоротечна, как предыдущие мои назначения. Может быть, Закидон попросту забыл о моем существовании, а может, я настолько хорошо проявил себя, гоняясь за полосатыми гавриками в подвале Дома Народов, что начальство решило не отрывать столь ценные кадры от неподнятой целины в деле борьбы за сохранение гомеостаза и подавление возбудителей…

Завершив наконец это длинное предложение, я перевел дух и с хрустом выпрямил спину.

Сколько нечисти довелось мне переловить за последние пару месяцев! На чердаке школы номер семнадцать я выслеживал потресканного мамвжика, в библиотеке завалил собранием сочинений шерстоухого мохноряха, хитростью сманил в трехлитровую бутыль дерябого мухоеда, разогнал на помойке гнездовище крылатых пытюг, на овощебазе обезвредил трескавшего государственную морковь ухвастика, в типографии малых и средних форматов уничтожил опасного и коварного междустрочного хватизуба.

Отправляясь утром на работу, я с полным на это моральным правом напевал:

– Ху ю гон кол? Гост бастырз! Ту-ду-ту-ту-ту ту-ду-ду…

Помимо ловли привидений работа в отделе сохранения и поддержания включала в себя санитарную оценку объектов. Выдумана эта оценка была специально для того, чтобы ни одно здание в городе не было построено без соблюдения норм волшебной безопасности, строго перпендикулярно току силовых линий, и не дай боже чтоб над разломом земной коры, из которого так и брызжет негативная энергия…

Как вы и сами, наверное, догадались, правил этих было такое количество, что всем им следовать было выше сил волшебных и человеческих. Тем более, что если очень нужно, подходящее предписание можно выдумать и самостоятельно. У меня работа какая – выдоить из человека штраф! А там с ним пускай оперативники разбираются.

После каждой оценки полагалось составлять мудреный отчет.

«…Площадь светопроемов,– высунув язык, писал я,– соответствует объему помещения. Окно ореинти… (закарлякаем) ориенте… (это просто зачеркнем) …ориентировано (ура!) на созвездие Вола и Овна, конкретно – на правое копыто последнего. От отрицательных токов светопроем защищается съемным светофильтром, в просторечии – шторой. Плотность материала шторы соответствует ГОСТу. Высота подоконника достаточна для предупреждения проникновения в дом вредоносных шурупогрызов. Пересечение силовых линий приходится на центр ванной комнаты, где не рекомендуется устанавливать детские кровати, подстилки домашних животных, бытовую технику и электронагревательные приборы…»

– Может, не надо?..– умоляюще спрашивал владелец квартиры. Бедолага вздумал разменять ее с одним из наших ведущих сотрудников. Сверху поступила директива сбить цену.

– Надо,– со вздохом сказал я.– Ваше обиталище больше не пригодно для жилья. То есть ваше жилье больше не пригодно для обитания… Короче, собирайте манатки. Я отклонения от норм выявил. Содержание свинца вон завышено… Десны у вас не темнеют?

Затурканный владелец бросился к зеркалу изучать свои десны.

Андрейка не без уважения пожал мне за его спиной руку, дескать, можешь!

Тут раздался леденящий душу вопль, от которого кровь стыла в жилах, волосы становились дыбом, сердце уходило в пятки… Что бы еще такого добавить…

Это мой мобильничек. Современная полифония творит чудеса.

– Але? – уже по звонку было ясно, что звонит начальство, Тромбоцит Трихофитихович.

– Почему у Андрея телефон не отвечает? – сварливо спросило начальство.

– Не могу знать, Макрофа… Тромбоцит Аскорбиныч. Видно, батарея села или аккумулятор сдох.

– Хватит дурака валять! Яйца оторву! – привело начальство свою дежурную угрозу.– Директива меняется. Квартиру оценивать по совести. Ясно? Повторяю, по совести.

– Вас понял, по совести.

