Текст книги "Королевство на краю моря (ЛП)"

Автор книги: everythursday

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Взгляд метнулся к ее лицу, проверяя, попался ли он, но Грейнджер отвернулась к салату. Драко никогда не одобрял мальчишеские отговорки, но они были заложены в парнях самой природой. Какой бы ни была женщина, если она без лифчика, у мужчины обязательно проснется фантазия. О форме, цвете, ощущении в ладонях и на губах.

К груди у Драко было особое отношение. У Тео – к ногам, Крэбб западал на задницы, а МакМиллан был из фут-фетишистов. Но для Драко на первом месте стояла грудь, и сдержаться было невозможно. У него не было претензий ни к одной паре, что он встречал. А у Грейнджер… у Грейнджер была неплохая…

– Я их стирала. Часто. – Рука, толкнувшая контейнер с какой-то едой обратно в холодильник, замерла, взгляд уперся в раздраженную Грейнджер. – У меня больше нет одежды. Поэтому все выцвело и…

Она махнула рукой, и он, откашлявшись, развернулся к холодильнику. Твою мать. Драко вдруг пришел в себя и смирил мысли, пока те окончательно не вышли из-под контроля. Пока она не заметила его возбуждения и не захлебнулась негодованием. Естественная реакция, подумаешь. Какая разница, Грейнджер это или кто другой – и чем там еще он убеждал себя в прошлый раз… и второй, и десятый.

Драко потянулся к пакету, и в поле зрения попали верхние пуговицы ее рубашки. Он отшатнулся и врезался в холодильник, чуть не свалившись на задницу. Поспешно отступил на три шага, хотя ее рука схватила его за рубашку еще на первом, и Драко пришлось зацепиться за верх холодильника, лишь бы удержаться на ногах.

– Дерьмо, – ругнулся он на выдохе, выпрямляясь из неестественной позы. Он только что вел себя как тупица-второгодка, впервые узнавший, что у девчонки есть чему подпрыгивать.

– Прости, я просто… – Грейнджер разжала пальцы и взмахнула бутылкой с соусом. Щеки у нее покраснели, а взгляд был немного дикий.

В горле что-то клокотнуло, и Драко забрал у нее заправку, а Грейнджер смущенно стянула ворот.

– Не страшно, – он отвернулся, злясь на себя; за спиной по столу проскрежетала плошка.

– Я рада, что ты вернул вилки.

Драко с недоумением обернулся. А он-то все гадал, откуда в комнате взялись вилки, но решил, что просто забыл донести их на кухню.

– Я не собираюсь на тебя бросаться.

Покосившись на ящик, Драко выгнул бровь и вновь посмотрел ей в глаза:

– А хотела бы?

– Нет. То есть… ладно, после того раза – нет.

Что? Дыхание участилось. Вчера он забыл, где оставил топор, какого цвета была его комната в поместье, сколько здесь уже торчит Грейнджер. Все эти мелочи, что выпадали из памяти, Драко списывал на головные боли, стресс. Она на него напала? С вилкой? Почему… Ни проблеска…

– Тот раз?

– Да, и не так уж…

Драко настиг ее в два шага, и Грейнджер отступила. Склонила голову набок, разглядывая его с удивлением, а он без сопротивления выдернул вилку. Со звоном собрал в кулак остальные из ящика, не прекращая буравить ее взглядом. Грейнджер выглядела совершенно озадаченной, Драко обошел ее, унося вилки.

Он не помнил. Она бы врать не стала – какой в том смысл? На него напали, угрожая вилкой, а он не помнил. Паника и гнев захлестнули так, что закружилась голова.

– Ты же их вернул!

– Передумал, – отрезал он.

А.

Мальчишками они таскали у отцов сигары и прятались в комнатах или в дальних углах владений. Курили, кашляли, выпускали кольца и травили байки о приключениях и женщинах. Чувствовали себя, как отцы, такими взрослыми. В последние дни августа, отмечая конец лета, они набрались бренди и виски. Драко вовсю облапал Милисенту, выставил себя дураком и обблевался как никогда в жизни. Утром его, в одних лишь трусах, на клумбе лилий, разбудил домовик. Драко едва ли помнил половину ночи, но ухмылялся вплоть до того, пока не увидел рядом Блейза: такого же раздетого. Когда бы та ночь ни всплывала в разговорах, они притворялись, что проснулись по разные стороны клумбы.

