Текст книги "Ночной позор"
Автор книги: GO-блин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
В которой мы продолжаем приближаться
Славный ПГТ, именуемый согласно градообразующему предприятию Феноловкой, Бензоловкой, а также Мориловкой, это неофициально, среди местных жителей, вызвал у меня приступ мгновенной ностальгии. Аккуратные двухэтажные домики из серого от времени кирпича, с деревянными лестницами и толстыми стенами, аккуратно подбеленные бордюры, памятник Ленину на площади перед дворцом культуры, колонны которого показывают ржавую арматуру под осыпавшейся известкой… В точно таком же городишке прошло мое безоблачное советское детство. Вместо вездесущего запаха в родном моем Камнемольске был грохот от взрывов на горных выработках. От взрывов этих дрожала земля и валилась посуда с полок.
Дома на моей малой родине были газофицированы… Как-то это, наверное, по-другому пишется.Газ привозили в больших баллонах, которые запирались на замок под красивые фигурные решетки. Баллоны подключали к системе, которая питала сразу несколько домов.
В детстве я никак не мог понять, почему взрослые так противятся нашему ребяческому увлечению жечь костры прямо рядом с этими решетками. Лишь теперь я в некоторой степени разделяю чувства гонявшегося за мной с ремнем соседа. В самом деле, жахнуло бы так, что полгорода снесло бы, а то и больше. Эх, золотое время…
Автостанция была такой же, как и весь городок, не тронутой временем, словно только вчера отгремело ее торжественное открытие, освященное клятвенным обещанием выполнить пятилетку за четыре года.
Мы уселись в старенький «ЛАЗик», автобус Львовского производства, что-то вроде «Запорожца» среди крупного пассажирского автотранспорта. Автобус ехал на фазенды, забирать первых весенних огородников с принадлежащих им участков. В маленьком городке фазенда – это не дача, а необходимое продовольственное подспорье.
Утка с трудом уместил свои ноги, незаметно оторвав переднее сиденье от пола и сдвинув его вперед. Надо бы и себе, что ли, в спортзал с ним походить. Пускай научит тягать железо и правильно уклоняться от ударов.
– Уже скоро,– сказал мне оперативник.
Скоро двухэтажные домики кончились, и началась какая-то и вовсе деревня, с тряскими щебенчатыми дорогами. Видимо, щебенки здесь было с избытком, автобус увязал в ней колесами, ревел мотором и медленно пробирался вперед.
Утка попросил остановиться у колодца. Не без облегчения покидая пыльный салон, я протиснулся через узкую дверь и спрыгнул на старый, проросший травой асфальт.
– Хорошо-то как! – воскликнул оперативник, вдыхая полной грудью. Видимо, мы достаточно далеко отдалились от проклятого предприятия, и воздух был по-деревенски чист и приятен.
Утка, пленившись романтикой, рявкнул в шахту колодца что-то нецензурное, с удовольствием прислушиваясь к эху, после чего столкнул ведро вниз и, покрутив ручку ворота, поднял его обратно. Оперативник заставил меня полюбоваться, как красиво играет на цинковом дне прозрачная вода.
Затем мы сделали по глотку, у меня заныли зубы, и вообще, от всего этого пропахшего курятником очарования, присущего молоку и сену, мне всегда хотелось материться.
– Сейчас будет самое опасное место,– сказал Утка, когда мы ступили на заповедную землю дачных участков.– Если примут за грабителей, что картошку пришли воровать, пристрелят без разговоров. Народ нынче агрессивный пошел, пальбу открыть готов по любому поводу.
– Не мы такие. Жизнь такая,– прочитал я надпись, оставленную кем-то в стене автобусной остановки, возведение которой было приурочено к Московской олимпиаде восьмидесятого года. Крыша остановки была покрыта смолой, внутри все загажено.– Это они что хотели этим сказать? Что ввиду социальной нестабильности можно делать где попало?
– Наверное,– согласился Утка и без всякой связи добавил: – Когда я в последний раз здесь был, такая грязь стояла, что танки вязли. А теперь видишь, щебнем засыпали. Чувствуется какой-то прогресс по сравнению с сорок вторым годом.
