Текст книги "В прятки с «Прятками» (СИ)"
Автор книги: Ежик в колючках
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)
– Что с рукой? – нахмурившись, спрашиваю, глядя как из ее ладони кровь капает на пол.
– Где? А… это. Ничего. Справлюсь, – она небрежно взглянула на довольно глубокий порез на руке и закрыла его кромкой футболки.
– На вот, замажь и перетяни, – я бросаю ей регенерирующую мазь из своих запасов и бинт, без этого я не поехал бы в город.
– Откуда столько заботы? – издевательски протянула она, обрабатывая рану и едко на меня поглядывая.
– Если ты потеряешь много крови, придется тебя таскать на своем горбу, а я не подписывался еще и на это.
– Когда-то тебе нравилось меня таскать, между прочим. Ах, да, извини, я помню, это время прошло, теперь тебе больше нравится гоняться за мной с пистолетом!
– Захлопни пасть, твою мать! – раздражение вкупе с гневом снова принимаются терзать меня и я понимаю, что надо бы как-то перевести разговор на другую тему. – Ладно, пошли!
– Куда опять? Я никуда не хочу…
– Я покажу тебе. Ты хотела в Бесстрашие, пойдем со мной.
– Опять пешком?
– Нет, на этот раз прокатимся с ветерком. Поезд нам в помощь.
– Ааа… – она уже было начала выбираться из подвала, но вырвала у меня руку, – ты не знаешь… Поезда не ходят. Их первым делом отключили.
– Пойдут. Знаю способ. Ну что, ты идешь? – я киваю ей на выход, и она, глубоко вздохнув, полезла наверх.
====== «Глава 11» ======
Эрик
Выбравшись из подвала, стараясь держаться стен зданий и не попадаться так уж откровенно «Вольникам» на глаза, идем в сторону Искренности, откуда до Нави-парка рукой подать. Там конечная остановка поезда, там же находится дополнительный генератор, который питает ту часть города и железную дорогу в том числе. Также там недалеко находится маяк, в помещении которого есть продовольственный склад бесстрашных. Можно было бы и там поживиться, но Сэм о нем знает и может так быть, что нас там ждет засада. Поэтому туда соваться пока не будем.
Я успешно запустил генератор и, задав программу поезду следовать в депо Бесстрашия без остановок, прошел в вагон. Девица, пристально наблюдая за моими действиями, будто я в любой момент могу сорваться и выдать что-то сверхъестественное, уселась у противоположной стены вагона и уставилась на меня. Совсем как тогда, когда мы ехали с захвата флага, наша команда проиграла и я ужасно злился на Итона и весь мир. Я заговорил с ней, но кончилось это все… не очень. Она выбесила меня и продолжает это делать и по сей день. Однако… Сейчас я тоже поглядываю на нее и что самое странное, не испытываю прежнего раздражения. Некое… облегчение от того, что она объявилась, заглушила все остальное и больше не хотелось ни о чем думать.
Однако помимо воли вспоминается наша поездка от маяка, где мы играли в захват флага. Я тогда в полном одиночестве и ужасном раздражении ехал в первом вагоне, когда она тоже туда залезла. Уцепившись за поручень и вскарабкавшись в вагон, она прошла в противоположную сторону и села, спрятав глаза. Но через какое-то время я заметил, что она рассматривает меня в отражении окна и нарушил молчание, потому что досада от проигрыша чуть было не затопила меня до краев.
– И долго ты пялиться собираешься? – бросил я ей, а она отвела глаза.
Я смотрел на девицу и думал, что из нее может получиться неплохой воин, если она угомонит свой язык. А потом… я заговорил с ней…
… – Я не должен был отвлекаться на тебя, и тогда бы мы не проиграли. Нужно было позволить тебе разбить свою бестолковую голову. От тебя одни проблемы.
– Ты серьезно? – Девица вдруг вскакивает, и я вижу, что под курткой у нее футболка. А под футболкой ничего нет. Вот совсем ничего. – Серьезно? Ты готов пожертвовать чужой жизнью, ради своего дурацкого самолюбия? Ты должен быть защитником и опорой для своих подчиненных. Ты лидер Бесстрашия, а не капризный мальчишка.