У Драко начались провалы в памяти. Поначалу это было незаметно. Смутные воспоминания, бывшие яркими еще год назад, – обычное дело. Он забыл, где оставил ключи от дома, но в тот момент и так было о чем подумать. Потом забыл, где лежат дрова, перепутал поворот в ванную, не смог вспомнить цвет постельного белья и вкус бананов. Именно последнее его встряхнуло. Вкус бананов. То, что он всю жизнь ел в той или иной форме, а теперь просто забыл.

По супермаркету Драко пролетел едва не сшибая маглов, которые провожали его подозрительными, недоверчивыми взглядами, но он не обращал внимания. Чудом сумел сбавить темп и не перейти на бег.

А теперь вот Грейнджер. Напала, а он не помнил ни малейшей детали. Понятия не имел, ни что случилось, ни почему. Не знал, чем еще ответил, кроме как забрал вилки, а потом обнаружил их в комнате. Не знал, почему начал забывать, но это точно имело отношение к головным болям. Или… или к проклятию от человека, которого он убил. Может быть, в том и дело. Может быть, мужчина его проклял – и Драко его убил. Нет, понадобилась бы причина серьезнее… Может быть, он вовсе не собирался. Случайность.

Помедлив, Драко все-таки вытянул из раскалывающейся головы воспоминание о пробуждении с Блейзом, до онемевших пальцев цепляясь за угол стола. Следующее воспоминание, еще и еще, наполняли всевозможные пузырьки и склянки. Он не знал, в чем дело: в воспоминаниях или в работе мозга – но нужно вытащить их из головы. Спасти, пока окончательно не потерялись. Запомнить все, всю жизнь, заключенную в стекло.

С.

Его превратили в хорька. До сих пор при воспоминании об этом жгло уши и вперемешку со стыдом разгоралась злость. Только позже, в окружении потешающихся масок, он пережил схожее унижение. Тогда он думал, что умрет. В теле, сжатом и искривленном, при каждом ударе об землю вспыхивала боль, и он выгибался, лишь бы не сломать шею. Абсолютное отсутствие контроля. А потом все кончилось, и он остался валяться на земле голым и в синяках, а вокруг звенел смех.

Драко угрожал отцом. Отец, отец. Потому что только тот, один во всем мире, мог его защитить, сберечь…

Твою мать. Им завладела беспомощность. Все ускользало от понимания. Понятия были слишком сложными, глубокими, а его сознание плавало на поверхности. Пришлось целенаправленно думать, как сделать шаг, пошевелить пальцами, а кости в любой момент словно готовы были растечься желе.

Видимо, он переборщил. Слишком много заклинаний использовал, слишком много воспоминаний разместил по склянкам. Драко перестарался – и теперь чувствовал себя дерьмовее некуда. Будто вселился в новое тело с недоразвитым мозгом. Из-за паники его всего трясло и он не мог надышаться.

Откуда-то донесся стук, Драко вскинул голову и, прислушиваясь, развернулся к дому: в окне своей спальни маячила Грейнджер. Махала рукой «быстрее», а потом совершала движение, будто что-то дергает. Вниз, вниз, вода. Точно, вода. Нужно принести воду, чтобы Грейнджер уже заткнулась. Воду.

О.

В тот семестр имя Гарри Поттера непонятным образом вылетело из Кубка Огня. Драко был уверен: гаденыш обошел защиту, чтобы в очередной раз показать, что он круче всех. А еще Драко надеялся, что Поттер убьется. Что на этот раз не станет героем и все разглядят в нем придурка. Прошло больше года перед тем, как Драко добрался до истины. Перед тем, как пришел к понимаю, какие высоты приходится покорять героям, какую бы сторону те ни выбрали, и как это геройство сжигает изнутри. Поглощая все.

Она сказала «Волдеморт». И все. Грейнджер сказала «Волдеморт», и в ту же секунду, как ее язык вывел последний звук, мир Драко взорвался. За пару минут, что показались часом, он добрался до комнаты, ее комнаты, и заперся. Если Грейнджер что-то и сказала или сделала, он не услышал. Осталось лишь море образов, что накрывали с головой и, поймав в поток, утягивали вниз, вниз, вниз.