Мы тепло попрощались и положили трубки, каждый опасаясь нажать на кнопку раньше другого, чтобы не создать таким образом у собеседника чувства морального дискомфорта…

Смешно? Мне смешно.

– Вам повезло,– сказал я владельцу,– с сегодняшнего дня вредоносное действие свинца на человеческий организм было отменено специальным постановлением правительства. Можете продолжать проживание на своей жилплощади.

– А силовые линии?

– А? – рассеянно спросил я.– Да нет вообще никаких силовых линий. Кругом сплошная гравитация.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
Где мне впервые приходится сразиться с серьезным противником, в связи с чем пришлось даже сменить ненадолго специализацию

– Вставай!

А? Чё? Кто здесь?

– Яйца оторву!

Ага, понятно. Это мой любимый шеф.

То есть Гоня, значит, самый любимый, Закидон тоже с ним соперничает, потому что не ясно пока, кого надо больше бояться, а Тромбоцит Триховитихович в этом почетном списке занимает твердую третью позицию.

И как я уснул на лабораторном столе?

Блин, щека теперь ноет от этого кафеля.

Ага, помню, заработался допоздна: проводил научные эксперименты. Если кто-то сомневается, вот, пожалуйста, пробирки, одна и вторая. Сначала берем, значит, и из одной… А теперь вот сюда…

Я показал Тромбоциту свой увлекательный опыт, перелив загадочную прозрачную жидкость из одной пробирки в другую.

Шеф здравоохранительного отдела, впрочем, не впечатлился последними достижениями в области прикладной химии и обозвал меня дармоедом и обормотом.

– Где остальные? Почему в восемь утра отдел охраны здоровья еще не приступил к работе? – строго спросил Тромбоцит Трихофитихович.

– Не могу знать, сам только проснулся. Я ведь младшенький…

Черт, в самом деле, как же я здесь оказался? Вроде вчера с Андрейкой пошли подарки к Восьмому марта выбирать…

Так, а где коллективные деньги?

Я принялся рыться в карманах. Тромбоцит Трихофитихович стоял рядом и серьезно наблюдал за моими манипуляциями, очевидно, ожидая, что в одном из карманов я отыщу вдруг весь наш благословенный здравоохранительный отдел.

Пропали… Да что такое, второй раз уже!

– А что вы здесь делаете? – я со свойственной мне непосредственностью решил уточнить, с чего это Тромбоцит вдруг приперся к нам в такую рань, да еще безо всякого предупреждения.

– Дело дрянь,– сказал Макрофаг,– че пе.

– А…– я разочарованно зевнул.– Так и знал. Это которое на текущей неделе?

Помнится, только позавчера мы ликвидировали распустившуюся нюню. До сих пор рыдать тянет, не поверите, по всякому поводу. Затем, три дня назад, я лично вместе с Денискинасом полтора часа охотился на оранжевого верблюда, чудом сбежавшего из зооуголка. Скотина сжевала все занавески на окнах, прежде чем ее бегство заметили.

А в меня верблюд и вовсе плюнул, чем доказал свою сволочную сущность, хотя я сделал ему только приятное, пощекотав перышком в носу.

– Ты давай, всех обзванивай,– высочайше соизволил приказать Тромбоцит Трихофитихович.– Чтоб через час были у меня в кабинете, раздолбай.

Вообще-то он другое слово употребил, тоже на «раз», но я не осмеливаюсь приводить его здесь ввиду явной непечатности.

Звонить утром домой простому служащему – дурная затея. Лучше бросить снежком в задницу белому медведю, облизнуть на морозе медный провод, сунуть палец между звездочкой и велосипедной цепью, пырнуть себя ножиком, тронуть кислородный баллон жирными руками, напиться уксусу, поцеловать гадюку (мужья, молчите!), искупаться в проруби, плюнуть на сковороду с горячим маслом, положить себе на мокрую ладонь кусок негашеной извести, подбить группу товарищей на совершение мелкого хулиганства, сунуть в банкомат телефонную карточку, скупить все акции Еледольского чулочно-швейного комбината, лечь ногами к взрыву или обзавестись вдруг гражданской сознательностью.