Отсутствие чего-либо под футболкой обеспокоило. Не на шутку. От этого страшное, просто невообразимо раздражение накатило как-то внезапно. Захотелось срочно чего-нибудь разбить или просто выкинуть из вагона.
– Сука поганая! – я вскочил, чтобы не позволять ей нависать надо мной. И не видеть уже, наконец, чертову футболку, под которой нет ни хрена, бл*дь. – Не тебе говорить, что я должен. Бесстрашные – от природы воины, сильные и отважные. Им не ведом страх. Мы готовим солдат, а не…
– Ты готовишь убийц. – перебила она меня. Ах вот как, значит. А на поле боя должны быть только нежные ромашки. – Твоя жестокость порождает насилие и безжалостность.
– Все сказала? – нет, все-таки дура она непроходимая. Хоть у нее под футболкой ничего и нет. Как и в голове. Может проверить? Да ну, на х*й. Кулак впечатывается в стену вагона, одаривая меня спасительной болью – хоть на что-то можно отвлечься.
Она зажмурилась. Ну да, я у*бу нах*й, это точно. Мало не покажется и все такое. Зачем же я так близко к ней стою-то? И под футболкой… Черт.
– Открой глазки. – отвернулась, страшно ей. И тут она облизнула свои губы. – Открой. – почему-то это важно. Хочу, чтобы она на меня посмотрела. Хочу эти губы. Прямо сейчас. Немедленно.
Прижимаю ее к стене покрепче, чтобы и не подумала вырваться, накрываю ее губы своими. Губы мягкие, пухлые, какие-то… невинные и очень вкусные. Опьяняющие. Ощущения навалились внезапно и разом. Вдруг слишком отчетливо пришло осознание того, что я прижимаюсь к ней, и между нами только одежда. И больше ничего. И очень, просто до ноющей боли, хочется, чтобы ее не было. Руки, помимо воли, опускаются ниже, еще немного и уже можно будет запустить их под футболку…
На поцелуй ответила, но как-то растерянно. Ни разу не целовалась? Однако, уже в следующую минуту слегка обмякла, сдалась мне на милость, слегка приоткрыла рот. Мой язык немедленно проникает туда и натыкается на маленький серебряный шарик пирсинга. Не целовалась, значит, а язык проткнула? Знала или догадалась? Или играет так со мной опять?
Почему я тогда подумал про игры? И этот ее пирсинг… Я до сих пор чувствую его у себя на языке, упругий металлический шарик, слышу тихий стук о зубы, возбуждающее поигрывание… Именно с этого момента что-то произошло и… я снова мог быть или казаться… почти нормальным. Неужели в ней дело? А шесть лет назад в Салли? Мои привязанности имеют какое-то влияние на моделирование? У Джанин-то уже теперь и не спросишь.
– Как ты оказалась в городе? – спросил я ее, только бы отвлечься. – Я ведь предупреждал, что тебе сюда нельзя соваться.
– Я заблудилась. Вчера вечером только добралась до ферм, устала очень. – девица отвернулась, потом опять подняла на меня глаза. – Увидела грузовик, он был такой разваленный, грязный. Я думала, он заброшенный. Залезла в него, а там… галеты… Я наелась и совершенно не заметила, как уснула. А проснулась оттого, что пить очень хочется. Я высунулась было, а мы едем! Поняла, что в город, точнее, мы уже были в городе. Как только грузовик остановился, я выскользнула и под него залезла. А когда все ушли – убежала.
– Воровка, значит, – не упустил я возможности сказать ей гадость. Вот на хрена, спрашивается. Она только закатила глаза.
– Думай, что хочешь. Ты, вообще, можно подумать, ангел во плоти. – она презрительно скривилась, но, помолчав буквально несколько секунд, все-таки спросила, – а ты как оказался в Отречении? Вот уж никогда не подумала бы, что спасение придет в лице того, кто совсем недавно хотел застрелить.
– Я не хотел. – вырвалось у меня само собой.
– Но все для этого делал. – она опасливо косится, но все равно продолжает свой допрос. – Что опять с тобой случилось, что ты из убийцы превратился в благородного рыцаря?
