Текст книги "Манифест Рыцаря (СИ)"

Автор книги: Гайя-А

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

…Договорив, Тури не сразу посмотрела на своего слушателя. Левр тоже смотрел не на неё, а в огонь. Она отсалютовала его флягой.

– Ну, ты слышал историю, парень. Немного не то, что должно вселять веру в лучшее, но то, что есть. Вопросы?

– Почему вы не вышли замуж? – И она тут же выдула всю воду назад, едва успев отвернуться, чтобы не погасить их небольшой костерок.

Мотылёк бывал непредсказуем.

– Почему? – Он не стал дожидаться её комментариев. – Вы могли сделать это после войны. Или после того, как спасли своего командира. Вы могли оставить службу. Построить дом, завести семью. После всего, что вы пережили, – почему вы не ушли?

– Ты ничего не понял в таком случае, – жёстко отбила она, – не всё, что мы можем делать, мы должны делать. И не всё, что мы можем, хотим. Я никогда не хотела покидать войска после того, как нашла своё место в них. А уж выходить замуж!.. – Она фыркнула. – Нет, ну дураки, желающие на мне жениться, всегда находились. Какие только мысли в койке некоторым ни приходят.

– А они… а вы… – Он мило закраснелся, не договорив. Тяжёлое настроение, овладевшее Тури во время рассказа, испарилось без следа.

– Что бы тебя ни озадачило, это уже будет второй вопрос, – предупредила она, – и я на него не отвечу. Нам нужно выйти с рассветом, Мотылёк. Я ложусь спать.

Они легли к костру достаточно близко, но Тури, хоть и прикрылась стащенной с северян одеждой, всё-таки мёрзла – от земли несло осенней сыростью. Поворочавшись немного, она переместилась к рыцарю за спину, благо, верёвка всё же позволяла это сделать. Можно было бы попробовать перетереть её о какую-нибудь часть его доспехов, но, в конце концов, даже воевода Чернобурка имела право на отдых.

– Вы не будете убегать сегодня? – отвечая её мыслям, робко произнёс юноша. Тури зевнула, оценивая собственные шансы. Вставать, идти, бежать, по холодной земле… когда можно хоть немного поспать?

– Не буду, – решительно отказалась она, – не сегодня.

***

Несмотря на серое небо с самого утра и прохладу, повеявшую с запада, пленница молодого рыцаря проснулась в прекрасном настроении. Левр же открыл глаза неуверенный, что спал вообще. Он чувствовал себя помятым, уставшим и измученным. Словно мало было неутихавшей чесотки, кажется, уже поселившейся под кожей во всех внутренностях, Туригутта Чернобурка взялась петь.

И даже приплясывать при ходьбе. Он только успевал одёргивать её, когда она слишком уж расходилась. На его счастье, вскоре они выбрались на тракт, и от встретившихся погонщиков быков узнали, что в трёх часах ходьбы расположено крупное поселение, где существует дом Городского Дозора. Левр готов был молиться, чтобы это оказалось правдой.

Вместо трёх это заняло у них пять часов, но поселение действительно нашлось. Городок Эбия походил на один большой постоялый двор. Открытое на северо-западных речках золото манило многих путешественников, как и пушнина. Как результат, скитальцы переполняли Эбию, превратившуюся из глухой деревеньки в прибыльное предприятие. Левр мог с трудом сосчитать, сколько лошадей им встретилось на коновязи.

Дозорных, однако, они, проходя по центральной улице, не встретили. Зато множество самых подозрительных типов ошивались вдоль тракта, нехорошо зыркая исподлобья голодными вороватыми взглядами. Невольно Левр притянул женщину поближе, а правую руку не снимал с меча ни на мгновение. Но странные бездельники с оружием, кажется, смущали только его. Прочие жители города не обращали на них ни малейшего внимания.

Где-то стучали молотки. Шумно возмущалась какая-то женщина пятнам на только что вывешенном сушиться белье. Лаяли здоровые лохматые собаки – юноша вздрогнул, опасливо стараясь обойти их стороной. Левр не стал делать своей ошибки дважды и предпочёл осмотреться сам до того, как вступать в беседу с кем-либо.