Какой еще прогресс? У меня, между прочим, одни туфли сотню баксов стоили. А я, в отличие от нашего доблестного оперативника, универмаги по выходным не граблю. Я эти туфли, чтоб вы знали, покупал и плакал. А теперь в них вот по щебенке…
Мы долго шли между возделанных огородов. Я начал ощущать первые приступы голода и ругал Утку, который, будучи руководителем экспедиции по добыче артефакта, не позаботился должным образом снабдить ее съестными припасами.
– Я, что ли, должен обо всем помнить? – огрызался оперативник, но как-то неуверенно. Что ни говори, а его безупречной до этого репутации всепредусмотрительного супермена только что был нанесен значительный урон.
Пришлось перебиваться подножным кормом: Утка убежал куда-то в поля и вернулся, сжимая в руке теплый кривой огурец, оказавшийся на вкус отвратительно горьким, кусок лежалого хлеба и круглятину домашней колбасы.
Криминальный талант в нем был выражен куда более, чем это казалось с первого взгляда.
– Это чтобы силы были перед решающим испытанием,– сказал Утка.– Трудно будет не столько до хранилища добраться, сколько его благополучно отпереть. Тут, знаешь…
Нашу мирную трапезу прервало бабаханье ружейного выстрела.
Мы залегли. Утка, по всем правилам укрываясь в складках местности, осторожно обозрел, что там и как крутом происходит.
Я тоже приподнялся на локтях и увидел знакомую «Ниву». Из окна ее высовывался какой-то тип с двустволкой, водивший стволом из стороны в сторону. Нас они не заметили, к счастью, и палили, похоже, просто для острастки.
– Быстро вычислили, сволочи,– проговорил с набитым ртом Утка.– Видно, девка твоя нас сдала. Теперь знают, куда идем, и будут ждать.
– Зачем тогда ловят? Устроили бы засаду прямо на месте.
– Дури больно много. Людские ресурсы подняты, силы задействованы, надо это все куда-то растрачивать, здесь ведь работает механизм агрессивной пропаганды, так что приходится соблюдать законы и правила. Тем более что девке они до конца все равно не доверяют.
Утка решил, несмотря ни на что, пробираться к заветной цели. На мои вопросы о том, что мы будем делать с добрым десятком боевых волшебников, только и ждущих нашего появления, оперативник с самым хитрым видом отмалчивался.
– Спакойна, малый! – наконец сказал он.– Не ссы, прарвемся!
От греха мы решили сойти с дороги и теперь пробирались, затаптывая грядки, по чужим огородам. Усталые и перемазанные, мы добрались до самого настоящего кладбища.
– Непорядок,– пробормотал я, вспомнив о своей бытности санитарным надзирателем в отделе по соблюдению чистоты генетического кода.– Расстояние между огородом и ближайшим захоронением человеческих останков не должно быть не менее… должно быть не менее трехсот метров. Иначе мертвяки будут по ночам таскать овощи, или дохлуша учечуйчатый помидоры портить навадится…
После кладбища мы форсировали небольшую речку, для чего пришлось воспользоваться подвесным мостиком, гулким и шатким. Поплутав немного в приречных зарослях, под аккомпанемент Уткиных уверений, что таким образом мы ну очень существенно срезаем путь, отважные исследователи вышли наконец на край старого футбольного поля.
– Ну, здесь уже совсем чуть-чуть,– выдохнул Утка. Даже он выглядел несколько умаявшимся от прогулки. На все про все, с момента выхода из электрички, у нас ушло почти три часа. Солнце укрылось за горизонтом, оставив мир заботам чахлой луны.
– Вон, видишь? – Утка показал на едва заметную кочку на другом конце поля.– Оно.
– Это? – не поверил я. Мне, по правде, казалось, что следует ждать каких-то скифских захоронений или древних курганов, насыпанных кочевниками.
– Там когда-то бомбоубежище было,– объяснил Утка.– Потом немцы его под особый бункер перестроить затеяли для своих каких-то целей. Только копнули глубже, на древнюю могилу наткнулись, в которой дубина наша заветная и лежала. Немцы не разобрались сперва, но трогать находку не стали, аккуратная нация, вызвали из Вены группу археологов, которая и принялась доказывать, что следы древней кладки являются не чем иным, как свидетельством превосходства арийской расы над всеми прочими народностями…
– Откуда ты-то об этом прознал?