Словно сам Волдеморт восстал и проклял его. Боль оглушала, и за горящими веками проступали лишь воспоминания. Они наскакивали друг на друга, смешивались, ударяли по вискам. Лето, шестой курс, ночь на башне, другое лето, седьмой курс, Битва за Хогвартс. Каждая ошибка, каждый провал, каждый вынужденный шаг затмевали другие мысли и воспоминания.

Заполоняли его самого, и Драко переживал те годы заново, и

кровьсмехВолдемортаГрязно

кровкиГрязнокровкиплачутДамблдорраскручивающийсятрупПоттерраздутыйГрейнджеркричитСнейптрупыдергаютсяподегопалочкой. Драко втянул воздух – грудь раздирал стон. Крэббкрикипламякрасноегорячеекрасноеглазанасилиедракарукипросьбамольбапожалуйста. Он сложился, свернулся клубком, вцепился в голову. Теланаземле

кровьботинкикровькраснаястукпополуДамблдорнафонетемногонебаХогвартсгоритдрожатрукиломаютсякостивнезапнаятишина.

Пятнадцать

Той ночью, не прошло и месяца со дня пятнадцатого дня рождения, произошли два события, которые потрясли Драко. Первое приблизило к пониманию смерти, ведь он смутно знал неподвижно лежащего парня и видел, как убивается его отец. Второе приблизило Драко к собственной смерти и навсегда изменило направление его жизни и личность. Седрик Диггори умер, а Лорд Волдеморт вернулся.

Драко услышал громкий вздох и тут же все понял. Иногда просто выходит, что ты человек из той категории, у кого мысли о том, что хуже уже не будет, означают совершенно обратное – и ты это знаешь. Знаешь от и до, потому что пережил каждую секунду. Но этот день не заканчивался остывшим ужином, когда тебе уже все равно и ты сверлишь взглядом курицу, но все же ешь. Нет, этот день был из тех, что заканчиваются катастрофой. Из тех, что заканчиваются в мгновения перед сном, когда ты думаешь: «Еще минутка, и жизнь наладится», но свеча опрокидывается и поджигает тебе постель. Этот день был именно таким.

Драко замер, занеся ногу над ступенькой, а потом тихо опустил на деревянную поверхность. Он опирался на перила, чтобы не свалиться, и скорее тащился, чем поднимался из-за слабости и истощения. Но в крови вскипел адреналин, Драко выпрямился, вцепившись в поручень: головокружение прошло, и мысли прояснились. На второй план отошло все: от собственного дыхания до выматывающей боли в голове и намерения добраться до зелья. Значение имели лишь звуки, что донесутся от Грейнджер.

Послышался щелчок, и Драко медленно выдохнул. Один, два, тр-четыре удара сердца, и пол под ее ногой скрипнул. Второй раз – и адреналин в крови подскочил, а Драко бросился вверх по лестнице. Он не знал, когда она побежала, но Грейнджер уже была у дверей, когда он пересек маскировку, ощутив лишь покалывание магии вместо разряда.

Влетев плечом в стену, Драко побежал дальше; сердце подскочило до горла, перекрывая воздух. Оно бешено стучало о ребра, пульсом отдаваясь в висках. Она не могла с ним так поступить. Не сейчас. Не тогда, когда голова была забита всем этим дерьмом, и прошлым, и тем, что он наделал. Не тогда, когда он во всем сомневался и не отвечал за себя. Не сейчас, не сейчас, сразу после приступа, что устроила ему голова.

Чуть не проскользив мимо, Драко затормозил перед дверью и вытащил палочку. Грейнджер бежала, за спиной болтались кудряшки, и он послал заклинание.

– Остолбеней!

Луч красного цвета словно вспыхнул внутри него самого, ослепил и ударил точно в мозг. Колени подогнулись, но Драко устоял, схватившись за косяк. Пять, шесть, семь вздохов, и он распахнул глаза, пытаясь посмотреть на комнату глазами Грейнджер. На солнце искрились разноцветные флаконы с зельями, от них разбегались дрожащие лучи, радугой вспыхивая на склянках с воспоминаниями. Сотни и сотни склянок, где за стенками молочным туманом мерцала память.