«Дозор подождёт, – определился Левр. – Всё, чего я хочу, – сорвать с себя, если придётся, с кожей вместе доспехи. Этого было бы достаточно для счастья». Потом можно было подумать о том, чтобы помыться и поесть. Юноша нащупал в кошельке под поддевом две серебряные ногаты и содрогнулся, представив, что его ждёт непременный торг. Левр ненавидел торги, но даже в Загорье без них нельзя было обойтись. А юноша даже приблизительно не представлял, сколько должна стоить ночь в гостинице. Что ему ответить, когда хозяин какого-нибудь заведения скажет: «Предлагай цену»?

Наконец, поблуждав по улице, они очутились в гигантском шумном зале трактира, в который предприимчивый хозяин втиснул очевидно большее количество столов, чем было предусмотрено при строительстве. Несмотря на то, что между ними приходилось протискиваться боком, а табачный дым вперемешку с очажным чадом висел уже на уровне груди, в посетителях недостатка не было.

Левр пробрался к очагу, где, окружённый пугающими орудиями кухонного труда и развешанной по стенам утварью, сосредоточенно помешивал что-то в огромных котлах худой, как трость, мужчина. Не отрываясь от своего занятия, он хрипло сообщил, мельком глянув на прибывших:

– Золотых Рыцарей здесь нет. Прибудут завтра вечером.

– Мы ищем не их, – ответил Левр. Трактирщик проигнорировал его ответ. – Уважаемый брат! Нам бы переночевать и поужинать!

– Золотых Рыцарей… а, хорошо. Угол или конюшня?

Левр беспомощно покосился на молчащую Туригутту. Воительница ответно округлила глаза.

– Ну? Что молчишь, командир? – прошептала она, гаденько ухмыляясь. Левр вздохнул.

– Сколько стоит комната? – повысил он голос, обращаясь к трактирщику. Тот поднял глаза, воспалённые, совершенно дикие.

– Угол? – пробубнил он, прекращая мешать. – Двадцать.

– Ты охренел? – нелюбезно повысила голос Чернобурка и стукнула обоими кулаками по стойке, загремев цепями. – Что включено, ксаррский дурман и пять горячих девок?

– Три ведра воды на каждого, ужин, кувшин полесской браги, одеяло.

– Пятнадцать.

– Двадцать.

– Десять, – повысила голос пленница; Левр не рисковал вмешиваться. – В твоём гадюшнике мне и за пять стыдно остановиться было бы.

– Семнадцать, – наконец сдал первую позицию трактирщик.

– Десять. Хотя, даже приплати, хрен ли нам тут делать? Йе, любовь моя, пойдём отсюда. – Она потянула юношу прочь, и в спину им донеслось усталое:

– Тринадцать.

В одной серебряной ногате было шестьдесят четыре медяка. Левру стоило труда отобрать у женщины сдачу; не хватало устроить потасовку. Женщина упрямо доказывала, что деньги, выданные юноше Ларатом, выделены из казны на содержание заключённых, а значит, принадлежат ей. Сошлись они на том, что Туригутта ревниво отсчитала в ладонь трактирщику двенадцать медяков.

– Он же сказал тринадцать? – шёпотом спросил её Левр, не в силах сдержать любопытство. Его пленница хихикнула:

– Я сказала, что за медяк ты наколешь ему дров, а я вымою полы на втором этаже. Да не бесись! Это и с этими штуками, – она потрясла кандалами, – можно.

Естественно, Левр не мог оставить её одну даже для мытья полов. Сноровки ему в этом деле было не занимать. В Школе он занимался этим значительно чаще, чем держал меч в руках. А Туригутта оказалась на удивление нерасторопна, да и стремлением выполнить свою половину работы качественно она не горела. Левр вынужден был признать, что ему гораздо проще было бы выполнить и её долю, чем созерцать ленивое ползание воительницы с плохо отжатой ветошью в руках по дощатому полу.

– Здесь нужна щётка с длинной щетиной, – поделился он своими соображениями, – а никак не тряпка. Тряпка хороша для гладких поверхностей.

– Ты кто, рыцарь или поломойка? – проворчала Чернобурка из угла, затянутого паутиной. Левр вздохнул.