– Так я же эти места в сорок втором году от немцев освобождал, в составе…– тут Утка осекся.– Был тогда в чине капитана. Мои этих археологов и захватили, я их начальника допрашивал, Рихард фон Зибелверц его звали. Очень мне тогда хотелось находочке больше внимания уделить, но – война, сам понимаешь…
– Это мне кажется или там народ какой-то толпится?
– Не народ, а наши с тобой преследователи. Видишь, даже прятаться не стали, уроды. Хорошо, что мы в двери ломиться не будем.
– А куда мы будем ломиться?
Мы обползли поле по периметру, затем, добравшись до раскопанной давным-давно траншеи, спустились в нее, вызвав небольшой обвал сырой земли, комья которой тут же набились в мои чудесные туфли.
– Вот за что я люблю наш народ,– удовлетворенно заявил оперативник,– так это за его непререкаемое раздолбайство. Еще пять лет назад случайно в этих краях оказался, видел, как эту яму копали. Мы тогда еще с коллегой из далекого зарубежья поспорили, что ее и через десять лет не зароют. Видишь, пока не зарыли. Значит, бутылка водки уже наполовину моя.
– Вы что, на водку спорили?
– На что же еще культурные люди об заклад бьются? Не на деньги же.
Тоже мне. Я бы как раз с иностранцем на деньги и спорил только. Особенно если выигрыш такой гарантированный.
Дальше двигаться пришлось по наполовину засыпанным землей трубам. Скоро совсем стемнело, а в яме и подавно стояла тьма кромешная. К тому же было очень тихо, кроме нашего сосредоточенного пыхтения тишина не нарушалась ни единым звуком. Лишь изредка, словно с другой стороны реальности, слышны были голоса и смех караулящих вход волшебников.
– Вот она, родимая! – обрадовался Утка. Заскрежетал металл, упал земли завал, и наш отряд попал в полуподвал.
Еще рифма есть у кого-нибудь?
– Что за поколение пошло. Даже бункер обложить как следует не могут. А все потому, что трудностей в жизни не ведали. Лошье, блин.
– Однако давно здесь никого не было.
– Лет шестьдесят.
– Удивительно, что бомжи такое место не облюбовали.
– Какие здесь бомжи? Городишко маленький. Бомжи все у нас, в центр перебираются. Урбанизация, мать ее.
По вентиляционному люку пришлось ползти на карачках. Я старался не думать о загубленных джинсах, чудесных тянущихся джинсах, ради которых я поднял на ноги едва ли не весь магазин, тот, с красной витриной, на площади Ленина, вы знаете, наверное.
С этими приключениями никакой одежды не напасешься.
Утка вновь принялся со скрежетом ломать решетку. Управившись, оперативник бесшумно соскользнул вниз. Я подождал немного и последовал за ним.
Прямо под отверстием для вентиляции находилась панцирная кровать с истлевшей постелью. Утка, конечно, не удосужился меня предупредить, так что я пережил несколько весьма неприятных мгновений, натолкнувшись в этой кровати на загнивающий скелет.
– Запомни,– сказал оперативник.– Мертвые не кусаются. Не мертвых бояться надо, а живых. Понял?
– Причем здесь бояться? – соврал я.– Ничего я не испугался. Просто воняет, и вообще, Неожиданно.
– Красностуков, мудила. Ведь приказал же я трупы повыносить,– проворчал Утка.– Правильно я его потом расстрелять велел, как врага народа.
– А фонарик у нас есть? – Тьма вокруг стояла кромешная. Даже собственных рук нельзя было разобрать. Ущипни я себя за нос – для зрительного анализатора это оказалось бы полной неожиданностью.
– У нас все есть,– Утка вынул свой чудо-телефон и, поковырявшись некоторое время в непривычном меню, добыл свет. В торце телефона действительно оказалась спрятана маленькая лампочка.
Мне даже обидно стало за своего верного малыша, марку которого указывать здесь мы не будем, потому что это будет уже информация на правах рекламы. Доказывай потом, что тебе фирма «Алькатель» денег не платила… Ой!..