– Я не хотел тебя убивать в бункере. Ясно? Если бы хотел, убил бы уже очень, очень давно. – я замолчал, потому что говорить обо всем этом… с ней… как-то странно. Она очень внимательно меня рассматривает, а мне не по себе. Так и хочется спросить: «Что? Что тебе сказать? Что я был под моделированием? Ты не поймешь… Да и не поверишь…»
– Я не могу доверять тебе.
Эшли
Ежась и дрожа от пережитого, словно от холода, я, прислушиваясь к монотонному стуку колес, набирающего скорость поезда, присаживаюсь напротив него. Едва слышный вздох мужчины, заставляет все тело напрячься, а пальцы, против воли судорожно сжаться в кулачки, боясь так откровенно выдать свое волнение от его присутствия. Боясь лишний раз пошевелиться, чтобы не разозлить. Только благодарная улыбка, не смеющая вырваться из плена сжатых до боли губ и изучающий взгляд, старающийся всё подметить, отследить, понять. Его понять. Зачем он пришел? За мной? Но разве я для него не обуза и проблема? Разве Эрик сам, не так давно, не желал моей смерти? Я же, его только раздражаю и злю. И всё. Мелочь, о которой и не стоит думать. И всё равно, он за мной пришел. Что изменилось? На первый взгляд ничего, но мне хотелось улыбаться. Ах ты ж, черт! Дожила!
Эрик, почему-то очень напряженный, хотя сейчас никакой опасности нет, поглядывает исподлобья, но складывалось такое ощущение, что мысли мужчины витают где-то в другом месте. Мои тоже уносятся вдаль, в прошлое, туда, где еще был мир, где не было войны, разрухи, страшных испытаний судьбы и жестоких убийств. Где была, пусть и тяжелая инициация, но так же и свободная жизнь, со своими проблемами, печалями, радостями, страхами, но жизнь. Где был он, совсем другой. Еще другой. А, может быть, и нет.
Память сама возвращает меня в воспоминания: мерно покачивающийся вагон, любопытные взгляды, украдкой бросаемые на отражение мужчины в окне, раздраженный оклик, попытка поговорить, принявшая совершенно другой исход… Надвигающаяся высокая фигура, занесшая руку для удара, мой растерянный взгляд, брошенный на его рассерженное лицо с сощуренными глазами, следящими за тем, как сильно я сжалась и испуганно зажмурилась, от громкого столкновения кулака с железной стеной. Тихий, вкрадчивый шепот, потемневшие глаза, сильные руки, крепко сжимающие плечи, и губы. Не нежные. Беспардонные, напористые. Властные. Словно судорожная попытка покорить. Подчинить. Словно ненавидит. Моё рвущееся наружу взбалмошенное сердце, стремящееся на свободу, и жалкие попытки вырваться. Растерянность, ведь я хотела и мечтала совсем о другом. О нежном взгляде. О ласковых словах и, как мне казалось раньше важно, о приятных ухаживаниях, словно они способны были показать что-то. Доказать. О внимании. О робком первом поцелуе. Не таком откровенно настырном, вызывающим неподдельный испуг. Да, Эрик меня тогда напугал. Не о боли в прикушенной губе и вкусе крови, оказывающем странное будораживание. Боли, смешанной с наслаждением. Вкусе страха и желания. Не о руках, нагло пробирающихся под одежду, прикосновениям которых захотелось поддаться. Мечтала о другом, но тот поцелуй показался невероятно коротким… Всего лишь поцелуй, мой первый, не самый нежный, врезавшийся не только в память. В сердце. Душу. Его поцелуй. А потом… всё разрушилось. Вот так вот вдруг и сразу. Или не вдруг?
Впрочем, ничто особо не менялось, он и не спрашивал меня, чего я хочу. Не больно ли? Нравится? Не страшно? И если я сама тогда еще не понимала, то, кажется, Эрику было плевать. Он всегда был ожесточенный. Всегда поступал только так, как он хотел, а потом старался сделать вид, будто ничего не произошло. Те же холодные глаза, та же, презрительно вздернутая вверх губа, то же хмурое, непроницаемое выражение лица, та же отстраненность. Равнодушный. Надменный. Насмешливый. Гневный. Желающий унизить, обидеть, оттолкнуть. Отдалить от себя подальше. Не позволить стать кем-то важным. Нужной. Словно скопившееся в нем страшное отчаяние, не находило более мягкого проявления. А последнее время, лидер, вообще, не слишком-то воспринимал меня за живое существо. И все равно, вопреки всему, я тянулась к нему снова, разглядев в Эрике того, кто именно был необходим мне. И сейчас тянусь, уже не надеясь на понимание и взаимность. Опять. Это правильно и так естественно, потому что – люблю… И, кажется, что умереть легче, чем разлюбить его.
