Текст книги "Манифест Рыцаря (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Левр сглотнул, не зная, как бы спрятаться, вжаться в телегу, превратиться в тень и скользнуть прочь. Ему показалось, один из дозорных был тот самый, которого он столкнул с плотины у мельницы. Как назло, любопытный гончар не спешил проехать мимо.

– Нет, ну до чего дошла жизнь! – возмущённо и восхищённо одновременно высказывал он, обращаясь в пространство. – Средь бела дня по нашим дорогам разгуливают преступники!

– Преступницы, – поправил его утомлённый до крайности дозорный. – И они и прежде там разгуливали. Проезжай, дядя, проезжай…

Левр же, оказавшись в Эбии, кое-как сполз с телеги услужливого гончара, порывавшегося гостеприимно проводить его в таверну и накормить, и, хромая, поспешил убраться подальше от центральной улицы.

Всё здесь было по-прежнему. Старатели спешили по своим делам. Шумно нюхали воздух запряжённые волы, качая лобастыми головами. Речушка бежала мимо городка, неся уже начинающие опадать листья к плотине… к мельнице… прямо под злосчастные ивы, где юный рыцарь всё ещё мог остаться навсегда болтаться в петле.

Туригутта Чернобурка нашла способ улизнуть из Эбии и избежать очередной угрозы смерти. Левр нашёл способ вляпаться снова.

Он покосился в сторону проулка, ведущего к зданию Дозора, – это ведь туда, на второй этаж ему нужно было проникнуть, если он всё ещё собирался спасти родовую честь и дедов меч, раз уж Туригутта Чернобурка спасла себя сама? Но тело ломило и плавило в ознобе, как, бывало, в конце зимы, во время сезонных эпидемий, и было бы самоубийством пытаться столкнуться с Оттьяром или дозорными в этом состоянии. Оставалось надеяться, что мастер-лорд всё же ложится спать не слишком поздно, если вообще не покидает ночью Эбию, направляясь ещё куда-нибудь по своим делам, хотя бы и на каменоломню.

Клонящееся к закату солнце бросило лучи на высокую башню соборного храма. Зазвучал призыв на проповедь – юноша и забыл, что наступил день общих молений. Он встрепенулся, подчиняясь впитанному с детства порядку, собрался встать на ноги, охнул, когда это не получилось, а перед глазами замелькали огненные мухи.

Он покусал губы – почти не чувствовались. Мотнул головой. Кроме боли в шее и спине, это вызвало вращение мира вокруг. В этом состоянии Левр продолжал созерцать крыша Дозора, двух воюющих чердачных котов, серого и полосатого, плохо различимый дымок из трубы, отблески солнца…

И едва не завизжал, как пугливая девица, когда на плечо сзади легла чья-то лёгкая рука и забренчал металл.

– Оле вай, герой! А ну тише!

– Сестра-мастер… – это вышло совсем тонко, неразборчиво, – вы живы!

– Как и ты, Мотылёк. Честно признать, когда увидала тебя, подумала, примерещился. Но нам теперь надо ещё выбраться, и вот с этим будут проблемы – я ни хрена не понимаю в вашем бесовом наречии! – на-ка, держи, кстати…

В руках у Левра оказался его меч. Он сморгнул пелену, мешавшую ясно видеть. В полумраке саму Чернобурку он тоже видел плохо, только торчащие дыбом её волосы и расплывающиеся пятна на месте глаз.

– Есть дорога в лесу, – пробубнил он, – можно подождать ночи и попробовать…

– Это ты зря, парень. Нельзя ждать ночи. Да и в лесу-то нас и будут искать. Пересменок будет у стражи, вот тогда попробуем. Только ты пешком далеко не уйдёшь.

– Вчера убежал! – возразил Левр, и Туригутта недоуменно подняла на него взгляд:

– За каким же долбаным хреном ты вернулся, полоумный?!

– Меч…

Как ни странно, на это воевода ничего не ответила. Только неодобрительно поджала губы и покачала головой.

– Я хотела глянуть на карту, – пояснила она, – тебе повезло, что он лежал рядом. Куда ты собрался в твоём состоянии лезть? Загубил бы себя ни за что… нам нужна лошадь. Пойдём на прорыв мимо этих сонь…

Она что-то ещё говорила, но Левр то и дело терял нить повествования.