– Ты никогда не училась в Школе Воинов. Это же первое дело Наставников: чтобы у учеников всегда были заняты руки.

– Лучше бы чем-то посерьёзнее. – Она, запыхавшись, на карачках выбралась из-под составленных шаткой башней табуретов. – Слушай, я туда не полезу, там доски прогнили.

– Как сестра-мастер стала воеводой? Ты ужасно ленива.

– А ты зануда. И, пока ты тратишь тут силы на заведомо безнадёжное дело, тебя ждут дрова. Давай, поднажми, ужин скоро.

Только завидев сваленную почти в высоту его роста кучу в полумраке двора, Левр готов был бежать к трактирщику и доплачивать злополучный медяк. Когда Чернобурка устала подавать ему чурбаки, он привязал её к деревянной подпорке дровяного навеса и посадил охранять свои доспехи. Скучающая, она комментировала каждое его движение и требовала поторопиться – из общего зала доносились ароматы густого сульского супа с индюшкой и пряными травами. Наконец, нервы у юноши не выдержали.

– Слушайте, я тоже изрядно проголодался.

– Я стараюсь тебя подбодрить.

– Так хватит стенать!

Какое-то время она молчала.

– Извините, – буркнул Левр, с неохотой взглядывая на свою пленницу, и обомлел. Она уже почти перетёрла свою веревку о его оплечье как раз с той стороны, где левое плечо заедало. Глаза их встретились. Никакого раскаяния с её стороны, конечно. Вздохнув, Левр вынужден был бросить свою работу и заняться её привязью.

В конце концов, драгоценный медный грош был отработан с лихвой, и уставшие, они уселись за стол. Разговоры закончились: оба жадно набросились на еду. Левр даже не подозревал, насколько проголодался. В Школе Мелтагрота ученики в основном придерживались аскетичного образа жизни, не употребляли мяса, вино разбавляли водой, никогда не спали на подушках или мягких перинах. Но это никак не подготовило юношу к тому, каким голодным он окажется после всего лишь двух дней без еды вовсе.

Дожидаясь, пока прибудет обещанная трактирщиком брага – что это такое, Левр не имел ни малейшего представления, – Туригутта скучала, и её внимание привлекали песни из самого шумного угла, того, что был ближе к очагу. Юноша вслушивался в пересуды соседей.

Больше всего его заинтересовало упоминание хозяина постоялого двора о неких Золотых Рыцарях. Он никогда не слышал ни о каком подобном ордене или братстве. Конечно, так могли прозвать какую-нибудь горстку местных особо рьяных дозорных, но всё же Левр надеялся встретить хоть кого-нибудь из воинов Мелтагрота. Они же, если и присутствовали в трактире, знаков отличия или воинских поясов не демонстрировали.

– Прошу прощения, – остановил он, наконец, трактирщика, когда тот обносил напитками их стол, – вы говорили о Золотых Рыцарях. Где они сейчас?

– Слава Богу, не здесь, – был краток ответ. Левр слегка приуныл.

– А что насчёт Дозора? Где расположен Дозор?

– Я ничего не нарушаю. Девицы сами приходят! Согласно эдикту князя, всякая девица вольна… – забубнил трактирщик, Левр махнул рукой.

– Мне не нужны девицы! Мне бы… рыцарей.

– А, братец, с этого начинать надо. Но ты подожди, когда мастер-лорд приедет… – От оценивающего взгляда Левру стало отчего-то не по себе. – Так ты парень неплохой, и не сказать, что из этих. На что тебе это скотство и разврат? Нашёл бы какую девицу, они здесь ух какие есть. Твоя-то, конечно, из подмокшего мешка, подпорченная изрядно, уже не то…

Туригутта скорчила ужасную гримасу на его сомнительное замечание.

– Что за мастер-лорд? – уцепился за звание Левр, игнорируя всё остальное из сказанного. Трактирщик пожал плечами, собирая пустые миски:

– Мастер-лорд Оттьяр, конечно. Завтра обещался с каменоломни к нам заглянуть.

Деревянная ложка выпала из руки Чернобурки и покатилась по столу, на пол, где тотчас же грустно хрупнула под чьим-то тяжёлым ботинком.