Но, что дальше? Снова видеть затуманенные яростью серые глаза, снова выслушивать брошенные безо всякой жалости оскорбления и гадости к каждому слову, или обращенному к нему вопросу, снова наблюдать за тем, как любое мое действие, вызывает неприятную ухмылку на его губах, гнев, ожидая очередного удара? Снова смотреть, как он убивает? Испытывать боль, которая слой за слоем накладывалась на старую. Снова бояться его самого, существуя в скорлупе страха? Бояться быть рядом и бояться отпустить что-то едва уловимое, особенное, что всегда было в нем. Простить не так уж и сложно, гораздо сложнее научится доверять заново. А я ж, да с довольной улыбкой на те же грабли. Парам-пам-пам!
Хотя, если подумать, то наличию столь паршивого отношения к себе, была виновата именно я сама, принимая его таким, какой он есть, да так не сумев понять, как именно Эрик относится ко мне. Кто я для него? Это непонимание сводило с ума. Ведь от этого мужчины отчаянно хотелось того, чтобы он считал меня своей женщиной, а не куклой, чтобы стало, наконец, ясно, что я нужна ему. Да, хотелось. Но всё в прошлом. Эрик сам сказал, что ему не нужна «мелкая и жалкая в своей наивности дрянь»… Пусть будет в прошлом. Тогда ведь точно больше ничего не разрушится внутри и не станет еще хуже и больнее на душе, покрывающейся новыми шрамами, которые никогда уже не затянутся до конца. Наверное. И, тем не менее, он вытащил меня из бойни. Не бросил в Отречении под моделированием, погибать под огнем, а забрал с собой. Увез подальше от Сэма, с какого-то волшебного хрена разыскивающего меня, так и непонятно зачем. Моя кровь – ключ к каким-то экспериментам? Бредятина-то какая! Спас сегодня от мерзких ублюдков…
Помотав головой, чтобы выбросить оттуда навязчиво полезшие невеселые мысли о том, что Эрик является не менее для меня смертельно опасным, чем кто-либо еще, наткнулась на его упрямо изучающий взгляд, с которым он интересовался, каким образом я оказалась в городе. Прояснили. Ни хрена не прояснили! И, печально было осознавать, но, кажется, не особо мужчину волновало, что со мной происходило эти две недели.
– Воровка, значит, – презрительно выплюнул Эрик на то, что после длительной голодовки и потаскушкам по лесам, обессиленная, изможденная, я посмела слопать несколько галет… Я аж разозлилась, изо всех сил не подавая вида. Воровка? Прелестно, бл*дь! Ну да, это же всего лишь я! Какой ты милый, сукин сын, впрочем, как и всегда. Приз зрительских симпатий обеспечен.
– Думай, что хочешь. Ты, вообще, можно подумать, ангел во плоти. – какого черта, кажется, будто он опять меня подкалывает, как в старые добрые времена, хотя я точно знаю, что это не они. Но Эрик лучше, чем пять «Вольников», этого не отнять. – А ты как оказался у того сарая? Вот уж никогда не подумала бы, что спасение придет в лице того, кто совсем недавно хотел застрелить.
– Я не хотел. – Что-то в нем совершенно явно изменилось с того момента, как дуло его пистолета смотрело мне в лицо. Взгляд его спокойный и прямой, нет в нем… той темной тучи, что преследует меня вот уже последний месяц. Что это? Раскаяние? Да неужели? В монстре проснулась совесть?
– Но все для этого делал, – не забываю напоминать ему, вдруг у него опять что-то с памятью. – Что опять с тобой случилось, что ты из убийцы превратился в благородного рыцаря?