Его бросало то в жар, то в холод. Он видел себя словно со стороны. Видел, как послушно крадётся вслед за ней, приникает к земле, созерцает, как ловкие пальцы опытной всадницы что-то меняют в узде лошади… и пришёл в себя, когда она бесцеремонно толкала его под зад коленом к лошади.

– За нами будут гнаться, – прохрипел он в полусознании. В ответ услышал фырканье и ворчание:

– Именно так! Не сомневайся даже. И нам придётся прыгать и всё-таки пробежаться. Но ты уж постарайся не упасть до этого: я за тобой возвращаться не стану, даже не надейся.

В этом Левр не сомневался.

– А если они будут стрелять вслед? – вдруг пришло ему в голову очевидное, на что воевода захихикала:

– Как ты думаешь, почему ты сидишь сзади? Пшла!

Левра тряхнуло, замутило, затрясло. Кто и кого спасает? спасает ли? – подумалось ему. А дальше юноша только цеплялся руками за бёдра женщины перед собой, совершенно не к месту размышляя о том, насколько это было неприемлемо с точки зрения приличий.

И рыцарства.

========== Новые дороги, старые доспехи ==========

Главное, знала Тури, хорошо держаться в седле. Эту простую истину руги выучивали, не выучив ещё ничего другого. Умение держаться верхом и сделало её одной из лучших в штурмовых войсках. Никто так не заботился о лошадях, как кочевники. И штурмовики. И штурмовики из кочевых народов тем более.

Заплывшая жиром ломовая кобыла старателей определённо не была настроена на резвую скачку. Но этого Тури и не планировала. Ей удалось достаточно разогнать нервную кобылу, чтобы вовремя спикировать с неё, заодно лягнув полуобморочного Мотылька. Он рухнул в куст боярышника, как куль с полуразложившейся снедью. В боярышник! И не издал ни звука. Дела были плохи.

Лошадь рванула от опушки прочь, преследователи должны были направиться за ней, по крайней мере, ещё некоторое время. Тури притаилась под кустом. Глупо, но ей хотелось закрыть глаза, как в детстве, когда верилось, что ночной ужас не увидит тебя, если ты не увидишь его.

– Обыщите каждую кочку! – слышит она голос из прошлого.

Снова бежит по степи от костров прочь, в настоящем страхе, который после никогда не испытывала, зная, что отец почти наверняка поймает её в объятиях молодого всадника. Нарушившей правило – позор, изгнание порой. Но отец суров, и она единственная дочь любимой жены; ей не простит. Выхватит любимую саблю, кусая бледные губы, замахнётся…

У костров танцуют и веселятся, и Тури стремится туда, успевает в последнее мгновение, разгорячённая собственным бегом, с разбега влетает в круг танцующих девушек, благодарно ловит звенящий бубен от одной из подруг, торжествующе смотрит в тёмную степь – далёкий топот копыт не мерещится. Он убежал. Он спасся. Отец не узнает, братья не узнают, никто не узнает и не догонит…

Мотылёк, кое-как скорчившийся под несносным колючим кустом, издал странный звук.

– Только не наблюй мне на сапоги, – предупредила тихо Тури, – жить ты будешь.

– Ага.

– Но сначала нам нужно кое-что сделать. И сделать это до утра. Прямо сейчас. Спуститься к реке. Переплыть на ту сторону. Ты что? Ты не умеешь плавать? Вот дьяволы степей… меняем план… будешь лежать тихо? Пока я не вернусь?

– Ага.

– Где ключ?

– У?

– Ключ. Где он? Я достану! Он вообще у тебя? Скажи, твою душу сношать, где долбаный ключ?

Но он не ответил.

***

Она дождалась рассвета; первое правило беглецов. Ночью звуки слышались яснее, ночью, так или иначе, преследуемый начинал паниковать. Тури чаще выступала в роли преследователя, но предпочла бы другой роли не узнавать.