В углу стоял заваленный бумагами и ручками стол, тут и там попадались раскрытые книги. Стену напротив подпирал книжный шкаф, с чьих полок половина фолиантов перекочевала на пол. На столе – котел, у стены – Омут памяти. Грейнджер слишком умная. Ей хватит мозгов сложить два и два. Она узнает.

Драко теперь видел ее лицо и обвиняющий взгляд. Такой же, каким она одарила его в том зале в поместье. Такой же, каким смотрела в Выручай-комнате. Он не мог его вынести. Не мог справиться с этим в голове, снова, сразу после прошлой ночи. После всего, что она заставила прочувствовать, после всех лет.

Эта дрянная память… зациклилась. Кровь, глаза, падение. Смерть – из-за него. От его палочки, каким-то образом. Он был преступником. Убийцей. А она ворвалась в комнату, его комнату – и все равно что бесцеремонно влезла в голову. Ворвалась, словно имела на это право, словно он не был убийцей. Словно он не убил бы ее.

Значит, Драко ей покажет. Покажет, на что способен, покажет, почему не следовало так смотреть на него ни в том зале, ни в Хогвартсе, ни когда она превосходила его на уроках, а Поттер – ловил снитч. Он ей покажет. И себе – тоже. Вот кто ты, вот на что способен, что натворил. Он докажет правду и просто поддастся. Поддастся засевшему в голове, в сердце сумасшествию, сотрясающему его до основания. Потому что устал. Драко никогда не был сильным – и не станет. Он ошибался, постоянно ошибался, стоило с самого начала смириться и не париться. Радоваться, пока оставался в здравом рассудке.

Драко решительно двинулся к Грейнджер и остановился, задев носками ботинок край ее рубашки. Она уже казалась мертвой: лицо застыло маской удивления, волосы разметались по немигающим глазам. Как у мужчины в переулке. Раз и навсегда остекленевшие, открытые, глядящие точно на него. Ничего сложного. Он вынесет ее из оскверненной комнаты и сделает это.

Грейнджер ведь уже мертва, какая разница. Ему уже приходилось так поступать: легко и просто.

– Охерительно просто, – пробормотал Драко надломившимся голосом. Грейнджер стоило лишь зашипеть, и он бы разлетелся вдребезги. Казалось, кто-то в Англии дернул его за руку, и Драко унесло сквозь расстояние, подальше от собственного разума.

С колотящимся сердцем он склонился и подхватил ее под спину. Другой рукой – под застывшие согнутые колени, и, пошатнувшись, поднялся, приноравливаясь к ноше. Пробормотал под нос какую-то бессмыслицу. Он и сам не был уверен, выдох ли это или еще какой-то звук. Драко вынес Грейнджер из комнаты. Спускаясь по лестнице, сжал ее крепче. Вверх, вниз, вверх, вниз.

Донес до ее же комнаты, до места, где из-за нее его настигла агония мыслей и воспоминаний. Приседая, Драко намеревался аккуратно уложить ее на пол – от усилий сотрясались плечи, было трудно устоять, – но вспомнил, ради чего все это. Ради убийства. Он собирался ее убить. Драко отдернул руки и повалился назад, а голова Грейнджер ударилась об пол.

Считанные секунды в комнате слышалось лишь дыхание; к горлу поднялась желчь, желудок скрутило – Драко боролся с тошнотой. Глядя на ее рот, он прислушался к дыханию и боковым зрением уловил белое пятно у ее головы. Потянулся за ним, смотря ей в глаза, гадая, видит ли Грейнджер его руку. Притягивают ли внимание поблекшие линии Темной метки так же, как та, что освещала небо. Так же, как в ночь на башне, при Битве за Хогвартс, на виду у кричащих маглов. Жжет ли так же, как жгла, когда их призывали, когда Драко заставляли выполнять обязанности. Корчащиеся тела и крики, от которых в груди что-то трещит.