========== Почти поединок ==========

«Ну что мне стоило двинуть ему по затылку поленом, когда была возможность!» – сетовала Тури вечером, когда напряжение между ней и её спутником достигло предела. Хватало и того, что «угол», который стоил им двенадцати медяков и утомительного труда, на самом деле оказался углом – лавкой с крохотным верстачком рядом, отгороженной частью комнаты.

Комната была чрезвычайно перенаселена. За потрёпанной ветхой занавеской обитало целое семейство, одних детей Тури насчитала пять. Младший беспрерывно орал. В другом углу кто-то кашлял, душераздирающе стеная после каждого приступа. Ещё одну лавку облюбовали трое пьяниц-золотоискателей, которые постоянно играли в драконьи нарды, курили, сновали туда-сюда по гостинице, громко хохотали и периодически порывались снять шлюху на троих.

Полное ощущение военного лагеря. Тури так вымоталась за день, что и в этой обстановке готова была упасть без памяти на соломенный драный матрас поперёк лавки. Но когда Мотылёк натаскал воду, она просто не смогла противостоять искушению. Деревянная бадья слегка треснула и протекала. Зажав нос, Тури окунулась с головой, благо, волосы промывать почти не требовалось – у её юного стража они были раза в три длиннее, чем у неё. Конечно, для того, чтобы по-настоящему отмыться, требовалось бы париться в настоящей волчьей бане несколько часов, но выбирать не приходилось.

– Тебе придётся снять эти штуки, – протянула она руки к юноше, – иначе мне никак не раздеться.

– Нет.

– Послушай, мальчик, – теряя терпение, надавила воевода, – завтра, если верить тому типу внизу, ты со мной, скорее всего, расстанешься. Плакали твои истории и моя свобода! Так что, может, в моей жизни последний вечер, когда я могу помыться. А я этого не делала уже почти три месяца. Три!

На его несчастное, виноватое лицо при словах про «последний раз» было приятно посмотреть. Она бы даже насладилась этой шуткой, если бы не риск того, что она окажется правдой.

Но в последнюю минуту Мотылёк передумал.

– Сделаем так, – решил он, – я сниму их по очереди с одной стороны, сначала с ног, потом с рук…

Тури чуть не взвыла. Но следовало пользоваться ситуацией в любом случае. Несмотря на неловкую попытку балансировать на одной ноге, путаясь в штанах, ей удалось скинуть одежду. А дальше она только улыбалась, потому что бедолага Левр вынужден был созерцать её, нагую, как из чрева матери, и пытался при этом не смотреть. Тури не имела ничего против в любом случае. Она могла бы похвастаться татуировками на спине и груди, рассказать о значении каждого из символов. Не стеснялась и шрамов.

Хотя порой ей хотелось, чтобы их было меньше.

Больше всего после сытного ужина и воды тянуло заснуть, но Туригутта заставила себя постирать свою одежду, подвесить под потолком над жаровней – пришлось повоевать с соседями по комнате, уже сушившими там детские пелёнки.

– Ваши руки, – прозвучало вдруг над ней, она дёрнулась. – На запястьях останутся следы. Или шрамы.

– Так и будет.

– Если их не промыть и не просушить, будет хуже. Вы не сможете. Я сделаю это.

Эта «мудрость» ей была известна, но Тури не стала с ним свариться. «Вновь он, значит, весь из себя рыцарь, – вздохнула женщина, наблюдая за его действиями. – Ну, пусть последний вечер побудет». Привычное течение вещей и без того было нарушено вестью о её скором отбытии.

Юноша опустился на колени напротив, сдвинул тяжёлые железные браслеты чуть выше, к локтям. Тури смотрела ему в лицо, пока он со знанием дела подкладывал влажную ткань под металл вокруг её запястий и старательно протирал ссадины на её смуглой, потемневшей от грязи и потёртостей коже.

Есть ли на теле этого юноши шрамы? Если есть, откуда они? Знает ли он прикосновение ласки или ему знакомы только удары? Тури мотнула головой, удивляясь своему любопытству.

– Болит? – по-своему истолковал Мотылёк её жест. Она улыбнулась уже ему.