Впрочем, подсветка экранчика давала вполне достаточное освещение. Выбравшись наконец из объятий скелета, я поводил телефоном из стороны в сторону. Мы оказались в комнате, служившей чем-то вроде, как это называется, где дежурный сидит. На столе до сих пор стоял черный телефон, над ним висел какой-то график, рядом располагалась кнопка тревоги.
Утка поколдовал немного над небольшим генератором.
– Соляра, по-моему, выдохлась,– пожаловался он.– Не могли укупорить как следует, козлы.
Только находясь здесь, внутри, я смог оценить размах, с которым немцы строили это подземное сооружение. Видимо, тут хотели спрятать какой-то подземный завод, очередную страшную выдумку обезумевших фашистов. И чтобы я еще когда в стратегичку затеял играть на стороне Германии! Не дождетесь, проклятые враги. Только нашими.
Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой! С фашисткой силой темною, с проклятою ордой!
– Ты че воешь? С ума сошел? – зашипел Утка.
– Отстань. У меня здоровый патриотизм взыграл в некотором месте.
– А-а-а… Бывает.
Маленький генератор, видимо, снабжал электричеством небольшую часть бункера. Мы прошли несколько коридоров. Утка, похоже, сам не очень уверен был в выборе направления. Мы заглянули в несколько комнат, воздух в которых был затхлый и какой-то слежавшийся. Везде мы находили лишь мрак и запустение.
Или лучше было сказать «мрак и разорение»? Хотя нет, как-то оно… Словом, что вы, бункеров не видели секретных, чтоб я еще вам рассказывал.
Наконец мы наткнулись на какой-то план, исчерченный стрелочками. Судя по тому, что висел он рядом с противопожарным щитом, то был план эвакуации.
– Вот, гляди, мы здесь,– Утка водил пальцем по запыленному стеклу.– Нам вот сюда, где лестница. Нужно на самый нижний уровень спуститься.
Мы поблуждали еще немного, план все же рисовали немцы, попробуй, разбери, что оно там.
Наконец лестница отыскалась. Гулкие железные ступеньки под крутым углом уходили куда-то вниз, в полную темноту. Видимо, нижние этажи должны были питаться от отдельного генератора. Утка вновь вынул свой чудо-телефон, освещая себе дорогу.
– Скоро еще один скелет увидишь, не пугайся,– вспомнил Утка.– Он нам, кстати, еще пригодится.
– Как?
– Скоро.
Мы добрались наконец до самого нижнего уровня. Бетонный пол был снят, земля расчищена, в большую яму вела аккуратная лесенка.
А прямо напротив входа, на подстилке, лежал прикованный цепями к пулемету немецкий пехотинец, вернее, его остатки. Останки то есть, я хотел сказать. Рядом валялись пустые консервные банки, какие-то бутыли и обертки из-под шоколада.
– От голода умер, бедняга,– сказал Утка.– Видишь, в стены палил, пытался внимание к себе привлечь. Сволочи все-таки эти нацисты.
– А что же вы его не отковали?
– Не дался. Попробуй к нему подберись, когда он с пулеметом. Проход узкий, а мне людей терять неизвестно ради какого хрена совершенно ни к чему. Это он потом опомнился, когда жратва к концу подошла…
Я представил, каково было этому несчастному лежать здесь, в темноте, и содрогнулся.
– Мы вот как поступим. Пока я дубину великого знания добывать буду, ты должен вход охранять. Эти древние захоронения штука такая, шуму не оберемся, когда растревожим. Охотники наши живо поймут, что их одурачили, и бросятся внутрь. Тогда ты из пулемета и пальнешь пару раз. Я механизм осмотрел, вроде все в порядке. Только вот смажем сейчас чуток…
– Это что же, мне рядом с ним лежать?
– А ты как думал? Или хочешь, чтобы я цепи перегрыз? Попробовал бы ты в болотах Белоруссии, в братской могиле, которую минометами разворотило, окоп вырыть и в том окопе месяц отсидеть. После тех окопов мы так озверели, что на танки с голыми руками перли. Правда, я столько сил истратил, чтобы вспышку болезней предотвратить, что еле ноги тянул.