Она должна видеть то же самое. Предупреждение, сигнал, изображение смерти. Вот кто я, вот что натворил, вот что совершаю. Он обмотал вокруг руки одеяло и опустил голову, широко раскрытыми глазами встречаясь с карими, мокрыми от слез, задевая челкой ее лоб. Рука дрожала, все внутри кричало отойти, но Драко не мог. Он увидит, как гаснет этот свет. Точно так же, как наблюдал за тем мужчиной и, как сейчас, ничего не чувствовал. Ничего, потому что он убийца, Пожиратель смерти, Малфой. Он покажет ей, покажет емуемуемуиему. Драко зажал ей рот, сдавив губы. Горло Грейнджер конвульсивно дернулось, и она втянула воздух через нос прямо перед тем, как одеяло, сплющив, накрыло и его. Он перекрыл ей кислород. Перекрыл ей кислород, перекрылкислородонаумретонееубьет. Убьет, как убил мужчину, ведь он был на это способен. И убить будет просто. Легко, все равно что дышать или ругаться. Легко, как начало головной боли, как взмах палочки, как волнение моря. Моря, что стянуло их вместе, топило и бросало на скалы.

Из уголков глаз Грейнджер выкатились слезинки, и только тогда Драко понял, что и сам чуть не плачет. Осознание этого ударило под дых, и не задержи он уже дыхание, оно бы замерло. Драко не дышал с мгновения, как зажал ей рот, ждал, когда в глазах потемнеет, когда проснется потребность вдохнуть. Но ей бы он сопротивлялся так же, как необходимости отпрянуть. Погружался бы во мрак, пока не пропала последняя искра света. Он должен; такова его роль. Грейнджер должна это понимать. Она долж… О чем она думала? Хотела ли… Драко тряхнул головой. Не она, а вещь, вещь, ничто, это. Животное. С когтямизубамиострымичелюстями.

Драко тяжело сглотнул, помотал головой и свободной рукой накрыл ей глаза. Спрятал направленный на него взгляд, и непонятное ощущение, перехватившее горло, заставило его против воли глотнуть воздуха. Секунда, три, и его одолел кашель, а лицо стало мокрым. Грейнджер лежала без движения: не могла отбиваться, будто уже умерла – разобраться с ней должно было быть просто. Просто, как той памятной ночью, как во время войны, как во все упущенные мгновения, мелькнувшие перед глазами прошлой ночью.

– Охерительно просто, – прошептал Драко. – Должно быть… Пожалуйста.

Он сошел с ума. Рехнулся. Пока он наблюдал, как подкатывает и отступает море, то же самое происходило и с его здравомыслием. Оно билось о скалы, поднималось брызгами и отступало куда-то еще. Грейнджер была права. Грейнджер. Грейнджер, Грейнджер – слезы Гермионы заливали ему ладонь.

Драко отдернул замотанную в одеяло ладонь так, что хрустнуло запястье. Сердце споткнулось, остановилось до той секунды, пока Грейнджер не вздохнула. Она захлебывалась воздухом и не могла надышаться, и Драко дышал вместе с ней, борясь за жизнь и за разум. Мысли наскакивали друг на друга, и нельзя было ухватиться за одну, а внутренности дрожали. Дрожали – дребезжали – и кости, заключенные в клетку из плоти. Боже-мой-боже-мой.

Внутри все набухало, разрывая его на части. Вот оно. Именно это его и уничтожит. Нужно убраться от нее подальше. От того, что он наделал, что пытался сделать, от воспоминаний, прошлого, той ночи. Драко рванулся назад, со стуком врезался затылком в стену. В горле горело, он вдруг понял, что дышит учащенно, снова и снова втягивая воздух короткими порциями.

– Блядь! Блядь, блядь, блядь! – закричал он и, подавившись, закашлялся. За закрытыми веками встало ее лицо с заплаканными глазами, и его чуть не вырвало. Пресытившись кислородом, тело дергалось вперед-назад, вперед-назад.

Драко потерял всякую связь с настоящим. Съехал с катушек. Перед глазами беспорядочно проносились размытые образы. Он знал, что сбил кулаки о стену, что горло дерет от проклятий и оправданий, а в голове пульсируют отголоски чар, которые он вернул на место. Когда Драко расколдовал Гермиону, боль лишь усилилась. Он освободил ее, чтобы она не оставила нападение без ответа. Драко принял боль как физические отметины своего эмоционального расстройства, сосредоточившись на ней, покорившись, заслужив. Позволил Грейнджер орать, хоть гул в ушах все перекрывал, и не сопротивлялся, пока не очнулся, пока каждая клеточка тела не изнывала от боли.