– Нет. Да. Не из-за тебя. Продолжай.

– Они сидели плотнее? – по-прежнему не отпуская её руки, спросил юный рыцарь.

– Кормёжка была так себе, золотце. Одежонка великовата тоже стала.

– Вы, должно быть, часто голодали? Раньше? – спросил он, поднимаясь, наконец, и возвращаясь к бадье с грязной водой, вынося её из-за занавески, чтобы выплеснуть в окно.

– Рассказать? – предложила она. – О том, как это было в последний раз? Или ты сначала поплещешься? Или я буду услаждать твой слух, пока вода будет омывать твоё геройское тело… – Он залился краской.

– Только если вы отвернётесь!

– Как прикажет славный воин. – Тури усмехнулась.

***

Перед тем как покинуть восток, она стояла лицом к Синегорью, отчаянно желая, чтобы чудесным образом ноги перестали ныть от голода. Сначала они просто внезапно слабели. Потом их начало сводить судорогами по ночам. А потом это уже не прекращалось.

Периодически им приходилось урезать пайки, но никогда прежде так надолго. Тури с трудом могла вспомнить, когда последний раз держала во рту что-то вкуснее чёрствого хлеба. Засушливая степь и полупустыня не баловали разнообразием. Сидя на пыльном бугорке, поросшем серым песчаным травянистым бурьяном, и наблюдая за навозником, пытавшимся скатать шарик из удручающе сухого куска дерьма, воительница бездумно выстраивала вокруг него ограду из соломы. На плечо сзади опустилась тяжёлая рука, прикосновение которой было воеводе хорошо известно.

– Чего тебе, Злой Нож?

– Ну так мы разворачиваемся, сношать твою душу?

– Я твой командир, мясник ты долбаный. Штопка моей замученной истощавшей задницы не даёт тебе дополнительных прав…

– Виноват, сестра-мастер, – Русар, здоровенный северянин, подёргал её за руку, – нам надо уходить. Буря идёт.

Тури знала. Она могла видеть стену песка и пыли, что двигалась с юго-востока. Если зрение её не обманывало, меньше чем через сутки они должны были столкнуться с ураганным ветром, если только им не повезёт чудом. На чудо воевода предпочитала не надеяться. Несколькими месяцами ранее она могла бы рискнуть, но после почти четырёх месяцев впроголодь ни воины, ни лошади тем более не пережили бы столкновение с испытаниями Пояса Бурь.

Из девяти воевод – четверо из которых вели по тысяче воинов каждый – она осталась на востоке одна. Двое повернули назад, в том числе её собственный командир, полководец Ниротиль, а четвёртого, Долвиэля, они похоронили месяца три тому назад. Его отряды удирали домой так быстро, что даже не тратили время прощаться с остальными.

Её же вело только упрямство и воля, но волей было не насытиться и не напиться лошадям и солдатам. Они давно должны были поднять бунт или попросту разбежаться. Тури не могла понять, почему они этого не сделали. Она бы непременно бежала, не носи воеводских ножен.

Столь засушливых лет не было уже давно. За весь зимний сезон над Черноземьем не упала ни единая снежинка, не пролилось ни дождя; выгоревшая холодная степь превратилась в настоящую пустыню. Кочевники разбежались к самым глубоким колодцам, разогнали скот по стоянкам. Южное Черноземье у побережья, где ветер с моря приносил влагу, почти не пострадало, и Поречье ещё кое-как держалось, хоть и Всеслава, и Гремша обмелели. Восточнее до самых Синих Гор засуха истребила почти всё живое. А может, это именно от оголодавших солдат всё живое научилось прятаться.

Было безумием пересекать Поречье. Следовало остановиться на переправе. Туригутта повторяла себе это так же часто, как её лихие парни ставили один за другим верстовые столбы. И уверяли друг друга, что вынесут все невзгоды, даже когда Тури перестала их узнавать. Запавшие глаза, торчащие скулы, серые лица, они все были на одно лицо, а сухой степной ветер, несущий уже не мелкую пыль, а крупный речной песок, до крови счёсывал кожу с открытых частей тела.