Как там, в известной шутке. Половина ответила «алле», половина затруднилась с ответом.

Медсестрица Людочка, правда, попыталась объявить себя негодной к службе по причине нежданной беременности, но я раскусил ее поползновения и пригрозил дисциплинарным взысканием.

Лишь Андрейка, здоровяк этакий, бодрым голосом доложил о полной готовности к несению возложенных на него государством обязанностей.

– В здоровом теле – здоровый дух! – провозгласил он, входя в нашу лабораторию.

Стремясь, очевидно, подкрепить это утверждение наглядным примером, он подхватил пыльную гирю и принялся ею размахивать.

Я опасливо отошел подальше.

– Смотри, в шкаф… попадешь,– предупредил я. Гиря со страшным звоном влетела в стеклянную дверцу белого медицинского шкафа, выходца из тех еще времен, когда доктор Борменталь помогал профессору Преображенскому подсаживать стареющим москвичкам яичники обезьяны.

Внутри таких шкафов содержались обычно сверкающие эмалью лотки, в которых лежали блестящие инструменты, темные баночки с йодом и раствором бриллиантового зеленого, в просторечии – зеленкой, свернутые бинтики, молоточки, катушки с шелковой нитью и особые щипцы, которыми хирурги держат свои согнутые дугой иглы. Шкафы источали особый аромат стерильности и неземной чистоты. Их страшно было касаться, не вымыв предварительно руки карболовым мылом.

Ныне ветеран хранил здесь пухлые папки с нашей санитарной документацией. Разве мог он предположить, что его почтенная жизнь, начатая в какой-нибудь уездной больнице, окончится именно таким трагическим образом?

Стекла брызнули во все стороны, как бриллианты. Разделавшись с дверцей, гиря продолжила свое разрушительное движение, ломая полочки, сминая картон папок. Хрустнули скоросшиватели, порвались знаменитые ботиночные тесемки.

– Ну вот,– грустно сказал я,– где теперь архив содержать? Разве что в ванную старую свалим.

– В этой ванне я иногда сплю,– отрезал Андрейка.– Ее изгибы соответствуют физиологическим потребностям моего позвоночника.

Физиологическим потребностям у нас всю жизнь другие изгибы соответствовали, женские, но я об этом решил не упоминать.

– Ладно, чего там Макрофагу понадобилось в такую рань? – Андрейка взглянул на часы, затем посмотрел в окно. Там ходили троллейбусы, пустые, так как абсолютное большинство горожан уже добралось до своих рабочих мест, нацепило робы, спустилось под землю, уселось за пульты, включило радио и возложило руки на замызганные клавиатуры своих компьютеров.

– Я почем знаю? Велели собирать контингент, как обычно, обещали поотрывать всем яйца. Интересно, чем он Людочке угрожает?

– Все собрались?

Тромбоцит Трихофитихович посербывал чай из высокого стакана с подстаканником. Начальник отдела сбережения остатков здорового образа жизни слегка притопывал ногой, выражая таким образом крайнюю степень своего нетерпения. Не вынутая из стакана ложка тихонько звенела.

– Тромбоцит Циклоферонович, а у вас в ухе не колет, когда вы чай пьете? – невинно поинтересовался я.

– Сколько раз говорил, меня зовут…– взорвался было Макрофаг, но осекся, сбитый с толку, и произнес:

– Вообще-то колет… В самом деле. А что?..

– Вы бы это,– я закусил губу, сдерживая приливы здорового смеха,– вы бы ложку из стакана вытаскивали, что ли… Иначе очень смешно получается.

Все так и грохнули.