– Хватит, – рявкнул он, схватив ее за руки и с силой дернув вниз.

Она грохнулась на задницу, попыталась вырваться и пнула его в колено.

– Ты чуть меня не убил!

– Я прекрасно знаю, что чуть не сделал!

– Ты душил меня…

– Ты набросилась на меня с вилкой… – Драко цеплялся за этот факт, разделял все на фрагменты и раскладывал в правильном порядке, дробил, чтобы хоть как-то разобраться. Грейнджер пыталась его убить, сама призналась. Она тоже рехнулась. Тоже знала, что такое отчаяние. Знала на каком-то уровне, ну пожалуйста.

– Да не собиралась я ничего делать! – Он открыл рот, Грейнджер яростно замотала головой. – Только приставила к шее! Я…

– К шее! – заорал он, найдя доказательство.

– …человек, который по-настоящему пытается убить другого! Я просто счастлива, что на мне ты выяснил, что не решишься – в который раз! Зачем это все? Ты бы и вправду убил меня, трус. Отвратительный мерзкий убийца!

– Я не убил!

– Не значит, что не старался!

– Если бы старался, ты бы валялась мертвой!

– Ручаюсь, что заткнуть мне рот и перекрыть кислород – это попытка… – она пнула его в ногу, – убить… – в ребра, – меня! Если…

– Прекрати, мать твою! Ты пять минут выбивала из меня дерьмо, Грейнджер, хватит!

– Пяти минут не хватит! Никогда и ничего не хва…

– Двадцать секунд! Двадцать секунд, забудь… – Драко зарычал и, отпустив ее руку, схватил за ногу, за что тут же получил по лицу. Голова мотнулась, щеку обожгло. Грейнджер вперилась в него взглядом. В кровоточащие разбитые губы, в порез на щеке, в красные отметины от ее рук.

Драко мотнул головой, оглядываясь на нее со злым прищуром, и увидел слезы в глазах. Чувство вины – худшее из всех.

– Ты меня выпустишь, – с дрожью прошептала она. – Выпустишь из этого дома немедленно.

Злость схлынула, пальцы сжались-разжались, держа ее запястья.

– Я не могу. Пойми же, пойми, не могу.

Грейнджер отдернула руки и с трудом поднялась. Он прислушался к эху ее шагов, к хлопку двери и, сотрясаясь всем телом, закрыл лицо руками.

Вдох. Выдох. Вдох.

А.

Тем летом отец изменился. Стал сдержаннее, холоднее, напряженнее. Вечерами заставлял Драко штудировать книги по темной магии и рассказывал, какими возможностями обладал, когда у власти был Волдеморт. Убеждения отца окрепли и распалили неприязнь сына к грязнокровке, которая обгоняла его в оценках, и подростковую злобу к Гарри Поттеру. Встреча с Волдемортом запомнилась Драко тенью в темной комнате, вспышкой красных глаз и напутствием на большое будущее.

Ты веришь, Драко? – спрашивал отец. Веришь в нашу семью и то, о чем я тебе рассказывал? В будущем тебя ждут великие дела. Ты станешь сильным волшебником и прославишься. Сможешь выбрать любую ведьму, слугу, часть мира. На вершине власти – в любой точке света. Ты хочешь этого?

Кр-рак, кр-рак, кр-рак. Драко злился, и каждый удар выходил все сильнее. Мышцы на руках и плечах вздувались, сокращались, тянулись. Горели от напряжения, но он продолжал, дрожа от гнева и от натуги. Вверх, кр-рак, вверх, кр-рак, вверх.

Уже не один день они с Грейнджер не разговаривали. Он не знал точно, сколько раз они ругались с той самой ночи, когда он… не справился. В хорошем смысле, убеждал себя Драко точно так же, как в прежнее время. В хорошем. В нем никогда не воспитывали умение видеть в провале положительные моменты, но после войны было чему поучиться. Возможно, он цеплялся за них, чтобы самому стало легче – такой подтекст угадывался в словах отца. И все же существовал шанс, что Драко поступал правильно. Что преуспей он, это отразилось бы на нем гораздо хуже. Быть может, Драко собственной непригодностью получил шанс на спасение. Недостатки характера подтолкнули его слишком близко к свету.

