Текст книги "Манифест Рыцаря (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

– Какого хрена здесь творится? – на сурте прозвучало с диким рычанием, и Тури немедленно опустила меч. Явился хозяин кузницы, и рад вторжению он точно не был, учитывая, что она и Мотылёк учинили за беспорядок.

На этот раз парень, слава Богу, соображал быстрее. Он немедленно ринулся в противоположную сторону, прихватив Тури поперёк пояса и с ноги распахивая дверь. Ведущая во внутренний двор дома кузнеца, она не была заперта. Сориентировавшись, Тури потянула юношу в сторону зияющей распахнутой двери дома.

– Оу, – раздалось от него: бедняга не вписался, врезавшись в притолоку.

– Потом поплачешь! – резко выкрикнула Тури, немного злорадствуя: всё-таки по голове он получил, пусть и не от неё. Секунду спустя она на что-то наткнулась в кромешной темноте, едва не упала.

– Убью проклятых ублюдков! – ревел кузнец вслед, уже настигая их и втискиваясь в тесный коридорчик.

Короткий рывок – и Тури висела у Левра на плечах, как предназначенный для забоя баран. Ворот доспехов больно впивался во все её самые нежные части тела, особенно доставалось ребрам, но хуже пришлось, когда Левр побежал.

***

– Я считаю, ты должен мне поцелуй, – едва отдышавшись, заявила она Левру, когда оба они без сил привалились к стене одного из ангаров на окраине. Мальчик только издал звук протеста. – А как иначе? И поцелуй – это самое меньшее. Сам посуди, ты в ночи унёс меня на руках даже без штанов…

На самом деле, это было приятно, оказаться у него в объятиях, когда он опускал её на землю. Тури не могла припомнить, когда кто-то обращался с ней с подобной осторожностью, даже учитывая, что всего несколько минут они почти в полную силу сражались, пытаясь если не убить, то покалечить друг друга. О чём воительница жалела, так это о том, что не сообразила обезвредить его из этого положения, пока меч всё ещё был у неё в руках.

Но соображать было очень сложно, пока её подбрасывало почти две версты у него на плечах.

Теперь меч вновь занял своё место в ножнах, и Тури вздохнула над тем, как она успела соскучиться по ощущению присутствия оружия в своей руке.

– Предложение всё ещё в силе, – буркнула она юноше, закрывшему глаза и трущему лоб. – Тебя и бить не придётся, сам постарался. Будь у меня свободны руки, я б тебе показала, что такое держать меч, что такое долбаный поединок…

– Он только что был у нас.

– А, вот и немота твоя прошла! Но это не было поединком ни хрена, маленький. Так, разминка. И чего тебе не спалось? Я тебе и сказку рассказала на ночь, и одеялко подоткнула…

В гостиницу они вернулись на рассвете. Трактирщик в обнимку с котом дрых беспробудно, никак не отреагировав на их появление. В снятом на ночь углу Мотылёк безмолвно достал верёвку, после чего, долго не раздумывая, привязал Тури к своей ноге поверх поножей.

– Если я ногу тебе отрежу, ты уже так резво за мной не побегаешь, – до глубины души возмущённая его прозорливостью, обозлилась воевода. Юноша не среагировал, – мне будет жёстко спать, твои железки мешаются!

– Сама виновата.

Нельзя было с ним не согласиться. Вздохнув, Тури поворочалась, что было нелегко в ещё большей тесноте, чем прежде, и, игнорируя храп соседей по комнате и чёрные мысли о грядущем дне, быстро заснула.

***

Новый день встретил Левра плачем голодных младенцев, похмельной рвотой какого-то пьяницы по соседству – со звуками и запахами, ворвавшимися в реальность чересчур ярко и внезапно – и скандальным голосом прямо над головой:

– Нет, муж, ну ты посмотри, что за наглость, не пожалеют и детей, воры, грабители…

Ещё не открыв глаза, он уже знал, чем столь возмущена почтенная матрона. Убегая накануне ночью, Туригутта прихватила какую-то из детских пелёнок, чтобы прикрыть голые ноги. Он надеялся, она не притащила её обратно. Юноша готов был бы объясняться с кузнецом, но никак не с многодетной сулкой: эти пощады не знали.