Ай да Утка, оказывается. Только рядом с этим я все равно укладываться не буду. Пусть что хочет, то и делает.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
В которой собираются вместе все наши знакомые, я стреляю из пулемета, а еще в романе появляется самый настоящий фаллос
В конце концов, этот, прикованный, наверное, той еще был сволочью. Хороших людей на цепь с пулеметом не сажают. Вот без пулемета, это пожалуйста, на каждом шагу. А если пулемет в руки дали, значит, не человек ты более, а зверь цепной.
Р-р-р-р!..
Утка спустился в неведомую яму. Я вежливо попросил скелет посторониться и, поскольку тот не отреагировал, спихнул кости в сторону, примериваясь к оружию.
– Хорошая машинка,– сказал Утка.– Надежная. Только ствол разъезженный, много из него постреляли, так что на кучность не надейся. С другой стороны, прицеливаться особо не надо, все равно пули как попало полетят.
Жалко, света мало. Эх, пальнуть бы разок… Боюсь только, услышат. К тому же кругом бетон, помещение маленькое. Как бы рикошеты делов не понаделали, Крошка Лили вон уже однажды попалась.
Мне почудилось, или действительно земля вздрогнула? И у этого вон цепи тоже как-то зазвенели… Тут толчок повторился, на этот раз уже ощутимее. Сопровождал его какой-то тектонический грохот.
Я представил, как колдуны наверху засуетятся, примутся спрашивать друг друга, что происходит. Затем, толкаясь, ринутся ко входу в подземелье, откуда льются страшные звуки. Конечно, начальство о форс-мажоре будет извещено в первую очередь. Интересно, которых там больше, наших или ихних?
Закидон припрется, конечно, старый хрен просто не может не догадываться, что с подземельем этим что-то нечисто. И Гоня за ним хвостом. И…
– Эй! Есть кто?..– Огненный шар, ударившийся в стену, сразу показал серьезность, с которой мои собеседники подходили к вопросу о переговорах.– Выходите с поднятыми руками.
– Мы умираем, но не сдаемся! – заорал я и дал короткую очередь, добавив фразу, которую мне давно хотелось сказать:
– Закидон – г…гм…андон! Так и передайте.
– Не надо мне ничего передавать,– тихо сказал Закидон, показываясь в проходе.– Сам все слышу. Стрелять будешь?
– Ой, здрасьте, Шовенгас Анатольевич! Чего только не скажешь в запальчивости!
– Ты лапшу здесь по стенам не развешивай. Тоже мне, Анка-пулеметчица.
– Вы, чем оскорблять, лучше бы изложили свой ультиматум и убирались с линии огня,– сказал я твердо.– Весь обзор мне загораживаете, а там сейчас ваши архаровцы, не иначе, подлость готовят какую-нибудь. Всех перестреляю, к чертям собачьим!
– Дураком будешь, такая возможность тебе обязательно представится,– спокойно заметил верховный маг.– Только стоит ли зарываться? Тебя же отсюда выкурить ничего не стоит. Вихрь огненный пустим, сам выскочишь, хвост поджав.
– Вихрь ваш здесь все уничтожит. Так что не пустите, любопытство не позволит. Как же иначе узнаете, чего нам с Уткой здесь понадобилось?
Тут землю сотряс очередной, не виданный по силе удар. С потолка посыпались пауки и штукатурка. С этого момента грохот уже не затихал, лишь нарастая какими-то синкопами.
– Все я знаю! – закричал Закидон.– Это ты не понимаешь, пацан, что друг твой тебя попросту использует. Он артефакт свой добудет, думаешь, за тобой вернется? Ты ему нужен, чтобы жопу его прикрывать!
– Фу, как некультурно, Шовенгас Анатольевич! Кстати, о жопах, которые прикрывать надо. Правду говорят, что к вам этим местом лучше вообще не поворачиваться, особенно в бане?..
Закидон, впрочем, сделал вид что последних моих слов попросту не расслышал.
Конечно, мысль, что Утка может меня покинуть на произвол судьбы, приходила мне в голову. Однако подумайте, если он за столько лет не удосужился добыть эту дубину, значит, она ему не так нужна на самом деле. Так что в товарище своем я не сомневался.
Ну почти.