Он не смог убить Грейнджер. Даже обезумев и оттого испугавшись, отринув здравый смысл, не смог. Даже при ее полной беззащитности. Дело могло быть в том, что она была знакомой и они выстроили… некие отношения во время работы в Министерстве. Своеобразный мост над прошлым, на котором теперь без возражений сходились. Но ему нужно было верить в нечто большее. Весь смысл крылся гораздо глубже: может ли он убить. Он не мог.

Тогда какого, крак, черта, крак, он, крак, помнил, крак, что убил, крак, того мужчину? Крак, крак, крак.

Грейнджер не прекращала беситься. Еще сильнее выходила из себя, когда Драко пытался оправдаться каким-то нападением с вилкой, которое она без конца поминала. «Это было ради свободы!» – прокричала она. «А если я – тоже ради свободы?» – спросил он, и Грейнджер примолкла, а потом сказала, что иногда он ее пугает. Было время, когда такое признание обрадовало бы, но теперь – проморозило. Он и сам себя пугал.

Теперь Грейнджер смотрела на него с еще большим разочарованием. Не было у нее никакого права так смотреть. Драко гадал, что бы случилось, не остановись он, но голова от этих мыслей грозила взорваться, и он напоминал себе, что остановился, – и важным было именно это. Он не был убийцей. Не был. Просто нужно было выяснить, какого же фига случилось на той аллее, пока у него окончательно не помутился рассудок. Пока воспоминания не ускользнули, оставив после себя пустоту.

Взгляд Грейнджер Драко чувствовал кожей. Он поднял голову: в окне спальни за заляпанным стеклом белело лицо Грейнджер, не оставляющее в покое ни дом, ни его жизнь. Он обливался потом, был босиком и без перчаток. На руках чувствовались волдыри. Волдыри и ссадины.

Крак, крак, крак.

С.

На пятом курсе жизнь была прекрасна. Он стал старостой и членом Инспекционной дружины. Поттер, Грейнджер, Уизли и остальные отбывали наказания, а слизеринцы наконец-то стали лучшими учениками школы, где и были на своем месте. Драко отведал вкус власти; та была у него в крови – чистой, чистой крови.

В спальне и кабинете он прикрепил к двери календарь. Вычеркивал дни, оставляя себе записки: 12: Грейнджер подпалила одеяло, чуть не сожгла дом, кричала притащить воды. 13: Грейнджер растратила всю воду. 14: Снова. 15: Купил Г одеяло, грязное, 16: Г сперла все ручки. Каждый забытый день отмечался звездочкой. Пока такой был лишь один, или же и здесь память подвела.

В супермаркете Драко закупился склянками: лишь бы было где хранить воспоминания. И захватил кое-что для Грейнджер. Запись гласила, что он перед ней извинился. 9: Извинение. Решительно проигнорированное. А вот ее реакция неплохо припоминалась. Однако лучшее, что он мог сделать, это купить парочку вещей и заработать мигрень, создав портключ и уменьшив пакеты. Банные принадлежности с цветочными этикетками, маска для разглаживания волос, три расчески, зубная щетка, одежда. Пережил страшные мгновения перед полкой с предметами женской гигиены и три унизительных – в очереди. Они не виделись четыре дня, и Драко оставил покупки перед ее дверью.

Остальное время уходило на сохранение воспоминаний. Он почти жил в кабинете, стараясь вспомнить все, и иногда засыпал в кресле. За двадцать два года накопилось множество событий. И множество стерлось под гнетом проклятия и времени. В его жизни было много хороших моментов, но до них трудно было докопаться – даже до того происшествия. С течением времени они потерялись, подсознание сочло их пустышками, неприметными вехами, какими бы важными они ни казались в то время. Как будто три четверти жизни упокоились в забвении, а Драко растратил ее впустую.