– Я не хотел тебя убивать в бункере. Ясно? – кажется он снова начинает заводиться, в голосе явно проскальзывают раздражительные нотки, но также видно, что мужчина старается держать себя в руках. Ну надо же, это на него побег так подействовал? Или… смерть Ворона? Сердце в очередной раз сжалось и под ложечкой тоскливо заныло. Черт, как же тяжело об этом думать! – Если бы хотел, убил бы уже очень, очень давно. – он замолчал, буквально, на полуслове, и присматривается ко мне, будто спрашивает: «Ну что тебе сказать? Все как есть?»
– Я не могу доверять тебе. – «Давай, Эрик, дай мне знак. Я же вижу, ты борешься с собой, мне важно знать причину! Что с тобой произошло? Хотя бы попробуй объяснить, вдруг я не такая тупая, как ты думаешь».
Эрик
– Я не могу доверять тебе, – осторожно проговорила она, а взгляд такой заинтересованный. И нет в нем больше того смертельного ужаса, той поглощающей пространство выжигающей ненависти. Все это очень странно, ведь я… действительно пытался ее убить. Действительно, у нее есть все основания бояться и не доверять мне. И зверь в любой момент может взять надо мной верх снова. Я даже не знаю, возможно, я теперь и есть тот самый зверь, но только с ней я могу еще чувствовать себя… не монстром. Нормальным. Несмотря на то, что бегал за ней по бункеру с пушкой. Когда она на меня так смотрит, мне хочется продлить эти мгновения…
– Я этого и не прошу. – как я могу настаивать на этом, но все-таки надо попробовать убедить ее быть на моей стороне. Хотя бы на время. Мне нужен союзник, и зная ее, я совершенно уверен, что она меня не предаст. Только надо попытаться дать ей понять, что у меня получается держать в узде свой гнев, ведь нам нужно объединиться, чтобы выжить.
– Но ты говоришь, что нам надо держаться вместе. – она чуть склонила свою коротко стриженную голову. Что-то в ней есть такое. Когда я смотрю на нее, мне не хочется быть зверем, совсем даже наоборот. Почему я сейчас об этом подумал и отчего вдруг в голову полезли такие мысли… не знаю. Но ее этот взгляд… Тень страха сильно разбавлена теплом, от которого хочется улыбнуться ей в ответ, чего я старательно избегаю, поэтому опустил глаза и ответил.
– Это был бы оптимальный вариант, – киваю я, а она нахмурилась.
– Тогда расскажи, что с твоей памятью? Ты меня спрашивал, падала ли я в реку…
Что я могу ей сказать? Я ведь сам не понимаю толком. Можно ли доверять тому, что сказала Джанин? Наверное, в какой-то степени. Я знаю, сейчас я отдаю себе отчет в том, что был момент, когда зверь проснулся настолько, что стал полностью руководить моими поступками. Я его теперь очень хорошо в себе чувствую. Он питается страхом, чужой болью, страданиями и после того, как он насытился, он какое-то время уходит на второй план. А это значит только одно, пока у меня есть эти передышки, я еще могу что-то сделать. Пока у меня есть силы и возможности сопротивляться, было бы глупо этим не воспользоваться.
– Нет. Я все помню. Это было… помутнение. Возможно, сказывается травма головы.
– Это все? Больше ничего не происходило?
Как ей сказать? Какими словами? Ведь если сказать все как есть, разве она мне поверит? Но придется, иначе она выкинет очередной свой фортель, и вся надежда на то, чтобы выяснить хоть что-то в нашей ситуации опять сведется к нулю. Придется рискнуть.
– Да. Кое-что случилось, но не сейчас, а раньше. Намного раньше. Джанин придумала сыворотку, что-то типа той, под которой были все бесстрашные, только действующую не несколько часов, а несколько лет. Программа этой симуляции настроена таким образом, чтобы изменить личность человека, сделать его более податливым, но в то же время агрессивным, жаждущим убийства без страха, без сожаления. Она должна была изменить мою личность за восемь лет. Прошло только шесть, но программа завершилась быстрее из-за травмы.
– Вот сука… – она отвернулась, пряча слезы и сжав кулачки. – И что теперь? Ты все время будешь желать моей смерти?