Предрассветный туман, сырой и уже почти осенний, встретил её перебирающей всё, что удалось стянуть из Эбии. Добыча была невелика, благо не пришлось ни с кем за неё сражаться. Женщина усмехнулась. Провинция, не знавшая войны, вот что такое Лукавые Земли: в Дозоре оставляли открытыми окна, и при том, что Тури не пришлось подтягиваться, залезая на низкую тесовую крышу пристройки. Возможно, местные жители слишком боялись Оттьяра, чтобы покуситься на его добро. Особенно когда из окна видна страшная яма с Людоедом.

Так что добыча досталась легко. Не настолько, как её дальнейшее перемещение. У Тури, при всей ловкости, не было намерения лишиться последних зубов. А ведь мешок со всем добром, которое она успела стянуть в комнатке Оттьяра, пришлось нести в зубах. И зелёную книгу, которую Тури планировала кинуть в яму к афсу. Весила книга немало.

Об обещании дикарю можно было и забыть, но только не тогда, когда она рисковала к нему вернуться.

Итого, за вычетом брошенной в яму книги, в мешке наличествовали: каравай странного хлеба, который в Лукавых Землях выпекали – поровну ржаной и пшеничной муки; моток верёвки; две фляги, одна пустая, другая с брагой.

И всё. Шуршать картами, при том, что Чернобурка не знала земель и грамоты, было бесполезно и лишь отняло бы время. Оставалось надеяться на собственную память и хоть какие-то познания Мотылька. К утру юноша пришёл в себя достаточно, чтобы Тури рискнула отправиться за водой к реке. К счастью, ей встретились только пастухи, с отдаления равнодушно взирающие на стадо пёстрых тучных коров на водопое.

Время до полудня она посвятила необычно тихому и безучастному Левру. «Бедняга получил свой первый в жизни урок такого рода, – думала Тури, закусывая верхнюю губу и старательно оттирая засохшую кровь с его шеи. – Бог свидетель мне, жаль портить такого красавца побоями! Шкура словно позолоченная». Она уже и забыла, что кожа на теле может быть такой – гладкой, почти не тронутой загаром или шрамами. Хотела спросить, не девственник ли Мотылёк, но почти не сомневалась в положительном ответе, если только застенчивый рыцарь соизволил бы его дать.

Иначе сложно было объяснить панический молчаливый ужас в светлых глазах, когда она его раздевала. Теперь во взгляде читалась ещё и боль, особенно когда она смочила рубашку водой и положила ему на распухший переломанный нос, прижав с обеих сторон. Он замычал что-то протестующе, Тури кивнула, зная, какая реакция последует:

– Поверь, лучше тебе перетерпеть это сейчас, чем потом дышать всю жизнь, как старый рудокоп.

И резко свела руки, выворачивая треснувшую кость в другую сторону.

Линтиль, помнится, выл как недобитый вол на бойне, и его, тощего и вертлявого, держали трое. И то он умудрился двинуть ей ногой в живот – а вроде знал, что для пользы дела старается подруга. Она обещала тогда ответный удар между ног. Но сдержалась, всё-таки, боль есть боль. Они и не то друг другу обещали, бывало.

Мотылёк коротко всхлипнул и ойкнул. Дёрнулся назад. Чихнул – и заплакал. Сидя перед ней и прижимая мокрую тряпку к окровавленному лицу.

Когда Ниротиль в беспамятстве валялся в госпитале, умирающий и всё никак не желающий умереть, она и то не испытывала желания обнять его, прижать к груди, пожалеть. Умирающего Долли она обнимала. Он просил показать ему грудь на прощание. Так и умер, держась за сиську – почти как жил, жаль, в другой руке трубки с дурманом не было. Но Левр не умирал, а обнять его хотелось.

Обозлившись на себя, Тури шлёпнула его по колену:

– Это ерунда, мальчик, право слово. Теперь посмотрим на твои рёбра…

Сломаны были четыре ребра. Возможно, пошли трещинами, но в любом случае, мальчишке ещё повезло. Рубашку пришлось пустить на бинты. Мотылёк молчал – беззвучно шевелил губами, молился, наверное, – только слёзы капали с его подбородка ей на руки. Иногда попадая в царапины и ссадины и обжигая крепкой солью.

Когда она закончила, то напоила его, потом уложила на землю на спину и положила мокрую тряпку ему на лоб.