– Как хочешь,– грустно сказал Закидон, развернулся и ушел себе за угол.
В самом деле, где этот хренов селезень. Зеленая шейка, блин. Лапки перепончатые! Лазит там себе, а человек здесь лежит, со скелетом в обнимку.
Колдуны выждали еще немного и пошли на приступ.
Из-за угла полезли какие-то щупальца, потянулись, клубясь [3]3
Клубятся щупальца точно так же, как это делают змеи, дождевые червяки и люди в определенные моменты своей жизни. Девушки есть? Пошли, поклубимся?
[Закрыть]и извиваясь, ко мне.
Я аккуратно нажал курок. Пулемет запрыгал и задергался, плюя [4]4
Каково слово?
[Закрыть]огнем, пули со страшным визгом били в стены, несколько, похоже, отскочило как раз туда, где укрывались обложившие меня волшебники.
Я испугался и прекратил стрельбу. Кто-то, как мне показалось, громко ойкнул.
И поделом. Нечего тянуть загребущие хваталки к нежному телу нашей Родины. Как-то оно похабненько прозвучало, про Родину.
Воцарилась длительная пауза. Перемирие было столь же шатким, как мир на Ближнем Востоке. Только и жди, гад какой-нибудь провокацию устроит.
– Может, уйдете? – предложил я, сам не веря в успех, как только стихло эхо выстрелов.– Я не желаю больше крови!
– Не хочешь крови, сдавайся! – ответили мне.
– Не могу,– честно ответил я.– И рад бы да не могу, я другу слово дал. К тому же, какая вам может быть вера, все равно потом зарежете.
Я попотел немного и применил заклятие дальнего уха, улучшающее, как вы понимаете, слух.
– Умный, скотина,– это Поликарпович Смит объявился, не иначе.
– Моя школа,– вот ведь зараза! Гоня, надо же, брехло! Какая там школа! Кроме тяжелой работы по сорок часов в неделю, мизерной платы и полностью отсутствующего социального страхования, ничего я не видел на службе. А тут, видите ли, «его школа». Пусть только лысую голову свою высунет, пристрелю на фиг. И не посмотрю, что шеф.
– Давайте я его,– голос юный, незнакомый. Видимо, молодой какой-то выслуживается. Скорей бы уж Утка, что ли, объявлялся, а то я здесь долго не продержусь с такими энтузиастами.
– Не сметь, Тукин! – зашипел Поликарпович.– Убивать рано!
– Да я с таким одной левой! – самоуверенно сказал Тукин и, не обращая внимания на прямой приказ начальства, ринулся в бой.
Я поскорее развеял заклинание, чтоб от собственной стрельбы не оглохнуть, и поплотнее перехватил рукоятку пулемета.
Как говорят наши братья-американцы, кам хиар энд айлл кик йор эсс, мазе факе.
То бишь, подь сюды, я тебе задницу перцем-то понашпигую, хвать твою.
Молодой оперативник серой тенью метнулся по коридору, так быстро, что я даже не успел поймать его в прицел. Что, впрочем, учитывая узость прохода, вовсе даже и не требовалось.
Чтобы не задеть дурака, не хватает мне еще для смертоубийства хладнокровия, я поднял ствол кверху и принялся палить в потолок, думая охладить таким образом его пыл.
Не тут-то было! Ничуть не растерявшись, боец залег в середине коридора и ответил таким заклинанием, что должно было неминуемо стереть меня в порошок, распылить на атомы, развеять по ветру, раз… раз…
Взрыв сотряс старый бункер от верхних этажей до самого основания. Ударная волна мягко подхватила меня, едва не вытряхнув из штанов, и сбросила в яму. Я рухнул на дощатую лесенку и покатился по ней вниз, больно ударяясь обо все, что попадалось на пути. Наверху бушевало пламя. Я скатился на дно ямы и влетел в прорытый в земле тоннельчик. Как раз вовремя, иначе меня засыпало бы несколькими центнерами земли. Ямы, открывавшей путь к заветной дубине великого знания, больше не существовало.
Путь наверх для меня тоже был отрезан. Можно, конечно, попробовать прокопаться, но я же не граф Монте-Кристо. Могу и околеть по дороге.