Левр потянулся, вздыхая: всё тело ломило. Был момент слабости, когда он почти рад был бы увидеть, что воевода Чернобурка всё-таки сбежала. Но такого счастья ему не было суждено, потому что женщина спала, приникнув щекой к его груди, звучно похрапывала, изогнувшись в немыслимой позе.

Левр обдумал все дальнейшие действия после того, как разбудит её: ему следовало найти городской Дозор, рассказать обо всём, что с ними произошло, но к той минуте, когда он достаточно проморгался, распахнулась занавеска, заменяющая дверь в комнату, и послышалось злобное рычание, тяжёлые шаги нескольких пар ног.

Затем ветхая шторка у их койки оказалась сорвана. Ломая жилистые руки, позади дозорных с недоброжелательными лицами прыгал трактирщик. Над юношей и его пленницей навис вчерашний кузнец.

– Они это, братцы, – пробасил северянин, закатывая рукава, – вяжите их, негодяев! И парня, и девку его, ты глянь, вот и меч его милости, который они у меня украли!

Левр немедленно сел, стряхивая похрапывающую пленницу, открыл рот, чтобы немедленно объясниться, но вместо положенного по правилам «именем его светлости Наместника…» получил два удара. В скулу и – через мгновение – по левой лодыжке. В глазах у него потемнело, на секунду он потерял всякое представление о том, где находится.

– Так их, так, братцы! – сочно басил кузнец в темноте над ним. – Вздёрнуть грабителей, чтобы неповадно было!

– У меня важное дело к мастер-лорду… – пробормотал Левр, удивляясь едва слышному звучанию своего голоса.

– Важное, важное, – согласились с ним дозорные, раздался лязг металла и сдержанное сквернословие Туригутты. – Давненько его милость никого не вешал на плотине!

***

Городской Дозор Мелтагрота считался лучшим в Приморье и во всём королевстве. Как и Школа. Дозор занимался почти квартал в Сосновой Крепости и славился безупречным порядком, вымуштрованными новобранцами и безупречным состоянием арсенала.

Дозор в Эбии занимал второй этаж бывшей мельницы, обросшей пристройками и флигелями. На первом, насколько Левр успел углядеть, торговали пушниной и разрешениями на добычу бобра, точили ножи и ножницы, и за два гроша всем желающим предлагали свои услуги извозчики. Табачный дым висел в воздухе, юноша немедленно закашлялся и расчихался, что было болезненно после меткого удара Туригутты по носу.

Теперь же он обзавёлся и синяком под глазом от дозорных.

На втором этаже, куда вела скрипучая шаткая лесенка, обнаружилась просторная комната с низкими потолками, заставленная разнообразными сундуками, мешками и ящиками. Единственным предметом мебели был стол, за которым на таком же ящике восседал, завернувшись в зелёный форменный плащ Дозора, немолодой воин. Вид у него был самый раздражённый.

Но не он приковал к себе взгляд молодого рыцаря, а замерший в свете, льющемся из окна, высокий плечистый мужчина, один не проявивший никакого интереса к вошедшим. В комнатушке мгновенно стало тесно, когда дозорные втащили Туригутту – женщина умудрялась сопротивляться, и Левр не завидовал троим её стражам.

– У парня при себе было письмо к милорду, мастер-шеф.

– Это тебе, брат Оттьяр, – мужчина в зелёном плаще повернулся к тому, что стоял у окна. Туригутта дёрнулась, когда тот наконец соизволил подойти к задержанным.

Левр невольно сглотнул под тяжёлым взглядом мастер-лорда.

У Наставника Мархильта глаза были тёплые. Даже ругаясь и щедро раздавая подзатыльники, он оставался для своих учеников кем-то сродни доброму дядюшке. Оттьяр был полной противоположностью ему. Крепко сжатые губы, пристальный колючий взор, льдисто-голубые глаза, статная фигура в серебристо-сером одеянии из тонкой дорогой шерсти – всё вместе излучало высокомерие и холод. Он принял письмо, быстро пробежал его глазами, вновь глянул на Левра.

– Эскорт-ученик? – Тут дозорные зашушукались. – С каких пор наша Школа стала отправлять детей в конвоиры каторжан?