Следующие два или три дня им предстояло провести без передвижения. Тури знала, чего ждать. Первый запал у юнца прошёл ещё до их головокружительного побега верхом, и побои взяли своё. Утром он проснулся с горячим лбом, красными больными глазами и сухим кашлем.

– Это нужно просто перетерпеть, – чётко проговорила ему в ухо Чернобурка, – отлежись.

И накрыла его одеялом, подоткнула края. Несколько раз прошептала «я здесь», когда он встревоженно вскидывался с места.

Время было самое благополучное, чтобы двигаться дальше. Бросить идиота валяться в кустах.

Тури не сделала ни шага прочь. По этому поводу она не переставала ругать себя следующие два дня, пока между ними царила особая тишина. Тишина выживших.

Такую тишину она знала в лагере на следующий день после сражения, и через день она всё ещё оставалась в тылу. Точь-в-точь как в тот раз, когда они отбили Ибер, ещё до победы, задолго до того, как она обрела воеводские ножны, воинский пояс и даже своё имя. Была бесснежная южная зима, с моря дул ледяной ветер. По крайней мере, никто не голодал, хоть некоторые придурки и жаловались на надоевший фасолевый суп. Ниротиль пропадал на советах и собраниях, Тури выхаживала Трельда и других.

С фронта возвращались носилки с раненными и погибшими. Пять дней после битвы были временем тишины, ветра с моря и прозрачной белизны зимнего неба. Сидя у лежанки друга, Тури лущила фасоль, кутаясь в невесть откуда нашедшееся клетчатое асурское покрывало. Трельд Весельчак потом сказал, что никогда не представлял, что их лисица будет так долго молчать.

Но сразу после битвы, после столкновения с опасностью это всегда казалось Тури самым верным. Пока кровь ещё была слишком горяча, или горе – сильным, она боялась наговорить лишнего, о чём после могла бы пожалеть.

– Всё, теперь ты встаёшь на ноги, – сообщила она Мотыльку на исходе второго дня, – надо спасать свои задницы. И пристроить их для начала куда-нибудь в тёплое место. Давай – рисуй карту, – она ткнула палочкой в землю перед собой, – закончилась халява. Пора по-настоящему напрячься.

Тури почти жалела, что не может запечатлеть его потрясённое лицо в минуту, когда она произнесла эти слова. Должно быть, из-за этого она пропустила мгновение, когда Левр подобрался к ней ближе и, глядя в её глаза своими, бездонными, зелёными и сияющими, продел верёвку в одно из звеньев её цепи.

– Ты что делаешь? Душу твою сношать, ты охренел?!

– Я обещал князю Иссиэлю доставить вас к месту вашего заключения. Я не могу выполнить это задание, но вы по-прежнему пленница его милости и Правителя. Я обдумал всё, мастер войны. Мы добьёмся справедливости. Мы должны вернуться и сообщить о произошедшем…

…Следующие несколько минут Тури изрыгала проклятия, которые даже для неё звучали чересчур грязно. Это было отчаяние, это была полная потеря контроля, и она не собиралась воевать с собой ни минуты больше. Наконец, голос её охрип, ругательства иссякли, осталась только головная боль. Она услышала шаги рядом с собой. Затем почувствовала движение:

– Я разведу огонь, – как бы юноша ни старался, голос его дрожал.

– Чтоб тебе сгореть, – прошипела она в ответ, полная решимости молчать и не заговаривать с ним больше никогда. Но, хотя Тури всегда очень страстно давала себе такие обещания, обет молчания ей никогда не удавался.

– У вас нет спичек?

– Ох, извини, ты это мне, голубчик? Я похожа на дракона? Я дышу огнем? У меня чешуйчатая жопа?

Мальчик промолчал. Против своего решения, Тури немедленно вознамерилась его разговорить. И всерьёз следует задуматься о том, чтобы придушить его ночью или столкнуть в речку, если они окажутся на мосту.

***

Имир Непобедимый, Победитель Золотого Дракона – или даже сам Изумрудный Принц – и те вряд ли мирились бы с бытом, к которому вот уже шесть дней пытался привыкнуть Левр.