Туригутта смотрела на восток, всем сердцем надеясь услышать со спины, с запада, знакомые голоса. Услышать слово «подкрепление». Но проходили дни, недели, месяцы, и наступило мгновение, когда обманывать себя больше она не имела права. Особенно после того, как неведомая местная хворь свалила половину её военачальников. Переболели все, но Ами Ситар не поднимался уже третью неделю.

– Я знаю, о чём ты думаешь, Тури, – сказал он со своей койки, когда она навещала его. – Не смей себя корить, поняла?

– Я уже потеряла Долли. Тебя не могу потерять. – Она взяла его руку в свои ладони. Горячая и сухая. Обведённые красными кругами глаза блестели, его уже тошнило кровью, и последние три дня ему становилось только хуже.

– Мы дошли почти до края, – прошептал Ами. – Мы смогли. Ты смогла. Они все зассали. А ты – нет. Они бросили нас. Но не ты. И меня ты не бросила.

– И ты меня. Как я, блять, себя ненавижу, Ами!

Воевода Ситар всё-таки выжил; возможно, это был тот самый знак, которого Тури желала. Как бы там ни было, в каком-то убогом местечке, название которого начиналось на «та», всё было кончено. Чувствуя на плече руку Русара, теребя ленту с косы похороненного Долвиэля и пошатываясь от голода, глядя на такие близкие – и такие далёкие – Синие Горы, она сказала себе «хватит».

И даже спустя годы не позволила себе признаться, зачем вообще зашла так далеко.

***

– Но как вышло, что вы остались в одиночестве? – потрясённо спросил Левр. На это воительница только развела руками:

– Это другая история, милый.

– А сколько можно без еды прожить?

– Ну, я скажу тебе, что я выдержала десять дней в седле без крошки во рту. Когда мы возвращались после от Синих Гор. Но это предел, мужчина выдержит меньше.

– Поэтому вы потом разрешали своим войскам грабить? – совсем тихо спросил Левр, но впервые в ответ получил не отказ и не шутку, а оглушительную тишину.

В пляшущих бликах коптящих масляных ламп её скуластое лицо, линии татуировок, мелкая россыпь шрамов на правой щеке – все эти детали, детали её портрета, который он всё пытался воссоздать целостным в воображении, вдруг наконец начали сплетаться воедино, когда всего на мгновение её тёмные глаза были честны и близки.

Левр уже не впервые осознавал эту близость, которой не было имени в известных ему языках, не было термина в науках. Близость, которую можно только почувствовать.

Левр уснул в середине диспута с пленницей на тему того, является ли она в достаточной степени «дамой», чтобы требовать у него уступить ему место на лавке. Окончательную точку в его галантности поставило семейство крыс, затеявшее беготню по полу – плюнув на все правила и приличия, он сдвинул воительницу к стене и перетянул одеяло на себя. Борьба за одеяло продолжалась какое-то время, после чего воевода засопела. Левр убедился, что верёвка привязана к ножке лавки, после чего…

…стоило ему закрыть глаза, мир закружился, звуки буйства с улицы, где под скрипки и трубы, барабаны и бубны и Бог весть что ещё танцевала, кажется, вся перенаселённая Эбия и окрестности, – всё исчезло. Сон молодого рыцаря был сладок, но не только забытьё было в нём. Под задорную ритмичную песню на степном ильти под гортанные «оле вай» и «йе, йе» танцевала с кинжалами воевода Туригутта. И вместо оков на её смуглых запястьях звенели цветные браслеты…

Из сна его выбросило чувство пустоты рядом. Он не успел ещё продрать глаза, а уже чувствовал, что рядом нет никого. Более того, при попытке пошевелиться он обнаружил, что завёрнут в одеяло, как в кокон, а сверху обмотан верёвкой, завязанной на тройной узел.

Сапоги исчезли. Обе пары. Не было меча. И кошелька. Левр не сдержал крик ярости. Из-за соседних занавесок немедленно раздались проклятия и брань. Захныкал младенец. Юноша проигнорировал возмущение постояльцев и принялся спешно одеваться.