Левра бросило в краску. Туригутта захихикала, и внимание Оттьяра переключилось на неё. На юношу, низко опустившего лицо, он больше не смотрел, словно того и не было вовсе в комнате.

– Значит, Степная Нечисть, ты всё-таки досталась мне.

– Тьори Кнут, – протянула она тоном, который у неё Левр слышал лишь несколько раз. – Наслышана. Как давно ты спустил свою промороженную задницу с ледников на равнины?

– Достаточно давно. Тогда же, когда ты со своим кочевым отребьем прошлась по моему имению в Лучнинских предместьях.

– И душка Иссиэль отдал меня тебе, чтобы ты разобрался со мной на каторге. – Она констатировала этот факт, не подвергая его сомнению.

– Он это сделал. – Оттьяр склонился над пленницей. – Но отправлять тебя на добычу золота так же неразумно, как пьяницу – торговать вином. У меня были другие планы. Поэтому, моя дорогая мастерица войны, для нашего Наместника и всего Военного Совета сегодняшним вечером жизнь твоя закончится от, допустим, внезапного приступа одышки и сердцебиения, – он кивнул шефу Дозора, и тот что-то застрочил на гербовом листе бумаги, – а завтра мы начнём развлекаться по-настоящему…

– Ой.

И мастер-лорд, и пленница одновременно повернулись к Левру, который покраснел до кончиков ушей, сам не понимая, как это простое «ой» скатилось с его губ. Даже шеф Дозора прекратил свою писанину и уставился на молодого рыцаря. Туригутта едва заметно показала ему глазами на дверь. «Уходи, – прочитал он так ясно, как если бы она кричала, – сейчас».

– Что-то ещё, мальчик? – заложил руки за спину Оттьяр. Левр прокашлялся.

Разумнее было бы молча испариться из пределов его видимости. Исчезнуть, забыв дни с осуждённой воеводой Туригуттой как страшный сон. Левр не мог вспомнить из своего тептара или слов Наставников ничего, что подсказало бы ему, как поступить. И нужно было решать самому, а это никогда ещё хорошо не заканчивалось.

Но он набрал воздуха в грудь, сжимая кулаки и пытаясь побороть собственный, совершенно не рыцарский страх, и произнёс, глядя в глаза мастер-лорду:

– Вы не имеете права лгать князю. Я этого не допущу.

========== Рыцарь и бесчестье ==========

С того самого мгновения, когда он вздумал пререкаться с мастер-лордом, Тури знала, что кончится всё чем-то вроде этого. Она заставила себя проглотить собственный страх и привычное ожидание боли, она заставила себя уйти в приятные воспоминания прошлого, чувства, мгновения – триумф, победа, прикосновения, улыбки…

Друзья и соратники, слёзы счастья, смех после завоёванных границ, трофеи, в конце концов. Только чтобы не видеть и не знать, что её обязательно ждёт. И она почти преуспела. По крайней мере, Тьори, известный как закоренелый мужеложец, вряд ли позарился бы на её сомнительные прелести. А значит, её скорее должны были избить.

Но вместо этого долбаный Мотылёк решил погеройствовать. Его горячечная речь включала страстные высказывания о «чести звания», «позоре рода и родины», «верности» и что-то такое ещё особо флейянское. На её отчаянные гримасы в её сторону он не реагировал. И заткнулся, только получив удар в лицо.

Тури помнила, что такое быть пойманной, и не только в плен. Пленению, по крайней мере, полагалось сопротивляться, в отличие от официального ареста. Помнила, как явились королевские воины в чёрных плащах, как скрутили её и никто из её воинов не шевельнулся, ожидая её команды, приказа, хоть одного слова. И всё, что она сделала, – это послала им улыбку и тихое: «Разойтись». Но что она могла сделать с этим молодым идеалистом, который уже с десяток раз, если не больше, пропал бы без неё за последнюю неделю?

Что она могла сделать теперь, когда он намеревался стоять на своём до смерти, несомненно, мучительной, когда не представлял собой никакой силы? Что он мог противопоставить Оттьяру и его прикормленным дозорным? Что она могла бы противопоставить – чего делать не собиралась и своему порыву удивилась?