Я полежал немного, приходя в себя. Потом догадался вновь пустить в ход заклинаньице.
– Ты что натворил, кретин! – кричал Закидон.– Он же тут до костей изжарился!
Это они, очевидно, скелет нашли! И за мои бренные останки приняли. Приятель, выходит, сослужил мне неплохую службу. Теперь охота эта навязчивая прекратится. Можно будет из страны слинять. Если, конечно, живьем отсюда выберусь, что тоже пока под вопросом.
– Он первый стрелять начал! – попытался оправдаться несчастный боец.
– Еще бы не начал, когда ты попер! В жабу его! – рявкнул Закидон.
– В жабу! – подтвердил Поликарпович Смит, потертый волшебник. Я услышал булькающие, клокочущие звуки, сдавленное сипение. Бедолага кряхтел, стонал, голос его делался все тише, пока не превратился в откровенное кваканье.
– Пускай поймают и усадят в террариум на пять лет,– безжалостно сказал Аарон Поликарпович.– Потом дело будет пересмотрено в соответствии с законом того колхоза, где он родился. Унести!
Надо убраться отсюда, пока они землю не догадались просканировать. Энергично работая локтями, я пополз вглубь по туннельчику, ощущая себя землеройкой.
Впереди лежала дубина великого знания.
Тектонические процессы, вызванные неведомыми Уткиными действиями, утихли. Я двигался на далекое пятно света, стараясь не поддаваться приступам клаустрофобии.
Скоро воздух, до этого затхлый, стал чуть свежее. Это обнадеживало, значит, двигаюсь в верном направлении, какое-то сообщение с внешним миром есть.
Интересно, на что эта дубина похожа. И вообще, она большая?
Или как у милиции, маленькая, но страшно эффективная?
Я наконец выкарабкался на волю, ругаясь, на чем свет стоит. Блин, где я нос успел поцарапать? Еще инфекция какая прицепится… Обнесет все лицо. Зато всегда можно будет сказать, что против меня пытались применить биологическое оружие.
Я оказался в просторной пещерке. Оказывается, здесь проходил меловой пласт, в котором древние люди выдолбили хранилище для дубины великого знания. Свет получался от вечного огня [5]5
Можно так говорить?
[Закрыть]– из аккуратно продолбленной в стене дыры било голубое пламя.
Стены были покрыты затейливыми карляками, изображавшими различные сцены из быта трипольцев. Это я вспомнил, как наша древнейшая культура называется. В новостях показывали.
Я очутился в чем-то вроде предбанника. Битые глиняные горшки, костяные штучки с остренькими носиками, каменные лезвия были свалены по углам. Надо будет сюда ученых направить, пускай доказывают, что тут была самая древняя на Земле цивилизация.
Вот только камешек возьму в доказательство, покрасивее… Я нагнулся за приглянувшимся мне экспонатом. Тут раздался очередной толчок, от которого я упал в груду старинного барахла. Так, этому горшку, можно сказать, не повезло. Не стоять ему на музейной полке, не красоваться перед глупыми туристами.
Ух ты, золото!
В самом деле, на дне треснувшего горшка обнаружилось украшеньице, по-моему, вполне драгоценное. Я поспешно сунул его в карман, для сохранности, после чего обследовал остальную посуду, но там было пусто. Видимо, поработал кто-то до меня. Ничего святого для людей нет, вроде не понимают, что здесь ничего лапать нельзя, все должно быть в неприкосновенности во имя науки.
В противоположной стене был вырублен проход с остатками деревянной переборки. Может, даже дверь была. В соседней комнате, подрагивая, полыхало синее пламя. Видимо, вентиляция осуществлялась каким-то неведомым образом, сквозняка я никакого не чувствовал. Вот что интересно, эти факелы здесь вечно горели или Утка постарался? Хотя нет, тогда тут бы газа накопилось и все на воздух вознеслось к херам.
В соседней комнате оперативник сидел на корточках рядом со стопкой тоненьких деревянных пластинок. Пластинки были ветхие, и обращаться с ними приходилось чрезвычайно бережно.
– А, ты…– обрадовался Утка.– Ну, заходи, присаживайся.
Я схватил одну из пластиночек, повертел ее в руках, понюхал, приблизил к глазам, рассмотрел на свет.