Тромбоцит страшно выразительно посмотрел на меня, но обычной своей угрозой лишить первичных половых признаков стращать не стал.

– Вот повышу у тебя уровень гистамина да на хвостатом теле активность заблокирую, тебе все смешным казаться начнет,– пригрозил он.– И вести с полей, и программа передач на завтра.

– Как пожелаете, Тромбоцит Микроцефалович. Мне лишь одно дорого в жизни, ваше, Тромбоцит Лептоспирозович, душевное равновесие. Эти мои слова я прошу занести в стенограмму заседания и приобщить к истории нашего славного…

Тромбоцит махнул рукой, и у меня тут же свело в жесточайшей судороге жевательные мышцы.

На лице его явственно читалось сожаление, что мне по каким-то причинам покровительствует сам Закидон. Только это удерживало здравоохранительного колдуна от более решительных действий.

Коллеги по борьбе за общественный иммунитет непроницаемо молчали.

– Вот развели еще демократию,– проворчал Тромбоцит.– Лет триста назад попробовал бы кто юмором шутить. У нас разговор тогда короткий был. На кол, выкол или в подпол.

Понимать это следовало так: виновному предлагался выбор – либо глаз лишиться, либо на кол садиться, либо отправляться в подвал, на расправу к первым исследователям человеческой анатомии, палачам и живодерам.

Тромбоцит распахнул потертенькую папочку, о которой по отделу бродили слухи, будто сделана она из кожи предшественника Тромбоцита Трихофитиховича на ответственном посту заведующего отделом, волшебника и хирурга Афанасия Жирардовича Потрошителя.

– На повестку дня выношу, обормоты, вопрос первый,– огласил он.– Почему восемь человек не были привиты от почечухи дизентерийной?

Тут же руки нескольких несчастных захлестнули эластичные ремни, и в кабинет вбежали деловитые санитары в масках.

Следом ехал, поскрипывая колесиками, столик со специальными принадлежностями.

Далее на сцене появился совершенно невозможных размеров шприц с зазубренной иглой, которая по очереди вонзалась в левое плечо каждого из обреченных. Бедняга взвывал, а санитары, которых, чтобы управиться с чудовищным шприцем, требовалось аж два человека, принимались орудовать тугими поршнями, вдавливая коричневую жидкость в тело своей жертвы.

Все мужественно мычали, вскрикивая, когда наконечник иглы задевал кость.

– Ну вот,– удовлетворенно сказал Тромбоцит, когда последний из тех, кого наша медицина только что защитила от страшной болезни, скорчился на стуле, баюкая пострадавшую руку,– теперь можно приступать ко второстепенным вопросам. В дальнейшем я бы попросил избегать таких напоминаний со стороны администрации и проходить добровольную процедуру прививания в установленный государством срок.

Я, несмотря на сведенные скулы, счастливо улыбался.

Андрейка обучил меня, как вбить свое имя в базу данных. С некоторых пор там значилось, что я получил все прививки до конца текущего десятилетия. Моему здоровью ничего более не угрожало.

– Подведем итоги уходящего года,– объявил Тромбоцит. Фраза эта, учитывая, что на дворе давно уже стоял февраль, звучала как нельзя более ко времени.– Инспекторская проверка по городу выявила более полусотни крупных нарушений, зафиксированных на предприятиях города. Количество мелких нарушений превосходит количество крупных в десять и более раз…

Разбудило меня настойчивое пихание. Оно происходило от Андрейкиного локтя, которым товарищ пробуждал меня к жизни, чтобы я соизволил наконец вернуться из астральных странствий, осеняемых… осеняемых, значит… осеняемых чарами морфея.

– Совершенно недопустимый случай! – Тромбоцит ударял по столу своей знаменитой папочкой. Каждый раз от папочки отделялось небольшое облачко пыли [2]2
  Страшно тонкий намек: не всякий знает, что обыкновенная домашняя пыль по большей части состоит из человеческой кожи. А вы как думали? Это змеи два раза в год линяют, а мы – постоянно. Вот еще одно свидетельство изменчивости человеческой натуры.