– Ты такой идиот, Мотылёк, – простонала она на ильти тем не менее, когда он получил первый удар. И вздрогнула, отвернулась, когда с обеих сторон ударили второй и третий, по ногам, кидая его на пол.

Не впервые, в тысячный раз Тури видела это: брызги крови, разлетающиеся с его тяжёлым дыханием и кашлем, тихий, короткий вдох перед тем, как с него сорвали нагрудник, только чтобы ударить в живот, и после удары было сосчитать сложно. Но, израсходовав силы на него, они не тронули её, и это было в новинку.

Даже когда прилизанная скотина Оттьяр велел отволочь обоих в темницы Дозора, Тури получила лишь пару пинков под зад.

«Он может умереть, – вздохнула тяжело Тури, не рискуя перевернуть юношу, свернувшегося на полу. – Так и так, конечно, помирать…» Но, недолго поборовшись с собой и оглядев других заключённых в соседней, более просторной клетке – угрюмый пьяница, двое угрюмых золотодобытчиков в колодках, старик, может быть, уже мёртвый, с головой закрывшийся каким-то тряпьём бродяга, – она опустилась рядом с Левром. Аккуратно, вспоминая навыки, которые желала бы никогда не применять, ощупала его виски – он тут же дёрнулся.

– Я жив, – донеслось едва слышное, – вы целы, сестра-мастер? Они ничего не сделали вам?

– Степные духи и проклятие ада! – прошептала она, наклоняясь. – Не шевелись. Челюсть цела. Шея тоже. Давай, осторожненько, усадим тебя…

Больше всего досталось его носу и бокам, как она могла заметить. Кажется, при падении он сгруппировался, защищаясь от слишком серьёзных ударов. Но Чернобурка видела слишком много смертей от побоев, чтобы оставаться оптимистично настроенной. Тури оглянулась в поисках воды. Её не было.

– Эй, приятель, а попить не найдётся? – окликнула она безразличного охранника, по ту сторону решетки угрюмо ворочавшего мешки. Он едва глянул на неё:

– Вы тут ненадолго. Обойдётесь.

– Ничего… – Губы у Мотылька тоже все были в крови, нижняя треснула в двух местах. – …не беспокойтесь.

– Захлопнись, – приказала она, цокая языком, – просто сиди и молчи.

Что ему была за печаль? Что было бы, не встреться им разбойники на дороге? Рыцарь бы довёз Тури благополучно до каторги… ну, или она сбежала бы. Был бы он чуть хитрее, он мог бы попросить долю в добыче и бежать или попросту отправиться к князю и заложить ублюдков.

И, хотя Тури ничем не была виновата в плачевном положении бедного Левра, она ничего не могла поделать с чувством вины.

– Ну как ты? Дышишь? – спросила она его, садясь ближе. – Что задумался?

– Не знаю, – едва слышно прошептал юноша в ответ, – ищу, как выбраться?

Она была почти польщена вопросом, прозвучавшим в этом слове. Шансов было мало, но всё же воительнице хорошо было известно, сколько сил и смелости нужно для надежды.

– Вы могли бы, – шевельнулись вновь его разбитые губы, – а я – вряд ли.

– Ты мог бы не вляпаться, если бы держал рот закрытым.

– Это… было бы бесчестно, – он приподнял голову, страдальчески жмурясь, – по отношению к вам.

Тури сдержалась, не выругалась. Ещё одно упоминание мифической «чести», и она сама готова была разбить ему лицо.

– Выживать не бесчестно, – прошипела она в ответ, просто чтобы сказать это наконец.

– Например?

Туригутта выдохнула и заговорила.

***

Сувегин, сын Самина, был самым хитрым, самым подлым, самым безнадёжным подонком во всём королевстве Элдойр.

Помимо прочего, он был последним из Наместников Южного Союза. И умудрялся выживать почти девять лет, убегая от королевских войск. У него оставалось достаточно сторонников на юге Черноземья у побережья, и остановить Сувегина не было под силу гарнизонным служакам. В конце концов, Сувегин со своей шайкой засел в Сабе, и местные жители с любопытством ожидали, чем закончится противостояние беглого лорда и новой власти.