Он никогда в своей жизни не представлял, что может быть настолько тяжело просто идти по дороге. Просто идти, никуда не сворачивая. И не только потому было худо, что с ним вместе была Туригутта в кандалах, склочная, ворчливая, невыносимая – хуже, чем прежде. Против Левра ополчилось его собственное тело, хоть порезы и синяки и подживали понемногу, как и сломанные пальцы и нос, оставляя некрасивую желтизну, отёки и тупую боль. Против Левра ополчилась природа вокруг.

Спать на твёрдом тонком матрасе, как приучали учеников в Школе, отчего-то было гораздо удобнее, чем на земле. Земля остывала к утру, под рубашку заползали муравьи и жуки, Левр боялся, что могут заползти змеи, и не меньше – что Туригутта всё же придушит его ночью. Или зарежет его же мечом.

Особенно реально выглядела эта угроза до тех пор, пока, пересекая речушку по мосту, он не выбросил в воду ключ от её оков. Теперь ей потребовалось бы угрожать кузнецу, не зная его языка, или пытаться обворовать кузницу, а это было слишком рискованно, чтобы она вновь решилась. Беда была лишь в том, что и Левр не мог быть уверенным в безопасности их дальнейшего пути.

Особенно после того, как окончательно запутался в предполагаемом маршруте. Это был, как кажется, четвёртый день их побега. Ласковое уже по-осеннему солнце заливало дорогу и бескрайние луга перед ними, дорога стала шире, чаще встречались путники и обозы, а Туригутта не желала смолкать ни на минуту.

– …И куда мы идём?

– К князю Иссиэлю, – в сотый раз ответил Левр, – в Мелтагрот.

– Слушай, а с чего ты взял, что он в этом не замешан? – Подобное предположение заставило рыцаря пойти медленнее, усиленно раздумывая. – Ты хоть представляешь себе, как сложно провернуть подобное дельце без покровительства свыше?

– Его милость никогда бы не допустил подобного, – отогнал мысль Левр.

– Ты положительно безнадёжен, золотце мое. Ладно, допустим, князь из больших праведников. Ты хоть понимаешь, что мы в таком случае идём не в ту сторону? На всех переправах нас будут ждать. Во всех корчмах. У каждого брода через каждую местную речку Тухлянку.

Левр притормозил. Она была права.

– Рисуй карту, попробуем сообразить, куда двигаться, – сказала воевода уже другим тоном, опускаясь на колени на дорогу. Левр честно попытался. Он не был одарён талантами географа.

– Может быть, нам стоит двигаться вдоль берега, – неуверенно предположил юноша, проводя линию, изображающую Велду, какой он её себе представлял. Туригутта скептически подняла бровь.

– Это что? – она ткнула прутиком в точку на кое-как нарисованной карте.

– Город. Нэреин-на-Велде.

– Вот это расстояние – сколько вёрст? Примерно?

Левр сглотнул. Ему чертовски не хотелось признаваться, что он понятия не имел о границах Лукавых Земель. Туригутта страдальчески скривилась и вздохнула, глянула ему через плечо, затем лицо её приобрело характерное выражение настороженности:

– Так, золотце моё, надеюсь, твои руки зажили, потому что к нам приближаются проблемы.

– Дозорные Эбии?

– Не будь глупцом, Мотылёк! Нет, это что-то другое…

Но, когда Левр поднялся и с замиранием сердца обернулся, он лишь тяжело выдохнул и закатил глаза.

– Это всего лишь странствующий варнаярский рыцарь, – пояснил он напрягшейся воеводе, – они иногда ещё встречаются на границах Лукавых Земель.

– Заметь, за всё это время, кроме тебя, нам впервые встречается такой же… рыцарский гордый хрен в железе, – прокомментировала Туригутта, не прекращая исподлобья смотреть на приближавшегося к ним верхом на гигантской лошади.

Зрелище, как мог оценить юноша, было запоминающееся. Левр полагал, он один выглядел в своих доспехах на турнире идиотом, но нет, встретившийся варнаярец мог легко заткнуть его за пояс. Нагрудник и поножи блестели, новенькие и едва поцарапанные, зато наплечники уже покрывались патиной. Нелепый шлем, очевидно, множество раз чинили не самые опытные деревенские кузнецы. Помимо помятого, искривлённого забрала, едва державшегося на двух разномастных болтах, помят и неоднократно залатан был ворот.