Ему следовало знать раньше, что Туригутта Чернобурка не из тех, что покорно следуют на убой. Конечно, она убежала! Конечно, она обокрала его! И, разумеется, для неё правильнее было бы сделать это в городе, где затеряться легче, чем на открытом пространстве. Левр не был уверен, как быстро нацепил все детали своих лат обратно. Всё тело ломило и ныло, но ему следовало двигаться.

Но куда она могла податься в его рубашке и без штанов? Вряд ли ночная Эбия оказалась благосклонна к женщине в подобном виде. Шлёпая босыми ногами, Левр представил, как выглядит сам. Но его сапоги нашлись спрятанными в коридоре. Очевидно, у Туригутты не было достаточно времени выкинуть их куда-то подальше, а её явление внизу, скованными руками обнимающей его меч, ворох одежды и без штанов, без того производило запоминающееся впечатление.

В общем зале наличествовал только круглосуточно бдящий трактирщик, толстый серый кот, доедающий жадно что-то на стойке, и косматый вышибала, спящий в углу.

– Вы не видели мою… спутницу? – запнулся Левр, обратившись к хозяину заведения. Тот пожал плечами:

– Если бы кто-то выходил, я бы запомнил.

Левр совершил, паникуя, почти два круга по постоялому двору, когда обратил внимание на несколько окошек точно там, где должна была быть лестница. Видимо, он не заметил их, закрытых занавесями или коврами. Совершенно очевидно, именно так Туригутта и сбежала.

Левру схватился за голову. Его не могла не восхищать воля женщины к свободе, но накануне ожидаемого визита мастер-лорда в город потерять пленницу – это было слишком даже для его невезения!

Нужно было немедленно взять себя в руки и успокоиться. Даже знаменитая Чернобурка не умела летать, а со скованными ногами, полуголая, она в любом случае не убежала бы слишком далеко. Даже с его мечом. Подумав об оружии в руках полководицы, он притормозил. Сердце колотилось так сильно, что казалось, пробьёт доспехи, вырвавшись из груди.

Заставив себя собраться, юноша дышал.

«Всё, что из плоти и крови, можно убить или ранить», – говорил мастер Мархильт. Так, что-то ещё – полистать бы тептар, но нет времени, нужно вспомнить. «Если хочешь победить, представь, что воплощаешь победителя; если хочешь выжить – вспомни, что делали те, что погибли, и избегай этого». Ага, это уже ближе. Левр попытался представить себя Туригуттой или хотя бы кем-то из её воинов. Куда бы он отправился в бегах, скованный по рукам и ногам?

Он потёр руки. Вздохнул, вновь закрыл глаза, привалившись к стене. Постарался ощутить себя на месте пленницы. Ощутить тяжесть оков на запястьях. Чужой меч в руках…

Кузница. Прежде всего, нужно снять кандалы с ног. Левр ощутил холодок по затылку. Он немедленно вернулся к трактирщику.

Серый кот переключился на очередную миску с объедками. Трактирщик продолжал дремать у огня, вытянув к нему длинные худые ноги.

– Где здесь ближайшая кузница?

– Ты чего, парень? – хрипло поинтересовался тот. – Сильно тебя по голове били? Спятил, ночь на дворе! Кто и что будет в такое время ковать…

– Говори! – Левр и сам от себя не ожидал, что стукнет кулаком по стойке. Трактирщика это не напугало, скорее, напротив, вернуло к его прежнему состоянию дремы.

– Ближайшая за углом, как от конюшни отойдёшь, – пробормотал он. – Хотел бы я глянуть, как тебе наш кузнец ответит. И железяки эти твои тебя не спасут…

Хотя весь вечер ему казалось, что он больше никогда не сможет надеть ничего тяжелее шерстяного плаща, веса на себе он почти не ощущал. Ещё не подойдя к кузнице, Левр уже точно знал, что найдёт беглянку там, и замедлил шаг: у неё совершенно точно был его меч, и это была бы постыдная смерть.

Но, когда он осторожно заглянул в мастерскую, в руках у неё были какие-то щипцы, и она безуспешно пыталась сковырнуть хотя бы одну клёпку с правой ноги. Левр скользнул назад, за дверь, стараясь остановить усилием воли вновь забившееся сердце. Ему следовало найти оружие, и, раз уж они оба были в кузнице, шансы были велики.