Туригутта не имела никакого желания появляться в городе, но восполнить запасы провизии, воды и просто отдохнуть можно было только в Сабе.

Воспитанная в Руге, Тури привыкла к грубой простой жизни, окружающей её с детства. Но ценила и красоту Сабы. Розовый мрамор и ажурные, словно парящие в воздухе купола Сабянского дворца, тенистые аллеи, виноградники – всё это вновь и вновь приносило чувство спокойствия и благополучия. Воительница ожидала, что она и её сотня получат должный приём в городе. Вместо этого, стоило ей спешиться у арок дворца, со всех сторон на неё и остальных нацелились лучники, а из тени появился ленивой походкой Сувегин собственной персоной.

– Так-так. А здесь та самая девица, разорившая десять моих стоянок.

– Ты, кто назвал меня девицей! Покажи себя, – потребовала Тури, и он подошёл ближе. Несмотря на широкую седину в волосах, неоднократно сломанный нос, он источал обаяние и силу. Богатый загар украшал его открытое лицо.

– Прикажи своим воинам сложить оружие, воевода. Если вы сделаете это сразу, будете моими гостями. Или ты предпочтёшь стать пленницей, женщина?

И вот тогда Тури сделала ошибку. Она не только не приказала сложить оружие, но выхватила свой клинок и вознамерилась сразиться с мерзавцем Сувегином.

В следующее же мгновение она валялась в пыли у его ног, корчась и хватая ртом воздух, а несколько её десятников получили по стреле, и один был мёртв.

– Жалко, – высказался Сувегин всё тем же доброжелательным тоном, но его тёмные глаза остались холодны, – я ничего против тебя не держал в сердце.

Вечером того дня она, облачённая в тёмно-розовое платье сабянской парчи, под неусыпной охраной двоих дюжих кельхитов восседала напротив Сувегина за столом. Он наслаждался своим положением, как делал бы любой военачальник на его месте, зная, что рано или поздно потеряет всё. Это был лишь вопрос времени, когда кто-то из других воевод или мастеров покажется на северном горизонте степи и отобьёт Сабу.

Тури не была уверена, доживёт ли до того дня. Но, когда Сувегин взглянул на неё искоса, с аппетитом угощаясь с блюда кусками баранины, она поняла ещё кое-что. Её пленитель не собирался отпускать её и по другой причине. Убеждение это укрепилось в воительнице, когда он поднялся со своего места и подошёл к ней, наклонился к её плечу.

– Перевелись в белом городе и чёрных степях мужчины, знающие, почему женщине не стоит доверять оружие и воинские пояса. Вы покупаете их, раздвигая ноги, а это малая цена.

– Твоё звание стоило больше, а, Сувегин? – огрызнулась Тури. – За сколько тебя купили Оарли и их Союз?

– Твой господин стоил дешевле. Я помню, как он выбирал между знамёнами и лишний кусок хлеба решил его судьбу.

– У меня нет господ.

– Это ты так думаешь. Сейчас.

Сувегин отстранился, хмыкнул на перчатку, которую она носила на правой руке.

– Прячешь шрамы, Чернобурка? – проговорил он. – Ты не воин, как я и сказал. И не знаешь своего места. Я поучу тебя.

Она отбивалась, как будто её жизнь зависела от этого, даже зная, что это не так и лучше позволить ему получить то, что он хочет, чем потом зализывать раны. Но разбитые губы, несколько сломанных пальцев на левой руке и синяки и ушибы по всему телу не остановили его ни в один из последовавших дней.

Если бы она могла умереть, если бы она нашла в себе силы! Но она не сделала этого в первый раз, и спустя годы жизнь всё так же была ей дорога.

Ей нужно быть воином, нужно быть сильной, нужно играть по правилам мужчин – их всегда вокруг много, больше, чем воительниц, в двадцать раз, как минимум. Но это не работает, когда никого из них нет на её стороне.

И однажды ночью она заставляет себя отдаваться ему без противостояния. Заставляет себя впервые в жизни играть, притворяться и улыбаться – не сразу, после вымученных стонов под ним, как будто бы удивлённых. Это новое для Тури – играть по правилам женщин, – она всегда презирала игры «слабых девчонок», но жизнь диктует свои правила, и так надо. Сделать вид, что не замечает, как он отводит глаза от её искалеченной правой руки. Сувегин был хитрым и осторожным, но даже он сдался перед такой простой вещью, как ласка и покорность.