Он старался умалить значение происходящего, но иногда грудь кольцами сжимал страх. Потеряв воспоминания, потеряет ли он свою личность? Или же опыт памяти перейдет в другую часть мозга, меняя индивидуальность? Ведь он не помнил, как учился ходить, но это знание стало само собой разумеющимся. Язык при разговоре не заплетался, и не приходилось думать, как говорят родители, как шевелят губами учителя. Драко не думал о технике полета, о воспоминаниях на метле – просто летал. А кроме того: что будет с его «я»? С его вспыльчивостью, проявляющейся на раз, если он забудет все, что ее вызывает? Если даже не будет знать о ней.

Может, его «я» хранилось где-то еще, душа, неосязаемая, пряталась внутри. Может, оставалась надежда, что ему удастся за что-нибудь зацепиться, даже если другие способы подведут. Даже если не выйдет вернуть в сознание выдернутые воспоминания.

Драко продолжал их доставать, вытаскивая отрезки жизни, чтобы никто их не украл. Продолжал превозмогать боль, что возникала из-за сосредоточенности, и с каждой выставленной на полку склянкой ощущал, как возвращает себе контроль. Он не проиграет окончательно: все в его руках. Проклятие не победит. Он не уступит.

М.

Отца арестовали и отправили в Азкабан. Злость, сожаление, печаль, страх – его кружил водоворот эмоций. Но больше всего впервые в жизни Драко чувствовал себя потерянным.

Грейнджер замялась, заслышав его шаги. Почти что справилась с собой, продолжив идти, но Драко заметил и короткую паузу, и пальцы, дернувшиеся за отсутствующей палочкой, услышал вдох через зубы. Наверняка убеждала себя успокоиться, как делала в офисе, когда что-то оборачивалось проблемами. Или обманывалась тем, что это потревоживший кровлю порыв ветра, или он на улице наступил на ветку, или с дерева кто-то спрыгнул, – лишь бы вести себя непринужденно. Надолго ее никогда не хватало. Грейнджер была слишком пылкой, ей не всегда удавалось взять чувства под контроль, как бы она ни утверждала обратное.

Винить ее за нервозность было сложно. Прошлое вторжение не закончилось для нее хорошо. Драко не решил пока, закончилось ли оно хорошо для него. Этот раз, впрочем, выходил другим: в спальне, помимо календаря, не было ничего говорящего. Он потянулся к двери, толкнул пальцами, и та отворилась, стукнув о стену. Грейнджер с напряженными плечами подобрала с пола три книги – почитать или защититься, как знать – и тут же развернулась навстречу.

Ахнула и отпрыгнула, рассыпав книги. Отошла на шаг, прижав к груди руки, круглыми глазами глядя на Драко, чей взгляд не дрогнул.

– Господи.

Он посмотрел на нее недоверчиво: на театральщину не клюнет и не поверит, будто она сразу не заметила его присутствия. Только когда ее взгляд обшарил его лицо, до Драко дошло. Он не мылся два дня, одежда помялась, на голове было черт-те что, а щетина отрастала больше недели. Никто ни разу не заставал его в таком виде, и внезапно его одолели подростковое смущение и стыд. Кончики ушей покраснели, на скулах проступил румянец, и Драко пригладил волосы. Откашлялся, встретил ее взгляд и прикинулся, что выглядеть так – совершенно в порядке вещей, а если кто не согласен, то сам идиот.

Грейнджер глянула на него неуверенно и наклонилась за книгами, неотрывно следя за его ногами. Драко приподнял бровь: Грейнджер слепо шарила по полу, но все-таки отвернулась найти последнюю книгу.

– Я… – она кашлянула, выпрямилась, притиснула книги к груди. – Хотела позаимствовать парочку. Мне нечего делать.

– Ладно. Больше сюда не заходи.

Она пялилась на помятую одежду, будто видела впервые. И это человек, который тусовался с Уизли.

– Тебя не было. Спросить не у кого.

Завуалированный вопрос он пропустил мимо ушей и, шагнув внутрь, схватил ее за руку. Потянул Грейнджер вперед и за себя, та одарила его оскорбленным взглядом. Выдернула руку из слабой хватки и фыркнула.

– Не распускай руки.

– Не распускаю.

– Распускаешь.

– Грейнджер, вряд ли ты знаешь, как мужчины распускают руки, так что поверь мне…

– Я бы доверилась бомбе замедленного действия, с ней и то безопаснее. И палочкой бы ее контролировала.