Он глянул ещё раз, успев убраться за мгновение до того, как она встревоженно подняла взгляд от своего занятия. Меч лежал перед ней на земле, но юноша не сомневался, что не успеет сделать и шагу вперёд, как она пустит его в дело. Кузнечный молот – исключён. Левр никогда не пробовал даже взять его в руку и сомневался, что сможет с ним управиться. А что касается трёх клинков слева от воеводы, он не был уверен, что они наточены.

С другой стороны, зачем ему заточенный меч? Убивать беглянку он не собирался. На мгновение Левр зажмурился. Ему не нужно было заглядывать в тептар – оставленный под матрасом в гостинице, – чтобы помнить своё «первое правило», которое он в очередной раз нарушал.

Потому что боялся. Даже зная, что ноги и руки Туригутты скованны, что она меньше ростом, весом, что она ослаблена месяцами голодовки и заключения, он боялся. Даже тогда, когда ринулся в кузницу, надеясь схватить пленницу сразу и избежать сражения.

И, конечно, не избежал.

***

…Юнец был чертовски хорош. До чего он был хорош!

Тури, конечно, предпочла бы клинок полегче, свободу рукам и ногам, да и поддержка верных соратников не помешала бы. Но и без них она не намерена была отступать. Отступать ей было некуда. И без того, бегая от него по кузнице и опрокидывая все подряд ящики с инструментами, она несколько раз едва не упала носом в землю.

И всё же женщина не хотела его убивать. Это было неправильно. Это было необходимо – но совершенно неправильно. И с этой же самой минуты она начала сдавать позиции, совершенно того не желая. Это обозлило её почти до потери самоконтроля. После всех этих лет, после того, как раз за разом Тури теряла всё, что было ей дорого, начиная с надругательства над собой едва ли не целым вражеским кланом и заканчивая отобранными воеводскими ножнами и воинским поясом! Неужели после всего свобода должна стоить жизни этого милого, ни в чём не виноватого мальчика с рыцарскими замашками?

Если она должна была стоить, что ж. Возможно, удастся его достаточно тяжело ранить, чтобы обездвижить. Может быть, уронить ему на ногу наковальню?

Но он был чертовски хорош и в увёртках тоже. Сражение перешло в стадию обоюдного отчаяния. Почти насмерть. Точно насмерть. Тури отбежала насколько смогла, дёрнула за торчащую с навеса ткань – вниз посыпались гвозди и металлические заготовки. Он швырнул ей под ноги пустое ведро. Снова столкнулись их мечи. Будь у неё свободны руки, и то она не смогла бы противостоять силе, с которой отчаянный Мотылёк вкладывался в каждый удар. Если это был его план измотать её, то он мог оказаться весьма успешным. Ей нужно было применить хитрость и скорость, главные составляющие её успеха.

Если бы только противник давал ей время. И всё же порывистость юности не могла не уступить знанию и опыту, а этого у Тури хватало. Она знала сотни обманных ударов, трюков, подлых способов отвлечь противника. Сработал первый же из них, когда она согнулась, хватаясь за бок и опуская его меч, и он сделал то же, подаваясь ближе с беспокойством на лице.

В следующую секунду Тури всем весом прижимала его правую руку к земле, коленом упираясь в потрёпанный и исцарапанный нагрудник, а ногтями впившись ему в шею.

– Послушай, – сквозь зубы прошипела она ему в ухо, нажимая ниже кадыка цепью, – я не хочу убивать тебя, Мотылёк. Просто сдайся. Скажешь, что я дала тебе по голове и смылась. У тебя еще нет звания, тебя не накажут. Никто не пострадает. Скотина Ларат отсидит в колодках и отправится домой. Я просто исчезну. Сдавайся.

– Нет.

– Умирать больно, мальчик. Сдавайся.

– Я дал слово! – И он отбросил её назад, попятился, переводя дух. Тури сжала зубы, заставила себя собраться – ей нужно было всего лишь не потерять точности, ринувшись на него с его же клинком и угодить в пространство между плохо пригнанными деталями, но в эту минуту загрохотали, распахиваясь настежь, дощатые двери. В проёме появилась тёмная фигура невероятных размеров. Оба замерли.