Тури притворяется и терпит. Притихшая, внимательная и очень, очень осторожная. Разве что чуточку она трусит, отправляясь к какой-то степной ведьме: меньше всего ей хочется оказаться с ребёнком Сувегина после всего. Что бы за зелье ни дала проклятая колдунья, от него Тури мутит и полощет почти неделю. Она рыдает врагу в плечо и жалуется на боль. Сувегин презирает «бабские немочи». Не отпускает её одну. Даже самые стойкие стражи отворачиваются от манипуляций ведьмы между ног пленницы, и это её шанс, это её бой, отчаянный и безоружный – свёрнутый клочок льна с криво нарисованным цветком пиона перекочёвывает старухе племени Бану в ладони.

Надежда мала – может ли полоумная колдунья знать, что за цветы носят воины на гербах? Может ли она додуматься посоветоваться с нужными людьми? Поможет ли она или раскроет замысел здесь и сейчас? Песок сыплется между пальцев ведьмы. Она щурит выцветшие глаза, и Тури складывает рот в безмолвную мольбу: «Пожалуйста». Надежда слишком мала, но старуха кивает.

Той же ночью Туригутта Чернобурка видит сон. Сувегина бросают перед ней на колени. Его лицо в крови. Его руки в крови. Разодранная рубашка свисает с плеча, под ней повязка – кровь просачивается сквозь серые грязные бинты. Тури никогда не верила в вещие сны прежде.

Однако клянётся дождаться, вытерпеть всё, что сможет, пока этот не сбудется.

В тот день, когда он всё-таки сбывается – не сам по себе, конечно, они полгода гоняют Сувегина с его шайкой по степи, она, Долли и парочка других воевод спят плохо, голодают, но она не знала покоя, пока не настал тот день, – Тури сняла перчатку с правой руки и бросила её на землю перед Сувегином прежде, чем перерезать ему горло. И больше шрамов и ран не прятала никогда.

– …Только не думай, мальчик, что я хоть о чём-то жалею, – сказала она, когда молчание затянулось, а Мотылёк не задал ни вопроса, не издал ни звука. – То, что тебе нужно запомнить, так это правило: побеждают живые. И только. Пока ты жив, возможно всё, а единственная безвыходная ситуация – это когда тебя уже в саван завернули.

Бедный рыцарь на полу рядом с ней молчал, не открывая глаз. Тури даже подумала, что он заснул. Но затем Мотылёк поднял голову, посмотрел на неё внимательно и произнёс твёрдо одно слово:

– Нет.

Шаги над ними, на втором этаже, звучали всё время, так же, как скрип мебели и разговоры. В этот раз грохот с дюжину пар тяжёлых ботинок раздался ближе.

– Вы не должны никогда больше этого делать, – повторил Левр едва слышным голосом, – если только кто-нибудь будет рядом… если я буду рядом, если кто-нибудь прикоснётся к вам…

Кажется, он прошуршал что-то о её «неприкосновенности» и «чести», но это было в любом случае чересчур. Шаги над ними зазвучали ближе. Заскрипела лестница.

– …Ключ, – прошептал юноша, сжимая её руку, держась другой за её лодыжку, – в моём сапоге. Левом.

– А второй? – жадно выспросила она, но Левр не отвечал.

Когда дозорные явились, устало переговариваясь, обсуждая очередность дежурств, Тури в самой невинной позе восседала со скучающим лицом в стороне от избитого молодого рыцаря. Ключ от оков на ногах был надёжно спрятан у неё за щекой.

***

Однажды мастер Мархильт опрокинул Левра наземь палицей.

Палица принадлежала арсеналу Школы, её всегда демонстрировали ученикам, повествуя о мастерстве северян, но никогда не пускали в дело. Тренироваться с ней никому не приходило в голову. Левр высказался об оружии в пренебрежительном тоне, за что был наказан тремя усиленными тренировками и прицельным ударом, окончившимся ушибом копчика и двумя днями полупостельного режима.