– Я не знаю. Джанин что-то говорила о том, что этот эксперимент вроде бы провалился, что я стал отторгать программу, но... Как видишь, что-то происходит, я не всегда могу контролировать вспышки гнева. Мне кажется, будто во мне живет монстр, жаждущий крови. И я не всегда могу его сдерживать. Я понимаю, что все это звучит как бред, но… – я пожимаю плечами, изо всех сил напуская на себя безразличный вид.
«Ты считала меня монстром. И теперь ты видишь, это правда. Я чудовище. Циничный ублюдок и хладнокровный убийца. И с этим уже ничего нельзя сделать».
Эшли
– Да. Кое-что случилось, но не сейчас, а раньше. Намного раньше. Джанин придумала сыворотку, что-то типа той, под которой были все бесстрашные... – это все слышать странно, очень странно. И я далека от того, чтобы вот так сразу взять и поверить, но… Пока что, все что он говорил мне, было правдой. Отречение совершенно разгромлено, на улице валяются разлагающиеся трупы бесстрашных и альтруистов, и Джанин плевать на это все. Могла ли такая женщина провернуть с Эриком то, о чем он говорит? Нуачобнет? Все ради долбанной, такой желанной власти. Что ей стоит, он был эрудитом, значит она знала его еще до перехода в Бесстрашие, и могла сделать с ним что угодно, даже без его ведома. И судя по тому, что я наблюдала всю инициацию… очень похоже на то. Вот эти все вспышки гнева, вот эти все метания из крайности в крайность… То бьет, то сам приходит, смотрит виновато… – ... но программа завершилась быстрее из-за травмы. – после аварии… Значит все-таки авария… Эхо воспоминаний болезненно сжимает сердце.
– Вот сука… – Я отвернулась, чтобы не показывать ему так уж явно свои переживания. Вдруг его это раздражает и он опять примется орать и палить во все стороны. Мда, влипла я по самые помидоры… Но разве у меня бывает по-другому? – И что теперь? Ты все время будешь желать моей смерти?
– Я не знаю. Джанин что-то говорила о том, что этот эксперимент вроде бы провалился, что я стал отторгать программу, но… Как видишь, что-то происходит, я не всегда могу контролировать вспышки гнева. Мне кажется, будто во мне живет монстр, жаждущий крови. И я не всегда могу его сдерживать. Я понимаю, что все это звучит как бред, но... – он пожимает плечами, делая вид, что ему все равно, но я-то вижу… Или мне хочется видеть? Ведь он объясняет мне все это, мог бы просто рявкнуть свое любимое «Заткнись!» и ничего не объяснять. Значит, для него это важно. Может быть еще не все потеряно?
Шесть лет, значит. Шесть лет он находится под моделированием, видимо и все эти провалы в памяти из той же оперы… Бл*, у меня сейчас мозги поплавятся, как же в этом разобраться, по полочкам разложить. Мысли путались, я попыталась зацепиться хоть за одну… Однако, уже поздно, раскаленная игла сочувствия воткнулась в сердце по самое ушко. В животе похолодело от ужаса, как будто вот-вот он выплеснется наружу, и этот взгляд, в котором было отчаяние… Шесть лет он борется сам с собой… Тут любой станет психом, самым настоящим… Они совсем его перекалечили. Сволочи. Паскудные вершители судеб.
– Зачем Джанин все это надо было? Делать тебя… вот таким? Какой ей резон?
– Да резон-то как раз не трудно понять, все то же – сделать себе армию послушных биороботов, которых можно напустить на любого и они с радостью пойдут убивать. У нее такие идеи были столько, сколько я ее помню. Одно время она хотела дивергентов сделать такими, но поняла, что ничего у нее с ними не выйдет. Потом... появилась эта сыворотка, симуляционная, та, через которую проходят наши пейзажи. И видимо примерно тогда и вот эта вся срань появилась, моделирование. Вырастить целое поколение бесстрашных, которые по одному щелчку пойдут убивать, это ж мечта всей жизни этой еб*ной суки!