Что больше удивило Левра, лошадь чудаковатого странствующего рыцаря также была в латах. Частично. Но в целом, если не присматриваться, путник сошёл с одного из тех самых гобеленов, которыми в детстве развлекал себя сирота-ученик, прячась в отдалённых уголках Сосновой Крепости.

– День добрый, господин, – пробормотал на срединной хине Левр, невольно пытаясь съёжиться под тонким одеялом, обмотанным вокруг плеч, и протискиваясь по обочине. Туригутта с недоверием покосилась на него, но последовала его примеру.

– Мир вам, добрые… это меч у вас, молодой господин? – раздался из-под забрала скрипучий голос.

– Мой сынок – мастер, несёт на продажу, господин, – заблеяла тонким голосом воевода. Левр дернул ее, но было поздно:

– Этот юноша из благородных, я вижу по мечу! Не желаешь ли сразиться со мной, молодой воин?

– Бог милостив будь, – прошептал Левр.

Он не успел предупредить воеводу – вряд ли она сталкивалась с традициями загорного рыцарства прежде. Странствующий рыцарь радостно направил лошадь в сторону юноши, но женщина не медлила – обеими руками она выхватила из его ножен меч и оттолкнула в сторону.

– Он просто хочет поговорить! – отчаянно крикнул ей в спину Левр, – стойте, мастер, вы не понимаете…

– Что понимать, ты сдохнешь!

В следующую секунду Левр был сбит наземь. К счастью, не под тяжёлые копыта рыцарской лошади, а всего лишь на обочину, в самшитовые кустарники.

– Это всего лишь обычай, мастер, – пыхтя, попытался остановить Туригутту юноша.

– Обычай убивать таких идиотов, как ты, – выплюнула она ответно. – По тебе только кони не топтались…

– Ты ловок и смел, – задребезжал старческий голос вновь тем временем, – мы сразимся за честь Варнаяра и твою, безымянный воин!

Во второй раз Туригутта перекатилась с ним вместе через дорогу почти под копытами.

– Ты впрямь хочешь умереть?

– Это «Правила галантного рыцарства»! Это всего лишь этикет! Дайте мне выказать пожилому рыцарю уважение, и он оставит нас…

– …растерзанными на куски? Ты ещё нужен мне живым, Мотылёк!

Продолжить спор они не успели: варнаярец развернулся и направился в их сторону в третий раз. Туригутта подорвалась, взлетев над юношей, дико оскалилась, бросила меч в сторону, выставила руки перед собой, зарычала, как степная дикая кошка… Зрелище напугало даже Левра, что и говорить о бедной лошади, затрясшей головой, заржавшей и затормозившей сразу четырьмя ногами.

Бах! Левр зажмурился, пошатнулся. Поднявшаяся пыль заскрипела на зубах, юноша отплевался, потер глаза.

Туригутта вновь отсиживалась в самшитовых зарослях у обочины. Лошадь перебирала копытами, нервно пытаясь озираться, что в её латах было сложно. Рыцарь же рухнул наземь без единого звука.

– Добрый господин? – неуверенно проговорил юноша. Чернобурка высунулась из-за куста и осторожно, вкрадчивыми движениями, подобралась к ничком лежащему варнаярцу. Следующим движением она сбила с его головы бряцающий шлем. Покатившись, он обнажил седые волосы, через которые трогательно просвечивала бледно-розовая лысина макушки.

И, если до этой секунды у Левра были сомнения, их не осталось. Почтенный старец был мёртв. Пока юноша пытался осознать произошедшее, замерев и не двигаясь, Туригутта перевела дух и деловито принялась разоблачать павшего воителя, одновременно бормоча:

– С ним, кажется, удар приключился.

– Он… мёртв? – тупо спросил Левр; воевода кивнула, – что вы делаете?

– Доспехи, – коротко бросила женщина. – Конечно, все не подойдут, но что-то взять можно будет. Что встал? Лошадь держи! Уводи к деревьям!

– Что…

– Делай, что говорю!

И, как и много раз до того, он подчинился.

***

Дряхлого рыцаря из Варнаяра они похоронили. Туригутта ругалась, проклинала его «благочестивую задницу», призывала проклятия степей на всех рыцарей, их правила и законы, на всё, что имело отношение к Загорью. Вдвоём они лишь слегка прикопали незадачливого воителя. Чернобурка едва дождалась, пока он прочтёт самую короткую из похоронных молитв. Левра терзала совесть ещё десять вёрст.