– И че эта?
– Документ. Думаешь, к дубине великого знания просто так допустят? Анкету надо заполнить, в ведомости расписаться, в журнале сдачи-приемки галочку поставить…
– Какие еще, в задницу, галочки? Пошли так!
– Нельзя. Бумаги составлены на языке древнего царства Хапанамачахарахии и имеют страшную юридическую силу даже на том свете. Знаешь, перед кем потом отвечать придется? Садись давай и расписывайся.
Язык древнего царства Хапанамачахарахии оказался на диво понятен даже мне, который и в английском-то не то чтобы очень.
Только к буквам незнакомым привыкнуть надо, а так нормально. Все равно, что «Властелин колец» в украинском переводе. Не поверите, такая прелесть! «Володар Килэць, частына друга, Дви Фортэци. Гоббиты, Фродо та Сэм, у супроводи Бурлума…»
Кто пришлет мне сто рублей и верный перевод этой фразы, получит в награду ценный приз – пачку стикеров. Участвуйте в розыгрыше, хотя бы чтоб посмотреть, что это такое, стикеры.
Средства от лотереи пойдут на благотворительность.
Я уселся рядом с Уткой прямо на пол, мне терять нечего, штанам уже жопа. Так, что у нас тут.
Ага. Вроде анкеты. Да… Да… Да… Хм, нет! Нет…. Нет… Нет… Да… Да… Да… Отнюдь. Ну, если все равно никто не узнает… Мог бы. Временами. А кто сейчас не это? Ого! Здесь пускай будет нет. Вы ведь никому не скажете? А на такие вопросы, знаете ли!
И всех делов-то. С чего Утке было столько возиться? Верно говорят, что чрезмерное развитие мускулатуры дурно влияет на синапсы.
– Что дальше? Какие еще испытания приготовили нам древние мудрецы? Нужно отгадать три загадки? Решить вечную дилемму? Прикоснуться Непреходящих Истин?
– Если кто-то не заткнется, то я сейчас к нему сам прикоснусь,– прозрачно намекнул оперативник.– Я тут думаю, что лучше написать, «не пытался» или «случая не было»?
– Какого еще случая? Мне только галочки поставить надо было…– вспомнив о некоторых вопросах, я покраснел.
– Это же древний язык Хапанамачахарахии! Анкеты-то волшебные, к каждому у них свой подход. Меня вот все пытают, отчего я старшего Буша не замочил, когда возможность была. Мы с ним вместе от немцев тут неподалеку у одного деда прятались…
– А что старший Буш у нас делал?
– В составе союзнических войск воевал,– пробормотал Утка.– Помню, все никак не мог портянки освоить…– И добавил изречение, в истинности которого твердо уверено девяносто девять процентов нашего русскоязычного населения.– Все они тупые.
Связь умственного развития с неумением завязывать портянки настолько очевидна, что я бы на месте американцев тут же с позором вычеркнул имя этого президента из своей истории.
Наконец Утка осилил анкету и, несколько волнуясь, просунул наши листики в узкую широкую… То есть узкую и длинную щель в стене.
Мы замерли, ожидая решения неведомого экзаменатора.
В недрах земли что-то грохнуло, пол задрожал.
– Наверное! – заорал я, причем крик этот был внутренней потребностью.– Наверное, ему наши ответы не понравились!
– А кому твои ответы могут вообще понравиться? – Утка махнул рукой и шире расставил ноги, чтобы стоять устойчивее.
Я со страхом смотрел то на стены, то на потолок пещеры, ожидая, что из них в первую очередь обрушится. Неожиданно одну из стен перечертила длинная трещина, прямая, будто ее прочертили под линейку.
Я закрыл голову руками и приготовился к множественным травмам, одна из которых повлечет за собою смерть. Но грохот, достигнув пределов слышимости, вдруг стих. Я открыл глаза и в тучах меловой пыли увидел открывшийся проход.
Если кто еще не сообразил, мы запустили в действие какой-то древний механизм, отодвинувший целую стену.
– Не бзди, квакуха,– сказал я себе.– Прарвемся.
– Теперь хоть есть, куда прорываться,– ответил приободрившийся оперативник.