[Закрыть].– Захожу в закусочную, заказываю гамбургер, и что мне приносят? Что мне приносят, я вас спрашиваю?

Тромбоцит Трихофитихович вынул из холодильника бумажный пакет с жирными пятнами и в сердцах швырнул его на стол.

Из пакета выкатился гамбургер, с виду совершенно обычный, разве что малость надкушенный.

Впрочем, астральным взором я без труда разглядел, в чем состояла причина Тромбоцитового недовольства.

Помимо привычных, частых в популярной иностранной продукции широкого потребления, такой, как напитки, сигареты и жевательная резинка, наговоров, призывающих покупать, тупеть и подчиняться, в гамбургере сидела совершенно недопустимая зараза.

Тот, кто наложил его, являет собой все худшее, что породил наш век, век погони за прибылями и удешевлением производства. Я затруднился бы приравнять этого человека к какому-нибудь из известных всем тиранов и душегубов. Преступление его перед обществом своей изощренностью и коварством переплюнуло даже малоизвестную в массах попытку снизить градусность водки с сорока до тридцати двух градусов, объясняя это экономической целесообразностью.

Вокруг гамбургера так и роились мелкие гипношки. Стоило кому-то взглянуть на него, как гипношки брались за дело и путем внушения улучшали вкусовые и органолептические качества бутерброда. Так что его сразу же хотелось сожрать целиком, даже не запивая животворящей колой…

Черт, и на меня подействовало!

– В обход всех нормативов! Без согласования! – ярился Тромбоцит. Видимо, больше всего ему в этой истории досаждало именно то, что проклятый нарушитель даже не озаботился согласовать свой проступок с ним, главой санитарного отдела.

Не дать на лапу, устраивая такую вредную для общественного здоровья пакость,– настоящее свинство. С этим было категорически согласно абсолютное большинство наших сотрудников и я в том числе. Тем более что хорошим тоном всегда считалось начинать давать взятки с самых, так сказать, низов нашей организации. Сначала инспектирующему, затем его непосредственному начальству, затем непосредственному начальству непосредственного начальства, затем непосредственному начальству непосредственного начальства непосредственного начальства, затем непосредственному начальству непосредственного начальства непосредственного начальства непосредственного начальства, и так, покуда не доберемся до самого верха.

– Чтобы они ко мне, сволочи, на брюхе приползли! – кричал Тромбоцит Трихофитихович. Видно было, как глубоко он оскорблен в лучших своих чувствах.– Чтобы на них больше актов было составлено, чем на Тукен-Чикен!

Что? Вы никогда не слышали о сети ресторанов быстрого питания Уткен-Чикен? Тукен-Чикен, конечно же. Еще бы. Сгубила жадность сеть ресторанов Тукен-Чикен. У них вследствие этой жадности столько заразы понаходили, что пришлось после закрытия спалить к чертовой матери. Для пресекновения распространения инфекции. А пепелища потом засыпали хлорной известью.

Прямо тут же, не выходя из кабинета, был составлен оперативный план борьбы с проклятым нарушетилем. Нарушытелем. Нарушителем.

Тьфу.

Отдел ожил, зашивелился. Зашевелился. Эта, может, кто-то поможет мне с грамматикой? А то что-то сложные слова в последнее время мне плохо удаются.

Итак, отдел ожил и зашевелился. Каждый народный контролер воспринял бессовестную выходку нарушителя как выпад против себя лично. В воздухе витал ощутимый запах вражьей крови.

Андрейка рассматривал перед зеркалом свою шевелюру.

Он подозвал меня и спросил:

– У меня седые волосы есть?

Я пригляделся. Сказал брезгливо:

– Перхоть есть. Седых волос нету.