По крайней мере, он проделал их верхом.

Латы с лошади им пришлось снять, да и саму её следовало как можно скорее сбыть с рук. Конокрадов и убийц вешали на месте, даже воинское звание не спасало от наказания. Особенно там, где законы Элдойра не действовали, – Левр подозревал, что они уже покинули Лукавые Земли. А значит, ступили на территорию вольных городов, таких, как Варнаяр или Нэреин-на-Велде.

Дорога вела их по просеке через лес. Высокие ели казались чуждым призраком севера, между густыми лапами и хвоей собиралась прохлада и туман. В десяти вёрстах от места встречи с престарелым невезучим рыцарем Левр с облегчением увидел пасеку, при которой несколько дворов образовывали укреплённый хутор с постоялым двором. Хозяева хутора, крепкие волки-северяне, сообщили, что путники находятся на территории Варнаяра и должны продолжать движение на юго-восток.

Их не смутили ни продаваемый разнородный металл, ни очевидно не принадлежащая постояльцам кобыла в летах со следами от доспехов на шкуре. Левр уступил цену, невзирая на нытьё воеводы.

Чем быстрее они избавятся от всего чужого, тем лучше. Меньше всего ему хотелось громыхать снятыми с мертвеца доспехами ещё несколько дней. Если это и было типично рыцарское занятие, то Левр готов был всерьёз пересмотреть все свои мечты до единой. К тому же невыносимая Туригутта после побега стала только хуже. Болтливее – так точно.

– …Конечно, ты всерьёз озадачил меня своим поведением перед Оттьяром. Не то что я жалуюсь, пойми меня правильно, Мотылёк. Вот твой пассаж про «бесчестье, требующее возмездия» был просто великолепен. Ты просто обязан побывать в Атрейне. Горцы такую хрень любят, ты заработаешь уйму денег, поверь мне.

Должно быть, болтовня помогала ей успокоиться, рассуждал Левр, или просто Туригутта Чернобурка была влюблена в звук собственного голоса. А может быть, ненавидела тишину.

– Мы могли бы убежать вдвоём. Как тебе идея, Мотылёк? Пришлось бы жить как крестьяне или скотоводы, а я подозреваю, ты такой же скотовод, как я крестьянка, но эй, шанс стоит риска! – Она запрокинула голову к небу. – Мы могли бы поселиться в окрестностях вольных городов, например. Допустим, ты мой племянник-сиротка Лу, а я твоя старая тётушка Тури…

…Но, что всё-таки было вероятнее, она любила доводить его, потому что Левру не удавалось ей достойно ответить. Все ответы, которые на самом деле оказались бы остроумными, были какими-то… пошлыми, и, как бы ни пытался перебороть себя юноша, к женщине он так обратиться не мог.

Даже и к воительнице.

Ему хватало напряжения последних недель. Казавшиеся тяжёлыми месяцы подготовки к турниру меркли рядом с тремя днями страха погони. А впереди были дни неизвестности и дороги. Привязав Туригутту в комнате, снятой на ночь – это была настоящая комната, ничего общего с грязным углом в Эбии – Левр попытался выяснить у хозяев, как добраться до ближайшего крупного города с представительством Школы Воинов.

По крайней мере, в ней он мог бы связаться со старшими мастерами или попросить убежища. Возможно, даже сопровождение до князя Иссиэля. Левр не очень хорошо, к стыду своему, представлял, где именно находится. Прошло столько дней с момента переправы, они столько раз поменяли направление движения…

А бортники-хозяева имели ещё более ограниченное представление о географии дальних областей. Зато уверенно рассуждали о политике, перемежая действительно важные новости с на редкость бредовыми сплетнями и байками. То говорили, что всех Элдар ни с того ни с сего изгнали из белого города, то вдруг сообщали важно, что кочевники с востока вот-вот прорвутся через горы и захватят всё Загорье.

– Говорят, у их женщин такие груди, что они могут тебя ими задушить, – доверительным тоном сообщил старый пасечник Левру, перегнувшись через стол, – и там, внизу, у них есть язык, как во рту.