Я его слушаю, и не могу поверить. Вместе с тем это все объясняет. Если эта уродская баба действительно придумала эту срань… и стала бы вводить ее детям Бесстрашия, чтобы когда они вырастут, они уже были вот такими… убийцами, без совести, без сожаления, злые, агрессивные… Покалеченные… Да эту ублюдочную стерву убить мало, вашу ж мать!
– Я хотел ее убить. – словно прочитав мои мысли, говорит Эрик. – Но Сэм опередил меня. – ну то, что хотел убить не новость, то, что ее убили, я уж поняла из разговоров изгоев, ряженных в форму Бесстрашия, уродов. А вот то, что это Сэм…
– Ты думаешь это Сэм убил ее?
– Конечно, больше некому. Когда я уходил с крыши, Джанин была жива. А Ворон нет.
– Ворона жалко, – слезы потекли сами собой, да уже и скрывать их не получается. Ворон, такой… лохматый… и такой хороший, друг! – Что ты дальше хочешь делать? – спрашиваю, лишь бы чем-нибудь забить эфир, только бы не разныться окончательно. Не ощущать себя полностью бессильной, слабой, сжимая от отчаяния кулаки, врезаясь ногтями в кожу, и осознавать, что ничем, абсолютно ничем, не можешь ни помочь, ни изменить. «Эрик, Эрик, что же ты наделал! Я видела, каким ты можешь быть. То, что сделала эта сука эрудитская, ужасно, но ты можешь избавиться от этого! Можешь, я знаю! Вижу! Чувствую!»
Эрик
– Что ты дальше хочешь делать? – спрашивает она меня сквозь слезы, а я уже начинаю жалеть, что заговорил с ней об этом. Она смотрит на меня с таким отчаянием, будто спрашивает, как же так вышло… Как вышло, бл*дь! Так же, как и вошло, твою мать! Через Джанин…
– Убить Сэма. И Ричарда. Попытаться прекратить то, что они заварили, вернуть ту жизнь, которую они у нас отняли. Я не мог помешать им на момент моделирования, но я мог перехватить управление. Однако, они меня переиграли, особенно Сэм. Я был лидером на побегушках и меня это не устраивало. Я хотел настоящего лидерства и у меня все получилось бы, если бы у Сэма не было бы его «Вольников». Он всех насадил на кукан и теперь остается только пытаться вернуть все как было. Вместе с тем, если я появлюсь открыто, участь мою решат быстрее чем я успею моргнуть.
Я знаю и отдаю себе отчет в том, что после того, как я бегал за ней с пушкой, между нами нет и не может быть никакого доверия. Но я вижу, что мои слова ей по душе, хоть она этого и не показывает. Благодаря мне, она теперь тоже предатель и у нее нет особого выбора, кроме как объединиться со мной. Девица пристально вглядывается в меня, будто хочет разглядеть то, чего давно уже нет.
«Нет, ничего уже теперь нельзя сделать. Я такой, таким и сдохну».
Эшли
До боли, до рези в глазах я всматриваюсь в него. Конечно, сейчас это совсем не тот монстр, который гонялся за мной по бункеру. Но и не тот Эрик, что вытащил меня из реки и трогал подушечками пальцев мои синяки. Взгляд его более человечный, в нем отражается некая… обреченность. Если все так, как он говорит, то он не может не понимать, насколько ужасно наше положение. Из которого нет выхода. Мы, даже если объединимся, должны будем выступить против целой армии…
На ребят надежды нет, после того, как Эрик убил Ворона, они его не примут, можно даже не рассчитывать на это. Только такая чокнутая, как я, может после всего вот так просто сидеть тут с ним, в вагоне и вспоминать поцелуи… И строить планы по убийству лидеров своей же фракции… пусть даже они этого и заслуживают! Хотя… кто я такая, чтобы приговаривать, но… так ведь нельзя жить! Нельзя вырвать человека из привычной ему жизни, навязав свое видение устоев… Ведь можно было спросить, или решить все это переговорами! Но не убивать целую фракцию, для перехвата власти! Нет, Эрик, как это и не странно признавать, прав. Но план у него, конечно…
– Дерьмовый план, – сообщаю ему, с вызовом. Если сейчас примется орать и выбросит из вагона, да туда мне и дорога. На каждом новом вдохе казалось, что сердце вот-вот разорвется, не выдержав напряжения, но что-то не давало покоя, словно подтачивало меня изнутри. Да, давай, Крошечка, доверься ироду и психопату, сама прекрасно знаешь, чем все это кончится, да ведь других-то вариантов как-то не до х*я… Эрик нахмурился, прищуренные глаза блеснули давно забытой холодной сталью. Слава богу, нет этих опасных безумных всполохов…
– У тебя есть получше? – спрашивает меня он, чуть наклонив голову. Чувства и эмоции, так тщательно утрамбованные и затоптанные в глубину души, снова пролезают сквозь намертво стиснутое сознание. Не могу, не могу я на него смотреть такого… Призрачно спокойного, уверенного, что все получится, вместе с тем от него так и прет силой. Мощью. Налет безумия все еще есть, но… Видно, что он изменился… Что его изменило?