Ну и в детстве однажды Левр упал с черешневого дерева. Но он почти не помнил того дня. Запах черешни, смех матери и чью-то расплывающуюся фигуру в солнечных лучах, наверное, отцовскую. Ничего страшнее ушибов и ударов и тычков от Туригутты – и только по причине того, что они были неожиданными. Ничего за всю его долбаную жизнь – до этого дня.

И, наконец, всё, всё болело у него теперь, когда он не мог найти позы, в которой хоть как-то полегчало бы. Ноги, руки, рёбра, бока, спина, сразу в сотнях мест, боль мигрировала по телу, путала мысли. Он не представлял, как она утихнет. Утихнет ли. Что оставит по себе. Неужели что-то может так сильно болеть и оставаться живым?

Туригутта Чернобурка заговорила, и, нравилось ему это или нет, пришлось её слушать. Она едва успела закончить свою историю, как явились их тюремщики. Её увели. Он остался один. Конечно, его соседи по заключению никуда не исчезли. Бродяга в углу соседней клетки кашлял. Два угрюмых вора поглядывали друг на друга, словно враждебно настроенные псы на привязи. Беспрерывно свистевшего парня слегка не в себе забрали, на его место кинули какого-то очень странного типа, косоглазого, источающего страшное зловоние. Хотя в Лукавых Землях и Приморье редко можно было встретить чужаков или инородцев, в тюрьме Эбии словно было представлено всё Поднебесье.

Заключённые не болтали. Левру всегда представлялось, что в тюрьме пленники разговаривают часами, не имея больше никаких занятий, но это был всего лишь Дозор.

Зато разговор сверху, из комнаты начальника Дозора, был достаточно громкий, чтобы юноша хорошо расслышал его.

– Я не хочу, чтобы на моей земле пропали сразу двое из Школы, – рявкнул мастер-шеф.

– Но живым этот полоумный не нужен тем более, – отрывисто высказался Оттьяр. Начальник Дозора хмыкнул:

– Так давай выбросим идиота в реку, а шлюху отправим в яму к твоему Людоеду!

– Ай-ай, а я думал, вы свои реки бережёте. Может, обоих отправим в яму?..

В диалоге возникла тишина.

«И поделом, – подумал Левр отчаянно, – вот что ждёт всех, кто верит в глупые сказки». Всё, всё было глупостью. Всё, что теперь от него останется, в его тептаре – он был заткнут за пояс штанов под рубашкой, и кожа обложки сослужила добрую службу, хоть немного смягчив удары. В каких рыцарских сказаниях так бьют? Вчетвером – одного?

Всё ложь, может, кроме историй Туригутты, потому что, в конце концов, если не верить ей, кому ещё он мог верить теперь? Она была сильной, самоуверенной, она была опытной и бесстрашной – или казалась таковой.

А Левр оставался избитым и беспомощным, когда её выволокли из темницы и на прощание Туригутта Чернобурка послала ему шальную ухмылку. Это должно было что-то значить. Возможно, благодарность или прощание. Или и то и другое – после того, что ей удалось заполучить ключ из его сапога.

Холод окатывал с ног до головы. Слишком много было всего: мыслей о том, как одежду с него перед казнью будут срывать, мыслей о том, как это делали с Туригуттой, когда она попала в плен…

Левр слышал смешки дозорных. Они не были похожи на насильников, но кто мог сказать точно? Сейчас они обсуждали, жалуясь друг другу, что Золотые Рыцари могли бы поделиться с ними добычей. Кто-то шумно проклинал какого-то жадного соседа. На улице призывно ржал жеребец, играющий с кобылами.

Левр закрыл глаза и вновь откинул голову назад, зашипев от прикосновения затылком к твёрдому камню.

***

– Эй, просыпайся, парень!

Пинок вырвал юношу из его сна без снов. Это был чувствительный удар. Все ушибы и синяки уже начали зудеть, отвратительное чувство, только теперь это было ещё хуже. Его поставили на ноги. «Почти так же, как делал мастер Мархильт». Его встряхнули, и Левр рискнул открыть глаза.

И всё, что увидел, был тёмный коридор и спина дозорного перед собой. Было темно, очевидно, уже давно наступила ночь. Он не был уверен в том, ночь какого именно дня. Сколько времени прошло? Жива ли Туригутта? Где она?