Юноша едва не поперхнулся.

– Кто говорит? – слабым голосом поинтересовался он. Двое других бортников недоброжелательно уставились на него.

– Те, кто знает, о чём говорит.

– Я слышал, они ездят верхом на лошадях, которых дышат огнем. Как драконы.

– Не огнём, дубина! Они ездят на мёртвых лошадях. Навроде как упырях. Что пахнут болотом, у которых копыта в обратную сторону смотрят и оставляют следы гнили, – замогильным голосом вмешался кто-то.

«Разумно ли будет рассказать воеводе Туригутте об этих слухах?» – мелькнула мысль у Левра, и он вздрогнул. По плечу его сзади хлопнул дровосек, снявший комнату по соседству для себя и брата.

– Здесь тебе бояться нечего, парень. Мы набожный народ, а упыри не водятся там, где живут верующие…

– Но от колодца я б на твоём месте пятками вперёд всё равно ночью шёл, – тоном насмешки добавил рассказчик.

Совершенно сбитый с толку и уставший, как никогда не уставал прежде, Левр потопал наверх, где, не подозревая о своей потусторонней пугающей славе, колупала ногти ножом кочевница, разъезжающая верхом на лошади-упыре.

– Кажется, я сейчас прозрел, – высказался юноша, вздыхая и выкладывая на стол всё, что принёс на ужин. Туригутта закатила глаза и щёлкнула языком:

– Не может быть! Что же поведали тебе достойные мужи-пчеловоды?

– Уж и не знаю, не бояться ли мне теперь… – Сам не зная как, краснея и подыскивая подходящие слова, чтобы заменить непристойности, услышанные от бортников, юноша всё же пересказал ей всё, что услышал.

Вопреки его опасениям, Туригутта Чернобурка не только не разгневалась, но расхохоталась до слёз, захлопала в ладони, как юная девица. Увидеть её в кои-то веки искренне улыбающейся, а не скалящейся, оказалось удивительно приятно. Вечер и быстро спустившаяся темнота принесли вместе с совсем уже осенним дождём приятные запахи: мокрой пыли, горьковатой еловой хвои, – запахи леса, в комнате мешавшиеся с разлитыми ароматами пчелиного воска и меда.

Ещё раз спустившись вниз и убедившись, что в котле хватит горячей воды на всех немногочисленных постояльцев, Левр расчувствовался до того, что принёс Туригутте медовухи.

Чего он никак не ожидал, так это того, что она с лёгкостью уговорит выпить и его. В Школе Воинов спиртное категорически запрещалось ученикам, хотя, конечно, пробовали все, и здесь Левр не был исключением. Крепкая медовуха заставила его мгновенно потерять всякую способность стоять и двигаться прямо, точно из ног, рук и спины кто-то вырвал все кости, заменив их мягким воском. Стало неохота спускаться за водой.

– Да ты просто боишься теперь к колодцу идти, – подначила его воевода, тоже зевая, – у-у, прилечу за тобой на мёртвом коне!

– И вас это не трогает. Веселит. Они вас не знают, мастер, но боятся, а вы смеётесь, – вздохнул Левр.

– Бояться нормально. Вот наоборот – нет. Знавала я тех, что ни хрена не боялись. Долли был такой. Князь Долвиэль. Наместник области Долва. Редкостный гад, но бесстрашный, и никогда не отступал. Пока в мочалку не превратится, не остановится. А помер от поноса с лихорадкой. Испустил последний вздох на этих самых руках, – она вытянула ладони перед собой, мозолистые и грязные, – мы его, когда хоронили, не нашли на теле и с пальца места, чтобы шрама не было. Весь как сито был. И туда же убрался.

– Значит, лучше бояться? – спросил юноша. Туригутта хмыкнула.

– Значит, нет никакой разницы. Но боязливые реже бывают биты. Кстати, о битых. Давай-ка займёмся тобой, дружок. Давай за водой. Тебя ещё надо перевязать. И шустрее, пока я не заснула!

Мелкий дождик ударил в окно, зашуршали брошенные ветром листья – целая охапка; задрожав, погасла поставленная на подоконник свеча. Левр постоял бездумно у ступеней крутой лестницы.