– Будут,– уверенно ответил Андрейка.– Нас ждут великие бои. Сегодня пытались с ними договориться по-хорошему. Не поверишь, что было.

– Что?

– Отморозились.

– Это как еще?

– Просто. Притворились, будто нет никакого волшебства. И не знают ничего о нашей славной организации. Наши, как положено, вошли и кодовое слово сказали. А те – ни ухом ни брюхом. Будто в самом деле обычный ресторан, где о Контроле ничего не слышали.

– Как же так? – удивился я.– Если над гамбургерами гипношки летают, словно мухи. Они сами по себе не заводятся, разве что в телевизоре или там в трубке телефонного аппарата.

– Вот именно. Вот такой у нас временный тупик. Не знаем, как подступиться, не случалось еще такого в нашем отделе, чтоб состав нарушения был, а нарушителя за руку ухватить не удавалось. И Тромбоцит еще кипятится,– вздохнул Андрейка,– чуть ли не через слово яйца грозит оторвать. Мне велел лично разобраться. Ты обедал сегодня? Через десять минут пойдем.

– У меня бутерброд с собой! – попытался отвертеться я. Не хватало еще подписаться на это стремное дело. У меня своих забот по горло. Вот давно хотел с дистиллятором разобраться, можно ли его как самогонный аппарат использовать. Говорят, если…

– Ничего страшного. Не пропадет твой бутерброд. Лехе отдашь, он опять за рулем, не проспался и голодный. Ты не знаешь, там водку можно с собой приносить?..

Мое санитарно-гигиеническое сердце горячо протестовало против принятия пищи грязными руками. Я затащил упиравшегося Андрейку в туалетную комнату. Сделать это мне удалось исключительно под предлогом совместного распития там спиртных напитков.

– И из-за этого ты меня сюда выпер? – обиженно спросил Андрейка.– Да я столько мог бы прямо там выпить, через трубочку. Вылили бы в бумажный стакан из-под соса-солы.

Мы протолклись в закусочной около получаса, для отвода глаз пожирая отдающую крахмалом картошку фри. Андрейка вертел носом, старательно улавливая магические экзальтации.

– Все ясно,– сказал он наконец,– выжил из ума Макрофаг Клоферолыч. Приключился с ним рассеянный склероз. Сам, видимо, гамбургеры здесь околдовал, а теперь не помнит. Бывает в его возрасте, поди уже который век доживает…

В самом деле. Помимо вившихся над гамбургерами и соса-солой гипношек, в закусочной не к чему было придраться. Даже чакры у улыбавшихся за стойками работников были исправно прочищены.

На соса-сольных гипношек велено было не обращать внимания. Это нарушение давно и исправно оплачивалось.

– Понимаешь, какая заковыка,– жаловался Андрей,– если мы сейчас на это нарушение составим протокол, то жерт… юридическое лицо отделается не более чем легким испугом. Отопрется, скажет, не знаю, сами из астрала взялись. Попробуй тут чего докажи. Заплатит небольшой штраф, и дело с концом. Нам надо бы их за руку поймать. Как они на бутерброды заразу наводят. Или, на худой конец, неопровержимые улики предоставить.

Я глубокомысленно кивал, соглашаясь.

– Поэтому я вот что придумал,– продолжил Андрейка,– объявление на входе видел? Ты к ним работать устроишься. На ночь, полы мыть. И разведаешь, что к чему.

– He, мы так не договаривались,– замахал руками я,– какая из меня судомойка?

– Суды тебя отмывать никто и не просит,– заметил Андрей.– На то у нас другие внутренние органы положены. Я тебя прошу лишь денек-другой тряпкой повозить. Очень развивает, заодно и укрепишь характер…

Как оказалось, даже поломоем в эту закусочную попасть оказалось страшно трудно. Если бы не своевременная помощь оперативного отдела, повредившего тела всех без вычета моих конкурентов, вряд ли меня бы взяли на такую ответственную должность.