Обдумывать происходящее пришлось на ходу: его толкали сзади. После череды высоких порогов и двух пролётов обшарпанной шаткой лестницы он оказался перед мастер-лордом Оттьяром. На этот раз то была не комната шефа Дозора.

Три красные свечи горели по углам комнаты. Высокая кровать, устроенная по северному образцу в углу комнаты, целомудренно была отделена полуоткрытой занавеской. Пахло полынью и чистотой. Мастер-лорд Оттьяр, облокотившись на стол, задумчиво затягивался длинной трубкой. Лиловый дым собирался клочковатыми облачками вокруг зажжённых свечей, слоился от сквозняка у потолочных окон. Дозорный толкнул юношу вперёд и протопал вниз.

Заскрипела лестница.

– Чей это меч?

Для Левра его собственный клинок всегда был чуть-чуть тяжеловат: одна из причин, почему он никогда не любил тренировочные бои. Оттьяр держал его в одной руке так, словно тот вообще ничего не весил. Сделал маленький, сдержанный замах – чуть поколебалось пламя ближайшей свечи. Левр отвёл глаза, ревниво хмурясь. Он никогда не любил позволять прикасаться к своему оружию. Но эскорт-ученику не полагалось быть заносчивым.

– Моего деда, – ответил юноша, по-прежнему не поднимая глаз. Мастер-лорд хмыкнул, отложил клинок в сторону.

– Семейная реликвия? Как умер твой дед?

– Погиб в битве за переправу Тускари. Это около Флейи.

– Я знаю, где Тускари. – Лорд Оттьяр опустил обе руки в карманы своего длинного домашнего одеяния, прошествовал вдоль своего стола, поглядывая на обнажённый меч. – Хоть и не бывал. Значит, ты, Левр из Флейи, унаследовал меч деда. Ты старший сын семьи?

– Я сирота. Моего отца и братьев казнили за… – голос юноши подвёл его, – неповиновение Правителю.

Видимо, мастер-лорд не особо интересовался сплетнями знатных домов. Левру стало немного легче.

– Так что же, юноша, ты решил добиться справедливости, потому что твой отец её не дождался? – Оттьяр подошёл к Левру, и, хотя между ними было приличное расстояние, юному рыцарю захотелось сделать шаг назад. – Или эта драная степная лиса Туригутта так тебе дорога?

– Князь Иссиэль…

– Ты эскорт-ученик, а не присягнувший воин. Тебе вообще не полагается рассуждать о приказах старших. И как пострадает наш князь? – Оттьяр сложил руки на груди, строго взглянул на юношу. – И, самое главное, насколько справедливо тебе кажется, что такая как она, останется живой?

Левр пристально всмотрелся в холодное, невыразительное лицо мастер-лорда. Было бы наивно полагать, что после избиения его просто отпустят. Но всё же какой-то смысл до сих пор сохранить жизнь был. Только какой? «Он осторожен, – подумал юноша об Оттьяре, – лишний раз ему не нужно внимание воеводства или Школы. Даже если речь идёт о пропаже сироты-ученика вроде меня».

– Я всего лишь хочу выполнить свой долг, мастер-лорд, – голос прозвучал тихо, но Оттьяр хмыкнул.

– Я тоже. Я хочу раз и навсегда освободить всех нас от угрозы быть растерзанными сучкой Чернобуркой и её головорезами. Будет очень разумно, молодой брат, если ты поспособствуешь этому. Какое тебе дело, умрёт она в каменоломнях или от рук тех, чьи семьи заставила погибать от голода? Втоптала мёртвыми в пыль и грязь? Её судили слишком мягко. Потому что у Правителей мягкие сердца, и они всё ещё празднуют рождение сына. Но если бы я судил её, я казнил бы её там же, в Совете.

Левр молчал. Достаточным несчастьем было то, что простая поездка за Велду обернулась приключениями, которые отнюдь не воодушевляли. Быть замешанным в чём-то, близком к измене воле Правителя, было бы куда хуже. Или умереть от рук этого хладнокровного, похожего на ожившую ледяную скульптуру воина, который, кажется, даже не моргал.