Когда он бегал за мной по бункеру, мне показалось все, это конец. Финиш, дальше ничего никогда не будет. Но даже тогда, ясно было, что он борется, иначе бы убил. И теперь, если он сказал правду, понятно, что он боролся с программой, с самим собой… Поборол ли он того безумца? Зверя, жаждущего крови?
«Я знаю, вижу, что не все потеряно! Нельзя сдаваться! Ты же лидер, тебе как никому это известно!»
Эрик
– Надо все тщательно обдумать, – говорит она мне, а ее взгляд выжигает дыры во мне. Она ощупывает меня, будто рентгеном, пытаясь выискать остатки человека в той черноте, которую кто-то когда-то назвал душой. Нет, со мной все понятно, меня уже не спасти. Но сдаваться не в принципах Бесстрашия. Мне всегда было на всех плевать, да только…
«Уже поздно. Человека во мне не спасти, остался только зверь».
Эшли
Он качает головой, слегка прикрывая глаза ресницами. Ясно, он сам не верит в то, что он может побороть моделирование. А я верю? Я надеюсь. Пока есть надежда, вера приложится. Вот только…очень страшно. Но ему об этом знать не обязательно.
«Я верю, что ты справишься. Мои глаза и чувства меня не обманывают».
Эрик
Упрямая до идиотизма. Подбородок вздернула. Что она там высмотрела во мне, неужели то, что я вытащил ее из того сарая произвело такое впечатление? Нет, девочка, зря думаешь, что мы с тобой вдвоем сможем побороть злого гения эрудитской сучки. Да еще она говорила… Что мой отец придумал долгую симуляцию… Если отец придумал, то нет от нее спасения.
«Я уже прошел точку не возврата. У меня теперь только один путь».
Эшли
Ааа, ну салют, надменная ухмылочка и презрительный взгляд. Что, лидер, сдался? Никогда не поверю! У каждого есть плохая сторона, дьявол, сидящий внутри человека, и первый шаг на пути к тому, чтобы полюбить кого-то – осознание того, что такой же дьявол есть и в нас самих. Ты делал такие вещи, после которых впору было пойти и удавится, а я сижу и рассуждаю, как мы с тобой будем мочить наших лидеров. Я медленно втягиваю в себя воздух, пытаясь собрать остатки самообладания. Он должен бороться. Он нужен мне. От него многое зависит, после того, что он натворил и через что, потом прошел, ему все по силам.
«Какого хрена, Эрик, пусть бы даже весь мир против тебя, не смей сдаваться!»
Эрик
«В одиночку у меня нет шансов. Я никому не доверяю, мне никто не доверяет…»
Эшли
«Ну спасибо, дорогой, а меня ты уже не рассматриваешь? Какого хрена звал тогда?»
Эрик
«Тебя... А как же то, что я хотел тебя убить? И не факт, что не захочу и впредь!»
Эшли
«Все равно у нас не так много вариантов. У меня их так вообще нет».
Эрик
«Нам придется быть против всех вдвоем. Ты готова к такому?»
Эшли
«Пффф, впервой что ли? За время инициации я успела и не к такому привыкнуть».
Эрик
«Но ведь ты боишься меня».
Эшли
«Ты меня сильно разочаровал, но не более. И Ворона я тебе никогда не прощу, а в остальном… Эрик, я с тобой. А там уж как кривая выведет».
